Текст книги "Ци-Гун Пяти зверей: правда и сказка"

«Personalmente»: профессор и Пять зверей

Подобает оставаться в компании благородных, осознавших истину, оставивших путь заблуждающихся, опустившихся и невежественных.

«Падамалай»

Когда-то я учил итальянский. Надо сказать, с большим удовольствием учил, потому что этот язык почти всем европейским языкам «отец родной». Древние римляне постарались. Но распространенность – это одно, а красота – совсем другое. Откуда произошло выражение «чеканная латынь», я так и не выяснил, но итальянские слова, рожденные от этой латыни, иногда меня просто завораживали. А самым моим любимым итальянским словом было слово «personalmente». Оно было такое певучее, складное, само собой перетекающее от слога к слогу. Не слово, а конфета. К тому же оно легко запоминалось и не требовало перевода, потому что означало «персонально», «лично». Так что знакомиться с профессором (и если очень повезет, то и с его искусством) я собирался «personalmente», причем хотел сделать это как можно быстрее. Когда он заканчивает тренироваться, я уже знал и к концу следующей тренировки поджидал его у выхода из зала. Выйдя, Сергей Михайлович, не торопясь, направился к метро. Я догнал его и только собрался с духом, чтобы окликнуть, как он повернулся ко мне.

– Это вас я видел вместе с Вадимом, – не то спрашивая, не то утверждая проговорил он. – Чем могу?

«Все видит и все помнит, – подумал я. – Юлить с таким не имеет смысла. Мужик суровый, будет или «да» или «нет». Оно и неплохо: никакой неопределенности!»

Тем временем Сергей Михайлович остановился:

– При нашей прошлой встрече вы выглядели заинтересованным. Если хотите поговорить, можем зайти в ближайшее кафе, а то зима, на улице не жарко.

Кафе было итальянское, в нем было уютно и тихо, играла музыка, тоже итальянская. «Тото Кутуньо, L’italiano», – машинально отметил я.

Сергей Михайлович, явно «чувствовавший пространство» вокруг себя (наверняка его в свое время учили по принципу «глаза видят шесть направлений, уши слышат восемь сторон»), сразу заметил, что я внимательно слушаю песню.

– Знаешь, почему она такая популярная? – спросил он меня.

– Музыка хорошая, голос приятный, поет душевно, – не задумываясь ответил я.

– Это здесь мы слышим только музыку и голос, а в Италии она популярна еще и за слова. Там они достаточно неожиданные: «Здравствуй, Италия, с недоваренными макаронами и президентом партизаном… канарейками на окнах… с этой Америкой на каждом шагу… где все больше женщин и все меньше монашек… Италия, которой ничего не страшно, с мятным кремом для бритья, с синим костюмом в полоску… С новыми носками в ящике, с флагом в химчистке и с шестисотым «Фиатом»», – переводил он фрагментами, не всегда успевая за певцом. – Особенно мне нравятся вот эти наглые слова: «Здравствуй, Господи, знаешь, здесь живу и я».

«Забавно, – подумал я. – Вадим мне говорил, что профессор ему показался похожим на меня. Видимо, он был прав даже больше, чем ему самому показалось. Оказывается, профессору тоже нравится итальянский язык. Во всяком случае, знает его он явно лучше, чем я».

Тут нам принесли покрытый плотной мелкозернистой молочной пеной капучино в правильно прогретых фарфоровых чашках, и Сергей Михайлович перешел к делу.

– Итак? – вопросительно произнес он.

– Наверное, я должен рассказать вам о себе, чтобы вы знали, с кем имеете дело? – нерешительно начал я, стараясь угадать, как следует вести себя с профессором.

– Не обязательно, – тут же откликнулся он. – Имени будет вполне достаточно, а все, что мне нужно, я про вас и так знаю.

– Это как? – удивился я. – Вадим рассказал?

– Проще. Никакого Вадима и никаких фокусов. Вам лет сорок пять. В нормальной физической форме. Наверняка не дурак и, похоже, порядочный человек. Способность и желание учиться явно не утрачены. Высшее образование, думаю, техническое, может, даже и не одно. Научная степень? Пожалуй, во всяком случае, весьма вероятно. Резюме такое: неглупый, образованный и, главное, порядочный человек предположительно (возможно, я не прав, но это весьма вероятно, иначе зачем я вам понадобился) хочет у меня учиться. Согласен, не много, но мне больше и не нужно, что, мне у вас справку о прописке требовать?

Что тут было говорить? Профессор был хорош и точен в определениях, поэтому я ответил ему столь же кратко, как он характеризовал меня.

– Зовут Леонидом, – начал я. – Насчет «неглупый» – не знаю. «Два образования» – да, «научная степень» – да, «порядочный» – думаю, наверняка, во всяком случае, изо всех сил стараюсь. «Хочу у вас учиться» – разумеется. Справки о прописке с собой нет, но могу получить в ЖЭКе.

Тут мы оба дружно захохотали.

Отсмеявшись, Сергей Михайлович сказал:

– Поверьте, я бы с удовольствием учил вас. Но вряд ли получится. В моем сегодняшнем положении учеников не берут. У меня время перемен, меня здесь ничего не держит, я живу «здесь и сейчас» и не знаю, где окажусь завтра. Хотя… – Тут он сделал паузу, явно раздумывая. После раздумья он перешел «на ты»: – Ты долго этим занимаешься?

– Если под «этим» подразумеваются боевые искусства и Ци-Гун, то лет с пятнадцати. А насчет перемен Конфуций говорил, что не надо их бояться, ибо чаще всего они случаются именно в тот момент, когда необходимы.

– Молодец, – с некоторым удивлением посмотрел на меня Сергей Михайлович. – С Конфуцием трудно спорить. С Конфуцием может позволить себе поспорить только Конфуций: «Три пути ведут к знанию: путь размышления – это путь самый благородный, путь подражания – это путь самый легкий и путь опыта – это путь самый горький». Так вот, я сейчас, в тот самый момент, когда мне казалось, что все полностью отрегулировалось, неожиданно для себя оказался на третьем пути и куда он выведет меня, я еще не знаю. Знаю только, что спокойной размеренной жизни пришел конец и что если у меня и есть время на «научение» тебя, то его очень мало. Впрочем, это не очень и важно. Ты занимался много лет, а когда человек готов, то ему «и муравей провозвестник».

Раньше я в такой ситуации за тебя вообще бы не взялся, прежде мне казалось, что для того, чтобы научить человека, нужны десятилетия.

– А разве не так? – удивился я. – А как же знаменитая пословица «Занимаясь Тай-Цзи-Цюань, десять лет не выходи из дома»?

– Так, так, – засмеялся Сергей Михайлович. – Только мне сдается, что ты уже больше десяти лет «не выходишь из дома».

– Из дома-то я, конечно, выхожу, но занимаюсь Тай-Цзи-Цюань лет пятнадцать точно. А до этого были Дзю-До, Карате, У-Шу.

– Ну вот, свою «порцию горечи», как говорили древние мастера, ты уже съел, так что тебя чуть подтолкнуть, чуть направить, чуть подправить, чуть исправить… Впрочем, никто тебя и не собирается учить Тай-Цзи-Цюань.

– А чему? – немедленно подхватил я.

– Ну… – задумчиво протянул профессор, – максимум, на что я могу решиться, – это Ци-Гун Пяти зверей. Это как раз то, что я делал, когда ты приходил в зал. Ты наверняка слышал о таком, думаю, не мог не слышать. Если хочешь, можем попробовать

– Никогда раньше не видел, но слышал точно и точно был бы рад научиться, – обрадовался я. – Мне, честно говоря, все равно, что изучать, тут важнее получить «истинную передачу».

– Ладно, тогда сделаем так. Мой старинный друг каждый год на зиму уезжает в теплые края. Через три дня он отбывает, а мне отдает ключи от своей загородной дачи. Случилось так, что живу я сейчас на съемной квартире, так что это для меня подарок. Если поедешь со мной дней на десять, то я тебе передам этот «зверинец» со всеми деталями и детальками. Сможешь взять отпуск на это время?

– Конечно! – не задумываясь сказал я.

Я еще не представлял, как буду отрываться с работы, но это был не вопрос, у меня такая работа, что я сам себе хозяин, никому отчитываться не должен, а все текущие дела на ближайшие две недели я за оставшиеся три дня как-нибудь утрясу.

Я не сомневался, что мы поедем на машине, даже заранее залил полный бак. С вещами я тоже особенно не заморачивался: почти не глядя, взял всего с большим запасом, – багажник огромный, туда весь шкаф с вещами влез бы целиком. Однако на машине Сергей Михайлович ехать отказался наотрез, сказал, что так мы удовольствия не получим. Какое может быть удовольствие в том, чтобы ехать в набитой электричке, когда можно было бы спокойно доехать на машине, я не понимал, но спорить не стал, уложил вещи в рюкзак и поехал на вокзал. На вокзале была обычная толпа, толчея, суета. Билеты, расписание, посадка…

Когда мы наконец сели в вагон, профессор тихо сказал мне на ухо:

– А вот и первое удовольствие.

Сначала я не понял, о чем он, но тут же до меня дошло: точно, после всей этой вокзальной суеты оказаться в вагоне – это уже удовольствие, причем не маленькое.

Но что на самом деле имел в виду профессор, я понял, только когда мы вышли из электрички и спустились с платформы. Улицы поселка были пусты. Под ногами приятно поскрипывал чистый снег. Высокие прямые сосны, высокое чистое холодное голубое небо. И какая-то необыкновенная тишина. Напряжение, которое было внутри меня (до этой минуты я и не подозревал о том, что его во мне накопилось так много), как-то сразу ушло, меня «отпустило». На душе совершенно «на ровном месте» стало легко, светло и спокойно. Вообще это ощущение было мне и раньше знакомо. Лес всегда «снимал» с меня городскую суету. После того как начал заниматься Ци-Гун, я стал замечать этот эффект даже в городских парках. Но чтобы так ярко – никогда.

– Вижу, ты понял, – улыбнулся Сергей Михайлович. – А если бы мы приехали на машине, этот фокус бы не удался, тут нужен контраст. Чем суетнее было на вокзале, чем большая толпа была в электричке, тем больше шанс у человека почувствовать эту благодать. – С этими словами он широким жестом показал на окружающий нас зимний пейзаж.

Дошли мы быстро. То, что я представлял себе дачей, снаружи оказалось огромным домом (точнее, двумя двухэтажными домами, соединенными одноэтажным переходом с огромными окнами), а внутри – настоящим дворцом. Войдя внутрь, я ахнул, так там было просторно и красиво. На профессора вся эта роскошь никакого впечатления не произвела. А когда я сказал, как здесь хорошо, он ответил так:

– Трудно сказать.

– Чего ж тут трудного? – удивился я. – Просторно, красиво, с большим вкусом, я бы даже сказал, изысканно. Конечно, хорошо.

– Ты здесь кого-то видишь?

– Нас вижу, – засмеялся я.

– А еще? – настаивал профессор.

– Сейчас никого, но скоро, думаю, хозяева приедут.

– Это вряд ли. Этот дом по большей части пустует. Его хозяин значительную часть своего времени проводит на Средиземноморском побережье Франции, на Лазурном Берегу. Осень, зиму и весну точно. Там триста солнечных дней в году, а климат такой, что даже летняя жара в тридцать пять градусов переносится очень легко. Платаны, пальмы, кипарисы, каштаны. Зачем ему эти морозы, этот снег и эти сосны. Так что в доме этом он практически не живет, сам видишь, здесь все новое, «не пользованное».

– Ну не пользуется и не пользуется, что тут плохого?

– Плохо не то, что не пользуется, а то, что человек не знает, что ему нужно, и тратит свою жизнь на то, что ему совершенно не требуется. Сколько времени, сил и средств понадобилось, чтобы возвести такой дом? На это ушла часть его жизни. Теперь вся эта роскошь ему вроде как ни к чему. Мало того, что она ему не нужна, так ему еще приходится оплачивать все коммунальные услуги, охрану, уборку, уход за капризными домашними растениями, думать о том, что происходит с домом в его отсутствие. Скажи, зачем тебе вещь, которой ты не пользуешься, за которую нужно платить и о которой нужно еще и беспокоиться?

На эти вещи можно смотреть очень по-разному, но несомненная логика в его словах была, так что спорить я не стал. Я вообще спорить терпеть не могу, у меня даже есть специальная поговорка (и даже в стихах) по этому поводу:

 
Буддист, конфуцианец и даос!
Втроем годами спорить им не грех.
Какой бы ни затронут был вопрос,
всех чаще истина одна звучала – смех.
 

Так что смеяться – сколько угодно, а спорить – увольте, тем более не для того я сюда приехал. Хотя лично я считал, что мне сильно повезло, я еще никогда не жил во дворце. Неожиданно получался такой шикарный «санаторий» с обучением Ци-Гун вместо обязательных в санатории оздоровительных процедур.

Разместившись по комнатам (благо было из чего выбирать) и распаковав вещи, мы встретились в переходе с высокими окнами. Тут я восхитился домом еще раз. Переход оказался большим зимним садом. Ощущение было забавное: за огромными окнами, начинавшимися буквально от пола, толстым слоем лежал белоснежный снег, а здесь были настоящие джунгли, наполненные неизвестными мне растениями. А посреди этого зеленого великолепия стояли стол со стульями, кожаный диван и пара кресел.

– Только говорящих попугаев не хватает, – усмехнулся Сергей Михайлович, заметив мой восторг. – Надо будет хозяину подать идею. Но и без попугаев лучшего места, чтобы в зимнее время изучать «звериный» Ци-Гун, нам не найти. Самый настоящий лес.

Затем профессор сообщил, какое у нас будет расписание занятий. Оно оказалось совсем простым: занятия утром, днем и вечером. Чтобы не перетрудиться, одно занятие должно было быть теоретическим. Первое такое занятие было назначено на сегодняшний вечер. Все эти занятия я записывал на диктофон (эти записи я позднее распечатал) и при необходимости рисовал схемки. В общем, я прекрасно понимал, что эта «лафа» весьма быстротечна, и не собирался из-за своей лени или расхлябанности забыть что-то из того, что Сергей Михайлович предполагал мне показать.

– А почему именно Ци-Гун Пяти зверей? – спросил я. – Ведь так много разных видов, типов, подвидов и подтипов Ци– Гун. Почему именно этот зверинец?

– Это очень правильный и уместный вопрос, – одобрительно закивал Сергей Михайлович. – Ты собираешься начинать большое дело, потому что если все сложится удачно, то тебе эту практику еще делать и делать. Так что имеешь полное право узнать, во что впрягаешься. Я бы вообще любое дело начинал с вопросов «почему?» и «зачем?», потому что часто люди берутся за что-то, сами точно не зная, что они делают, зачем им это и почему именно это. Так что на этот вопрос я готов дать достаточно развернутый ответ.

Причин тут несколько. Первая из них состоит в том, что раньше я пытался обучать людей чему-то большому, объемному, «время– и энергозатратному», но в наши дни немного найдется людей, готовых приложить большие усилия, да и условия, честно говоря, не располагают. Так что теперь я учу по принципу «раз-два и готово». Ты понимаешь, о чем я?

– Чего тут не понять, это же «Кузнец» Маршака:

 
Эй, кузнец,
Молодец,
Захромал мой жеребец.
Ты подкуй его опять.
– Отчего не подковать!
Вот гвоздь,
Вот подкова.
Раз, два —
И готово!
 

Это, можно сказать, жемчужина, поэтическое описание семинарского принципа обучения, когда люди собираются на несколько дней, платят приличные деньги «за интенсив», быстренько что-то разучивают, а потом еще быстрее забывают то, чему научились.

– Ты верно все понимаешь, – одобрительно кивнул профессор. – Самуил Яковлевич был мудр, так что принцип «раз-два и готово» я еще называю «принципом Маршака». Практически это означает, что людям я преподаю только самые простые вещи, используя для этого самые простые способы. Один очень понимающий человек называет это методом «ага, получилось», подразумевая под этим, что слабомотивированному (или вовсе не мотивированному) ученику нужно давать настолько легкие задания, чтобы у него сразу же все получалось. Если у такого человека не будет получаться с первого раза, он мгновенно бросит тренироваться. А так, если на каждом занятии он будет достигать хоть какого-то, пусть крошечного, результатика, то, возможно, сколько-то времени и продержится. А там (хоть и маловероятно, но не исключено), глядишь, втянется и задания можно будет усложнить.

Такой упрощенный подход очень удобен. Учитывая, что сложным вещам я сейчас вообще не обучаю, я могу честно передать методику человеку средних способностей за очень непродолжительное время. А что он будет делать дальше с полученным богатством (забудет или продолжит заниматься) – это уже его дело.

Иначе говоря, если я возьмусь научить человека Тай-Цзи-Цюань, то почти наверняка не сумею этого сделать и нарушу свои обязательства. А это очень плохо. Если же я возьмусь показать тебе Ци-Гун Пяти зверей, то за десять дней плотных занятий управлюсь наверняка, причем смогу сделать это достаточно качественно и с большим запасом по времени.

– А какие еще причины, вы же сказали, что их несколько? – не отставал я.

– Вторая причина в том, что это действительно настоящий древний и полностью традиционный уданский Ци-Гун, предназначенный для укрепления здоровья и продления жизни. Но это не новость, любой другой «нормальный» Ци-Гун, который можно (очень условно) определить как «Ци-Гун не высшего уровня», предназначен именно для этого.

Не сомневаюсь, что ты спросишь, почему я так подчеркиваю, что Ци-Гун этот уданский. Так что, не дожидаясь вопроса, спешу удовлетворить твое любопытство. Хотя практического значения эти разговоры не имеют, но нам обоим понятно, что это знание для тебя лишним не будет.

Уданские горы славятся своими удивительными пейзажами, густыми лесами, тихими и глубокими долинами, причудливыми пещерами и камнями, вечным журчанием источников и ручьев. Все семьдесят две вершины, из которых состоит Уданский горный массив, обращены к главному пику Тяньчжуфэн (колонна, подпирающая Небо), красота которого просто неописуема. Его вершина всегда окутана облаками и туманами, и потому он кажется волшебным. Древние люди говорили, что в Уданских горах сочетаются Инь с Ян, изящество и таинственность с величием и неприступностью. Они считали, что именно гармоничное сочетание Инь и Ян сделало эти горы столь прекрасными.

В древности их называли «Первыми в Поднебесной Волшебными Горами» и были они знамениты достижениями выдающихся даосских отшельников, которые совершенствовали свое мастерство и стремились к бессмертию, следуя законам естественности и высокой морали. Место это было во всех отношениях «святым»: здесь обитали бессмертные даосские небожители, а отшельники показывали чудеса «внутреннего» мастерства.

На самой вершине горы Тяньчжуфэн стоит окруженный толстой каменной стеной Запретный город, построенный одновременно с Запретным городом в Пекине. За его стенами находятся несколько храмов, а на самой вершине горы – Золотой павильон.

– Вы были там? – не выдержал я. Уж очень профессор складно и с чувством рассказывал про Уданские горы. У меня было такое чувство (а с некоторых пор я очень доверял своему чутью), что он рассказывает о личных впечатлениях, а не о том, что прочитал в книгах, Интернете или услышал от кого-то.

– Ты спрашиваешь о том, что называется моей «личной историей», которая не имеет для тебя никакого значения. Но «личной историей» ее называют в умных книжках. Я то же самое называю пустой болтовней о самом себе. Зачем тебе знать, был ли я в Уданских горах? Каждый из нас был во многих местах, где-то физически, где-то в мечтах, где-то в сновидениях. Для тебя не важно, где я был, для тебя важно, полезно ли для тебя то, о чем я тебе сейчас говорю. Если это полезно, то какая разница, откуда я об этом узнал: прочитал в книгах, увидел по телевизору, нашел в Интернете или придумал сам. Если же это бесполезно, то тебе тем более все равно, откуда взялась эта ахинея. Так что я продолжу, а ты попытайся понять, не откуда я это взял, а с какой целью я тебе об этом говорю.

По преданию, в Уданских горах жил известный даос-отшельник Чжан Сань Фэн (иногда его называли «Живым святым духом»), создавший систему Уданский внутренний кулак (Удан-Нэй-Цзя-Цюань), в котором соединил технику воинского искусства с принципами даосской философии и внутренней алхимии. Внешне Уданский кулак выглядит мягким и гибким, движения его легки и запутаны, напоминают трепетание шелковой парчи на ветру. На самом же деле в каждом движении скрывается огромная сила, способная трансформироваться тысячью способов и потому пригодная как для нападения, так и для защиты.

Кроме самообороны и поддержания крепкого здоровья эта система предназначена для лечения болезней, омоложения организма и даже, смешно сказать, для улучшения внешности. Рассказывают, что после того, как Чжан Сань Фэн стал заниматься Удан-Цюань, его волосы почернели и он вновь стал выглядеть как юноша.

Лично я в эти сказки давно не верил и потому слушал без особого интереса. Честно говоря, я вообще ни в какие сказки не верил, независимо от того, рассказывали мне их китайские мастера, у которых я занимался, или дикторы по телевизору.

Разумеется, практикуя Тай-Цзи-Цюань, я слышал многочисленные истории о Чжан Сань Фэне, основателе Тай-Цзи-Цюань, который вполне можно было называть Уданским внутренним кулаком. Я даже знал, что во всем мире многие любители Тай-Цзи-Цюань в начале апреля отмечают день рождения этого великого мастера, который одновременно считают и днем рождения Тай-Цзи-Цюань. Делают они это очень по-разному, начиная от скромного чаепития в узком кругу и заканчивая целыми спектаклями, включающими не только показательные выступления с мечами, веерами, саблями, но даже пьесы о жизни отца-основателя. Видел я однажды такой спектакль, в котором Чжан Сань Фэн наблюдает за схваткой змеи и крупной дикой кошки. Мне эта сцена понравилась, скорее всего, потому, что кошку и змею играли две хорошенькие девушки. Та, которая играла кошку, все время рычала и скалила зубы, показывая, как ей хочется убить змею. Она все время бросалась на змею, а та каждый раз мягко ускользала. На кошку и змею девушки были похожи, как я на Чжан Сань Фэна, но обе они занимались Тай-Цзи-Цюань и потому двигались грациозно, так что зрелище было красивое. Может, даже и Чжан Сань Фэну понравилось бы. Если, разумеется, он существовал. Самого Чжан Сань Фэна играл средних лет мужчина, инструктор Тай-Цзи-Цюань, обучавший группу, в которую входили эти девушки. Он наклеил усы, бороду и очень органично смотрелся в роли старого китайца.

Когда спектакль был окончен, каждый член группы выступил с сольным номером, показав форму с оружием или с «голыми руками», после чего каждому участнику была выдана красивая грамота об участии, с печатью и подписью. А в конце было чаепитие, я бы даже сказал, настоящая чайная церемония, которая стала вершиной всего празднования, потому что ее проводил инструктор, оказавшийся подлинным знатоком по этой части.

В общем, эти сказки про Чжан Сань Фэна я не только знал, но даже видел пусть и любительский, но добротно и с любовью сделанный спектакль, поставленный по их мотивам.

Но сказки, похоже, были не «просто так», потому что на их фоне профессор сказал важную вещь, которая меня весьма вдохновила.

– Подлинные даосские практики были всегда закрыты, потому что в даосских книгах прямо говорится о том, что «Дао не должно передаваться всем и каждому». По этой причине искусство передавалось только ограниченному числу людей и лишь потому его удалось сохранить незамутненным и неискаженным.

Есть еще одна важная причина, по которой уданская практика (если она действительно уданская, а не современная подделка с «брендовым» названием) – это изделие высшего качества. Тут дело в том, что практики, развивавшиеся в городах, носили больше утилитарное значение. Например, воинское искусство было просто воинским искусством, а проще говоря, изощренной техникой убивать. За века такой передачи оно стало «тяжелым, загрязненным» и перестало возвышать дух человека. Уданские же методы являлись частью внутренней даосской алхимии, помогающей продвижению по Пути Дао, и потому были рассчитаны не только на работу с телом человека, но и с его духом, умом и энергией.

Так что запомни, практика подлинно уданская – это очень хорошо, это означает, что она действительно традиционная и чистая, – подвел итог Сергей Михайлович.

– А наша подлинно уданская? – спросил я.

Профессор расхохотался, а в ответ на мой недоумевающий взгляд продолжил:

– Пусть тебя не удивляет мой неуместный смех. Если бы ты знал, у кого и где я получил передачу этой практики, то тебе и самому твой вопрос показался бы смешным. Там просто не могло быть ничего ненастоящего.

Но вопрос твой очень правильный. Чем среди большего количества людей распространяется Ци-Гун, тем более длинной становится линия передачи и тем более вероятно появление неподлинных практик. Вообще сейчас в Китае интересная тенденция. Государство старается «наложить лапу» даже на Ци-Гун. Лично мне это всегда казалось совершенно невозможным, ибо сам предмет Ци-Гун очень тонок, нематериален и бесформен. Он трудно описуем и передается не столько словами, сколько «от сердца к сердцу», в связи с чем чрезвычайно важна эта тонкая нить отношений мастера и ученика. Казалось бы, государству нет места в этой цепочке отношений.

Однако я ошибался. Всекитайская ассоциация оздоровительного Ци-Гун отобрала четыре стиля Ци-Гун, которые и рекомендовала для «оздоровления трудящихся». Я человек немолодой, так что и ассоциации у меня не молодежные, хотя бренд «докторская колбаса» и сейчас хорошо всем известен. Только не все помнят, как и для чего все это было.

А дело было так. В 1930-х годах партия решила, что пришла пора «восстанавливать и поддерживать здоровье населения – строители коммунизма должны быть сильными и здоровыми». Поэтому постановили создать продукт, который мог бы заменить мясо. Главную роль в создании этого «продукта» сыграл Микоян, бывший в то время наркомом пищевой промышленности СССР. Он подписал распоряжение о выпуске колбасы, предназначенной для «поправки здоровья лиц, имеющих подорванное здоровье в результате Гражданской войны и пострадавших от произвола царского режима». Изначально эта колбаса предназначалась для людей, находящихся на излечении в санаториях и больницах, и потому была названа «докторской».

По ГОСТу в 100 килограммах «вареной колбасы докторской высшего сорта» должно было содержаться 25 килограммов говядины высшего сорта, 70 килограммов полужирной свинины, 3 килограмма яиц и 2 килограмма сухого коровьего молока. Причем мясо должно было быть парным. А стоила эта прелесть целых 2 рубля 20 копеек за килограмм.

Все это я к тому, что в Китае для «поправки здоровья трудящихся» вместо докторской колбасы было отобрано четыре вида Ци-Гун: Восемь кусков парчи, Ци-Гун изменения мышц и сухожилий, Шесть целительных звуков и Пять зверей. Но все это был уже не традиционный Ци-Гун (по аналогии с колбасой можно сказать, что мясо не было парным). Каждый из этих четырех стилей унифицировали, сделав из множества «народных вариантов» один «государственный», который и был назначен «стандартным». А затем этот «стандартный продукт» стали внедрять в широкие массы. Я не устаю повторять, что вне всяких сомнений, это добротный, качественный и полезный Ци-Гун, просто мне всегда больше по душе традиционные школы, в которых сохранилась линия передачи, душа и привкус тысячелетий.

Уже несколько лет у меня из головы не выходит мысль написать книжку про эти четыре стиля, все они мне очень нравятся и потому мне интересно рассмотреть их с единой точки зрения. По этому поводу я имел беседу с серьезными китайскими мастерами. Все они в один голос говорят примерно одно и то же: «Эти стили очень древние, у каждого своя история и свои традиции. Если кто-то соберется подвести под них единую базу, то в Китае этого не поймут». Насчет истории и традиций я полностью согласен, а то, что в Китае «не поймут», меня волнует мало, хотя бы потому, что мою книжку, если я ее когда-нибудь напишу, в Китае точно читать никто не будет (здесь бы кто-нибудь прочитал). А основа у них, несомненно, одна, кто бы что мне ни говорил.

Я это представляю примерно так. Возникает первый, оригинальный Ци-Гун. Ну хотя бы Восемь кусков парчи. Потом от этого Ци-Гун, как от корня, отпочковывается куча разных других кусков парчи, причем все они тоже несомненная парча, только чуть другого оттенка. Возникает некий куст, похожий на новогоднюю елку, увешанную кучей елочных игрушек, на каждой из которых разным почерком и разным цветом написано «Восемь кусков парчи». На вид все игрушки разные, но основа одна – тонкое, искусно раскрашенное стекло.

Рядом растут такие же кусты, только состоящие не из Восьми кусков парчи, а из разных вариаций Ци-Гун Пяти зверей, Ци-Гун Шести целительных звуков, Ци-Гун Изменений мышц и сухожилий. Вроде бы все это четыре отдельных растения, но где-то вверху верхушки этих кустов переплетаются и оказывается, что по сути это один куст. Только смотреть нужно не снизу, а сверху. Скажу иначе: когда человек разбирается, смотрит на происходящее с вершины своего опыта и понимания, то ему часто открывается общая картина, резко отличающаяся от той небольшой ее части, которую видит человек, находящийся в начале пути.

Кстати, не я придумал «скрещивать» эти «кусты» друг с другом. Например, движения тела в некоторых вариациях Шести целительных звуков взяты прямо из Восьми кусков парчи. А совсем недавно некто Майкл Уинн объединил Ци-Гун Пяти зверей с Шестью целительными звуками. Получившейся практике он дал забавное название «Пять зверей делают Шесть целительных звуков». Тигр у него соответствует легким и произносит звук «с-с-с»; медведь – это почки и звук «чю-ю-ю»; олень связан с печенью и шипит «ш-ш-ш»; журавль соответствует сердцу и выдыхает со звуком «ха-а-а»; обезьяна связана с селезенкой, на вдохе она с присвистом произносит звук «ху-у-у», а на выдохе – «хо– о-о». И самое смешное: такой «кисель-компот» работает.

И еще, – мечтательно проговорил профессор, – если все-таки мне когда-нибудь доведется писать книгу про четыре «модных» стиля Ци-Гун, то я бы в нее обязательно добавил какой-нибудь Ци-Гун столбового стояния. А что, важнейшая практика, без нее ни один традиционный стиль У-Шу не обходится, старые мастера прямо говорили, что лучше раз постоять, чем сто раз потренироваться. А оздоровительные свойства этой практики ни у одного понимающего человека сомнений не вызывают.

– Но это же большой труд, – усомнился я, – не на один год.

– Так я никуда и не тороплюсь, – засмеялся профессор. – Я даже не решил, надо ли мне ее вообще писать. Скорее всего, я не стану этого делать, ибо и без меня более чем достаточно очень достойных книг на эту тему. Может, я поступлю совсем по-другому, заброшу все эти восточные названия (ведь даже само слово Ци-Гун ничего не говорит нормальному здешнему человеку) и «сконструирую» книгу, где будет описана авторская методика похудения и поддержания здоровья. Такую простую книгу, написанную понятным языком, без всяких там зверей и парчей. Разумеется, все это там будет, но «скрытно», только в качестве основания под названием «древние восточные методики» (кстати, чистая правда). Так что я «построю» дом с очень прочным китайским «фундаментом» (который никому не виден и никого не интересует, лишь бы выполнял свои функции) и со «стенами», привычными взору западного человека. Пожалуй, это будет неплохо, потому что мода на все эти азиатские «фокусы», по-моему, давно прошла. При этом подобная книжка, в которой будет описана западная на вид методика, но с восточной «начинкой», может оказаться весьма полезной, потому что такая методика будет, с одной стороны, очень эффективна, а с другой – понятна европейскому человеку. А нам только того и надо: чтобы было полезно.