Текст книги "Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия"

Добрый старик Максимий уже давным-давно сидел за большим столом с очень значительным выражением на высохшем бритом лице. Блестящий бронзовый нагрудник с выдавленным оскаленным львом, который он не снимал даже в самую сильную жару, внушительно сверкал.

Я почтительно приблизилась к нашему кадровику, почтительно поклонилась и почтительно развернула постоянный пропуск. Его неторопливо взяли двумя корявыми пальцами левой руки, поднесли вплотную к глазам и тщательнейшим образом сравнили нарисованный полицейским художником мой портрет с оригиналом. Сходство было полнейшее, и, тем не менее, бдительный старик Максимий неодобрительно поморщился и попытался назидательно распрямить свой указательный перст руки правой. С большим трудом ему это почти удалось.

– Злоупотребляете, барышня, косметикой! – традиционное несправедливое замечание было озвучено отлично поставленным командирским баритоном, мощную густоту которого не ослабили годы. – А ведь ваш покойный отец такого не одобрил бы! Как старинный друг вашей семьи я просто обязан деликатно намекнуть…

Дальнейшие нравоучительные намеки я привычно пропускала мимо ушей, хотя не забывала время от времени качать головой в согласительном смысле. По правде говоря, никакой дружбы между нашими семьями никогда не было да и быть не могло по вполне очевидной причине социального неравенства. Если мой отец был рядовым садовником в одном из поместий Гая Мария (увы, далеко не в Байях!), то Максимий в свое время возглавлял первую смену ночной охраны в знаменитом римском дворце «Спасителя Отечества». Его строгая преданность ответственному делу понравилась и аристократу Луцию Корнелию Сулле, когда тот, разгромив силы демократов, на короткое время пришел к власти. Максимию сохранили и жизнь, и даже пост при конфискованной недвижимости. После неосторожного отъезда Суллы на войну с Митридатом и очередного захвата Рима кровавым Марием, его великолепный дворец на главной площади оказался в полном порядке и, само собой, менять начальника охраны не было никакого смысла. Когда же из-за чрезмерного пьянства и последовавшей вслед за этим белой горячки плебейский диктатор скоропостижно скончался, а разгневанный Сулла вновь и навсегда овладел великим городом, Максимий счел за лучшее тихо и незаметно уйти в отставку с благопристойной формулировкой «…ввиду прогрессирующих хронических заболеваний общего и индивидуально-частного характера». Почти сразу же он поспешно отбыл в наш захолустный городок. Это спасло его и от страшной участи бывших сторонников Мария (свыше пяти тысяч их было перебито на Марсовом Поле), и от последовавших вслед за этим проскрипций. В результате оказалось, что прогресс болезни не всегда означает регресс жизни…

– …а в качестве положительного примера я посоветовал бы вам обратить внимание на безукоризненную внешность моей верной помощницы!

Я послушно перевела взгляд на соседний столик, за которым вразвалочку расположилась означенная верная помощница (в миру Лидия Астафия, кузина нашего городского наместника Квинта Самария Старшего). Вот как раз она и была разрисована не хуже самой распоследней портовой девки, но из-за хронического дефекта зрения, не иначе, добрый старик Максимий в упор этого не видел.

Лидия лениво ухмыльнулась, томно потянулась и вдруг коротким, точным движением выдернула мой пропуск из скрюченных пальцев кадровика. Небрежно перебросила его мне и громко сообщила:

– Анекдот в тему. Служанка из деревни советует госпоже-патрицианке: «Пейте по утрам свежее козье молоко, и у вас всегда будет замечательный цвет лица!» А та удивляется: «Так у меня же есть мидийские благовония, критская помада и пергамская пудра! К чему мне искусственное средство?»

Я сдержанно засмеялась. Старик Максимий остался непроницаем. Очевидно, ввиду хронически плохого слуха анекдот он попросту не расслышал.

Дважды грациозно изогнувшись в разные стороны, Лидия миновала узкий с поворотами проход и выплыла мне навстречу. Эффектная, фигуристая кобыла, лет на семь-восемь моложе меня и значительно ниже ростом. Это позволяло ей относиться ко мне вполне дружелюбно, с некоторым оттенком покровительства.

Я не возражала и даже порой сама ударялась в небольшой подхалимаж. Сейчас подобными знакомствами не бросаются…

Прошествовав мимо, госпожа помощница направилась на террасу. У самого входа она, не оборачиваясь, призывно махнула рукой. Изобразив на своем лице угодливую готовность, я торопливо засеменила следом.

Изящно опустившись на широкую скамью, обитую войлоком и мягкой выделанной кожей, Лидия закурила тонкую египетскую папируссу и, оставив золотой портсигар раскрытым, сделала предлагающий жест. Я слегка помедлила, надеясь услышать…

– Возьми две, – (ура, предположение оправдалось!) – Смена у тебя впереди длинная, еще успеешь надышаться своей жуткой отравы.

Что верно, то верно. Мои «Легионерские» даже не все ремонтники употребляют – и слишком крепкие, и чересчур вонючие. Однако же дешевле их нет, а моя заработная плата не идет ни в какое сравнение с официальными доходами прочих обитателей Учреждения. Ещё меньше получают лишь аппаратчицы из отопительного центра, но ненамного. Если по четвертому разряду, то почти неотличимо.

Щелкнув простенькой кремниевой зажигалкой, я сделала продолжительную затяжку, с наслаждением вдохнув изысканный восточный аромат с берегов Нила. Вот интересно, и почему это всё самое лучшее производится непременно за границей? Когда блистательный Египет входил в состав нашей Империи, то его потребительские товары не слишком превосходили подобную же продукцию малокультурных обитателей далекой западной Аквитании. А стоило только отделиться – и пожалуйста, налицо непревзойденное качество! Не хуже, чем в самом богатейшем и цивилизованном Триполитанском царстве.

Да, удивительное понятие «суверенитет». Всем почему-то с ним хорошо, кроме нас…

Я украдкой глянула на часики (до начала смены оставалось еще двадцать минут), а когда снова перевела взор на Лидию, то к несказанному своему удивлению обнаружила, что мне протягивают цилиндрический колпачок, наполненный густой алой жидкостью. Я, разумеется, с благодарностью приняла, принюхалась, испробовала – о, элитный боспорский вишневый ликер был просто великолепен!

Несомненно, его владелица придерживалась точно такого же мнения, ибо не отрывалась от горлышка своей серебряной фляжки секунд пять.

Надо же, совершенно ничего не боится. И не стесняется. А напрасно – если слухи дойдут до ее вспыльчивого кузена-наместника, то… Хотя истинные их отношения мне неизвестны. Говорят, что он, будучи давним сторонником демократов, собирается в своей провинции вновь дать ход старому закону «О тунеядстве» и именно вследствие этого обязал свою бездельничавшую сестрицу поступить на службу. Та неохотно подчинилась, но, явившись без опоздания утром на работу, до самого вечера продолжала принципиально бездельничать. Понятие «скука» ей было неведомо – невозмутимая Лидия могла часами и без малейшего неудовольствия созерцать малоинтересный пейзажик за окном своего КПП (плотное каре овально подстриженных невысоких тополей и трехэтажный мраморный ромб Учреждения внутри него).

– Заметила, как нервничает милейший Максимий? – с усмешкой спросила Лидия, плотно закрывая флягу и пряча ее под хитоном. – Многословным стал, аж оторопь берет! Тому есть причины. Мой братец недавно обмолвился, что Нулевые Отделы скоро будут повсеместно ликвидированы.

– С ума можно сойти! Неужели это правда?

– Очень на нее похоже. Сама понимаешь, подобная перспектива братцу поперек горла, но Рим настаивает.

– Ну, если ниточки тянутся в Вечный Город, тогда… Постой, а как же бдительность?

– А нормально. Стратегическая оборонная концепция давно кардинально пересмотрена. Триполитания больше не является нашим внешним врагом №1, так что шпиономании конец. А для защиты от внутренних этрусских сепаратистов и фракийских террористов, наверное, охрану увеличат. Хотя кому мы в нашем-то захолустье нужны?

– Не скажи. А военное предприятие – в лесу, за оврагом?

– Так оно же практически полностью разворовано! А то, что от него осталось, не сегодня-завтра продадут оборотистым германцам. Взамен они обещают спонсировать очередную избирательную кампанию… ну, сама понимаешь.

Я обдумала услышанные новости. В принципе, германцы как хозяева лучше, чем местные неповоротливые тугодумы. Зарплату наверняка прибавят… Хотя, могут и поувольнять всех к Аидовой бабушке, если не понравятся.

Лидия искоса наблюдала за мной, иронически скривив густо намазанные губки. Затем шумно вздохнула:

– О, великий Юпитер, в какой же глухомани мы живем! Где-нибудь в Афинах или даже в Сиракузах на подобной информации я могла бы недурно заработать, а тут это всего лишь очередная сплетня. Уезжать отсюда надо. И чем дальше на Юг, тем лучше.

Да-а-аа… Если уж королевы вслух об этом рассуждают, то нам, пешкам, тоже позволительно.

Набравшись храбрости, я заявила:

– Полностью с тобой согласна. И вчера отослала документы на очередной розыгрыш «Изумрудного Билета».

В своем родном трудовом коллективе я на подобное признание не решилась бы. Мигом подсидят – для какого-нибудь родственника, хорошего знакомого… И в результате очень даже можно ничего не выиграть, а вот работы лишиться. Недаром наш непосредственный начальник Григорий Саблюний по прозвищу «Скучный» при случае не забывает язвительно напомнить: «Кого порядки не устраивают – извольте увольняться. На ваши места большая очередь желающих!»

Это было правдой. Количество свободных предпринимателей с их «новейшей» философией риска и крупного заработка не шло ни в какое сравнение с огромной массой обывателей, желающих, как и прежде, тихо отсиживать работу за чисто символическую оплату.

Королева посмотрела на осмелевшую пешечку с чувством большого родового превосходства. Потом сожалеюще заметила:

– Это дилетантство, дорогая Грация. И шансы невелики, и перспективы сомнительные. Уезжать нужно через солидное замужество. Потом годик-другой присматриваешься; прикидываешь, что к чему, законы чужие изучаешь… Далее выгодный развод – и новая обеспеченная жизнь!

– Как просто… Нет, это не для меня. Однажды уже разводили – ничего хорошего. Сплошные унижения и убытки.

– Математику в гимнасии хорошо изучала? Да? Что-то не верится. При вынужденных расставаниях умные люди обычно аккуратно и внимательно делят, а вот тебя просто-напросто вычли. Со мной подобная пифагористика не прошла бы…

(Охотно верю).

– …и твоему подлому Воввию ни шиша существенного не досталось бы. Ну, разве что повседневный хитон да праздничная тога…

(А вот это вряд ли. У Воввия хватательные рефлексы тоже были отлично развиты).

– …и ранняя седина на висках. Между прочим, ты что-то не торопишься найти ему замену! Временную, естественно.

Разговор, как водится, свернул на мужчин, и это позволило мне немножко развлечь Их Величество. В качестве благодарности за угощение.

Лидия смотрела мои порнографические папирусы поначалу с некоторым интересом. Затем с удивлением спросила:

– Неужели подобное убожество пользуется спросом? Откуда они пришли… ах, из Иллирии! Конечно, там про культуру секса ни слухом, ни духом. Испокон веков Венеру с Афродитой путали. На парней еще смотреть можно, а уж девки! Шлюхи четырехгрошовые, не дороже. Хотя бы гетер позировать пригласили.

– Гетеры любят хороший гонорар. А так дешево и сердито…

– …и поразительно однообразно. Уже на третьей минуте даже вполне естественное желание мастурбировать пропадает. Кстати, ты заметила, как неприятно выглядит вблизи обнаженное человеческое тело? Сплошная грубая физиология – никакой тайны и очарования. Одним словом, для юных прыщавых акселератов и для тех, у кого возрастные проблемы с исполнением супружеских обязанностей.

– Последние три слова такую скуку навевают!

– Согласна, – Лидия весело рассмеялась и резко поднялась. – Однако все претензии здесь исключительно к противоположному полу, сколь сильному, столь же и недальновидному. Мужчины упорно ленятся смолоду следить за собой, а потом простодушно удивляются: почему из-за брюха кончика не видно, да отчего он не стоит дольше несчастных двадцати секунд… Ты не опоздаешь?

Теперь уже открыто глянув на часы, я в притворном ужасе схватилась за голову и лихо перепрыгнула через ограждение террасы.

Пробежав с внешней западной стороны тополиного четырехугольника десяток-другой метров вприпрыжку, мои тренированные ноги перешли на нормальный шаг. Идти предстояло недалеко. Слева на расстоянии взмаха руки ровными параллельными рядами серебрились проволочные линии последнего одиннадцатого заграждения; справа на точно такой же дистанции тихо шелестела запыленная зелень скрученной от жары древесной листвы. Изредка сквозь нее прямо мне в зрачок выстреливал стремительный снопик света, отраженный от начищенных доспехов очередного охранника Учреждения. Всего их было пятеро – по одному рядовому возле каждой из стен, и легионер в чине капрала возле самого входа.

На середине южной стороны колючая ограда расступалась, образуя широкий проход-спуск в поросший не менее колючим кустарником овраг, на дне которого и размещался мой отопительный комплекс. Так важно именовались два с половиной этажа мрачного здания, сложенного из грубого, неотесанного камня и железобетонных плит, и расположенный на его крыше гигантский бак для запаса химочищенной воды. Плюс высоченная труба из красного обожённого кирпича немного поодаль.

Осторожно спустившись по крутым, вытертым до блеска ступеням с опасными скруглениями в центре, я с независимым видом прошествовала мимо какого-то невзрачного парня, прохлаждавшегося на нашей импровизированной скамеечке (гладко обструганная доска, положенная на трубопровод горячей воды), миновала распахнутую дверь и сразу окунулась в атмосферу постоянного, ровного шума. Настолько привычную, что она уже воспринималась в качестве какого-то извращенного варианта тишины.

В крохотной операторской комнатке было немного прохладнее, чем в главном зале – градусов под тридцать, не больше. Половинка ночной смены в лице вольготно развалившейся на диване Наталии Вертении лениво поприветствовала меня взмахом обнаженной смуглой руки. Я ответила тем же и плюхнулась рядом.

– Знаешь, бабушка Меления начала меня доставать, – сообщила Наталия и добавила весьма неприличное определение для своей пожилой напарницы. – Вот уже второй раз подряд уходит по утрам на полчаса раньше положенного, представляешь? Ей, видите ли, по хозяйству надо! Я, конечно, промолчала, но в самый последний-распоследний!

– Полностью с тобой согласна, – я лицемерно закивала головой, а затем добавила: – Однако её понять можно. Зять неожиданно умер, дочь без работы, три малолетних внука, и все постоянно болеют… Вот и приходится вертеться, как белке в колесе!

– Она больше похожа на большую, поседевшую мышь без хвоста, – сердито сказала Наталия и цыкнула зубом. – Постоянно в движении и чем-то шуршит… А ей следовало бы вести себя потише во всех смыслах. Слухи о грядущих массовых сокращениях пенсионеров теперь уже не просто «ля-ля»!

– Напрасно на это надеешься. Работящие старички и старушки сейчас выгодны любому начальству. И в плебейских волнениях не участвуют, и взносы в «фонд Запаса» послушно отчисляют. И в случае задержек с заработной платой не возмущаются, а продолжают вкалывать и вкалывать.

– Конечно! Отчего бы и не потрудиться авансом, если имеется стойкая финансовая поддержка в виде пенсии? А вот как мне прожить одной с несовершеннолетним сыном на эти жалкие сестерции? – фыркнула Наталия и возмущенно потрясла своей внушительной сумой из кожи африканского носорога, которая незамедлительно мелко и сиротливо задребезжала. – Моя мамаша, между прочим, тоже хорошим здоровьем не отличается! Ну а я и подавно. А у моего Валерианчика, заметь, переходный возраст! Ему усиленное питание требуется! Мясо, окорока и сливки! Каждый день! А иногда и ночью встает пожра… перекусить. Как я ему такой рацион обеспечу?

Я мысленно представила свою недавнюю встречу с её Валерианчиком (невоспитанный пятнадцатилетний шалопай около двух метров в высоту и столько же в размахе крыльев); вспомнила его двусмысленные шуточки и развязные приставания и очень даже засомневалась в необходимости упомянутой форсированной кормежки. Ему больше подошла бы длительная овощная диета. Или же в качестве альтернативы ежедневные работы в загородных каменоломнях вместе с общественными рабами.

– Старикашек и старушенций с насиженных, теплых рабочих местечек надо как можно скорее гнать под зад пинками, пинками! – грозно объявила Наталия Вертения и воинственно грохнула «носорогом» по столу, целя в громадную черную муху, некстати начавшую прихорашиваться. Удостоверившись, что попала, она небрежно смахнула бренные останки прямо мне на колени, а суму деловито вытерла о диванное покрывало. Глянула – скривила губы, плюнула на кожу и принялась ею снова усиленно возить по дивану. Вторично ознакомилась с результатом и удовлетворенно причмокнула. Продолжила:

– А сэкономленные таким образом денежки частично отдать мне… нам! В качестве компенсации за переработку. Такое ведь уже было?

– О, Натали, очень давно! Доплата за одиночную работу составляла пятьдесят процентов от ставки. Потом снизили до тридцати. Потом до десяти. Потом переработку запретили вовсе.

– И напрасно! Я и одна-одинешенька прекрасно управляюсь! От бабушки Мелении никакого толку, ты же хорошо это знаешь!

Я отлично знала, что в действительности всё обстояло как раз наоборот, но поправлять разгоряченную в своем праведном гневе Наталию, естественно, не стала. Как и напоминать очевидную истину: когда у нас порядок, то и одному смотрящему, по сути, делать нечего, а вот в случае аварии иногда и впятером можно не справиться. Правда, аврал случается редко, но…

– …но ведь туповатое начальство разве переубедишь? Погоди, вот кто-нибудь из наших склеротиков «хлопнет» как следует, тогда наверху зачешутся, да поздно будет!

И такое происходило. Лет пять назад, когда несносной обличительницы здесь и в помине не было. Причем не просто «хлопнули», а, выражаясь тем же самым жаргоном операторов, «раздели установку до ребрышек». Правда, сделал это не хилый пенсионер, а здоровенный вольноотпущенник в самом расцвете лет, из самнитов. И причина скрывалась не в возрастном склерозе, а в так называемом «натуральном греческом» крепостью градусов под шестьдесят, коего было откушано на ночь глядя явно сверх меры…

– Если уж мечтать, так ни в чём себе не отказывать! – усмехнулась я. – Тогда не мешало бы еще и перестроить режим нашей работы. Сутки через трое куда выгоднее, чем двенадцатичасовые смены по скользящему графику!

– Разумеется! – важно согласилась Наталия и, наконец, встала. – К примеру, я вот честно отпахала сегодняшнюю ночку, притомилась ужасно и теперь вместо плодотворного использования дневного времени вынуждена буду отсыпаться чуть ли не до вечера! С трудом поднимусь часиков в десять – это по римскому времени, а по-нашему, стало быть, в пять пополудни – отобедаю на один зубок, ибо вот уже полгода не чувствую никакого аппетита… Только-только начну заниматься хозяйством, как глядь – уже и полночь! Придется снова принимать привычное горизонтальное положение, вот один выходной день, считай, и потерян. Безобразие!

– Насчет «привычного горизонтального» подмечено страсть как верно! – (эта ехидная фраза прозвучала со стороны двери). – Кстати, ты по-прежнему отдаешься многочисленным любовникам исключительно лежа на спинке или для разнообразия иногда переваливаешься на бочок? Рекомендую!

Мне, как и слегка покрасневшей Вертении, не было нужды поворачивать голову, дабы удостовериться, что у входа, занимая своей мощной, неохватной фигурой весь дверной проём и еще прилично сверх того, стоит моя аппаратчица мавританка Шурейра – ее, как обычно, выдавала крутая смесь невообразимых косметических ароматов, среди которых явственно выделялся резкий запах трехзвездочного мавританского коньяка. Дешевая подделка, между прочим.

– Не твое собачье дело, дура невоспитанная! – с достоинством ответила Наталия и показала язык. Не решившись, однако, после грубого замечания идти на возможный физический контакт с загородившей ей дорогу Шурейрой, она ловко выскользнула из комнатки через боковое окошко. Затем снова показалась в нём, перегнулась через подоконник и подхватила свою суму. Выпрямилась и громко оставила за собой два последних слова. Они, естественно, предназначалось для мавританки и были такими:

– Извращенка черномазая!

Беззлобно фыркнув, Шурейра бочком-бочком протиснулась в помещение и очень осторожно присела на краешек дивана. Послышался истерический скрип и треск, сиденье ощутимо перекосилось.

– Моя Шушечка сегодня воинственно настроена! – весело заметила я, быстро возвращая ей порно-папирусы. – А с чего бы это?

– Семейные неурядицы, – ответила аппаратчица и раскатисто вздохнула. – Кстати, они косвенно и тебя касаются.

– О! И в какой степени?

– Зависит от настроения. Скажи, чего тебе сейчас больше хочется: покоя или перемен?

Я с подозрением вгляделась в черную, блестящую физиономию Шурейры, очень похожую на пустотелую карнавальную тыкву, которую щедро вымазали ваксой, и неопределенно повела плечиками:

– Зависит от дополнительных факторов. Если покоя, то при условии его периодических модуляций, а что касается перемен – только при положительной вариативности…

– Не умничай, душечка, – хмыкнула Шурейра и уселась поосновательнее, вследствие чего я плавно съехала к ее крутому бедру. – Не забывай, что твоя сослуживица гимнасиев не кончала, и, между прочим, ее здоровью это пошло на пользу!

– Не здоровью, а исключительно здоровому аппетиту, – возразила я, тщетно пытаясь отодвинуться от горячего Шушечкиного бедра на прежнее расстояние. – Что весьма спорное достоинство! Ты же работаешь, главным образом, для услады собственного ненасытного брюха! Точь-в-точь, как наш спец по соединениям и разъединениям… Кстати, вот и он.

Розовый утренний свет в окне померк: вместо него в течение нескольких секунд мы могли лицезреть только великанский живот спеца нашего, Самсония Сычия. Живот внушительно колыхнулся и, прогудев обычное: «Приветик, цыпочки!», неспешно поплыл дальше по коридору. Шурейра с уважением глянула ему вслед.

– Мужчина в моем вкусе! – сообщила она и томно потянулась. – Жаль, что женат, а не то я его соблазнила бы со всеми дальнейшими последствиями… Сомневаешься?

– Сомневаюсь. Тоже мне обольстительница нашлась – в сорок с лишним годочков! Вот у молодой твоей сводной сестрички это наверняка получится.

– Еще как! Вчера выяснилось, что Полиния на пятом месяце, к чему ее супруг господин Марк Гальваний не имеет ни малейшего отношения, ибо уже свыше полугода прохлаждается в Британике на предмет возобновления торговых операций по линии филиала парфянского ростовщического дома «Наследники Марка Красса». Вот та самая семейная неурядица, которая затрагивает нас обеих.

– Значит… значит, Пышечка ушла в декрет? Причем значительно раньше времени? И я осталась без напарницы?!

– Догадалась с первой попытки. Хлопот тебе, конечно, прибавится, зато немного подзаработаешь.

Я прикусила губку и в некоторой растерянности принялась созерцать замысловатую Шушечкину прическу, состоявшую из множества мелких косичек. Не то, чтобы я боялась работать одной, но вот захочет ли наш Скучный Король ходатайствовать насчет длительных сверхурочных для своей строптивой пешки? А без его личной просьбы бухгалтерия Учреждения может не утвердить. Не те времена.

Но и Полиния хороша! Могла бы заранее предупредить. Сколько я за нее работала, сколько покрывала частые отлучки! И… и не замечала никаких особых перемен в ее фигуре. Правда, она всегда носила бесформенную одежду размера на два больше. И вообще – лентяйка и грязнуля…

От нервного переживания мой правый бок привычно заныл-заёкал, и пришлось его крепко зажать рукой. Это заметили и участливо спросили:

– Опять аппендикс беспокоит? Давно пора вырезать. Хронический же!

– Еще чего! Меня и так мало. Поболит и перестанет… Не впервой.

Не желая отвлекать порядком озадаченную пешечку от вполне понятных раздумий, Шурейра отвернулась, сгребла со стола переговорный аппарат и, перетащив его к себе на колени, принялась зычно вызывать диспетчерскую. Дождавшись ответа, она потребовала скорейшего соединения с лабораторией, а когда соединилась, то немедленно затеяла крикливую перепалку насчет каких-то недопоставленных реактивов. Лаборантка тоже отличалась отменными голосовыми данными, и у меня сразу же зазвенело в ушах. Тихонько поднявшись, я бегло просмотрела длиннющий свиток сдачи смен, расписалась и направилась в женскую раздевалку.

Облачившись в рабочий халатик и стоптанные сандалии, я присела на широкую скамью и с наслаждением ощутила жгучее прикосновение к старому гладкому мрамору. Он, как и полуподвальные каменные своды, еще хранил восхитительную ночную прохладу – уходить отсюда не хотелось. Из глубины платяного шкафчика на меня смотрела единственным уцелевшим глазом голова неизвестной богини, недавно купленная мной в антикварной лавке – владелец утверждал, что раритет… Взгляд был мрачен и не сулил на сегодня ничего хорошего.

С трудом пересилив привычное желание вытянуться во весь рост, я вскочила, погасила светильник, вышла в коридор и, резво поднявшись на первый этаж, принялась осмысленно бегать по нему туда-сюда. Это называлось утренним осмотром оборудования.

В работе вот уже третий месяц находилась центральная отопительная установка номер два, и вначале следовало проверить именно ее. Чем я и занялась.

С первого взгляда всё выглядело вполне пристойно: обе смесительные горелки ровно и мощно шумели, чуть потише урчал воздуходув, похожий на огромную грязную улитку. Его колесо с лопастями, прикрытое ржавым кожухом, располагалось поодаль, возле западной стены. Она состояла сплошь из высоченных прямоугольных окон, впрочем, как и стена противоположная, восточная. Я побывала и там, проинспектировала трудившийся дымосос – как и следовало ожидать, направляющий аппарат периодически постукивал, но не слишком вызывающе. Ладно, скачем дальше!

По узкой, поскрипывающей лесенке мои ноги живо взлетели на верхнюю площадку установки, где по инструкции мне предстояло продуть уровнемерные стекла и испытать предохранительный клапан. Запихнув ладошки в плотные рукавички, я принялась вертеть вверх-вниз многочисленные краны, из-под которых немедленно с угрожающим шипением повалил пар и забрызгал крутой кипяток. Подождав несколько секунд, я вернула все рукоятки в первоначальное положение, всмотрелась и озабоченно покачала головой. Уровень в правом и левом стеклах оказался разным, и какое именно из них показывало правильно – неизвестно.

Нет, на моей работе все-таки лучше без надобности ничего не дергать и поменьше совершать резких движений. Стало быть, клапан трогать мы не будем, равно как и трехходовичок Главного Указателя Давления. А вдруг сорву? Или стрелочка на ноль потом не встанет? Инструкция инструкцией, но не стоит забывать и про печальную судьбу одной неосторожной мышки из басни Эзопа, которая так увлеклась рытьем запасных ходов из норки, что дорылась до кошки. И кроме того, не хочется лезть еще дальше, на верхний «барабан» (ух, и пекло же там!) Лучше продолжим осмотр внизу: меня ждут ПСУ и ПНУ…

Подающее Сетевое Устройство не вызывало никаких нареканий – знай себе крутится и гонит воду в сеть – а вот Первая Нагнетательная Установка откровенно хулиганила, что выражалось в отвратительном поведении сальников, которые почему-то возомнили себя горячими фонтанчиками. Быстренько разыскав в мастерской ключ на 17/19, я попыталась их подтянуть, но по неопытности не справилась и, чувствительно ошпарив локоть, с визгом отскочила к стене.

Ключик остался торчать на гаечке, совсем еще новые рукавички были испачканы отвратительной жирной смазкой, настроение заметно испортилось. И чего, спрашивается, я полезла не в свое дело? Как говорят в Триполитании, нам за это не платят…

Придется идти на поклон к господам ремонтникам, ничего не попишешь.

Миновав мастерскую и свернув в грязный коридор, я прошла мимо туалетов с надписью наверху белилами: «Где сядешь, там и слезешь»; потом двинулась налево в темноту, сделала несколько шагов на ощупь и уперлась в желанную дверь, заметить которую можно было лишь по слабому световому контуру. Машинально я постучала и только потом сообразила, что не следовало бы. Вздохнув, открыла, и…

– Афродиту вашу за ногу, то ж Грация! Тьфу! Ложная тревога.