Текст книги "Athanasy: История болезни"

Глава 7
Счётная Машина

Ноги подламывались на каждом шагу.

Наконец-то я взял пропуск в министерский спортзал. Вчерашний день показался идеальным для того, чтобы наконец-то получить порцию благословенного Триединства гормонов путём нормальных людей – через физические нагрузки. Беговая дорожка выглядела самым подходящим тренажёром для новичка. Кажется, это было ошибкой.

Но я хожу на этих же самых ногах всю свою жизнь! Кто мог подумать, что бегать настолько сложнее? Вот они, ошибки экстраполяции без достаточного массива данных.

Прохожие на улицах перестали казаться безликими тенями – это люди, такие же, как и я. Угрюмые, недовольные, спокойные и равнодушные. Теперь я знаю, что кроется за этими лицами: кто-то опаздывает на работу, потому что не нашёл в себе сил встать вовремя; кто-то беспокоится, что исчерпает абонемент на питание в этом месяце; у кого-то в голове крутятся полузабытые сны.

Им плевать на меня, ведь у меня такое же лицо: вчера угрюмое, сегодня недовольное, завтра равнодушное. И от этого сердце наполняется спокойствием.

Теперь я один из них. Пусть и не сразу, но я нашёл своё место в Городе: у меня есть работа, друзь… знакомые и коллеги, есть своё предназначение. Меня даже один раз поцеловали в щёку. Это мелочь, но всё должно с чего-то начинаться.

Хотелось шагать по плиткам тротуара уверенно и гордо. Но слишком уж болели ноги.

Даже сумрачные коридоры подвального этажа в этот раз показались уютными. Сколько раз я уже здесь проходил? Смешно даже думать, что когда-то простая прогулка по этому холлу в сопровождении младшего сержанта Драйдена напугала меня до полусмерти. Пожалуй, это я могу сейчас устроить ему экскурсию, ведь я знаю каждый уголок и поворот. Теперь ничто не способно меня удивить, или напугать, или…

В кресле моего кабинета сидел Гален Сулайман.

Испуганный вздох удалось переделать в сдавленный смешок:

– Тебя понизили в должности?

– Нет. Тебя повысили, – Гален и бровью не повёл на мою смелую шутку, отчего душу наполнило смутное разочарование, которое тут же смешалось с радостным удивлением.

– Что? Но почему?

– Очень рад, что первый вопрос, который пришёл тебе в голову, – это «почему».

Гален крутанулся на стуле к терминалу; ножки издали душераздирающий скрежет. Похоже, пока меня не было, он успел смириться с отсутствием колёс и теперь в своей характерной манере просто игнорировал неудобный факт, навязывая креслу свою волю.

– Я не люблю глупых людей, – заявил он. – Знаешь, как глупые люди представляют себе умных?

– Это очередной вопрос, над которым я должен подумать и сам прийти к какому-то поучительному выводу?

– Нет. Но я рад, что ты вдруг обрёл некоторую дерзость. Ты порадовал меня уже два раза за одно утро. Ещё один раз, и ты получишь купон на бесплатное печенье.

– Дерзость?.. Прости… Я просто…

– Всё, печенье отменяется.

Гален хлопнул себя по коленям, словно собрался пуститься в пляс:

– Так вот! Глупые люди. Они представляют себе, как в голове умных людей крутятся схемы, невероятные конструкции, длинные цепочки рассуждений и сложные слова, какие-то четырёхмерные абстракции, основанные на мельчайших подробностях, которые обычным людям не видны или не запомнились.

– Угу.

– У тебя в голове крутятся невероятные конструкции из четырёхмерных абстракций, верно?

– Н-нет. Зачем они мне?

– Но как же ты тогда работаешь?

– Я просто сажусь в кресло и думаю.

«В единственное кресло в этом кабинете, кстати», – подумал я, переминаясь с ноги на ногу. Болящие икры подёргивались, словно тоже обрели некоторую дерзость и решили жить отдельно от хозяина.

– Ду-умаешь… – протянул Гален. – Есть такая поговорка. Человек становится мастером в том, что он делает.

– Тогда все в Столпе должны быть настоящими специалистами…

– Очень смело с твоей стороны предполагать, что хоть кто-то в этом здании что-то делает.

– Ха-ха. Ха… Это ведь шутка, верно?

– Мыслить энергетически невыгодно. Мозг требует на свою деятельность энергетические гранты, а тело очень не любит эти гранты выписывать. В отличие от Министерства, у тела очень жёсткий бюджет и ещё более жёсткий аудит.

– И как это связано со мной?

– Ты имеешь дурную привычку думать. Дурную, потому что не умеешь останавливаться. Когда тебе не к чему приложить ум, ты заболеваешь и начинаешь думать лишнее, жуёшь и жуёшь уже пережёванные мысли, не в силах их отпустить. Растрачиваешь бюджет тела.

Я задумался, к чему он ведёт, но тут же насмешливо фыркнул, осознав, что думаю лишнее прямо сейчас. Если Гален к чему-то и ведёт, то он это неизбежно скажет сам.

– Поэтому и нужны мы, начальники, – Гален заметил мою усмешку и улыбнулся в ответ. – Мы нужны, чтобы использовать тебя.

– Звучит не очень приятно.

– Это был ответ на вопрос «почему».

Он встал и ткнул пальцем мне в грудь:

– Ты моя счётная машина. Пора тебя использовать. Пошли.

Я вздохнул и с тоской посмотрел на кресло. Пусть у него и нет подлокотников, но сегодня оно выглядело особенно удобным.

Коридор пуст. Все исправные детали разместились по своим позициям в кабинетах. Разные лица – угрюмые, недовольные, спокойные и равнодушные – уставились в мерцающие экраны. Кто-то щедро растрачивает бюджет тела на размышления; кто-то бессмысленно теребит клавиатуру, имитируя деятельность для систем проверки производительности.

Интересно, кто из них в конечном счёте поступает мудрее.

Гален вышел в холл, но прошёл мимо лестничных пролётов. Он двигался дальше и дальше по коридору, пока не упёрся в очередную безликую дверь – одну из десятков; отойди на пару шагов назад, и ты не сможешь выделить её из остальных. Щелчок замка, скрип засова, и дверь открыла взгляду ещё одну лестницу – тёмную, узкую… Ведущую только вниз.

– Мы спускаемся? – с недоумением спросил я. – Но ты же сказал, что меня повысили.

– Иногда иерархии переворачиваются с ног на голову, – с этими словами Гален принялся шагать по ступеням, крепко держась за перила. Я тоже попытался взяться за поручень, но тут же отдёрнул руку. На пальцах остались пятна ржавчины.

– Что это значит?

– Это значит, что твоё повышение немного… неофициальное.

– Немного?

– Совсем чуть-чуть неофициальное.

– Отлично. Просто отлично.

Гален остановился и повернулся ко мне. В полутьме его лицо было едва различимо – просто чёрный абрис на фоне серых стен.

– Джоз, ты помнишь наш разговор, верно?

Силуэт передо мной даже не шевельнулся, но напряжение в голосе Галена звучало натянутым канатом – того и гляди, он лопнет, и кто-то полетит вниз, бесшумно и необратимо.

По спине неторопливо поползли капли пота, смывая утреннюю самоуверенность. Я тихо спросил:

– Разговор?

– Ты же не забыл, верно? Твоя научная работа.

– Я…

Забыл. Конечно же, я забыл. Свидания с Полианной, регулярная зарплата, которой хватает на всё, смерть Джейми и странные идеи сестры… У мозга тоже есть свой бюджет. Волнения о ресурсах Города были выписаны из сметы, как слишком расходные.

– Я не забыл.

– Хорошо. Потому что сегодня мне нужен тот Кавиани. Тот нервный, напуганный Кавиани, который совершенно случайно узнал, что Город живёт на кредиты, и совершенно непонятно, кто эти кредиты выдал. Тот Кавиани, который понимал, что эта информация может привести в Храм Нежной Смерти.

– Да… Да, я тут. Я помню.

Успокоившись, Гален отвернулся и продолжил спуск. Я выдохнул и последовал за ним, крепко хватаясь за перила. Теперь ржавчина волновала меня меньше всего.

К счастью, спускаться пришлось недолго. Через несколько этажей Гален упёрся в очередную дверь; но на этот раз спутать её с другими было невозможно. Стальная створа на огромных петлях выпирала из стены, словно в подвале Министерства Социального Метаболизма всё-таки была тайная сокровищница.

Гален поскрипел ключом в очередном замке, повернул ручку и с усилием потащил дверь на себя – та с тихим чмоканием резиновых прокладок отпустила косяк. Мне в лицо ударил неожиданно сухой и колючий ветер, который принёс с собой странный горьковатый запах.

– Положительное давление, – Гален словно ответил на чей-то незаданный вопрос. – Чтобы атмосфера снаружи не проникала внутрь.

– Но зачем?

– Если честно, я и сам не знаю. Это помещение тут было ещё до меня. Я нашёл его и начал использовать для… Впрочем, сейчас сам всё увидишь.

С этими словами он щёлкнул выключателем.

Люминолампы медленно наполнялись зелёным свечением, которое начало расползаться по залу, отодвигая темноту всё дальше и дальше. Из-под этого тёмного одеяла появились странные механизмы: множество шестерёнок и колёс самых разных размеров скреплялись в единое целое длинными цепями без видимого порядка или смысла.

Темнота рассеялась почти полностью, но увидеть всю комнату я так и не смог – противоположная стена скрывалась вдали, напомнив простор недавно посещённого парка. Вслед за стеной уходила вдаль и чудовищная мешанина шестерёнок: ряд за рядом, слой за слоем. Сотни, тысячи деталей.

Я обратился было к Галену, но тут же повернулся обратно к структуре – глаз зацепился за что-то… Что-то необычное. Порядок в механическом хаосе.

Мозг привычно выделил паттерн, отмечая закономерности. Общая картина выглядела беспорядочной – но мелкие детали повторялись. Шестерёнки группировались в достаточно простые конструкции, связанные между собой цепями в определённом порядке. Эти группы объединялись в кластеры побольше; их уже было несколько видов, но эти виды располагались явно с каким-то умыслом.

Я обвёл ближайшую группу из нескольких шестерёнок пальцем и спросил:

– Что это? Что она делает?

Гален поражённо уставился на меня; некоторое время он молча подбирал слова.

– Стой здесь, я всё-таки схожу за купоном на бесплатное печенье, – проговорил он. – Как ты догад…

Он прервался и вздохнул. После чего демонстративно покрутил одну из шестерёнок в группе. Из-под зубьев начала сочиться тёмная смазка; уже знакомый горьковатый запах тут же усилился.

Шестерёнка легко крутилась в одну сторону, но отказывалась крутиться в другую. Гален с пыхтением дотянулся второй рукой до ближайшего колеса и крутанул его. Шестерёнка словно по волшебству сменила направление кручения.

– Это, конечно же, логический вентиль, – сказал он, вытирая испачканную в смазке руку платком.

– Ты сошёл с ума?..

Я попятился, уставившись на громоздящееся передо мной чудовище. Словно на картинке-узоре из детской книжки, на поверхности хаоса проступила скрытая суть. Ужасная правда.

– Гален… Это Машина.

– Счётная Машина, если быть точным, – с абсурдной, безумной гордостью ответил он. Словно похвастался.

– МАРКи с нас заживо кожу снимут.

– Как всегда проницателен, Джоз. С нас. С меня и тебя.

Я потряс головой, пытаясь охватить разумом всю глубину увиденной ереси. Вся моя праведная, нормальная жизнь, все мои усилия… Я слушался, я соблюдал посты, я так старался быть исправным.

Хотелось закричать, расколотить мерзкую еретическую Машину голыми руками, разбить Галену голову, исправить и отменить сотворённое, стереть его из реальности. Вместо этого я скрипнул зубами так сильно, что почувствовал привкус эмали.

– Но зачем, почему?

– Вопросы, вопросы… – вздохнув, сказал Гален. – Пойдём. А то ты так разозлился, что мне присесть захотелось.

Он сделал пару шагов в сторону и вдруг нырнул в гнусные потроха богохульной Машины, словно решил искупить грехи, умерев в молотилке зубьев своего творения.

Пойти за ним… Это не какое-то скрытое искушение Главконом, действующее исподволь, чтобы медленно развратить меня. Это прямой вызов. Но что, если время незаметного совращения уже прошло? Слишком долго я допускал сомнения в мироустройстве, слишком глубоко увяз в ереси. Слишком долго слушал мерзкий шёпот стен по ночам.

Я мог не знать этого, и, конечно же, я этого совсем не хотел – но для меня уже всё может быть кончено. Вместе с Галеном заберут и меня, навсегда, с концами. И тогда никаких больше посиделок с сестрой, никакого больше супа с министерской порцией вкусовых добавок. Никаких больше свиданий с Полианной.

От последней мысли сердце сжалось так сильно, что захотелось лечь на пол и свернуться в клубок.

Если я действительно пал так низко, то время теперь не имеет значения. Мне некуда торопиться. Я могу сдать Галена завтра.

Душа словно окунулась в чёрную, пахнущую горечью смазку – я не убедил самого себя, а всего лишь заглушил голос совести. Этот голос ещё вернётся. А пока что можно узнать, что же на дне этой адской ямы.

На месте пропажи Галена обнаружилась узкая тропинка, ведущая в глубины механической скверны. Пространства между конструкциями едва хватало. Будь я потолще, уже зацепил бы локтём зубчатое колесо и свалился в сеть из цепей.

Тропинка привела к маленькой полянке – гнездо, свитое посреди ужасного леса. В центре гнезда торчало седло с педалями, перед которым стоял обычный стол с уродливым подобием терминала. Обнаружились даже кресла – ещё более потрёпанные, чем мой рабочий стул.

Словно кто-то попытался воспроизвести кабинет Министерства, но потерпел неудачу, создав взамен что-то искажённое и неправильное. Явный признак влияния Главкона.

Гален уже восседал в одном из кресел. Увидев меня, он поднял брови в ироничной усмешке:

– Странно. Я уж подумал, ты побежал вызывать Алгоритмических Регуляторов.

– Сначала выслушаю тебя. Потом побегу.

Второе кресло пустовало, но я остался стоять.

Некоторое время Гален молчал. Он снова и снова вздыхал, расчёсывая пятернёй торчащие пружинистым пучком волосы, иногда сгребал их в кулак и дёргал, словно пытался вместе с ними вытянуть из себя слова.

– Мы привыкли называть себя деталями, – начал он, не глядя на меня; словно разговаривал сам с собой. – А Город считать механизмом. И вот перед тобой механизм из деталей. И в то же время одна из самых опасных и нелегальных вещей в Городе. Какая ирония.

– Зачем? Зачем это нужно? Неужели это просто дурная шутка, бунт против Машин Любви и Благодати путём извращения их святого образа?

– Поверь, бунт мне интересен меньше всего.

Не вставая с кресла, Гален протянул руку под стол, достал оттуда пластиковый пакет и швырнул его мне. Я поймал свёрток в воздухе – сквозь пластик кожу кольнули острые грани.

– Что это?

– Посмотри сам.

Из пакета на свет показались странные пластинки – зелёные, серые, жёлтые. На поверхности пластинок змеились блестящие медные прожилки – словно кровеносные сосуды; иногда они сходились в одном месте, из которого торчал маленький чёрный кубик или цилиндр с неясными письменами.

– Понятнее не стало, – честно признался я.

– Это плоть Машин. Настоящих, тех самых.

Вскрикнув, я отбросил пакет на стол. Пластинки рассыпались по его поверхности, вызвав гримасу на лице Галена.

– Поосторожней! – воскликнул он. – Ты рассыпал чью-то зарплату за целый год.

– Зарплату? Что ты несёшь?

– Это не просто осколки, извлечённые из внутренностей Машин. Это старые деньги. Некоторые жители Города называют их просто деньги. Чтобы отличать их от сабкойнов, ха-ха.

– Как это может быть не запрещено?

– Это запрещено.

Гален встал с кресла и прошёлся по кругу, бесцельно проводя рукой по цепям чудовищной псевдо-Машины.

– Иногда иерархии переворачиваются с ног на голову… – повторил он. – Одну иерархию ты уже знаешь. Столпы. Наверху сидят Министры, снизу ходят простые горожане.

– И какую же иерархию я не знаю?

– Незаконную, скрытую, запретную. Состоящую из всего того, что Министерствами не одобряется.

– Как может существовать то, что не одобряется Министерствами? – задал я очевидный вопрос; очевидный для того, старого Кавиани, который всё ещё верил всему, что слышал от доброго друга – Старшего Исправителя Нойбурга. Теперь же этот вопрос казался наивным даже мне самому.

То, что не одобряется Министерствами, просто стоит дороже.

Гален обоснованно проигнорировал мой вопрос:

– Помнишь, что я тебе говорил про контроль, верно? Каждое Министерство хочет свой кусочек Города. Но, сидя в круге линий на песке, свой кусочек ты не получишь. Только не здесь, не в этом проклятом месте.

– Другого места у нас нет…

– Вот именно. Поэтому здесь кто хочет играть, тот соблюдает правила. Кто хочет получать результат, тот знает, когда правила пора нарушать.

Я посмотрел на рассыпанные из пакета осколки. Деньги… Это деньги, которые нельзя нарисовать на счету. Их практически невозможно добыть. Уже одно только это делает их по-настоящему ценными.

До чего же странно видеть меру ценности, воплощённую в физической форме. Как её делить? Как носить с собой? Кто-то должен решать эти вопросы, устанавливать стандарты… Кто-то должен быть в центре.

Из горла вырвалась догадка, предположение – вопрос, под конец фразы превратившийся в утверждение:

– Министерство Социального Метаболизма пытается контролировать оборот старых денег, потому что это даёт реальную власть.

– Пытается?! – воскликнул Гален с неподдельным возмущением. – Да мы этот оборот создали! Чёрный рынок, теневая экономика, вот где реальная жизнь, Джоз!..

Он остановился и снова прошёлся гребёнкой пальцев по волосам, окончательно поставив кудри дыбом. После чего сказал уже спокойнее:

– Конечно, такой незаконный оборот товаров и услуг возник бы и без нас. Он возникает всегда и везде, такова уж природа человека. Мы просто подтолкнули естественный процесс. Раз от него не избавиться, пусть уж лучше он будет у нас под контролем.

Знакомый тон – всего пять минут назад я точно так же уговаривал свою совесть. Интересное открытие. Судя по Галену, окончательно заглушить эту занозу в сердце не удастся никогда.

Я ткнул пальцем в механического монстра:

– Значит, это счётная Машина теневой экономики.

– Именно так. Наша гордость. Компьютер, неподвластный Алгоритмическим Регуляторам. Не потребляет электричество, не подключён к Священному Серверу. Машина-призрак, единственная в своём роде.

– И как же она работает?

Гален резко погрустнел. Со вздохом он подошёл к седлу, стоящему посреди тайного кабинета-гнезда, взгромоздился на него и вдел ноги в скобы педалей. После чего сказал:

– Вот это самая сложная часть…

Некоторое время он возился с изношенным терминалом на столе. Затем выпрямился и принялся яростно крутить педали.

Кишки чудовища, окружившие нас со всех сторон, вдруг ожили. Шестерёнки закрутились: какие-то так быстро, что с них чёрным веером разлеталась смазка; какие-то лишь конвульсивно подёргивались, переключая логические вентили на другие цепи. Воздух наполнился скрипом и скрежетом.

Наверное, именно так скрежещет зубами Главкон, прикованный на дне Котлована. Не удивлюсь, если цепи этой Машины взяты прямиком оттуда.

– Но тут километры соединений!.. – я попытался перекричать треск. – Как у тебя вообще хватает сил сдвинуть всё это с места?!

Гален остановился – его покрасневшее лицо покрывали крупные капли пота. Отдышавшись, он сказал:

– Ну… Передаточное число помогает, но приходится считать порциями. То, что сдвинулось, крутить уже легче. Вычислительная мощность, конечно, невысокая, сам понимаешь. Но других вариантов просто нет, верно?

Он слез с седла, чуть не упав, и хлопнул меня по плечу.

– Что ж, полезай. Сейчас покажу, что нужно сделать за сегодня.

– Я?

– Конечно, ты. Или ты подумал, что я позвал тебя поболтать?

Увидев выражение моего лица, он добавил:

– Джоз… Джоз, Джоз, посмотри на меня. Теперь это твоя Машина, понимаешь? В твоих руках, в наших руках скапливается власть. Скоро ты поймёшь. Придёт время, когда мы используем эту власть… И тогда нам не нужно будет больше бояться.

Он ещё разок сжал моё плечо напоследок, после чего отвернулся и склонился над терминалом.

В голове звенела прилившая кровь. Не до конца осознавая происходящее, я медленно взобрался в седло и попытался надавить на педали. Болящие икры сократились так сильно, что вслед за ними судорожно сжались пальцы ног.

Похоже, пропуск в министерский спортзал не пригодится мне больше никогда.

Впервые в жизни воздух улицы действительно оказался свежее, чем в помещении. Отравленный запахом смазки и оглушённый звоном шестерёнок мозг отказывался работать – мысли спокойно и равнодушно проплывали по его поверхности, не погружаясь в глубину.

Даже эмоции и ощущения превратились в простые слова; тихий голос повторял их где-то в районе затылка.

Устал. Да, я устал.

Напуган. Хм. Наверное, можно и так сказать. Я должен быть напуганным в такой ситуации, разве нет?

В сомнениях. Уж это можешь не повторять, глупый голос. Это слово я слышал от тебя всю жизнь. Придумай что-нибудь новое.

В смятении. Так-то лучше.

Если я притащусь в пустую конуру своей квартиры, мысли обглодают меня, а ночные голоса уничтожат то, что останется. Но куда ещё я могу пойти? Кому я могу рассказать то, что узнал?

Я отравлен, заражён смертельно опасной информацией. Медленно и неотвратимо моя собственная жизнь рушится вокруг меня, и я слишком захвачен тектоническим масштабом этого движения, чтобы осмелиться на действие.

«Спроси совета у Старшего Исправителя Нойбурга», – пришла в голову привычная с детства, почти автоматическая идея; я не выдержал и рассмеялся во весь голос. Редкие прохожие могут коситься сколько угодно, могут тыкать пальцем и думать про себя свои обычные гражданские мысли. Мне уже всё равно.

Тело устало ждать приказов от мозга и перешло на старые рельсы; ноги сами понесли меня по улицам Города. Что ж, это занятие ничем не хуже других. Рано или поздно этот день будет израсходован и списан, как это происходило уже тысячи раз.

«Окситоцин». До чего же еретическое название. Впрочем, границы еретичности в последнее время расширились.

Я ещё разок оглянулся на вывеску бара. Первый раз в жизни я провёл вечер в подобном заведении. Оказалось, что бар можно посещать в одиночестве. Почему мне никто не сказал об этом раньше?

Наконец-то экраны уличных лайтбоксов наполнились ночной синевой. На каждом из них поблёскивал полукруг ночного Солнца – тусклый, белый и покрытый пятнами. Какая же несправедливость: два Солнца для наших предков, ни одного для нас.

Может быть, по пути домой удастся завернуть ещё в…

На реальном небе над головой вдруг на мгновение блеснуло оранжевое пятно, высветив узор из шестиугольников. Не успел я опустить взгляд обратно, как в лицо ударил колючий, наполненный песчинками и мусором ветер; а вместе с ним по ушам хлопнул гром.

Этот шум словно разорвал мутную плёнку, в которую до этого момента был завёрнут мой мозг. Впервые за день я увидел мир остро и ярко, впервые услышал звуки – чистые и свежие, как будто созданные специально для меня.

Впереди, над домами медленно раздувалось облако – белое сверху, оранжево-красное снизу. Так вот что сверкнуло на небе секунды назад. Отражение взрыва.

Я метнулся вперёд на деревянных, негнущихся ногах.

Бежать пришлось недолго – через пару кварталов под ногами захрустело крошево из бетона, стекла и пластика. Навстречу мне ковыляли люди: кто-то держался за бок окровавленной рукой; кто-то поскуливал от ужаса, шатаясь и зажимая уши. Я в растерянности замедлил шаг и принялся вглядываться в толпу, пытаясь найти того, кому нужна помощь больше остальных.

Внезапно на меня навалилась массивная, высокая фигура.

– Джоз… Засранец…

– Бридж?!

– Вот так повезло…

– Какого Главкона ты тут забыла?!

– Потом… Там кланки.

Я глянул за её спину.

Департамент не тратил время зря. С дальнего конца улицы полз чёрный катафалк – кружащие вокруг него кланки торопливо подхватывали с тротуара тела. Какие-то жертвы обвисали на руках чёрными мешками; но многие кричали и пытались сопротивляться.

Негодные детали отправляются на утилизацию.

– Пойдём скорей! – я потянул Бридж в переулок, но та не сдвинулась с места.

– Почему-то… нога плохо работает.

Она виновато указала на правую голень – та была покрыта плотной коркой грязи.

– Куда ты умудрилась вляпаться посреди Города? – недовольно пробурчал я, опускаясь на корточки, чтобы ощупать ногу сестры; но тут же отдёрнул пальцы.

Это не грязь. Это кровь.

Смешавшаяся с бетонной крошкой, она покрывала ткань толстым слоем, но даже через неё ощущалось, что ботинок свободно болтается, держась только на штанине. Потряси слишком сильно – и вся… нижняя часть ноги… выпадет на дорогу.

К горлу подкатил комок, но я тут же стукнул себя кулаком в живот, глотая желчь обратно. Сейчас не время для слабости. Только не сейчас.

– Мой дом ближе, – выпрямившись, сказал я, – но придётся пройтись. Обопрись на меня.

Впервые в жизни Бридж не стала спорить или возражать – она молча положила руку мне на плечи, отчего измученные за день колени издали жалобный хруст. Мы сделали пару шатких шагов, и я с ужасом осознал критичность ситуации. Стоит только Бридж упасть, и я больше не смогу поднять её обратно.

– Злишься?.. – вдруг спросила она; голос слабый и тихий, почти нежный.

– Да. Это помогает не бояться.

– Эй! – раздался голос за спиной. – Эй, вы там!

– Не оборачивайся, – прошептала Бридж.

Я зажмурился, пытаясь перелить остатки сил из всего тела в ноги. Пожалуйста, пусть этот голос будет обращён к кому-то другому… Пусть ленивому кланку приглянется тот, кто идёт помедленнее… Пусть кто-то другой займёт наше место в катафалке.

Такую чудовищную молитву мог услышать только Главкон. И то, что нам удалось завернуть за угол и скрыться в переулке, только подтверждало ужасающую уверенность – Машины Любви и Благодати отвергли мою душу, и для меня больше нет пути назад.