Текст книги "Труды и дни"

Часть 2. Иорданские

Эвакуация

В отделанном дубовыми панелями со вставками из карельской берёзы кабинете с плотными глухими шторами на окнах, за массивным письменным столом, обтянутым биллиардным зеленым сукном, сидел под портретом Сталина невысокий плотный человек с усами щёточкой. На столе – чернильный прибор из уральского камня, лампа под зелёным абажуром, два телефона рядом на тумбочке. Перед столом в кресле – женщина примерно лет сорока в элегантном тёмном деловом костюме.

– Слава, я всё поняла. Когда они начинают собираться, сколько их всего? Сколько будет сопровождающих? – в руках женщины появился блокнот.

– Основной заезд с двадцать восьмого, двадцать девятого планируется начало конференции, а первого октября – приём и банкет. Время военное, в основном приедут дипломаты, чиновники, ну, и разведчики, сопровождающих лиц будет с их стороны человек двадцать. Всего сотни полторы от них, наших столько же, банкет планируем на триста персон. От англичан будут лорд Бивербрук, от Соединённых Штатов – Гарриман. Принимаю официально их я, но реально будет сам Сталин, это очень важно. Гарриман – доверенное лицо Рузвельта, Бивербрук – личный друг Черчилля. Представительная делегация, они реально уполномочены подготовить решения для своих патронов.

– Мои обязанности на приёмах – быть рядом с тобой, это я знаю, и на нашем приёме, и у них тоже, ещё организовать что-то культурное для жён и самих персон. Большой театр, конечно. Как обычно, но немного скромнее, так?

– Да, идёт война, должно быть скромно и строго, но не скупо. У нас нет нужды, нам не надо прибедняться и делать какие-то лицемерные жесты, ведь мы сильны, и враг скоро будет изгнан, – тут Молотов повернул голову и поглядел на портрет Сталина. Сталин смотрел в светлую даль, прозревал будущее нашей страны и грядущий коммунизм. Молотов тихо вздохнул. – Полина, ты всегда на высоте, но сейчас особенно постарайся, хорошо?

– Жалко, что нет со мной Нади, да и просто никого, кто бы соответствовал уровню среди жён наших товарищей. Но я привыкла. Однако и у меня к тебе просьба, – Полина достала из сумочки какое-то письмо.

– Какая?

– Ты помнишь, я тебе говорила про Лику Иорданскую, дочку академика, знаменитого историка. Она и сама историк, знаток моды и вообще женщина хорошего тона и безупречного вкуса. Ее книгу издали у нас и переиздали в Америке, я её прочитала, потом сама разыскала Лику. Она мне уже много лет помогает как художник по костюму и консультант по вопросам моды. Лика не только даёт мне советы, но переводит статьи из иностранных журналов о моде, свободно говорит на трёх языках.

– Ну, и что за проблема у твоей Лики? – нарком помрачнел и стал серьёзным.

– У нее мать – нервнобольная, вдова академика. Лика в разводе, без мужа, но с ней дочка лет пятнадцати. Мать не может пережить бомбёжки, просит эвакуировать их куда-нибудь из Москвы.

Молотов сразу повеселел, улыбнулся, он ожидал худшего, что опять она будет просить заступиться за кого-то из арестованных:

– Ах вот как, три языка, безупречный вкус и дочь Иорданского! А что если мы ее с мамой и дочкой эвакуируем в Самару, то есть в Куйбышев? Там она может нам пригодиться, если ты за неё отвечаешь, конечно, – Молотов пристально поглядел на жену.

– Да, отвечаю. Наложи визу, а поручение я подготовлю, хорошо? И чтобы выделили там жильё, ну и работу дали. А мы что с тобой, тоже в Куйбышев?

– Об этом пока речи нет. Все говорят про Свердловск. И пусть говорят. А я дам поручение Деканозову, чтобы всё было там улажено с твоей Ликой. Она может пригодиться. Дай письмо, я завизирую. Да, и все закорючки поставлю.

– Спасибо, я тогда пойду, зайду к тебе в секретариат, пусть готовят поручение, а потом пойду в организационный отдел, как мы договорились.

– Везде действуй моим именем. Целую.

Полина Жемчужина улыбнулась, послала в ответ Молотову воздушный поцелуй и вышла из кабинета. Она была, наверное, самой влиятельной женщиной в стране, и как жена наркома иностранных дел товарища Молотова, второго человека в государстве, и как советский руководитель. Она считалась главной по моде и стилю в СССР и курировала выпуск товаров для женщин.

* * *

Через четыре дня после этого разговора в кремлёвском кабинете, то есть 26 сентября 1941 года, в квартире Иорданских раздался телефонный звонок.

– Здравствуйте, могу я попросить к телефону товарища Иорданскую-Форт, Леокадию Александровну, – раздался в трубке приятный баритон.

– Слушаю Вас.

– Мы по поручению товарища Молотова…

Три дня шли сборы и выяснения. Решено было, что часть вещей, всё самое ценное или нужное, Иорданские возьмут с собой: будут места в багажном вагоне плюс ещё в самом четырёхместном купе, где они будут только втроём.

– А вот библиотеку пока вывезти в Куйбышев не представляется возможным, но если Леокадия Александровна опасается за её сохранность из-за бомбардировок, то можно отвезти её за город, в один из музеев.

Лика созвонилась с Натальей Розенель, вдовой наркома просвещения Луначарского, та посоветовала библиотеку вывезти на Мамонову дачу на Воробьёвых, то есть на Ленинских горах, где она раньше сама жила с мужем.

– Теперь там Центральный музей народоведения, там должны быть места, где сложить книги. Это далеко от центра Москвы, там бомбить не будут.

– Спасибо, Наталья Александровна, это хороший совет. Но пока я сама не увижу, в каком помещении сложили книги и как их будут сохранять, я не могу уехать. Нам придётся сначала заехать туда и только потом на вокзал.

Так она и договорились с сопровождающими. У Лики были великие способности договариваться и всё правильно и точно решать. И вот в четыре часа дня впятером с водителем и военным с двумя кубиками на петлицах белой гимнастёрки, который представился как сержант госбезопасности Петров, на чёрной эмке в сопровождении грузовика с водителем и двумя грузчиками Иорданские выехали сначала на Ленинские горы.

Сборы и погрузка шли сложно, особенно из-за Ликиной мамы, которая пыталась вмешиваться, даже руководить. Но вот, наконец, они приехали на Мамонову дачу, здесь предстояло дождаться утра и потом ехать к поезду, который должен отойти в полдень от платформы Казанского вокзала.

На Ленинских горах они оказались только в шесть вечера, на закате, начинало быстро темнеть. Лиду попросили посидеть с бабушкой, пока разгружали книги, потом вернулась Лика, достала термос со сладким чаем, бутерброды, они поужинали в каком-то кабинете и уложили бабушку на диван, накрыв шалью. Лида не хотела спать и вышла погулять. Было десять часов, совершенно темно, дул холодный ветер: уже две недели ночами в городе стоял необычный холод, погода была октябрьская, к утру лужи покрывались коркой льда. В парке перед зданием с колоннами виднелись какие-то сооружения: не то юрты, не то чумы, шатры или вигвамы, в темноте не разберёшь. Небо было ясным, Москва-река угадывалась внизу по отражениям звёзд и уже большой, но ещё не полной луны. Лида замерзла и вернулась в дом, прилегла в уютном кожаном кресле в соседней с мамой и бабушкой комнате, но сон никак не шёл.

И только она немного задремала, как послышался вой множества далёких сирен, гудки заводов и фабрик, начался ночной налёт. Лида была по-детски бесстрашна и всегда немного возбуждалась в минуты опасности, но при этом обычно ничего полезного или разумного делать не могла, просто смотрела.

Тут было на что поглядеть. Луна уже зашла, но было светло от множества прожекторов, которые шарили по небу, где виднелись туши похожих на китов или даже на какие-то гигантские баклажаны аэростатов заграждения. Лида совершенно не думала об опасности, ведь им объяснили, что эту местность немцы не бомбят, что она очень далеко от Кремля. Да, зрелище было впечатляющим! Чёрное, уже не лаковое, а тусклое небо прорезали лучи прожекторов, блеснул серебристый бок аэростата, внизу тьма и мгла. И вот послышался гул моторов, лучи начали метаться, искать цели, слышались грохот и треск орудий, в небе разрывы, свет выхватывал пучки серой ваты дыма от них. Лучи захватывали в перекрестье самолёт врага, разрывы снарядов к нему всё ближе и ближе, вот он загорелся и стал падать. Внизу появлялись и разгорались огни пожаров, иногда была видна вспышка фугасной авиабомбы и слышен гул разрыва. Кровь бежала быстро по жилам Лиды, в ней говорили гены её отца, который восхищался грозой, бурей, волнами, штормом или лесным пожаром.

– Варварская картина, что-то из «Войны миров» Уэллса, кошмар, – Лика проснулась, встала и теперь вышла вслед за дочерью на боковое крыльцо дома.

– Нет, ты только посмотри, мама, какой вид.

– Жуткое зрелище! Ты погляди, где-то прямо у Кремля взрыв и пламя. Может, нашего дома уже нет. Вовремя мы уехали, бабушка бы сошла с ума.

Вдруг где-то совсем рядом раздался разрыв бомбы, потом другой. Кажется, напрасной была надежда на безопасность на Ленинских горах. Их позвали спуститься в подвал, но бабушка Евдокия Карповна категорически отказывалась уходить в бомбоубежище: ей сказал один военный, что оттуда трудно будет в случае чего выбраться, там и завалит, и она твёрдо решила, что лучше погибнуть от бомбы, а не от удушья в подвале. И в метро она тоже не желала никогда идти, была упряма, как в молодости, но уже плохо соображала.

Основной налёт закончился примерно через два часа, но ещё несколько раз слышался сигнал тревоги из разных концов Москвы. Всё утихло только к шести утра, когда со стороны Москвы-реки уже надвигался рассвет.

Лида не спала всю ночь, думала, вспоминала отца. Где он находился в те дни, она не знала, он ещё в июне уехал куда-то со своей уже пятой женой. Или четвёртой, это как считать, ведь в загсе в этот раз им отказали в регистрации, и они с новой спутницей жили в гражданском союзе. Развод с предыдущей женой-модельершей он всё-таки получил и хотел добиться регистрации через суд пятого брака. Но затянул с этим. Ему было 56 лет, ей же всего 21 год. Она, как говорили про неё, спортсменка, натурщица и поэтесса. Отец, который раз в полгода появлялся на Лидином горизонте с букетом и коробкой конфет, предложил их познакомить, но Лида отказалась, чтобы не огорчать мать этим неуместным любопытством, хоть и было интересно, кого он нашёл на этот раз.

Кроме того, Лидина бабушка терпеть не могла её отца, считала, что он разрушил жизнь дочери. Её тоже огорчать не следовало. Но Лида на отца не держала зла: «Что толку, он просто такой человек, а ещё и выдающийся художник. И дедушка тоже так считал, а про профессора Иорданского все говорили, что у него не глаз был, а какой-то рентгеновский аппарат, и, если он сказал про что-то “хорошо”, значит, это на самом деле почти гениально».

* * *

Утром им сообщили, что выезд задерживается, и на оцепленный охраной перрон Казанского вокзала они попали только в час дня. Поезд должен был отправиться через полчаса, но выехал только в полчетвёртого: ждали какую-то начальственную «шишку». Проводники и охрана нервничали: надо было добраться хотя бы до Коломны засветло, чтобы не попасть под бомбы.

Поезд тронулся, потом остановился на Сортировочной, часа на полтора, потом застряли на час перед Люберцами, потом ещё задержались на полчаса у платформы Панки. Начинало быстро темнеть. Поезд медленно с остановками двинулся вперёд, и в восемь вечера они были в Раменском. Нервозность нарастала, оказывается, как сказал проводник, немцы по ночам бомбят аэропорт в Быково и военные объекты в самом Раменском, надо было быстрее двигаться вперёд. Поезд набрал скорость, но вскоре вновь застрял. Пути были забиты военными эшелонами, которые шли с Востока к Москве. Уже поздно вечером, точнее, в начале ночи, когда они были недалеко от Коломны, небо на севере озарилась вспышками, пронзилось лучами прожекторов и засверкало огнями, донёсся гул выстрелов, были слышны моторы немецких и наших самолётов, разрывы авиабомб. Но они уже были далеко. В этот раз пронесло.

Утром обнаружилось, что поезд стоит в Рязани на запасном пути. Ждали машины из Куйбышева, чтобы забрать начальство, которое не хотело дальше тащиться поездом. Но вот начальство уехало, и поезд двинулся вперёд.

Бабушка, Лика и Лида пошли в вагон-ресторан, там было совсем мало народа. Продовольственные карточки тут не требовались. За отдельным столиком сидели трое штатских в хороших костюмах. После завтрака, когда дамы собрались уходить, один из штатских, извинившись и представившись начальником отдела наркомата иностранных дел Фёдором Фёдоровичем, вежливо попросил Лику на разговор за чашечкой кофе.

– У меня поручение наркома предварительно переговорить с Вами о деле, – начал он без предисловий. – Товарищ Жемчужина информировала нас о том, что Вы свободно владеете тремя иностранными языками.

– Позвольте немного уточнить то, что Вам рассказала Полина Семеновна. Свободно я владею двумя языками – французским и английским, немного хуже – немецким, испанским и итальянским. Но поддержать беседу могу на любом из них, особенно после некоторой практики, – Лика заинтересованно смотрела на собеседника, догадываясь, что ей будет предложена работа. Вопрос, какая: администратора, переводчика или просто сопровождающего лица.

– Понимаете, ещё пока ничего не решено, но возможно, что некоторые дипломатические миссии частично перенесут свою деятельность в Куйбышев. Вопрос в организации в этом городе культурной программы и сопровождения дипломатов и их семей. Ну, и некоторого, как бы так сказать, если так можно выразиться, наблюдения и попутного сбора нужной нам информации.

– Если это важно для дела нашей победы, то я согласна, – Лика умела принимать решения мгновенно.

– Тогда мы с Вами свяжемся через пару недель, а пока располагайтесь, там все уже для вас приготовлено. И еще просьба: никому не рассказывайте о том, что Вы владеете испанским, это будет нашей маленькой тайной, сюрпризом.

– Хорошо, обещаю. Была рада нашему знакомству.

– Я также, взаимно, рад, что не ошибся в Вас.

А это время в купе Лида гадала, о чём этот представительный человек хотел переговорить с её мамой.

– Вопросы трудоустройства. Сейчас война, я член творческих союзов писателей и художников, даже ещё и театральных деятелей, в мирное время могу работать дома, но ты знаешь, введены карточки на хлеб и сахар, на мясо, ещё на что-то, теперь дома не отсидишься, – Лика улыбнулась.

– А что ты делать будешь?

– Не знаю пока, поживём – увидим.

На следующее утро поезд уже подходил к Сызрани, немного задержался, потом – на мост через Волгу, и снова медленное движение на восток.

– Будем в Куйбышеве часа через три, а пока переведите стрелки ваших часов на один час вперёд. Кому чаю? – проводница дежурно улыбнулась.

Двое суток, пока поезд шёл от Рязани до Куйбышева, Лика обдумывала, почему она так быстро согласилась, а также на что же именно она согласилась.

Понятно, что ей было оказано высокое покровительство и её отказ сотрудничать мог быть воспринят как неблагодарность или даже как демарш. Отношения с Полиной будут под угрозой, а Молотов вообще о ней забудет. И это в лучшем случае. Нет, она сделала правильный выбор. И ещё она хотела внести вклад в дело победы, и скрытый авантюризм проснулся: «Тут главное – не оступиться, не дать промаху, не стать жертвой доноса или интриги».

Самарская анаконда

Начинало уже темнеть, когда поезд подошёл к перрону в Куйбышеве. На платформе их встречали трое, один из них в милицейской форме, он держал в руках кусок картона с надписью карандашом «Иорданские». Сначала отвезли на тележке их вещи из купе, потом привезли то, что было в багажном вагоне. Были поданы, как в Москве, эмка и грузовичок-полуторка, и они тронулись по освещённым фонарями улицам от вокзала к центру города. «Ах, Самара-городок, беспокойная я…» – почему-то крутилось в голове у Лиды.

Иорданским определили жить в приличной, но небольшой квартире из трёх комнат в бывшем доходном доме в районе Красноармейской улицы, в самом центре города. В квартире была кое-какая мебель: столы, стулья, шкафы и три кровати, на крошечной кухне – кастрюли и сковородки, но столовой посуды и приборов не было. Квартира раньше принадлежала инженеру-строителю немецкого происхождения, уроженцу города Энгельса. С началом войны его с семьёй выселили в Среднюю Азию. Удивительно, что и Лика, и Лида восприняли это известие как должное: раз немец, то доверия ему нет.

Ожидавшие машину рабочие разгрузили вещи, кто-то помогал в доме всё укладывать и расставлять, это происходило уже ночью. Лида часто выбегала на улицу к машинам, шёл дождь, она промокла и замерзла. На следующий день с утра поднялась температура до 39 градусов, началось воспаление лёгких.

Болела Лида целый месяц – сначала была пневмония, потом плеврит.

Иорданским сильно повезло, что они переехали в Куйбышев за две недели до начала эвакуации промышленности и учреждений из Москвы. Те же, кто эвакуировался во второй половине октября и ноябре, претерпели в пути большие трудности. Выдающиеся артисты Большого театра, учёные и деятели культуры, даже ответственные работники министерств и ведомств ехали иногда по шесть и восемь человек в одном купе, испытывали недостаток в продуктах и тёплой одежде, стояли сутками на полустанках, попадали под бомбёжки. Иорданских ждало, наверное, то же самое, если бы они просидели в Москве ещё немного, да и такую квартиру бы им одним уже не выделили.

Лика сидела дома с мамой и больной дочкой, изредка выходила на улицу. Удивительно, что в Куйбышеве ещё не были введены продовольственные карточки, как в Москве, и Лика делала запасы муки, сахара, риса, гречки, макарон, мыла и растительного масла. Опыт Гражданской войны и начала тридцатых годов не проходит бесследно, и она прекрасно понимала, что очень скоро карточки введут и здесь, как уже ввели в Москве и её пригородах. Так и случилось через месяц, а за десять дней до того в магазинах исчезли продукты.

Денег было достаточно, членство в творческих союзах избавляло Лику от необходимости срочно искать работу, и она спокойно ждала вестей от Фёдора Фёдоровича. Пришло вскоре известие: в Москве было объявлено осадное положение, и началась массовая эвакуация. Вскоре они узнали, что в Куйбышев переехали Наркомат иностранных дел и более пятнадцати посольств и иностранных миссий, а 22 октября заместитель руководителя «Совинформбюро» Лозовский провёл первую пресс-конференцию для иностранных журналистов, многие из которых поселились в гостинице «Гранд-Отель». В городе уже были Ворошилов и Калинин, «всесоюзного старосту» даже видели на улице, хромающего с тросточкой в сопровождении охраны. Приехали известные артисты, среди них Козловский, Лепешинская, Мессерер, Мелик-Пашаев. В городе были замечены Шостакович, Эренбург, Катаев. Говорили о приезде семьи Сталина, о семьях другого начальства. Что только не узнавали, каких только слухов не наслушивались, особенно в очередях в продовольственные магазины, где люди ждали с утра завоза продуктов. Очереди уже были повсюду, и в них уже тоже обсуждали, что вот-вот будут введены продовольственные карточки, к этому дело вовсю идёт.

* * *

Утром 23 октября в четверг раздался звонок, Лику приглашали для беседы в час дня на Галактионовскую улицу, в здание Коммунистического университета, где разместился Народный комиссариат иностранных дел. Фёдор Фёдорович сидел на втором этаже в заваленном папками кабинете рядом с табличкой «Протокольный отдел». Лицо его выглядело помятым и уставшим, но костюм был выглажен, воротник накрахмален, ботинки сияли.

– Хочу Вам предложить работу консультанта в моем отделе и одновременно в Большом театре, тоже консультантом.

– В чём будет конкретно состоять круг моих обязанностей? – Лика светски улыбнулась и тут же стала серьёзной.

– Понимаете, сегодня в Куйбышев переехали уже 19 посольств и диппредставительств, а будет ещё больше. Дипломаты привыкли жить в Москве с размахом, здесь же единственным серьёзным культурным явлением станет Большой театр. Иностранцы постоянно будут в нём на спектаклях и концертах, само собой получается, что создаётся некий международный клуб при театре или, может быть, салон. Требуется светский этикет, причём не просто дипломатический, не аристократический, упаси нас, а какой-то иной, если так можно выразиться, культурно-европейский. Кто лучше Вас может это для них создать? Асаф Мессерер, Иван Козловский, директор театра Леонтьев, администрация театра? Это люди простые, актёры, мало кто из них может даже просто поговорить на иностранном языке. А нам нужны особая атмосфера и высокий стиль общения. И мы планируем создать небольшой отдел международного сотрудничества при театре, а Вас пригласить главным консультантом, можно сказать, наставницей, – тут Фёдор Фёдорович пристально посмотрел на Лику и нахмурил высокий лоб.

– Что же, попробую, – отвечала Лика, удивляясь собственной наглости.

– Вот и хорошо. Но этим дело не ограничивается, Вам необходимо побеседовать с ещё одним человеком. Вы никуда не торопитесь?

Лика отрицательно покачала головой и улыбнулась.

– Хорошо, тогда Вас проводят. Разрешите попрощаться.

В кабинете четвёртого этажа, на котором не висело никакой таблички, за столом, где стояли электрический и заварной чайники, две чашки с блюдцами, сахарница, молочник, тарелочка с нарезанным лимоном и корзиночка с печеньем, сидел маленького роста худой человек с неприметным лицом в сером костюме, как бы сливавшийся с серой стеной кабинета.

– Добрый день, уважаемая Леокадия Александровна. Разрешите представиться. Меня зовут Олег Валерьевич, у меня поручение товарища Молотова побеседовать с Вами. И передаю Вам привет от Полины Семёновны.

– Благодарю Вас. Чем могу быть полезной? – Лика кожей чувствовала напряжение и серьёзность момента.

– Я прочитал Вашу книгу, Вы очень интересно увязываете психологию, культуру, род деятельности человека с его одеждой, парадной и повседневной.

– Да, это так. При первом знакомстве это бывает особенно полезным.

– Может быть, Вы что-то можете сказать и про меня, уважаемая Леокадия Александровна, какое у Вас первое впечатление.

– Вы пытаетесь быть максимально незаметным, незапоминающимся, сливающимся с толпой, растворяющимся в ней, что с высокой долей вероятности выдает в Вас опытного работника органов государственной безопасности или аналогичных учреждений, – Лика внутренне содрогнулась, уж не слишком опасно ли она играет.

– Так, понятно. А что я должен сделать, чтобы меня не принимали… э-э, за работка органов? – на лице собеседника был написан интерес.

– Ну, например, купить в киоске значок, скажем, «150 лет Кавказским минеральным водам», надеть его один раз, потом можно выкинуть. Сразу пропадёт образ работника органов, а не несущий никакой информации значок может даже ввести кого-то в заблуждение, заставить отработать ложную версию. Это очень поверхностно, наверное, с моей стороны просто наивно…

– Я бы так не сказал. А если я, скажем, просто служащий, который хочет изобразить из себя чекиста для солидности или чтобы страха напустить?

– Тогда была бы видна некоторая поза, нарочитость, неестественность. И потом, я не думаю, что кто-то посторонний рискнул бы изображать сотрудника госбезопасности, находясь в этих стенах.

– Так, так, понятно, тогда уже совершенно серьёзный и важный для нас вопрос. Недавно один из членов очень представительной делегации появлялся в одном и том же мятом костюме на приёме в Кремле, на рабочих совещаниях и в Большом театре, чем удивил многих, того же Фёдора Фёдоровича.

– Полагаю, что это был руководитель делегации, вряд ли средней руки дипломат такое бы себе позволил. И, полагаю, что это был англичанин.

– Почему?

– На недавней конференции союзных стран в Москве были англичане и американцы. Американцы в Европе так себя не ведут, а вот англичане могут себе позволить. Мне кажется, я догадываюсь, о ком идёт речь, – это лорд Бивербрук, глава британской делегации, – мысленно Лика похвалила себя за то, что последнее время стала читать газеты и интересоваться политикой.

– Да, это именно он. И нам бы хотелось знать, чем вызвано такое нарушение этим выдающимся человеком дипломатического протокола.

– Когда я занималась проблемами моды на Западе, мне приходилось наталкиваться на публикации об этом человеке – это крупнейший издатель, миллионер, барон и лорд, министр и политик. И он давно во власти, ему, наверное, уже около семидесяти лет. При этом он выходец из простой семьи, всего добившийся сам, «селфмэйдмэн», как говорят американцы. Предположить, что такой человек использует одежду для эпатажа или просто для демонстрации чего бы то ни было, вряд ли возможно. Он был с женой?

– Он вдовец, но говорят, большой волокита, неравнодушен к женщинам.

– Ну вот, он спешил, не придал значения сборам, а после обнаружил, что не захватил ещё один костюм, и махнул на это рукой. Не может же он думать, что товарищам Сталину или Молотову важен его костюм, а на всех остальных он давным-давно внимания не обращает. Мне кажется, не надо придавать этой странности какое-либо значение. Можно посмотреть на его фотографию?

– Да, вот он, рядом с товарищем Молотовым, пожалуйста.

– Сильный, яркий, волевой, властный, но добрый и открытый человек. Такого хорошо иметь союзником. Но я слышала, что его интересует только Британская империя, он когда-то работал вместе с поэтом Киплингом, я прочитала об этом в биографии поэта в академическом издании. Ему всё равно, что будет с континентальной Европой. Думаю, что с ним бесполезно обсуждать проблемы Франции или Польши. Британия, Канада, Австралия, Индия, а сегодня ещё и Соединенный Штаты – вот его мир, о нём он и печётся.

– Как Вы бы себя вели, если бы встретились с ним? – спросил собеседник.

– Смотря для каких целей. Если для того, чтобы он рассказал половину тайн Британского кабинета, то просто бы сидела нарядная и восхищалась его умом, давая ему возможность болтать без умолку. Больше ничего и не надо.

– Да, Полина Семёновна умеет выбирать друзей. Прошу Вас, не занимайте ничем завтрашний день, Вам предстоит ещё одна, самая важная встреча.

Лика шла домой пешком, ходу было минут двадцать, и размышляла. Да, пусть она не птица, не журавль, не чайка, у неё нет крыльев, и ей никогда не стать великой художницей, создательницей модного стиля или писательницей. Ну что же, «рождённый ползать летать не может». Ладно, тогда она будет змеёй в политических джунглях за кулисами Большого, «самарской анакондой».

Это сочетание насмешило Лику, представилась книжка детективов с таким названием, и она рассмеялась. Шедшая навстречу в платке, телогрейке, с большим бидоном в руке женщина с удивлением на неё посмотрела.

– Да, да, ещё керосин, запаса керосина нет, надо достать керосин, пока не поздно, – глядя на неё, сразу вспомнила Лика.

* * *

На следующий день в двенадцать за Ликой приехал на чёрной эмке офицер в форме госбезопасности со шпалой в петлице, и уже через пять минут она была в наркомате.

В отделанной дубовыми панелями приёмной, кроме секретаря, были ещё двое и Олег Валерьевич.

– Придётся немного подождать, у товарища Молотова посетитель.

Дверь кабинета распахнулась, оттуда вышел человек со словами: «Вы их победите, всё равно победите, я знаю это». В дверях его провожал Молотов, попрощался, оглядел приёмную и, увидев Лику, сделал приглашающий жест.

– Здравствуйте Вячеслав Михайлович!

– Здравствуйте. Видели? Болгария считается союзником Гитлера, но сами болгары думают иначе, даже их посол. Мне рассказал о Вас Быков, – нарком шевельнул подбородком в сторону Олега Валерьевича. – С Вашим анализом Бивербрука согласен, Вы нам подходите. Товарищ Жемчужина в Вас не ошиблась. Будете работать под личным руководством товарища Быкова и ничьим другим. Он введёт Вас в круг обязанностей. Есть ли у Вас вопросы?

– Да, что, если мной заинтересуется госбезопасность, а товарища Быкова не окажется рядом? Как я должна себя вести? Могут быть разные ситуации, – Лика думала об этом всё утро.

– Соедините меня с Меркуловым… Молотов на проводе. Всеволод Николаевич, Леокадия Александровна Иорданская-Форт работает в моей специальной группе в Куйбышеве, ответственный – советник Быков, да, да, старший майор Быков. Дайте распоряжение Бутенко все вопросы по ней и её семье решать только с Быковым. Нет, Вышинский не уполномочен, это мои кадры. Всё. Вышинскому я сам скажу, чтобы не было вопросов. И Деканозову тоже. До свидания. Желаю Вам успешной работы, Леокадия Александровна. До свидания, – Молотов пожал Лике руку и проводил до двери кабинета.

– Ну вот, теперь к Фёдору Фёдоровичу, оформляться и всё такое. А после праздников с ним в Большой театр, к Леонтьеву и Мессереру.

– Фёдор Фёдорович решил, что я не должна говорить о том, что знаю испанский, значит, мне не указывать этот язык в анкете? – спросила Лика.

– Нет, нет, наши планы изменились, не только укажите в анкете, но и разговаривайте с представителями Мексики и Кубы. Это замечательно.

– Но Фёдор Фёдорович…

– Теперь Вы работе со мной, а Фёдор Фёдорович и его отдел, ну, скажем, повод для посещения Вами наркомата. Мы с Вами встречаемся только здесь в моём кабинете или у руководства. Так что дальше Вы, пожалуйста идите сами, всего доброго, – и товарищ Быков Олег Валерьевич скрылся за углом коридора.

Так началась у Лики интересная и странная работа в городе Куйбышеве.

* * *

Утром, встав рано, в восемь, Лида вспомнила, что сегодня день рождения Феди Родичева. Позвонить ему она не могла, телеграмму отправить тоже, села писать открытку, чтобы сегодня же бросить в ящик. Пусть получит её потом.

Два раза звякнул звонок двери, это пришла новая бабушкина компаньонка Глафира Сергеевна, местная жительница. Ей было уже за семьдесят, но она была ещё очень бодрой и крепкой. Приходила она почти каждый день, договорилась работать за небольшие деньги и питаться у них в доме. Была она купеческой сиротой, а мужа её сослали ещё в двадцатые в Сибирь, там у него появилась другая семья. Двое её сыновей уже были призваны в армию, воевали на Севере, дочь проживала с мужем в Таганроге, и Глафира Сергеевна жила одна, но сейчас к ней подселили семью инженера из Москвы. Дома ей делать было нечего. Обе бывшие купчихи, Евдокия Карповна и Глафира Сергеевна, нашли общий язык, всё время говорили о том, «как хорошо было в мирное время». Под мирным имелось в виду время до 1914 года. Купеческое прошлое вернулось к слабеющей умом Евдокии Карповне, и она как будто забыла, что больше сорока лет была женой выдающегося искусствоведа, академика, одного из столпов культурной и научной жизни столицы. И вот теперь обе бабушки вовсю судачили и толковали, как на завалинке.

На улицу Лиде разрешили выйти на пять минут первого ноября, а впервые на длительную прогулку отпустили только четвёртого. Она, вся закутанная, гуляла по улицам и в местном парке культуры. Самара напомнила ей Замоскворечье, Китай-город, улочки у Арбата. В центре было много купеческих особняков и бывших доходных домов. На одном таком массивном особняке с мощными колоннами, чугунными решётками, причудливыми грифонами и лепниной на фасаде висел британский флаг. Тут была дипломатическая миссия Великобритании. Потом, гуляя по центральным улицам Куйбышева, она обнаружила посольства Швеции, Польши, Австралии, Норвегии, Болгарии, Мексики и даже Тувы. На Некрасовской – посольство США, на Чапаевской – представительство Японии.