Текст книги "Хозяин"

Глава 25

Они уже не могли бурно радоваться. Все многочисленное войско, все многие тысячи бойцов, разбитые на сотни и десятки, после битвы и долгого ночного праздника просыпались еле-еле, стали вялыми, ослабели, рассыпались по земле, как их застал сон: одни сидели, другие лежали, и казалось, ничто не сможет поднять их навстречу новому дню.

Однако все было не так уж плохо. Солнце незаметно поднялось и зажгло костры неподвижной травы и зелени леса, и вот уже поле и земля задымились на жаровне полудня. Поварихи приготовили еду, и вкусные запахи заставляли шевелиться все большее количество народа.

С лепешек стекал жирный перечный соус. Картофель, вареное мясо, всевозможные каши, твердый сыр, свежие овощи… Медвяный напиток был в избытке – лился из больших городских фляг в пластмассовые кружки; бойцы макали в него вместе с пальцами лепешки и хлеб, а потом совали в рот, отгоняя нахальных мух и прочую мошкару.

От женщин, разносивших варево, исходил такой пронзительный запах, что мужчинам хотелось бросить еду, схватить разносчиц и повалить на землю. Но те, сбиваясь в тесный ком волос, еды, горячих грудей и толстых задов, уклонялись с большой ловкостью, никого не обижая, впрочем.

Окончательно пробудив жизнь: проглотив еду и потискавшись с разносчицами, бойцы искали своих командиров и ловили приказы. Надо было приготовиться к последнему действию праздника, к самой концовке, к завершению всего – долгой и приятной казни пленных. Надо было приготовить много костров, а значит, тащить из леса стволы деревьев и сучья валежника.

Дело спорилось, и все радовались. Все, от самого простого солдата до десятников и тысячных, ликовали, вспоминая победу над врагом, ибо чувствовали, что одолели неприятеля, как великие воины, не считаясь ни с жертвами, ни со смертью, не говоря уже об увечьях.

Лука, уснувший среди пленных, проснулся свободным, но, нимало не задумываясь над новым преображением, бродил среди своих друзей-врагов. Незаметно наступил вечер. Углубившись в лес, он разглядывал все, что видел впервые: здесь было все ладно и все на месте, и извилистые тропинки проходили сквозь множество листьев, упавших с веток и стволов. Одни были желтые, другие зеленые, сухие и мягкие, вялые, и казалось, что каждая ветка над головой машет, словно опахало, разгоняет прохладные струи воздуха.

На повороте Лука встретил небольшую химеру. Она плыла над землей, отталкиваясь щупальцами от тропинки. Химера уставилась на Луку большими коричневыми глазами и спросила, шевеля клювом вместо губ, не встречал ли он Лайму. Она еще утром убежала в лес, да вот понадобилась командующему Локу.

– Так что, если увидишь, скажи, что ей надо идти в лагерь. Командир обещал продырявить мне брюхо, если я не отыщу. Так что передай, прошу.

– Увижу – скажу. А что, командующий Лок и правда может продырявить тебе брюхо? Неужели он такой бессердечный?

– Обычно нет. Но сейчас он сердится на Лайму. Она, видите ли, не желает смерти своему дружку, этому каменщику, на которого наши волхвы-епископы напустили чары и заставили помогать нам. У нее капризы, а нам праздник нарушать. Так ты передай.

В кустах зашуршала трава. Лука повернулся и увидел прячущуюся за ствол Лайму. Та делала знаки, чтобы он молчал.

– Увижу – скажу, – пообещал Лука и, дождавшись, когда химера уползет за поворот, повернулся к Лайме. – Что же это ты убежала? – сказал он, подходя к ней. – Бой в городе закончился, так ты теперь не желаешь работать со всеми. Нехорошо.

Лайма потупилась, скорчив гримаску, которая свела на нет видимость раскаяния. Круто повернувшись, она зашелестела юбкой и пошла прочь, но так, словно приглашала идти за собой.

Лука окинул ее взглядом с головы до ног и удивился, что не замечал, какая она маленькая и ладная. Он думал, что она выше него, а она вот какая. И незаметно, что она девушка-пантера, сейчас в ней не было ничего кошачьего, ничего от той кошки, что страшно дралась вчера на улицах города.

Он побежал за ней, думая, что это он сам изменился. Сутулый, маленький и горбатый Лука исчез, он и в самом деле стал выше, стройнее. Руки стали длиннее и ноги стали длиннее. На ходу ощупав лицо, он сразу признал, что изменился. Словно бы в руках было зеркало или подушечки пальцев стали зрячими. Солнце между тем окончательно зашло, раскрасив краешек неба багровыми и пастельными тонами. Летали маленькие, как мушки, нежные бабочки, и где-то неподалеку сладостно пели птицы.

– Не думал я, что ты такая, – сказал он.

– Какая такая? – сразу приостановилась она и с любопытством взглянула на него.

– Ну, такая, – повторил он, а Лайма махнула рукой.

– Вот, сам не знаешь.

Она бежала все быстрее, словно летела. Лука едва поспевал за ней. Лес, куда они углублялись, становился все гуще.

– И что тебе воевать захотелось? – спрашивал Лука. – Что дома не сиделось?

– У нас все женщины воюют. Женщины воюют, а мужчины дома лежат. Мы за них работаем и воюем, а они толстеют, коты.

– Ну и бросили бы вы их.

– Я и бросила, сам видишь.

– Не вижу.

– Какой ты слепой, право…

Не выдержав, Лука схватил и притянул ее к себе. Она осталась человеческим существом, а он слышал лишь свое тяжелое звериное дыхание, и в запрокинутых миндальных глазах отражались алмазы звезд. Жгучий голубовато-золотой свет вечерней зари заливал бесконечную тьму леса.

Она вырвалась, исчезла. Лука согнулся от боли в боку – словно толстая молния ударила. Еще раз. Очнувшись, он непонимающе смотрел на гоблина, снова примеривавшегося ударить ногой. Несколько других гоблинов также пинками поднимали забывшихся сном пленных. В вечерних сумерках раздавались жалобные стоны и проклятия.

Толпа пленных побрела в сторону аккуратных дровяных пирамид, в центре которых торчали вертикальные столбы, к которым будут привязывать казнимых. Сотни бредущих стонами и жалобами вызывали веселые отклики со стороны победителей. Никто из несчастных не думал о том, что их ожидает, всех занимала боль в негнущихся суставах, в необработанных ранах, но больше – страшная жажда: пленных сознательно томили без воды, не желая утруждаться и поить живые трупы.

Недалеко от праздничной поляны пленным разрешили сесть. Лука заметил пилигрима Эдварда, беседовавшего с командующим Локом на другом конце поляны. Внезапное желание узнать, о чем идет разговор, завладело Лукой. Вдруг без всякого перехода он увидел перед собой сосредоточенный профиль кентавра Бьерна, что-то высматривающего в подтянутом рукой копыте передней ноги.

– Ну ладно, меня это касается лишь постольку поскольку, даже более того, ваш… эксперимент оказался весьма полезен. Если, конечно, учитывать нашу победу. Я даже не прочь повторить подобное, – весело говорил луперк.

– Не заблуждайтесь, мой друг, – сказал Лука и посмотрел на Лока. – Такой случай выпадает чрезвычайно редко. На этот раз мы надеялись, что предсказание сбудется. Очень жаль, что этого не произошло. Я имею в виду, никаких безусловных подтверждений.

– Не сейчас, так потом, – беспечно отмахнулся эльф Сэм. – Насколько я понимаю, ваш эксперимент не закончен. И вообще непонятна ваша тревога: ну, придет мессия сейчас или годом позже. Даже через полсотни лет – что изменится?

Лука прислушался к слабому еканью в селезенке. Словно бы заедал какой-то часовой механизм. Он чувствовал тревогу от того, что не мог передать собственное беспокойство этому лесному, который принимал жизнь как веселую прогулку. И одновременно он понимал, что живет в этот момент тревогами чужого существа, не имеющего к нему ни малейшего отношения.

– Боюсь, у нас не так уж много времени. Вы думаете, для всего мира осталось секретом, что ваш Бешеный Юр начал консолидацию сил мутантов? Что буквально на днях может вспыхнуть общая война? – Лука с сожалением покачал головой. – Вы играете с огнем. Каменщики не настолько слабы, как вам кажется.

– Пока что мы могли убедиться в обратном, – заметил оборотень.

Бьерн отпустил копыто и повернул голову.

– А по мне, давно пора. Скука какая-то. Только на войне и веселье.

– Тебя не спросили, – оборвал его Лок. – Нет, я думаю, все будет хорошо.

– Все же я надеялся на мессию. Жаль будет, если вы без Хозяина перебьете друг друга. И жаль, что вы и люди не можете жить мирно.

– С этими уродами? – вылез эльф Сэм и скорчил волосатое личико, словно в рот ему попало что-то невозможно кислое. – Да я скорее сдохну!..

Бьерн засмеялся и повел крупом. Лок внезапно заинтересовался:

– Может, соблаговолите наконец, так сказать, в преддверии апокалипсиса признаться, брат наш Эдвард, кто вы такой на самом деле: ангел или бес? Слуга Господа или Хозяина? Или может быть, один дьявол и существует в нашем мире? Я-то, конечно, переживу в любом случае, но все-таки?..

Лука, не отвечая, прислушался. Что-то мешало ему сосредоточиться. Где-то вдалеке шла, приближаясь сюда, к лагерю лесных, большая масса людей. Он посмотрел на небо, ища точку локального отражения. Сфокусировав восприятие в ультрафиолетовом диапазоне, он действительно заметил большую толпу. Тут же изображение пропало, и беспокойство охватило его целиком.

– Вас это не должно волновать… А вот приближение рыцарей может быть опасно, очень…

Резкий удар в бок, примерно в то место, где только что так странно и ритмично ёкало, заставил Луку вскочить. Не было рядом луперка Лока, не было кентавра Бьерна. Они все так же стояли на другом конце поляны, только пилигрим, повернувшись, смотрел в его, Луки, сторону.

Гоблин Метафий, ударивший Луку, протянул огромную руку с дубинкой.

– Следующий раз, если не будешь слушать, я сломаю тебе ногу, так что до костра тебе придется скакать на одной ноге. Понравилось быть командиром, да? Нос задрал? Ну ничего, будет тебе возможность посмотреть на нас свысока. Когда мы тебя будем жарить. Сверху будешь на нас смотреть. Ну, давай двигай.

Епископа, нескольких архимандритов, Луку и даже Федора отделили от остальных и погнали в сторону отдельно вкопанных столбов, под которыми не было дров. Каждого привязали к отдельному столбу. Гоблины старались привязать так, чтобы пленный не мог шевелиться.

Стало темнеть. Звезды зажглись, но давали мало света, а месяц еще не поднялся. Лука надеялся, что тьма позволит усмирить страдания, но надежды было мало.

Еще нескольких человек приволокли, словно кули с тряпьем, к стоявшим рядом кострам. Одна за другой вспыхнули кучи дров, тьма сгустилась, но сами костры и голые столбы с отобранными людьми осветились ярко, выступив из уплотнившегося мрака. Вскоре крики боли раскололи мрак, их тут же заглушили тысячи восторженных глоток. Запахло жареным мясом, вонь усилилась, дым пополз по земле, маслянисто овевая лица. Было тошно, противно, а в голове мутилось. Ожидание превращалось в пытку, вопли сжигаемых обостряли воображение, ужас облекался плотью, вырастал до небес, и уже хотелось скорого конца.

Лука заметил, что в его сторону направляются несколько человек. Вероятно, собираются начать с него. Он до сих пор не верил, что все происходит с ним. Тишайшие годы были взорваны появлением пилигрима Эдварда, сейчас размашисто идущего к нему. Бьерн, неся на спине командира, поспешал следом легкой рысью. Пилигрим был явно обеспокоен. За кентавром почти бежал эльф Сэм, неся в руках нечто вроде небольшой корзинки.

Подойдя вплотную, Эдвард остановился и пристально посмотрел на Луку. Крючковатый нос, словно клюв химеры, нацелился на привязанного пленника и, кажется, готовился ударить.

– Неужели я ошибся, – с сомнением сказал пилигрим. – Неужели епископ Салем, покопавшись у вас в голове, кое-что пробудил? Видите ли, из-за этого мне пришлось задержать свой отъезд. Вы слишком явно залезли мне в мозги. Никто, кроме дилетанта, не стал бы это делать так грубо. Хотя довольно способного дилетанта. Мастер сделал бы это более тонко.

– Епископ Салем – это тот раскрашенный сатир с копытами? – спросил Лука. – Это он из меня мясника сотворил? А вы, значит, все еще сомневаетесь? Все пытаетесь вывести меня на чистую воду. Не боитесь, что я сейчас на всю вашу банду порчу напущу?

Пилигрим усмехнулся и покачал головой.

– Если бы вы оказались тем, кого я в вас подозревал, вы ничего не смогли бы сделать.

– Это почему же? Вас бы я первого… С вас бы я и начал!

– Нет, мой друг. Для Бога мы все дети. Древние создали нас, поэтому они не захотели причинять вреда своим творениям. Они ушли, чтобы не делать выбор между лесными и людьми. Вся надежда на рожденного среди нас, на того, у кого есть иммунитет против наших… социальных болезней. Не притворяйтесь, что не понимаете. Я видел вашу библиотеку, прежде чем его преосвященство приказал сжечь ее. Вы, наверное, хорошо попользовались книгами. Жаль, что вы погибнете так скоро. Я бы с вами позанимался.

– Так в чем же дело? – усмехнулся Лука. – Я, кажется, никуда не тороплюсь.

– Зато у меня нет времени, – пробормотал пилигрим и сделал знак эльфу Сэму.

Сэм подошел и, примерившись, насадил на голову Луке принесенную проволочную корзинку.

– А это еще зачем? – дернулся Лука.

– Затем, чтобы вы, мой друг, не пытались больше прочищать другим мозги. Так будет спокойнее и нам, и вам.

Скорее машинально, чем надеясь на благоприятный исход, Лука попытался представить себя на месте пилигрима. Того, что было недавно, снова не произошло. Пилигрим Эдвард улыбался, наблюдая за Лукой, он видел его тщетные попытки стать другим, воплотиться в другого – и улыбался.

Эльф Сэм засмеялся вслед за ним.

– Сначала тебе раздробят кости, но так, чтобы не повредить внутренние органы. Затем живьем снимут кожу. После этого скребками сдерут мясо с костей. Остальное скормят Поглотителю. И будь уверен, ты проживешь до самого конца. Твои глаза увидят твои обглоданные кости, – пояснил он.

– За что?

Лука был больше удивлен, чем испуган. Привыкший, как и все горожане, к изощренным казням пленных лесных, он считал нормальным свое несчастье. Лишь неожиданность заставила его задать вопрос, ответ на который знал каждый. Такова судьба. Сегодня – лесной, завтра – ты. И наоборот.

Эльф Сэм снова засмеялся, покачал головой и повернулся, чтобы уйти вслед за пилигримом. Он едва не наткнулся на Лайму, которая решительно подошла к Луке, повернулась лицом в ту сторону, где находились командующий и тысячники, и звонко крикнула, пересиливая одобрительные вопли:

– Согласно обычаю, свободная женщина Братства святого Антея имеет право спасти осужденного. Я беру этого мужчину себе по праву Закона.

Ошеломленный Лок едва выговорил:

– Но зачем?

Лайма, не слушая, решительно повернулась к Луке, быстро разрезала веревки. Еще некоторое время с вызовом смотрела туда, где, окруженный подчиненными, находился луперк Лок. Тишина, нарушаемая лишь стихающими воплями казнимых, вдруг взорвалась громким смехом. Смеялись все. Воины падали на землю и стонали от смеха. Лайма, убедившись, что Луке не угрожает опасность, презрительно оглядела всех и ушла с каменным лицом.

Общее веселье не разделяли двое: сам Лука, для которого освобождение произошло слишком быстро, и пилигрим Эдвард, озабоченно разглядывающий своего счастливого подопытного.

Кажется, он был озадачен.

Глава 26

Никем не останавливаемый Лука преодолел освещенную часть поляны, пробился сквозь плотную толпу зрителей и пошел прочь. Едва костры остались позади, ночь высветилась поднявшимся месяцем, и серебряные лучи плотной и невесомой амальгамой покрыли поле, кустарник, лес вдали и высокую, местами почерневшую от недавнего пожара городскую стену. От всего произошедшего в нем была какая-то необыкновенная пустота. Все в нем стеклянно звенело, и в голове отзывалась хрустальными звуками утихающая прошлая жизнь.

Не спеша он добрался до городской стены, прошел сквозь обгоревший пролом и направился внутрь. В городе не было ни одной живой души, ни единого огня, ни единого звука не раздавалось вокруг. Совсем недавно, но уже в прошлой жизни, он еженощно вот так же проходил по спящим улицам, но тогда встречались редкие прохожие, слышались звуки пробуждения, везде ощущалась жизнь.

Он остановился и оглянулся – все было немо, спокойно и печально – печалью погасших жизней, усмиренного горя, печалью кладбища. Издали, с поля, продолжали доноситься вопли казнимых и радостные крики победителей, здесь же единственным звуком были его шаги. Он шел – большой месяц тоже шел, катясь сквозь звезды серебряным кругом; большая часть узких улиц была в тени, а на домах слева, куда тень не достигала, бархатной тьмой мерцали проемы высаженных окон.

Внезапно он увидел мир таким, какой он есть на самом деле. Не тот мир, в котором он прожил свои девятнадцать лет и который как-то сразу оказался в руинах, и не этот, в котором властвовали чудовища. Этот мир существовал отдельно, вне его, отторгая все привычные с детства связи. Его связь со всем существующим рядом с ним внезапно порвалась. Безмерность пространства, непостижимая бездна черных дыр, неизбежность смерти, ненасытность Конвертера и безжалостность Дьявола ужаснули его своей отстраненностью от него. Он был песчинкой, попавшей в водоворот страшных сил. И вот сейчас, чудом спасшись от костра и пыток, попав в разрушенный город своего детства, он почувствовал, что нити, связывающие его с действительностью, порвались, душа его внезапно отказалась видеть в окружающем нечто привычное, человеческое – в нем не было никакого смысла. Он смотрел на разбросанные повсюду вещи и не мог понять, для чего они предназначались раньше, смотрел на дома – и назначение их ускользало прочь, оставляя бессмысленный облик. Так бывает бессмысленным мир после внезапного пробуждения, когда несколько мгновений силишься связать беспорядочный круговорот красок и форм вокруг, пока все вдруг не сольется воедино и не обретет привычные звуки и оттенки.

И теперь Лука старался вновь вернуть бессмысленным предметам и явлениям вокруг свое обычное положение, но ничего не выходило. Чем пристальней он вглядывался в строения, мимо которых проходил, тем меньше казалось во всем смысла. Ужас от непонимания, от бессмысленности, от страшной обособленности своей достиг своего высшего накала. Он побежал по дороге куда глаза глядят и остановился лишь во дворе Суда Инквизиции, перед входом в зал заседаний, откуда недавно выводили пленных епископа и других братьев святого Матвея. Лука мучительно старался сообразить, что значит для него уже покойный, наверное, епископ, и не мог понять.

Лука стоял, держась за ручку прикрытой двери, и смотрел вокруг. Ветер стих, чернильные тени от домов лежали на плитах площади, где-то сорвался с крыши кусок черепицы и громко упал на тротуар. Ужас его достиг полной меры. Он уже не мог бороться. Дернув за ручку двери, он отступил на шаг. Что-то мелькнуло в открывшемся коридоре и с бешеной быстротой темным клубком полетело на него – он, не помня себя, шарахнулся в сторону, сердце ударило в горло, застряло, мешая дышать… Что это было? Пронеслось и скрылось. Но сердце так и осталось в горле. И так, не смея дышать, неся его в себе, как в ладонях, он двинулся дальше. Он уже не мог бороться со своими чувствами.

Каким-то образом он оказался в кабинете епископа. Переступая через высохшие пятна от выскобленной крови, он прошел к окну. Трупы и всю мертвую органику, конечно, уже снесли в Конвертер. Бесцельный взгляд его ни на чем не мог задержаться. Лука распахнул окно. Откуда-то сверху с шумом рухнула на подоконник темная глыба. Цепляясь мощными когтями и хлопая крыльями, чтобы не сорваться, на подоконнике пыталась утвердиться гарпия. Едва не сорвалась, но в последний момент вцепилась маленькой рукой за раму и устояла.

Это был мужчина. Бросив надменный, как у всех гарпий, взгляд в сторону Луки, он проговорил:

– Командующий хочет тебя видеть. Прибыл гонец от Бешеного Юра, великий вождь требует тебя к себе.

При этих словах весь ужас, так придавивший недавно Луку, прошел. Он тут же забыл о нем, словно его и не бывало. Все страшившее его недавно стало обыкновенным, привычным: почти полный месяц, сиявший на ясном и пустом небосклоне с чуть темнеющими рельефами своего мертвенно-бледного диска, дома, во многих окнах которых все же уцелели стекла, довольно привлекательное и сильное лицо гарпии, обрамленное мелкими пестрыми перьями.

Лука чувствовал удивление и естественное, вполне человеческое раздражение: вот уже несколько дней его использовал всяк, кто хотел, для разного рода нужд, в коих меньше всего был заинтересован лишь он. Вот и сейчас, неведомо как узнав о его существовании, таинственный и грозный вождь всех уродов требует его, Луку, бывшего метельщика, носильщика хвороста и уборщика, к себе пред светлые очи. Зачем? Отчего? Почему его?..

– Это опять пилигрим Эдвард? – раздраженно спросил он.

– Да что там пилигрим! – сразу понял его гонец. – Пилигрим всегда исполнитель. Он тоже выполняет чужую волю.

Получеловек-полуптица потоптался на месте короткими и могучими ногами. Бедра его толщиной были почти как у человека, к тому же покрытые толстым серым пухом. Гарпии из всех лесных на взгляд Луки были самые безобразные. Человеческими у них были лишь руки, да и то миниатюрные, словно у ребенка, почти рудиментарные, что тоже вызывало странные чувства у постороннего наблюдателя. Да, руки и еще лица. А вот лица были хороши: черты совершенно правильные, зубы белые, как сахар, взгляд ясный и умный. По сути, гарпии были, конечно, не птицы, яйца они не откладывали, детей рожали, как и все люди. Собственно, они и были созданы из того же первичного субстрата, как и все. Сумасшедшие генетики, материализовавшие в Смутные века мифологических персонажей, брали в качестве исходного материала человеческие гены. Психика отдельных пород лесных с веками менялась, внешность накладывала отпечаток на подсознание, но все же человеческое преобладало.

Лука слышал, что безумные биологи, породив столько разных пород людей, специально не поставили между ними естественных генетических барьеров, сделав возможным перекрестное скрещивание. Может быть, целью их было создание, в конце концов – уже естественным путем, некой породы Homo sapiens, еще невиданной прежде, возможно, более совершенной. Но в данном случае природа оказалась мудрее ученых людей, и межвидовое скрещивание если и происходило, то в редких случаях: вмешался психологический фактор, ставивший барьеры на пути половых экспериментов. Не приветствовались такого рода эксцессы ни в одном из сообществ: ни в человеческом, ни в лесном.

– Все же я не понимаю… – задумчиво проговорил Лука.

– Что ты не понимаешь? – насмешливо спросил его странный собеседник.

– Не понимаю, каким образом обо мне узнал ваш великий вождь? А еще не понимаю, какого дьявола ему вообще понадобилось узнавать обо мне?

Гарпия вздохнул и пошевелился. Затрещал наружный карниз. Издалека со стороны поля, там, где мерцало зарево костров, донесся громкий вздох многотысячной толпы.

– Спроси нашего епископа Салема, – наконец ответил он. И, повернувшись, добавил: – Только поторопись, до утра ты отбываешь.

Что-то знакомое было в его лице… Внезапно Лука вспомнил. Голова стражника, оторванная страшными когтями, летела прочь, насмешливый крик звучал в ушах: «Будь осторожен, человек!»

– Ты Махди? Тот, кто спас меня в бою, так?

– Вспомнил? Ну, ну. Осторожность тебе и впрямь не помешает. Думаю я, в тебе заинтересован не так наш великий вождь, как римский император. Ты стал для всех разменной монетой, парень. Поэтому повторяю, будь осторожен.

– Но что за этим всем стоит? Неужто легенды о мессии? Или живущим в чьем-то теле Хозяине? Ведь я-то точно знаю, что я не Хозяин и не мессия. И тем более это же все сказки. Да и к тому же почему я? Почему бы вашему великому вождю не стать мессией? Почему не Бешеному Юру?

– Мессия – для всех, Бешеный Юр – для нас. А порядок всем нужен, – снисходительно пояснил Махди.

После короткого молчания он добавил:

– Такое уже бывало не раз. Мессию ждут, и уже не раз казалось, что он пришел. Все тщетно. Каждый раз разочарование болезненно. Я говорю, будь осторожен, потому что обман, даже невольный, не прощают. Как и самообман. А виновный в таких случаях всегда есть.

– То есть им буду я. Так, что ли?

– Это не я сказал. Это ты сказал, – усмехнулся Махди.

Далеко внизу из-за поворота улицы на площадь скользнула быстрая тень. Необыкновенно высокий купол колокольни, освещенный луной только с одной стороны, возносился острием в прозрачное ночное небо, где мерцало множество млечных звезд, таких бесконечно далеких и дивных, что, несмотря на точное знание их природы, хотелось встать на колени и помолиться далеким предкам, прося у них помощи и защиты. Пустую площадь перед зданием епископата, залитую сильным и странным светом, легко и решительно пробежала одинокая фигура и, уже вбегая в дверь, приостановилась, взглянула вверх и махнула рукой. Это была Лайма.

Махди, по-птичьи наклонив голову, проследил за ней взглядом, а потом насмешливо и сочувственно взглянул на Луку.

– Ну вот, стоило ли меня посылать? Вот и сами тут как тут.