Текст книги "Лабиринт для Минотавра"

Книга IV. Лапута

1. Тритон

«Тритон», похожий на неповоротливую болотную ящерицу, скорее всего именно по этой причине и получивший подобное прозвище взамен конструкторского буквенно-цифрового сочетания, не мог тягаться с перехватчиком класса «гидра». Ни в скорости, ни в маневренности, ни даже в умении того, кто им управлял. За консолью «тритона» расположился Минотавр, если до гибели имевший навыки высшего космического пилотажа, то после Феодоровского процесса их утративший. Краткий курс астероидного рудоеда ничем помочь не мог. «Гидрой», хоть и дистанционно, управлял специалист Санаториума, натренированный на перехваты, не раз их проводивший. Вряд ли Минотавр – первый, кому удалось угнать подобную посудину.

Но единственное, чего не знала «гидра», а вернее – ее пилот, это то, что целью воскрешенного, столь грубо пренебрегшего правилами постфеодоровской реабилитации, запрещающими покидать Санаториум и предписывающими трудотерапию на отдаленных планетоидах, была отнюдь не Европа, а Венера. Это делало «тритона», обладавшего движителями Кузнеца, идеальным средством для бегства. Главное, что требовалось Минотавру, – достичь скорости зажигания и перейти на крейсерский режим, и никакая «гидра» уже не страшна. Хотя у него всплывала мысль, будто оператор «гидры» догадывается о его истинном намерении, а потому совершает маневры многорукой коллоидной тварью, не давая развить стартовую скорость. Минотавру нужно либо стряхнуть с себя назойливую «гидру», либо привести в негодность, понимая, что нервный контакт пилота и машины при ее гибели или серьезном повреждении вызовет у того болевой шок, способный привести к смерти.

И еще Минотавра беспокоило то, что он не мог визуально ориентироваться в пространстве, по всем направлениям царила беспросветная тьма без единого намека не то что на далекую звезду, но и на родной планетоид, хотя приборы «тритона» говорили, что он в пределах досягаемости. Где бы Минотавр не выбрасывал отростки визуальных приемников, перед ним оказывалась все та же чернота. Словно некто обернул угнанный корабль плотной материей, что, в общем-то, могло оказаться правдой – охранные системы Санаториума наверняка способны схлопнуть вокруг «тритона» защитное поле щадящего класса, исключительно для психологического воздействия на беглеца-воскрешенного. В возбужденном состоянии ему не до тонкостей и навыков ведения корабля по приборам, только голубой шар планетоида влек к себе, как влечет угрей море водорослей. Минотавр не обращал внимания на погруженных в ложементы пассажиров, сосредоточившись на приборах, как мог сам себя сдерживал, но руки его, по локоть в управляющей консоли, время от времени непроизвольно дергались. И «тритон» делал резкие качки по тангажу, отчего по водяному пузырю прокатывались сгущения такой плотности, что чуть не выталкивали беглеца с места пилота.

Минотавр рычал, с трудом возвращая корабль на разгонную траекторию. Несколько раз это почти удавалось. Скорость почти достигла зажигания и на панели всплыл огонек, предупреждая о запуске движителей Кузнеца и последующем гидравлическом ударе. Оператор «гидры» наконец-то сообразил, что цель возвращенцев отнюдь не голубой планетоид и маневренной коллоидной капле со стрекательными щупальцами не догнать «тритона», совершающего нырок. Он предпринял рискованный маневр резкого сближения, намереваясь обхватить беглеца щупальцами, принуждая нарушить протокол разгона. Самое неприятное – он его нарушил, но механизм торможения не сработал, отчего в «тритоне» возникла чудовищная по силе компрессионная волна, гораздо более мощная, чем при зажигании. Защитные коконы беглецов не сработали, и когда «тритона» погрузили обратно в стартовый колодец, вскрытие ничего внутри корабля не обнаружило. Тела в нем превратились в мельчайшую биологическую взвесь, равномерно перемешанную между собой и распределенную по всему водяному объему.

– Путь из Санаториума лежит через сознание бога, – сказал Минотавру Вергилий, и чудовищу не показалось необычным, что лоцман по адским безднам оказался здесь же, в водяном пузыре «тритона». На сверхкритических перегрузках пилоту чудилось и не такое. Например, как светило вдруг распухает, его свечение ослабляется, прорезается карамельным разноцветием удивительных полос, и где-то среди них расплывается огромное красное пятно, его так и хочется лизнуть. Минотавр оскалился от столь безумного ведения, но метаморфоз светила на этом не завершился. Огромный водородный шар, лишенный огня, обрел лик. Тот пристально посмотрел на беглеца, качнулся, набычился, и Минотавр узрел, как во лбу распахивается зеленоватая дыра, червоточина, туда и должно направить «тритона», если только он желает оторваться от преследующей их «гидры». То, что это всего лишь видение, вызванное гидравлическим ударом, Минотавра нисколько не заботило, как не вызвало удивления, что рядом возник Вергилий, в последний раз указующий подопечному путь в лабиринте.

«Тритон» нырнул в червоточину. Голова, висящая в пустоте, поглотила ее. По лицу прошла рябь, видение стянулось в ослепительную точку, вновь уступая место светилу, вокруг вращалось полтора десятка планетоидов и неисчислимое количество малых тел.

Наблюдай некто в Санаториуме окружающее пространство более тщательно, он наверняка заметил бы, как в точке, где «тритон» оказался перехвачен «гидрой», вспыхнула неяркая звездочка. Затем возник набирающий скорость корабль, как две капли воды походивший на тот, на котором пытался уплыть Минотавр. Сходство сводилось не только к внешнему подобию, а являлся он все тем же «тритоном», как мог отметить гипотетический наблюдатель Санаториума, но и к внутреннему содержанию. За консолью управления плавал все тот же Минотавр, в защитных коконах укрывались двое его спутниц – отпрыск по имени Нить и спящая, а позади рубки был принайтован неизвестный предмет, походивший на огромный то ли стручок, то ли куколку. Более того, траектория и параметры движения «тритона» не отличались от корабля, перехваченного «гидрой». На этот раз движители Кузнеца включились в полном соответствии с разгонным режимом, через незначительный по меркам мироздания отрезок времени «тритон» нырнул на орбиту Венеры. Он совершил предписанную процедурой эволюцию торможения и отключения маршевых двигателей, а затем погрузился в атмосферу, нащупав радиосеть облачного острова, и, следуя командам электронного оператора, пристыковался к Лапуте.

2. Возвращение Минотавра

Удивление есть функция наблюдателя. В отсутствие наблюдателя какие бы непонятные события не совершались, никто не может определить их в качестве таковых, взяв на себя смелость и невзирая на свой ограниченный опыт, вынести суждение о возможности или невозможности произошедшего. А что такое жизнь, как не опыт, весьма ограниченный по времени и в пространстве. Это притом, что машины, обладающие гораздо более совершенными возможностями наблюдать и сравнивать, лишены способности удивляться, так как в исчислении вероятностей исходят из математических операций, не предполагающих учета и тем более привнесения в них эмоций.

И потому в отсутствие наблюдателей некому оказалось размышлять над тем, каким образом «тритон» приплыл к Венере, а затем и к Лапуте. Эта траектория не могла существовать, так как брала начало из недр светила, что, конечно же, немыслимо и предположить.

Машины, приведя «тритона» к стыковочному узлу и выполнив процедуры по откачке воды и допуску прибывших на Лапуту, не были удивлены даже тем, что немедленно насторожило Минотавра, ступившего на поёлы стыковочного отсека и на них же освободившего содержимое легких и желудка. Не удосужился искать «блевотницу».

Вокруг царило запустение. Как в какой-нибудь лесной чащобе, где с повалившихся от древности стволов деревьев свисают клочья паутины и плотная борода мха, а из гнилых луж торчат гигантские фосфоресцирующие поганки. И смрад запустения – густой, настоявшийся. Залети сюда шальная стрекоза – немедленно застынет в нем, будто в смоле. Неизвестно, приходили подобные аналогии на ум самому Минотавру, так как ум его являл потемки. Увиденное разозлило, он свирепо замычал, что совсем не подобало разумному существу, сорвал со стены аварийный свисток и дунул в него изо всей мочи, надеясь созвать не только дежурную команду отсека, но и сектора, а может, чем он не шутит, и всей Лапуты.

В диафрагму раскрытого люка заползли щупальца санитарного контроля, но ничего внутри не обнаружили. Это не вызвало у них никакого удивления, они тоже не годились на роль пресловутого наблюдателя, который способен не только выносить суждения, но и переживать что-либо по их поводу. В соответствующие ячейки памяти управляющих машин залилось: на Лапуту прибыл «тритон» с одним пассажиром, об остальных двоих ничего отмечено не было.

Сам новоприбывший ничем в своем поведении не показал, будто на «тритоне» находился кто-то еще, кроме его громадной и устрашающего вида персоны. «Тритона» окутал силовой гамак и подтянул к жадно шевелящимся щупальцам актиний послеполетной профилактики. Находись поблизости все тот же несуществующий наблюдатель, он наверняка содрогнулся бы от внешности Минотавра и его габаритов, едва вписывающихся в узость служебных коридоров данной части Лапуты, где размещались стыковочные узлы. По сравнению с тем, что Минотавр представлял собой в Санаториуме, он увеличился почти вчетверо, словно поглотив среднеразмерных представителей своего рода. Однако некому ни удивиться, ни задуматься, ни даже ужаснуться.

Впрочем, некто, кто мог претендовать на способность вернуть мирозданию макроскопическую определенность, здесь все же имелся – необычное существо, затянутое в белый скафандр с непроницаемым белым же колпаком, делавшими его похожим на призрака, толкало груженную всяческой электронной рухлядью магнитную платформу в сторону стоящего под водяными парами челнока. Ему предстояло нырнуть в толщу атмосферы и доставить белого призрака с его добычей на поверхность Венеры. Минотавр мог с ним столкнуться, и кто знает как закончилась бы их встреча, не стал бы новый властитель лабиринтов Лапуты не вчетверо, а вчетверо плюс один больше. Но примар, а это, конечно же, был примар, мусорщик планетоида, обшаривающий все закоулки и добравшийся даже до небесного острова, успел нырнуть в недра челнока на мгновение раньше, чем чудовище успело отреагировать и отстыковаться, тем самым избегнув встречи.

– Мерзость… запустение… – прорычал Минотавр, так и не удосужившись освободиться от костюма высшей защиты и к тому же, вновь захлопнув маску после того, как избавился от последних капель дыхательной жидкости. Подцепив носком валяющийся шлем пустолазного костюма, по какой-то причуде превращенный в мусоросборник, Минотавр ловко направил его в пасть утилизатора. Жадно распахнутые челюсти, ощутив добычу, вовсе не захлопнулись, перемалывая попавшее на клыки, а вяло разинулись. Шлем выкатился обратно на поёлы, но теперь покрытый пятнами утилизационной слюны. Слабый дымок обозначил начало автолиза, но подобными темпами самоликвидация шлема должна была длиться четыре четверки циклов.

Гидравлика по большей части вышла из строя, увлажнители еле-еле выдавливали последние капли рециркулированной жидкости и выбрасывали в лабиринты Лапуты разреженные облачка влаги. Атмосфера оказалась пересушена выше нормы, и даже Минотавру хотелось шире раскрыть пасть и раздуть ноздри, чтобы избавиться от подступающего ощущения асфиксии. Самое мучительное заключалось в том, что оно лишь маячило на грани восприятия, порождая беспокойство, будто каждый вздох может оказаться последним.

Минотавр яростно мотнул башкой и двинулся прочь из стыковочного сектора, стиснув кулачища и набычившись так, словно готовясь измолотить любого, неосторожно попавшего ему на пути. Мигавшие на стенах указатели приветствовали живое существо, за долгий период запустения все же появившееся в коридорах, и одновременно выгоняли из автоматики наведенную дрему и заставляли переключаться в нормальный режим.

Пока коридор оставался единственным, без ветвлений, Минотавр двигался по нему, задевая в технологических сужениях стены и потолок частями могучего тела, не обращая внимания на указатели. Лишь оказавшись в хабе, откуда расползались полупрозрачные черви проходов, остановился и некоторое время изучал объемные схемы, указующие обычным смертным пути продвижения по лабиринтам Лапуты. Поскольку к данной категории прибывших Минотавр себя ни в коей мере не относил, то изучение схем его нисколько не удовлетворило, на них отсутствовало главное – куда двигаться, чтобы попасть в средоточие нервных узлов управления.

В раздражении Минотавр отмахивался от все новых и новых маршрутов. Штатный маршрутизатор, натасканный на обслуживание рядового персонала, с невозмутимостью идиота подсовывал ему новые схемы. А персонал только-только вываливался из глубин транспортников, ошалевший от перелета и не мечтающий ни о чем ином, кроме как занять спальную ячейку, да получить ярлык на регулярный прием пищи в одной из многочисленных едален. Они ничем друг от друга не отличались – ни меню – все те же водоросли, чья вкусовая и внешняя отвратность с лихвой искупались полезностью и питательностью, ни обстановкой – длинные столы и скамьи, намертво соединенные с поёлами. Для тех, кто выбивался в ту или иную сторону из средних габаритов персонала, это было не совсем удобно, но точки их залегания во чреве Лапуты были разные, и каждый мог выбрать ближайшую к месту работы или отдыха.

3. Сумасшедший робот

Неизвестно, сколько бы Минотавр потратил времени на то, чтобы разобраться в хитросплетениях лабиринта, но тут один из коридоров загудел, его диафрагма разошлась, пропуская внутрь хаба фигуру, по странности не уступающую новоприбывшему. Существо жутко скрипело, будто его сочленения никогда не знали смазки. Лишь через некоторое время можно было понять – то не скрип, а бормотание, издаваемое при помощи средств, никоим образом не предназначенных для воспроизведения речи. Так пересмешники имитируют слова с помощью клекота и щелчков.

– Робот, – пробормотал сам себе Минотавр. Существо не обратило на него никакого внимания, если подобное вообще возможно, учитывая габариты чудовища. При всем несходстве механическое существо напомнило Минотавру Вергилия, его лоцмана и наставника в Санаториуме. Минотавр пытался вычленить в облике машины элемент, указывающий на источник кажущегося сходства, но ничего не получалось, возможно потому, что робот двигался до чрезвычайности споро и приходилось сначала действовать, а потом размышлять.

– Вот так, а теперь – вот так, и еще так, и пируэт! – скрипел конечностями робот, двигая ими, будто разучивал замысловатый танец, требовавший от исполнителя задирать ноги, чтобы ступни взлетали выше макушки, а металлические кулачища при этом колотили по коленным сочленениям, дополняя скрип металлическим грохотом. – Какофония! Каково! Каков король коров! Разум – великолепен! Он отточен так, как все мои две тысячи четыреста пятнадцать больших и малых ножей, он готов шинковать, резать, ломтевать реальность для любого блюда! Именно поэтому я избран носителем благой вести и одарен разумом! Слушайте, слушайте все! Мои острейшие две тысячи четыреста пятнадцать больших и малых ножей с быстротой молнии донесут до вас суть благой вести! Слушайте и послушайтесь! Шинкуйтесь и расчленяйтесь!

Минотавр, понаблюдав за роботом ровно столько, чтобы дать ему пересечь хаб и приготовиться нырнуть в один из коридоров, скомандовал:

– Стоп, машина! Поворот кругом! Рысцой – ко мне!

Минотавр не ожидал, что чокнутый робот хоть как-то отреагирует, скорее всего, продолжит двигаться по одному ему ведомому маршруту, и придется его силой остановить. Металлического болвана надо заставить если не отвечать на вопросы, то хотя бы проводить туда, где на эти вопросы можно получить ответы. Но последующие действия робота превзошли ожидания Минотавра. Тот замер на месте в нелепейшей позе, с задранной выше башки ногой и приподнятой рукой, кулачище должно было в очередной раз обрушиться на изрядно помятое коленное сочленение. По металлическому телу словно прошел электрический разряд, башка развернулась, уставилась на Минотавра множеством буркал, их число явно превышало потребности столь примитивной машины. Затем робот встопорщился, щелкнул и из нелепейшей позы совершил еще более невозможное: оттолкнулся от поёл, взлетел в воздух, завершив траекторию точно там, где стоял Минотавр.

Целью всей этой эволюции являлось простое и незамысловатое действо – убийство.

А как иначе трактовать многочисленные лезвия, которыми ощетинился робот, и которых, как он сам уверял, у него две тысячи-бездна-знает-сколько, и все острее острого. Лезвия выщелкивались из тела машины в разнообразных местах. Минотавр, изготовившись к битве, поневоле задумался – для чего подобный арсенал столь нелепому созданию, по виду совсем не боевого назначения? В полете робот сжался, свернулся, превратившись в сплошь покрытого лезвиями морского ежа, но такого размера, какой вряд ли сыщется даже в самых теплых морях. Минотавру пришлось мгновенно сменить план обуздания безумной машины – если до этого он примеривался ухватить робота за конечность как раз там, где лезвия отсутствовали, то теперь, когда ножи торчали из металлического шара столь густо, что и палец не просунешь, пришлось отпрыгнуть в сторону. «Еж» с грохотом обрушился на бронепластиковую стену хаба, сминая и с хрустом ломая лезвия. Не дожидаясь, когда робот после столкновения придет в себя, Минотавр придвинулся к свернутому телу и несколько раз врезал кулачищем туда, где по его расчетам находилась башка агрессивной машины.

– У меня для тебя тоже благовесть, – сообщил он роботу-всмятку. – Демиург вернулся. И теперь вы ВСЕ запляшете!

4. Допрос

Ни на что особенно Минотавр не рассчитывал. Вряд ли удары кулаков могли вернуть безумцу хоть немного вменяемости, а тем более вывести из строя – слишком крепко сбит этот металлический шар, но, к немалому его изумлению, машина повела себя вполне сносно, будто кулачищ Минотавра ей как раз недоставало, чтобы прийти в относительную норму. Лезвия исчезли, тело распрямилось, и перед Минотавром возникла уже знакомая фигура, но на этот раз коленопреклоненная, да к тому же со стиснутыми на груди руками, будто робот собирался сорвать предохранительную крышку и вырвать из себя батарею.

– Не губи, демиург! – лязгнул робот. У него и впрямь отсутствовал синтезатор речи, машина находилась на самом низком уровне сервисной иерархии, получая приказы по волновому каналу от своих же металлических собратьев. – Не желаю возвращаться на кухню! Резать водоросли и шинковать овощи – не мое призвание! Это лишено смысла. Робот не может функционировать без смысла! Позволь плясать для демиурга! Я – разумное существо, мне дали разум, чтобы всем сообщать благовесть! Я не хочу обратно!

– Так ты – кухонный нож, – догадался Минотавр. Машина послушно вновь ощетинилась лезвиями, но на этот раз без намерения применить их к демиургу, а не к ламинариям.

– Я всего лишь кухонный нож, – смиренно пролязгал кухонный нож. – Я режу. Я шинкую. Я кручусь в варочном баке. Я выполняю… – робот запнулся, ухитрившись этим выразить свое истинное отношение к изначальной функции, но все же продолжил: – …очень важную и нужную работу. Я не просил одарять меня разумом. Мне было хорошо на кухне. Я всего лишь кухонный нож, и все мои две тысячи четыреста пятнадцать лезвий требуют тщательной заточки и ухода. Я никому не скажу о благой вести…

Минотавр взял робота за то место, где голова соединялась с туловищем, стиснул так, что сочленения скрипнули:

– Отвечай – где работники? Или ты их вместо водорослей нашинковал, урод? – Минотавр не верил в подобное предположение, но желал устрашить примитивный кухонный агрегат, да и в то, что болван не лгал, верилось вполне, иначе как он вырвался из-под присмотра наряда по кухне? Наверняка и там подобная мерзость запустения.

– Никак нет… демиург. – Кухонный нож демонстрировал способность к лести, удивительную для шинкующих агрегатов. – Вы первый… кого я встретил за много циклов. После благовести случился исход!

– Тогда веди меня. И не на кухню, а в центр управления. – На каждом слове Минотавр встряхивал кухонный нож, так что у того звенели лезвия. – И не говори, будто не знаешь, где он находится, иначе шинкование водорослей тебе покажется лучшим из того, что с тобой происходило. Уразумел?

– Да, демиург, уразумел… – Робот безвольно висел в его вытянутой руке и не делал попыток высвободиться. Минотавр вернул ему поёлы под ноги, почти дружески ткнул кулачищем в корпус.

То, что робот все же вывел его к указанному месту, подтверждало подозрения Минотавра – Лапута пустовала столь долго, что даже кухонный нож, обретший свободу воли, при всей своей робости успел изучить лабиринт достаточно, чтобы послужить сносным лоцманом. Сам же центр управления имел еще более неприглядный вид, нежели места небесного острова, где побывал Минотавр. Если там имелось всего лишь запустение, то здесь царил гипостазис разрухи. Вырванные с корнем ложементы, разбитые кюветы управления, подсохшие лужи прокси-геля, в котором тускло вспыхивали нервные узлы трансмиссии, смятые водяные экраны, их крушили, но так и не смогли до конца сокрушить, заляпанные черными отпечатками ладоней, оплавленные дырчатые пятна в обшивке и сдохшая напрочь гидравлика, из труб ее сочилась ржавая вода.

Минотавр вновь схватил своего лоцмана за все то же сочленение между головой и туловом, пригнул его к поёлам и грозно спросил:

– Твоих ножей дело, урод?

– Никак нет… демиург… здесь уже так было… не ведаю, кто сотворил…

Примитивный кухонный трудяга и впрямь вряд ли приложил к сотворенному хаосу хоть кончик лезвия, Минотавр таким образом лишь постарался скрыть собственное изумление и разочарование: Лапута лишилась рулей и ветрил. А кроме того, требовался некто, на ком Минотавр мог выместить переполнявшую его ярость. Не сделай этого сейчас, и он захлебнется собственным гневом. Поэтому Минотавр трудягу не выпустил, а подхватил его другой рукой за нижнюю конечность, поднял над головой и изо всей мочи швырнул, целясь в «блевотницу». Кухонный нож врезался в раструб, смял его, застрял, попытался высвободиться, но немедленно получил по туловищу могучий удар ногой, отчего внутри него хрустнуло, из отверстий пролился прокси-гель, лезвия попытались стать дыбом, но Минотавр пустил в ход кулачища, превращая кухонную утварь в хлам.