Текст книги "Переплески перекатов. Том 1"

«Всё больше сходство обретая…»

 
Всё больше сходство обретая
с дубами стылыми,
стою, друзьями облетая,
редея милыми.
От прежде шумно
шелестящей
зелёной кроны —
с десяток высохших,
шуршащих
под крик вороны.
Не отыскать – с кем пил,
смеялся,
пел песни лету…
Вот и ещё листок сорвался,
умчавшись в Лету.
И, глядя вслед тем, кто
отчалил,
ушёл, не сдюжив,
молюсь бессонными ночами
в преддверье стужи.
 

2021 г.

«Прощевай, мой Санечка!…»

Саше Дривеню

 
Прощевай, мой Санечка!
Лéта – та ж река.
Ты мне – «До свиданьечка!»
Я тебе – «Пока!»
И – в далёко плаванье,
в бесконечный путь…
Зажуём мы плавленым
наше «по чуть-чуть»,
как меж нами водится
с лет, когда, юнцы,
мы влюбились в водницкий
клич – «Отдать концы!»
То-то изгилялись мы
в области «конца»,
то-то изгулялись мы
в вольности винца!
То в киношку с лекции
леший уведёт,
то в спортивной секции
ты глотаешь пот.
А меня с манатками
проглотил мой СТЭМ…[2]2
  Студенческий театр эстрадный миниатюр.


[Закрыть]
Ах ты – время сладкое
с мизером проблем!
Шумные компании —
глаз любимых блеск.
Споры о компартии,
философский блеф…
Всё – легко. Всё – запросто.
Беды – чешуя!
Но грозила записью
Книга Бытия.
И однажды, пристально
прочитав меж строк,
к самой дальней пристани
ты уплыл, дружок.
И с душою страждущей
я стою в снегу
на Бугровском кладбище,
как на берегу.
 

2022 г.

«Вот и осень завершается…»

 
Вот и осень завершается —
ветер лист последний рвёт.
Сердцу плакать запрещается,
а оно вовсю ревёт.
А ему принять не хочется,
что вот-вот настанет срок
и незвано Одиночество
перевалит за порог.
 
 
Детства дни благословенные
заливают солнцем сны.
Вот стоим – послевоенные
шалопаи-пацаны.
Ничего ещё не пройдено.
Никаких на сердце ран.
Только «здÓровско», что Родина —
лучше всех на свете стран.
 
 
Где кострами пионерскими
ночи синие взвились,
мы – смешливые и дерзкие —
крепко за руки взялись.
И, деля уже за партами
мир на «наших» и «чужих»,
кто учёными, кто бардами
всей гурьбой рванули в жизнь.
 
 
Пили спирт с чернорабочими,
ром – с магистрами наук.
Власти тюрьмы нам пророчили,
разрывая тесный круг.
Но оглохшими тетерями
в бой идя на ветряки,
словно знаменем, потерями
мы гордились, дураки.
 
 
Пустяки – дела сердечные,
как и все дела вообще.
Жизнь казалась штукой
                                 вечною,
а она прошла вотще.
И стою теперь рассеянно
во дворе полупустом:
эти – по миру рассеяны,
те – под камнем иль крестом.
 
 
А по двору снуют прохожие,
каждый в чём-то даже мил,
но совсем они несхожие
с теми, кто со мною был.
Не моё у них веселие,
шаг не мой, тем паче бег…
Вот и скрылись дни осенние.
Вот и выпал первый снег.
 

2021 г.

«Весна расфуфырила в стиле поп-арта…»

 
Весна расфуфырила в стиле поп-арта
хохлатыми хлопьями рёбра заборов,
как будто восьмое желанное марта
настать-то настанет, да, видно, не скоро.
Как будто погодная метаморфоза
затеяна тем, кто, с любовью не ладя,
задумал лимонные капли мимозы
бездарно сгноить в затоваренном складе.
Как будто, ожив, футуризма поэзы
ноктюрны на трубах сыграли средь ночи
и все в недолюбленных душах порезы
разверзлись, желающие снеготочить.
Как будто…
А впрочем – всё с тем же азартом
назавтра бить солнцу в оконные рамы
и петь нам восьмого жеманного марта
желанным
           сквозь снег седины
                                          дифирамбы!
 

2023 г.

Манифест

 
Поэзия – дело весёлое!
Не майся, мурыжа перо, —
чертоги её невесомые
возводятся не топором.
Они из восторгов и выдохов
возносятся на кураже.
В них рифм хулиганские выходки
сверкают стеклом витражей.
В них шпили метафор высокие
искрятся в рассветных лучах
и бабочки звуков весёлые
порхают, гортань щекоча.
Поэт лишь похож на старателя,
что поиском тяжким томим,
по сути, он – скрипка Создателя,
к щеке прижимаемый Им.
Не дёргай струну – не получится!
Нет музыки в сердце пока,
оно не взорвётся созвучием
под властным касаньем смычка.
Когда ж, тем касаньем влекомая,
строка в облака воспарит,
начнётся работа весёлая —
Поэзия, чёрт подери!
 

2023 г.

Прежде (избранное из изданного до 2019)

«Никогда никому не завидуй…»

 
Никогда никому не завидуй.
Доли лучшей, чем есть, не желай.
Даже в шутку, даже для виду
самого в себе не теряй.
Жизнь не может быть
                           лучше иль хуже —
жизнь такая, какой живёшь.
Даже если ты в жизни тужишь,
Даже если ревмя ревёшь —
всё во благо, мой друг, —
                                 всё во благо!
Не юродствуй и не кляни
эту дивную,
                                 горькую сагу —
эти Господом данные дни.
Пусть кому-то живётся иначе —
                                  не завидуй.
Придёт черёд,
заплутавшаяся удача,
может быть, и тебя найдёт.
Только сам не теряйся всуе
в лизоблюдстве, холопстве и лжи.
Только от залезанья в туес
самого себя удержи.
Будь спокоен.
Звезда Давида
охраняет тебя от бед.
Никогда никому не завидуй!
Разве только… немножко – себе.
 

1991 г.

«Однажды соседский мальчик…»

 
Однажды соседский мальчик,
веснушчатый, пятилетний,
залез на колени к деду,
седому, как дым, еврею,
и тихо его на ухо
спросил:
– А ведь правда, деда,
мы завтра пойдём с тобою
смотреть в зоопарке тигров?
Устало старик улыбнулся
и, пухлую детскую щёку
прижав к своей жёсткой щетине,
ответил:
– Конечно, детка.
А впрочем…
До завтра, Мойша,
дожить ещё надо.
Вот как.
Глаза у мальчишки стали
чёрными и большими,
и, ротик разинув, замер
он на коленях деда.
Ребёнок, не знавший погромов,
не переживший тридцатых,
не слышавший воя бомбы
и шороха анонимок —
ребёнок понять не в силах:
что значит – дожить до завтра?
Что стоит – дожить до завтра?
Что это – дожить?
 

1972 г.

«Курс – бухта Натальи…»

 
Курс – бухта Натальи.
Шесть баллов.
Качает.
Скрежещут нок-тали, и ветер
крепчает.
И высятся волны, и бьют нас угрюмо,
но рыбою полны солёные трюмы.
За нашей спиною три месяца лова!
Истёртые ноют ладони.
Ни слова!
Ни слова, приятель,
о том, что устали.
Вкус моря приятен,
курс – бухта Натальи!
А что нам та бухта? —
три дня передышки,
Но рвёмся к ней, будто
без бухты нам – крышка.
Пусть вьюги там дремлют
на каменном ложе,
пусть даже на землю
ступить мы не сможем.
Но в наших скитаньях
сегодня едва ли
есть бухта желанней,
чем бухта Натальи.
И весело пляшут на баке ребята:
– Наталья,
                    Наташа,
        Наташенька,
                            Ната…
 

1980 г.

Парус

Юрию Емельянову

 
Был парус ветром так набит —
кровь с пальцев пропитала шкоты.
Казалось —
взмокшая от пота
тельняшка на спине трещит.
А волн безумный хоровод
швырял наш ялик в исступленьи,
но перед бурей на колени
не пали мы.
И бездне вод
мы не сдались.
Наш рулевой,
он вновь и вновь
на гребень правил,
блюститель самых жёстких правил —
коль рисковать,
                         так головой —
мы в душах подавили страх
и в гавань не ушли покорно.
Есть радость дерзости:
средь шторма
идти на полных парусах!
 

1974 г.

Пашковский замок

 
Шуршание листвы,
                 слетающей с дерев.
Шуршанье мыши
               в травах пожелтелых.
Неугомонный стрёкот оголтелых
кузнечиков,
             присевших на пригрев.
Сентябрьский полдень
                         полон тишиной
и буйством красок
                  без границ и рамок.
Гигантскими вратами в мир иной
полуразрушенный
                    Пашковский замок.
Какая жизнь царила в сих местах!
Какие среди пышных интерьеров
сияли дамы!
                       Что за кавалеры
меж делом пунш пивали
                                под виста!
…Парил камина
                    мраморный портал.
Мерцали свечи
               в бронзовом шандале.
И вот уже в высокой светлой зале,
как водится, мазуркой начат бал…
Серебряный благословенный век!
Пашковы знамениты и радушны.
И челядь их покуда простодушна.
И парк при замке
                         полон праздных нег.
Броди неспешно
                      вдоль аллейных лип,
крутой тропой
         стремглав спускайся к Пьяне.
Кокетливо меж листьев глянет лик
стоящего средь парка изваянья.
Знакомый дятел
                    выстучит «Привет!».
В опавших листьях
                     вздёрнет нос ежиха…
Покуда ни намёков, ни примет,
сигналящих о приближенье Лиха.
Ещё полвека беззаботных снов.
Ещё трём поколениям Пашковых
блаженствовать
              в альковах васильковых,
с высоких эркеров
                 взирать на ширь лугов.
Слать по грибы
              в леса крестьянских баб,
чтоб после слать
                       соленья за границу.
Вершить балы.
                     Картинами гордиться…
Ещё полвека до того, как Раб,
науськанный,
                       обманутый
                                           и злой,
опившийся иллюзией свободы,
псевдохозяином
                 войдёт под эти своды,
и…
          Между кирпичами и золой,
как вензель,
             ржавой проволоки моток.
Провалы окон.
Головёшки балок.
Лишь на стене —
             живой свидетель балов —
изысканной лепнины завиток.
Ещё прочны
                    углы толстенных стен.
Ещё милы орнаменты фасада.
Но, варварской
                         не выдержав осады,
крошится Замок,
тлену сдавшись в плен.
…Брожу окрест
                        обугленных руин —
потомок разрушителей,
                                 зевака.
Читаю наизусть из Пастернака:
«Всё тонет в фарисействе…
                                   Я один…»
Всевидящий!
Прости меня. Прости!
Не я виновен в том.
Но всё же, всё же…
В своей стране
               я прожил не прохожим.
А «жизнь прожить —
                 не поле перейти».
 

2005 г.

«Приехать в феврале…»

 
Приехать в феврале.
В морозность.
В снежность.
В прогретую соседкою избу.
И ощутить
                            нахлынувшую нежность
дыханьем, перехваченным в зобу.
И, не коря
                           свою сентиментальность,
прижаться
                             благодарственно к печи.
И видеть сквозь оконце
                       стог и дальний
лесок.
И слушать, как скворчит
                   картошка на плите.
И, неторопко
ведя с друзьями
                   праздный разговор,
с особым смаком
                     опрокинуть стопку
под тихий семиструнный перебор.
Приехать в феврале.
И стылой ранью
тропу в сугробах синих проторить
к нахохлившейся задубевшей бане,
и приютить её,
и протопить…
Приехать в феврале…
Стать малой частью
деревни, поля, рощицы вдали.
Пусть не глаголом,
пусть деепричастьем,
но быть причастным
к языку земли.
 

2012 г.

«Я мечтал…»

 
Я мечтал:
      в деревню,
                  в глушь,
                                  в леса
убежать от суеты и дела.
Я срывался:
             Хватит!
                    Надоело!
Полчаса свободы!
                    Полчаса!
Вот – свободен.
Глушь.
          Деревня…
                        Дождь.
Сутки напролёт долдонят капли.
И хоть здесь не горьковское
                                     Капри,
но почти Михайловское всё ж.
Так – вперёд!
                  Бумага вот, стило.
И неделя впереди свободы!
Начинай!
             «Июль. Средина года.
На душе бодрó и веселó…»
Что же лист твой так уныло пуст?
И рука к перу не прикоснётся,
и ни строчки из сомкнýтых уст.
Не поётся сердцу?
Не поётся.
Выйду ль в дождь,
                 накинув дождевик,
толстый ли журнал
                 читать раскрою —
нет в душе
                «свободы и покоя»!
Поотвык?
Иль вовсе не привык?
Знать, не мой удел —
писать стихи.
Не размером стиснутые фразы,
а – стихи!
             Где не довлеет разум,
но созвучья
                         мудры и легки.
Где не мной расставлены слова
в строгом соответствии
                          со смыслом,
а пахуче-пёстры,
                              как трава,
как вот этих радуг
                         коромысла, —
звуки
         прорастают в суть вещей,
в тайные законы мирозданья,
и язык былинного преданья —
вещий,
       неотступный мой
                              Кащей! —
открывает,
                 бряцая ключом,
сундуки,
             сокрытые от зренья,
и слетает с уст
Стихотворенье!
А уста при этом —
ни при чём.
 

1997 г.

«В последних числах ноября…»

 
В последних числах ноября…
Ах, Александр Сергеич, милый,
и вправду выглядит уныло
деревня.
Растеряв наряд,
молчат окрестные леса —
осунулись и потускнели.
Лишь пирамиды тёмных елей
разнообразят небеса,
похожие на жухлый снег.
Как он – сыры, серы и скучны,
они взирают равнодушно
на сруб бормочущей во сне
избы,
и смутный свет в сенях,
и стылый пруд, заросший тиной,
и в серой дымке никотинной
на пне сидящего меня.
Не знал бы я, что я – поэт,
невесть какую выбрав тему,
я вплёл бы сей пейзаж в поэму,
раскрашивая им сюжет.
Хитросплетением фонем
перо б бумагу исчертило…
Но… Александр Сергеич, милый!
Я – знаю.
Оттого и нем.
 

2001 г.

«По прошествии дней…»

 
По прошествии дней,
по прошествии лет,
светлой радости по прошествии
ощущаю в душе
                тяжелейшей из бед
исчезание сумасшествия.
Исчезание СМЕ,
исчезание ХА… —
без причины который, до коликов.
Исчезание боли рожденья стиха.
Превращение крестиков в нолики.
Я не стар ещё, нет.
Я не так ещё сед.
Мне не в тягость ещё путешествия.
Что ж так скоро во мне,
что ж так сходит на нет,
исчезает души сумасшествие?
Не влюбиться взахлёб,
не напиться в умат…
Ах, любимая, хуже нет бедствия,
чем почувствовать холод схожденья с ума
от отсутствия сумасшествия.
 

1989 г.

Воскресенское

 
Воскресенское.
Ветлуга.
Тает утро четверга.
Грустно.
Нету рядом друга.
Впрочем, нету и врага.
Окунула кисть рябина
В холодеющую даль…
Одиноко без любимой,
Да и я любим едва ль.
В Воскресенском нынче праздник.
Гармоза пошла гулять!
Я не грустный.
Просто – разный.
Просто не умею врать.
Если туго мне, то – туго.
Для чего кривить душой?
Воскресенское.
Ветлуга.
Праздник в городе.
Чужой.
 

2005 г.

«Весны не видим…»

 
Весны не видим,
очумев от запахов,
цветов и света.
Почти не замечаем
лета,
             на разнотравье
разомлев.
И лишь
                    когда,
          сойдя с ума,
закружит осень
                  над откосом —
с нелепым носимся
                      вопросом:
«Ужель так скоро
и – зима?!»
 

1979 г.

«И этих дней лирический настрой…»

 
И этих дней лирический настрой,
и неба выцветающая просинь,
и облаков тягучий грузный строй,
на царственных горбах несущий
осень,
и этих красок резкие цвета,
где безраздельно властвуют
контрасты,
и куст рябины —
             музыкант вихрастый,
«Осенний вальс»
                играющий с листа, —
пора ненаказуемых проказ,
отчаянье неутолённой жажды!
Всё видено уже, и не однажды,
и дай нам, Боже, —
                 не в последний раз!
 

2005 г.

Размышления по поводу классической строки

 
«Прощай, немытая Россия!..»
Немытая!
Иль ведал он,
что доживём мы, обессилев,
до «пайки» мыла на талон?
Немытая…
Добро бы в этом
                таилась главная беда
раскинувшейся на полсвета
моей Отчизны.
Я б тогда
дышал свободно.
Пел привольно.
Смотрел в грядущее светло.
Но – душно!
Но – темно!
Но – больно!
Но – стон из горла вместо слов:
неумная!
Не дорогая
своим сынам и дочерям,
что, на чём свет царя ругая,
жить не умеют без царя!
Не в голове царя —
на троне.
На Мавзолее.
Над собой.
Не важно —
в шляпе ли, в короне,
шлёт в лагеря
иль в смертный бой.
В руке ли скипетр он держит,
парткнижку ль носит на груди —
неважно.
Был бы самодержцем,
чтоб мы челом ему —
веди!
Чтоб он за всех за нас подумал.
Чтоб славу было петь кому.
Чтоб за него не токмо кума,
не пожалели б и куму.
И не жалели.
Ряд за рядом —
в овраги,
       в штольни,
                   в рвы,
                           в отвал —
ложились те,
кто, в гром парадов
не веря,
душу не продал.
И те,
кто в гром парадов верил.
И – кто устраивал парад.
И те,
кто за закрытой дверью
вершил их судьбы, —
                       к ряду ряд!
Кто был умом твоим и честью,
немытая моя страна,
всей их горячей кровью вместе
давно умыта ты сполна.
А сколько раз тебя умыли,
Россия, слёзы с наших щёк?
А пот, что мы задаром лили
на «стройках века»,
он не в счёт?
Нет, ты вполне уже умыта,
но продолжаешь жить в грязи,
и у разбитого корыта
бесстыдные твои «князи»
визжат и хрюкают,
                       толкаясь,
отпихивая прочий люд,
не отказавшись и «покаясь»
от суперблаг
                   и суперблюд.
А ты, несытая Россия
(ужель опять урок не впрок?),
всё продолжаешь ждать мессию.
Чтоб снова пасть у царских ног?!
Когда ж поймёшь своё величье —
за ум возьмёшься,
                       за дела! —
двуличье,
                 как и безразличье,
сорвав с высокого чела?
…Уже не плачу.
Сохнут слёзы
от безысходности времён.
Крещенские твои морозы
полощут белизну знамён…
И всё ж, Россия, —
               Боже правый! —
я не могу сказать: «Прощай!»
Во мне —
твои ветра и травы,
твоя полынь и иван-чай.
Во мне —
твой Пушкин и Марина,
твой Визбор, Галич
                       и – Ока,
твои унылые витрины,
твои промокшие стога —
во мне.
         Во мне!
Пускай в грязи я,
пускай опять несладок чай —
моя немытая Россия,
моя несытая Россия,
моя неумная Россия, —
я не могу сказать: «Прощай!»
 

1999 г.

Студенческая песня

 
Очень скоро, друзья,
очень скоро
разбредёмся мы по земле.
На прощанье
наш старый город
чуть опустит ресницы рек.
Города нас другие встретят.
Нас обнимут другие друзья.
Но однажды
              вдруг сердце заметит,
что без Горького
                 больше нельзя!
Города есть другие,
                     сколько их,
     но старый Нижний
как старая мать.
Помнит Минина,
помнит Горького
и Свердловки
шуршащий асфальт.
А когда
после долгой разлуки
ты вернёшься
в свой город опять,
он протянет к тебе
свои руки,
чтобы блудного сына обнять.
Будут снова
              друзья и улыбки.
Будут снова бокалы звенеть.
Друга ты
сбереги от ошибки —
обязательно
                  должен ты спеть:
Города есть другие,
                  сколько их,
              но старый Нижний
              как старая мать.
              Ждёт нас Минина,
              ждёт нас Горького
и Свердловки
             шуршащий асфальт.
Города есть другие, сколько их,
               но старый Нижний
как старая мать.
Здравствуй, Минина,
                здравствуй, Горького
и Свердловки
шуршащий асфальт!
 

1967 г.

Речная прогулка

 
Отходит от причала теплоход,
и над кормою белых чаек лёт,
и следом за Архангельским собором
перекрестит нас монастырь в Печорах.
Неси, неси нас, волжская волна,
в картинку из ребяческого сна,
где, подтянув нас за руки
над трапом,
так молодо смеются мама с папой.
 
 
Припев:
Как это было тогда,
в миг бесшабашного рая!
Где, в пику
коммунальным дрязгам,
все мы дружно едем в Дрязгу
и патефон на палубе играет,
где в час общения с природой
водой с названием «крем-сода»
нас каждый взрослый
угостить желает.
 
 
Ах, этих волн седая череда,
как в вечность уходящие года.
Глядит на нас и сходства
не находит
наш старенький
бумажный пароходик.
Гляди, гляди и всё же – узнавай!
Себя в себе терять не позволяй,
чтоб мудрость лет,
как крылья за плечами,
сложили мы,
в последний раз причалив.
 
 
Припев:
Как это было тогда,
в миг бесшабашного рая!
Где,
в пику коммунальным дрязгам,
все мы дружно едем в Дрязгу
и патефон на палубе играет,
где в час общения с природой
водой с названием «крем-сода»
нас каждый взрослый
угостить желает.
 

2000 г.

Стансы

 
День за днём, за ночью ночь
Время знай себе проходит.
Бог со Временем приходит,
нам пытается помочь.
В платье простеньком своём
Он приходит с утешеньем,
но средь быта мельтешенья
Бога мы не узнаём.
Быт рисует нам у глаз
прегрешенья ряд за рядом.
Бог вздыхает: «Бога ради…»,
грустно глядя из угла,
как за сменой свето-тьмы
ничего не происходит.
Только Время зря проходит.
Только вслед проходим мы.
 

2015 г.

Ночная прогулка

Андрею Худину

 
Боже правый,
как я люблю этот город,
это скрещенье душ и эпох!
Воздух отчизны,
он, видно, и вправду горек,
если так сладок
на вкус его вдох.
Давай с тобой мы в эту ночь
забудем про покой,
про возраст, про болезни,
                        про усталость.
Давай мы эту ночь
                         пробродим, дорогой,
по Нижнему —
он всё, что нам осталось!
И пусть сейчас нам чёрный кот
                          дорогу перейдёт —
и нам весна распахивала дали,
пусть нас, спеша к другим,
                         красотка обойдёт —
мы не таких красоток повидали.
И нет нужды сейчас нам знать:
                               который час?
                               который год?
Когда не ночь,
            а наша юность на исходе.
И, видно, прав был
                         тот мудрец,
что убеждал нас:
«Всё пройдёт!»,
коль мы так весело
по Нижнему
                проходим.
 

1997 г.

«Да здравствует Случайность!..»

 
Да здравствует Случайность!
…Глаза глазам ответили
улыбкой на улыбку,
поклоном на поклон.
Да здравствует Случайность —
два человека встретились.
Два славных человека —
Она и Он.
Да здравствует Случайность
взаимопонимания,
внезапного союза
ещё чужих сердец.
Да минет их отчаянье
и разочарование,
обида и обуза,
измена, наконец.
Совместные их чаянья
пока едва наметились,
и нет ещё ответа
на «быть или не быть» —
да здравствует Случайность —
два человека встретились!
Две тайны.
           Две надежды.
                          Две жизни.
Две судьбы.
 

1970 г.

«Откуда ты?…»

Миле

 
Откуда ты?
Откуда?
Средь городского гуда —
как падающий с неба
смех молодого снега.
Вчерашняя метелица —
ну кто поверить мог? —
покорно нынче стелется
и ластится у ног.
И, к ласке не приученный,
как пойманный зверёк,
я сам, тобой прирученный,
хватаю поводок.
Веди меня!
Приказывай!
Наполни эти дни
прекрасными проказами.
Но – бог тебя храни
поверить в голос разума,
что радость коротка,
что разметает разом нас
реальности рука
и ни лица, ни имени
не сберегут года…
Любимая!
Люби меня
всегда!
Всегда!
Всегда!
…Как падающий с неба
смех молодого снега,
внезапная, как Чудо, —
откуда ты?
Откуда?
 

1983 г.