Текст книги "Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия"

Тревожный инцидент отнял у нас довольно много времени, и пришлось перейти на быстрый шаг. Впрочем, это не мешало Грациэлле то и дело посматривать в мою сторону со все возрастающим женским интересом. Разумеется, она тоже заметила моего орла и, не исключено, хорошо представляла, кому и при каких обстоятельствах его накалывают. Надобно сегодня же воспользоваться дельным советом заботливого Максимия Луния и предупредить эту явную любительницу поболтать, посудачить и посплетничать, чтобы она не использовала меня в качестве главного действующего персонажа в своих традиционных бабских спектаклях под девизом: «А уж я та-а-а-кое узнала!» С обязательным внешним оформлением в виде закатанных к потолку, горящих от возбуждения глаз…

Вот только как практически это осуществить? Не станешь же дышать ей в ухо хриплым, заговорщицким шепотом: «О том, что с тобой работает ветеран боевых действий во Фракии, никому ни-ни!»

Тем более, что по официальным сообщениям Имперского Министерства Информации и Пропаганды никаких боев и не было. Изредка имели место незначительные стычки с отдельными бандформированиями (последнее словосочетание обычно пишется мелким шрифтом, а произносится невнятной скороговоркой).

Да, экс-ветеран и вице-инвалид в тридцать лет – и смех, и грех, честное слово. Но смешок грустный, а грех не мой.

Буквально через минутку-другую мне пришлось наглядно убедиться в том, что языковые возможности моей новой знакомой нуждаются в скорейшем ограничении. Завидев одуревшего от немилосердного дневного пекла толстого охранника, который сидел прямо на земле в позе террамарского каменного истукана, она возбужденно всплеснула руками и устремилась к нему. Я тревожно поискал глазами Кербоса, опасаясь непредсказуемой собачьей реакции, но его нигде не было видно.

Серьезный зверь. С чувством собственного достоинства. Не раб, не слуга, но компаньон, и никак не меньше. Такого просто приручить проблема, не говоря уже о дрессировке.

В странный городок нашей несчастной Империи забросила меня непредсказуемая Фортуна! Куда ни кинь взгляд – чуть ли не каждый личность в своем роде. Что на двух ногах, что на четырех. И сей неожиданный факт заставляет находиться в постоянном нервном напряжении. А это не есть хорошо, как говорят наши соседи германцы. Кстати, отсюда до их границы рукой подать. Что есть уже неплохо…

Ладно, в данный момент утешает и то, что хотя бы толстый сторож с длиннющей деревяшкой поперек собственного пуза, рассеянно внимающий заливистой Грациэллиной трескотне, весьма и весьма далек от высокоразвитого индивидуума. Обыкновенный тихий обыватель на службе – и слава Зевсу, что такие еще не перевелись. Сидит себе, бедняга, с растопыренными ногами, прислонившись прямо к колючему забору, да круглым щитом неуклюже обмахнуться пытается, отчего потеет еще больше…

О, могучий Арес, какой же идиот вручил стражу копье?! Что он им сможет сделать в случае опасности? Драться, как дубиной, на манер киликийских пастухов?

Грация расположилась перед ним на корточках, но и в этом положении была выше почти на голову. Ее никоим образом не устраивал пассивный слушатель – она то и дело пыталась расшевелить его воображение, толкая сложенным зонтиком, куда придется. Вялые попытки прикрыться все тем же щитом явно запаздывали.

Я подошел ближе.

– …и ты просто представить себе не можешь Агапий каково это было когда неожиданно втроем наскакивают из-за угла и внахаловку хватают а меня защитила собака и значит не зря я ее подкармливала больше года она как бросится как зарычит то есть наоборот или нет даже одновременно а потом Леонтиск скомандовал и Кербос прыгнул прямо на нож огромный такой нож с блестящим кривым лезвием который летел точнехонько мне в глаз но я вовремя уклонилась вправо или влево нет все-таки вправо но с небольшим наклоном назад…

Я аккуратно обошел «отклонившуюся назад» и, наклонившись вперед, предъявил охраннику в раскрытом виде свой новенький постоянный пропуск. Ни на секунду не закрывая рта, Грация тоже извлекла собственный документ в потрепанной кожаной обложке и суетливо захлопала им перед одутловатым лицом утомленного Агапия. Тот, очевидно, воспринял эти жесты в качестве обмахивающих и ответил слабой благодарной улыбкой.

Выждав с минутку, я тихонько потянул за резную ручку зонтика. Это не возымело ни малейшего эффекта. Тогда пришлось приложить определенные физические усилия, вследствие чего мне удалось-таки сначала придать Грациэлле почти вертикальное положение, а затем и заставить совершать мелкие поступательные движения. Правда, задом наперед, ибо она никак не хотела завершать свое эмоциональное повествование о наших боевых приключениях в овраге. И только, когда мы вступили в проход между рядами ржавеющей проволоки, и девушка потеряла своего подневольного слушателя из виду, она замолчала. Просто угасла на середине предложения.

Ее неудовольствия я, признаться, не уловил, да и сама пауза длилась всего лишь несколько неровных вдохов-выдохов, после чего информационное вещание возобновилось в полном объеме. К моменту спуска в котловину, где методично и безжалостно источал свой грохот и жар отопительный центр, я уже знал практически всё об особенностях функционирования устрашающего колючего заграждения, которое наглухо замыкало в гигантский пятимильный прямоугольник означенный наш центр, бюрократическое Учреждение с группой подсобных хозяйств и засекреченную базу, спрятавшуюся за оврагом в лесу. Однако, несмотря на рассказанные зловещим тоном всяко-разные ужасы о ядовитых шипах и лабиринтах-ловушках, подстерегавших неосторожных шпионов, мне как-то мало верилось во все эти страшилки. Даже в то, что они существовали в недалеком прошлом. Конечно, имперские военные в те благословенные годы не страдали от нехватки талантов – не стратегических, разумеется, а денежных – и все же одиннадцати железных линий, ощетинившихся грозными остриями, сверх головы хватало для надежной защиты от любой диверсионной группы. Да что я говорю – достаточно было бы и пяти.

Распахнутая настежь входная дверь не помогла сохранить привычную реальность: внешний мир перестал существовать, едва мои ноги вступили в крохотную прихожую – слева окошко в операторскую, справа рабочий зал. Вечерний свет исчез, словно бы начисто срезанный упавшим откуда-то сверху волшебным лезвием адамантового серпа богини Юноны, и восторжествовал зыбкий полумрак мрачного каменного помещения, созданный желтыми колышущимися огнями бесчисленных светильников. Он мощно и равномерно вибрировал, источая сухое дыхание афро-азиатских пустынь, но здесь сходство с пустотой и заканчивалось – первый, второй и третий залы на нижнем этаже были плотно заставлены работающими и резервными механизмами. Несмотря на впечатляющие масштабы помещений, меня не покидало не слишком приятное чувство, что я нахожусь в некоей фантастической коробке, доверху набитой детскими игровыми конструкциями типа «Сделай сам».

Вот только что за ребеночек будет в них играть? Уж наверняка какой-нибудь из потомков циклопа Полифема, не иначе. Во время вчерашней дневной смены, когда я вдоволь набегался взад-вперед, сливая и заполняя трассу под чутким руководством заботливой Грациэллы, мне нет-нет да и казалось, что стоит сделать всего лишь один неверный шаг – и кто-то невидимый, огромный, но не вполне разумный, моментально вплющит в пол своим великанским кулачищем бестолково мечущегося человечка. Под собственный жизнерадостный хохот…

Да-а, нудный многочасовой бег с препятствиями в замкнутом, душном пространстве тогда вымотал меня до последней степени. Грацию, кажется, тоже, хотя ее опыт помогал ограничиваться одним-двумя точными движениями там, где я тратил не меньше пяти. В иной обстановке оставалось только восхищаться, насколько красиво и экономично она работает, но вчера мне было не до восторгов – требовалось срочно «учиться и с архиусердием!», как когда-то провозгласил вождь сицилийских мятежников киликиец Клеон. Правда, уже немногие сейчас помнят, какую именно учебу бывший пастух и свирепый разбойник (а впоследствии влиятельный дружок самозванного царя Евна – лжепророка и шарлатана) имел ввиду. Канонический текст его истеричного призыва, выкрикнутого в нетрезвом виде перед в стельку пьяными соратниками в одной из грязных таверен, давно был кем-то стыдливо урезан до самой минимальной и неопределенной формы. Ну, а в своем первоначальном виде он требовал умений и навыков хладнокровно убивать интеллигентов, аристократов и конечно же богатых, независимо от пола и возраста. Голубая мечта палачей всех наций – способные ученики, естественно, нашлись в изобилии.

Кровавый бунтовщик и неудачливый строитель государства свободных рабов в городе Энна, израненным попавший в плен и (причуда Фортуны!) распятый на кресте – символе для многих кротости и смирения – пришел мне на ум явно не случайно. Когда я впервые приступил к работе, облаченный в тугой белоснежный халат и вычищенные сандалии, то уловил долгий взгляд одного из поддатых и расхлюстанных ремонтников, в котором читалось откровенное желание как-нибудь меня унасекомить. Кстати, оно не пропало и к концу смены, когда чистота и отглаженность моей спецодежды изрядно поубавились…

Вздохнув, я наконец соизволил войти сначала в зал, а затем и в крохотную комнатушку, где на диване уже вовсю ворковала троица операторов. Мое появление как раз совпало с финальной частью безостановочного словоизвержения Грациэллы – пожилая пара, которую мы должны были сменить, внимала ей с редкостной сосредоточенностью:

– …а собака рычит и мечется туда-сюда нет я же сказала что не моя и не Леонтиска а вот и он значит может подтвердить Лео правда ведь что Кербоса ты не встречал до сегодняшнего дня ну видите кивнул и нет никаких причин нам не доверять хотя вообще-то ему известны специфические собачьи команды ты оцени это бабушка Валия сама ведь держишь кобеля…

Стараясь не обращать внимания на дедушку Никития, слегка покрасневшего от последних слов, я поставил свою подпись в свитке смен и тихонько удалился в раздевалку. Что ж, если «Лео», то вполне можно переходить на «ты».

Из выделенного мне ветхого шкафчика с задней дырявой стенкой я осторожно вытянул свой видавший виды походный баул, раскрыл его и с сомнением стал разглядывать запасной белый халат. В принципе, на ночь глядя можно одеть что-нибудь попроще – все равно красоваться не перед кем. Да и Грация как-то подозрительно косилась на мой явно непривычный для сих мест ослепительный наряд…

Я невесело усмехнулся и решительно начал переодеваться во все чистое. Вот, кажется, дожил… уже оправдания своим слабостям подыскиваю. Так недолго опуститься и до ношения несвежего белья – никто же не увидит и не узнает!

Выйдя в коридор, я огляделся. Освещение в этой периферийной части здания существенно отличалось от центральной и отнюдь не в лучшую сторону. Многие светильники не горели; в остальных и колпаки были закопченными, и надежность никуда не годилась. А в грязном закутке у туалетов вообще обитало царство подземного мрака, и лишь совершенно не выносимая, тошнотворная вонь, вполне достойная самих Авгиевых конюшен, указывала на то, что я проходил как раз мимо мужской кабинки.

После длительной задержки дыхания я рискнул вдохнуть всей грудью относительно свежий воздух со слегка ослабевшим привкусом мочевины и вдруг на несколько мгновений ощутил себя словно вне этого времени и пространства. Будто вновь окунулся в жутковатую атмосферу горного лагеря Фредр-эд-Гейбр. Хотя, помнится, в те дни я отзывался обо всем, что с ним было связано, с помощью отборнейшей нецензурной лексики. Разумеется, мысленно – в крайнем случае, очень тихим шепотом. Фракийцы ведь отлично разумели по-ромейски (да и какой народ Империи не понимал нашу знаменитую ругань?), а вот обратный вариант был редкостным исключением, под которое я, увы, не подпадал. Знание внутренних языков в нашей семье не приветствовалось, в отличие от внешних – например, британского, германского или диалектов знаменитой Триполитании.

Ах, если бы их прилежно изучали еще и воинственные горцы! А заодно и передовую культуру. И моднейшее иудейское учение, призывающее к соблюдению строгой чётности пощечин, когда тебя начинают хлестать по морде…

Соответствующие воспоминания – они от схожей обстановки. Угрюмые, скособоченные каменные стены, тупички и закоулки, повсюду сырая полутьма и нечистоты. И сквозняки, сквозняки, сквозняки… Издревле знакомое дыхание барачной зоны; состояние родное, почти естественное. Да и проволочка рядом имеется, и часовые. Вышек с лучниками вот только нет, что создает ощущение непорядка. Даже определенного дискомфорта.

Тоскливо мне как-то стало. Не таким я себе представлял современный отопительный центр да еще с дополнительными промышленными функциями. Миновало лишь три года, как пришла в упадок Империя, а тут разруха столетняя.

Но ведь это же бывший армейский объект! Или я ошибаюсь? Надо будет подробнее расспросить всезнающую Грациэллу.

Случайно сделав лишний поворот, я очутился перед главной лестницей, ведущей на второй этаж. Ее главенство относительно других подобных же подъемных устройств выражалось отнюдь не в центральном местоположении, а в основательности конструкции, составленной из тяжеленных цельнокаменных плит. Пусть и не слишком хорошо пригнанных, но оставлявших впечатление ужасающей надежности. Чего никак нельзя было сказать о прочих игривых и вертлявых лесенках, небрежно сляпанных из тонкого, гнущегося железа. По ним-то и просто передвигаться было не слишком безопасно, не говоря уже о беге. А бегать в вертикальном направлении приходилось довольно часто.

Проход, открывшийся в конце верхней лестничной площадки, напоминал, скорее, лаз, чем нормальный дверной просвет, а повисший на одной петле изодранный лист текстурированной фанеры походил на дверь еще в меньшей степени. Справа находилась резиденция нашего Короля (уютный кабинет с большим, светлым окном на восточной стороне и добротной «лукулловской» мебелью); далее располагались лаборантская и комната наладчиков, причем последняя была не только заперта, но и самовольно опечатана. «Пятачок» возле королевских апартаментов освещался прекрасно, и на сургуче мне хорошо был виден четкий оттиск саламандры с дешевого перстня Василийса Ляптия, ответственного за наладку приборов. И уж совсем не требовалось напрягать зрение, чтобы заметить блестящий новенький замок, намертво закрывавший путь в так называемую «служебную» – маленькое помещение, где операторы, выражаясь армейским языком, принимали пищу и отдыхали. Первое – совершенно официально, второе – нет, ибо кто же разрешит такую вольность, как отдых на работе? Однако не так давно Король нагло и бесцеремонно превратил общую служебную в личную кладовую, несмотря на многочисленные протесты негодующего персонала. Особенно возмущалась как раз Грациэлла, которая теперь была вынуждена вместе со всеми кемарить в раздевалке на узеньком топчане, где ей не удавалось вытянуться во весь рост даже по диагонали. «Приходится подставлять в уголочек табуреточку, – горячо жаловалась она мне, дергая за рукав, – а у табуреточки ножки разные и гулко постукивают при каждом резком движении. Так неудобно, так неудобно!»

Помнится, я выразил осторожное сомнение по поводу целесообразности дневного или ночного сна на столь ответственной работе – и сразу же утонул в энергичных Грациэллиных словоизлияниях: «Ах, наоборот, напротив, совсем не так! Не спать во время смены хуже, не спать опаснее! Знаю, это звучит парадоксально, но вот смотрите, какую я могу нарисовать тревожную картиночку: предположим, сейчас четыре утра, самые трудные минутки, ибо незаметно подкравшийся сон уже одолевает утомленную нервную систему. Мы сидим рядышком в операторской и то и дело клюём носами. А ведь стоит только одному зевнуть, как второй незаметно для себя начинает засыпать. И вдруг – у-уу-ууу! – ревет сигнализация! Нет, я-то пищу, а она орет оглушительно. Ужас, представляете? Мы судорожно вскакиваем и вываливаемся в зал, столкнувшись лбами в узких дверях. Или не так: вы угодите своей макушкой мне в ухо, я ведь немного повыше… Дальше возникает суматоха: я, спотыкаясь, скачу в щитовую, а вы, сломя голову, несетесь к „отопустику“ – ну, так мы в шутку называем отопительную установку. А сирена вс ё воет… Если произошло отклонение уровня, то в вашем распоряжении девять секунд, чтобы успеть снять защиту и предотвратить нежелательную остановку, которая будет обязательно зафиксирована контрольным самописцем, а утром замечена Королем со всеми вытекающими отсюда неприятными разборками; если же был резкий скачок разрежения, то всего три. Раз, два – щелк! Впрочем, тогда уже ничего не предотвратишь. А сирена продолжает вопить… Однако, предположим, нам повезло: мы случайно упустили лишь ма-а-аленькую перепиточку. В паропровод вода не успела попасть, гидроудара не случилось, и вообще ничего страшного не произошло. Вы скоренько-скоренько приоткрываете сгоночку, чтобы сбросить лишнюю воду в бак-накопитель, и тоже устремляетесь к щитовой, где меня уже нет – я уже наверху и с пристрастием проверяю горюче-смесительно-распределительный пункт на предмет чего-нибудь нехорошего. А сирена продолжает надрываться что есть мочи… Тем временем вы замечаете, как ярко на одном из щитов мигает надпись „Давление пара в накопителе низко!“ и, естественно, от души этого самого пара добавляете. Не зная, не ведая, что минуту назад и от моей души было щедро добавлено! А я, в свою очередь, пробегая по верхним переходам мимо „отопустика“, вижу перепитку и впопыхах разворачиваю сгонку, что называется, на всю. Вволю наоравшись, вредная сирена, наконец, затыкается. А может и нет, если у Ляптия опять заели контакты. После этого мы, взмыленные и уставшие, вновь мешая друг дружке, вталкиваемся в свою комнатушку и без сил валимся на диванчик, дабы перевести дух. И едва его слегка перевели, как сигналка начинает голосить по-новому – ужас, ужас!! Беготня возобновляется, только теперь имеем „Давление пара высоко!“ и упуск воды, что гораздо опаснее! А все почему? А потому, что мы случайно продублировали свои действия. Из-за того, что оба были спросонья! А вот если бы один спал, а второй бдил, уже выспавшийся и свеженький, такого не случилось бы. И правильно, когда операторы делят ночную смену на две части…»

Я понимал, что оправдание можно отыскать для чего угодно (особенно, если речь идет о собственных удобствах), но вынужден был признать наличие определенного резона в сверхскоростном сообщении моей фантастически эмоциональной партнерши. Что и подтвердил принципиально кратчайшим ответом: «Угу…» Грациэлла тут же сделала практические выводы из моего осторожного согласия и ласково поинтересовалась, в какую именно половину ночи мне предпочтительнее отдыхать: до трех или после?

Немножко поразмыслив и взвесив все «за» и «контра», я высказал желание бодрствовать первым, однако с чисто женским коварством меня радостно известили, что решение по сему поводу уже принято, и будет как раз наоборот. Аргументация оказалась безукоризненной: поскольку около полуночи отопительный центр приходится переводить на ночной режим функционирования, то это проще и удобнее выполнить более опытному работнику.

Да, уж в этом-то сомневаться не приходилось. В смысле опыта мы не соперники.

Выйдя из уютного окружения ведомственных комнат, я попал в рабочую область второго этажа, где на меня дохнуло таким раскаленным сухим воздухом, что вполне было сопоставимо с атмосферой знаменитых саун викингов. Этот эффект создавала толстенная труба главного паропровода, замыкавшая в гигантский прямоугольник весь этаж вкупе с блестящими бочонками четырех скоростных водоподогревателей. Из них в данный момент работал только один, но центральные задвижки остальных даже в наглухо закрытом и предельно затянутом состоянии пропускали пар самым бессовестным образом, чем лишь без толку нагревали свой собственный металл и окружающее пространство. Впрочем, вопрос об отсутствии совести следовало адресовать не им, бездушным и бессловесным, а нерадивым и слишком уж развязным господам ремонтникам.

К сожалению, наших невоспитанных сцапиенсов нормальным образом приучить к порядку невозможно в принципе. А посему нет-нет да и накатывает ностальгическая тоска по отнюдь не демократическим, но очень действенным методам управления народным хозяйством из арсенала крутых правителей. Мария, Суллы или даже легендарного Кориолана – без разницы. Главное, что вызванные работником «Нулевого Отдела» легионеры во главе с декурионом, наделенным особыми полномочиями, замечательно тонизировали ослабевшую внутреннюю дисциплину любого отдельно взятого предприятия. «На устранение неполадок вам дается минимум времени – по исполнении доложить!» И сразу же всё необходимое для ремонта находилось: лишние рабочие руки, знания и умения, дефицитнейшие запчасти… Работенка делалась быстро и аккуратно. Даже Гермесу предварительно воздавать хвалу забывали. И потом не вспоминали.

Увы, у этой проверенной веками системы был один серьезнейший недостаток, а именно: далеко не у всякого декуриона хватало здравого смысла адекватно оценить обстановку и не провозглашать безоговорочное решение сложных проблем за полчаса, если реального времени требовалось раз в десять больше. В подобных случаях упомянутое мной лекарство оказывалось куда хуже самой болезни.

О великие Боги, мой слабый разум отказывается понимать дикие парадоксы человеческого мышления – как обывательского, так и державного! Порядок в Империи нетрудно обеспечить, расставив виселицы на главных площадях городов и вдоль магистральных дорог, но разве это выход для людей цивилизованных или поставивших перед собой цель таковыми стать? Они предпочли бы видеть в присутственных местах цветочные клумбы и ощущать запах роз и магнолий, а не гниющей человечины. Но вся беда в том, что если не разместить вооруженной охраны возле упомянутых цветников, то их очень скоро безнадежно оборвут, вытопчут и загадят – порядок сих варварских действий может быть произвольным. И получается, что в нынешнем обществе при ослабленном контроле со стороны начальства всё Прекрасное и Возвышенное имеет право на существование лишь с орнаментом из дерьма. Или с внушительной кучей оного посередине. А посему, когда приходится выбирать между загаженной эстетикой и политикой «пеньковых галстуков» для безнадежных человекоподобных уродов, то любому правителю выгоднее, разумеется, последнее. Хотя бы из соображений дешевизны.

Вот только установить разумные пропорции в классической формуле «зло за зло» никому еще не удавалось. Перехлест со стороны власть предержащих всегда бывал таким, что рано или поздно сторуким Бриареем-гекатонхейром из тартара вздымался очередной бунт ромейской черни – столь же беспощадный и дурной, как и кровавые разгулы скифской вольницы.

Поскольку обе реальности как по отдельности, так и вместе не решают поставленной проблемы «свобода versus ответственность», то необходимо изменить устрашающий компонент, сделав его, в некотором роде, почти что иллюзорным. Но именно «почти»! Тень от замаскированой виселицы, время от времени падающая на изысканную клумбу, – ничего лучшего для нашей эпохи не придумаешь.