Текст книги "Культ солнца у древних славян"
Автор книги: Михаил Серяков
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Март и начало года у индоевропейцев
Следующей поворотной точкой славянского языческого года было начало весны. Связывалось оно и с представлениями о прилете птиц из вырия и праздновании весеннего равноденствия. Г.Г. Шаповалова так характеризует в целом комплекс связанных с этим временем обрядов: «Весенние обряды представляли собой ряд циклов, направленных на приветствие и благословение “начал”. Первое начало – весеннее равноденствие, 9 марта. Это первые весенние птицы, первое тепло, вернее его признаки, – начало дум о весне и севе. Второе начало – первое весеннее новолуние (Пасха – обход дворов волочебниками) – это радость от реального возвращения тепла, возможности опять начать сельскохозяйственный год, пополнить свои запасы, первый гром, первый дождь. Третье начало – первая трава, первый приплод – Егорьев день. Четвертое начало – Семик и Троица – первая листва, реальные всходы озимых, засев яровых, совершение браков»[62]62
Шаповалова Г.Г. Майский цикл весенних обрядов // Фольклор и этнография. Л., 1977. С. 111.
[Закрыть]. Именно с этого периода у наших предков и начинался отсчет нового года. Данная особенность славянского языческого календаря неоднократно отмечалась исследователями. Так, например, Д.О. Святский в своем исследовании писал: «Год наших языческих предков начинался с месяца “сухого”. С принятием христианства и вместе с ним юлианского календаря, весенний месяц “сухий”, начинавший собой год, был переименован в март»[63]63
Святский Д.О. Очерки истории астрономии в Древней Руси. Ч. 1 // Историко-астрономические исследования, вып. VII. М., 1961. С. 99.
[Закрыть]. Отталкиваясь от встречающихся в летописях датировок, И.А. Климишин отмечает, что при определении начала года в расчет принималось положение не только дневного, но и ночного светила: «В результате тщательного анализа летописей был сделан вывод, что Новый год начинался на Руси с появлением новой Луны в первые весенние дни, близкие к весеннему равноденствию, когда снега сходили с полей и вся природа просыпалась от долгой зимней спячки. Но прошедший год мог иметь 12 месяцев, т. е. 354 дня, или же 13 месяцев – 384 дня. Поэтому и начало Нового года на Руси не могло приходиться на одну и ту же дату юлианского календаря, а скользило по числам марта, падая в некоторые годы на февраль и на апрель»[64]64
Климишин И.А. Календарь и хронология. М., 1990. С. 351–352.
[Закрыть]. Память о былой значимости марта в языческом календаре была настолько сильна, что уже в христианскую эпоху народные предания и апокрифы связывали с ним момент сотворения мира и человека, правда, уже в новой, библейской трактовке. Так в «Житие св. Стефана Пермского» по этому поводу написано: «Мартъ мѣсяць – начало всѣмъ мѣсяцемъ, иже и первый наречется въ мѣсяцѣхъ… Марта бо мѣсяца начало бытiѣа – вся тварь Богомъ сотворена бысть отъ небытья въ бытье, марта же мѣсяца въ 21 (25?) день и первозданный человѣкъ, родоначальникъ Адамъ, рукою божiю созданъ бысть»[65]65
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1869. Т. 3. С. 659.
[Закрыть]. Начало марта на Руси считалось началом Нового года вплоть до 1492 г., когда данный праздник был приурочен к 1 сентября. В связи с отмечавшимся выше солярным характером праздника Коляды интересно отметить, что Новгородская кормчая 1280 г. описывает его как «в 1 день марта совершаемое тържьство». Следует отметить, что традиция начинать Новый год именно с марта восходит к эпохе индоевропейской общности и ее отчетливые следы встречаются нам в календарях различных народов данной языковой семьи. Так, например, начало Нового года в иранском календаре до сих пор приходится на праздник Навруз (Науруз), соотнесенный с весенним равноденствием и отмечающийся около 21 марта. В связи с описанными выше ивановскими кострами в европейской традиции следует отметить, что и иранцы за несколько дней до наступления Навруза раскладывали на улицах огонь. Исследователи точно так же связывают этот народный обычай с традицией почитания солнца. Помимо этого праздника начала года и обновления природы особым вниманием у иранцев пользуется праздник осеннего равноденствия Михриджан (Мехрган), справляющийся около 23 сентября и посвященный богу Митре. Отмечавшееся выше представление о дневном и ночном светилах как глазах божества были соотнесены иранцами с этими праздниками, только во время которых день и ночь бывают дважды в течение года равны друг другу: «Науруз с Михриджаном – это два ока времени, как Солнце и Луна – очи неба». Подобно тому, как на Руси начало мироздание связывалось с мартом, аналогичные представления имели место и в Иране: «Что же касается толкователей из персов, то они… сделали Михриджан вестником дня воскресения и конца мира, ибо в этот день (все, что) растет, достигает предела, и вещество роста иссыхает, и животные перестают плодиться. (…) Точно так же они объявили Науруз вестником о начале мира, так как в (день Науруз) имеют место противоположные (Михриджану) обстоятельства». Традиция начинать год именно с марта существовала до календарной реформы Нумы Помпилия и у древних римлян, давших ныне общепринятое название этому месяцу в честь Марса, бывшего у них изначально не столько богом войны, сколько богом плодородия, растительности и дикой природы. Овидий приписывает счет месяцев с марта основателю Рима Ромулу, считавшемуся сыном бога войны и, в честь него, «года начало отцу кровному он посвятил». По мнению, поэта это произошло так:
Город возник; и вещал Вечного города вождь:
«Законодатель войны, от коего крови считают
Был я рожден (и готов это стократ доказать!),
Мы именуем тебя зачинателем римского года:
Первым же месяц в году Марсовым будет у нас!»
Сказано – сделано: назван с тех пор отчим именем месяц, –
Честь эта, как говорят, богу угодна была[66]66
Овидий. Собрание сочинений. СПб., 1994. Т. 2. С. 399.
[Закрыть].
Как видно из приведенных выше индоевропейских календарных параллелей, Овидий ошибался, считая, что отсчет месяцев с марта установил Ромул – данная традиция существовала уже в эпоху индоевропейской общности. Нума, преемник Ромула, стремясь умерить воинственный дух римлян, перенес начало года с марта на январь, однако следы былого счета времени остались в названиях месяцев сентябрь, октябрь, ноябрь и декабрь, обозначающих на латыни соответственно седьмой, восьмой, девятый и десятый. Произведя элементарный арифметический подсчет, можно легко установить, что первым месяцем в подобном порядке нумерации оказывался именно март.
В качестве бога дневного светила Дажьбог был тесно связан с символикой двенадцати месяцев, составлявших в своей совокупности год солнечного календаря. Введение его славянский переводчик Хроники Иоанна Малалы приписывает именно этому божеству: «И потом царствовал сын его, именем Солнце, его же называют Дажьбог, 7470 дней, что составляло двенадцать с половиной лет. Не умели египтяне иначе считать: одни по луне считали, а другие днями годы считали; число 12 месяцев узнали потом, когда начали люди дань давать царям». Действительно, как показывают археологические и этнографические исследования, первоначально люди считали время по луне, поскольку определить закономерность ее изменений было гораздо легче и быстрее, чем понять закономерности движения по небу солнца. Двенадцать месяцев оказываются неоднократно соотнесенными с солнцем и в русском народном фольклоре: «Рассказывают в сказках, что Солнце есть царь, что он владеет двенадцатью царствами, и в каждом поставил господином одного из своих двенадцати сыновей, двенадцати солнц, что сам Царь-Солнце живет в солнце, а сыновья его живут в звездах, что Солнцевы девы всем им прислуживают, умывают их, убирают и поют им песни»[67]67
Срезневский И.И. Об обожании солнца у древних славян. СПб., 1846. С. 3–4.
[Закрыть]. Понятна, что подобная трактовка соотношения солнца и двенадцати зодиакальных знаков зодиака достаточно поздняя, возникшая в эпоху расцвета солнечного культа, поскольку изначально сам Дажьбог-Солнце считался сыном Сварога, соотносимого с зодиаком. Другой пример дают нам северорусские былины, так описывающие владения солнца:
В эпоху Древней Руси одним из изображений солнца был круг с двенадцатью лучами, явно восходивший к языческой традиции и свидетельствующий о достаточно раннем времени возникновения подобной числовой символики. Как мы видим на подвесках из владимирских курганов, солнечный круг мог быть пустым или же с точкой внутри, символизирующей собой прохождение планеты Венеры по диску дневного светила. Данная особенность, подробно рассмотренная в исследовании про «Голубиную книгу», является еще одним свидетельством чрезвычайно высокого уровня развития астрономии у славян-язычников. То, что солнце однозначно связывалось с двенадцатимесячным циклом еще в языческую эпоху, наглядно демонстрирует нам изображение дневного светила на подвеске Святослава из Белой Вежи, рассмотренной в исследовании о Дажьбоге.
Праздник Ивана Купалы
Безусловно, самым любимым и наиболее широко отмечаемым из всех солнечных праздников был день летнего солнцестояния на Ивана Купалу. Данный праздник был своего рода кульминацией солнечного годового цикла. Он начинался в ночь с 23 на 24 июня и нес на себе несомненные следы древнего языческого празднества. В некоторых средневековых русских рукописях он даже считался началом лета: «Так, например, в одном древнем сборнике относительно дня св. Иоанна Предтечи читаем: “Месяца иуния – в 24-й день Рождество честнаго и славнаго Пророка и Предтечи Крестителя Господня Иоанна, отселе начинается лето”. Или же в другом подобном рукописном сочинении замечается: “Лето, второе время года, июня от 24 числа”»[69]69
Калинский И.П. Церковно-народный месяцеслов на Руси. М., 1997. С. 134.
[Закрыть]. Что касается самого названия Купала, известного всем славянам, то единства в трактовке его происхождения среди исследователей нет. Одни ученые выводят его из слова купа – «куча», имея в виду обычай собирать для купальских костров кучи хвороста, другие – из слова копать, связывая его с широко распространенным поверьем поиска и выкапывания из земли чудодейственных кореньев и кладов на купальскую ночь, третьи выводят его из ритуала купания в реке. Так или иначе, но связь Купалы с плодородием и языческим культом солнца признается всеми специалистами. С принятием христианства это народное название слилось с именем Иоанна Крестителя, дав в результате подобное «двоеверное» название праздника. Сам термин фиксируется не только этнографами в XIX–XХ вв., но и средневековыми источниками. Так, автор Ипатьевской летописи при описании одного из событий, случившихся в 1262 г., дает ему следующую датировку: «на каноунъ и Иваня дни, на самая коупалья». Показательно, что в двух списках данной летописи данное выражение опущено, а вместо него указано «на канон рожства с(вя) т(а) го iоанна»[70]70
ПСРЛ. Т. 2. Ипатьевская летопись. М., 2001. Стб. 855.
[Закрыть]. Подобное характерное исправление показывает, что данный народный оборот явно показался части монахов-летописцев недостаточно христианским и они поспешили его исправить в соответствии с официальным церковным календарем. Тем не менее само понятие широко использовалось, о чем говорит и средневековое граффити № 78 на стене Софийского собора в Новгороде, указывающее время его написания: «NА КОУПАЛИЯ»[71]71
Медынцева А.А. Древнерусские надписи новгородского Софийского собора. М., 1978. С. 79.
[Закрыть]. С тех пор этот праздник дожил под своим названием до конца второго тысячелетия, когда он был подробно описан этнографами. Он носил явно общеславянский характер, поскольку упоминания, а точнее осуждение и запрещение этого по сути своей языческого ритуала встречаются в средневековых памятниках всех трех частей славянства. Наши предки не преминули отметить исключительное положение этих суток во всем годовом цикле. В украинских и белорусских песнях, посвященных этому празднику, пелось: «Купалинка, ночь малинька», а сербы полагали, что Иванъ данъ столь велик, что на него солнце на небе останавливается трижды. Летнее солнцестояние, когда был самый длинный день в году и самая короткая ночь, было одним из самых любимых и веселых праздников у наших предков. В одной белорусской песне так красочно описывались радость и веселье, которую нес с собой этот день:
Однако этой самой радости и не могли простить простым людям представители религии греха и страдания, поспешившие объявить этот праздник богопротивным делом. В своем послании 1505 г. игумен псковского Елеазарова монастыря Панфилий черными красками рисует следующую безрадостную для церкви картину: в канун рождества Иоанна Предтечи чаровницы повсюду ищут «и дивиа корение копают на потворение мужем своим: и сиа вся творят действом дьяволим в день Предотечев с приговоры сотонинскими». Когда же настает время самого праздника, «во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в селех возбесятца в бубны, и в сопели, и гудением струнным, и всякими неподобными игры сотонинскими, плесканием и плесанием, женам же и девам и главами киванием, и устнами их неприязнен клич, и вся скверные бесовские песни, и хрептом их вихляниа, и ногам их скакание и топтаниа; ту же есть мужем и отроком великое падение, ту же есть на женское и девичье шатание блудное им возрение, такоже есть и женам мужатым осквернение и девам растлениа. Что же бысть во градех и селах в годину ту – сотона красуется кумирское празднование, радость и веселие сотонинское, в нем же есть ликование… яко в поругание и в бесчестие Рожеству Предтечеву и в посмех и в коризну дни его, не ведущим истины, яко сущии идолослужителие бесовскии празник сеи празноють». Весь этот языческий праздник народ, несмотря на угрозы и преследования церкви, справлял ежегодно: «Сице бо на всякое лето кумиром служебным обычаем сотона призывает и тому, яко жертва приноситца всяка скверна и беззаконие, богомерское приношение; а яко день Рожества Предотечи великого празнуют, но своим древним обычаем»[73]73
Псковские летописи. Вып. 1. М.–Л., 1941. С. 90–91.
[Закрыть]. Польский писатель Мартин сообщает следующее о праздновании Ивана Купалы в своей стране в XVI в.: «С вечера Иванова дня жены зажигали огни, плясали кругом их, пели песни, воздавая честь и мольбы демону. Сего языческого обычая доселе не оставляют в Польше, приносят жертвы из травы чернобыльника, зажигают костры огнем, полученным чрез трение дерева об дерево»[74]74
Сахаров И.П. Сказания русского народа. СПб., 1849. Т. 2. С. 38.
[Закрыть]. В болгарском «Синоднике царя Бориса» 1211 г. записано: «Иже iоунiа мсца 24 днь на рождьство iоанна крстлѣ влъшвенiа, и плодовъ влаченiа, и елика въ ту нощь скврънаа творять таинства и еллинстѣи слоужбѣ подобнаа. Анафема»[75]75
Соболевский А.И. Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии // Сборник Отделения русского языка и словесности. Т. LХХХVIII. № 3. СПб., 1910. С. 264.
[Закрыть]. Судя по тому, что подобные же праздники проходили и в основных странах Западной Европы, можно предположить, что ритуал этот имел индоевропейские корни. В средневековой Германии, например, даже считали, что в ивановскую ночь оживают все прежние боги и вступают в свои права.
Этнографы, наблюдавшие празднование Ивана Купалы в XIX–XХ вв. в различных регионах восточнославянского мира, выделяют пять основных ритуалов и поверий помимо песен и плясок, совершаемых в эту ночь. Во-первых, это обязательное возжигание огня. Во-вторых, собравшиеся на праздник люди совершали предохранительные ритуалы с целью ограждения себя и своего села от нечистой силы. В-третьих, считалось, что в эту ночь в природе проявляются волшебные свойства цветов и трав. В-четвертых, в этот праздник нарушались установленные нормы поведения и совершались различного рода «бесчинства». И, наконец, на рассвете традиционно наблюдалась «игра солнца». Купальские костры обычно разводили у воды и жгли их всю ночь. Впрочем, в отдельных регионах мог быть и другой центр праздника. На Украине костер разводился около дерева: «Важное место в купальской обрядности украинцев занимало обрядовое дерево, оно было центром, вокруг которого совершались основные действа. Дерево срубали накануне праздника. Большинство исследователей говорят, что чаще всего брали черноклен, иногда березу, вербу…
Купальское дерево на Украине называли Мораной (Мареной, Марой), т. е. именем древнеславянского мифологического персонажа, олицетворявшего смерть, зиму. Из восточнославянских народов это имя сохранили только украинцы, но в применении уже к летнему обряду (вероятно, по аналогии, потому что дерево уничтожали так же, как поляки и чехи уничтожали Морану; у украинцев этот обряд проводов зимы не сохранился). Называли дерево и именем праздника Купало, Купайло, Купайлица, а в западных областях, на Волынщине, называли его и гiльце по аналогии с украинским свадебным деревом и венком»[76]76
Соколова В.К. Весенне-летние обряды русских, украинцев и белорусов XIX – начала ХХ века. М., 1979. С. 231.
[Закрыть]. Дерево потом бросалось в воду, чтобы напоить его и вызвать дождь. Встречались и различные варианты этого обряда. Так, например, в полесском селе Симоновичи конский череп, называемый видьма, укреплялся на высоком шесте над костром, называвшимся купайло, и сбивался в огонь, где он и сгорал, после чего молодежь веселилась, плясала и пела у этого костра. Почти все исследователи отмечали, что купальские костры были тесно связаны с поклонением солнцу и рассматривались как его земное подобие. В.К. Соколова утверждает: «Около дерева раскладывали костер – обязательная и несомненно исконная принадлежность ивановской ночи. (…) Все это – явные пережитки солярного культа. Разжигались купальские костры в старину “древесным” огнем, полученным от трения; этот архаичный способ добывания ритуального огня еще в начале ХХ в. сохранился в двух местах Волынского Полесья»[77]77
Там же. С. 234.
[Закрыть]. Отметим, что подобный огонь практически у всех славян считался «живым» или «чистым» и ему приписывались различные магические свойства. В силу этого и сам огонь использовался как средство очищения, для чего жители деревни прыгали через костер. Впоследствии эта важная функция купальского огня постепенно забылась, и прыжок через него стал рассматриваться в качестве гадания – считалось, что если девушка и парень, взявшись за руки, перепрыгнут через огонь и при этом не отпустят рук друг друга, то они поженятся. Обобщая материалы о календарной приуроченности ритуала зажигания «живого» огня, Б.А. Рыбаков подчеркивал его тесную связь с солнечными фазами: «Священный “живой” огонь (добываемый трением) возжигался славянами три раза в год в связи с тремя солнечными фазами:
а. В конце декабря в связи с зимним солнцестоянием; огонь горел до 6 января, до конца зимних святок. На народных деревянных календарях XVII–XIX вв. знаком солнца обозначался январь, месяц “разгорания солнца”.
б. В связи с весенним равноденствием в конце марта. Позднее христианство отодвинуло праздник масленицы на февраль – март, в зависимости от начала Великого поста.
в. У всех славянских и соседних с ними народов отмечается живым огнем праздник Ивана Купалы 23–24 июня, в день летнего солнцестояния, когда явственно выступают два элемента языческого культа – огонь и вода»[78]78
Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. М., 1988. С. 168.
[Закрыть]. Еще раньше о солнечной природе ивановских огней писал Е.Ф. Карский: «И не только у русских видим этот обычай, но он встречался и в Зап. Европе с XII по XVII в. (в Париже, Меце и др. городах, не говоря уже о деревнях). Ввиду такой распространенности зажигать Ивановские огни (Johannisfeuer, le feu de St. Jean), следует объяснять его скорее не целями практическими, а символическим изображением летнего знойного солнца, которое в этот день, по представлению белорусов, даже играет; на солнце, по-видимому, указывает и встречающийся по местам в Белоруссии обычай зажигать в это время колеса, держа их на шестах, и вообще привлечение колеса к купальской обрядности: обкатывание старого колеса вокруг деревни перед его сожжением или вообще катанье его по улице («праз гэта ведьмы мучутца»)»[79]79
Карский Е.Ф. Белорусы. М., 1916. Т. 3. Ч. 1. С. 185–186.
[Закрыть]. Об особой значимости ритуала ивановских костров говорит хотя бы тот факт, что белорусская песня, приуроченная к празднику Купало, прямо утверждает, что сам бог зажигает святой огонь:
С этими данными восточнославянского фольклора следует сопоставить и то, что во Франции этот костер зажигал сам король, что наглядно показывает былую значимость этого ритуала в масштабе всей страны.
Что касается обрядов, призванных оградить людей и скотину от действия нечистой силы, то они могли быть самые разнообразные. Помимо уже упоминавшихся сжигания видьмы и обкатывания колеса, этого символа солнца, вокруг деревни, на купальских кострах кипятили воду, в которую клали кусок полотна, через которое процеживали молоко, и втыкали в него девять иголок с обломанными ушками. Считалось, что после этого к костру обязательно должна была прийти ведьма, ворующая молоко у коров. В другом случае из стеблей конопли плели нитку, которую протягивали по песку через улицу, и та корова, которая, переступив эту нитку, поворачивала назад, должна была принадлежать ведьме. В некоторых местах в купальскую ночь ловили лягушку, которой наносилось какое-нибудь увечье, а на следующее утро если у кого-нибудь из женщин оказывалось подобное увечье, то она и считалась ведьмой. Помимо этих и других подобных ритуалов, призванных выявить ведьму, которая потом осмеивалась и изгонялась, применялись и чисто профилактические способы: брали крапиву, которую втыкали в двери, окна дома и хлева, либо же обсыпали свою хату и хлев маком-видуном. Однако разнообразные способы изобличения ведьмы, которую зачастую трудно было вычислить среди других женщин деревни, было лишь частным случаем того тотального всеведения, которое открывалось людям в эту волшебную ночь. «Рассказывали и о чудесных явлениях, происходивших в ивановскую ночь с растениями. Широко бытовало поверье, что деревья в эту ночь разговаривают и даже переходят с места на место. Повсеместно русские, украинцы и белорусы утверждали, что в эту ночь расцветает чудесным огненным цветком папоротник, и счастливцу, сумевшему достать цветок, откроются все клады, он будет сильным, будет понимать язык животных и птиц и пр. (…) Именно поэтому днем или вечером под Ивана Купалу собирали повсюду травы – целебные и чародейные – для ворожбы.
Все эти представления об ивановом дне и связанные с ними поверья были общие у русских, украинцев и белорусов. Можно с уверенностью предполагать, что у них был и общий ритуальный праздник – такой, как он описан в старинных письменных источниках»[81]81
Соколова В.К. Весенне-летние обряды… С. 229–230.
[Закрыть]. Действительно, во многих местах считалось, что в ночь на Ивана Купалу все деревья и цветы в лесу заговорят между собой и каждое скажет, от какой болезни оно способно помочь. В Полесье был даже записан рассказ о змеях, прилетавших именно в это время и сообщавших людям о чудесных травах, которые могли сделать бессмертными людей и животных: «Була во тут яворыня и туды злеталися змеи на етого самого на купалного Ивана и говорили етыи змеи што каже у Корме (название села) есть такэ зилле што коб его хто знав, тоб николи худоба б не дохла, жыла б усю жизнь, не дохла. И у Стодоличах була така криница и був таки поплау, его нихто не орау, сичас уже его нема, зорали, то понад стодолицкой криницы такэе зелле, штоб николи люди не умирали. Коб его хто знау да урвау»[82]82
Толстая С.М. Материал к описанию полесского купальского обряда // Славянский и балканский фольклор. М., 1978. С. 138.
[Закрыть]. Подобные представления о змеях как хранителях бессмертия чрезвычайно архаичны и, как было показано в книге о Свароге, восходят к эпохе матриархата, когда эти пресмыкающиеся считались не противниками людей, а их покровителями. Огромный круг легенд и преданий был связан с папоротником, зацветавшим над кладом красным цветом ровно в полночь и обещавшим сказочную удачу тому счастливцу, которому удастся найти и сорвать его. Однако сделать это было необычайно трудно: помимо того, что его было почти невозможно найти, чудесный цветок ревниво берегла нечистая сила, делавшая все возможное, чтобы не дать человеку завладеть им. Интересно отметить, что одним из названий этого цветка у сербов и хорватов было suncek и, по распространенному у этих народов поверью, расцветал он тогда, когда «солнце побеждает черного волка». Помимо папоротника магические свойства приписывали и сорванному в эту ночь подорожнику – если положить его под голову, то приснится жених, а если сорвать растущий на меже подорожник зубами и дать его своей корове, то потом можно будет вытягивать молоко у чужих коров. Представление о том, что к моменту летнего солнцестояния все травы и растения достигают пика своих целебных свойств, было настолько всеобщим, что даже ему оказался подвержен такой ревнитель православного благочестия и безжалостный борец с языческими обрядами, как царь Алексей Михайлович, который в 1657 г. писал своему сотнику Матюшкину: «Которые волости у тебя в Конюшенном приказе ведомы, и ты бы велел тех волостей крестьянам и бобылям на рождество Иоанна Предтечи июня в 23 день набрать цвету сереборинного, да трав империновой, да мятной с цветом и дятлю и дятельного корня по пять пудов»[83]83
Соколова В.К. Весенне-летние обряды… С. 256.
[Закрыть]. Как только дело доходило до собственного благополучия, сам царь, обычно такой строгий и нетерпимый к исконным обрядам своего народа, благоразумно не стал надеяться на одну только чудодейственную силу христианской молитвы и, забыв о своих ортодоксально-православных убеждениях, обратился к народной мудрости, опустившись тем самым до уровня тех бесоугодных чаровниц, которых за сто пятьдесят лет до него так яростно обличал игумен Панфилий.
Судя по всему, максимального расцвета своих сил в ночь на Ивана Купалу достигала не только растительность, но и люди. И именно в эту ночь, когда природа открывала свои тайны людям, следовало, согласно древним представлениям, сделать все, чтобы зачать новое потомство, которое должно было быть богато одарено окружающим миром. Именно этим и объясняется так яростно обличаемая церковниками радость плотской любви в ночь на Ивана Купалу, когда было «мужем и отроком великое падение… и женам мужатым осквернение и девам растлениа». Этнографические материалы подтверждают наличие группового брака на этом празднике: «Пережитки этого древнего оргиастического характера купальского ритуала сохранялись довольно долго в некоторых местностях Белоруссии. А.К. Сержпутовский приводит такое воспоминание: «Кажуць, что у нуоч на Купала нi жинки, нi дзеукi не лiчаць гряхом мiець дачыненье з чужымi мужчынамi цi з хлопцами»[84]84
Там же. С. 256.
[Закрыть]. Даже в тех местах, где данный обычай под давлением церкви отошел в прошлое, в самом купальском ритуале встречаются напоминающие о нем отголоски. Как уже отмечалось выше, на западе Украины обрядовое дерево называлось гильцем по аналогии со свадебным деревом и венком, принятым у этого народа. В ряде мест парни садились верхом на коней, вырывали у девчат гильце и сжигали его в костре, в чем исследователи видят намек на ритуальные половые связи молодежи во время весенних и летних игрищ. На большей части Украины дерево называлось не гильце, а Морана, однако и там парни точно так же пытались отнять его у девушек и разломать, в результате чего между обеими полами разворачивалась борьба за ритуальное дерево. «Но в основе борьбы парубков и девушек за купальское дерево – пережиток древних весенне-летних обрядов. Дерево являлось здесь не только символом растительности и образом праздника, но и символом девичества (и неслучайно оно стало порой называться гильце). Поэтому его делали девушки, они же его оберегали, парубки же, естественно, старались разрушить, так же как у белорусов парни старались поймать бросаемые девушками венки (тоже символ девичества) и разорвать их»[85]85
Там же. С. 233–234.
[Закрыть]. К этому же кругу представлений следует отнести и чрезвычайно распространенные в восточнославянской купальской обрядности песни и легенды о любви брата и сестры, в результате чего на свете появился цветок Иван-да-Марья. Этот миф о происхождении человеческого рода был проанализирован в исследовании о Дажьбоге; здесь же отметим связь данного праздника с представлениями о наболее благоприятном моменте воспроизводства своего потомства. Естественно, что для выполнения своего долга перед родом по его продолжению молодежь стремилась выбрать наиболее благоприятный момент в годовом цикле. Правильность этих теоретических построений подкрепляет записанное в Смоленской губернии русское поверье, согласно которому зачатый на Ивана Купалу ребенок станет богатырем[86]86
Кабакова Г.И., Толстая С.М. Зачатие // Славянские древности. М., 1999. Т. 2. С. 283.
[Закрыть]. Помимо зачатия здорового потомства, бывшей, по всей видимости, изначальной целью этой стороны сексуального общения полов в этот праздник, по мере складывания упорядоченного, достаточно жестко регламентированного уклада общества, ночь на Ивана Купалу стала играть своего рода роль отдушины, позволяя людям хоть раз в году сбросить с себя накладываемые обществом ограничения и окунуться в атмосферу ничем не регламентированной любви. Другую сторону этого праздника в контексте аграрной культуры давно уже отметили спеицалисты: плодородие людей должно было оказать стимулирующее воздействие на плодородие Матери-Земли. Отечественный исследователь С.А. Токарев так определяет время возникновения подобных эротических обрядов: «Все эти разнообразные типы календарных обычаев, обрядов и связанные с ними поверья возникли несомненно в глубокой древности: вероятно, тогда, когда человечество переходило от охотничьему к примитивному земледельческому и скотоводческому хояйству, то есть в эпоху неолита: в одних странах в V–IV тысячелетиях до н. э., в других позже – в III–II тысячелетиях»[87]87
Токарев С.А. Календарный обычаи и обряды // Атеистические чтения. Вып. 17. М., 1988. С. 42.
[Закрыть]. Однако, как показывают археологические находки и, в частности, расшифрованный В.Е. Ларичевым календарь из Мальты, стремление зачать здоровое потомство в определенный день года, присущее еще людям каменного века, было гораздо древнее возникновения земледелия как такового. Кроме этого, самого главного способа временного уничтожения установленных норм в ночь на Ивана Купалу, существовали и другие, более безобидные способы демонстрации опрокинутого повседневного порядка: вытащенные на дорогу лодки, перевернутые телеги, снятые и заброшенные на соседский огород ворота и т. п.
Завершало цикл купальских обрядов наблюдение за «игрой солнца». Выше уже приводилась белорусская песнь, в которой солнце просили заиграть людям. В.К. Соколова отмечает: «Некоторые поверья, относимые к иванову дню, связаны с солнцем. У украинцев и белорусов было широко распространено поверье, что в этот день солнце при восходе играет – переливается всеми цветами радуги, скачет, погружается в воду (“купается”) и снова появляется. Это представление нашло отражение в типовых зачинах купальских песен: “На Йвана рано соунцо играло”; “Сонце сходить грае”»[88]88
Соколова В.К. Весенне-летние обряды… С. 229.
[Закрыть]. Поскольку на заре солнце купалось, то воде в этот день приписывали особую силу, и купание молодежи становилось еще одним очистительным ритуалом наряду с прыжками через огонь. В Полесье считалось, что «игру солнца» на рассвете после купальской ночи может увидеть только праведный человек. Это представление явно обусловлено рассмотренным выше представлением о тесной связи правды и дневного светила, в силу чего и свою чудесную игру оно дает увидеть только живущему по правде человеку. В селе Споров многие пожилые женщины еще во второй половине ХХ в. говорили этнографам, что лично видели «игру солнца»: при своем восходе на небо оно начинает двигаться сначала лентами, потом кружками, затем снова лентами и опять кружками, переливаясь при этом синими, зелеными, сиреневыми и красными цветами. В д. Стодоличе «игру солнца» приурочивали не к Ивану Купалу, а к Пасхе, утверждая, что оно предстает перед людьми в зеленом, вишневом, голубом и розовом цвете, однако связь с днем летнего солнцестояния там сохранилась на языковом уровне: если во всем Полесье обычно говорят сонце грае, то там – сонце купаецця[89]89
Толстая С.М. Материал к описанию полесского купальского обряда… С. 140.
[Закрыть]. Как отмечает С.М. Толстая, поверье об игре солнца на восходе или на закате (что фиксируется гораздо реже) встречается у всех славян и отличается большим единством в отношении восприятия и символического истолкования этого явления, но сильно расходится в отношении к его календарной приуроченности. В начале книги уже приводилось описание наблюдения «игры солнца» на Петров день в Тульской губернии. Кроме этих двух дат данное событие также приурочивалось к Пасхе, Благовещенью, Воздвиженью, Рождеству, Троице, Розыграм (понедельнику следующей после троицкой недели), Чистому четвергу, Вознесенью, Ильину дню, Десятухе (пятнице десятой недели после Пасхи), а в отдельных местах – и к Крещению. В ряде случаев «игра солнца» знаменовала собой важные для крестьянина узловые моменты года. Так, например, на Благовещение праздновалась третья встреча весны (первая встреча на Сретение, вторая на Сороки): «На Благовещение весна зиму поборола». Этому долгожданному событию радуются люди, звери, птицы, растения, и даже самое солнце «играет». Важной приметой это событие было и на Пасху: «На Пасху небо ясное и солнце играет – к хорошему урожаю и красному лету». Не менее важен для земледельца был и Петров день, также отмеченный игрой солнца: «С Петрова дня – красное лето, зеленый покос»; «С Петрова дня – пожня (покос)». Очевидно, что христианство исказило древний языческий календарь, в результате чего данный ритуал оказался приуроченным к различным церковным праздникам. Тем не менее, по наблюдениям С.М. Толстой, наиболее устойчиво поверья об «игре солнца» оказываются связанными с днем Ивана Купалы, первым днем Пасхи и Благовещеньем (25 марта / 7 апреля). Поскольку Пасха является подвижным праздником, то можно предположить, что в языческие времена данный ритуал скорее всего мог быть связан либо с летним солнцестоянием на Ивана Купалу, либо с весенним равноденствием на Благовещенье. Касаясь терминологии, в которых описывалось данное событие, исследовательница отмечает, что чаще всего использовалось выражение солнце играет, вторым, по степени распространенности, было солнце купается, также могли использоваться слова «меняется», «гуляет», «дрожит», «сдвигается», «радуется», «веселится», «красуется» (украшается), «цветет», «переливается», «ходит», «бегает», «пляшет», «танцует», «скачет», «прыгает», «кружится», «до венца идет»[90]90
Толстая С.М. Солнце играет // Славянский и балканский фольклор. М., 1986.
[Закрыть]. Взятое в контексте празднования дня Ивана Купалы, чудесная природа «игры солнца» объединяет его с другими элементами обряда, носящими характер «откровения»[91]91
Толстая С.М. Материал к описанию полесского купальского обряда… С. 140.
[Закрыть], такими, как открытие тайн кладов, цветов, растений. В силу этого мы со значительной степенью вероятности можем предположить, что наблюдения за восходом солнца в славянском языческом храме-обсерватории осуществлялись именно в день летнего солнцестояния или весеннего равноденствия, а то и в дни обеих праздников, и могли иметь своей целью увидеть игру дневного светила.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
