Текст книги "Athanasy: История болезни"

Петер Эстергази

10 июня

Снова кофе с Ким. Рассказал ей о нанохирургах. О своих опасениях: если она промышленная шпионка, Франк и вся верхушка AmHun растерзают меня. Или, скорее всего, запрут в тесном, тёмном подвале, посадят на цепь и заставят вкалывать за хлеб и воду.

«Я всё не смогу пересказать так, как Вы, док, – отвечает она. – Я с пятого на десятое понимаю».

Шпиону и не нужно понимать – нужно всего лишь иметь хорошую память. Опять я впадаю в паранойю. Но как в моём положении не быть параноиком?

Студентка из Ким вышла бы хорошая – она ставит правильные вопросы. Эти вопросы должен бы ставить себе, мне и всем сотрудникам выпускник Гарварда Леонард Франк. Гарвард. От одного названия веет средневековым монастырём.

«Будут ли нанохирурги так же хорошо действовать внутри людей, как и в кошках?» – спрашивает Ким.

Сложно сказать. Простейшие порезы они заживлять точно будут. Но более сложные процессы, на чём сразу же и немедленно настаивает Франк, – это уже тёмный лес.

«Как можно понять и контролировать, что эти крошечные машинки на самом деле делают в организме?»

Если бы я мог на самом деле ответить на этот вопрос, то, наверное, никогда не посвятил бы ему свой диплом. И диссертацию. И ещё одну. На самом деле, тот юный Петер-студент, полный неуверенности – по поводу своей внешности, способностей, научных проектов – ничуть не изменился. Не уверен как в себе, так и в понимании молекулярных машин.

Разумеется, я проектирую эти машины не в уме и даже не на бумаге.

Штат программистов. Мощь шести распараллеленных квантовых компьютеров. Астрономическое число кубитов. Передовые технологии – в конце концов, им предстоит отправиться на другие планеты. Перцептроны, которые корректируют структуру нанохирургов, ориентируясь на обратную связь от крошечных устройств.

Как бы теоретики не тешили себя, никто на самом деле не понимает, как эти системы функционируют. Но они не только работают. Они самосовершенствуются.

Глава медицинского крыла нашей лаборатории, молодой выскочка Шон Веллингтон, настаивает на том, что все наши расчёты точны. В виртуальной реальности они, конечно, действуют хорошо, ничего не скажешь. Но это всего лишь модель, которая может не учитывать сотни факторов. То есть, нормального хаоса жизни.

Что-то меня понесло в поэзию.

7 июля

Прибыла первая партия «подопытных индусов». Здоровые. Безнадёжно больные. Молодые. Старые. Всё «как заказывали».

Они общаются между собой на каком-то диком «упрощённом английском», потому что набирались в ускоренном темпе из разных мест страны. От Мумбаи до крошечных селений, вечно выкашиваемых неурожаями и наводнениями. У половины подопытных родной язык хинди, у половины – маратхи.

Смотрю на них и думаю – чем я отличаюсь от доктора Менгеле или Сиро Исии?

Тем, что мои подопытные оказались у меня в руках не в результате войны, а из-за того, что другие такие же корпорации вместе с правительством Индии высасывают из миллиарда людей все соки?

9 июля

Был на совещании. Веллингтон хочет начать эксперименты с карцином. Русские из службы безопасности – с пулевых ранений. Всё время забываю, что это не охранники на вахте, а частная военная компания, да ещё и соинвесторы в проекте.

А я уговариваю Франка не торопиться. Остановиться на лёгких порезах. Хотя бы месяц заложить на анализ полученных данных. Уточнить модель. Тестировать, тестировать и тестировать. In silico. На крысах. На кошках. Прежде чем взяться за людей.

В ответ на мои увещевания Франк взорвался: пока мы будем играть в кошки-мышки, его дражайший кронпринц скончается «от природной обветшалости».

Индусы уже подписали все нужные бумаги. Расширенная страховка на случай смерти или непоправимого вреда здоровью. Контактные данные ближайших родственников. Я видел эти документы: у большинства – прочерки. Номера банковских счетов. Опять прочерки.

Наконец, информированное согласие. На полное медицинское обследование, на инъекции экспериментального препарата, на серию тестов. Повреждения печени, желудка, позвоночника. Список потенциальных побочных эффектов.

Интересно, как их информировали. «Подпиши тут, тут и вот тут». Скорее всего. Для Франка они превратились в собственность корпорации. Кронпринц хорошо знает своё дело: «Кто будет считать этих язычников».

10 июля

Случайно узнал, как индусы между собой называют нашу корпорацию. Они произносят Yama-Khan. Владыка преисподней, стоглавый царь мёртвых. Вершитель загробного суда, воздающий людям за то, как они жили наверху. Что ж, в этом есть резон. Мы под землёй. И они полностью в руках AmHun. Да и я тоже.

И я тоже…

11 июля

Сегодня пробормотал во время первой инъекции: сколько ангелов умещается на кончике иглы? Вот кого мы создали. Заботливых ангелов-хранителей в шприце. Потом посмеялся, что за Оппенгеймера я из себя строю. До сих пор смешно. И стыдно.

Иссечения прошли хорошо. Рао и Мурти, выпучив глаза, смотрели на длинные порезы, затягивающиеся на их рыхлых животах. А Чандралал бормотал смесь мантр и католических молитв.

Мне показалось, что скальпель доктора Флорес ушёл гораздо глубже запланированного для первого теста слоя кожи. Я сделал ей замечание, но она с негодованием всё отрицала: «Петер, Вы, конечно, незаменимы как главный конструктор, но оценивать моё мастерство предоставьте медикам».

Возможно, я и правда параноик.

Про никуда не годящуюся организацию карантинной зоны я даже ничего не сказал. Пусть потом сами разбираются с этим русским, шефом по безопасности.

13 июля

Ким спросила: «Что будет с индусами, док?»

Да, действительно, что же с ними будет? Франк с Веллингтоном, несмотря на все мои протесты, завтра будут экспериментировать с печенью.

14 июля

И удачно экспериментировать! Что ж. Теперь установлено – если в драке ткнуть ножом в печень, не всё потеряно. Даже если в печени метастазы размером с теннисный мяч.

Кавиани

Глава 6
Деревья

…мы не можем двигаться, хотя всё, что мы делаем, – это переползаем друг в друга, сплетаемся в единую связь. Мы утратили автономное существование. Мы обрели всеобщую жизнь.

Мы – это жизнь.

У нас ноет растянутая мышца, где-то вон там. У нас зудит воспалённая кожа, приблизительно здесь. У нас предельно возбуждены нервы – вот этот, этот и этот.

Мы – сопряжённая вместе непереносимая боль от защемления хрящей и невыносимая эйфория щекотки.

Мы – огромный архив всего, что может испытывать человеческое тело. От оргазма до неконтролируемой перистальтики.

Мы не можем спать. Мы вечно спим.

Нам не дано увидеть себя со стороны. Всё, что мы можем видеть, – это разные части нас. Когда-то мы зародились в огромном бульоне и постепенно разделились на сотни маленьких я. Время пошло вспять, и маленькие кусочки вернулись обратно в бульон, чтобы слиться воедино.

Шестерица прошла как во сне. В душном и жарком кошмаре. Шёпот стен сливался в громкий шорох, заглушающий писки будильника. Плоть говорила и говорила: угрожала, манила, описывала чудовищные картины, предлагая немыслимое и невозможное.

В какой-то момент я перестал есть обеды совсем. Жалкая попытка искупить грех, которого я не совершал. Нойбург сказал, что мои сны нормальны, что все боятся бесформенного хаоса. Но я не боюсь хаоса.

Как можно быть одиноким в Городе, который содержит в себе всё оставшееся человечество? Если здесь нет человека для меня, то его нет нигде. Как Машины Любви и Благодати допускают это?

Может быть, министр Ода прав – Машины не знают, что такое любовь. Им не нужна еда, но они создают её для нас. Им не нужна любовь и благодать, но они дарят её нам. И иногда ошибаются.

Впрочем, если уж даже я иду на свидание, то, может быть, они всё же безошибочны и всемогущи.

Полианна опять дожидалась меня на улице.

– Выглядишь бледновато. Ты вообще завтракаешь? – она ткнула меня пальцем в бок, но тут же ахнула и пощупала мои рёбра сквозь рубашку.

Как же просто и буднично она делает такие вещи. Для неё это ничего не значащие жесты, обычный телесный контакт двух людей. Но для меня каждое подобное прикосновение впечатывалось в тело – словно пробивка отверстий на перфокарте. Какую программу Полианна записывает на меня, и где тот табулятор, который сможет меня прочитать?

Сейчас этот перфокод помогал бороться с ночным голосом плоти, с соблазном Главкона, и этого было достаточно.

– Я завтракаю каждый день, – твёрдо и совершенно честно ответил я. Она же не спросила про обед.

– Ладно, так в какой роскошный ресторан мы идём сегодня, господин высокопоставленный чиновник? Готовы ли Вы впечатлить девушку глубиной своего кошелька? Шучу, шучу. В «Экадаши» нас даже не пустят.

Знала бы она, какое пиршество и на какой высоте я посетил недавно. «Экадаши» высоко, но кабинет Министра Социального Метаболизма ещё выше. Наггетсы из микопротеина меня теперь совсем не впечатляют.

– Я надеюсь, ты не голодна, потому что мы идём в парк.

– В па-а-арк?.. Отлично. Никогда там не была.

– Постоянно туда хожу.

Зачем я опять соврал? До недавнего времени я даже не знал о существовании такого места. Общение с Полианной пробуждает во мне дурные наклонности.

Она снова лёгким шагом пробежалась вперёд и радостно воскликнула:

– Тогда ведите скорее, господин метаболит!

– Н-не называй меня так.

– Почему? Разве вы в Министерстве не так друг друга называете?

– Не уверен. Начальника я зову по имени. А со всеми остальными просто не общаюсь.

– Очень зря. Коллеги могут оказаться полезными. В конце концов, именно по их головам ты будешь забираться на этажи повыше. Шучу, шучу.

Она бросила на меня взгляд – острый и прозрачный, как осколок стекла:

– Надеюсь, когда-нибудь я познакомлю тебя со своими коллегами…

– С акушерками? – с лёгким недоумением спросил я.

– С ак… Да. С ними. А что такого? Они видят таинства жизни, которые вам и не снились. Чудо появления новых людей.

– Мы – это жизнь… – невольно пробормотал я впитавшиеся в мозг слова из снов, но тут же с усилием потёр щёки и размял лицо, пытаясь проснуться.

– Что-что?

– Мы почти пришли!

Несколько дней я учил карту, которую Бридж быстро нашкрябала на клочке перфокарты. Улицы Города похожи на безликие коридоры Столпа – двери домов вместо кабинетов проплывают мимо; ни табличек, ни номеров. Лучше считать их про себя, иначе рискуешь заблудиться.

Кажется, здесь…

Длинное и плоское здание без окон с ровными серыми стенами. Очень подходящее место для следующих Добровольных Работ. Очередной склад, в подвале которого могут громоздиться коробки и контейнеры, или пролегают запрещённые к посещению компоненты Машин. Но уж никак не деревья парка.

Именно это место указала Бригитта. В подсчёте домов и улиц я ошибиться не мог.

Узкая лестница вела к дверце, рядом с которой всё же нашлась маленькая вывеска: «Экотехнопарк во имя святой Доктор Флорес».

Я ткнул пальцем в надпись и сказал:

– Кажется, здесь всё-таки какой-то парк.

– Кажется? Ты же говорил, что постоянно сюда ходишь.

– Д-да… На самом деле это место мне посоветовала сестра. Я первый раз здесь, как и ты.

Полианна вдруг схватила меня за локоть, развернула к себе и с пронзительной серьёзностью уставилась в глаза. Всех моих сил хватило только на то, чтобы не отводить взгляд; мысли же разбежались пролитыми на стол каплями воды. Я застыл в ожидании чего-то – может быть, наказания.

– Я очень ценю, что ты нашёл в себе силы сказать мне правду, Джоз, – с преувеличенной серьёзностью сказала Полианна, после чего рассмеялась.

Пока я пытался вернуть контроль над собственным телом, она протиснулась мимо меня по лестнице, в очередной раз использовав мой локоть в качестве опоры, и распахнула дверь парка.

За дверью скрывалась ярко освещённая площадь – точнее, это место могло бы быть площадью, если бы не находилось внутри здания.

Кто-то снёс все внутренние перегородки, оставив после себя только огромный зал – открытое пространство от стены до стены, от пола до потолка. Все поверхности сияли белизной, когда-то безупречной; теперь поверхность стен и потолка покрывала сетка трещин. Под облупившейся краской обнажался привычный серый бетон, и это успокаивало – значит, мы действительно открыли простую дверь, а не портал в другой мир.

Потолок поддерживали бесчисленные ряды колонн из мутно-зелёного стекла – сотни и сотни прямоугольных столбов, поблёскивающих острыми гранями. Непривычно белый свет ламп пронизывал их насквозь, наполняя зал зеленоватыми отблесками и разводами.

– Что это?.. Деревья на архивных записях выглядят не так, – почему-то я перешёл на шёпот, словно стараясь не нарушить мёртвую тишину зала.

– Конечно же, это не деревья, глупый Джоз, – негромко ответила Полианна.

Она подошла к ближайшей колонне и потёрла стекло рукавом, оставив на колонне ярко-зелёную полосу; после чего недовольно уставилась на валик пыли, собравшийся на руке. При виде этого у меня мгновенно засвербило в носу.

– Артроспира максима… – прочитала она вслух надпись на табличке, прикрученной к основанию колонны.

Я прищурился на древние письмена, покрывающие табличку на соседнем столбе:

– Хло… Хлорелла инфузионум… Как-то так.

– Водоросли. Это названия водорослей.

Полианна постучала костяшками пальцев по стеклу, словно проверяя его на прочность. Я же неверяще уставился на неё, охваченный пониманием:

– Да это же кусочки нашего неба!

Не обращая внимания на пыль, я протёр стекло рукавом и уставился в глубину колонны, сложив ладони домиком над бровями.

Те самые водоросли, которые мы едим, пьём, надеваем или курим, дышим их кислородом, спим на них и укрываемся ими.

Это не просто парк. Это заповедник, хранилище, музей: выставка, созданная Машинами Любви и Благодати, чтобы мы не забывали, кому обязаны своей жизнью…

Это храм.

– Думаешь, это резервуары с водой? – сказала Полианна спокойным, почти скучающим тоном. Я оторвался от стекла и оглянулся: она выглядела совершенно не впечатлённой открытием.

– Аквариумы, бассейны… – обескураженно сказал я. – Тебе не нравится? Кто знает, может быть, завтра мы будем есть то, что плавает прямо здесь! Или мы дышим их продукцией прямо сейчас!

– Не думаю. Мне кажется, это просто подкрашенная вода, запаянная в толстом стекле, чтобы мы никогда не добрались до неё и не узнали правды.

– Как ты можешь такое говорить!

Почему-то её слова обидели и расстроили меня почти до слёз. Я отвернулся обратно к столбу, делая вид, что всматриваюсь в воду, но перед глазами всё помутнело.

– Джоз…

Что-то тёплое вдруг навалилось мне на спину. С нарастающей паникой я осознал, что Полианна решила меня обнять.

– Джоз, водорослям нужно Чистое Небо и Яркое Солнце… Они без этого жить не могут. В отличие от нас.

Я не смог ответить. Где-то там, за слоями одежды, кожи, костей и мышц бьётся её сердце. И сейчас стук этого сердца я ощущаю всем телом.

– Я понимаю, что ты разочарован, – продолжила Полианна, не дождавшись ответа, – но настоящие водоросли, настоящие деревья и парки мы сможем увидеть только там, под Небом и Солнцем. Для этого нужно выбраться наверх.

– Как будто это возможно. Фиолетовая Смерть…

– Всё возможно, если приложить к этому достаточное количество усилий.

Давление со спины пропало. Прозвучала дробь лёгких шагов, и передо мной за стеклом появилось лицо Полианны – искажённое, растянутое и очень зелёное. Я не удержался от смешка.

– Так-то лучше, – сказало зелёное лицо. – А теперь пошли гулять. Это парк, так давай пройдёмся по парку, Франк его побери!

Я издал ещё одно сдавленное «хе-хе» – Полианна почему-то использовала имя Франка-спасителя, отчего фраза вышла не ругательской, а смешной.

Колонны водорослевых «деревьев» стояли рядами, аккуратно и ровно. Своим однообразием они напомнили двери Министерства: можно заблудиться не от запутанности и сложности, а, наоборот, из-за стерильной монотонности. Никаких пометок или ориентиров.

Я нервно оглянулся, оценивая, как выглядит обратный путь.

– Не волнуйся, мы же просто выйдем к стене и пройдём вдоль неё к двери, – Полианна точно разгадала мои мысли. Она на ходу подхватила меня под руку, и впервые в жизни этот жест показался мне естественным и даже немного привычным. В этот раз сердце почти не выскочило из груди. Более того, я смог заговорить:

– Я не волнуюсь. Просто немного выбит из колеи, наверное.

– Моими словами?

– Ими тоже.

– В подкрашенной воде нет ничего плохого. Водорослям лучше жить наверху. А эта инсталляция… Просто символ. Напоминание о том, чего мы лишились.

– Как думаешь, почему здесь так пусто? Судя по слою пыли, здесь давно не было посетителей.

– Людям не интересно.

– Не интересно… – пробурчал я. – Что за бред.

– Джоз, как думаешь, многие ли хотят подняться туда, наверх? Увидеть деревья, траву, Чистое Небо?

– Все. Многие. Все, кроме безумцев.

– Вот это мне в тебе и нравится, – сказала Полианна, чуть сжимая моё предплечье тонкими пальцами, – твоя наивная вера в людей.

– Спасибо, наверное… И что же, ты считаешь, что люди не хотят?..

– Люди сдались под давлением страха. Многие живут в страхе с рождения. Так давно, что уже забыли о нём, пропитались им, и теперь думают, что это и есть нормальная жизнь. Страх обессиливает и отнимает желание действовать. Гораздо проще убедить себя, что тебе и не нужно действовать вовсе.

– Ты говоришь о страхе Фиолетовой Смерти?

– И о нём тоже.

Мы добрались до конца длинного ряда колонн-деревьев и повернули обратно. Наверное, именно так и прогуливались наши предки по паркам на поверхности – каждый в своём ряду, ничем не отличающемся от остальных. Свобода и справедливость.

– Может быть, её уже и… – начал было я, но тут же клацнул зубами, прикусив язык. Чуть не разболтал о своих безумных идеях, возникших из простого несовпадения чисел в научной работе.

– Её уже и нет? – Полианна сжала мою руку с неожиданной силой; тонкие пальцы превратились в острые палочки, впивающиеся в плоть.

Я улыбнулся ей, стараясь не морщиться от боли:

– Не знаю. Но хотелось бы узнать точно, правда? Вдруг человечество уже прощено за свою гордыню, а Машины просто забыли нам об этом сообщить…

– Да! Да.

Так же быстро и неожиданно она успокоилась. Словно опомнившись, она разжала хватку на моём предплечье:

– Как думаешь, как выглядела Фиолетовая Смерть?

– Ну… Она фиолетовая.

– Ха. Ха.

– Газ… – предположил я и невольно задумался. – Может быть, облака, плотный туман. Пустые Города, такие же, как наш. Груды черепов на улицах. В Святых Протоколах Бытия наверняка написано подробнее, но я не очень люблю их читать.

– Ты так спокойно об этом говоришь.

– Трудно бояться того, чего никогда не видел.

Полианна резко свернула с прямой аллеи и потянула меня за собой. Она принялась блуждать между колоннами деревьев, сворачивая в случайных местах. Словно пыталась намеренно заблудиться.

– На самом деле я рада, что ты расстроился, когда я назвала эти водоросли подкрашенной водой.

– Э-э… Да?

– Тебе не всё равно. Ты всё ещё хочешь увидеть настоящие растения там, наверху. Ты не пропитался страхом.

– С этим я бы поспорил.

– А я живу в страхе.

«Чего может бояться такая красивая девушка?» – почти сказал я; хотел было отделаться глупой шуткой. Но остановило меня не смущение. Что-то в силуэте Полианны, в том, как она опустила плечи и замедлила шаг, подсказывало – она говорит очень серьёзно.

Если бы только я понимал людей лучше. Бригитта всегда знала, что нужно говорить в таких ситуациях – знала, но меня научить забыла.

Пришлось сказать что-то очевидное:

– Не бойся! Купол защищает нас от Фиолетовой Смерти. Защищал многие поколения и простоит ещё десять раз по столько же.

– Я боюсь не Фиолетовой Смерти. Я боюсь простой смерти, обычной, которая живёт здесь, с нами. Очень боюсь.

На мгновение я растерялся, не зная, что ответить. Мы шагали в тишине, наворачивая круги и петли между колоннами. Под ногами перемежались полосы света и тени: белая, зелёная, белая, зелёная… Словно детский леденец. Совершенно неуместный образ, но такой привлекательный.

Я принялся считать в уме соотношение числа пройдённых полосок к количеству необходимых для этого шагов.

– Никогда не задумывался раньше об этом… – неуверенно начал я. – Но недавно умер коллега моей сестры.

– В каком возрасте?

– Раннем. Он не был стариком, если ты об этом. Впрочем, странно думать, что он умер раньше своего срока, ведь срок ему определили Машины…

– Вот именно, Джоз!

Полианна отпустила мою руку и остановилась. Пришлось остановиться и мне – прямо посреди парка; одни столбы-деревья кругом, насколько хватает взгляда.

– Разве тебя не возмущает, – горячо проговорила она, – разве не злит, что Машины решают, сколько нам жить?

– Это их право и обязанность…

– Жизнь кого-то обрывается, едва начавшись, а кто-то влачит своё существование годами, не делая с этим даром абсолютно ничего. Несправедливо! Обидно!

– Что-то не помню, чтобы они звались Машинами Справедливости и Равенства, верно? – повторил я фразу Галена. Наполовину в шутку, желая разрядить вдруг сгустившуюся атмосферу; но Полианна посмотрела на меня так, как будто я сам внезапно обратился в омерзительного Главкона, которого нужно незамедлительно сразить и усечь голову.

Вместо того, чтобы поразить меня пылающим мечом, она сказала:

– Когда-то у меня был… Дорогой мне человек. Очень хороший человек. Он научил меня очень многому, и не только меня.

– И кто же это был? – кажется, я смог скрыть за обычным вопросом пронзивший меня укол ревности.

– Неважно. Важно другое. Он умер. Умер в сорок лет, и вместе с его смертью Город потерял очень многое. Я потеряла.

– Но Машины Любви и Благодати всем отмеряют по сорок лет. Это глубокая старость. Зачем жить дальше?

– Не говори мне о Машинах! Только не сейчас!

Она резко взмахнула рукой, как будто действительно вознамерилась отрубить кому-то голову:

– Мы не должны умирать так рано. Понимаешь? Не обязаны.

– Таков наш уклад.

– Уклад можно изменить. Можно изменить всё. Сам подумай, каких высот мы смогли бы достичь, будь у нас побольше времени!

– Каких? Ты хочешь стать министром?

– Мы могли бы выйти наружу.

Полианна тут же замолчала, словно испугавшись своих же слов. Она напряжённо уставилась на меня.

– Я не побегу доносить кланкам, – тут же сказал я.

– Я знаю. Если бы ты хотел, то сделал бы это раньше.

– Но я… я не согласен. Нам отмерена полновесная жизнь, в самый раз, не больше, и не меньше. Мы служим Городу, исполняем своё предназначение. А потом уходим. Долгая жизнь – это дар Франка самым достойным. Министрам, например.

– Ты действительно в это веришь, или повторяешь те слова, которым тебя научили?

«А есть разница?» – почти сказал я; на полпути к губам эти слова изменились:

– Я не знаю.

– Это хорошо. Хорошо, что не знаешь.

Странным образом мои слова как будто её успокоили. Она снова взяла меня под руку и зашагала вперёд, уже не пытаясь намеренно заблудиться в стеклянном лесу.

– Я хочу жить, господин Кавиани, – с неуместным весельем заявила она, – пощадите бедную девушку, уважаемый чиновник.

– Как-то не смешно.

– Подумай над этим. Чем дольше мы живём, тем дольше сможем пробыть вместе.

– Мы? Мы с тобой?

Я нервно посмотрел вперёд. Дверь выхода неумолимо приближалась, а Полианна всё ускоряла и ускоряла шаг. Время истекало, а разговор не становился яснее.

– Если что-то придумаешь и захочешь поговорить об этом серьёзнее, то оставь мне записку тут, у дерева-хлореллы.

– А если её кто-то найдёт?!

– Спасибо за интересное свидание, Джоз!

Внезапно она коснулась моей щеки губами – так неожиданно, что я почти вскрикнул. После чего отпустила мою руку и выбежала на улицу, прикрыв дверь за собой.

– Почему нельзя просто связаться по почте?.. – обескураженно прошептал я, потирая щёку. Вопрос повис в воздухе – слушать его было уже некому.

Конечно же, на улице никого не оказалось. Нет даже случайных прохожих. Ярко освещённая улица пуста, куда ни кинь взгляд – только бетонные кубы и цилиндры зданий, неподвижно громоздящиеся друг на друга в звенящей тишине. Как обычно, Полианна словно растворилась в воздухе.

Одно из двух: или она умеет летать, или очень быстро бегает.

Я зажмурился до радужных кругов перед глазами, снова с усилием растёр лицо ладонями и пошагал домой.