Текст книги "Убить генерала"

Глава 20
Кто хуже

К одиннадцати вечера Николай Терехин едва держался на ногах. Он выпил полторы бутылки водки и собрался допить остатки. В свои тридцать два года он выглядел на лейтенанта. Как на той фотографии, которая почему-то все время перекашивалась на стене, а сейчас и вовсе висела под большим углом; на ней «лейтенант-полковник» уже полулежал; еще немного, и он окажется в горизонтальном положении и ногами к выходу.

Он долго не обращал внимания на резкие звонки в дверь. Когда они, казалось, усилились, он, покачиваясь, пошел к двери. Распахнул ее рывком. Увидел незнакомого парня лет двадцати с небольшим: длинные волосы, усики, реденькая монгольская бородка.

Полковник натужно икнул и, помахав рукой: «Одну минуту», задержал дыхание, посчитал про себя: «Один, два, три», прогоняя икоту. Потом резко выдохнул и спросил:

– Тебе кого?

Когда-то он точно так же вошел к Олегу Лосеву. Незнакомец коротко замахнулся и вколотил хозяина квартиры в прихожую мощным ударом в челюсть. Шагнул следом и прикрыл за собой дверь. Впрочем, Терехин этого не видел.

Он пришел в себя на диване. Виктор Крапивин сидел в кресле напротив. Полковник сразу узнал снайпера, потому что тот был уже без парика. Отчего-то обрадовался: «А, вот в чем дело...»

– Ты искал меня? – спросил Близнец.

– Ну?

– Ты не мычи, а на вопрос отвечай.

Николай быстро взял себя в руки.

– Откуда ты узнал мой адрес? – спросил он, привставая и потирая припухший подбородок.

– Цыганок сказал. Он пробил тебя сразу, как только нашел закладку.

– Да, с Цыганком я дал маху. Водку будешь? Твой друг Лосев в свое время не отказался. И правильно сделал. Погоди, – повысил голос Николай, – не наезжай, дай сказать! Ты чего-то хочешь? Чего именно? Про Марию и Цыганка, как все это произошло? Я скажу – чуть позже. Я в туалет – умыться и поблевать. Ни разу не видел, как блюет полковник ФСБ?

Николай вернулся в комнату относительно свежим, с полотенцем через плечо. Скользнув покрасневшими глазами по коренастой фигуре снайпера, коротко дернул плечом. Он посчитал, что не стоит опускаться до мелочей, говорить о чьем-то предательстве, которое и предательством-то не назовешь. Снайперу ни к чему лишние фамилии, звания, ему не обязательно знать волчьи законы федеральных органов, сбившихся в одну стаю. Что с того, если он узнает имя какого-то майора Соловьева.

– Мне нужно было как-то отмазываться, перестраховаться. В конце концов, это вы втянули меня в игру. Только я не думал, что с Марией и Цыганком обойдутся так круто. Цыганок предложил пустить идею об убийстве Свердлина?.. Только не говори: «допустим», «может быть...» Отвечай: да или нет.

– Да.

– Тебе от этого не легче. Теперь вам шьют покушение на шефа Свердлина.

– Заткнись! Иначе снова по зубам получишь. За что их так? – Близнец кивнул в никуда. На окно, отгородившееся плотными шторами то ли от ночи, то ли от комнатного света. – Ведь ты не мог сказать про Свердлина.

– За то, – резко ответил Николай. – Ваши идиотские разговоры попали этажом выше. Другой вопрос вышел на первое место, уже другое дело. Ваше дело вообще такое, что не подлежит ни огласке, ни расследованию. Прикинь: известный столичный модельер и бывший лейтенант Службы вначале скрывают преступника, убившего военного советника президента, а потом готовят на последнего покушение. Вы допустили ошибку, подразумевая Свердлина, но не называя его по имени. На последней кассете вы обсуждаете сценарный план поездки президента и говорите, как и где его можно убрать. Вы меня пугали, но и сами были насмерть напуганы, поэтому ошиблись. Прикинь, что эти слова попали в эфир, ну, что начнется? Даже не слова, а слухи. Это очень серьезно. Поэтому Марию и Цыганка решили убрать так быстро. Не хочу говорить, что Марии повезло, но все мы – и я вместе с вами – доигрались. – Николай выругался и покачал головой. – Я видел, что сделал Цыганок. Он выбросил Марию из машины, а сам не успел... Ему чуть-чуть не хватило.

Терехин снова не дал Близнецу заговорить. Он обрушился на него с новой силой, словно прогоняя из глаз образ Юрия Цыганка:

– Сейчас ты скажешь, что вы никого не хотели убивать. Лучше скажи об этом шефам госохраны. Они сразу вцепились в это дело. Им по херу, деза это или не деза. Для них главное – предотвратить. А скажи я об этом раньше, и тебя бы грохнули. Ты зачем пришел ко мне, искать виновного? Он ничем не отличается от личного телохранителя Марии Дьячковой. Ни-чем! Разве Цыганок отвалил в сторону, когда мог отвалить? Нет. Ему были нужны дела о покушении на свою клиентку? Нет. Так и «наверху». И неважно, что в данном случае это называется грязной правдой в белых одеждах. Вот тебе ответы на все вопросы. – Николай усмехнулся. – Действуй. Или ты только на словах хотел стать героем нации?

– Героем нации? – переспросил Близнец и покачал головой. – Я не хочу быть позором нации.

* * *

Полковник Далматов принял срочный звонок от старшего опергруппы, дежурившей возле дома Терехина в Басманном переулке. Старшим он определил майора Соловьева, который влился-слился в далматовский коллектив. И начал работу с того, что заступил на почетный караул у дома своего бывшего шефа. Это показалось Далматову и символичным, и показательным.

Срочное донесение майора Соловьева сводилось к следующему: в 23.05 к полковнику Терехину пришел молодой человек лет двадцати пяти, одетый в светлую широкую рубашку навыпуск, зеленоватые джинсы. Невысокого роста, широкоплечий, среднего телосложения, волосы длинные, короткая бородка, очки. По всем приметам совпадает с одним из фигурантов этого дела – Олегом Лосевым. «Сохатым, – дополнил от себя Далматов. – На его горбу Терехин выехал, почти выехал в этом деле».

Какого черта он приперся к Николаю? – недоумевал Далматов. Спросить с него за свою бывшую подругу, которая валялась в больнице? Но нет. Про характер Лосева говорить не стоит, он не тот человек, который способен на такой шаг. Хотя необузданными порывами страдает каждый.

– Этот парень точно зашел к Терехину? – уточнил Далматов.

– Да, шеф, – ответил Вадим. – Он долго звонил. Потом мы услышали: «Тебе кого?» Затем какой-то стук, и дверь закрылась. Что нам делать?

У полковника было два ответа. Первый: «Пусть разбираются между собой». И надеяться, что Лосев – крепкий малый, мистер-бицепс, твистер-трицепс и прочее, поддерживающий форму на тренажерах, – совладает с Терехиным, набьет ему морду, трахнет. Ибо было за что. Далматов не мог «нарадоваться» на соседа по этажу. Двумя опергруппами они бы взяли дружную компанию – бывшего офицера Службы, модельера и снайпера, да еще бы поставили между ними танцора, которому ничто не мешает, ничто не жмет, который мастерски камуфлировал правдивые ответы за вызывающе хамским прямодушием. Тепленькими. В две секунды завершили бы это дело.

Второй ответ: «Берите Лосева, берите Терехина. Терехина ставьте к стенке, Лосева – раком, колите горячими, вышибайте правду, задавайте один вопрос: «Где снайпер?» Чтобы они во второй раз не провели оперативников. Оба».

Далматов выбрал из двух зол что-то среднее и сказал: «Я сейчас подъеду».

Прежде чем покинуть свой кабинет, он надел пиджак, скрыв под ним оперативную кобуру с табельным пистолетом, и отдал распоряжение помощнику:

– Установи, где сейчас Лосев.

Майор встал и потянулся к пиджаку, висящему на спинке офисного кресла. Далматов остановил его нетерпеливым жестом:

– Нет, никуда ехать не надо, просто позвони ему домой или на его сотовый. Если возьмет трубку, успокой, скажи, что завтра он должен явиться на допрос. Ненавязчиво поинтересуйся, где он сейчас находится. Ну, чтобы он не перебрал и наутро был как огурчик. И сразу звони мне.

Далматов едва успел сесть в оперативную машину с водителем за рулем, как получил от помощника сообщение:

– Лосев дома. Это с его слов. Ругается. Кричит, что достали.

– Он ответил по мобильнику?

– Да. Домашний телефон все время занят.

– Срочно проверь! Пошли к нему двух парней. – И поторопил водителя: – Быстро к Терехину в Басманный!

* * *

– Ты знаешь, кто давал «крышу» Хворостенко? – спросил Крапивин.

– ОПГ «Южная», – ответил Николай. – Руководит ею Алексей Захаров, – конкретизировал он. – Его двоюродный брат Саша Сальников был убит, когда «брали» Хворостенко.

– Дай мне выход на эту группировку.

– Ты хорошо подумал?

Полковник снова попал в сети состояния отстраненности: все реально и в то же время нереально. Когда-то он подумал про двух снайперов: «В одном деле два человека с навязчивой идеей. Такого не может быть. Крапивин, в отличие от Андрея Проскурина, человек молодой, пока еще импульсивный, он живет настоящим, теми эмоциями, которые владеют им в данный момент. Он еще не способен заглядывать в будущее. А если делает это, то трезвеет наутро».

Вот сейчас, похоже, он под завязку налит тяжелыми и подвижными, как ртуть, эмоциями и вряд ли протрезвеет даже через месяц, через год.

«Исчерпал лимит, – подумал про себя Николай. – Хватил через край». Он мог сдать Крапивина – целого и невредимого, а мог доставить его на Лубянку с простреленными руками. Но перед глазами стояла жуткая картина: бронированный джип «Мерседес», который откровенно таранит «Субару»-кабриолет. Он не мог запомнить лица Марии, потому что от удара о стекло ее черты скрыла кровавая маска.

Марию оставили в живых по многим причинам, и каждая выливалась в откровенный перебор. Двух человек сразу устранить не получилось, а убирать их по отдельности после неудачного покушения – это уже несчастный случай для самих спецслужб. А вот Цыганок напоследок показал, что он настоящий телохранитель, а никакой не бывший. И это взбесило его начальство, планы которого оказались в итоге разорваны ровно пополам.

Цыганок получил тяжелые травмы, но не настолько, чтобы отдать концы в больнице. Ему помогли – в этом Николай был уверен на сто процентов. Безошибочно представил, как в приемный покой входит человек в строгом костюме, показывает красные корочки и говорит, что раненый – его коллега, ему нужно поговорить с ним наедине. Когда он уходит, врач видит уже мертвого пациента. Дежурный медик тянется к телефонной трубке, но останавливается. Вовремя. Молодец.

* * *

Цыганок находился между жизнью и смертью недолго. Отсчет начался не с жуткого удара, в результате которого телохранитель расслышал треск сломанных позвонков. Таймер включился в тот момент, когда Цыганок буквально увидел смерть: черный джип с черными номерами и непроницаемыми стеклами. Он бредил, когда его вынимали из искореженной машины: «Этого вы хотели, суки?!» Но голос его был слаб, только по губам можно было прочесть эти слова. Он перестал различать, где явь, а где сон...

Он мерз от потери крови, хлеставшей из разорванной руки, стыл от сильной дозы противошоковой инъекции. Поэтому в бреду, в который вплетались его несбыточные и сбывшиеся мечты, лето сменилось зимней стужей. Утопая по пояс в снегу, он прокладывает путь к калитке и что-то бормочет про свою непредусмотрительность. Минует калитку и поднимается на крыльцо. Потом поворачивается и вскидывает руку: «Вот мой дом!» И слышит в ответ голос, впитывает в себя интонации, к которым давно-давно привык: «Дом?!» Видит глаза Марии.

Она долго смотрит ему в глаза, изучает его лицо, оставаясь на удивление спокойной. Кажется, он слышит что-то про себя, про незнакомые морщины под глазами; с удивлением узнает, что его глаза «потрясающе красивые».

В сон ворвались чьи-то голоса:

– Осторожней, осторожней! Он тяжелый. Кто-нибудь, помогите, возьмите носилки сзади. Дай ему перехватиться! Да, вот так...

Движение. Головой вперед. Качка. Как на море.

– Что тут у нас? Тут у нас «конструктор». Собирать будем по частям. Готовьте операционную. – Тишина. – Хорошо, но не больше одной минуты.

Цыганок увидел человека в черном. Он склонился над ним и приложил пальцы к его окровавленной шее. Лицо незнакомого человека стало отдаляться, отступать в черноту, пока не исчезло совсем...

* * *

Терехин был единственным человеком, который знал всю подоплеку этого сложного дела. Идеология – он сто раз возвращался к этому слову и при всем желании не мог примерить его ни на Марию Дьячкову, ни на Юрия Цыганка.

«Понимаю, что если откажусь сама и откажу ему в помощи, то и дела-то такого не будет...»

Проще этих слов, которые все еще стояли в ушах полковника, не было. Они открыты со всех сторон и ничем не защищены. Они беззащитны.

«Он идет отстаивать и защищать свой внутренний мир. И я хочу глубже понять этого человека, его смелость, безумность, его рассудительность, его спокойствие. Его настрой, стремления, удаленность и близость от своего-чужого мира».

Она говорила о Викторе, но так получилось, что подразумевала себя. Она себя хотела понять – хотя бы ту малую часть вопроса – почему она помогает ему, почему не прогонит прочь.

«Чтобы полно отомстить, ему нужно поквитаться еще с одним человеком...»

Она обладает даром провидения. Нельзя брать в расчет мистику, простое совпадение. Но как отказаться от этого? – спрашивал себя Николай, заучивший магнитофонные записи наизусть. Как откажется от этого сам Виктор Крапивин, который в то время смотрел, может быть, на Марию и удивлялся ее смелым, но простым словам? Он – не сложный человек, понять его легко. Он – человек действия. Но он снова оказался один. Но это удел снайпера. Он учится разбираться в своих новых чувствах, приспосабливает свой организм к новым ощущениям. Учится подавлять свои эмоции, желания, протесты. Он учится управлять своим организмом, начиная от глаз и заканчивая кончиками пальцев; управлять своим дыханием, сердцебиением, понижать уровень адреналина в крови.

Терехина интересовали все материалы, касающиеся снайперов, снайперского искусства. Он хотел разобраться в психологии, в мышлении, составить психологический портрет снайпера.

«Снайперское искусство имеет одну особенность – независимо от опыта, информации, оценок других людей действия только одного снайпера решают исход поединка. Это он отправляется на схватку. Один. Он должен действовать так, как подсказывает ему ситуация, и, если нужно, импровизировать»[10]10
  Василий Зайцев, снайпер времен Великой Отечественной войны.


[Закрыть].

«Понимаю, что если откажусь... то и дела-то такого не будет...»

Последним, на кого можно было примерить эти слова, был сам полковник Терехин, под контролем которого все эти дни шла подготовка к покушению на личного телохранителя президента. Он тоже помогал им. И сейчас уже не знал, умышленно или нет.

– Я дам тебе выход на «южан». Утром встретишься с одним человеком. Кстати, он может помочь с оружием. Какое тебя интересует?

– Под патрон довоенного образца.

Терехин воспринял это как нежелание снайпера говорить на эту тему. И сам полковник переключился на другую, «общую». Он представил, как будет действовать Виктор Крапивин, представил абстрактно. Шахматы. Если поставить в центр коня, то противник ничего не сможет сделать. Если коня погнать пешкой – конь уйдет, а пешка назад не вернется. Пешка не ходит назад. В шахматах надо знать основу – как поставить группы фигур, и не нужно мыслить комбинационно. Группы фигур борются за какой-то пункт на доске. Зная это, можно противостоять любым гроссмейстерам.

* * *

Настойчивый звонок в дверь прозвучал в тот момент, когда Олег Лосев выходил из ванной. Он только что принял душ и перетянул мокрые волосы резинкой. Натянув тренировочные брюки, он подошел к двери и заглянул в глазок. Застонал, с первого раза угадав, что будет дальше: ему снова покажут корочки, а потом...

Чтобы снова не влететь в прихожую, Олег распахнул дверь и споро вышел на широкую площадку, замощенную синей керамической плиткой.

Их было двое. Один из них тот урод, который брал Олега в «Сугробе»: Лосев хорошо запомнил его рябоватую физиономию с оттопыренными, как две половинки секиры, ушами. Узнал его и по голосу:

– Собирайся, поговорить надо.

В прошлый раз Олег грубо ответил: «Сейчас охранник с тобой поговорит». Потом и вовсе дерзнул: «Ты кто такой, бля?» Дальше узнал, кто он такой, когда получил по уху. Картина повторялась с поразительной точностью.

– Ты че, сука, оглох? Одевайся!

Лосев не стал сдерживаться, терпение его лопнуло. За последнее время его столько раз хватали за шиворот, били в мощную грудь, роняли на асфальт и на пол в собственной прихожей, что ему это надоело. Столько раз показывали красные корочки, что он заучил их содержание наизусть: владелец удостоверения имеет право на постоянное ношение и хранение табельного огнестрельного оружия и специальных средств. Лишь фамилии, должности, личные номера и сроки «годности» были разными, а на фото все опера были на одно лицо. А Лосев имел право на личную жизнь. И у него тоже было оружие и свои спецсредства, которые он периодически оттачивал в спортзалах, зачастую – со спарринг-партнерами, но с жестким условием: по морде не бить.

Вот сейчас он точно походил на Тарзана – волосы собраны на затылке в пучок, голый торс, выпирающие мускулы, широкие плечи, узкие бедра; желтые лампасы на спортивных штанах словно рекламировали его крепкие сухожилия. Оба оперативника могли воочию увидеть человека, в чьи трусы элита совала валюту. Но не за просто так, а за дело. За демонстрацию своих возможностей. Они оказались воистину многогранными. Лосев крутнулся на месте и, громко выкрикнув, вынес ногу в сторону. Удар получился такой мощный, что рябой оперативник отлетел к соседней двери и сполз на пол. Словно он и не стоял тут никогда.

Лосев двигался красиво, как на подиуме, и в хищной грации не уступал снежному барсу. Мышцы на его мокром теле обозначились еще четче, скрутились в тугие, хорошо прожаренные на солнце и в солярии жгуты. Он качнул телом в одну сторону, в другую, сделал ложный замах левой рукой. Второй оперативник, отступая, полез за пистолетом и невольно уклонился от удара. Но он ждал его с другой стороны. Он дернул головой в тот момент, когда кулак Тарзана несся ему навстречу. И попал точно в основание нижней челюсти, чуть прихватывая шею. Он падал на пол, уже находясь в глубоком нокауте, однако разгоряченного Тарзана было не остановить. Он снова завис в воздухе, чтобы, сделав «ножницы» в вертикальной плоскости, обрушить на голову противника удар пяткой. Что-то хрустнуло, и эфэсбэшник распластался на полу, широко раскинув руки.

– Достали! – Лосев выругался и хлопнул дверью.

Никогда раньше он так быстро не одевался; однако суеты в его движениях не было. Оба опера все еще были без сознания, когда Олег вышел из квартиры с барсеткой в руке. Он легко перепрыгнул через тело оперуполномоченного и поспешил скрыться. На примете был десяток дам, которые с удовольствием приютят мачо. Одна обещала на всю жизнь. «Посмотрим», – философски заметил Лосев.

Он быстро поймал частника и назвал адрес:

– Рублевка, – и сунул водителю сто долларов.

* * *

Далматов получил очередное сообщение, когда его машина сворачивала с Новой Басманной в одноименный переулок. Два оперативника добрались до дома Лосева, расположенного на Трубной улице, раньше, чем сам полковник добрался до Терехина. «Он ушел», – слушал Далматов и пока еще не понимал, что у Николая Терехина в гостях вовсе не Лосев.

– Как ушел?

Раздался мат, потом невнятное пояснение, словно у оперативника отвалилась центральная фикса:

– Прошкольжнул мимо нас.

На этот ход Олега Лосева полковник Далматов ответил тоже матом. И только сейчас начал приходить в себя. Неужели, думал он, к Терехину пришел снайпер?! И сердце в груди отчаянно заколотилось.

* * *

Опергруппа во главе с полковником Владимиром Шведовым заканчивала обыск в квартире Марии Дьячковой. Невозмутимые офицеры на этот раз нервничали. Работе мешал ажиотаж, вызванный несчастным случаем с хозяйкой квартиры. Этот дом на Спиридоновке походил на громадную автозаправочную станцию. Только уезжала одна иномарка, как на ее место вставала другая. Подъезжали коллеги по цеху, близкие и знакомые, клиенты Марии. Узнавая, в какой она больнице, успевали поделиться впечатлениями. Кто-то говорил о случайности, кто-то о закономерности. Кто-то говорил, что последнее время Мария как бы замкнулась в себе, перестала посещать клубы, и считал, что ДТП, в котором погиб личный телохранитель Дьячковой, не случайно. Кто-то звонил и строго спрашивал, кто ведет дело, требовал, чтобы оно было расследовано в кратчайшие сроки.

Видеокассеты, которых набралось не меньше двухсот, рассовали по картонным коробкам. Аудиокассет было меньше, но именно они представляли огромный интерес. Шведов едва не упустил важный момент: он не вынул из диктофона кассету. Хотя тот постоянно торчал на виду. Он немного перемотал пленку и включил воспроизведение.

«...Много вариантов. Его можно убрать на площади Славы. Можно снять, когда он будет подниматься по трапу «Валериана Куйбышева».

Шведов мог разогнать толпу под окнами оригинальным способом: вставить кассету в музыкальный центр, выставить колонки на окно и врубить этот отрывок на всю мощь. Через минуту двор опустеет. Все забудут имя столичного модельера и номер больницы, где она лежит; а убегая, сорвут с себя тряпки от M&D.

Напоследок один из оперативников преподнес еще один сюрприз. В книге Йегуды Берга на 159-й странице была найдена фотография. На ней (формат для паспорта) был изображен парень с длинными волосами, с очень короткой, но четко обозначенной бородкой, в очках в тончайшей оправе. Шведов долго всматривался в его лицо... Потом недоверчиво спросил:

– Крапивин?

– Так точно, товарищ полковник. Я тоже его не сразу узнал. Хорошая работа. Немудрено, что его не могли найти.

– Надо передать этот снимок в угрозыск, пусть ищут. Займись этим прямо сейчас.

Оперативник кивнул и вышел из квартиры.

Шведов машинально прочел текст на странице, который, как ему показалось, был отмечен чем-то острым, ногтем, может быть:

«Время – это пространство между поступком и результатом, между преступлением и наказанием».

Закрыв книгу, он позвонил коллеге на сотовый и спросил, как продвигается обыск в квартире Цыганка. Покивал и, глянув на часы – было половина двенадцатого, – сказал, что тоже заканчивает здесь и отправляется к взятому под охрану офису Дьячковой.

* * *

Николай записал на листке бумаги номер телефона и протянул Крапивину:

– Позвонишь по этому номеру утром, скажешь, что от меня. Встретишься с этим человеком, объяснишь, что тебе нужно. А дальше он сам скажет, что нужно делать. Будь осторожен, следи за каждым своим словом. Ты лезешь в волчье логово – помни об этом. Одно неосторожное слово, и тебя порвут. Братва не забывает таких вещей, как убийство. Помни, что убили не только адвоката, который защищал их в судах, но и ближайшего сподвижника Захарова. На время забудь про Марию – с ней все будет хорошо. Забудь про Цыганка – его уже не вернешь. Хотя бы на время прими жизнь такой, какая она есть. Мы с тобой больше не встретимся. Не хочу желать тебе удачи – хотя бы потому, чтобы не сглазить. Где твои вещи?

– Заплатил водителю и оставил в такси, – объяснил Близнец. – Машина ждет на Каланчевской, напротив «Большевички», пара шагов от твоего дома.

«Да, я знаю», – кивнул Терехин.

– Только без обиды, – сказал он. – Может, я и сглупил, но, думаю, у меня не было другого выхода. Я не за отличником гонялся все это время, я искал убийцу. – Николай протянул Крапивину руку и попрощался на манер футбольного комментатора Виктора Гусева: – Береги себя.

«Лад-но!» – ответил вместо снайпера звонок в дверь. Его продублировала телефонная трель. Это было серьезное предостережение, прозвучавшее с двух сторон, и Николай знал, что и кто стоит за ним. Спокойно, словно речь шла о пустяке, он тихо сказал Виктору:

– Это за тобой.

– Сука! Когда же ты успел!..

Терехин сильно оттолкнул снайпера и рванул к дивану. Чтобы отодвинуть его от стены, ему хватило пары секунд. Еще секунда – и он уже тянул на себя тяжелую дверцу сейфа. Когда Крапивин оказался на ногах, в руках полковника был австрийский «глок» с длинным магазином, выступающим из рукоятки. Он передернул затвор, и в обойме осталось всего тридцатьпатронов. Как в автомате Калашникова.

Николай поднял пистолет и смотрел на Близнеца через прорезь прицела. Это был красивый пистолет с далеко выступающим стволом и группой отверстий в верхней его части, вырезами в затворе рядом с мушкой. Подобное называлось интегрированным компенсатором подброса ствола. Такая модель «глока» очень устойчива, даже если стрелять очередями.

Полковник мог стреножить убийцу генерала Дронова, мог держать его на прицеле, пока оперативники не взломают дверь и не возьмут его. Мог убить его ровно тридцать один раз. Но... Но снова встала перед глазами жуткая картина: бронированный джип «Мерседес», который откровенно таранит «Субару»...

Его вина.

Другая ошибка Терехина заключалась в том, что он ловил сопляка, попавшегося на провокацию, а тот оказался зрелым, имеющим свою точку зрения человеком. У которого была совесть. То есть ловил одного, а поймал другого. И его по логике вещей нужно отпускать. И если бы Виктор начал говорить о том, что любит Марию, Николай бы ему не поверил. Да, у них были какие-то чувства, взаимные симпатии, но главным осталось то, что каждый видел друг в друге прежде всего человека и как человека же понимал. Вот что связывало их, и это намного сложнее любви. Настолько сложнее, что перевернуло все с ног на голову. Полетели, кувыркаясь, и «верхние», и «нижние». Это и привело Крапивина к решению, которое он принял. И Терехин пожалел его: «Трудно быть человеком». Куда проще размышлять просто о людях. Куда ни сунься, всюду люди. Множество.

Он мог убить Крапивина, но вместо этого отточенным движением, словно репетировал этот прием сотни раз, перехватил пистолет за ствол и рукояткой вперед протянул Виктору.

– Уходи, – коротко бросил Терехин. – Если сможешь – уходи. Если нет, лучше сдайся. Тебя живым брать не будут.

Близнец шагнул навстречу и взял пистолет в руку.

– Переводчик огня на затворе, – отдавал последние инструкции полковник, морщась от несмолкаемых звонков в дверь и по телефону. – Огонь полностью автоматический. Пойдем, я тебе помогу. Стой, – Николай придержал снайпера за рукав. – Позвони моему агенту, он укроет тебя до утра.

Когда Терехин открыл дверь, Крапивин, прячась за ним, отшвырнул хозяина квартиры и открыл огонь по оперативникам.

Близнец стрелял короткими очередями, выпуская по три пули. Незнакомое оружие стало послушным сразу, оно словно угадало, что находится в руках мастера, который одинаково хорошо владет как снайперской винтовкой, так и пистолетом. «Глок» чуть задирал ствол, помогая стрелку: пули едва ли не повторили расположение пуговиц на рубашке первого оперативника, а потом второго. Отпихнув ногой смертельно раненного фээсбэшника, Крапивин ринулся вниз по лестнице, готовый в любой момент снова придавить спусковой крючок.

На площадке между первым и вторым этажом его поджидали еще двое. Они открыли огонь из «макаровых», но жутко мазали по стремительно двигающейся цели. Может, их плохо учили стрельбе на опережение, кто знает? Но Близнец освоил этот прием давно. Очередного опера он положил на ходу, и второго, сообразившего отступить, догнала форсированная очередь. Майор Соловьев считал ступени головой, но был еще жив.

Снайпер толкнул подъездную дверь ногой и сместился в сторону, прячась за выступом парадного и ожидая огня в темный проем. Мельком успел оглядеться. Прямо напротив подъезда стояли «Жигули» седьмой модели; они даже цветом не отличались от «семерки» Андрея Проскурина. Есть ли кто-то в машине, нет ли – отметить не успел. Глубоко вдохнув и резко выдохнув, Близнец показался в проеме и отстрелял по машине двумя короткими очередями. И быстро сместился в сторону, к Новорязанской улице, которая напрямую выводила его к Каланчевской, к такси с его дорожной сумкой. Он попадал на южный выход из Казанского вокзала, где провел сегодня много времени. И время еще не вышло. Он снова возвращался к тому месту, где услышал жуткую новость, вколотившую его в каменный пол вокзала.

Боковые стекла «Жигулей» осыпались. Но из машины не прозвучало ни одного ответного выстрела. Виктор прицелился ниже и, прежде чем повернуть за угол дома номер 16 по Басманному переулку, прострелил задние колеса «семерки».

* * *

Терехин склонился над Вадимом Соловьевым и покачал головой. Майор лежал на площадке лицом вниз. На его сером пиджаке были отчетливо видны следы пуль. И все с левой стороны. Снайпер не оставил ему ни одного шанса. И все же полковник перевернул своего бывшего подчиненного на спину. И даже не удивился, поймав в его глазах живой блеск.

Вадим был жив, но дыхание его едва прослушивалось. Изо рта стекала на шею струйка крови. Рубашка на груди пропитывалась кровью, набухала на глазах.

– Давно тебя не видел, Вадим, – тихо, с присущей ему хрипотцой сказал Николай. – И уже начал подумывать, что ты мертв. – Терехин сел на ступеньку и положил руку с пистолетом Макарова на колено. Он смотрел в глаза своего опера не отрываясь. – Я же говорил, что ты найдешь на свою жопу приключений. Нет, Вадим, дело не в том, что я плохой, а ты хороший. А в том, ктоиз нас хуже. Ты оказался хуже, Вадим. Ты просто дерьмо. Ты – Х.З. из нацболовского опроса. Ты – хер его знает. Ты первый космонавт, ты Терминатор. Ты придурок, который закусывал водку комнатными цветами. Ты сожрал цветы, которые могли украсить твою могилу. Хорошо, что ты не употреблял в пищу осину. Поэтому ты можешь рассчитывать на осиновый крест.

И все. Глаза Вадима Соловьева закрылись. Он уже не слышал последнего, сказанного его бывшим шефом:

– Мой бедный соловей вспорхнул и – полетел за тридевять полей...

* * *

Оставляя справа Казанский вокзал, где на звуки перестрелки отреагировали только пара носильщиков с тележками, загруженными тюками, и сопровождающая их таджикская семья, Крапивин ровной походкой шел в сторону Каланчевской. По мосту, возвышающемуся над ней, прогрохотала пустая электричка. Близнец свернул к широкой площадке, забитой легковыми машинами и междугородними автобусами, срезая путь. Прошел мимо ограждающих щитов и ступил на «зебру». Оставалось пройти под мостом и оказаться напротив магазина-салона «Большевички». Вот уже видны буквы скромной рекламы: «Большевичка – 1929». А вот и такси.

– Там вроде была какая-то стрельба, – сказал водитель «Волги», когда Крапивин сел в машину.

– Да, – подтвердил снайпер и продемонстрировал «глок», – вот из этого пистолета. Поехал вперед! И если ты остановишься...

* * *

Полковник Далматов долго не мог двинуться с места. Он растянулся на заднем сиденье «Жигулей», присыпанный стеклом. На руку, которая оказалась между передними сиденьями и лежала на рычаге ручного тормоза, капала кровь из пробитой головы водителя.