Текст книги "Конкистадор поневоле"

Да-да, именно деньги – они, как известно, правят миром, и наемники тут не исключение. Это у рядового солдата невеликие сбережения помещаются в кошеле или, если повезло хорошенько пограбить, в мешке. А вот у командира все куда сложнее. Ему ведь не только «Вперед!» проорать надо и атаку возглавить. Хочешь не хочешь, а должен ты и о жалованье своим людям думать, и о пропитании, и еще о миллионе незаметных глазу мелочей. Ну и о том, конечно, чтобы, случись нужда, сваливать не с пустыми руками. Да и доходы у него совсем другого уровня. И та наличность, что возится с собой – это так, мелочь на текущие расходы, основное же лежит в банках, на счетах, благо пройдохи-финансисты уже успели развернуть свою сеть на всю Европу.

Банковские сейфы – штука надежная. Вот только есть один нюанс. Тот, кто их контролирует, имеет над своими вкладчиками власть, которая не снилась даже королям. И для гетмана было шоком, когда выяснилось, что именно тот банк, в котором он держал свои деньги, контролировал Ватикан. И теперь ему надо было с иезуита пылинки сдувать и слушаться, как мать родную. Правда, и платили неплохо – святоши умели считать деньги, но, когда надо, не скупились в тратах.

Нельзя сказать, что задачи, которые они давали, были очень уж обременительными. Можно сказать, наоборот – расположиться в этом районе, по возможности исключить контакты с местными и ждать. Чего ждать, правда, не совсем понятно. На вопросы иезуит не отвечал, когда отшучивался, когда отмалчивался, а когда и жестко рубил в стиле «вам платят не за вопросы». И так продолжалось три с лишним месяца, а недавно все завертелось. Вначале иезуит взял людей, отправился куда-то в лес… Дело, видать, жарким вышло, монах вернулся один, злой, как собака. Ну а когда узнали, что в деревне появились странные чужаки… Как узнали? Да просто. Все тот же иезуит постарался, организовав за время вынужденного бездействия настоящую агентурную сеть. В любой окрестной деревне имелось по два-три человека, работающих на него.

Остальное было делом техники. Организовать атаку, захватить деревеньку штурмом. Это с городом такой подход вряд ли прошел бы, все же двух тысяч человек для штурма маловато, а деревню – почему бы и нет? Ну и скрутили одного чужака, если конкретно, Семена. Только вот допросить не успели.

В принципе, на этом рассказ и закончился. Негусто, откровенно говоря, хотя картинка получилась стройная. Интересно, каким образом в деле оказался замешан Святой Престол, но тут ожидать от наемника каких-то достоверных сведений не приходилось. Оставалось поинтересоваться, где разместился монах и куда задевали трофейное оружие, после чего гетмана приласкали по голове рукоятью пистолета, надолго погрузив в нирвану. Тот даже не протестовал, булькнул что-то грозное, но малоубедительное. А и куда ему деваться? Семен хотел вообще отрезать пленному башку, мстительность была ему не чужда, но лейтенант только рукой махнул. В результате на картах судьбы гетману выпала жизнь, а его гости, покинув дом, вошли в соседний. Тот самый, кстати, где всего сутки как ночевали.

Улица по-прежнему оставалась пустынной, хотя стало заметно светлее. Ничего удивительного, победители спят, а побежденные боятся нос высунуть. Никем не замеченные, Семен с лейтенантом перешли через улицу. Проводник куда-то исчез – принимать участие в штурме дома он не собирался. Ну его право. Семен поудобней перехватил реквизированную у гетмана саблю и двинулся первым. В конце концов, личную неприязнь еще никто не отменял.

Этот дом не охраняли. Здесь не было часовых, никто не сидел за дверями. Однако, как только они вошли, вспыхнул свет. Неяркий, не режущий глаз – просто какое-то в меру вонючее масло в плошке. Потом во второй, в третьей. Не электрический фонарь, разумеется, но тоже вполне приличное освещение.

– Я, признаться, ожидал, что вы придете раньше…

Иезуит говорил по-русски очень чисто. Если в прошлый раз Семену было как-то не до оценки качества речи, то сейчас он подумал, что такого, как этот умник, встретив на улице, примешь за русского. Есть маленькие неправильности в речи, но на уровне «сами мы не местные», в смысле из другого города-региона. Хорошие кадры на службе Ватикана, ничего не скажешь.

– А я не торопился, – ухмыльнулся лейтенант. Пока Семен думал, он уже занял удобную позицию и держал иезуита под прицелом. Массивный и несуразный на вид глушитель придавал его словам дополнительный вес. Впрочем, на священника это впечатления не произвело.

– Ваше право, – голос звучал спокойно и отстранение. Таким тоном молитву бы читать, со смиренным видом четки перебирая. – За этим пришли?

Кивок в угол, где обнаружилось снаряжение и оружие, сдернутое с пленного. Однако куда большее внимание Семена привлек тот факт, что на столе, прижатый крепкой рукой монаха, лежал пистолет. Его собственный потертый АПС, и иезуит, похоже, неплохо знал, как им пользоваться.

– За этим, за этим, – голос лейтенанта звучал напряженно. – А еще с тобой поговорить охота.

– А мне не очень. Гетмана, – это слово иезуит выплюнул с непередаваемой иронией, – вы разговорили, как я и предполагал. Теперь моя очередь спрашивать.

Семен никак не мог понять, что же ему кажется странным, настолько, что аж внутри все переворачивается, и только сейчас сообразил. Речь монаха. Русский был ему не родной, и говорил он на нем вполне по-современному. Такая речь вполне подходила для человека конца двадцатого, начала двадцать первого века, их современника, но никак не для монаха эпохи позднего Возрождения. И это настораживало куда сильнее умения непонятного святоши пользоваться современным оружием. Семен мог поклясться, что лейтенант заметил все это куда раньше него, однако голос командира звучал по-прежнему ровно:

– Думаете, сумеете нас разговорить?

– Это несложно.

Возмущенный, хотя и приглушенный вопль раздался с улицы. Судя по тембру, крикуну слегка сжимали горло. Пять секунд спустя дверь открылась, и на пороге появился очередной поляк. Высокий, ширококостный и явно очень сильный. Во всяком случае, их проводника он держал одной рукой и не испытывал от этого каких-либо неудобств.

– Спасибо, Йозеф. Побудь пока здесь. И… положи это вон там.

Говорил он, естественно, по-польски, и Семену оставалось лишь мысленно поблагодарить инструкторов Базы, вбивших ему в голову, так, на всякий случай, основы этого языка. Впрочем, такой разницы между языками, как в своем времени, он не заметил, здесь поляка, случись нужда, можно было понять и не владея его речью. Пускай с пятого на десятое, но можно – видать, не так еще разошлись языки, как спустя четыреста лет.

Йозеф между тем кивнул, толчком отправил бесчувственное тело проводника в угол и замер, привалившись к стене и скрестив широкие, словно лопаты, руки на груди. То, что здесь находятся двое вооруженных и недружелюбно настроенных людей его, по-видимому, совершенно не волновало.

– Итак, на чем мы остановились? – иезуит поморщился, задумчиво шевельнув бровями. В неверном свете его молодое еще лицо казалось сморщенной маской какого-то мелкого демона. – Ах, да, на разговорах. Видите ли, хотите вы, не хотите, а разговаривать все равно придется. Дом окружен, вас не выпустят, поэтому выбирайте: или мы договариваемся по-хорошему, или вы все равно будете говорить, только после неприятной процедуры…

Закончить он не успел. Лейтенант без предупреждения шевельнул стволом своего пистолета, и монах, демонстрируя завидную реакцию, рыбкой прыгнул в угол. Кашляющий звук выстрела – и одна из плошек с маслом разлетелась вдребезги. Горящий ручеек хлынул на пол.

Йозеф двинулся вперед, мгновенно перейдя из полусонного состояния в боевое. Семен стоял ближе и первым попал под удар. Грабки у Йозефа работали что надо. Было дело, Семена как-то конь лягнул, так у поляка получилось куда лучше. Впечатляющие ощущения. Сначала сильнейший даже не удар, толчок в грудь, миг полета, а потом спина и затылок с размаху встречаются с бревнами, и ощущения такие, что врагу не пожелаешь. Однако сознания Семен не потерял и сумел рассмотреть финал побоища.

Те доли секунды, которые он выиграл для лейтенанта, позволили тому развернуться. А вот выстрелить лейтенант уже не успевал, только уклониться. Что он сделал после этого, Семен уже не разглядел, видел только результат. Йозефа будто подбросило и перевернуло. Ноги в когда-то щегольских, а сейчас изрядно стоптанных сапогах чиркнули по потолку, оставив на нем грязные полосы, а потом вся эта туша с грохотом обрушилась на пол. Хрустнула, проламываясь, доска.

Поразительно, но после такого падения Йозеф еще попытался встать. Кто другой лежал бы тихонечко в надежде, что не заметят и забудут, а этот довольно бодро, пускай и хватаясь за стенку, попытался вернуть себе вертикальное положение. И это ему почти удалось, вот только лейтенант не собирался играть в благородство. Пистолет в его руках вновь кашлянул, и поляк осел мертвой грудой мяса и костей. И только в этот момент со стороны иезуита прогремел первый выстрел.

Лейтенанту невероятно повезло, причем дважды. Во-первых, монах стрелял в корпус, надежно прикрытый бронежилетом, не переводя оружие на автоматический огонь. Два десятка пуль порвали бы кого угодно, с большой степенью вероятности поразив незащищенные конечности и голову, а так – только одна и только в корпус. Ну и, во-вторых, лейтенант как раз разворачивался, активно смещаясь. В результате пуля ударила вскользь. От прямого удара выпущенной практически в упор бронебойной пули бронежилет, кевлар, усиленный керамическими пластинами, мог и не спасти. Ну а сейчас лейтенант лишь грохнулся на пол, перекатился в сторону и пальнул в ответ.

Разница между любителем и профессионалом заключается еще и в том, что последние могут эффективно действовать в самых разных условиях. Иезуит был, по меркам будущего, самым что ни на есть махровым любителем, пускай и неплохо (ох, интересно, кто его учил) натасканным. Лейтенанта, хотя он об этом и не распространялся, готовила держава. Надо ли говорить, что его пуля нашла цель куда вернее, и монах буквально вывалился из-за тяжелой деревянной лавки, зажимая простреленное плечо. Взвыл он лишь через секунду, зато так, что оглохнуть было можно.

– … твою ж мать…

В принципе, это было все, что Семен расслышал, отлепляясь наконец от бревен и тихонечко сползая на пол. Однако полежать и хоть немного прийти в себя ему не дали. Точнее, иезуит, матерящийся на куче языков одновременно, помешать Семену уже никак не мог, зато сноровисто вяжущий ему руки лейтенант хорошо поставленным командным голосом рыкнул:

– Живой? Тогда бегом к оружию!

Дисциплина взяла верх над желанием заползти в норку и прилечь. Осознание того, что сейчас здесь будет толпа народу пришло несколько позже, как раз к моменту, когда Семен на четвереньках (встать сил не было) добрался до своих вещей. Надежную тяжесть автомата он ощутил в руках как раз в тот момент, когда дверь с грохотом распахнулась, и тут же, рефлекторно, пустил оружие в ход.

Кто там первым пытался вломиться в дом, Семен так и не узнал. Смельчака попросту снесло. Вслед ему полетела, кувыркаясь, граната, и лейтенант, каким-то чудом успевающий везде, успел захлопнуть и наглухо заклинить дверь прежде, чем она взорвалась. Очень, надо сказать, вовремя.

Не таким уж и сильным взрывом дом тряхнуло, казалось, от фундамента до конька крыши. В комнате, правда, взрыв казался безобидным хлопком, но уши заложило сразу же. В дверь словно рота гигантских комаров постучала, но толстые доски остановили осколки. А вот тем, кто оказался по другую сторону, пришлось куда хуже. Во всяком случае, вопли, матерные, а потому в переводе не нуждающиеся, нездоровое бульканье и стоны, на которые Станиславский, будь он здесь, наверняка радостно завопил бы «Верю!», доносились совершенно отчетливо.

Семен, хоть и взбодренный происходящим, все еще не мог полноценно двигаться. Нет, он теперь, конечно, мог поспорить в скорости с беременной улиткой, зато сонная муха, несомненно, все еще имела неплохие шансы обогнать его в забеге. Однако лейтенант управлялся за двоих. Туда-сюда, пара выстрелов в одно окно, еще одну гранату в другое, попутно объяснив начавшему было шевелиться иезуиту, что самые лучшие наручники – это прикладом по башке…

Словом, благодаря принятым мерам уже через пару минут все затихло. Поляки вместе со своими товарищами из таких же варварских европейских окраин, испытав на себе действие современного оружия, лезть больше не решались. Вместо этого они, воспользовавшись естественными укрытиями, принялись шмалять по окнам из своих мушкетов.

Отличие такого обстрела от киношных перестрелок, которые Семену не раз приходилось видеть по телевизору, было заметно сразу. Если в более цивилизованные времена вооруженные автоматическим оружием стрелки старались не столько даже попасть, сколько задавить противника огнем, заставить залечь, не дать высунуться, то здесь все выглядело куда более степенно. Мушкеты не отличались скорострельностью, да и за порох и свинец наемники платили из собственного кармана. В результате темп стрельбы был невысоким, зато пули летели неожиданно точно, то и дело вышибая щепки из потолка и противоположных от окон стен. Перемещаться по комнате сейчас можно было разве что ползком.

– Ну, что скажешь? – лейтенант повернул к Семену оскаленную в улыбке харю. – Весело?

– Угу, – Семен, пытаясь не обращать на боль в спине, натягивал бронежилет. – Я бы лучше с кружкой пива повеселился.

– То ли еще будет, – «оптимистично» ободрил его лейтенант. – Что думаешь?

– Выбираться надо, долго не продержимся. Их тут до хрена. Просто патронов не хватит.

– Это как стрелять, – и, словно в подтверждение своих слов, лейтенант на секунду высунулся и дал короткую очередь. Вопль и сочная ругань с той стороны подтвердили, что патроны он истратил не зря, а сразу несколько пуль, шумно расщепив бревна, продемонстрировали – поляки очень злы. – Лично меня больше волнует, что они могут одновременно попереть со всех сторон. Дверь подорвать не так и сложно. Тогда просто задавят.

– Ты это еще погромче скажи – авось услышат твою идею, – мрачно посоветовал Семен. – Будто нам без того проблем не хватает.

– Не услышат, – зло хохотнул лейтенант и отправил в окно гостинцем чугунный кругляш гранаты. Грохнуло, воплей стало еще больше, но выстрелы почти прекратились. – А услышат – им же хуже.

Почему хуже, Семен так и не спросил, хотя так и подмывало. До сих пор лейтенант оказывался прав – значит, и сейчас знает, что говорит. А командир между тем подобрался к иезуиту, посмотрел на него и хмыкнул:

– Как считаешь, если его склонить к сотрудничеству, это нам поможет?

– Почему нет? – двигаться все еще было неловко и болезненно, что злило до невероятности, но Семен терпел и старался не показывать виду. – Если он их денежный мешок и, случись что с ним, гетман и его люди потеряют все накопления, то они с него пылинки сдувать должны.

– Вот и хорошо, вот и славненько, – промурлыкал лейтенант с улыбкой доброго людоеда. От бархатистого тембра его голоса Семену на миг стало не по себе. – Держи окна, а я с ним сейчас за жизнь потолкую.

Как он собирается общаться с человеком, находящимся без сознания, Семен не вполне понимал, но приказы не обсуждают. Семен перебрался к окну, осторожно выглянул, дал короткую очередь по неосторожно высунувшему голову наемнику. Не попал, конечно, но воинственный пыл охладил. Потом совсем рядом шлепнула в бревно тяжелая пуля – кто-то из наемников неплохо стрелял. Пришлось заняться этим хреновым Чингачгуком, благо место выстрела удалось засечь. Пара очередей, кто-то упал – тот или нет, неясно, но выстрелов из тех кустов пока больше не было.

Между тем сзади раздался вопль – похоже, лейтенант привел пленного в чувство каким-то простым и незамысловатым способом. Затем раздался его спокойный голос:

– Ну, чего ты орешь, как резаный? Я ведь тебя пока не убиваю, а если договоримся, и вовсе живым отпущу. И даже, если будешь себя хорошо вести, небитым. Ну, почти. Скажи-ка мне, ты себя любишь? Что киваешь? Любишь? Это хорошо, онанист ты наш доморощенный. А скажи-ка, мил человек…

Что там лейтенант хотел услышать, для Семена осталось тайной. Просто стало не до того – поляки снова принялись шмалять из своих дур, которые впору не в руках носить, а на линкорах устанавливать. Может, хотели все же на штурм пойти, может, еще что – Семен не стал разбираться, просто охладил их пыл несколькими выстрелами и бросив очередную гранату. Все снова затихло.

– Он согласен, – нарушил опустившуюся на них тишину лейтенант. – Очень жить любит, скотина.

– Это хорошо, это радует.

– Именно. Ну-ка, подвинься, – с этими словами лейтенант приблизился и аккуратно, держась у стеночки, чтобы кто-нибудь не увидел да не начал сдуру палить, заорал на скверном польском: – Эй вы, там, мы сейчас выйдем, и если хоть кто-то из вас дернется, мы вашему святоше голову открутим!

Ответили ему эмоционально, и хоть и непереводимо, но вполне понятно. Тем не менее возникшая вслед за этим короткая перебранка закончилась полной и безоговорочной победой лейтенанта. Точнее, она была прервана гневным рыком гетмана – его голос оказался весьма узнаваем и на общем фоне выделялся, как удар кузнечного молота среди барабанной дроби. Словом, явился наконец самый главный и принялся наводить порядок. А с одним человеком, привыкшим вдобавок принимать решения, договориться куда проще, чем с толпой недалеких приложений к мушкету.

Переговоры были недолгими – видать, наемники и впрямь были в иезуите заинтересованы до дрожи в пятках. Их согласились выпустить, отошли в сторону, и все это – под честное слово! Сильно людей припекло, раз на все согласны. Ну, им же хуже.

Лейтенант между тем проверил все еще лежащего без сознания проводника, кивнул удовлетворенно – жив, значит, и впрямь без сознания, а не труп. По его кивку Семен подхватил на руки проводника, все еще не пришедшего в себя. Тело оказалось на удивление легким. Подросток, что ли, мелькнула в голове мысль, но развивать ее не осталось времени. Перекинув ношу через плечо и стараясь не шататься, он вышел на крыльцо следом за прикрывающимся пленным словно щитом лейтенантом. Мимоходом глянул на следы от пуль и пришел к выводу, что под такие лучше не подставляться. Даже если не пробьет броню, отобьет все внутренности.

Честно говоря, он до самой последней минуты опасался, что поляки набросятся, наплевав даже на монаха, однако те являли собой прямо-таки образец христианского смирения. Безропотно позволили выйти к лесу и даже не преследовали, хотя, в этом Семен был уверен, наблюдали непрерывно. Чужие ненавидящие взгляды он ощущал буквально физически.

На опушке лейтенант, внимательно оглядевшись вокруг и убедившись, что никто не будет вот прямо сейчас прыгать на него из-за ближайших кустов, развернул пленного лицом к деревне и аккуратно развязал ему руки. Потом слегка подтолкнул и, видимо, для ускорения, отвесил шикарный пинок под зад.

– Паш-шел! – и уже Семену: – За мной!

Они ломанулись по лесу, как лоси, хорошо понимая, что сейчас за ними в погоню устремятся все, кто способен держаться на ногах. И еще беглецы понимали, что оставляют за собой следы, которые привычные к лесу местные будут видеть, словно раскрытую книгу. Время уходило, словно песок между пальцев.

– Зачем ты его отпустил? – хрипло спросил Семен на бегу. Из-за груза на плечах его мотало из стороны в сторону.

– Я слово дал, – примерно с той же интонацией отозвался лейтенант. – Нельзя слово нарушать.

– Ну-ну – отозвался Семен, имеющий на этот счет свое мнение, но развивать мысль не стал, берег дыхание. В конце концов, у них было сейчас занятие куда более важное, чем бесполезный спор. Они хотели остаться в живых.

Если бы не химия, все еще булькающая в крови, Семен бы долго не продержался, но сейчас ноги работали, кажется, независимо от всего остального организма, которому больше всего на свете хотелось лечь и полежать. Вихрем пролетев через редкий сосновый бор и кабанами проломившись сквозь незнакомые Семену, но на редкость колючие кусты, они минут пять бежали по влажному мху среди поникших берез, до тех пор, пока не вылетели на берег узенькой, в ширину метра два от силы, речушки. Пожалуй, даже скорее ручья, но беглецам сейчас было не до подобных тонкостей. Гораздо важнее, что у них появился хоть какой-то шанс сбить врагов со следа.

Не останавливаясь, лейтенант бросился в черную, холодную даже на вид воду. Семен, не задумываясь, последовал за ним, только брызги во все стороны полетели. Как он не заорал, Семен и сам не понял. Вода была не просто холодной, она оказалась ледяной. Глубина здесь достигала примерно метра, и ощущения были соответствующие. Однако он еще нашел в себе силы перехватить свой груз так, чтобы не макнуть его в обжигающий поток, и, с усилием преодолевая неожиданно сильное течение, двинулся за лейтенантом.

Тот пер вверх по ручью, как лось. Хорошо еще дно почти везде оказалось каменистым, мягкий, засасывающий песок встречался редко, а ила не было вовсе – его попросту смывало. И все равно идти было очень тяжело, где-то воды оказалось всего-то по колено, а в иных местах она поднималась и по грудь. Хорошо еще из-за усилий при ходьбе им пока не удавалось замерзнуть, но двигались они очень медленно. А главное – и это Семен понимал все отчетливее – оторваться им вряд ли удастся. Преследователи наверняка смогут определить место, где беглецы залезли в этот богами проклятый холодильник, и просто разделиться, продолжив движение в обе стороны, людей у них хватает. Единственным, что не давало впасть в недостойную человека панику, оставалась твердая вера в командира. В конце концов, он человек с опытом и наверняка все соображения Семена принимал во внимание изначально. Ну а если нет… Эту подленькую мыслишку оставалось только отгонять прочь.

Они пробежали метров триста, вряд ли больше, когда речка внезапно расширилась почти втрое. Образовавшийся в результате плес был неглубоким, но ноги моментально начало засасывать, идти стало тяжелее. Тем не менее лейтенант упорно двигался вперед, туда, где берег выглядел более обрывистым, и оставалось лишь следовать за ним, отчаянно ругаясь сквозь зубы.

Место оказалось достойным кисти художника. Где-то здесь находилось озеро, и узкая протока, соединяющая его с рекой, создавала небольшой, но довольно сильный водопад. В лучах восходящего солнца рушащиеся с трехметровой высоты водяные струи демонстрировали все приличествующие такому явлению атрибуты, как то прозрачную завесу, переливающиеся на свету мелкие брызги и даже самую настоящую радугу. И, естественно, яму при этом выбило капитальную, лейтенант ухнул в нее едва не с головой. Более предусмотрительный Семен предпочел учиться на чужих ошибках и обошел коварное место по краешку. Впрочем, его все равно с ног до головы облило водой, только сверху. Зато вместе с ношей. Проводник вяло задергался, но в себя так и не пришел. Одна радость – вода из протоки оказалась чуть более теплой, чем в реке, но сейчас это служило очень слабым утешением.

Вначале Семен решил было, что лейтенант собрался укрыться за водопадом. Глупость, на его взгляд, несусветная – это только в кино наивные враги пройдут мимо и ничего не заметят, а в реалии наверняка заглянут посмотреть, что же здесь творится. Да и не столь силен поток воды, чтобы надежно скрыть беглецов. Однако лейтенант, как оказалось, тоже был не дурнее паровоза и в прятки играть умел. Семен не успел даже удивиться, как он ловко отодвинул ничем не отличающийся от соседних камней кусок песчаника, за которым обнаружился лаз. Совсем невысокий, но, согнувшись, пролезть можно. Семен еще успел посмотреть, как это сделано, и обнаружил самые обычные, потемневшие от времени и склизкие на вид доски, к которым была непонятно как прикреплена каменная пластина. После этого любопытство пришлось ограничить – мощный пинок под зад буквально впихнул его в проход, а следом, пыхтя, как паровоз, полез лейтенант.

Лаз оказался коротким, всего-то метра два, а дальше обнаружилось нечто вроде комнаты, три на два метра примерно, высотой метра полтора. На полу сухой, противно заскрипевший под ногами мох. И, естественно, темнота – хорошо еще фонари никто не отменял. Лейтенант, вывалившийся сюда вслед за Семеном, тяжело рухнул на задницу и шепотом выдохнул:

– Все, сидим, отдыхаем.

– Это что такое?

– Схрон, – лейтенант усмехнулся, что в свете фонаря выглядело жутковато. – В таких бандеровцы годами прятались. А нам всего-то день просидеть. Вечером постараемся выползти – и к городу. На вот.

– Это что? – мрачный от перспективы торчать здесь Семен с недоверием посмотрел на бело-синюю пилюлю в пальцах командира.

– Лекарство. Пей давай, а то к вечеру заработаешь бронхит, а через два дня воспаление легких. И запей вот.

Из протянутой фляжки пахнуло ароматом коньяка. Семен удивленно поднял глаза на командира:

– А это не…

– Пей давай. Эти лекарства совместимы, для нашей армии делали, не для каких-нибудь японцев.

Ну, если для непобедимой и легендарной, славной не только воинскими подвигами, но и умением пить все, что горит… а что не горит – поджигать и тоже пить… тогда да, тогда конечно. Коньяк теплой струей хлынул в желудок, горло перехватило, и Семен едва не закашлялся, но сумел справиться – кто знает, может, поляки уже по соседству бегают.

– А зря ты монаха отпустил, – с трудом продышавшись, продолжил он прерванный бегством разговор. – Хоть допросить-то надо было.

– Не успели бы, – в полумраке, мощность фонаря они сейчас использовали по минимуму, чтобы сберечь батареи, Семен с трудом различил, что лейтенант пожал плечами. – Тут слишком тянуть нельзя было, в любой момент у этих уродов могли сдать нервы, и тогда нам оставалось бы только драться. Исход, думаю, тебе понятен. Да и что такого он мог бы сказать? Исполнитель, такой же, как мы. Знает ровно то, что ему сказали, а говорить в таких случаях не торопятся. Да и потом, где корни, если что, искать, и так ясно. Ватикан, чтоб его.

Звучало логично, и, хотя у Семена осталось отчего-то стойкое впечатление, что командир что-то не договаривает, заострять вопрос он не стал. В конце концов, у начальства бывают свои резоны, простым смертным неизвестные. А тут еще заворочался проводник, сел и в голос заорал.

Семен опередил даже лейтенанта с его реакцией. Наверное, потому, что просто ближе сидел. Броском свалив не вовремя очнувшегося товарища, у которого он не только имя не знал, но и в лицо не видел, он толчком сбил его на пол и зажал рот. Проводник дернулся, но как-то неуверенно. Очевидно, сообразил неправильность ситуации. Молодец, хорошая реакция и отменное самообладание.

– Тише. Свои. Кивни, если поняла. И не ори, а то найдут.

Ну, это уже лейтенант, подоспевший чертовски вовремя. Проводник дернул головой. Непонятно, конечно, однако, секунду подумав, Семен все же решил считать этот жест согласным кивком и аккуратно убрал ладонь. Продолжения воплей не последовало. Судя по всему, проводник, несмотря на стресс, адекватно оценил ситуацию.

И все же какая-то несообразность упорно вертелась в голове, ловко уклоняясь от сознания. А теперь к ней прибавилась еще одна. Какая? Потребовалась, наверное, минута, чтобы сообразить: под зажимавшей рот ладонью ощущалась тонкая, нежная кожа без признаков бороды. В этих местах, где бриться было попросту не принято, и даже совсем молодые люди ходили изрядно обросшими, это нонсенс. Подросток? По весу похоже, но как обращался к проводнику лейтенант?

Что же, стоило заключить с самим собой пари. Быстро протянув руку, Семен одним движением сорвал с головы проводника плотный, хорошо скрывающий лицо капюшон. Под ним обнаружилось… Ну да, можно перекладывать стольник из правого кармана в левый. А потом, как и положено в таких случаях, пропить его. Потому что под капюшоном, освещенное неверным светом фонаря, оказалось на удивление знакомое лицо.

Именно из-за этой дамы он меньше чем два дня назад (боже, как давно это было!) дрался на потеху толпе. Сейчас, правда, она выглядела несколько иначе. Не такие и длинные волосы, в прошлый раз заплетенные в косу, сейчас были уложены на затылке тугим пучком. А еще наблюдался шикарный бланш на пол-лица. Хорошо был удар у покойного Йозефа поставлен.

– Ты зачем сюда ба… женщину притащил? – Семен повернулся к лейтенанту. – Что, мужиков не нашлось?

– Не нашлось, – буркнул тот виновато. – Именно что не нашлось. Ради чужака никто голову в петлю совать не захочет, сам знаешь. А она сама вызвалась. И схрон этот еще дед ее строил.

– Интересно, зачем, – пробормотал себе под нос Семен. Действительно, интересно. Обычному человеку подобные убежища, которые не то что глаза не увидят – нос собачий не унюхает, вряд ли нужны. Тем более в те годы серьезной угрозы, от которой стоило бы прятаться, попросту не было. При Иване Грозном, как бы его ни ругали, на Руси было относительно спокойно, да и при его отце тоже. Во всяком случае такую всеобщую резню, как сейчас, никто и в страшном сне представить себе не мог.

Непрост, ох, непрост был, видать, дедушка их проводника… проводницы… да хрен знает, как ее назвать. Может, тать, может, наоборот, какой прознатчик – смешно думать, что институт министерства внутренних дел и ему подобных структур изобретение более поздних веков. Как бы он ни назывался – МВД, КГБ, Жандармский корпус или еще как-нибудь – можно с уверенностью сказать, что и во времена фараонов нечто подобное имелось. И, может статься, уже тогда это не было новинкой. И методы работы у подобных контор весьма специфические. Впрочем, как вариант, ее дед был не доисторический спецагент и даже не разбойник, а какой-нибудь злостный неплательщик налогов или еще каких алиментов. Вариантов масса. Но то, что человек это был непростой, однозначно. И внучка ему под стать, как она бесшумно движется и владеет ножом, Семен уже имел возможность убедиться.

Все эти страсти в стиле детектива каменного века были, конечно, весьма интересны, однако лезть с вопросами Семен не стал. Мало ли как она отнесется к расспросам чужого человека. Известно ведь, у женщин свои секреты, и отстаивать их они могут порой с достойными лучшего применения упорством и изобретательностью. Ссориться с человеком, который тебе, считай, жизнь спас, по меньшей мере глупо. Так что прошлое ворошить он даже не пытался. Поинтересовался только, как зовут их попутчицу. Почему-то мысленно уже настроился получить что-нибудь вроде Василисы и даже загодя подготовил вопрос «Премудрая или Прекрасная», но тут его ждало разочарование. В ответ получил самое прозаическое для этого времени имя – Матрена. Ну, Матрена так Матрена, неважно. А потом его и вовсе перестали интересовать такие мелочи – Семена неудержимо клонило в сон, и было то следствием колоссальной физической и моральной усталости или лейтенантских таблеток – уже неважно.