Текст книги "Последняя охота"

На госте были пропыленная рубаха с закатанными по-простецки рукавами и тренировочные синие брюки, сильно смахивающие на те, в которых щеголял Юрий Никулин в «Кавказской пленнице», – с пузырящимися вытертыми коленями и отвисшими, как уши Чебурашки, кармашками на боках.

В правой руке, толстенной, густо поросшей черным волосом, он держал громаднейший дорожный баул, откуда торчал уголок довольно неопрятной тряпки.

Здоровяк зыркнул на Наташу маленькими светлыми глазками, которые казались выцветшими на багровом загорелом лице, и прогрохотал, обдав молодую женщину устойчивыми водочными ароматами:

– Ну, здравствуй, дочка!

– Папа… – растерянно произнесла Наташа. – Ты… здесь? Какими судьбами?

Михал Иваныч уронил баул на пол и, облапив дочь огромными ручищами, прижал к себе так, что едва не переломал ей ребра.

– Сто лет не виделись! Сто лет, Наташка! – рявкнул он басом.

– Ну почему же сто… Меньше трех лет.

– Чего ж ты, жабенция, не приглашаешь отца в квартиру? А? Ну-ну! – Он сверкнул желтыми зубами и ввалился в прихожую, буквально неся на себе ошалевшую от неожиданности, да еще от обилия отцовского тела и голоса, дочку. – Твой-то дома, нет? Не видал зятька-то! Дома?

(Михал Иваныч не попал на свадьбу дочери, благо на момент торжеств подал на развод с матерью Наташи и потому демонстративно не пошел на свадебное торжество. Свиридова он ни разу не видел.)

– Дома твой-то? – повторил Буркин.

Наташа открыла рот и уже хотела было отвечать, как Михал Иваныч сам увидел зябко съежившегося и ерзающего в кресле Лелика и заглушил тоненький голос дочери своим сочным громовым басом:

– А-а… дома! Ну, познакомимся, выпьем! У меня тут есть немнога-а-а!

С этими словами он вытянул из баула две бутылки водки, а потом присовокупил к ним огромную бутыль ядреного самогона, который, как помнила Наташа, мастерски варили в окрестностях Караганды из таких ингредиентов, которые не принято упоминать хотя бы из боязни испортить аппетит. Причем надолго.

Лелик вскочил с кресла, потом снова сел, потом снова вскочил. Неизвестно, сколько бы он так играл в ваньку-встаньку, если бы Михал Иваныч двумя огромными шагами не преодолел разделяющее их пространство и не вцепился клешневатыми пятернями в худые плечи архитектора, обалдевшего от напора и шумливости невесть откуда взявшегося в квартире Наташи громадного затрапезного мужика.

– Ну, здорово, здорово, зятек! Как тебя, то бишь, зовут-то?

– Ле…

– Че ты там бормочешь? – хохотнул Михал Иваныч. Употребив, вероятно, еще в поезде и добавив на вокзале, он находился в превосходнейшем расположении духа.

– Леонид.

– Леонид? Харррошее имя! М-м-м… Наташка, ты же вроде в письме писала, шо он Вадим, то ись Во-ло-дим… мер? Не… Это я, старый дурень, чегой-то перепутал. Значится, Леонид? Ачччень хорошо! Ну что, зятек, давай выпьем за встречу. Я – Михал Иваныч, отец твоей Наташки.

– П-похож, – не найдя ничего лучшего, выдавил из себя Лелик.

– Похож?! Ха-ха-ха!! Да ты юморист, зятек! – Михал Иваныч выплыл на уровень большого, от пола до потолка, зеркала и впился острыми светлыми глазками, такими маленькими на этом красном мясистом лице, в свое отражение. – Похож! А-ха-ха-ха!! – снова закатился в грохочущем смехе бравый папаша. – Похож я – на Наташку!

Наташа, которая стояла в дверях и переводила взгляд с хохочущего отца на окаменевшего от изумления Лелика, подумала, что стоило бы с самого начала сказать, что Лелик этот – вовсе не ее муж. Хотя нет… Влад придет, быть может, только поздно вечером или вообще утром, а папаша, которого принесло так не вовремя из его гребаной Караганды, да еще вот так, без предварительного звонка, как снег на голову… Папаша человек непредсказуемый и экспансивный, и неизвестно, что он выкинет, если узнает, что муж на работе, а дочка пьет вино в сладкой компании с левым мужиком.

Наташа незаметно подмигнула Лелику и, обняв Михал Иваныча за шею, сказала:

– Ну что… наливай, если вытащил. За встречу. – Она кивнула на выставленные на стол бутылки водки и подумала: «Папа у меня всегда выпить любил, особенно когда из-под маминого контроля выбивался. Может, сейчас напьется, тогда легче будет. Завтра ему скажу, что он по пьянке все не так понял и все перепутал. Пусть Владу и объясняет, ему все по херу. Главное, чтобы он сейчас Лелика не споил. Тот на бухло слабенький, может и головку под крылышко завернуть. Вытаскивай его тогда отсюда в околотрупном состоянии, чтоб Володьке на глаза не попался…»

– Наливать… а-а-а. Это я щас! А ты, дочка, можа, закусончик бы спроворила, а?

– Да, папа, конечно. Леня мне поможет. Мы сейчас, погоди. Посиди пока тут.

И Наташа прошла в кухню, таща за собой за руку упирающегося Лелика, непрестанно что-то бормотавшего и почему-то усиленно ерошившего свои и без того изрядно встопорщенные волосы.

На кухне она начала с молниеносной быстротой стругать салат, раскладывать огурцы и помидоры, резать колбасу, сыр и ветчину и синхронно выговаривать Лелику:

– Ты что, не можешь мне подыграть, Леня? Не видишь, как он завалился неожиданно? Неужели так сложно изобразить моего мужа?

– Да я…

– Да я вижу, что ты! – перебила его Наташа. – Сидел, как пень, глазками дергал.

Лелик обиделся:

– Я тебе что, Иннокентий Смоктуновский, что ли? Намекнула бы, что ли, что так, мол, и так: папа в гости приехал, не того в гостиной застал. Я, может, что и придумал бы… – Лелик замолчал, часто-часто моргая короткими ресницами, а потом наконец договорил: – Немного выпью, а то он так не отпустит, а потом скажу, что мне пора на работу, и – пойду.

– Вот теперь хорошо, – одобрила Наташа. – Только ты посмелее будь, не мямли, а то он тебя мигом выпотрошит. И говори как можно больше: в компании моего папы, Михаила Ивановича, кто больше говорит, тот меньше пьет. Рот занят. Это понятно?

– Да понятно. А почему надо меньше пить? У меня это, завтра выходной. Успею отоспаться.

Диковинная логика Лелика позабавила бы Наташу при иных обстоятельствах, но сейчас было не до веселья: предстояло как-то выкручиваться из замысловатого положения.

– Почему надо меньше пить? А ты сам поймешь, увидишь, по скольку он наливает.

Из комнат донесся плач проснувшегося Димки, а потом голос ребенка был начисто перекрыт торжествующим ревом Михал Иваныча:

– Ай и внук у меня! Ба-агатырррь! И – на папашу похож, кажись! На этого, на Леньку. Глазки и… э-э-э, а нос-то – мой! Крррасный!

– О, вот оно как: тебе уже отцовство шьют, – сказала Наташа, ставя приготовленные закуски на специальную двухуровневую, этажерочного типа мини-тележку. – Помоги мне, что стоишь. Ты же пока что в мужьях числишься.

* * *

Уже через два часа все было кончено.

Лелик, который пил только по большим праздникам и исключительно слабоалкогольные напитки, получил в голову такой могучий спиртово-самогонный удар, что лишь слабо шевелил языком и лепетал полнейший бред. Михал Иваныч смотрел на него с неодобрением и очевидным осуждением: еще бы, дочь выбрала себе в мужья совершенно никчемного человека – пить не умеет!

Сам дорогой гость из Караганды выпил полторы бутылки водки, прикончил около литра крепчайшего самогона, на фоне которого упомянутая выше водка казалась просто-таки водичкой, причем даже не газированной. При этом он казался достаточно трезвым, и только то обстоятельство, что он разносил каждое слово секунд на десять, особо упирая на ударные слоги, да еще багровая рожа с обессмыслившимися оловянными гляделками указывали на то, что он пьян и пьян довольно прилично.

– Мыр-гыр… – бормотал Лелик, раскачиваясь на стуле туда-обратно. – Известно ли в-вам… глубоковва… гулбоковажам-мый Иван М-михалыч… шта-а архи… архи-тек-турный стиль рококо… ко-ко… архиважный… батенька.

На умильном ленинском слове «батенька» Лелик ткнулся лбом в монументальное плечо Михал Иваныча и вострубил носом. Душа архитектора – вкупе с его телом – жаждала статического горизонтального положения.

– Сла-а-абеньки-и-ий он какой-то, – затянул Михал Иваныч. – Тут и пить-то – всего ничего. А он раз – и в отказ.

– Устал он, – сказала Наташа, лихорадочно просчитывая в мозгу, что же делать дальше, – с ночной смены вернулся. Поесть толком не успел – а тут ты…

– Дык я ж не это, не знал. А хороший он у тебя мужик, дочка. – Папаша полез целоваться и приложился к Наташиной щеке своей колючей харей так увесисто, что голова дочери дернулась назад и мягко ткнулась затылком в спинку кресла. – Ниччевво, проживем. Я смотрю, вы не бедно живете. А мать недавно говорила: надо к тии-и-ибе съездить. Я с ней опять тово, сошел-си. Наташку навестить, как она там? Ну… я и поехал. А скольки-и тут комнат? В этой квартире? Ты-ри?

– Нет, четыре.

– О-о! Вот видишь: че-ты-ре. За это надо выпить. Непременно. Выпьешь со мной, дочка?

– Нет, папа, спасибо.

– Гм… а ты, Ме… бе… ле… Н-не… колай? – И он нежно погладил затылок спавшего у него на плече Лелика. От этой нерасчетливо дозированной нежности Лелик свалился на пол, подскочил, выпучив глаза, и пробормотал:

– Вертолетики… вертолетики. Крольчата…

И снова заснул.

– И он не хочет, – резюмировал Буркин.

В этот момент зазвонил телефон. Наташа сняла трубку. Звонил Влад.

– Я сегодня не приду ночевать, Наташка, – проговорил он. – Шеф сказал: есть работа. Извини меня, пожалуйста. Так получилось.

Виноватый тон, которым были сказаны эти слова, не насторожил Наташу, как оно было бы, будь это при других обстоятельствах. Она вышла в другую комнату (благо пользовалась радиотелефоном) и сказала строго, но строгость эта была подпущена скорее по обязанности, чем искренне:

– Мне надоело это, Володя. Когда это кончится?

– Сегодня. То есть завтра. Завтра я приду, и мы поедем с тобой на турбазу, – заверил ее Свиридов. – Или хочешь – на дачу на шашлыки? А?

– А когда ты придешь?

– Я же сказал – завтра.

– Утром?

– Ну, постараюсь утром. А может, ночью часа в три.

Когда Наташа вернулась в гостиную, ее ожидала трогательная сцена: на полу спал Лелик, а возле него, на ковре же, уткнувшись большой круглой головой в бок новообретенного горе-»зятька», храпел Михаил Иваныч. Его огромная рука сжимала вилку с нанизанными на нее кусочками ветчины.

Наташа вздохнула и пошла в детскую, где снова расплакался Димка.

Глава 4
НОЧНЫЕ ЗАБАВЫ ВЛАДА СВИРИДОВА И АФАНАСИЯ ФОКИНА

Частный детектив Александр Краснов подкатил на своей светло-бежевой «девятке» к старинному двухэтажному зданию, расположенному в престижном месте в центре города. Первый этаж этого здания был занят под ЧОП (частное охранное предприятие) «Конунг», в котором работал муж Натальи Свиридовой Владимир.

Было уже достаточно поздно, но у офиса «Конунга», среди полудесятка других машин, еще стоял красный «Фольксваген Пассат», принадлежавший Владу. В тот момент, когда девятка Краснова подрулила к зданию, из «Фольксвагена» вышел, на ходу выразительно застегивая ширинку, атлетического телосложения молодой мужчина, в котором детектив узнал мужа Натальи. Да, несомненно – это был Влад. Хотя в свете фонарей видно не очень хорошо.

Вслед за ним из салона вывалилась молоденькая девица, размалеванная, как индеец, вышедший на тропу войны, в коротенькой юбке и темной блузке. Она наклонилась к боковому стеклу, подводя губы, и Александр усмехнулся, подумав, что это, вероятно, одна из тех дешевых уличных шлюшек с главной секс-артерии города, Вятской, что промышляют оказанием экспресс-услуг.

(То бишь минетом в салоне машины за стольник или вовсе за полтинник.)

Детектив-»колобок» усмехнулся: Влад не очень-то эстетствовал в плане удовлетворения своего основного инстинкта. Шел по пути наибольшей экономии времени и денег.

Краснов положил на колени заранее включенный ноутбук с подсоединенным к нему прибором для декодировки шифра сигнализации, поймал момент, когда Владимир нажал на кнопку «дистанции», включив противоугонное устройство. Сыщик глянул на экран ноутбука и коснулся клавиатуры, фиксируя полученный результат.

Есть. Код определен.

Краснов вышел из машины вместе с полуприкрытым ноутбуком, огляделся по сторонам и, приблизившись к свиридовскому «VW», ввел код сигнализации. Авто пикнуло, щелкнул блокиратор, открывая центральный замок, и Краснов потянул дверцу машины на себя.

Дальнейшее заняло буквально несколько секунд. Детектив вынул из кармана мини-тюбик «Суперклея» и небольшую коробочку, в которой, словно жук, шуршало что-то небольшое и твердое.

Это было профессиональное устройство слежения, включающее в себя маячок, подающий пеленги на радар и отслеживающий координаты своего местонахождения, и микрофон.

Затем детектив Краснов выдавил на палец каплю клея, просунул этот палец через решетку вентилятора и смазал находящуюся внутри пластинку, предназначенную для направления воздушных потоков. Потом мазнул клеем приборчик и приложил его к пластинке.

Через три секунды прибор был зафиксирован.

Толстый детектив бесшумно прикрыл дверцу и снова ввел код: «Фольксваген» пикнул и послушно включил сигнализацию.

Дело было сделано. Краснов вернулся в свою «девятку», оставленную чуть поодаль, и, удобно расположившись в кресле, вывел на экран ноутбука схему города, укрупнил локализованный участок, на котором он сейчас находился, и активировал радар.

На экране появилась светящаяся зеленая точка. Она была неподвижна, потому что не двигалась припаркованная к офису «Конунга» машина Владимира Свиридова…

* * *

Владимир вошел в офис. В кабинете директора уже собрались несколько рослых парней из его бригады: именно они сегодня вышли на это форс-мажорное, невесть откуда наклюнувшееся дежурство.

Директор, Анатолий Павлович Липский, был сильно чем-то озабочен. Он поглаживал пальцами массивный бритый подбородок и щурил на всех присутствующих и без того узкие, восточного типа, темные глаза (кажется, мать Анатолия Павловича была кореянка, вспомнил Влад, ловя на себе цепкий взгляд этих двух светящихся раздражением и энергией щелочек под густыми темными бровями).

– А, Свиридов, – сказал Анатолий Павлович. – Проходи, присаживайся. Ну что, съездил в Пензу?

– Съездил, Анатоль Палыч.

– И каковы результаты?

– Отдал деньги, этого раздолбая выпустили под залог. Все в норме.

– И очень хорошо, – с удовлетворением сказал шеф. – А сейчас он где?

– Там, где… Куда вы его сказали, – лаконично ответил Владимир.

– Понятно. В общем, Вован, тут такие дела нехорошие. Еще непонятка наклюнулась, стало быть. По телефону я тебе всего не сказал, вызвал на ковер вместе с ребятами. Сейчас поедете.

Свиридов присел на диван рядом с Афанасием Фокиным, украдкой, за спиной Липского, попивавшим пиво, излечивая таким образом страшный абстинентный синдром, в просторечии именуемый бодуном. Фокин толкнул его локтем в бок: дескать, не засвети мое пиво, а то Липский опять будет грозить зевесовыми молниями вплоть до увольнения.

– Есть дело, – коротко сказал Анатолий Павлович и нервно постучал полусогнутым пальцем по столу, призывая ко вниманию. – Влад, буду говорить тебе: остальным слишком долго объяснять.

Свиридов кивнул.

– Тебе известно, где находится «Юниверс-РУ»? Ты там не работал, но должен знать.

Владимир кивнул:

– Знаю. Ночной клуб. Интернет-кафе. Это на Второй Садовой, так?

– Вот именно. Директор этого заведения, Рублев, полгода назад прибег к услугам нашего агентства. Номинально. Я тогда говорил с шефом, и он определил процент, который будет отчислять с прибылей в нашу кассу Рублев, – продолжал Анатолий Павлович. – Вполне разумные деньги. Так вот, проходила проверенная информация, что у Рублева есть черная касса. Шифруется не только от нас, падла, но и от налоговой. Но мы-то не налоговая, сами понимаете…

Сидящий в углу бритоголовый паренек с круглым лицом, на котором плавало остекленело-мудрое выражение орангутанга, на секунду решившего отказаться от гримасничанья, тупо заржал. Анатолий Павлович вскинул на него суровый взгляд, и амбал осекся, пробормотав:

– Да я-то че…

– А не далее как вчера, – с выражением продолжал Анатолий Павлович, – всплыла еще одна милая тема: оказывается, этот Рублев сбыл огромную партию оргтехники на общую сумму около двухсот тысяч долларов.

Свиридов присвистнул. Фокин отставил допитое пиво за диван и сделал заинтересованное лицо, благо взгляд шефа остановился как раз на нем.

– Информация точная. По крайней мере, порядок суммы тот. Мы раскололи курьера. Тебе все понятно, Влад?

– Ехать в «Юниверс»? – произнес тот.

– Да. Разберись с этим. Окончательно. Чтобы впредь было неповадно. А то не по чину берет: сам – Рублев, а крысит в баксах.

– Палыч, – произнес заерзавший рядом с Владом Афанасий Фокин, – но там же пацаны из наших. Самсон и Круглов. Их как?

– Они у входа, – сказал Анатолий Павлович, – на фэйс-контроле. Так что они не при делах. Я специально поставил именно их: недавно они прокололись с той девкой из «Менестреля», подставили ее под пули черных. Поедешь ты, Володя, и, пожалуй… ты, Афанасий. Тэ-э-эк-с. – Он подозрительно втянул воздух ноздрями и свирепо наершился: – Ты, значится, опять зяхнул?

– Чево? – пробормотал Фокин. – Чего зяхнул-то?

– Пил! Кстати, хотел тебя спросить: что ты там такое на футболе учинил, что мусора на тебя так взъярились? Грозились вообще посадить, еле отмазал тебя.

– Пришел на футбол, – ответил Афанасий, – никому не мешал, смотрел матч, ну, выпил немного, покричал… Так ведь на футбол и ходят, чтобы поболеть за любимую команду, поорать кричалки, пивцом поразмяться.

– «Пивцом поразмяться»! Болельщик! А кто стащил сержанта с лошади и швырнул им в рабочую камеру оператора с телевидения?

Амбалы из «Конунга» хмыкнули. Фокин, чувствуя их безмолвную поддержку, с невинным видом пожал плечами.

– Это надо же – кинуть мусором в камеру! – продолжал разоряться г-н Липский. – Причем не каким-нибудь там мусором, типа кульком из-под семечек, пакетиком из-под чипсов или орешков к пиву, а самым что ни на есть натуральным мусором – в погонах, форме и фуражке!

– Зато Афанасий может похвастаться тем, что он первый из жителей города кинул мусора в камеру, а не мусора кинули в камеру его, – негромко отметил Свиридов, и его слова покрыл общий гогот.

– Смотри, Фокин, дождешься ты у меня! – Под аккомпанемент этого смеха Анатолий Павлович погрозил пальцем и отвернулся, а когда развеселившиеся сотрудники «Конунга» утихомирились, Липский, не глядя на Афанасия, подтвердил свое распоряжение минутной давности:

– Поедешь со Свиридовым. Больше не пей. Когда все выполните, выпей хоть два литра, а до того – ни-ни! Понятно тебе, Афанасий?

– Понятно, – пробурчал Фокин, злобно глядя в пол.

– Вот и чудно. Пойдут к Рублеву Свиридов и Фокин, остальные пусть сидят в машине. Свиридов – наверх, к Роману Ильичу, а ты, Фокин, постоишь с Самсоном и Кругловым на входе. Заговоришь им зубы, пока все не кончится. Все вам ясно, ребята?

– Куда уж яснее, Анатолий Палыч, – невесело сказал Влад. – Все усекли.

– Вот сволочь, – сказал Фокин, когда он и Свиридов вышли из «Конунга», – пидор косоглазый. Диктует нам, как лохам залетным.

– А мы для него такими и являемся, – процедил Свиридов.

– Да я таких, как он, на х… вертел еще лет пятнадцать назад! – грубо выговорил Афанасий Сергеич. – Дятел! Не знает, с кем дело имеет!

Свиридов грустно посмотрел на Фокина и сказал:

– Да знает. Знает. С убийцами он дело имеет. Сколько волка ни корми, а он… Вот и мы с тобой такие же, Афоня, волки. Никак не умолкнет в нас музыка «Капеллы», как говорил полковник Платонов, царство ему небесное.

* * *

Интернет-кафе «Юниверс», к которому его директор Роман Ильич Рублев скромно приставил две первые буквы собственной фамилии, которые по счастливому совпадению представляли в виртуальном мире Россию (RU), находилось в глубине обширного парка. Правда, последние четыре буквы счастливой сетевой фамилии RUблев характеризовали заведение Романа Ильича не с самой лучшей стороны («…блев»).

Недоброжелатели именовали модное заведение Рублева именно так.

Возле «Юниверса-РУ» лепилось несколько летних кафе, всегда до отказа забитых посетителями, благо заведение Романа Ильича с некоторых пор весьма привлекало владельцев более мелких досуговых точек. Подобно тому, как к огромной акуле со всех сторон пристраиваются паразитические рыбы-прилипалы и рыбы-лоцманы.

Рублев успел стать именно такой привлекательной для существенно более мелких рыбешек акулой, несмотря на то что его заведение существовало относительно недолго – даже меньше года. Роман Ильич умел наладить работу крупного досугового центра, дающего к тому же доступ в абсолютно неограниченный виртуальный мир. Наверно, именно поэтому для желающих побродить в Интернете с особо острыми ощущениями клиентов имелся не предусмотренный в официальном ассортименте бонус-набор, включающий в себя психоделики средней степени нахлобучиваемости.

Невдалеке от центрального входа в «Юниверс» остановился красный «Фольксваген», из которого вышел Владимир Свиридов, а за ним – на некотором расстоянии – следовала громадная фигура Фокина.

Они прошли мимо освещенного ярким неестественным светом летнего кафе, мелькнув, как привидения, в скрещивающихся дымных лучах светового шоу, а потом окунулись в прохладное полутемное пространство за дверью из толстого волнистого стекла, непроницаемого для пуль и сцеживающего бушующие там, снаружи, волны света и звука до невнятного бормотания и мягкого, ласкающего взгляд полумрака.

– Здорово, братан, – небрежно бросил стоящему на входе охраннику Свиридов и прошел дальше, а Афанасий остановился и, положив руку на плечо дюжего секьюрити, сказал:

– Ну че, как жизнь, Самсон?

– Да ниче. А он куда, этот, как его, Спиридонов, что ли? К шефу?

– Кто?

– Ну он… Спири-до-нов?

– А, Свиридов? К шефу, – сгустив голос до негромкого проникновенного баритона, особую задушевность которому придавали выпитые только что сто граммов отличнейшего коньяку, ответил Афанасий. – Ненадолго.

Тем временем Влад поднялся на второй этаж и вошел в приемную директора клуба.

Здесь сидел второй охранник, а с ним – секретарша, рубенсовская дамочка роскошных форм, чисто в восточном вкусе Романа Ильича, который наполовину был грузином.

Охранник, чья рука весомо возлежала на пухлом колене секретарши и порывалась проникнуть выше, вскинул глаза на Влада и произнес:

– А, Владимир Антоныч, что ли? К боссу? Так он того… занят.

– Занят? Случайно не тем же, чем и ты, Круглов? – сухо спросил Владимир.

– Не-е-ет! – засмеялся тот. – Он в компе роется. Попозже, попозже зайди. Телку хочешь?

– Эту, что ли? – спросил Влад, вынимая пистолет с навинченным на него глушителем и дулом непринужденно указывая на секретаршу. – Не, я таких не люблю: толстовата будет. Мне нравятся в духе моей Наташки, стройные.

Челюсть секретарши отвалилась от ужаса, но не потому, что на нее так сильно подействовали слова Влада, а по той простой причине, что дуло пистолета оказалось в метре от ее личика.

– Э-э, Володя, – сказал Круглов, предостерегающе поднимая руку, – ты это, не крути пушкой-то. Еще выстрелит ненароком.

– Вот этого-то я и боялся, – сказал Свиридов, переводя пистолет на Круглова и дважды нажимая на курок.

Два негромких хлопка, словно звуки открытой пары шампанского, легонько погладили стены приемной и угасли, растворившись в прохладном комнатном воздухе, как крем жирными мазками входит в ухоженную кожу.

– Э-э… а…

Секретарша разодрала рот в диком вопле, но он оказался беззвучным, потому что в следующее мгновение между ее потемневших обессмыслившихся глаз возникло маленькое черное отверстие от пули и распустилось кровавым огненным цветком.

Секретарша, к несчастью для себя не входившая в категорию женщин, предпочитаемых Владом Свиридовым, рухнула на пол вслед за охранником – с точно таким же идеально круглым, отстоящим на абсолютно равном расстоянии от обоих глаз отверстием во лбу.

– Несерьезно все это, – тихо пробормотал Влад и, перешагнув через трупы только что застреленных им людей, открыл дверь в директорский кабинет.

Роман Ильич, полноватый лысеющий мужчина в белой рубашке, сидел перед ноутбуком и даже не поднял на Свиридова глаз, только сказал хорошо поставленным звучным голосом, в котором внятно слышалось раздражение:

– Я же просил меня не беспокоить.

– Вас никто больше не побеспокоит, Роман Ильич, – сказал Влад, усаживаясь на низенький кожаный диван напротив директорского стола. – Мне только хотелось бы узнать, на какой расчетный счет были переведены двести тысяч долларов, полученных вами за крупную партию оргтехники?

Роман Ильич конвульсивно отодвинул от себя ноутбук и поднялся с кресла.

– Свиридов? – выговорил он. – Но Анатолий Павлович ничего не говорил мне насчет того, чтобы…

– Анатолий Павлович много чего не говорил, да и не делал тоже. И вам рекомендовал не делать, да вы его не послушались. Я так думаю, что мне придется повторить свой вопрос: так на какой расчетный счет были переведены двести тысяч долларов, полученных вами за партию оргтехники?

– Я не понимаю… – начал было Рублев, но Влад перебил его порывистым жестом руки, в которой был зажат пистолет, и Роман Ильич оборвал сам себя, а потом закивал, как китайский болванчик, и произнес:

– Я… я скажу. У меня…

– Пусти через принтер и давай сюда, – коротко приказал Свиридов.

– Да… сейчас. Это недолго… – пробормотал владелец «Юниверса».

– Я и сам знаю, что недолго. Так. Давай сюда. Отлично. Нехорошо крысить лавэ, Роман Ильич. Да еще в таких масштабах. Вас же предупреждали.

– Я думаю, вы разумный человек, Владимир, – заговорил Рублев, и по его внушительному корпусу, как он ни старался сдержаться, пробежала крупная дрожь. – Я думаю, вы разумный человек и не… и не станете делать так… как… Я вам буду полезен. Вы же понимаете…

– Что я понимаю? Или вы мне собираетесь предложить взятку? Чем предпочитаете давать? Рублями? Борзыми щенками? Фунтами стерлингов? Тугриками?

– Вы знаете…

– Разумеется, я все знаю, – перебил его Владимир, и глаза его вспыхнули холодным желтоватым блеском. Если бы сейчас его видела Наташа, она не узнала бы в этом натянутом, как скрипичная струна, жестоком и спокойном человеке своего мужа, добродушного, немного язвительного и (как ей почему-то казалось) несколько заторможенного атлета, который в силу своей комплекции все, абсолютно все делал и понимал с некоторым запозданием.

Если бы Наташа увидала его в этот момент, она, верно, вспомнила бы ту, первую ночь, когда он был так опасен, так страстен, ярок и неотразим.

Неотразим.

– Разумеется, я все знаю, – повторил Владимир, – иначе Анатолий Павлович послал бы сюда другого человека, а не меня. Мне очень жаль.

– Но если вам…

– Я не договорил. Мне очень жаль, что ваш почтенный родитель задумал иметь сына. Я так полагаю, лучше бы он родил дочь.

Произнеся, точнее, сыграв эту замечательную фразу, достойную среднебюджетного американского боевичка с натужно-ироничным суперменом в главной роли, Влад, не целясь, выстрелил несколько раз в Романа Ильича.

На белой рубашке директора «Юниверса» расплылось кровавое пятно, он завертелся на месте и рухнул на пол с таким грохотом, что Влад аж подскочил на диване, а потом широко шагнул к конвульсивно подергивающемуся Рублеву и, хладнокровно наведя дуло с глушителем на голову, произвел контрольный выстрел.

* * *

Афанасий стоял у входа с Самсоном и яростно разглагольствовал о последнем матче воронежского «Факела», к походам на матчи которого Фокин с недавнего времени пристрастился. По его мнению, воронежская команда в последнем домашнем матче сыграла просто безобразно, хуже их сработали только стражи порядка, которые старались навести на трибунах кладбищенский порядок и в связи с этой установкой попытались вывести Фокина с трибуны (что из этого последовало, упоминал Анатолий Павлович Липский).

Свиридов появился за спиной жестикулирующего Афанасия и произнес:

– Ну все, Афоня.

– Поговорили?

– Поговорили. Хотя, надо сказать, Роман Ильич на этот раз отличился особенным многословием.

Влад поймал на себе удивленный взгляд Самсона, который аж привстал из-за стола, услышав в голосе Свиридова откровенно саркастические, непочтительные по отношению к Рублеву интонации. Владимир повернулся к Фокину и коротко бросил:

– Пошли.

– Да подожди, не торопи, Влад, – отозвался Фокин, – мы тут не совсем договорили. Я хотел сказать, что все-таки «Факел» сыграл плохо, – повернулся он к Самсону. Охранник пошевелил ноздрями, как почуявший недоброе зверь, а Фокин, шевельнув тонкой курткой-плащовкой, чуть откинулся назад и…

Раздался негромкий хлопок, немедленно подхваченный и унесенный сочащимся из-за дверей глухим бормотанием музыки, а Самсон с пулевым пробоем на виске сполз вниз и уткнулся головой в стену.

– Вот теперь – пошли, – констатировал Афанасий, с сожалением глядя… Нет, не на Самсона. На пистолет, который он бросил на труп убитого.

Они вышли из «Юниверса», перешли улицу наискосок и направились к большому черному джипу, стоявшему в тени раскидистого вяза. Владимир постучал в тонированное стекло джипа и, когда оно плавно приспустилось, негромко произнес:

– Пойдете через пять минут. Поднимете тревогу, повяжете всех, кто будет внутри «Юниверса». Потом позвоните в шестой отдел, в УБОП, и свяжетесь с капитаном Кургановым. Все понятно?

– Все усекли, Антоныч, – отозвался сидящий за рулем амбал.

– Смотрите не выпадите из темы, как в прошлый раз Самсон с Круглым. А то тоже будете греть косточки на том свете, мужики, – беззлобно напутствовал его Влад, а потом сел в «Фольксваген», где его уже дожидался Афанасий, и выехал из окружавшего «Юниверс-РУ» парка.

Остановившись в темном проулке, Владимир вышел из машины и бросил пистолет, из которого был застрелен Рублев, в канализационный люк. Туда же полетел и свинченный с «Фольксвагена» фальшивый номер.

После этого Влад сел обратно в салон и набрал номер Анатолия Павловича в «Конунге»:

– Это Свиридов. Рублев склеил ласты. Самсона и Круглого тоже подчистили. Теперь там Бубон с братвой – кипеж поднимать.

– Расчетный счет?

– У меня.

– Отлично. Значит, через десять минут будьте в офисе.

– Не нравится мне все это, – сказал Свиридов, закончив разговор с шефом «Конунга». – Если этот Палыч взялся мочить своих же сотрудников, пусть мало чем с нами повязанных, да еще проколовшихся на последней заморочке насчет блядей, которых месили чурки, значит, берега у него уже поехали. По-моему, такого человека нужно…

– Ну, не знаю, – перебил его Афанасий, с полуслова поняв то, что имел в виду Свиридов. – На беспредел, я думаю, не пойдет. Завалят. Свои же завалят.

– Уж не ты ли, Афоня?

Фокин присмотрелся к насмешливо поблескивающим глазам друга, облизнул губы и ответил:

– Как знать.

* * *

«– Как знать», – донеслись до слуха сжавшегося в комок Краснова заключительные слова киллера, и воцарилась тишина. Впрочем, Краснов даже обрадовался ей, этой тишине. Потому что невинная слежка за гипотетически неверным мужем уперлась в «мокруху». Причем в такую конкретную, что по спине у Краснова пробежал мороз.