Текст книги "Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа"

Я застал генерала Милорадовича и даже генерал-адъютанта барона Корфа в Малоярославце. Неприятель стоял в 5 верстах на дороге от Боровска на Медынь, для того, вероятно, чтоб отделенным от него войскам дать время отойти и собою закрыть их движение. Жители окрестностей дали знать, что между Медынью и Вереею находятся войска неприятельские и что туда сходятся все силы. Известие сие было, однако же, неосновательно и ввело меня в некоторую погрешность в рассуждении данного мною корпусам направления. Не доходя Медыни по полученному сведению, что неприятель самым поспешнейшим образом отступает на Верею, атаман Платов идет вслед за ним и что взял уже фланг его, генерал Милорадович ускоренным маршем чрез село Кременское, Егорьевское и, перейдя в селе Никольском идущую от Гжатска на Юхнов дорогу, прибыл в окрестность Гжатска, тогда как атаман Платов занимал самый город и с того времени были они между собою в беспрерывном сношении.

Из села Егорьевского доносил я фельдмаршалу, что армии полезно, сколько возможно, сократить путь и прямо идти на Вязьму, что ход ее совершенно закрывает авангард своим движением. Сие удобно было сделать потому, что неприятелю почтовою дорогой было идти гораздо далее. Фельдмаршал взял предложенное мною направление, но шел чрезмерно тихо, ничего не отвечал и оставил в неведении насчет движения своего, ибо до того знали мы только, что армия чрез Полотняные заводы пошла на Медынь. Авангард сблизился с селением Царево Займище, где генерал Барклай де Толли, отступая от Смоленска, намерен был дать сражение. Местоположение было мне весьма знакомо, а я, объяснив генералу Милорадовичу выгоды оного, легко согласил его упредить неприятеля и занять трудное дефиле, у самого селения лежащее. Опасно было по слабости авангарда отрезать путь всем силам неприятеля, ибо гвардия Наполеона была в хорошем состоянии и многочисленная, но из показания пленных и известий от атамана Платова знали мы достоверно, что Наполеон с гвардией идет целыми сутками впереди и все прочие войска по частям и в беспорядке.

Четыре марша сделал авангард с тем, чтобы воспользоваться выгодами дефиле и труды марша вознаградить верным успехом. Сделано было распоряжение, чтобы сближающиеся к Цареву Займищу корпуса, на последнем ночлеге своем, скрыли свое присутствие и запрещено было иметь огни в лагере. Генерал-адъютанту барону Корфу приказано было иметь кавалерию в готовности, но даже не выставлять постов. Генералу Милорадовичу надлежало быть в сем случае самому с первыми войсками, но он долго оставался назади обедать, войска мимо его проходили с музыкою, по обыкновению много было рассказов, и он опоздал.

Войска между тем прибыли на ночлег. Командир 4-й дивизии генерал-майор принц Евгений Виртембергский, увлеченный храбростью своею, не вняв благоразумному начальства распоряжению, обнаружил прибытие свое и так близко подошел к дороге, по которой беспечно проходил неприятель, что он начал собираться в силах и выслал стрелков закрыть движение свое, тогда как уже располагался он на ночлег. Прочие войска авангарда, видя принца

Евгения далеко впереди и опасаясь, чтобы неприятель не атаковал его, должны были идти ему в подкрепление.

Неприятель, от самого Малоярославца преследуем будучи одними казаками с самою малою частью регулярной конницы, вдруг увидя несколько тысяч пехоты на фланге и на выстрел от дороги, где проходил, ускорил движение свое и, не останавливаясь на ночь, со всеми силами прошел известное дефиле. Поспешность и беспорядок в движении так велики были, что, не будучи ни тесним войсками авангарда, ни преследуем казаками, неприятель оставил немало орудий тяжелой артиллерии и бросил множество обоза, так что на другой день надобно было расчищать дорогу для войск наших. Из сего можно заключить, что бы последовало, если бы, по предположению, выход из дефиле занят был войсками авангарда и 50 орудиями артиллерии, при нем состоявшими. Принц Евгений сделал грубую ошибку и молодому человеку непростительную…

21-го числа октября генерал Милорадович получил приказание 26-ю дивизию с генерал-майором Паскевичем отрядить к атаману Платову, у которого не было ни человека пехоты, с нею пошли также и три полка кавалерии. Не успев в намерении напасть на неприятеля при Царевом Займище, не оставалось ничего другого, как атаковать у города Вязьмы.

В другой раз писал я рапорт к фельдмаршалу: если армия придет к Вязьме, то можно отбросить неприятеля от большой дороги по направлению на Духовщину, где по причине трудных осенью дорог должен он будет оставить тяжелую артиллерию и обозы, и, сверх того, приобретем мы ту выгоду, что кратчайшею на Смоленск дорогою повсюду предупредим его. Фельдмаршал чрез полковника Толя отвечал мне, что он прибудет с армией 21-го числа в окрестности Вязьмы. Я представил ему, что можно прибыть одним днем позднее, то есть 22-го числа, но вместо окрестностей нужно прийти к самому городу Вязьме. Я думаю, что после первого его предложения было уже сие сделать не трудно.

21-го числа отправился я к войскам атамана Платова, действующим по большой дороге. Того же дня присоединилась к нему 26-я дивизия и три кавалерийских полка с генерал-майором Паскевичем. Неприятель во весь день отступал поспешно, слабо защищался.

Атаман Платов имел ночлег в 27 верстах от Вязьмы. Увидясь с ним, генерал Милорадович сделал условие на будущий день действовать совместно. Авангард должен был проселочною дорогой ускорить движение и, обойдя неприятеля, атаковать в тыл у селения Федоровского, 10 верст не доходя Вязьмы. Атаман Платов начал тот день преследование гораздо позже обыкновенного, дабы дать время генералу Милорадовичу успеть в своем предположении. По расчету времени, авангард не прежде одиннадцатого часа мог вступить в дело.

В 7 часов утра войска атамана Платова вышли с ночлега, неприятель показал арьергард весьма слабый. В начале девятого часа услышали мы на левом нашем фланге канонаду, думая, что она происходит против отрядов генерал-майоров Иловайского 5-го и Кутейникова, находившихся в той стороне. Наконец получили известие, что авангард наш вступил в дело, и неприятель в больших против него силах, и, вместо того чтоб атаковать неприятеля у села Федоровского, сам он, верст семь не доходя оного, им атакован. Я сей день начальствовал над 26-ю дивизией, полками кавалерии и несколькими казачьими. Пехота была еще далеко, и потому атаман Платов приказал триста егерей 5-го полка подвезти на казачьих лошадях. Вместе приспела казачья конная артиллерия, полковник князь Вадбольский с полками кавалерии и несколько донских полков. Неприятель обратил на нас значащую часть сил, и генерал Милорадович мог подвинуться, правый фланг его сомкнулся с войсками, мною управляемыми.

Канонада на всех пунктах началась жестокая, неприятель с упорностью защищал одну весьма выгодную высоту и не только оттеснил меня, но едва не взял было батареи. Решительная атака Курляндского драгунского полка приближавшуюся часть пехоты истребила, невзирая на картечный огонь. Прибывшие в сие время полки 26-й дивизии восстановили порядок, и усилившегося неприятеля отразили. Полки донские с частью артиллерии отправлены с правого фланга обходить неприятельскую небольшую кавалерию. Пришла 11-я дивизия генерал-майора Чоглокова и способствовала сбить неприятеля с сильной его позиции. Каргопольский драгунский полк храбро ударил на пехоту. Неприятель отступил на всех пунктах, к чему немало побудило его движение отрядов Фигнера и Сеславина, переправившихся на правом его крыле, которое неприятель, почитая непреодолимым по причине болота, оставил весьма слабым. Занятые неприятелем, в некотором расстоянии, возвышения составляли позицию лучше прежней.

Казалось всем нам по времени, к вечеру клонящемуся, по силам неприятеля, что, вспомоществуемый твердым положением места, удержится он до ночи и защитит город, чтоб иметь свободное отступление. Совершенно удивлены мы были, увидев, что при вашем приближении неприятель ее оставил. Быстро взошла войска наши на возвышения и умножая на каждом шагу замешательство в полках неприятельских, вместе с ним ворвались в город. Из числа мне подчиненных войск первый вошел генерал-майор Паскевич, встретил неприятеля в улице, проложил штыками путь по телам его и, ни на мгновение не остановленный в течении своем, перешел реку и на внешней черте города остановился. Со стороны генерала Милорадовича первые вошли в город полки Перновский и Кексгольмский, а с нами генерал-майор Чеглоков; встретившая их неприятельская колонна гренадер истреблена.

Адъютант мой, поручик Граббе, находившийся при генерале Милорадовиче, с двумя орудиями конной артиллерии и со стрелками, вошел впереди сих полков. Партизаны Фигнер и Сеславин в то же время ворвались в город с другой стороны. Войска наши расположились в городе и кругом, атаман Платов перешел за реку, дабы назавтра преследовать ранее. В сей день взято в плен: один генерал, много офицеров и более 2 тысяч нижних чинов, два знамя и несколько пушек. Неприятель имел три корпуса: вице-короля итальянского, маршалов Даву и Нея, всего, по словам пленных, 40 тысяч человек… Гвардия Наполеона была за один марш от Вязьмы в селе Семлеве. Сам Наполеон был еще в городе, но при начале действия поехал к гвардии… Фельдмаршал, обещавший прибыть 21-го числа в окрестности Вязьмы, пришел сутками позже и так рано, что мог бы участвовать в деле, но остановился за 8 верст по дороге, на Юхнов идущей. В сем распоряжении можно понять то, что дежурному генералу Коновницыну и полковнику Толю больно было, что мною сделано предложение прийти армии к Вязьме. Вся армия двинулась на Ельню.

В Вязьме в последний раз видели мы войска неприятельские, в последний встретили сопротивление, каковое дать могли от войск, победами вселивших ужас повсюду. На другой день не было войск… исчезло повиновение солдат… каждый из них более или менее был жертвою голода, истощения и жестокости погоды.

В Дорогобуже я, по приказанию фельдмаршала, отправился в главную квартиру».

Приводим здесь следующие письма.

Письмо Давыдова к А.П. Ермолову

«Почтеннейший брат, Алексей Петрович!

Ради бога употребите старание ваше к умножению партий в окрестностях Вязьмы и Дорогобужа или к усилению моего отряда. Орда казаков, прибывшая к армии, более затрудняет ее, нежели приносит ей пользу. Дабы не изнурить наших регулярных, так сказать, легких войск, довольно будет оставить несколько казачьих полков на аванпостах, прочие же должно употребить на большую Смоленскую дорогу к Вязьме и Дорогобужу.

Я не о себе хлопочу, теперь о себе хлопотать не время, но, ей-ей, я ходатайствую о том, имея лишь в виду общую пользу. Если не находят меня способным к исполнению всего мною предлагаемого, то пусть пришлют партизана с лучшими способностями и с сильнейшим отрядом, и я с удовольствием пойду к нему под начальство, хотя бы он был моложе меня по службе.

Денис Давыдов».

Письмо А.П. Ермолова к Давыдову

«Любезнейший брат!

Ты не худо делаешь, что иногда пишешь ко мне, ибо я о заслугах других всегда кричать умею… Мы ожидаем неприятеля; войска будут драться с ожесточением и будут уметь мстить за взятие Москвы. Озлобление ужасное! Если неприятель будет маневрировать, то мы его непременно атакуем, так по крайней мере говорят старшие! Партизаны наши открыли партию пленных наших, следующую по Смоленской дороге, в числе 1500 человек. Их прикрывают два орудия и 200 человек несчастных вестфальцев; надеемся, что ты ее не пропустишь. Дерзни, любезный брат: в этом случае пленные помогут тебе! Партизаны распространили ужас по Смоленской дороге, неприятель дрожит за свои сообщения. Прощай!

Твой верный брат Алексей Ермолов».

Письмо Платова к Ермолову

«Милостивый государь мой, Алексей Петрович!

Представление ваше и оригинальное г-на генерал-майора Паскевича к вам я получил. Отдавая оным и с моей стороны должную справедливость, еще и более, и какое сделаю представление к его светлости, вы увидите, и вас, сколь возможно, к достоинству вашему, в оном побраню.

По дружбе вашей, извещаю вас: вчерашнего числа Бог даровал нам победу над вице-королем Италийским Евгением. На дороге, идущей от Дорогобужа на Духовщину, при деревне Марковой, побито и в плен взято довольно, в сию пору еще не сделано, в рассуждении дурной погоды и рассеянности оных, верного счета. Орудий артиллерии взято точно более десяти с ящиками, но полагаю гораздо более; ибо как сие было в разных местах, то верного и определительного числа неизвестно по сие время. Сам вице-король чуть-чуть два раза не попался, как пленные офицеры показывают, которых взяли близ самого его.

Пребываю к вам с истинным моим почтением и преданностию навсегда и непременно.

Вашего превосходительства покорнейший слуга,

Матвей Платов.

27 октября 1812 года. Д. Манторово».

Давыдов сообщает здесь опять много любопытных подробностей:

«Ермолов, следуя после Малоярославского сражения с войсками Милорадовича, отдавал именем Кутузова приказы по отряду; отправляя его, Кутузов сказал ему: «Голубчик, не все можно писать в рапортах, извещай меня о важнейшем записками». Милорадович, имея под своим начальством 2 пехотных и 2 кавалерийских корпуса, мог легко отрезать арьергард или другую часть французской армии. Ермолов приказал потому, именем Кутузова, соблюдать головным войскам возможную тишину и порядок, дабы не встревожить неприятеля, который мог бы расположиться вблизи на ночлег. Однажды главные силы французов оставались для ночлега близ корпуса принца Евгения Виртембергского, у самой дороги, по обеим сторонам которой тянулись насыпи. Эта узкая и длинная дорога, значительно испортившаяся вследствие продолжительных дождей, представляла как бы дефиле, чрез которое неприятелю и нам надлежало следовать. Войска бесстрашного принца Виртембергского, всегда находившегося при головных своих полках, открыли сильный огонь против неприятеля, который, снявшись с позиции, двинулся поспешно далее в ужаснейшем беспорядке; это лишило нас возможности, атаковав его на рассвете, отрезать какую-либо колонну.

Французы, побросав на дороге много орудий, значительно задержали тем наши войска, которые были вынуждены заняться на другой день в продолжении нескольких часов расчищением пути, по коему им надлежало продолжать свое дальнейшее движение. Милорадович ограничился лишь весьма легким замечанием принцу, но Ермолов объявил ему именем Кутузова весьма строгий выговор.

Ермолов просил не раз Кутузова спешить с главною армией к Вязьме и вступить в этот город не позже 22 ноября; я видел у него записку, писанную рукою Толя, следующего содержания: «Мы бы давно явились в Вязьму, если бы получали от вас более частые уведомления и с казаками более исправными; мы будем 21-го близ Вязьмы».

Князь, рассчитывавший, что он может довершить гибель французов, не подвергая поражению собственных войск, продвигался весьма медленно; хотя он 21-го находился близ Вязьмы, но, остановившись за 8 верст до города, он не решился приблизиться к нему… он выслал к этому городу гвардейскую кавалерию с генерал-адъютантом Уваровым, который, чтобы не подвергать батарею Козена напрасной потере, отвел ее назад, ограничившись ничтожною канонадой по городу через речку.

Федор Петрович Уваров, отличавшийся рыцарским благородством и мужеством, пользовался всегда полным благоволением государя, которому он не раз говаривал: «Выслушайте, ваше величество, со вниманием все то, что я вам скажу; это принадлежит не мне, а людям, несравненно меня умнейшим». Ермолов, потеряв весьма много по службе в последние годы царствования императора Павла, был даже несколько старее в чине Уварова и князя Багратиона во время штурма Праги в 1794 году; они были потому в близких между собою сношениях, и во время Отечественной войны Уваров не раз говаривал Ермолову: «Мне скучно, ты меня сегодня еще не приласкал».

Прибыв из отряда Милорадовича в главную квартиру, находившуюся в Елене, Ермолов застал Кутузова и Беннигсена за завтраком; он долго и тщетно убеждал князя преследовать неприятеля с большею настойчивостью. При известии о том, что, по донесениям партизанов, Наполеон с гвардией уже близ Красного, лицо Кутузова просияло от удовольствия, и он сказал ему: «Голубчик, не хочешь ли позавтракать?» Во время завтрака Ермолов просил Беннигсена, на коленях которого он не раз в детстве сиживал, поддержать его, но этот генерал упорно молчал. Когда князь вышел из комнаты, Бенниг-сен сказал ему: «Любезный Ермолов, если б я тебя не знал с детства, я бы имел полное право думать, что ты не желаешь наступления; мои отношения к фельдмаршалу таковы, что мне достаточно одобрить твой совет, чтобы князь никогда ему не последовал».

Обратимся снова к рассказу Ермолова.

«Фельдмаршал Кутузов представил государю сражение при Красном генеральною баталией, продолжавшеюся несколько дней, уничтожившею силы неприятеля… Он не отвергал возможности (при Березине) взять и самого Наполеона. Баталия при Красном состоит из частных сражений нескольких корпусов, разделенных силами действовавших сражений, не в одно время происшедших, и тогда как весьма многие части армии не имели ни малейшего в деле участия.

Д. Хассель. Паническое бегство Наполеона после битвы под Красным

…7-го числа фельдмаршал, к отряду генерал-майора барона Розина присоединив несколько батальонов пехоты, поручил мне его в команду и приказал из местечка Ляды идти вперед, но отнюдь не далее Днепра; если же бы атаман Платов (близ Дубровны и Ерши) имел надобность в пехоте, то отправить ему часть оной. Не выходя из комнаты фельдмаршала, решился я, выискав пристойный предлог, перейти Днепр.

Армия для удобности продовольствия пошла из Красного на Копыс. Отряд генерал-адъютанта графа Ожаровского отправлен в Могилев. Подполковник Давыдов с партией следовал к Днепру по направлению на Александрию. Отряды генерал-майора Бороздина и капитана Сеславина шли впереди меня к Орте. Я прибыл в Дубровну и с досадою увидел, что, пробывши там сутки, генерал-майор Бороздин не помыслил исправить сожженный неприятелем мост, но собирался гнаться до Ерши за несколькими усталыми и полузамерзшими людьми слабого неприятельского арьергарда.

Я пришел в Дубровну в самое то время, когда на другом берегу Днепра, в виду моем, атаман Платов преследовал маршала Нея. Он требовал от меня одного батальона пехоты, но не было ни одной лодки, чтобы его переправить, а между тем пришли из Ерши в подкрепление войска и маршал Ней соединился с армией. Полторы сутки беспрерывно строил я мост, быстрое Днепра течение и сильный лед мешали его сделать порядочно, и я с величайшим затруднением переправил войска, наконец разорвало его льдом и все обозы мои и часть патронных ящиков должен я был оставить. В первый раз в жизни моей случилась мне столько чудесная переправа, и, конечно, одни русские войска могут делать подобные!

За Днепром в 15 верстах имел я ночлег в селении Погост, где распечатал депеши[64]64
  Мне дана была сия доверенность. (Ерм.)


[Закрыть], посланные от генерала графа Витгенштейна к фельдмаршалу. Он доносил, что маршал Виктор стоит в прежней позиции при Череи и что, превосходя его числом кавалерии, много препятствует наблюдать за ним. Я осмелился написать фельдмаршалу, что маршал Виктор в сей позиции легко может выиграть один или два марша у графа Витгенштейна и соединиться с Наполеоном.

При армии составился авангард под начальством генерала Милорадовича, и ему велено перейти за Днепр при Копысе, мне же предписано, пока еще не перешел я местечко Толочин, дождаться в нем прибытия авангарда и с ним соединиться. Я имел в предмете догнать неприятеля, имел хорошие в отряде полки и одно всем общее желание драться! Неприятно повеление остановиться…

…Я решился не повиноваться. Удержав сутки присланного с повелением, между тем перешел местечко Толочин и рапортовал, что остановиться потому не могу, что атаману Платову нельзя без пехоты преследовать неприятеля, которому места лесистые много способствуют. Дежурный генерал Коновницын и полковник Толь, желая лишить меня случая сделать что-либо полезное, именем фельдмаршала прислали мне вторительное предписание остановиться. Вторично дерзнул я ослушаться и намерен был продолжать поступать таком образом, ибо уверен был, что рапорты мои не доходят до фельдмаршала и что в случае оправдания моего он вникнет в истину.

Неприятель отступал с необычайною поспешностью, атаман Платов теснил его на каждом шагу и малейшего не давал отдохновения. Дорога покрыта была тысячами замерзших и умирающих людей…

Между тем отряд генерал-адъютанта графа Ожаровского занял Могилев и взял там пленных и госпитали. Партизан подполковник Давыдов, переправясь вплавь через Днепр, схватил кирасирское депо, приготовляемое для гвардии. Капитан Сеславин шел по правую сторону атамана Платова, иногда по обстоятельствам переходя на другую сторону. Генерал-майор Бороздин с отрядом наблюдал дороги, из Могилева идущие. Но так неосторожно выдавался он вперед, так мало он разведывал о неприятеле, что едва около местечка Бобр не был я атакован в тыл 4 тысячами свежих польских войск, проходящих из Могилева, что в тогдашнем положении войск моих не могло быть выгодным, и сие потому только не случилось, что я остановился для исправления сожженного моста и отряд неприятельский успел пройти между тем.

Ф. Вендармини. Портрет А.И. Чернышева

Таким образом, борясь с затруднениями, недостатком продовольствия и ощутимым от скорости марша изнурением, умножаемым жестокостью холода, достиг я реки Березины, пункта по обстоятельствам чрезвычайно важного, где, по предположению фельдмаршала, должен был Наполеон погибнуть, в чем уверить если не успел государя, то утвердил в сей мысли столицу и народ.

Во время пребывания армии в селении Красная Пахра, по окончании флангового на Калужскую дорогу марша… из Санкт-Петербурга флигель-адъютант Чернышев привез план кампании, по которому армия адмирала Чичагова, оставив некоторую часть войск в стороне Бреста-Литовска, должна была идти к реке Березине и открыть сообщение с корпусом генерала графа Витгенштейна, который! к тому времени должен был овладеть Полоцком и оттеснить неприятеля к Березине… Таким образом 3-я западная армия вместе с корпусом графа Витгенштейна составила бы сильную армию в тылу неприятеля, прежде чем мог он помыслить об отступлении из Москвы. План сей принадлежит собственному императора соображению и беспрекословно с большим познанием составленный!

Адмирал Чичагов пришел к Березине, имея под ружьем только 22 тысячи человек. Он, будучи совершенно один и ни с которыми из войск наших не имея сношения, встречается с польским генералом Домбровским, который из Могилева привел с собою войска, во всю кампанию нигде не употребленные и свежие, и занял против Борисова укрепления, на правом берегу Березины нами прежде устроенные.

Командующий авангардом адмирала Чичагова генерал-адъютант граф Ламберт атаковал укрепления, пред Борисовом лежащие, и столько решительно, что, несмотря на упорную оборону неприятеля, в короткое время, с большим его уроном, взяты они штурмом и притом шесть пушек и до 2 тысяч пленных. К сожалению, сам граф Ламберт ранен при сем случае. Генерал Домбровский переправился на левый берег и в Борисове не остановился. Генерал-майор граф Пален (Павел), заступивший место графа Ламберта, послан вслед за неприятелем.

Генерал Домбровский, отошедши 15 верст от Борисова, получил подкрепление в то самое время, как авангард генерал-майора графа Палена начинал появляться пред его передовыми постами. Он атаковал графа Палена, который, не в состоянии будучи удержаться, привел с собою неприятеля к Борисову. Адмирал Чичагов, обо всем предупрежденный, не рассудил за благо усилить графа Палена, что необходимо было для того, чтобы самому иметь время отойти в порядке. Неприятель был уже в виду Борисова, но адмирал готовился покойно обедать в своей квартире. Между войсками в городе большое сделалось замешательство, все стеснилось на мосту, едва успели вывезти артиллерию. Обозы чиновников главной квартиры, некоторые казенные, несколько артиллерийских ящиков и множество лошадей достались неприятелю. Войска, перебежав мост, зажгли его за собою. Неприятель занял город, и адмирал с левым берегом потерял всякое сношение.

Атаман Платов с донскими войсками и я с моим отрядом, имея случаи[65]65
  От жителей, спасшихся от неприятеля.


[Закрыть] (узнать) о приобретенных прежде генерал-адъютантом графом Ламбертом успехах и ничего не зная о последнем происшествии, поспешили к Борисову, прогоняя пред собою неприятеля. На последней почтовой станции не доходя Борисова, атаман Платов получил от генерала графа Витгенштейна извещение, что неприятель ниже Борисова переправляется у селения Ухолод и что корпус, им командуемый, находится не в большом уже от почтовой дороги расстоянии, имея против себя корпуса маршалов Гувион-Сен-Сира и Виктора. Он предлагал атаману идти к означенной им переправе. Я, вынужденный идти в подкрепление атаману, представил ему, что уведомление о направлении неприятеля подвержено сомнению, и успел убедить его идти на Борисов, куда и отправился он тот же день. Я дал отдохновение пехоте у селения Лошницы, с тем чтобы за несколько часов до света выступить туда же и атаковать неприятеля при переправе.

15-го числа ноября в ночи атаман Платов пришел с донским войском к Борисову, город остался за нами. Ночью атаман Платов дал знать адмиралу о своем прибытии и моего отряда.

Показавшаяся в 28 верстах ниже Борисова часть неприятельской кавалерии и полученные известия, что там учреждается переправа, отвлекли адмирала Чичагова к тому пункту. Настоящая переправа предназначена была неприятелем у селения Бытча. Маршалы Гувион-Сен-Сир и Виктор соединились с Наполеоном 14-го числа. Арьергард их удерживал генерала графа Витгенштейна в далеком еще от реки расстоянии. Граф Витгенштейн думал, что он гонит все их силы пред собою. Он не знал, что от самой позиции у Череи неприятель выиграл у него два марша и прибыл очень покойно к переправе. Я смею предполагать, что граф Витгенштейн с намерением не теснил неприятеля, дабы дать время Наполеону пройти с войсками и дело иметь с одним арьергардом маршала Виктора[66]66
  В записках своих Ермолов винит Витгенштейна и в других упущениях.


[Закрыть].

Адмирал Чичагов, приметя сделанную им важную ошибку отдалением войск своих от селения Бытча, возвратился поспешно в прежнюю позицию, но уже нашел неприятеля в таких силах, которые достаточны были обеспечить его переправу и которые сверх того овладели и Зембинским мостом и дефиле.

16-го числа вместе с рассветом началась горячая перестрелка. Отряд мой в 9 часов утра был уже в Борисове, но, сделав 18 верст марша и имея еще 12 верст до места сражения, делал небольшой привал. Четыре адъютанта адмирала Чичагова присланы были, чтобы я шел сколько можно поспешнее, и я пришел на занимаемую им позицию прежде прибытия многих его войск.

В Борисове нашел я генерала графа Витгенштейна со всею его главною квартирою. Нигде не видел я столько пустого и ни на что не надобного народа, таких дерзких и глупых вралей! Редкий из них не был причиной выигранной баталии.

16-го числа в 10 часов утра передовые войска генерала графа Витгенштейна показались пред позицией, удерживаемою неприятелем на левом берегу реки; прибывший авангард его начал канонаду, мало весьма вредную для неприятеля, весь же его корпус не прежде собрался, как к первому часу пополудни.

Между тем со стороны адмирала Чичагова сражение продолжалось с жестокостью. Неимоверная храбрость войск наших могла удержать место, но переправа была закрыта, и не только препятствовать ей, видеть ее было невозможно.

По собственному пленных признанию, потеря неприятеля простирается до 20 тысяч человек убитыми, утонувшими и отдавшимися в плен.

Убедительнейшим доказательством того, что генерал граф Витгенштейн мало участвовал в сражении при Березине, служат самые пленные, взятые адмиралом Чичаговым на правом берегу Березины.

Князь Кутузов старался обратить вину на адмирала, что армия Наполеона не истреблена при Березине; обвиняла его и вся армия, потом перешло в столицу, где в преступление поставлено и то, что Наполеон не попался.

Фельдмаршал князь Кутузов с армией принял направление между Борисовом и Минском, но был еще в далеком весьма расстоянии.

В местечке Сморгони утомленному отряду моему дал я один день отдохновения. Передовые войска адмирала Чичагова перешли Ошмяны, главная его квартира была один марш впереди от меня. Фельдмаршал, желая войти в Вильну с первыми войсками, оставил армию и приехал на ночлег в Сморгонь. Мне приказал выступить на завтра и следовать поспешнее в Вильну.

Имев с фельдмаршалом продолжительный разговор о сражении при Березине, успел я объяснить ему обо всех происшествиях, притом бывших, и что адмирал Чичагов не столь виноват, как многие его представить желают. Не извинил я сделанных им ошибок, не скрыл, однако же, и графу Витгенштейну принадлежащих.

…29 ноября дня прибыл командуемый мною отряд и занял караулы в городе.

Фельдмаршал князь Кутузов был в Вильне, покоился на приобретенных им лаврах и достигших той степени славы, которой он, конечно, не ожидал, и потому, предавшись бездействию, готов он был продолжать его, но получил известие, что скоро прибудет император.

Между тем собрались генералы наши в главную квартиру, и после трудов каждый искал отдохновения и наслаждений, в которых обстоятельства отказывали долгое время. Все вдруг покорено праздности, забыто, что есть неприятель, хотя не опасный на то время, но могущий восстать. О войне напоминал нам господствующий самовластно беспорядок. Напоминали сотнями ежедневно умирающие пленные, телами которых завалены были целые дома и покрыты самые улицы.

Продолжая звание начальника главного штаба, некоторые из подобных деяний не укрылись от моего сведения, хотя приближенные к Кутузову и управляющие им, сколько можно, старались отдалить меня.

А. Альбрехт. Итальянский корпус Евгения Богарне переправляется через Неман. 30 июня 1812 г.

Между тем вышли для армии награждения за некоторые дела. Между прочими и мне за сражение при Заболотье 7 августа объявлен чин генерал-лейтенанта, и хотя прежде многих произведен я в оный, но всем вообще предоставлено надо мною старшинство. Бывший главнокомандующий, генерал Барклай де Толли за сражение при Бородине представил меня к ордену Св. Георгия 2-го класса. Я был уверен, что оного не получу по многим причинам, и не трудно мне признаться, что подобное награждение принадлежит большим заслугам, нежели каковую оказать мне случилось, но, все-конечно, не Анненскую ленту должен я был ожидать, которую дали мне наравне со многими, весьма мало имевшими заслуг или никаких совершенно.