Текст книги "Гончарову наносят удар"

Михаил ПЕТРОВ
ГОНЧАРОВУ НАНОСЯТ УДАР

– Е-мое! – только и мог воскликнуть я, открыв дверь на настойчивый звонок.

На пороге стояла Прекрасная Елена, моя бывшая сожительница. Отодвинув меня, она решительно прошла в комнату, где без сил повалилась в кресло. Такой измученной я не видал ее отродясь. Что могло привести ко мне эту красивую, некогда любимую мною женщину? Исходя из специфики моей профессии – ничего хорошего. С радостными вестями ко мне, увы, приходят очень редко.

Посчитав бестактным сразу же выяснять причину ее появления, я беззаботно и весело отпустил лживый комплимент:

– Алена, ты великолепно выглядишь, и вообще – я несказанно рад твоему приходу!…

– Не ври, Гончаров, дай что-нибудь выпить и, если можно, сигарету.

– С превеликим удовольствием! Откуда ты? – пододвигая ей рюмку зелья, невзначай осведомился я.

– Из больницы, – невесело ответила она. – У матери инфаркт. Врачи не дают гарантии, что она…

– Я очень сожалею, поверь, но… Как здоровье отца? Где он?

– На том свете, недавно похоронили. Его отвезли на кладбище, а маму – в кардиологию. И врешь ты, Гончаров, что я хорошо выгляжу. Я не за тем сюда пришла, чтобы выслушивать сомнительные комплименты. Мне нужна твоя помощь.

– Ленка, о чем ты говоришь? Для тебя я сделаю все, что в моих силах!

– Ловлю на слове! Прежде всего ты поможешь восстановить честь моего покойного отца. Ты ведь его знал?

– Конечно, – согласился я, вспоминая нашу первую и единственную встречу, когда он с навязчивой щедростью предлагал мне руку собственной дочери.

– А в чем, собственно, дело?

– По официальной версии твоих бывших коллег-идиотов, мой отец наложил на себя руки, то есть повесился.

– Что?! Неужели Сергей Александрович оказался на это способен?

Никогда бы не подумал!… Такой жизнелюбивый человек!

– То же самое твердила и я. Папа не мог повеситься, но они, ссылаясь на заключение экспертизы, доказывают обратное! – И она заплакала, закрыв лицо руками.

– Алена, учти: факты – вещь серьезная, и против них не попрешь. А почему у тебя появилось основание им не верить? Я понимаю, тебе трудно говорить об этом, успокойся и постарайся объяснить свои подозрения.

Она промокнула глаза платочком и продолжила:

– Начну по порядку. Десять дней назад мама уехала в Питер, в гости к моему брату, наказав мне присматривать за отцом. Видишь ли, в последнее время он стал изрядно выпивать, и ему было нужно определенное внимание. Первые пять дней все шло терпимо. Каждый день я заходила к нему после работы, готовила еду, мыла накопившуюся посуду и отправлялась домой только поздним вечером. Так продолжалось до двадцать шестого – до того дня, когда я с ним поругалась.

– Из-за чего поссорились?

– В тот день я, как всегда, пришла к нему после работы. Отец сидел на кухне, пьянее, чем обычно, перед ним – стакан с водкой, на полу – две пустые водочные бутылки, а под ногами, на коврике, тлела непогашенная сигарета. Он что-то бормотал, разговаривая то ли с котом, то ли сам с собой. Естественно, я сорвалась, накричала на отца, назвала алкоголиком и пообещала, что, если он не прекратит свои пьянки, сдам его в наркологию. Он стал огрызаться и пообещал лишить меня наследства.

– Стоп, Алена, что за наследство? Велико ли оно?

– Да нет, не очень – старенький «жигуленок» и дом. Да ты же в нем был!

– Ясно, продолжай.

– Вылив остатки водки, я перетащила его на постель и отправилась к себе. На следующий день, как всегда после работы, приехала к нему опять.

Знаешь, в квартире стояла какая-то тревожная тишина. Шестое чувство подсказало, что произошло несчастье! Сама не своя от страха, я осторожно, шаг за шагом, обследовала комнаты, но ничего не обнаружила.

И тогда я решила, что он бухает где-нибудь с окрестными алкашами.

Немного успокоившись, присела на кухне покурить. Мне вдруг бросилось в глаза то, что вся посуда и продукты лежат на тех же самых местах, где я вчера их оставила. Значит, его нет дома с вечера. Где он может пропадать?

Уже уходя, я заметила неплотно прикрытую крышку подвала. Я… Костя, налей мне еще… У нас на кухне глубокий подвал, и вот он-то и был не закрыт.

Подойдя ближе, я поняла почему. Мешал узел капроновой веревки, защемленный крышкой. Я поднатужилась, приподняла ее и услышала, как внизу что-то свалилось, будто упал мешок картошки. Уже предчувствуя недоброе, включила в подполе свет и… чуть сама не свалилась в подвал. Внизу с веревкой на шее лежал отец…

Лишь немного придя в себя, смогла все осмотреть. На нем была пижама, та же пижама, в которой он был вчера в момент моего ухода. Лестница, ведущая вниз, откинута в сторону. Повесившись, он не мог достать пола, потому что высота подвала у нас около трех метров. Проклиная себя за вчерашнюю несдержанность, я завыла от отчаяния… Что делать? Как посмотрю матери в глаза. Честное слово, Гончаров, я была близка к тому, чтобы повторить его безумие!… – Алена залпом выпила рюмку водки, помолчала, а затем продолжила:

– Я позвонила в милицию и зачем-то – в «Скорую помощь». Явились и те и другие незамедлительно и поставили однозначный диагноз: суицид. На следующий день экспертиза его подтвердила, добавив, что в крови отца обнаружено немыслимое, просто чудовищное содержание алкоголя. И еще оказалось, что смерть наступила почти сутки назад, то есть вскоре после моего ухода.

– Тогда какие могут быть сомнения? Не понимаю тебя, Алена. Чего ты хочешь? Если самоубийство налицо, если признаки насильственной смерти отсутствуют, а явно просматривается алкогольный психоз, то…

– То признаки шизофрении видны уже у меня? Ты это хочешь сказать?

– Не так грубо, но что-то в этом духе. Оставь свою навязчивую идею и займись матерью. Ведь у тебя нет ни одного, даже хлипкого доказательства того, что Сергей Александрович покинул наш бренный мир не по своей воле.

– Нет, кроме одного.

– Какого? – насторожился я.

– Дело в том, что отец вел дневник и все сколько-нибудь значимые факты туда заносил. Делал он это необыкновенно дотошно и основательно, начиная с сорок пятого года, с момента окончания войны.

– Ну и что?

– А то – дневник пропал, хотя накануне, во время ссоры, я его видела!

Он лежал под носом у папы на кухонном столе. Об этой пропаже я заявила твоим бывшим коллегам, но, к сожалению, они не отреагировали. Посоветовали поискать получше и не отвлекать их на подобные пустяки.

– Но может быть, они правы? Дневник не рояль, мало ли куда его можно заткнуть. Посмотри получше!

– Костя, отцовский дневник – это фолиант из десятка сшитых общих тетрадей весом в пять килограммов, к тому же упакованный в папку.

– Хорошо, пойдем другим путем. Допустим, твой отец умер от насильственной смерти, хотя экспертиза показала обратное, но допустим! Тогда объясни мне, кому была выгодна его смерть, кто был в этом заинтересован. Ведь не из спортивного же интереса его убили?!

– Не знаю, но врагов у него не было. По крайней мере, он об этом ничего не говорил. Может быть, на работе?… Хотя вряд ли – в последнее время, еще с перестройки, он работал вахтером в жилищном тресте. Сомневаюсь, что на этой должности он мог нажить себе неприятности. Тем более, что полгода он вообще нигде не работал, сидел дома и занимался твоим любимым делом.

– Каким это? – подозрительно спросил я.

– Пил водку, причем в большом количестве!

– Вот как! Это уже интересно…

– Возможно, пить ее и интересно, но наблюдать за этим процессом со стороны – занятие незавидное!

– Я не о том, Алена. Насколько я знаю по своему скромному опыту, для того чтобы ее пить, нужно иметь деньги, на одну лишь пенсию заниматься «моим любимым делом» невозможно. Где же он их брал?

– Не знаю, возможно, гонял мышей. В смысле, подрабатывал на машине.

– Не исключено, но на это требуется время и, как минимум, трезвая голова, а из твоего рассказа я заключил, что этой роскошью покойный не обладал.

Значит, деньги на выпивку он добывал каким-то иным способом, и вот это-то и настораживает. Поехали-ка к тебе! Расписала ты все очень живописно, но хочу сам взглянуть на ваше подполье. Если, конечно, позволишь.

* * *

Снег почти стаял, и ехать по сухому асфальту, да еще ехать трезвому, было одно удовольствие. Если бы не Ленкина трагедия, я бы непременно запел мультяшную арию Черепахи «Рядом львеночек лежит».

Родовое гнездо моей спутницы находилось на окраине города, и, миновав перегруженные магистрали, я невольно прибавил газ, перестраиваясь в крайний левый ряд. Очень скоро я об этом пожалел. Желтый «Москвич» из правого ряда неожиданно и нахально пошел на разворот. Правым крылом я снес ему левую сторону морды и влетел на разделительный газон. Выскочив из машины, с отборным матом поспешил к нарушителю, которого в этот момент уже таранил в задницу микроавтобус. На мое счастье, следом шла машина ГАИ. Нарушение произошло, как говорится, у них на глазах, о чем был немедленно составлен соответствующий протокол. Получилось, что бедному дедку, владельцу «Москвича», предстоит восстанавливать не только мою «девятку», но и рожу микроавтобуса. Глядя на задрипанного старика, я только махнул рукой и заявил, что претензий к нему не имею, после чего снова уселся за руль.

Настроение испортилось, петь больше не хотелось, к тому же сухой асфальт кончился, и теперь приходилось месить грязь городских окраин.

– Извини, Костя, из-за меня ты попал в неприятную историю, – закудахтала Ленка. – Но кто мог подумать!

– Не переживай, – успокоил я ее, – мне из-за тебя вляпываться не впервой.

Знакомый дом предстал передо мною в полном своем великолепии. Лет двадцать тому назад он, несомненно, являлся лучшим строением во всей округе, но теперь, когда все оккупировали новые русские с трехэтажными теремами, дом явно стушевался, стыдясь своего одноэтажного убожества. Черный барбос хмуро сидел на крыльце, болезненно переживая смерть хозяина. Жирный рыжий котяра, равнодушный к людскому горю, развалился рядом, вполне довольный положением вещей. Щуря зеленый глаз, он радовался весеннему солнцу и той беспечной птахе, что наверняка уже покоилась в его толстом брюхе.

В доме после моего последнего визита ничего не изменилось, хотя и прошло не менее двух лет. Из глубины комнаты нам навстречу вышел высокий бугай, очень похожий на Елену.

Наверное, брат, решил я и не ошибся.

– Александр, – представился он, – Ленкин брат. А вы, наверное, Константин Иванович? Мне о вас сестра много говорила. Только, я думаю, напрасно она вас побеспокоила. Я не сомневаюсь, что отец сам на себя наложил руки. Все так говорят.

– Я тоже так думаю, но посмотрим. Проводите меня на кухню.

Все было так, как обрисовала мне Елена. Пройдя по пути самоубийцы, для пущей убедительности я попробовал повеситься, и, черт возьми, мой эксперимент чуть было не окончился плачевно для меня. Выловленной селедкой я задергался в темноте подпола, надежно прихваченный капроновой веревкой. Слава Всевышнему, что я был не один. Стоящий на стреме Александр вовремя прервал мой следственный эксперимент, освободив удавку. Лежа на холодном земляном полу, я думал о том, насколько безгранична глупость господина Гончарова и насколько прекрасен окружающий его мир.

– Вы не ушиблись, Константин Иванович? – участливо поинтересовались дети висельника.

– Ушибся, но не сейчас, лет сорок тому назад, – прохрипел я передавленным горлом, – может быть, еще при рождении. Мне об этом часто говорили педагоги, но я, глупец, им не верил.

Взъерошенного и несчастного, меня извлекли на свет и напоили горячим кофе с молоком. Что и говорить, вид я имел не самый геройский, если не сказать большего. Шея и гортань болели, ужасно саднили локоть и колено, ведь я шлепнулся на бетонный пол. Но главное было доказано: повеситься таким необычным манером вполне возможно. О чем я не замедлил сообщить Елене.

– А я все равно не верю! – упрямо возразила она. – У него и мысли такой никогда не было. И потом, как ты все-таки объяснишь пропажу дневника?

– Поищи получше. Кстати, а больше ничего не пропало?

– Не знаю, надо будет еще раз все хорошенько проверить. Этим я займусь вечером, сейчас нужно ехать к маме. Я не буду назойлива, если потом тебе позвоню?

Заверив, что разговор с ней мне всегда приятен, я отправился домой.

* * *

Я уже заканчивал нехитрый холостяцкий ужин, слегка сдобренный отвратительной водкой, когда в дверь позвонили.

– Кого черт принес? – громко осведомился я, не трогаясь с места.

– Это по поводу сегодняшней аварии, откройте, пожалуйста.

Я опрометчиво открыл дверь, и в квартиру ввалились три качка. К такому визиту я был совершенно не готов, потому стоял в некоторой растерянности, наблюдая, как ублюдки, не снимая обуви, бесцеремонно располагаются в моей комнате.

– Присаживайся, мужик, в ногах правды нет, – милостиво разрешил мне паскудный пятнадцатилетний пацанчик.

– В чем дело? – немного придя в себя, строго спросил я. – Что вам нужно?

– Да ты раньше времени не напрягайся, – изрек верзила с челюстью гиппопотама. – Все путем, нам дедушка про тебя тарахтел. Мужик ты нормальный, с ментами связываться не стал. На тебя у него обиды нет. Забашляй ему за ремонт пару лимонов, и проблем не будет!

– Что? – От такой вопиющей наглости у меня даже челюсть отвисла. – Что ты сказал?! Я не понял!

– Дедушка, которого ты нахлобучил, старенький. Живет на одну пенсию.

Тачка, что ты ему разбил, подкармливала. А теперь остался старик без кормильца.

За ремонт ему платить нечем. Старость надо уважать. Короче, отстегнуть надо дедку на ремонт.

– Вы что, обалдели? Это он мне должен пару лимонов, а то и больше!

Пусть скажет спасибо, что я его пожалел, простил ему все.

– А ты пожалей еще раз, – будь мужиком, отремонтируй его тачку. Тогда и дед будет доволен, и у тебя проблем не возникнет.

– Ладно, хватит мозги сушить, – перебил его молодой недоносок. – Короче, мужик, чтобы завтра в это же время ты приготовил пару тысяч новыми.

Если завтра здесь будут менты, то послезавтра ты очень об этом пожалеешь.

Катим, пацаны!

Дверь захлопнулась, а я остался, оплеванный и раздавленный наглостью сопливых мерзавцев. Ни минуты не сомневался, что подонки эти, новые хозяева нашей многострадальной России, готовы совершить любое преступление только ради самоутверждения. Но идти у них на поводу я не собирался. Это означало бы признание их авторитета и собственного бессилия. Каков выход? Противостояние?

Нет, увольте, я еще не совсем оправился от передряг прошлого дела, когда меня готовили к транзитной отправке на тот свет. Что же делать?

Для решения этого сложного вопроса необходим был опытный, знающий советник. Таковой у меня имелся, и в количестве двухсот граммов я принял его на грудь. Уже через десять минут он подсказал мне единственно верный вариант дальнейших действий: «В борьбе обретешь ты право свое».

Успокоенный таким решением, я собрался немного вздремнуть, дабы набраться сил перед этой самой предстоящей борьбой. Вытянувшись на диване, безрезультатно ворочался битый час, стараясь уснуть. Какая-то мысль, совершенно не связанная с визитом мерзавцев, не давала покоя. И вертелась она вокруг моего несостоявшегося, ныне покойного тестя. Несколько раз я мысленно восстанавливал теоретическую картину его самоубийства и все не находил какого-то недостающего звена. Что-то мешало мне полностью уверовать в самоубийство.

Начнем сначала. И я поставил себя на его место.

"Я весь день пью, допился до чертиков, так что даже сигарету затушить не в состоянии. Но, несмотря на это, чувствую себя отлично, даже пытаюсь разговаривать с котом и собакой, единственными близкими мне существами. Они меня отлично понимают и даже отвечают. Полная идиллия! Мы находим общий язык, нам хорошо, и больше никто не нужен.

Откуда появилась эта мымра, моя дочь? И чего она хочет? Ругается, кричит! Курицу у Васьки отобрала! Меня алкашом называет! Куда-то отправить грозится. Нет, так не пойдет. Надо лишить ее наследства! Вот сучка, а еще называется – дочь! Последнюю водку вылила, стерва! Тащит меня куда-то. Задам ей завтра трепку… А, что такое? Где я? Не пойму… Кажется, у себя в спальне.

Надо бы опохмелиться, на кухне должно оставаться. Пойду поищу! Что за чертовщина. Нет ни хрена… Стоп, да ее же Ленка вылила! Точно, а еще грозила отправить меня в диспансер. Конечно, когда горбатился на них, был нужен, а теперь – пенсионер, можно и на помойку, как заезженную клячу. Креста на них нет! Вот я им устрою напоследок, чтоб всю жизнь локти кусали! Чтоб всю оставшуюся жизнь им перед людьми стыдно было. Повешусь!…"

Стоп, господин Гончаров, не гони гусей, где-то в твоих рассуждениях сбой. Не хватает логического перехода к дальнейшим действиям твоего незадачливого героя, нет перехода к самому акту самоубийства. Думай, Федя, думай! Будь все так, как ты себе напридумал, а это наиболее вероятная схема развития алкогольного психоза, то твоему персонажу необходимо было бы известить общество о причине самоубийства. О том, кто в этом виновен. А в этом случае он оставил бы посмертное письмо. Но, насколько я понимаю, его нет!

Поздравляю, Гончаров, ты очень умен! Теперь необходимо позвонить Елене и все уточнить.

Я уже потянулся к аппарату, но, опережая меня, он заверещал сам, потревоженный с противоположной стороны Ленкиной рукой.

– Костя, – с места в карьер начала она, – мы с Сашкой перевернули весь дом, но все безрезультатно, папка с дневниками словно испарилась.

– Хорошо, не тарахти! Скажи мне вот что: не находила ли ты посмертной записки отца?

– Нет, конечно, я бы тебе о ней доложила сразу. Да и не могло ее быть. Столько выпить! Он идти-то не мог, не то что писать.

– Понятно, у меня тут появились кое-какие мыслишки, подъезжай, если сможешь.

– Какие мыслишки?

– Не волнуйся, они не затрагивают твоей чести замужней женщины.

– Оставь свои идиотские шутки, мне совсем не до смеха! Сейчас подъедем.

– Подъедем? Это с кем же? Видеть твоего мужа не имею никакого желания.

– Он тебя тоже. Я приеду с братом.

Звонок раздался уже через пять минут. С самым серьезным видом натянув пиджак, я пошел встречать свою бывшую пассию и был немного удивлен, когда в переднюю впорхнула пассия не бывшая, а настоящая. И не кто иная, как дочка начальника РОВД полковника Ефимова, особа капризная и избалованная.

Тридцатилетняя баба с холодным и трезвым рассудком постоянно паясничала и кривлялась, изображая пятнадцатилетнюю девочку. Втайне я уже молил Бога избавить ее от меня, хотя и познал сию деву совсем недавно. Спасло меня то, что отец ее был противником нашей связи, и встречались мы урывками, от случая к случаю. На ночь у меня она оставалась только в то треклятое время, когда папаша отбывал в командировку.

– Как папаня? – сразу настороженно осведомился я. – Не отбыл ли куда?

– Да нет, – грустно ответила Милка, – у него полный абзац. Какого-то бизнесмена или банкира замочили, а его компаньон, прихватив кучу денег фирмы, сделал ноги. Батя всю ночь не спал. Да ну их, пойдем в кроватку, некогда, мой сладкий!

– Не могу! – злорадно ответил я. – Сейчас ко мне должны прийти по делу.

– Надолго?

– Не знаю, все зависит от вопроса, по которому они обращаются. Ты пока топай на кухню и приготовь что-нибудь на вечер. Ты ведь у меня мастерица по этой части.

– Нехороший, я у тебя мастерица совсем по другой части…

Ее любовную игру прервало появление Ленки, которая сразу признала в расфуфыренной бабе конкурирующую самку. Брезгливо дернув ноздрей, она прошипела, обращаясь то ли ко мне, то ли к братишке:

– Мы, кажется, не вовремя, извините за беспокойство.

– Не извольте беспокоиться, все в порядке, я давно вас ожидаю, проходите в залу. Милка, марш на кухню, тащи дорогим гостям кофий, коньяк и прочее!

– Не думала, что ты так скоро обзаведешься новой подругой, – досадливо передернула плечами Елена, едва Милка вышла.

– А что? Хороша?

– Дешевка, глупая кукла!

– Вот тут ты не права, глупой ее никак не назовешь. Но перейдем к делу. Ленточка у меня появилась, некоторые предпосылки, так сказать, чтобы согласиться с твоими подозрениями об убийстве.

– Вот как? Говори конкретней!

– Долго объяснять. Поэтому говорить придется тебе. Я буду лишь задавать вопросы. Ты обмолвилась, что отец начал вести дневник сразу после окончания войны. Я правильно тебя понял?

– Да, это именно так. Первая запись помечена июнем сорок пятого.

– Не значит ли это, что твой отец воевал?

– Нет, он ведь с тридцатого года, а вот в партизанском отряде состоял, где-то на Брянщине. Папа периодически принимался нам об этом рассказывать, но мы не очень и слушали. Теперь-то я понимаю, какими глупцами мы были. Поистине – ценишь то, что потерял.

– Успокойся, скажи, ты когда-нибудь интересовалась содержанием дневников?

– Я – нет, может быть, Александр?…

– Я? – изумился братец. – Чего ради? Мне и в голову такое не приходило!

– Плохо! Лена, а из партизанских фотографий отца ничего не пропало?

– Не знаю, у него всего-то одна и была. Там он в обнимку с двумя бородатыми мужиками запечатлен. Могу сегодня же проверить. Я это фото хорошо помню. Его отец часто доставал. На обороте какая-то надпись, вроде «Дружить до гроба!», и их подписи.

– Когда проверишь, на месте ли она, обязательно позвони.

– Хорошо, но к чему все это?

– Пока не знаю, но может, и пригодится. Теперь вкратце расскажите мне биографию отца. Хотя бы то, что знаете.

– Попробую, тем более это несложно, биография у него простая.

Насколько я знаю, после войны он поступил в строительный техникум – не то в Омске, не то в Томске. Вскоре после его окончания приехал в здешние края, где и устроился в «Спецгидрострой» каким-то инженером. Проработал там почти сорок лет, вплоть до начала Великой Перестройки. С мамой познакомился в пятьдесят восьмом, ну а я родилась в шестидесятом. Последнее время работал в жилищном тресте вахтером, об этом я тебе уже говорила. Вот, собственно, и все!

– Негусто! Кого из его близких товарищей ты знала?

– Было у него три закадычных дружка-алкаша, но только все они приказали долго жить. Последний – в прошлом году.

– Вот как! – насторожился я. – Это интересно, очень даже интересно! А от чего они померли? В частности, последний?

– Не только последний, но и первый – все умерли от рака.

В комнату, дыша презрением и ароматом кофе, высокомерно вплыла Милка.

На вытянутых руках она брезгливо несла поднос. Швырнув его перед нашими носами, демонстративно повернулась к нам задницей. Не удержавшись, я крепко шлепнул ее по откляченной ягодице.

– Алена, глянь, какую кобылицу я взнуздал!

– Козел! – взвизгнула Милка. – Это я тебя взнуздала!

– Видали, какая норовистая, – усмехнулся я. – Так и норовит всадника сбросить…

– Извините, господин Гончаров. – Ленка поджала губы. – Но мы пришли сюда по делу, и нам бы не хотелось быть свидетелями ваших сексуальных игр.

– Прошу прощения. На чем мы остановились? Ах да, все трое умерли от болезни, именуемой раком. Очень жаль.

– Естественно, кошка подохнет, и то жалко, а тут…

– Кстати о кошках, точнее, о собаках. Когда вы обнаружили тру… тело отца, где находился ваш Трезор? И в каком состоянии он был?

– Рекс? Странно, что вы интересуетесь этим, но я и сама не раз думала… Когда я пришла, он лежал на крыльце и как будто меня не видел. То есть не было у него всегдашнего бешеного восторга при моем появлении. Обычно он встречал меня всевозможными вывертами, старался лизнуть в нос, а в тот раз – ноль эмоций. Вначале я не придала этому никакого значения, но когда увезли отца, заметила, что и двигается-то пес с трудом, качается, будто пьяный. Может быть, от тоски? Но тогда бы он выл, как всякая другая собака. Не знаю…

– Не выл, значит? Это хорошо.

– Что же тут хорошего?

– Пока не знаю. На сегодня все! Как только проверите наличие или отсутствие партизанской фотографии, непременно позвоните. Сдается мне, что ваши сомнения касательно самоубийства Сергея Александровича небезосновательны.

Как только за посетителями закрылась дверь, я, лежа на диване, погрузился в величественную задумчивость, совершенно игнорируя похотливые поползновения моей подруги. Думать не хотелось, я просто морщил свой сократовский лоб и ждал, когда ей надоест попусту тратить время. Но я все-таки ошибся, победила молодость. Кряхтя и постанывая от боли в руке, я удовлетворил Милкино желание. Вполне довольная мною, она вскоре засопела под боком.

Что мы имеем? Невольно мои мысли сами собой вошли в нужное русло. То, что Лагин умер не своей смертью, ясно как день. По крайней мере, три факта указывали на это. Во-первых, исчезновение дневников, во-вторых, отсутствие посмертной записки, в-третьих, поведение собаки, которую, вероятно, капитально одурманили. Каждое из этих трех обстоятельств еще ни о чем не говорило, но вкупе они заставляли крепко задуматься. Стрелка весов склонялась к убийству.

Если, конечно, Ленка не врет! Но какой для нее в том смысл? Ложь была бы понятна, когда доказывала бы обратное. Но кому понадобилось кончать безвредного пенсионера-алкаша? Маленький хвостик, который я было ухватил, выглядел прозрачным и хилым. Скорее всего, после Ленкиного звонка он оборвется вовсе.

Тестюшка, тестюшка, ну кому могла понадобиться твоя стариковская жизнь пьяницы?

Интересно, на что же ты пил? Неужели на деньги, получаемые за извоз?

Маловероятно. На это много не выпьешь, да и пить при этом не рекомендуется.

Хотя живут же люди, например, сегодняшний старикан, что пропорол мне крыло и переднюю дверь. Господи, и это еще… час от часу не легче! Надо позвонить «настоящему тестю», чтобы на завтра выделил мне пару парней из ОМОНа. Думаю, втроем мы надолго отобьем у них охоту заниматься подобным промыслом.

Ленка позвонила в девять, когда я уже засыпал. Как я и предвидел, ничего интересного она не сказала. Партизанская фотография отца находилась на месте. Она даже зачитала фамилии изображенных на ней партизан, но теперь они мне были без надобности. Далекая война к сегодняшней смерти Сергея Александровича не имела никакого отношения.

– Что ты на это скажешь, великий сыщик Пинкертон? – подводя черту под разговором, спросила она.

– Ничего утешительного. То, на что я рассчитывал, увы, не подтвердилось. Где копать дальше, ума не приложу. Искать какие-то концы в «Спецгидрострое» бессмысленно, прошло много лет. Единственное, что остается, – пощупать его последнее место работы. Где он работал – в каком тресте?

– Точное название – ПЖРТ. Производственный жилищно-ремонтный трест – кажется, так расшифровывается.

– Очень хорошо. Когда он оттуда уволился?

– Вроде бы в ноябре, точно не знаю. Ну, после того случая…

– Какого случая? – невольно напрягся я.

– Ты что, с луны свалился? Весь город об этом только и говорил.

– Не тарахти в ухо, докладывай конкретно.

– Господи, ну когда инкассатора ограбили! Да ты что, в самом деле ничего не слышал? У инкассатора вырвали сумку с двухмесячной зарплатой.

– Слышал что-то краем уха, но как связать этот инцидент с твоим отцом?

– Я и не связываю, просто сумку с деньгами нес отец. Грабители его сильно покалечили. Он полмесяца не мог встать с кровати. Потом и уволился.

– Идиотка, ты могла сказать это раньше?!

– Не могла, поскольку ты не спрашивал.

– Я думал, овца глупее тебя, а теперь сомневаюсь. Что ты еще знаешь об этой истории? Как это происшествие комментировал отец?

– А никак, просто рассказал, что нес полную сумку денег, а навстречу ему выскочили двое, вырвали сумку и побежали. Он хвастал, что не растерялся и бросился вдогонку. Одного, на свою голову, догнал. Лучше бы он этого не делал, потому что грабитель развернулся и ударил его по голове чем-то тяжелым. Отец потерял сознание. А много ли ему надо? Beca-то в нем как в цыпленке. В результате – сильное сотрясение мозга. Ну а потом его начали таскать по милициям, заподозрили чуть ли не в соучастии, мерзавцы!

– Ну а какие-нибудь детали он рассказывал?

– Вот-вот! И они все про детали выпытывали, одно у вас племя. Какие детали может помнить семидесятилетний человек, получивший такой удар по голове?

– А не расскажешь ли мне, почему он выполнял роль инкассатора?

– Дело в том, что у него своя машина и он всегда ездил как кассир за деньгами. Наверное, ему доплачивали, а вот почему он нес сумку, я не знаю.

– Может быть, вспомнишь что-нибудь еще?

– Нет. А с чего это ты зациклился на этой истории? Неужели думаешь?…

– Ничего не думаю, – перебил я. – Позвоню завтра, вдруг в твоем курином мозгу что-то проявится. Спокойной ночи.

– И тебе желаю не сконфузиться! Драная коза этого не простит.

– Не волнуйся! Кому как не тебе знать, что на этом фронте дела у меня обстоят успешно!

Фыркнув, она бросила трубку, а я набрал номер Милкиного папаши. Он был еще на работе, ответил раздраженно и резко:

– Полковник Ефимов слушает!

– Извините, Алексей Николаевич, вас беспокоит Гончаров.

– Уже слышу. Чего тебе?

– Алексей Николаевич, я с личной просьбой: возникла небольшая проблема. Не могли бы вы завтра дать мне двух толковых парней?

– Ты что, сдурел? Нашел частную лавочку. Кроме того, завтра Первое мая. А что случилось?

– Наехали на меня, бабки требуют.

– Сколько и за что?

– Две тысячи, а за что, долго объяснять.

– Хм, ты один?

– Конечно, – не задумываясь, соврал я, – кроме кота, никого нет.

– Я домой собрался, по пути заскочу. Осточертело все!

Не дав мне возразить, он положил трубку. По своей же инициативе я оказался в совершенно дурацком положении. Картина – лучше не придумаешь. Папаша приходит в гости, а его дочь нежится в моей постели.

Милку я растормошил с трудом, пришлось даже применить силовые приемы.

– Ну чего тебе? – наконец открыв глаза, недовольно захныкала она.

– Собирайся скорее и уматывай! Папенька твой решил почтить меня своим присутствием. Ты ведь не желаешь с ним здесь встретиться?

Кляня меня и собственного родителя, она поплелась в ванную, где, как мне показалось, плескалась целую вечность. Я с нарастающей тревогой смотрел на часы. За то время, что Милка собиралась, можно было одеть целый микрорайон. От нетерпения почему-то нестерпимо зачесались пятки и ладони.

Милка уже была почти готова, оставалась самая малость – натянуть сапоги, но… Нам всегда не хватает самой малости…

В дверь полковник звонил требовательно, как и подобает человеку его положения и звания. Причем одного звонка ему показалось мало. Для вящей убедительности солдафон забарабанил кулаком, громко выкликая мою фамилию.

Испуганная Милка растерянно хлопала глазами, молча требуя моей помощи.

– В шифоньер, – шепнул я, а отцу ее громко и недовольно пообещал:

– Да иду я, иду, сейчас открою!

Около минуты я возился с замком, давая время непутевой дочери полковника получше окопаться. Наконец я справился с коварным запором, и недовольный тесть шагнул в квартиру. Молча протянул бутылку коньяку и только потом трубно и хрипло поздоровался.