Текст книги "Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа"

Артиллерии штабс-капитан Фигнер.

(?) дня 1812 года».

В Подольске генерал-лейтенант Коновницын[59]59
  По этому поводу Давыдов пишет: «П.П. Коновницын был в полном смысле слова благородный и неустрашимый человек, отличавшийся весьма небольшими умственными способностями и еще меньшими сведениями. Будучи назначен дежурным генералом всех армий, он вначале посылал бумаги, им получаемые, к Ермолову, прося его класть на них резолюции. Ермолов исполнил на первый раз его просьбу, но, выведенный из терпения частыми присылками большого количества бумаг, он возвращал их в том виде, в каком получал, с адъютантом своим Фонвизиным, который будил ночью Коновницына и обратно возвращал ему бумаги. Коновницын, прочитав однажды записку Ермолова, в которой было, между прочим, сказано: «Вы напрасно домогаетесь сделать из меня вашего секретаря», сказал Фонвизину: «Алексей Петрович ругается и ворчит». Он приобрел отличного руководителя и наставника в квартирмейстерском полковнике Говардовском, авторе знаменитого письма графа Буксгевдена к графу Аракчееву. Этот даровитый штаб-офицер погиб в Бородинском сражении. Впоследствии Толь совершенно овладел Коновницыным».


[Закрыть] назначен дежурным генералом при князе Кутузове. Генерал сей по новому званию своему входил в мою должность в обязанности, непосредственно на мне лежащие, которые прежде сближали меня с Кутузовым.

…Князь Кутузов произведен был после Бородинского сражения в фельдмаршалы и вместе с возвышением сим почел необходимым создать дежурного при себе генерала, дабы управление армиями не оставить в руках генерала Беннигсена, который состоял при нем в звании начальника главного штаба всех действующих армий. По получении известия о смерти достойнейшего генерала князя Багратиона 2-я армия хотя и существовала по имени, но штаб оной был уничтожен и присоединен к штабу 1-й западной армии, и я наименован начальником главного штаба обеих армий.

22-го числа сентября военный министр Барклай де Толли оставил армию и поехал в Калугу и далее. Я знал намерение его и для того незадолго пред его отъездом подал рапорт, что чувствую себя к отправлению моей должности неспособным и прошу возвратить меня в армию.

Он представлен был в подлиннике фельдмаршалу, но никакого не последовало ответа. Вместе с Барклаем де Толли уехал и правитель собственной канцелярии его, флигель-адъютант гвардии полковник Закревский, офицер отличных и благороднейших свойств, с которым был я приятель, и вместе разделяли и горести неудачной войны и приятные в оной минуты. И я, кроме достойного дежурного генерала 1-й армии флигель-адъютанта Кикина, не видал никого желающего мне добра, и положение мое час от часу делалось более неприятным. Генерал-лейтенант Коновницын возмечтал, что я должен обрабатывать часть дел, собственно до него относящихся. Я некоторое время делал то с терпением…

Он вместе с полковником Толем вредили мне у Кутузова и расположение ко мне и внимание, всеми замеченное, уничтожали. Он охладел ко мне, я не искал его милостей и старался отдалиться от главной квартиры, в которой я не жил во все время пребывания армии в Тарутине и не иначе появлялся, разве приказано мне бывало. Я посещал Коновницына и в то же время имел с ним переписку, в которой он ничего у меня не выигрывал.

В таких отношениях с Коновницыным и Толем, могущественными людьми настоящего времени, я был совершенно праздным, и мне оставалось быть свидетелем разных интриг главной квартиры, вражды между Кутузовым и генералом Беннигсеном, которую возбуждал полковник Толь единственно в намерении, отдаляя его влияние на Кутузова, сохранить над ним власть свою. Звание начальника главного штаба оставалось еще при мне, и, невзирая на повторенный мною о неспособности рапорт, я не мог получить увольнения от оного[60]60
  Давыдов рассказывает об этом так: «Известно, что в Тарутине Коновницын, назначенный дежурным генералом всех армий, отказывался от своей новой должности под предлогом, что она была выше его сил; Кутузов думал дать ему в помощники Ермолова, который, не желая служить секретарем Коновницыну, настоятельно просил перевода своего во фронт. Фельдмаршал потребовал их обоих к себе; передразнивая их, он сказал им: «Один уверяет, что не может, а другой все может, да не хочет, я о вас обоих напишу государю». Ермолов, не пользовавшийся в то время доверием Кутузова, будучи некогда сам начальником главного штаба армии и вполне сознававший свое значительное превосходство над Коновницыным, возымел твердое намерение перейти во фронт, что, как известно, не состоялось, ибо для этого необходим был в то время указ сената».


[Закрыть].

Сражения Тарутинское и Малоярославецкое описаны у Давыдова с большими подробностями, чем у Ермолова, и мы считаем целесообразнее представить прежде его рассказ:

«Главная квартира Кутузова находилась, как известно, в Леташевке, а Ермолов с Платовым квартировали в расстоянии 1 версты от этого села. Генерал Шепелев дал 4-го числа большой обед, все присутствовавшие были очень веселы, и Николай Иванович Депрерадович пустился даже плясать. Возвращаясь в девятом часу вечера в свою деревушку, Ермолов получил чрез ординарца князя Кутузова, офицера Кавалергардского полка, письменное приказание собрать к следующему утру всю армию для наступления против неприятеля. Ермолов спросил ординарца, почему это приказание доставлено ему так поздно, на что он отозвался незнанием, где находится начальник главного штаба.

Ермолов, прибыв тотчас в Леташевку, доложил князю, что, по случаю позднего доставления приказания его светлости, армию невозможно собрать в столь короткое время. Князь очень рассердился и приказал собрать все войска к 6-му числу вечером; вопреки уверением генерала Михайловского-Данилевского, князь до того времени и не выезжал из Леташевки. В назначенный вечер, когда уже стало смеркаться, князь прибыл в Тарутино. Беннигсену, предложившему весь план атаки, была поручена вся колонна, которая была направлена в обход; в этой колонне находился и 2-й корпус. Кутузов с свитой, в числе которой находились Раевский и Ермолов, оставался близ гвардии; князь говорил при этом: «Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель, приняв свои меры, заблаговременно отступает». Ермолов, понимая, что эти слова относятся к нему, толкнул коленом Раевского, которому сказал: «Он на мой счет забавляется».

Когда стали раздаваться пушечные выстрелы, Ермолов сказал князю: «Время не упущено, неприятель не ушел; теперь, ваша светлость, нам надлежит с своей стороны дружно наступать, потому что гвардия отсюда и дыма не увидит». Кутузов скомандовал наступление, но чрез каждые сто шагов войска останавливались почти на три четверти часа; князь, видимо, избегал участия в сражении. Место убитого ядром Багговута заступил мужественный принц Евгений Виртембергский, который стал у головного полка.

Ермолов послал сказать чрез капитана квартирмейстерской части Ховена графу Остерману, чтоб он следовал со своим корпусом быстрее. Остерман выслал к назначенному месту лишь полковые знамена при ста рядовых. Беннигсен, выведя войска к месту боя, вернулся назад; если бы князь Кутузов сделал со своей стороны решительное наступление, отряд Мюрата был бы весь истреблен. Фельдмаршал, окруженный многими генералами, ехавшими верхом, возвратился вечером в коляске в Леташевку. Он сказал в это время Ермолову: «Голубчик, неприятель понес большую потерю, им оставлено много орудий в лесу». Кутузов, не расспросив о ходе дела у главного виновника победы Беннигсена, послал государю донесение, в котором вместо 19 орудий, взятых у неприятеля, показано было 38. С этого времена вражда между Беннигсеном и Кутузовым достигла крайних размеров и уже никогда не прекращалась».

Н. Самокиш. Бой под Малоярославцем

О сражении при Малоярославце Давыдов говорит следующим образом:

«Князь Кутузов, получив известие чрез Дорохова о приближении неприятельской колонны, отправил из Тарутина к Фоминскому корпус Дохтурова с начальником главного штаба 1-й армии Ермоловым.

Перед выступлением своим Ермолов приказал Фигнеру и Сеславину следовать по направлению к Фоминскому, с тем чтобы собрать сведения о неприятеле. Фигнеру не удалось перейти Лужу, тщательно охраняемую неприятельскими пикетами. Сеславин успел перейти реку и приблизиться к Боровской дороге; здесь оставив позади свою партию, он пешком пробрался до Боровской дороги сквозь лес, на котором еще было немного листьев. Достигнув дороги, он увидал глубокие неприятельские колонны, следовавшие одна за другою к Боровску; он заметил самого Наполеона, окруженного своими маршалами и гвардией. Неутомимый и бесстрашный Сеславин, выхватив из колонны старой гвардии унтер-офицера, связал его, перекинул чрез седло и быстро направился к корпусу Дохтурова.

Между тем Дохтуров с Ермоловым, не подозревая выступления Наполеона из Москвы, следовали на Аристово и Фоминское. Продолжительный осенний дождь совершенно испортил дорогу; большое количество батарейной артиллерии, следовавшей с корпусом, замедляло его движение. Ермолов предложил Дохтурову оставить здесь эту артиллерию не доходя верст пятнадцать до Аристова; отсюда, находясь в близком расстоянии от Тарутина и Малоярославца, она могла быстро поспеть к пункту, где в ее действии могла встретиться надобность, а между тем успела бы отдохнуть. Дохтуров не замедлил изъявить свое на то согласие, и корпус его к вечеру прибыл в Аристово; сам Дохтуров расположился на ночлег в деревне, а Ермолов с прочими генералами остался на биваках.

Уже наступила полночь, и чрез несколько часов весь отряд, исполняя предписание Кутузова, должен был выступить к Фоминскому. Вдруг послышался конский топот и раздались слова Сеславина: «Где Алексей Петрович?» Явившись к Ермолову, Сеславин, в сопровождении своего пленника, рассказал все им виденное; пленный подтвердил, что Наполеон, выступив со всею армией из Москвы, должен находиться в довольно близком расстоянии от нашего отряда. Это известие было столь важно, что Ермолов, приказав тотчас отряду подыматься и становиться в ружье, лично отправился на квартиру Дохтурова. Этот бесстрашный, но далеко не решительный генерал, известись обо всем этом, пришел в крайнее замешательство. Он не решался продолжать движение к Фоминскому из опасения наткнуться на всю неприятельскую армию и вместе с тем боялся отступлением из Аристова навлечь на себя гнев Кутузова за неисполнение его предписания.

В этот решительный момент Ермолов, как и во многих других важных случаях, является ангелом-хранителем русских войск. Орлиный взгляд его превосходно оценил все обстоятельства, и он, именем главнокомандующего и в качестве начальника главного штаба армии, приказал Дохтурову спешить к Малоярославцу. Приняв на себя всю ответственность за неисполнение предписания Кутузова, он послал к нему дежурного штаб-офицера корпуса Волховского[61]61
  Он умер сенатором.


[Закрыть], которому было поручено лично объяснить фельдмаршалу причины, побудившие изменить направление войск, и убедительно просить его поспешить прибытием с армией к Малоярославцу.

Ермолов советовал Дохтурову захватить с собою во время движения своего на Малоярославец всю оставленную батарейную артиллерию; сам Ермолов с 1-м кавалерийским корпусом барона Меллера-Закомельского и с конною ротой полковника Никитина, желая лично удостовериться в справедливости показаний Сеславина, двинулся по направлению к селу Катову, где был расположен отряд генерала Дорохова. Услыхав перестрелку, которую Дорохов завязал с неприятельскими пикетами, Ермолов послал ему сказать, чтоб он тотчас ее прекратил. На что Дорохов отвечал: «Если б Алексей Петрович находился сам здесь, он бы поступил точно так же, как и я».

Опрокинув неприятельские пикеты, Дорохов наткнулся на сильные резервы; Ермолов, увидав это и боясь быть разбитым сильным неприятелем, придвинул конную роту Никитина. Подтвердив свое приказание Дорохову, он, следуя чрез небольшой лес, достиг обширной поляны, которая простирается от Боровска до самого Малоярославца. Здесь он увидел обширный лагерь итальянской армии и узнал от пленных, что Наполеон должен был обедать в тот день в Боровске. Решившись быстро спешить к Малоярославцу, Ермолов приказал одному отважному офицеру Сысоева казачьего полка, следуя по прямому пути к Малоярославцу, хотя бы в самом близком соседстве с неприятелем, достигнуть города и собрать все возможные сведения как о нем, так и о неприятеле; ему было приказано, по исполнении поручения, отыскать начальника главного штаба по направлению к Малоярославцу. Этот смелый офицер донес вскоре Ермолову, что перед городом находились уже три батальона итальянцев, которые были задерживаемы жителями, успевшими разобрать мост; власти городские выехали весьма недавно из города, куда приезжал атаман Платов, который, по отъезде своем оттуда, оставил там казаков.

Ермолов прибыл на рассвете к Малоярославцу, пред которым уже находилась вся армия вице-короля; Дохтуров, расположившись лагерем позади города, поручил защиту его Ермолову, которого подкрепил своею пехотой. Войска наши были два раза выбиты из города, хотя рота храброго полковника Никитина, действиями которой руководил сидевший на колокольне адъютант Ермолова Поздеев, жестоко поражала неприятеля.

Между тем фельдмаршал, придя с армией в село Спасское, не в далеком расстоянии от Малоярославца, приказал войскам отдохнуть. Ермолов отправил в Спасское генерал-адъютанта графа Орлова-Денисова с убедительнейшею просьбой спешить к городу; не получив никакого ответа, он отправил туда одного германского принца, находившегося в то время при наших войсках, с настоятельнейшею просьбой о скорейшем прибытии армии. Фельдмаршал, недовольный этою настойчивостью, плюнул. Тогда корпус Раевского выступил к Малоярославцу, и за ним тронулась вся армия. Сам Раевский, в качестве зрителя, уже давно находился близ Малоярославца, где наблюдал за ходом сражения. Выбитый в последний раз из города превосходным неприятелем, Ермолов расположил против главных его ворот 40 батарейных орудий; он намеревался, за неимением войска, встретив неприятеля жестокою канонадой, начать отступление, но прибытие армии изменило весь ход дела.

Неустрашимый Коновницын выбил неприятеля из города. Князь Кутузов, приобретший большую опытность в войне с турками, прибегнул к весьма странному средству для удержания неприятеля, если б он решился продолжать наступление. Он приказал приступить к возведению нескольких редутов в расстоянии выстрела от города; но после нескольких выстрелов неприятеля из города 1500 человек рабочих, бросив здесь весь свой инструмент, рассеялись. Город был однако оставлен нашими и занят неприятельскими войсками. После битвы князь Кутузов имел весьма любопытный разговор с Ермоловым, который я здесь лишь вкратце могу передать. Князь: «Голубчик, ведь надо идти?» Ермолов: «Конечно, но только на Медынь». Князь: «Как можно двигаться в виду неприятельской армии?» Ермолов: «Опасности нет никакой: атаман Платов захватил на той стороне речки несколько орудий, не встретив большого сопротивления. После этой битвы, доказавшей, что мы готовы отразить все покушения неприятеля, нам его нечего бояться».

Когда князь объявил о намерении своем отступить к Полотняным заводам, Ермолов убеждал его остаться у Малоярославца по крайней мере на несколько часов, в продолжении которых должны были обнаружиться намерения неприятеля[62]62
  Весь этот разговор был тотчас доведен до сведения государя находившимся в то время при нашей армии бароном Анштетом.


[Закрыть]. Но князь остался непреклонным и отступил.

…Если бы Наполеон, дойдя до Боровска, поспешил направить всю армию к Малоярославцу, он неминуемо и весьма легко овладел бы этим городом; предупредив здесь нашу армию, он, без сомнения, не встречая больших затруднений, дошел бы до Юхнова, откуда безостановочно продолжал бы свое обратное шествие по краю изобильному и не разоренному. Ермолову выпал завидный жребий оказать своему отечеству величайшую услугу. К несчастию, этот высокий подвиг, искаженный историками, почти вовсе неизвестен.

…В это самое время партизан, князь Кудашев, находившийся между Лопаснею и Вороновым, стал преследовать неприятельский авангард, заслонявший движение главной его армии и двинувшийся уже от берегов Мочи для присоединения к его хвосту.

Всякий военный человек, знающий свое дело, ясно увидит, что неприятельская армия, окруженная, так сказать, отрядами Дорохова, Сеславина, Фигнера и князя Кудашева, не могла сделать шагу скрытным образом, хотя бы спасение ее и зависело от быстрого и никем не замеченного движения мимо левого фланга нашей армии и внезапного появления ее в Малоярославце. Чрез это Наполеон, выпутавшись из сетей, расставленных ему фельдмаршалом при Тарутине, открыл бы себе беспрепятственный путь к Днепру, в богатый и не истощенный еще край; он мог бы, соединясь с Виктором Жюно и Эверсом, возобновить наступательное действие без малейшей опасности, имея свои фланги и тыл обезличенными. Если перейдем от следствия к причине, то удостоверимся, что извещением Сеславина решилась участь России, но для сего нужен был проницательный и энергический Ермолов, принявший на себя ответственность за своевольное изменение в направлении корпуса Дохтурова, прозорливый главнокомандующий, оценивший представление начальника штаба 1-й армии и прибывший с войсками к Малоярославцу».

Вот другой рассказ Давыдова о сражении под Малоярославцем:

«Кутузов не знал и не мог знать о выступлении всей неприятельской армии из Москвы 7-го числа октября, т. е. на другой день по разбитии им Мюрата на речке Чернишне, а следственно, и о направлении этой армии на Фоминское. Генерал Дорохов, занимавший легким отрядом село Катово на новой Калужской дороге, открыл в Фоминском передовые войска неприятеля (кавалерию Орнано и пехотную дивизию Брусье, принадлежавшие корпусу Евгения); не подозревая, что за ними следует вся неприятельская армия, он уведомил о том Кутузова с изложением мнения своего насчет цели их прибытия. Он полагал, что они явились на этом пункте или для связи неприятельского авангарда с большою Смоленской дорогою, или это доказывает, что вся наполеоновская армия двигается к Калуге.

Кутузов немедленно послал по направлению к Катову, где находился Дорохов, сильный отряд под начальством Дохтурова, составленный из одного пехотного корпуса и гвардейской легкой кавалерийской дивизии; при этом отряде находился начальник главного штаба 1-й армии Ермолов. Ермолов, пред самым выступлением из Тарутинского лагеря, послал партизана Сеславина к Фоминскому для вернейшего осмотра прибывших туда неприятельских войск; корпус же двинулся к Катову и остановился на половине дороги в деревне Аристов; Сеславину удалось захватить унтер-офицера старой гвардии Наполеона и доставить его Ермолову. Завеса спала. Узнали, что в Фоминском не одни войска Орнано и Брусье, а вся неприятельская армия и что сам Наполеон находился в Боровске.

Ермолов и начальник отряда дали о том знать в главную квартиру; но столь же строгий исполнитель приказаний начальства, сколь храбрый генерал, Дохтуров не мог решиться принять на свою ответственность изменение в направлении, тем более что было строго приказано главнокомандующим идти против войск Орнано и Брусье к Катову. Ермолов, пользуясь правом начальника главного штаба, приняв на себя всю ответственность за самовольное изменение в направлении войск, именем Кутузова предписал Дохтурову следовать с пехотой к Малоярославцу; желая лично удостовериться в истинном направлении неприятельской армии, он с кавалерией направился к Боровску; открыв здесь многочисленного неприятеля, он так же быстро обратился к Малоярославцу. Таким образом таинственное выступление Наполеона из Москвы было обнаружено.

Вскоре горизонт по направлению к Боровску зачернел неприятельскими войсками. Ермолов с главными войсками бросился в город Малоярославец, где вступил в ожесточенный бой с дивизией Дельзона, но он был два раза выбит из него армией вице-короля. Хотя князь Кутузов прибыл с армией в село Спасское (находящееся в весьма близком расстоянии от Малоярославца), но, приказав войскам отдыхать, он не трогался с места. Ермолов, сражаясь с многочисленным неприятелем, не переставал посылать записки за записками фельдмаршалу, с убедительнейшею просьбой спешить на защиту города.

Наконец, после довольно продолжительного колебания, Кутузов подкрепил сражающихся корпусами Раевского и Бороздина; хотя город остался за неприятелем, но путь на Юхнов и Калугу был прегражден неприятелю. Если бы Наполеон по выступлении из Москвы быстро направился на Малоярославец, он овладел бы им весьма скоро и без всякой потери. Не встретив здесь нашей армии, он бы направился на Юхнов, а оттуда далее к Польше, двигаясь по хлебородным и богатым губерниям нашим. Я распространился в описании малоизвестных подробностей этого важнейшего из всех событий, потому что это есть зародыш всех злополучий Наполеона и переворота в судьбе государств и народов. Будь Сеславин менее предприимчив и решителен, будь Ермолов одарен не столь замечательною прозорливостью и высокою решительностью и Кутузов меньшею проницательностью, указавшею ему на Тарутино как на точку спасения для отечества; замедли он несколькими часами в прибытии к Малоярославцу, – весь плод превосходного движения из Москвы по Рязанской дороге, переход на Калужскую для занятия Тарутина и все выгоды вследствие бокового направления нашего до Березины, которые сами по себе были лишь следствием или, лучше сказать, продолжением направления от Тарутинского лагеря к Малоярославцу, все рушилось бы, все исчезло бы безвозвратно!»

Теперь предлагаем собственное описание Ермолова.

«9-го числа октября генерал-майор Дорохов донес, что неприятель занимает село Фоминское, деревню Катово и небольшая часть сил его расположена около города Боровска, что повсюду его не более 8 тысяч человек, просил к отряду, им командуемому, дать два полка пехоты и что тогда он непременно разобьет неприятеля. Фельдмаршал рассудил отправить 6-й корпус генерала Дохтурова, 1-й кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Меллера-Закомельского и пять казачьих полков. Благоразумное сие распоряжение давало вернейшие средства к успеху. Кутузов, осыпав меня тысячью приветствий, приказал отправиться с генералом Дохтуровым, уверяя меня, что он надеется на меня и будет спокоен. Надобно знать Кутузова, чтобы не давать тому никакой цены. Партизаны Фигнер и Сеславин вверх по левому берегу Нары отправились с партиями узнать, не имеет ли неприятель, кроме войск в селе Фоминском, других близко расположенных, которые бы могли прийти в помощь, также нет ли каких движений между Фоминским и Москвою. К 11 часу обещали они мне дать непременно обстоятельное известие.

Генерал Дохтуров 10-го числа остановился в 5 верстах от деревни Катово, с тем чтобы, пройдя сие расстояние ночью, напасть на рассвете на неприятеля. Генерал-майор Дорохов, явясь к нему в команду, донес, что неприятель в 2 тысячи пехоты преследует от Боровска подполковника Власова с тремя казачьими полками. Около деревни Катово расположено не более 4 тысяч человек. Близ села Фоминского лагерь скрыт в лесу, и сил потому определить невозможно, ночью примечены большие по лесам огни, и у моста чрез реку Нару стоит батарея. Я предложил всю тяжелую артиллерию обратить за 6 верст назад, где весьма тесное дефиле с трудом мы проходили. Была уже полночь, приближалось время идти вперед, и от Фигнера или Сеславина никаких не было известий; дано уже было приказание о приготовлении к движению.

Ночью на поле сталкиваюсь я с Сеславиным, который меня отыскивал. Он, скрыв в лесу свою партию, в 4 верстах от села Фоминского, осмотрел идущие неприятельские войска, которые состояли из всей пешей и конной гвардии Наполеона и всего корпуса маршала Нея. Взятые им несколько человек показали, что сам Наполеон при войсках, которые пятый уже день выступили из Москвы, где не более оставлено 4 тысяч человек для подорвания стен кремлевских. Тягости и артиллерия тяжелая прежде отправлены на Можайск и вместе с ними вся кавалерия, потерявшая лошадей, и для прикрытия всего 5-й корпус польских войск. В войсках большой недостаток в продовольствии, который задолго до выступления весьма был чувствуем. По слухам, Наполеон идет чрез Малоярославец в Калугу. Фельдмаршал не имел известия о Москве, и стоящий близ оной генерал-адъютант барон Винценгероде не успел дать о том уведомления.

Оказанная Сеславиным услуга спасла от поражения корпус генерала Дохтурова, и то могло зависеть от нескольких часов разницы. На рассвете генерал Дохтуров отступил и, присоединив отосланную артиллерию, переправился при селе Спасском чрез реку Протву и пошел на Малоярославец. Вся кавалерия пошла к стороне Боровска примечать за движением неприятеля, и я остался при ней, дабы извещать Дохтурова.

Поутру в некотором расстоянии прошли мы мимо Боровска, видели, что неприятель проходил оный. Пополудни заметили его идущего в больших силах к Малоярославцу, и нас разделяла с ним одна река Протва. Бежавший от неприятеля слуга одного генерала уведомил, что Наполеон в 10 часов утра прибыл в Боровск, где гвардия его имеет ночлег, что на завтра, 12-го числа октября, идет далее. Спускаясь по левому берегу Протвы, часа за два до вечера переправились мы за реку, сбили форпосты, наблюдавшие нас, преследовали конницу, которая их подкрепляла, и, проскакав небольшой лес, увидели близ почтовой дороги обширный лагерь корпусов вице-короля итальянского маршала Даву.

Мы отошли к переправе, но не перешли за реку, дабы сохранить кратчайшую дорогу к Малоярославцу. Неприятель за поздним временем нас не преследовал. Разъезд, отправленный к Малоярославцу, дал знать, что у самого города также стоит неприятельский лагерь.

В городе есть несколько казаков, присланных от атамана Платова, жителями разобраны мосты, и они не допускают в город неприятеля. В ночи присоединились мы к генералу Дохтурову, который за час до начала дня прибыл к Малоярославцу. Впереди корпуса прислан был 33-й егерский полк, который хотя и занял город, но не мог выгнать неприятеля, удерживающего один квартал, к реке прилежащий. Во власти его были мосты, и два орудия артиллерии переправлены в город.

Наставший день открыл на противоположном берегу реки Лужи силы неприятельские весьма превосходные, 33-й егерский полк был утесняем, исправлялись мосты, и колонны неприятеля двинулись в город. Удерживать город надобно было во что бы то ни стало, ибо армия следовала уже из Тарутина и дорогу Калужскую уступить было невозможно. Генерал Дохтуров подкрепил 33-й полк 6-м и 19-м егерскими полками и команду над ними поручил полковнику Вуичу.

Все войска наши расположились в версте от города на Калужской дороге, на правой стороне 1-й кавалерийский корпус и отряд генерал-майора Дорохова. В городе загорелся ружейный огонь очень сильный и атаки неприятеля сделались гораздо упорнее. На левом нашем фланге устроилась батарея гвардейской конной артиллерии, которая препятствовала исправлению мостов и останавливала идущие в город подкрепления. Храбрый полковник Никитин был со своими орудиями в середине города, и неприятель уважал его присутствие. Егерские полки наши принуждены были к отступлению, с трудом могли мы вывезти из города артиллерию, и стрелки неприятельские, пройдя стремительно город, появились на правом крыле нашем. Генерал Дохтуров возложил на меня защиту города, и к полкам, прежде в оном бывшим, прибыли в распоряжение мое 11-й егерский полк и пехотные – Софийский, Либавский и Вильманстрандский с достаточным количеством артиллерии. Невзирая на то, четыре раза выгнан я был из города и не раз терял совсем надежду возвратиться в оный.

Храбрая атака в штыки Либавского полка под начальством генерал-майора Талызина и Софийского под командою полковника Халяпина, которые, не сделав выстрела, вошли в город и все противоставшее им истребили, удержали во власти нашей город. Артиллерии полковника Никитина, офицера неустрашимого, много обязан я успехом; храбрые адъютанты мои, гвардии поручик Фонвизин и артиллерии поручик Поздеев, чрезвычайно не способствовали. Всюду, куда посылал я их, не менее верил я им, как самому себе.

На прочие войска генерала Дохтурова неприятель сделал одну из города сильную вылазку, но действием батарей был отражен с большим весьма уроном. На короткое весьма время приезжал из армии дежурный генерал Коновницын; сие появление было для одной реляции. С нетерпением ожидали мы прибытия армии, но Кутузов поздно выступил из Тарутина, шел чрезмерно тихо и без нужды медлил у переправы чрез Протву в селе Спасском. Первый прибывший корпус был генерал-лейтенанта Раевского и в 3 часа пополудни частью войск своих занял город вместе с моими полками; я, как старшему, сдал командование правым флангом, но вскоре прибыла вся наша армия и мы превзошли неприятеля силами; приехал и фельдмаршал. Ночью пошли полки в город на смену некоторых утомленных, но неприятель вытеснил их[63]63
  Ими командовал генерал-фельдмаршал Бороздин 1-й.


[Закрыть], и город за ним остался, невзирая на все со стороны нашей усилия возвратить его. Не знаю, почему фельдмаршал тотчас по прибытии армии не приказал оставить город, ибо с того времени потеря людей была бесполезна, и даже желать можно было, чтобы неприятель осмелился выйти на поле, где, без сомнения, нашел бы он гибель.

На другой день, 13 октября, армия осталась в позиции в 2 верстах от города. Неприятель вывел несколько войск из города, протянул правое крыло свое по дороге на Медынь на расстояние почти 3 верст и действовал из орудий против цепи казаков и кавалерии, составлявшей резерв их, более же во весь день ничего не предпринял. Атаман Платов, с большими силами донских войск занимавший конечность левого крыла, перешедши за реку Лужу, ударил на неприятельскую конницу, взял много пленных и 13 пушек. В лагере неприятеля замечено было великое беспокойство, и тотчас большие отряды войск на него обратились. При сем случае много потерпел уланский полк польской гвардии Наполеона.

Атаман Платов возвратился, оставив часть казаков, дабы беспокоить тыл неприятеля. Фельдмаршал, призвав меня, сказал, что армию привести надобно в движение. Я отвечал, что надобно взять направление на Медынь, представляя к убеждению, что мы в силах превосходных, неприятель свои главнейшие удерживает за рекою и против нас только авангард его; особливо известны будучи об отправлении части войск и артиллерии на Можайск, видим, что невозможно ему решиться на генеральное сражение, которому и самое местоположение противится, ибо надобно переправиться чрез реку самую неудобную, спуск к оной и въезд в город только один и имеет не менее 10 саженей отвесной высоты, что при малейшей неудаче могло быть причиною важнейшей потери.

Кутузов сказал мне, что он любит говорить со мною, ибо никогда обстоятельства не представляются мне в худом виде. Однако ж, сколько ни старался уговорить я его остаться одни сутки и даже менее, не мог никак согласиться на то, и он в ночи на 14-е число отошел к селению Дичин 20 верст ближе к Калуге. В арьергарде генерала Милорадовича оставлены 4-й корпус, 2-й корпус генерал-лейтенанта князя Долгорукого, бывшего министром в Неаполе, кавалерийский корпус генерал-адъютанта барона Корфа и пять донских полков с генерал-майором Карповым. Я оставался у генерала Милорадовича.

14-го числа в 10 часов утра началась канонада и, два часа продолжаясь, не имела никаких следствий, войска с обеих сторон были неподвижны, и тем кончился день. Тот же день лично донес я обо всем фельдмаршалу и просил позволения возвратиться в авангард, но мне сие не позволено. По обстоятельствам нужно было послать отряд в Медынь; я просил, чтобы меня отправить с оным, он никак не согласился, говоря, что удерживает меня на важнейшее употребление.

В ночи на 15-е число неприятель отступил от Малоярославца и остановился в 5 верстах за рекою. Атаман Платов со всеми казаками с левого фланга, генерал-адъютант барон Корф, командующий передовыми постами, весьма долго того не приметили. Генерал Милорадович приказал генерал-майору Карпову переправиться с казаками и преследовать неприятеля; регулярной коннице и конной артиллерии идти поспешно вслед, как скоро мосты готовы будут. Фельдмаршал приказал мне тотчас отправиться в авангард, и как генерал Милорадович донес, что он оба корпуса пехоты оставил по сей стороне реки, поручил мне, по изведанию обстоятельств, сделать им назначение и ему тотчас донести, говоря притом, что даст он согласно оному всей армии направление.