Текст книги "Труды и дни"

Часть 2. Иорданские

Эвакуация

В отделанном дубовыми панелями со вставками из карельской берёзы кабинете с плотными глухими шторами на окнах, за массивным письменным столом, обтянутым биллиардным зеленым сукном, сидел под портретом Сталина невысокий плотный человек с усами щёточкой. На столе – чернильный прибор из уральского камня, лампа под зелёным абажуром, два телефона рядом на тумбочке. Перед столом в кресле – женщина примерно лет сорока в элегантном тёмном деловом костюме.

– Слава, я всё поняла. Когда они начинают собираться, сколько их всего? Сколько будет сопровождающих? – в руках женщины появился блокнот.

– Основной заезд с двадцать восьмого, двадцать девятого планируется начало конференции, а первого октября – приём и банкет. Время военное, в основном приедут дипломаты, чиновники, ну, и разведчики, сопровождающих лиц будет с их стороны человек двадцать. Всего сотни полторы от них, наших столько же, банкет планируем на триста персон. От англичан будут лорд Бивербрук, от Соединённых Штатов – Гарриман. Принимаю официально их я, но реально будет сам Сталин, это очень важно. Гарриман – доверенное лицо Рузвельта, Бивербрук – личный друг Черчилля. Представительная делегация, они реально уполномочены подготовить решения для своих патронов.

– Мои обязанности на приёмах – быть рядом с тобой, это я знаю, и на нашем приёме, и у них тоже, ещё организовать что-то культурное для жён и самих персон. Большой театр, конечно. Как обычно, но немного скромнее, так?

– Да, идёт война, должно быть скромно и строго, но не скупо. У нас нет нужды, нам не надо прибедняться и делать какие-то лицемерные жесты, ведь мы сильны, и враг скоро будет изгнан, – тут Молотов повернул голову и поглядел на портрет Сталина. Сталин смотрел в светлую даль, прозревал будущее нашей страны и грядущий коммунизм. Молотов тихо вздохнул. – Полина, ты всегда на высоте, но сейчас особенно постарайся, хорошо?

– Жалко, что нет со мной Нади, да и просто никого, кто бы соответствовал уровню среди жён наших товарищей. Но я привыкла. Однако и у меня к тебе просьба, – Полина достала из сумочки какое-то письмо.

– Какая?

– Ты помнишь, я тебе говорила про Лику Иорданскую, дочку академика, знаменитого историка. Она и сама историк, знаток моды и вообще женщина хорошего тона и безупречного вкуса. Ее книгу издали у нас и переиздали в Америке, я её прочитала, потом сама разыскала Лику. Она мне уже много лет помогает как художник по костюму и консультант по вопросам моды. Лика не только даёт мне советы, но переводит статьи из иностранных журналов о моде, свободно говорит на трёх языках.

– Ну, и что за проблема у твоей Лики? – нарком помрачнел и стал серьёзным.

– У нее мать – нервнобольная, вдова академика. Лика в разводе, без мужа, но с ней дочка лет пятнадцати. Мать не может пережить бомбёжки, просит эвакуировать их куда-нибудь из Москвы.

Молотов сразу повеселел, улыбнулся, он ожидал худшего, что опять она будет просить заступиться за кого-то из арестованных:

– Ах вот как, три языка, безупречный вкус и дочь Иорданского! А что если мы ее с мамой и дочкой эвакуируем в Самару, то есть в Куйбышев? Там она может нам пригодиться, если ты за неё отвечаешь, конечно, – Молотов пристально поглядел на жену.

– Да, отвечаю. Наложи визу, а поручение я подготовлю, хорошо? И чтобы выделили там жильё, ну и работу дали. А мы что с тобой, тоже в Куйбышев?

– Об этом пока речи нет. Все говорят про Свердловск. И пусть говорят. А я дам поручение Деканозову, чтобы всё было там улажено с твоей Ликой. Она может пригодиться. Дай письмо, я завизирую. Да, и все закорючки поставлю.

– Спасибо, я тогда пойду, зайду к тебе в секретариат, пусть готовят поручение, а потом пойду в организационный отдел, как мы договорились.

– Везде действуй моим именем. Целую.

Полина Жемчужина улыбнулась, послала в ответ Молотову воздушный поцелуй и вышла из кабинета. Она была, наверное, самой влиятельной женщиной в стране, и как жена наркома иностранных дел товарища Молотова, второго человека в государстве, и как советский руководитель. Она считалась главной по моде и стилю в СССР и курировала выпуск товаров для женщин.

* * *

Через четыре дня после этого разговора в кремлёвском кабинете, то есть 26 сентября 1941 года, в квартире Иорданских раздался телефонный звонок.

– Здравствуйте, могу я попросить к телефону товарища Иорданскую-Форт, Леокадию Александровну, – раздался в трубке приятный баритон.

– Слушаю Вас.

– Мы по поручению товарища Молотова…

Три дня шли сборы и выяснения. Решено было, что часть вещей, всё самое ценное или нужное, Иорданские возьмут с собой: будут места в багажном вагоне плюс ещё в самом четырёхместном купе, где они будут только втроём.

– А вот библиотеку пока вывезти в Куйбышев не представляется возможным, но если Леокадия Александровна опасается за её сохранность из-за бомбардировок, то можно отвезти её за город, в один из музеев.

Лика созвонилась с Натальей Розенель, вдовой наркома просвещения Луначарского, та посоветовала библиотеку вывезти на Мамонову дачу на Воробьёвых, то есть на Ленинских горах, где она раньше сама жила с мужем.

– Теперь там Центральный музей народоведения, там должны быть места, где сложить книги. Это далеко от центра Москвы, там бомбить не будут.

– Спасибо, Наталья Александровна, это хороший совет. Но пока я сама не увижу, в каком помещении сложили книги и как их будут сохранять, я не могу уехать. Нам придётся сначала заехать туда и только потом на вокзал.

Так она и договорились с сопровождающими. У Лики были великие способности договариваться и всё правильно и точно решать. И вот в четыре часа дня впятером с водителем и военным с двумя кубиками на петлицах белой гимнастёрки, который представился как сержант госбезопасности Петров, на чёрной эмке в сопровождении грузовика с водителем и двумя грузчиками Иорданские выехали сначала на Ленинские горы.

Сборы и погрузка шли сложно, особенно из-за Ликиной мамы, которая пыталась вмешиваться, даже руководить. Но вот, наконец, они приехали на Мамонову дачу, здесь предстояло дождаться утра и потом ехать к поезду, который должен отойти в полдень от платформы Казанского вокзала.

На Ленинских горах они оказались только в шесть вечера, на закате, начинало быстро темнеть. Лиду попросили посидеть с бабушкой, пока разгружали книги, потом вернулась Лика, достала термос со сладким чаем, бутерброды, они поужинали в каком-то кабинете и уложили бабушку на диван, накрыв шалью. Лида не хотела спать и вышла погулять. Было десять часов, совершенно темно, дул холодный ветер: уже две недели ночами в городе стоял необычный холод, погода была октябрьская, к утру лужи покрывались коркой льда. В парке перед зданием с колоннами виднелись какие-то сооружения: не то юрты, не то чумы, шатры или вигвамы, в темноте не разберёшь. Небо было ясным, Москва-река угадывалась внизу по отражениям звёзд и уже большой, но ещё не полной луны. Лида замерзла и вернулась в дом, прилегла в уютном кожаном кресле в соседней с мамой и бабушкой комнате, но сон никак не шёл.