Текст книги "Убить генерала"

– Руки за голову!

Крапивин точно знал, что один генеральский телохранитель начнет преследование. Но не так скоро. Фактически он должен выйти на 1-ю Квесисскую, которая шла параллельно Масловке, а Проскурин – перейти дорогу.

Сейчас капитан стоял на коленях, сцепив пальцы на затылке. «Дипломат» лежал в шаге от него. В пяти метрах – рослый охранник с коротким автоматом. Он держал одного снайпера на прицеле и автоматически оглядывался в поисках второго. Машинально; не факт, что он сумел расслышать два выстрела из винтовок с глушителями. По всему выходило, что выстрел был один – это стекло выдало стрелков, но лязгнуло оно всего лишь раз. Охнуло, раскрыв пасть, чтобы пропустить вторую пулю.

Близнец выглянул из подъезда лишь на мгновение, и телохранитель не заметил его. Снайпер не уступал ему в оперативности. Он щелкнул замками и выхватил из чемоданчика мелкокалиберную винтовку. Тут же дернул на себя затвор типа «биатлон». Выдохнув, резко шагнул из подъезда, вынося оружие на уровень плеч.

Телохранитель отреагировал первым. Он был готов ко всему, и его не смутил вид вооруженного человека. Он дал поверх головы Проскурина очередь и резко присел, прикрываясь капитаном. По определению выстрелы не могли быть точными, и все пули прошли высоко над головой второго снайпера.

На винтовке не было прицельных приспособлений, не было плечевого упора. Натурально Близнец стрелял из обреза. Но мысленно он уже поймал цель и не мог отпустить ее даже против воли. Он опускал оружие, отработав на опережение. Охранник не успел присесть, как ему в шею впилась пуля. Снайпер снова дернул затвор. Короткий ход, и новый патрон в стволе.

– На землю! – крикнул он.

Андрей повалился, давая коридор для второго выстрела.

Близнец нажал на спусковой крючок, и вторая пуля угодила упавшему на колени противнику в грудь.

Капитан не стал дожидаться очередной команды. Он подхватил «дипломат» и рванул в прежнем направлении, толкая какого-то парня, оказавшегося на его пути. Крапивин повернул за угол и побежал в сторону станции метро «Динамо». С пакетом в руке, отяжелевшим от винтовки. Он перебежал дорогу в самом начале Петровско-Разумовской аллеи и остановил частника на старом «Рено».

– Парк «Дубки», – назвал он место.

«Рено» доехал до парка за десять минут.

Один квартал Близнец прошел пешком и остановил очередную машину на Дмитровском шоссе. Он уже успел переодеться. Сейчас на нем были джинсы, рубашка и ветровка. Оружие он выбросил в мусорный контейнер, когда шел по улице Немчинова к Дмитровке.

Часть II
Беглец

Глава 10
Разговор на равных

6—7 июля

Прошедшие выходные утомили Александра Свердлина. В голове какая-та каша из положения о скачке на приз президента России: «Для участия в скачке допускаются жеребцы и кобылы в возрасте трех лет и старше. Количество участников – 12 голов. К участию допускается не более 1 лошади от субъекта РФ и стран СНГ. Все расходы по содержанию лошадей на московском ипподроме несут коневладельцы лошадей. Дистанция скачки – 2000 метров. Сумма приза – 3 миллиона рублей.

Приз победителю президентской скачки: скульптура высотой 39 сантиметров – копия композиции Евгения Лансере «Чистокровная лошадь под седлом жокея, закончившая скачку» (1882 год), выполненная его внуком из бронзы и оникса».

Первым пришел 4-летний рыжий жеребец Акбаш, рожденный на конном заводе «Восход» Краснодарского края...

«Устал...» – вздохнул Свердлин. Устал от духоподъемной музыки, звучавшей на московском ипподроме вальсами прошлого и позапрошлого веков. Выбился из сил, слушая несмолкаемые галантные милицейские предостережения журналистам: «Господа! Ближе к загородочке встаньте, не стесняйтесь». А из-под козырьков пыхала злоба: «А ну-ка кончайте расхаживать!»

Устал от суеты в ложе с «политическими гостями». С балкона свешивался секретарь Совбеза Игорь Иванов, угрюмо смотрел на жокеев министр сельского хозяйства Алексей Гордеев – он же организатор соревнований, он же вручал главный приз победителю. Три президента – российский, грузинский и киргизский – были с супругами.

12.07. Раздались звуки... кремлевских курантов. Каждый воспринял их по-своему, но для генерал-майора Свердлина они показались лишними. Может быть, потому, что он слышал их тысячи раз; и вот они прозвучали на ипподроме. Именно с них началась скачка. Точнее, с громогласного возвещения ведущего: «Сегодня произойдет историческое событие». И лошади понеслись.

Всего было пять скачек. Помимо президентского разыгрывались и другие призы сезона. Президенты оживленно делали ставки. У российского в руках мелькнуло несколько тысячных купюр. Генерал отметил, что вид при этом был у босса растерянный. Похоже, не знал, сколько ставить и на кого...

Он находился под серым шатром в центре поля – самая серьезная зона, где расположились президенты стран СНГ, главы Тверской и Самарской областей, а также глава «Балтики» Теймураз Баллоев. А офицеры ФСО терпеливо втолковывали интересующимся, где сидит «сам»: «В ложе над полем за бронированным стеклом, где же еще?»

За VIP-зону второй категории отвечали оперативники ФСБ, ФСО и милиции. С балкона за скачками наблюдали «капиталисты»: глава компании «Рико-Понти», президент «Разгуляй-УКРРОС» и первые лица Минсельхоза. Просто состоятельные, но не такие влиятельные обладатели супердорогих билетов расселись в отдельных шатрах. Им было видно поле, но не Very Important Persons, отчего на их лицах проступила детская обида.

Министр сельского хозяйства («человек с репутацией прогрессивного интеллектуала») в светло-сером костюме при галстуке в оранжевую и красную полоску тепло приветствовал каждого, кому положено было сидеть в шатре. Он попенял своему советнику – директору НИИ «Агроприбор» за нарушение этикета: всем было предписано явиться в галстуках и шляпах, однако советник появился без «селедки». «Какой сегодня день? – задал он вопрос министру. И сам же ответил: – Суббота, Шаббат, а какой в Шаббат галстук?»

Генерал-майор Свердлин едва подавил вздох.

Изнемог от нескончаемой болтовни. Кто-то говорил о скаковых породистых лошадях, кто-то о голубых гималайских баранах. Запарился от жалоб: мол, мало кормят. «Разве сыр, обернутый перцем, мусс из авокадо с икрой и тарталетки – это еда?!» Разбавило капризное настроение гостей пиво – столько, что можно было упиться.

К гостям подходили букмекеры и предлагали делать ставки. «Конкретные» деньги выиграл замминистра сельского хозяйства Кайшев и начал раздавать пятисотенные купюры «на фарт».

У столика Ильхама Алиева и Роберта Кочаряна появилась девушка в желтом платье и в шляпке под вуалью с мушками. Господа тотчас подняли тост: «Если бы мы судили скачки, то первый приз достался бы вам». – «Как лучшей кобыле?» – уточнила девушка.

Генерал Свердлин, стоящий у дальней стены шатра, не сдержался. Смех он прикрыл резким покашливанием в кулак.

Как не устать от мучавших всех вопроса из разряда гостайны: «На кого поставил президент?» Невольно приходилось слушать, как перебрасываются представители Грузии и России: «Мы сварганили лошадь за несколько дней!» – «Как вам удалось?!» – «Ну, мы же грузины! Из Франции привезли!» Судя по разговорам, там же взяли лошадь и казахи, и украинцы – скакуна по кличке Нови Базар. Азербайджанцы взяли напрокат кобылу из Турции.

В забеге на приз президента участвовал личный скакун Минтимера Шаймиева Ламборн. Но у Ламборна поднялась температура.

Министр сельского хозяйства подошел к российскому президенту и предложил, чтобы он лично вручил приз. Президент поймал взгляд своего телохранителя: «Не стоит этого делать»[7]7
  Светлана Бабаева, Божена Рынска, «Известия».


[Закрыть].

* * *

22.07 – отметил время Свердлин, когда на сотовую трубку поступил звонок. Воспоминания об утомительном мероприятии на московском ипподроме отвлекли генерала и породили полушутливую и в то же время злобную мысль: поставить на «спецтрубу» мелодию кремлевских курантов. Он выслушал абонента и сказал:

– Да, есть, я понял. Сейчас выезжаю.

Нажав на кнопку, он выбрал из списка абонентов номер директора ФСО и вышел на связь:

– Леонид Сергеевич, Свердлин беспокоит. Ты уже слышал про Дронова? На пути к нему?Ты дошутишься... Я? Только что узнал. Да, буду, конечно. Шеф настаивает, чтобы я подключился к работе. Не сразу. Мне нужен снайпер для консультаций. Естественно, из тех, кто на смене. Не поеду же я к нему домой! Сейчас мой водитель за ним заедет.

Александр Семенович вызвал машину и отдал соответствующие распоряжения водителю. Прежде чем выйти из дома, он выпил еще одну рюмку коньяка и бросил взгляд на дверь детской комнаты. Буквально полчаса назад он снова заходил к дочери, чтобы пожелать спокойной ночи. Усмехнулся: «Читает запрещенную литературу».

На место преступления генерал приехал в сопровождении своего личного водителя и снайпера из Центра спецназначения при СБП. Александр Семенович вышел из «Мерседеса» класса «гелентваген» с левой стороны. Правая передняя дверца выпустила рыжеватого стрелка лет тридцати с небольшим. Он невольно остался возле машины, едва увидел, сколько генералов съехалось на Масловку – начиная с директора ФСБ, одетого в строгий костюм, и заканчивая начальником ГУВД Москвы в форме.

Свердлин поздоровался с каждым за руку и перебросился несколькими фразами. Снайпер расслышал лишь окончание генеральского вопроса: «...ничего не трогали?» – и невнятный и также неопределенный ответ директора ФСБ: «Стараются...»

– Я осмотрюсь там. – Свердлин поманил за собой спецназовца и пешком направился к дому, где была оборудована снайперская позиция.

Генерал был в темных широких брюках с отворотами, в синеватой рубашке и черных туфлях. Его слегка ленивые, словно замедленные движения не сочетались с военной выправкой. У Александра Свердлина была инфернальная внешность. И он сам понимал, что любые сравнения с кем-либо станут неожиданными, и в первую очередь для него самого. Лобно-теменные залысины, крупный нос, карие глаза – ничего фактурного. За исключением неприятной, даже отталкивающей улыбки. У этого человека были непомерно длинные десны и короткие, словно спиленные, зубы. Кто-то из его коллег называл эту улыбку лошадиной, кто-то смягчал ее до «старческой». Иные шутили за глаза, впадая в обратную крайность: «Зубы режутся...» За многоточием скрывались тридцать два циклопических клыка.

Свердлин на ходу щелкнул зажигалкой и прикурил. Может, в такие моменты он восполнял то, что было под строгим запретом в присутствии шефа.

Вообще закурить на ходу получалось лишь дважды в день: по пути на работу и домой. Первая сигарета сочеталась с первой же чашкой кофе. Вторую сигарету генерал закуривал, спускаясь по лестничному маршу.

Что касается карьерной лестницы, то после службы в Кремлевском полку охраны Свердлину сделали предложение остаться в подразделении, которое занималось негласной охраной. Потом он стал старшим выездной смены при президенте, поднялся до руководства оперативных групп. Одновременно с генеральской звездой получил четырехкомнатную квартиру на Ростовской набережной, а вместе с ней – негласный статус «близкого друга» главы государства. И все шло к тому, чтобы ступить на очередную ступеньку. Сейчас он шел по асфальту, но видел под ногами труп наивного дерьма – «дважды экс-военного прокурора», ступал по уличающим генералов документам.

Наверняка Хворостенко смущала некая авантюрность в предложениях генерала, рискованность, привлечение к работе «южан» – организацию по сути слабую, не имеющую политического веса. Если у него и были сомнения, то они развеялись со временем – его обрабатывали не восемь дней, не восемь недель, а восемь месяцев, что говорило о прямом и неотступном курсе президентского охранника. Военный прокурор рассуждал правильно, и Свердлин мог подписаться под каждым его словом: усталость, бесперспективность, тошнотворные морды генералов от политики, по сути грязная и неблагодарная работа. И не за деньги, и не за преданность, а за странное положение монументального стражника, готового ради своего босса на все. На бессонные ночи, бесконечные разъезды, капризы, жалобы, неоправданные претензии. Давно обрыдло быть собственностью и слышать со всех сторон: «Это личный охранник». Как собака. Натуральная бессловесная тварь. Но с существенной поправкой: когда ты на виду, когда на тебя устремлены объективы видеокамер и фотоаппаратов, бездушные зрачки политиков, бизнесменов, технологов и прочих копошащихся под ногами главы государства существ. Но это и выводило из себя. Ты совсем другой, ты не бежишь сломя голову за брошенной палкой и не слышишь вслед «апорт!», но всю дорогу тебя сопровождают прилагательные-субтитры: личный, персональный, собственный. Никто не думает и не хочет забивать себе голову тем, что у тебя есть семья, дети, свои интересы, что пару раз в неделю ты совершаешь утренние пробежки, играешь в теннис, порой отдыхаешь на природе, открываешь бутылку водки под шашлычок.

Надоело быть верным псом, порядочным, умным, сильным, мужественным, простым и мастурбировать в полном одиночестве, косясь на порноснимки своего острого ума и отличной и ясной головы. И самое обидное то, что нельзя сказать: «Хватит! Надоело!» За этим сразу последует падение. И убежать нельзя. Будет втройне обидно, поскольку никто за тобой не погонится.

«Мне кажется, я где-то...» – заикнулся было в машине военный прокурор.

«Только кажется, – оборвал генерал. Оборвал зло. – Вынигде не могли слышать мой голос».

Нигде.

А поначалу все складывалось так хорошо. «Быть при...» – это честь, почет. Что означало одно и то же. Потом все это превратилось в удел, планиду – эту буквально разговорную форму участи.

Лишних в квартире не было. Тем не менее генерал, привыкший, чтобы его понимали с полуслова, как всегда, воспользовался недосказанной фразой:

– Вы не могли бы?..

Оперативники ФСБ потеснились, скопившись в коридоре, и генерал приступил к осмотру огневой позиции.

Во-первых, он отметил расположение снайперских винтовок – одна лежала на полу, а другая на огневом рубеже-столе. Лежала аккуратно, словно ею не пользовались. Генерал машинально отметил, кто именно стрелял из финского «марка»: человек с позывным «Близнец». Во-вторых, оглянувшись и пряча чуть самодовольную улыбку, отметил затемненный задний план в комнате. Затем прошелся по «мелочам»: пара стреляных гильз от специального снайперского патрона «Сако», свежие окурки, бутылка из-под минеральной воды, термос из нержавейки...

Письменный стол был выдвинут на середину комнаты. Вообще-то высоковатый рубеж для стрельбы с колена, отметил генерал. И вообще непригоден для стрельбы, сидя на стуле, к примеру.

– Что скажешь? – спросил он у снайпера. – Высоковато, мне кажется.

Спецназовец буквально снял все вопросы, когда сразу же занял позицию: сел на пол и поджал под себя одну ногу.

– Можно? – спросил он, касаясь винтовки.

– Да, – разрешил генерал.

Снайпер взял в руки винтовку, из которой стрелял Близнец, и склонился над ней. И тогда линия огня точно совпала.

– Нога не затекает?

– Нет, товарищ генерал, у насвообще ничего не затекает.

«Исчерпывающий ответ», – хмыкнул Свердлин.

– Дальше?

– Отличная позиция, – похвалил стрелок. – Удачный выбор. Именно он стал решающим фактором. Плюс надежное оружие и классные патроны. Что еще? Семисантиметровые глушители – выстрел даже в коридоре не услышишь.

Генерал взял бинокль и посмотрел на окно квартиры Надежды Князевой. Узор от выстрела на стекле подсвечивался как изнутри, так и снаружи: в прихожей и на кухне горел свет, а во дворе скопилось множество машин со спецномерами и включенными фарами. Среди них затерялся «Мерседес», закрепленный за советником президента.

Сейчас советник лежал, судя по всему, в прихожей. Свердлин намеренно не стал заходить к Князевой, чтобы не видеть результаты промаха Федеральной службы охраны и последствия точных выстрелов двух снайперов. «Ему следовало прихватить с собой гроб – чтобы было в чем уйти», – припомнил Свердлин высказывание комментатора боксерских поединков Александра Беленького про одного незадачливого боксера.

Александр Семенович критически отнесся к дому Князевой изначально. Во-первых, легко было перекрыть выезд машины, во-вторых, из окон соседних домов было видно все, что происходило в квартире. «Такая же, как у Бориса Ельцина на Тверской», – сравнил Свердлин. Там, правда, с точки зрения безопасности было еще хуже: хорошо простреливаемый подъезд.

На осмотр огневой позиции у генерала ушло четверть часа. Он отпустил снайпера после его коротких объяснений и остался в комнате один. Он думал не об ошибках государственной службы охраны в целом, а о том, что и ему придется отвечать на схожий вопрос, но в тех же общих тонах и в узкогрупповой обстановке. Причем дважды. Завтра утром и после того, как офицеры госохраны и ФСБ дадут конкретные ответы и укажут слабые места в подотчетных подразделениях. И у него будет огромное преимущество перед лопухнувшимся директором ФСО. Может быть, он даже вступится за него: «Собаку не бейте – она лаяла».

Александр Семенович обернулся, когда невнятный гул в коридоре затих. Он угадал: в комнату вошел директор ФСБ. Один. Теперь самым напряженным местом был этот стометровый коридор, протянувшийся от одного дома к другому и окруженный спецслужбами. Даже самая плохонькая мина направленного действия могла лишить страну силовой верхушки.

– Определили состав следственной группы? – спросил Свердлин. Он был младше и по возрасту, и по чину, но ближе к президенту, оттого разговор шел на равных. В данном случае Свердлин никак не назвал директора.

– Нет, – последовал ответ. – Пока не определились с рабочими версиями, вести дело начинает оперативная группа полковника Терехина.

Эта фамилия Свердлину ни о чем не говорила.

– Почему именно его?

– Терехин ведет дело об убийстве Джека Гольдмана. Гольдмана убили на Неглинной точно из такой же винтовки. Это дело находится под моим личным контролем.

«Отсюда такие подробности», – мысленно закончил Александр Семенович.

– Опытная группа?

– Конечно, не экспериментальная, – поправил директор. – Попутно разрабатывают клиента – бывшего военного. Наследил еще в 1992 году.

С молчаливого согласия президентского охранника директор позвал полковника Терехина, стоящего в коридоре. Вместе с ним вошел майор Соловьев. Шеф ФСБ сузил глаза: «Я тебя звал?» Соловьев сделал вид, что не понял.

– Бросайте дело Гольдмана, так, кажется? – уточнил Свердлин. – И вплотную приступайте к расследованию убийства Дронова. В Кремле не поймут, если вы затянете дело хоть на минуту. – Генерал указал за спину – на огневой рубеж и винтовки – и демонстративно потянул носом: – Вам не кажется, что здесь попахивает армейскимспецназом?

Терехина подмывало ответить в духе советской кинокомедии: «Понюхаем. Посмотрим. Послушаем».

Когда генералы вышли, Соловьев, даже в приличной одежде всегда выглядевший неопрятно, спросил у полковника:

– Кто это был? Рожа знакомая. Судя по всему, опасный тип – у него даже зубы спилены, заметил?

– Личный охранник президента, – внес ясность Терехин. – Не слышу свиста.

– Денег не будет, – незамысловато ответил майор.

Глава 11
Основание для розыска

«В ночном выпуске новостей мы уже сообщали о покушении на генерала Дронова. Напомним, что военный советник президента Игорь Васильевич Дронов был убит вчера вечером в квартире своей дочери Надежды Князевой. Наша съемочная группа продолжает работать в районе совершения преступления, и мы предлагаем вашему вниманию репортаж нашего корреспондента Ильи Платонова.

– Вот отсюда, из окна на втором этаже этого дома вчера в половине десятого вечера прозвучали два выстрела. За этим окном скрывалась хорошо подготовленная снайперская позиция. Убийц генерала было двое. Один из них был задержан неподалеку от места преступления нарядом милиции, проезжавшим на машине, у дома номер 7 по Нижней Масловке. Наша съемочная группа стала первой, которой удалось узнать имя преступника. Это двадцатидевятилетний москвич Андрей Проскурин. Генерал Дронов получил два ранения в голову, одно из них оказалось смертельным. Преступники стреляли с расстояния примерно сто метров. Сейчас наш оператор покажет крупным планом окна квартиры Надежды Князевой, дочери генерала. Вы можете видеть след от пули. Но выстрелов было именно два, что говорит о хорошей подготовке снайперов. Генерал был убит в прихожей, когда уже собирался выходить, но, по словам Надежды Князевой, не успел предупредить об этом офицеров из группы физической защиты. Они находились в машине «Мерседес» с номером «А730АМ», стоящей в нескольких метрах от подъезда. Также был тяжело ранен и отправлен в ЦКБ один из телохранителей Дронова. Ему была сделана операция. По словам врачей, состояние офицера госохраны опасений не вызывает. Какие мотивы стоят за этим преступлением, и предстоит узнать следствию. Нашей съемочной группе удалось узнать имя следователя, который ведет это дело. Это полковник ФСБ Николай Терехин. Мы готовим репортаж, и с минуты на минуту вы увидите короткий комментарий следователя.

– Да, да, Илья, спасибо, у нас мало времени. В следующих выпусках новостей мы обязательно вернемся к этой теме. Пока же ждем реакции Кремля на это вызывающее преступление. Давайте послушаем, что говорят на эту тему видные политики. Слово нашему корреспонденту Сергею Сафронову...»

* * *

Может, Близнец был несправедлив по отношению к Андрею Проскурину, но, едва закончился репортаж, скрипнул зубами: «Слабак!» Это восклицание тянуло за собой хвост других определений, подкрепленных фактами. Это нервы, горячка инструктора, едва владевшего собой. Его коленопреклоненная поза перед охранником. Он не уходил с позиции, он натурально убегал.

«Спокойно, спокойно, – успокаивал себя Близнец. – Не психуй. Тыже не капитан Проскурин».

До трех часов ночи Виктор проторчал в ночном клубе. Ушел. Точнее, поменял позицию, когда его попытался склеить гей лет семнадцати: «Я такой – попробуй возразить». Самые тяжелые часы пришлись на раннее утро, когда ночные клубы и кафе закрывались. Еле-еле дождался восьми, стал первым посетителем открытого кафе на Кутузовском, постепенно продвигаясь к «Бородино» – с роскошным плазменным телевизором, по которому впервые услышал о том, что первого снайпера взяли. Но ничуть не удивился тому, что генерал Дронов мертв. Для Близнеца он был мертв еще до решающего выстрела. Он принял эту новость спокойно: «Так и должно быть». Принял абсолютно мирно. И даже профессионально отмахнулся от нее: «Я такой – попробуй возразить».

Ночная жизнь закончилась. Но еще давали знать о себе ее остатки. В кафе, где подавали терпкое и плотное пиво «Монарх», ныряли респектабельного вида юнцы и, проглатывая стакан-другой, спешили на свои рабочие места менеджеров, консультантов...

Холодное нефильтрованное пиво, роскошный плазменный телевизор, респектабельные юнцы. Близнец решил посидеть здесь еще немного, пока не спадет утренняя суета. Он пойдет за ней. Вынужденно. Куда она, туда и он. Спутники.

* * *

Полковник Терехин находился в своем кабинете. Он решил провести очередной допрос Андрея Проскурина не в следственном отделе «Лефортово», а на Лубянке, согласовав этот вопрос с шефом. С одной стороны – это дополнительное давление на арестованного снайпера. С другой – никакого дополнительного давления не требовалось. Андрей должен понимать, что убийство военного советника президента намерены расследовать по горячим и только по горячим следам. Если они остынут, то, как предупредил генерал Свердлин, в Кремле этого не поймут. Терехин полагал, что директор ФСБ не останется в стороне и лично примет участие в допросе арестованного. Как это делал в свое время Юрий Андропов, допрашивая лейтенанта, покушавшегося на жизнь Леонида Брежнева. Произошел не обычный теракт, где погибли обычные граждане, тут пахло настоящим заговором.

Это был второй допрос Андрея Проскурина. Первый закончился к шести утра, а в половине одиннадцатого полковник Терехин сумел-таки побеседовать с раненым телохранителем генерала Дронова Сергеем Гордеевым. О нем полковник знал в общих чертах. До 2000 года работал в Службе безопасности президента, потом был выведен новым главой государства в отделение личной охраны Ельцина. В октябре прошлого года стал телохранителем Дронова. Равно как и его напарник, который был при отставном президенте водителем основной машины; Борис Николаевич не оставил своей привычки менять кадры, он был мудрым политиком и человеком.

После двух тяжелых ранений и сложной операции Гордеев пришел в сознание лишь в десять часов утра. Он лежал в реанимационном отделении Центральной клинической больницы в отдельной палате. Профессор Котов, лично оперировавший офицера ФСО, предупредил полковника Терехина, что у того ровно пять минут.

«Да, я понял», – кивнул Николай. Он поправил на груди белый халат и вошел в палату.

– Привет, Сережа! – поздоровался он, подходя к Гордееву. Гордеев был чуть старше Терехина, но выше капитана так и не поднялся. Полковник присел на стул подле кровати и привычно представился: – Давай знакомиться, меня Николаем зовут. Я полковник ФСБ, расследую дело... Ты ведь знаешь, да? – Дронов скончался, не приходя в сознание. Мне дали пять минут, поэтому вопросы буду задавать коротко, а ты, где сочтешь возможным, отвечай жестами: да или нет.

– Хорошо, – хрипло отозвался Гордеев. Его шея была забинтована и скрыта под желтоватым фиксатором. У офицера ФСБ не было ни того ни другого, но его голос ничем не отличался от голоса собеседника: сиплый, как после простуды.

– Итак, меня интересует внешность одного из нападавших. Одного мы взяли. Ему около тридцати, чуть выше среднего роста, лицо удлиненное. Он был одет в темно-синий спортивный костюм. Ты видел второго снайпера? Можешь описать его внешность? Он был старше или моложе своего напарника? – Диктофон был включен. Кроме того, Николай приготовился записывать на листке бумаги.

– Моложе, – ответил капитан. – Но я не разглядел его лица. Я держал на прицеле человека, внешность которого вы описали.

Терехин даже оглянулся на дверь: не подслушивает ли профессор Котов. Гордеев говорил чересчур бойко, что врачу вряд ли понравилось бы.

Ладно, отмахнулся Терехин, пусть болтает. В случае чего ему сделают повторную операцию.

– Второй снайпер был далеко от тебя?

– Метрах в тридцати. Он вышел из подъезда и сразу взял оружие на изготовку. По звуку выстрела я определил мелкокалиберную винтовку. Скорее в укороченной модификации.

– Ничего себе! – похвалил собеседника Терехин. – В меня раз десять стреляли, но я слышал только хлопки. Пух! – продемонстрировал он, раздувая щеки.

Гордеев улыбнулся половиной лица.

– Думаю, ему было двадцать с небольшим, но не старше двадцати пяти. Среднего роста, плотного телосложения, славянской внешности. Был одет во все темное: майку и брюки.

– Он вышел из того подъезда, откуда велась стрельба, или из другого? Я что хочу выяснить. Может, он был на подхвате, прикрывал основных стрелков? Их, кстати, и было двое. Сколько выстрелов ты слышал? Твой напарник говорит об одном, хотя Дронов получил двойное ранение – касательное и фатальное под ухо. О чем свидетельствуют две винтовки, обнаруженные на снайперской позиции.

– Как таковых выстрелов я не слышал. Стреляли из винтовок с глушителями. Я слышал характерный шлепок от попадания пули в стекло. Точно помню, что отверстие в стекле было одно. Тоже характерное. Такое получается при выстреле под прямым углом. Поэтому мы быстро определили огневую позицию снайперов. К тому же один из них засветился – вскочил на ноги после выстрела. От настоящего профессионала такого не дождешься, и я, когда бежал на перехват, думал, что засветился наблюдатель. Уже точно знал, что работала пара и встречу двоих. Теперь я понимаю, в чем дело. Эта снайперская пара отработала «в проводку», или «вдогонку». Сначала стреляет один, потом другой. Порой эффект от попадания пули в стекло невозможно предсказать. Вот первая пуля и отклонилась. Дронов получил касательное ранение, сказали вы?

– Да.

– А вторая положила его наглухо, – Гордеев закашлялся. – Спустя мгновение. Он даже не успел отреагировать на первый выстрел. – Вернемся к предыдущему вопросу. Я хотел выяснить про молодого, прикрывал ли он основных стрелков. Ты видел двоих, но мог быть и третий.

– Нет. – Гордеев с трудом подавил желание покачать головой. – Наоборот. Мне кажется, молодой и был основным стрелком. Профи. Он положил меня с первого же выстрела из мелкашки без плечевого упора, с расстояния тридцать метров. Он знал, что я на такой дистанции в него из автомата не попаду. Действовал хладнокровно. Когда нажимал на спусковой крючок, над его головой свистели автоматные пули. А он стрелял в меня на опережение. Я как раз «подсаживался», чтобы укрыться за старшим террористом. И уже в тот момент знал, что он достанет меня. Вот сейчас могу точно назвать его оружие: снайперская винтовка «СВ-99».

– Сказано твердо. Почему, интересно?

– Я заметил, как он перезаряжал оружие. Короткий ход затвора. Как объяснить? Отвод затвора производится не поворотом и скользящим перемещением в заднее положение, а прямым движением. Как говорится, потянул на себя и готово. Перезарядка очень быстрая, поэтому стрелок сразу же достал меня и во второй раз. Короткая серия. Он даже не изменил положения. Как в биатлоне.

– Как в биатлоне? Любопытно. – Терехин черкнул на бумаге: «биатлон» и дважды подчеркнул. Нашел повод, чтобы подколоть дважды раненного телохранителя: – А лыж на твоем биатлонисте не было? Шучу. Значит, на твой взгляд, это была хорошо сработанная пара.

– Да. Они понимали друг друга с полуслова. Основной стрелок крикнул: «На землю!» Его напарник тут же повалился в сторону. И сразу же прозвучал второй выстрел. Больше я ничего не помню. Хотя не мог сразу отключиться. Провал. Но минут пять я точно был в сознании.

Терехин задал еще несколько вопросов, пока наконец ему не напомнили, что время истекло. Он пожал руку Гордееву чуть повыше локтя и подбодрил кивком: «Выздоравливай».

* * *

В данное время Николай выбрал для себя пассивную роль наблюдателя, отдав инициативу своему младшему товарищу – тридцатилетнему майору Вадиму Соловьеву. Человеку вспыльчивому, что пока было на руку оперативной группе полковника Терехина.

Одетый в рубашку с закатанными рукавами, с оперативной кобурой под мышкой, Соловьев вымотался за последние два часа, взмок и напирал, отчаявшись получить правдивые показания, переубедить инструктора. Любимым словом Вадима было «твердолобый», и он оперировал им как тараном.

Он сидел на краю своего рабочего стола. Правая нога, как маятник, отмеряла терпение майора ФСБ, и оно с каждым махом подходило к неминуемому концу.