Текст книги "Дважды оглядываясь. Роман"

Дважды оглядываясь
Роман
Михаил Шатски

© Михаил Шатски, 2023

ISBN 978-5-0060-6217-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Данная книга является художественным произведением, не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя и сигарет. Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет.

– А нельзя ли попросить девушек повторить имена? – произнес Марк в воздух, не обращаясь ни к кому конкретно.

Та, что вошла первой, выглядит поигручей. Смотрит нагловато, не отводя взгляд, будто это она выбирает, а не ты. Явно напрашивается. Наверное, только зашла на смену. Зато вон та явно более испорченная. С ней не обломаешься. И грудь повыше, хорошая двоечка.

– Девочки, давайте покружимся, покружимся.

Они кружатся, расставив руки в стороны, чтобы не рухнуть на скользком ламинате с 15-сантиметровых платформ. Синхронность ни к чему, лучше бы поворачивались по очереди. Как рассмотреть восемь задниц сразу?

Одни поинтересней спереди, другие сзади. У второй справа, которая тоже в шорт-листе, платье с интересной спинкой. Хотелось бы рассмотреть еще пятую в лимонных велосипедках.

Еще раз? Хостес угадывает желание клиента по растерянному виду. На то она и хостес. Девушки, кружимся ещё раз, помедленнее!

Марк шутит про балет, но прерывность в голосе выдаёт волнение. Он откашливается, пытаясь обыграть неловкость.

После того как модели вновь повторили свои имена, их главная делает дирижёрский взмах пухлой ручкой с наращенными коралловым ногтями, и обнажённый караван медленно направляется к выходу. Как только последние плечи скрываются в проёме, хозяйка притворяет дверь и присаживается на диван рядом с Марком. Из коридора тут же доносится сюсюканье и заливистый ржач. Наверное, справиться с оцениванием легче, если превращаешь происходящее в игру.

– Ну что? – располагающе, почти по-приятельски, уточняет хостес. – Определились?

Наверняка, сама не раз так выходила к стенке перед клиентами. Какой у нее был псевдоним: Бэлла, Мерилин, Миа? Втерлась в доверие к хозяйке, села на кассу и стала пастушкой. Или сливала сплетни подруг? В таких местах проходишь неплохую школу жизни. Главное не увлечься и вовремя спрыгнуть с карусели.

– Пусть, ну, давайте, пусть будет первая, – произносит Марк, который начиная фразу еще не знал, чем ее закончит.

– Светленькая? Анжелика. Прекрасный выбор.

Хозяйка распахнула лежащий на алебастровом столике прейскурант в старомодной кожаной обложки, напоминающий затасканное меню в армянских кафе. «Могу предложить вам комплексную релакс-программку за 14 тысяч. Полтора часика. Совместный расслабляющий душ, клубничка или стоун по выбору, боди-массаж, веточка сакуры, имитация поз и эротический массаж до полного расслабления. Если останется время девушка сделает классику. Массаж строго без интима. Дополнения: фут массаж, встречные ласки, доминация…»

– Нет-нет, допников не надо, – со знанием дела остановил ее Марк. – А возможно ли: час с двумя расслаблениями?

Хозяйка захлопнула прейскурант как бы отбросив церемониал и начиная говорить по-деловому.

– Двойное расслабление есть только в двухчасовых программках. Иначе вы просто не успеете.

– Может, попробу…

Один из телефонов в ее руках замигал. Последнюю фразу она договаривала уже в трубку. «Буквально через 5 минуточек у меня комнатка освобождается. Да-да, наберу».

Максимум услуг за минимум денег – явно не в политике заведения. Но попытаться стоило.

Марк отсчитал три красненьких хабаровска и положил на рундтиш слева от дивана, на котором они сидели. Дивана слишком мягкого и низкого, как раз такого как надо, чтобы выглядеть именно так как ты себя здесь чувствуешь. Взять купюры из рук она суеверно отказалась (даже левой рукой). Верит в низкие энергии? На груди между «дряблых сестер» завалился золотой крест. Или этот жест был призван подчеркнуть, что происходящее здесь не ради денег, а вознагражденье – это лишь смиренное принятие благодарности и вынужденная необходимость. «Девушка принесёт вам сдачу. Пока располагайтесь. Комната вас устраивает? Вы остаётесь здесь».

– А нет ли комнаты с окном?

– Комнаты с окнами заняты. Здесь есть кондиционер – вам будет хорошо. Чай, кофе, спиртные напитки? Ах, да, я уже спрашивала.

Пахнущая куревом Анжелика, с совершенно иным выражением лица, без налёта заигрываний и милоты, появилась через 10 минут и за член отвела Марка в душ. По дороге он пытался посчитать, во сколько ему обошлось её промедление. Вряд ли стоит возмущаться, а то можно испортить и оставшееся время. И кто тогда потеряет больше?

Подушечки пальцев, едва касаясь скользили, по спине вниз. У щиколотки они делали острый U-разворот и снова отправлялись к шее. Приятно, что тут скажешь. Если бы она еще не спешила. Впрочем, сидя здесь сутками, сложно не застрять в автоматизмах. Сколько она обхаживает за день? Сколько здесь вообще комнат? Её дыхание, ох. Чем она это делает? Грудью, губами?

Тайки вылизывают языком каждую складку от мочки уха до мизинца, и само собой все, что встретилось по пути. Занятьеце не для брезгливых. Азия, хранят традиции. А здесь – получите всевдоевропейский гибрид-эрзац: вместо языка нос, вместо желания доставлять желания получать. За дополнительные 5к могут засунуть палец в зад и покрутить туда-сюда. Называется «урологический допник». А вместе с тем современная урология не рекомендует без нужды тревожить железу, особенно если она восполена.

– Переворачиваемся на спинку, – вкрадчиво шепчет она сиплым голосом.

«На спинку». Господи, да скажи, как все нормальные люди: на спину. Опять спешит.

Сквозь серую черноту Марк видел, как Анжелика собирает волосы в гульку, набирает из дозатора в ладошку массажное масло. Хотелось позадавать ей притворно-милые вопросы – откуда она приехала и как сюда попала? Но стоит развязать ей рот, как она прекратит сеанс, завалится рядом и будет трепаться все оставшееся время. Ну уж нет. Деньги – услуга. Потрепаться можно и в баре.

– Так хорошо? – мягко уточнилась Анжелика, прижимая его ступни к своей облитой маслом груди. Органы, которых у тебя нет, всегда привлекают. Эту мягкость ни с чем не спутать. Если ли бы я был женщиной, то только бы и делал, что с утра до вечера играл с собственной грудью.

Нигде во вселенной время не летит так быстро как в дрочильнях. Если бы можно было выбрать место и состояние, которые человек готов продлить навечно, словно растворившись в них, покидая пределы Солнечной системы в межгалактическом воянджере, то немалая доля мужчин Земли выбрала бы подобные места досуга и утех. Конечно, при условии, что девушек хотя бы раз в пять лет можно перевыбирать. Первую, при проходе сквозь кольца Сатурна. Вторую, на излёте девятой планеты, третью – в пределах досягаемости Альфа-центавры.

Надо подстраховаться: креонировать баб в жидком азоте ещё на Земле, набить ими хвостовой отсек, как в фильмах про интерстеллар-полёты, а дрон-помощник будет по команде размораживать их наподобие пиццы в микроволновке. В праздничные дни – можно по две. Меню в бортовом компьютере из 4317 женщин (62% – европейски, 31% – азиатски, 7% – иные), средний возраст 24 года (опыт важен), рубрикатор по темпераменту, стране происхождения, физическим параметрам, профилю образования (а как же разговорчики?), размеру ступни. В карточке – расшифровка генома, хроника половой жизни, информация о семье, увлечениях, навыкках, вредных привычках, бывших. Ох, феминисткам это не понравится (но фемок не берут в «Ноев ковчег», так что плевать). А потом пожалуйте в хвостовой отсек орбитального гарема, где вы можете растить сад, играть в аркады или стратегии (женщины не любят стратегий), пиздеть за жизнь, читать, плавать в плазменном бассейне, пить дженериковый десертный херес Педро Хименес, наслаждаться видом на равнодушный Млечный путь, тестировать арсенал бортовых секс-игрушек, сделать подсадку эко и завести ребёнка или же вновь заморозиться до следующей побудки, возможно, через пару сотен лет.

Жизнь скучна. Совершенно прекрасно, что часть эволюционного пути homo sapiens пролегала через тактильные эротические удовольствия. Когда-нибудь прогресс сотрёт их или заменит чем-то более искуссным вроде дизайнерской химии, которая заставит дофамин, серотонин, эндорфин и других ребяток послушно трепетать как кобра под дудочку индийского беде. Точнее нет, появится что-то ещё, следующий уровень сложности. Что-то в свете чего старые кайфы померкнут.

Марк попросил передать вибрирующий телефон. Мама. Кто же ещё звонит в такое время. Как чувствует. Он приподнялся на локтях и как можно естественнее произнёс: «Да-да, мама, привет! Алло!» И тут же пожалел, что поддался чувству вины. Анжелика перекатись на край кушетки и, прокатив пальчиком по многооборотному прецизионному переменному резистору, сделала магнитолу тише. Доносившийся из неё пустынно-саксофонный нью-эйдж накрыло одеялом.

– Сыночек, ты не спишь? Я что-то так переживаю. Плохой сон приснился. Я недолго. Ты будто уехал с этим твои приятелем дурным, нерусским. Тима, Дима, забыла имя. Уехал и письмо пришло. А там твои волосики в конверте. А самого письма нет. Такие как бы детские. И я звоню-звоню тебе, а голос не твой. Я же знаю твой голос. Ой, и я как испугалась. Думаю, пойду встречать. А там женщина чёрная стоит, по колена в земле, страшная. «Котята, котята», – говорит. И в руках коробку держит. А я боюсь заглянуть. Голос такой жуткий: «Котята, котята».

На края кушетки Анжелика без спроса закурила айкос. Серый дым как пыль смешался с черным воздухом в причудливый перистый крендель марокканской пепельницы. Той самой, что водила лабиринтами на кухне вместе с Темо, Филиппом и Никой. Тревожный голос матери разматывал ее узор. Марк не вслушивался в слова. Они длились, вибрировали, слабо сияли. Голос проникал сквозь него в эту комнату, в дыхание Анжелики, пошлый безжизненный светильник-каплю с треснутым стеклом, раскладной дерматиновый топчан. Как когда-то в детстве колыбельная матери наполняла его бесконечной, льющейся, магической добротой-амброзией, так сейчас её неразгаданные сны заражали ум волнительно-болезненные метаниями.

Марк отнёс трубку от уха. Короткая одноразовая простыня скомкалась. Китайцы режут их на раскройных станках под свой хоббитовский рост. Руки касались холодного дерматинового покрытия кушетки. Он ничего не чувствовал. Мысль, что до него тут потели сотни мужиков, не способствовала расслаблению.

В дверь постучали. «Анжелика, время!» На три минуты девушка ускорилась, но потом встала и засобиралась, извинившись, что Марк может продлиться или в противном случае будет штраф. «В следующий раз берите двухчасовую программку, чтобы всё успеть». Вот жопа, опоздала, весь сеанс тянула время, не желая пачкать руки, а теперь еще и напустила фальшивого сожаления.

Анжелика проверила телефон, накинула мятный шёлковый халатик с пучеглазым драконом на кармане и проминающей походкой в одноразовых марлевых шлепках повела гостя лабиринтом комнатушек к выходу.

Тысяча рублей сдачи ждала на столике. Завязывая шнурки, Марк по стоящей у входа обуви попытался составить собирательный образ гостя.

«Как вам девочка? Всё понравилось?»

Семь, нет, восемь пар. Да тут целая футбольная команда. Нью-бэлэнсы, стэлсон, лоэб.

Сказать ей, что эта сучка схалтурила? Сфера услуг так работать не должна. Платить и обламываться – это нехорошо, нехорошо и всё. Плохая карма.

«Ждём вас снова в гости, зовите друзей, телефон знаете».

***

Работа занимала 3/4 времени Марка, но менее 1/10 его мыслей. Всякий раз, когда он входил в персиковый подоблезлый особнячок в Басманном переулке (старая низко высотная Москва, спокойный исторический центр говорят дураки) где располагался злосчастный налоговый ФГУП, его плечевой пояс непроизвольно закрепощался, а зубы начинали покусывать внутреннюю сторону губ.

«Тебе надо свалить из этой гнилой дыры, иначе ты всё проебешь», – внушал ему Темо. – «Ты встал в ряд, который не едет!»

По истоптанным коридорным дорожкам перемещались менеджеры: с нижних этажей наверх в направлении начальства, – с папками в руках, обратно вниз – без папок. В названиях должностей на пластиковых кабинетных табличках так много слов, что при среднем темпе ходьбы до конца их не дочитать. Помощник руководителя аппарат первого заместителя генерального… оп, снова не успел!

Ряд и правда не ехал. Классическая карьерная ловушка: жаль бросить, нет сил продолжать.

«Марчелло, ты Кафка! У вас там шизоидные клерки в пиджаках с замусоленными рукавами ходят в туалет по стеночке набирать воды в чайник. И ты среди них, тык-тык-тык, ходишь там (он скорчил рожу и сделал калечный жест рукой). Ты осознай это! Нельзя торчать в госконторском болотце, и испытывать творческие муки. Ты инопланетянин! Это трагедия, конфликт…

– Хорошая стюардесса улыбается до конца.

Марк романтизировал своё будущее на госслужбе. Казалось, вот-вот что-то произойдёт. Ему предложат должность или выстрелит одно из старых знакомств, или? Или что? Уверуй, что имеешь – и обретешь.

– Бомжи сожгли дворницкую в доме первой жены. Я там храню зимнюю резину, – рассказывал Малик, один из немногих коллег с кем Марк худо-бедно общался.

Малик был натуральным чёрным татарином из Набережных Челнов. В 90-ые он стоял на Луже рядом с Чичваркиным, потом добывал алмазы в Мали и потерял там фаланги двух крайних пальцев на левой руке. Интересно, что у него там еще в трудовой.

– А как началось? Бухой бомж вскрыл дворницкую и умыкнул велик. Дворники решили разобраться. Нашли бомжа. Велик само собой продан. Ну, как быть? Восточную мудрость не вспомнили. Просто дали ему пизды.

Малик счищал снег с лобового стекла щеткой с отломанной рукояткой. Чтобы дотянуться до середины, ему приходилось ложиться животом на капот.

– Бомжи живут в хорошо организованном сообществе. Вертикально интегрированная, вот это вот все. Этот побитый кинул клич, они собрались и пошли мстить. Ты не представляешь, целая палестинская интифада! Камнями кидались, облаву провели! Вот, а на следующий день подожгли дворницкую! Приехало три пожарных расчёта! Хорошо успели! Я – мусульманин трижды перекрестился, что обошлось. Квартира у нее не застрахована! Жадная дура, а я ей говорил, даже деньги переводил. Мне их война стоила двух пар летней резины 22 радиуса, вот! На минуточку, 40 тысяч рублей…

– Поговори с ними по-человечьи, может, стащат чьи-то колеса тебе, – посоветовал Марк. – В качестве компенсации.

Малик раздосадовано бросил щетку в багажник.

В начале тебе кажется, что место, в котором ты находишься, – не такое уж убогое (в самом начале ты точно знаешь, какое оно, но мозг в отсутствие опыта и альтернатив блерит первое впечатление – прочь беспокойный рой! – и затем уже бактерии самоувещевания и надежды подъедают остатки).

Надежды – это иллюзии. Но требуется время, чтобы это понять.

А пока, пока ты видишь то, что хочешь: у тебя все будет не как у всех. И подтверждение тому, во-первых, – директор налогового департамент Храмов в хорошем трэвэлер-сьюте от Boggi, с МБА Лондонской школы экономики за плечами, костюме в принципе не таком уж и дорогом, особенно если брать на сейле, но все же. И который к тому же находится в начальной фазе возраста, характеризующегося стеканием лица и утолщением ногтевых пластин, а значит ещё может сделать карьерный рывок в топ-менеджмент международной компании с релокацией в Европу или основать собственный бизнес, какой-нибудь там консалтинговый бутик или центр НИР на подрядах. Во-вторых, восхищенно-завистливые разговоры о некоем Илье Матвееве, с которым ты лично не знаком (поскольку тот уволился до твоего прихода), удачно ротировавшемся в Аппарат Правительства замдиректора департамента, что открывает перед ним неплохой государственный трек. В-третьих, тесные личные контакты генерального с несколькими крупными коммерсами, их совместные полеты на Бурдж Халифу на бизнес-джетах, субботний пинг-понг в Барвихе с выездным поваром и хаммамом, наверняка что-то ещё, что в купе даёт тоненький фитилёк: однажды шеф может меня сосватать на неплохой позишн к одному из своих дружков. Эти щедрые, маслянистые свидетельства того, что даже здесь трансфертые лифты, карьерные каналы и хорды как-то бегают, да ещё и в те места, куда при прочих равных было б не попасть, а значит нужно отыскать точку входа, выждать момент, вставить гребенку в паз, и.

И вот ты ждешь, терпишь. Подсушиваешь тонкие усики тревоги: ах, да все будет нормально или «как-то будет».

Мнительный, нарциссический ум карьериста всецело подвержен гипертрофированной каузальной атрибуции с кучей ложных, им же достроенных взаимосвязей. В своих многоступенчатых, вышколенных годами рефлексиях он коварно избирателен, он смыкает два-три-пять-и-более удачных примеров сверхселективной выборки, в тонких местах добавляет костыли в виде классических аффирмаций «ты моложе», «ты умнее», «кто, если не ты», беспощадно ампутируя очевидно кричащие факты из десятков историй, закончившихся в аналогичных обстоятельствах буквальной неудачей, когда другие, такие как ты, либо увольнялись, либо к 40—45 сгнивали в проперженных, дерматиновых офисных креслах, прозябая в луже стаявших амбиций, хотя окончили МГУ, слыли «неплохими профильщиками в своём сегменте» и не начинали рвать когти из офиса за 5 мин до окончания рабочего дня или подпивали по кабинетам дешманского вискаря из «Магнолии» как, в частности, сотрудника отдела каммералок или административщики, или те же айти, которые вообще полдня едут на энергетиках, а в 17.30 дергают чеку на банке с ягой, еще до того, как вдавят клавишу power off с синим диодом на блоке питания компа, и привет!

– Марк, привет!

– Доброе утро, Ксения Михайловна.

И вот ты работаешь (как бы работаешь). Но рано или поздно возникает колкий вопрос: как долго стоит тянуть лямку, прежде чем начать рыпаться? Два года? Пять лет? Тут тебе никаких горизонтальных перемещений как в Японии. И никаких HR менеджеров по толерантности как в Норвегии. Ноги начинают гарцевать, в горле всплывает поплавок пресыщения, а чувство попадания в капкан безжалостно сжимает кольцо на мошонке. Этот вопрос как камушек в ботинке. Он трет и трет, чуть-по-чуть до мяса, до кровавой никогда не заживающей раны.

Механизмы фенотипической адаптации предустановлены в человеческих мозгах. Более того – они тяготеют к гомеостазу. Проще говоря, твой характер решает за тебя. Увы и ах, мозговые рецепторы заглушены под фактор риска. Миллиарды нейронов, эволюционно запрограммированных на самосохранение, вешают намордник: не рискуй. Отчего спрэд между более-менее адекватным осознанием ситуации (что ты застрял в конторе как енот в мусорном баке) и началом кататонических подёргиваний с желанием совершить перевалку в горшочек поудобнее, может занять чертовски много времени. А чертовски много времени – как бы это не звучало – это так долго, что твоё разочарование разъест и твой характер, и твои надежды, и твоё будущее, в котором мерцает ублажение эго от ожидаемой победы.

– Доброе утро, соболезную.

– Соболезную, понедельник. Доброе утро.

Непокой, ну что же я здесь прею, настигает волнами. Сначала холодная пенка щекочет пятки, ничего, даже приятно. Потом тревога бьет по ногам, заставляя на время терять баланс. Уже прокрадываются мыслишки. Но ничего, с собственными мыслями ты всегда справишься. Человек ловко выигрывает в игру, в которую играет. Тем более что за каждой волной следует долгий, усыпляющий откат. Это периоды, когда ты думаешь: у других тоже жопа, сейчас нет смысла дергаться. Или: ну, а куда я пойду?

И вдруг (херрракс!) волна бьет тебя по роже и сбивает с ног. Качественные изменения настолько явны, что игнорировать их невозможно. Ты узнаешь, что друзья зарабатывают больше тебя, кто-то замутил бизнес на стороне, вышел на маркетплейс или возит детали из Китая, или даже просто стал руководителеми коллектив. А кто-то вообще влез в закупки, настроил дела и уехал на Бали. А ты? Ты все ждешь повышения?

Твоя система установок вскипает и начинает беспорядочно ускоряться как арканоид. Шарик хаотично рикошетит по нейронам, создавая самый бредовые комбинации, как напуганный кот, запрыгнувший на пианино. На заднем фоне идёт массированная атака виртуальных шизоидных схем в стиле: что делать, что делать, вот если Боря К. уволится и Сергеича поставят на его место, то откроется ставка, и будет удобный повод переговорить с руководством и/или как только завершу проект, доложусь линейному руководителю и как бы намекну, что посматриваю по сторонам, а он точно передаст эту инфу наверх, а если нет, тогда уже увольняться, потому что найти работу параллельно это нереал.

На пике подобной комбинаторики, особенно если ты женат (а женам в силу наличия свободного времени и склонности сравнивать свою жизнь с жизнями подруг свойственно строить «наверстывающие планы», превосходящие возможности семьи, оказывая тем самым изнуряющее, нервно-психическое давление на партнеров), – нарыв может лопнуть, и скопившаяся с мозгах бормотуха из накопленных обид, усталости и эгоцентричных ожиданий-хотелок может быть атонально впрыснута в морду начальства высокого уровня при первой удобной возможности, скажем, после рядовой понедельничной планёрки в 10 утра или в ходе одного из личных докладов, часто крайне претенциозно и несоразмерно представленному поводу.

Естественной реакцией руководства на такого рода эскападу в лучшем случае становится попытка облагоразумить взбрыкнувшего сотрудника, пустив в ходе отеческую беседу под названием «сам через это прошёл» с ловкими сопутствующими попытками выяснить, какие карты у него на руках. Есть ли у этого взбаламученного психа твёрдый офер от другой компании? Или, возможно, трансгрессивному демаршу предшествовало одно из неудачных управленческих решений, ухудшивших его условия, или конфликт с коллегами?

Чаще всего, причина очевидна сразу. Сотрудник сам раздает фонтаном все, что налопатил в своей голове за годы бдений. А после того, как ножи оголены, кружить нет смысла: если ты не в конец отшнурившийся девиант, приходится вываливать все, что есть.

Переговорщики со стороны руководства понимающе кивают, отчерчивают в блокнотик, соединяют пальцы в иероглифы. Однако быстрых решений после подобных эксцессов никогда не следует. Вместо них образуются обещания подумать, еще раз вернуться к этому вопросу после ПМЭФ, посмотреть объективку и посоветоваться с кадрами. И все это сдобрено рахат-лукумной, поддерживающей улыбкой, похвалами в адрес сотрудника и высокой оценкой его работы и прочими социальными «поглаживаниям».

В общем-то, все страдают, это правда. Но как-то будет. Не столь быстро, как хотелось бы, не сразу, но непременно. А, может, ещё и лучше. Лучше? Ох, и правда, лучше – это ведь всегда лучше, чем как-то просто. Ну: хорошо, что поговорили. Смело, но правильно. Я вас услышал. Будем вместе думать. Вы не переживайте. Вы большой молодец, ваш опыт нужен компании.

Все это, конечно, реактивная реанималогия, чтобы снять криз, притушить аффект и выиграть время. Бунтарь отряхивается и идет зализывать раны, дабы прийти в себя, по праву считая, что совершил волевой поступок, а-ля рывок, обозначил проблему, и, при условии аккуратного поддавливания-сопровождения состоявшейся беседы, с ироничными ссылками на выдавленные из руководства обещания «подумать» в перспективе полугода, с чем чёрт ни шутит, может что-то да и вырулить.

Однако правда жизни такова, что подобные эскапады, вынося запрос сотрудника на поверхность, также создают обратный контур сопротивления. Когда сотрудник, притязает на то, что по каким-либо причинам не может быть немедленно ему дано, своим поведенческим ожиданием, принятой позой обиженного, создаёт такую патовую напряжённость, что способ ее разрешения часто один: унять амбициозного выскочку, указав ему место.

И вот теперь, когда раунд завершён, но вопрос с повышением не продвинулся, а лишь подвешен, возникает философский момент, «эффект выхода», выпадения, избавления от иллюзий. Длится он недолго. Но не прочувствовать его нельзя. Давящая на человека ото всюду реальность как бы отступает, разжимается, и в образовавшемся пузыре, обретя силы свободно шевелить конечностями, он может перегруппироваться, отсоединиться от закрепощающих его концепций и перевыбрать что-то для себя. Перевыбрать самого себя. Если же этот момент будет упущен, то отступившая реальность вновь сожмется, вдавив тебя назад в обшарпанное офисное кресло с рычажком регулировки наклона (для сна с задиранием ног на стол), демотивировав на долгие годы.

– Начнется бардак, ты про это? Старый аргумент: если не он, то кто? – дипломатично защищался Марк. – Надо пошерудить кочергой и найдутся люди. Сам же он научился в пути.

– Взрывы в Волгограде, рязанский сахар, Чечня, – это его учеба? – настаивал Максим, перекатывая карандаш из руки в руку.

– Горбачев мирно попукивал в своем Фонде. Ельцин доживал под защитой, Центр в Ёбурге имеет. Лужок, даже Лужок, тусовал на пасеке в Альпах. Почему ты считаешь, что с ним не пройдет?

Малик отстраненно наблюдал за перепалкой.

– В 90-ых пили много, да, но рефлексировали. Люди гадали о будущем, выбирали. Мы ждали Европу. Думали, мы как они. В нулевых мы почти стали как они! Мы путешествовали, учились в Европе, появилась современная российская культура (на которой, кстати, так и едем до сих пор). А что теперь? Полтора процента мирового ВВП меряется членом с хозяевами мировой финансовой систем, не имея под боком ни одного полноценного союзника. Турция? Иран? Даже хитрожопый Лукашенко сразу тю-тю, как только становится горячо!

– А Китай?! Индия покупает нефть выше «потолка».

Марку хотел сменить тему, кидая однозначные взгляды в сторону Малика, чтобы тот угомонил своего приятеля.

– Экономикой труднее заниматься, чем кромсанием карт. В экономике надо понимать. Тут если обосрался, то не скажешь – мы так и хотели, все идет по плану. Сейчас никто не хочет признавать, что всё началось не с Крыма, а с рокировочки. Мы сами упустили свой шанс, сами!

– Европа хоть когда-то была нашим другом? Нет! Мы проиграли «холодную войну», мы отстали, у нас депопуляция. Для них мы – Луна. Неосвоенная территория с ядерными ракетами по периметру.

– «На Темзе нету корешей».

Время на работе тянулось медленно как в санатории. Марк смотрел через окно на обшарпанную, кирпичную стену дома, пытаясь сосчитать, сколько кирпичных плашек умещается в рядок.

– Вчера у сестры жены чуть не повесился кот по имени Шон. Запрыгнул на стремянку и запутался в бечевках.

Малик травил свои байки. Он выдумывал их на ходу.

– Сестра вернулась домой, а котяра висит в мотке с высунутым языком. Весь вечер отпаивала зверя молоком с жирностью 15%, накапала валерьянки на когтеточку.

– Шон осознал, что дверь открыта.

– Рука с пузырьком валерьянки так дрожала, что, думал, кружку разобьет. Себе капает и коту, себе и коту. Говорит, вся жизнь перед глазами… А когда я шуруповертом руку пробил и не мог рубашку погладить, так она прикинулась, что голова болит, ой, даже не хочу.

***

На выходных решили выбраться за город. Обоим хотелось вменить обстановку и на время забыть о работе. Марк полистал интернет и остановился на Клязьме. На картинках были изображены деревянные домики скандинавского типа на фоне осеннего леса. Аня пожала плечами и согласилась.

Собирались наспех. В то холодное субботнее утро особенно хотелось спать. Перед выходом появилось ощущение, что никто не хочет ехать и из затеи выйдет одно мучение. Аня зачем-то поставила стирку и теперь ждала, пока достирает. Однако все успелось. Она проворно развесила белье и была готова раньше его. Стояла одетая в коридоре и слегка раздражённо смотрела, как он все никак не оденется. Марк нацепил обувь, когда вдруг вспомнил, что не положил провод от телефонной зарядки. А затем еще раз вернулся помазать лицо увлажняющим кремом и зачем-то полез в интернет. Аня закипала.

Автомобильный поток начал ускоряться только после того, как над головой прошумел многополосный МКАД. Сбоку проплыл один торговый молл, второй, какой-то рынок и на этом признаки наличия денег у местных жителей оборвались. За окном развернулось пустое, сомнабулическое Подмосковье. После густой столичной застройки обветренно-припыленные областные города-сателлиты смотрелись случайными, мало освоенными цивилизациями. Синие указатели с названиями деревень уводили в места, где разворачивался «белый обрыв». Так в детстве Марк представлял себе границу мира: белый фон и больше ничего.

Вдоль трассы потянулась бескрайняя промзона. По мере движения на фоне бетонной флоры грибовидными наростами медленно поднимались группы промышленных труб. Вытекающие из них свищи белого дыма подвисали в небе, как если бы сама Планета выпускала пар через ржавые, зловонные импланты.

Зимняя неподвижность приковывала. В городе коммунальщики не церемонятся со снегом. Снегоуборочные машины сгребают его с проезжей части на пешеходные тротуары, откуда потом дворники лопатами скидывают его обратно на дорогу, чтобы он разносился колесами машин и быстрее таял. В процессе перемещения с шоссе на тротуар и обратно снег превращается в чёрно-желтую рыхлую кашицу, которая затем твердеет и лежит у бордюров до поздней весны. Аня любила шутить, что городские власти тратятся на иллюминацию, чтобы отвлекать внимание людей от грязи под ногами.

Замелькали шашлычные и ночлежки. В городе рекламные вывески скромно горят, а в Подмосковье – они еще и мигают, чтобы приманивать дальнобоев. Гирлянды в витринах и на деревьях напоминали закарлючки, будто кто-то неаккуратно расписывал ручку, и ее след замер в свечении.

У каждой забегаловки стояло па парочке грузовиков. Значит народ есть. В одном журналистском расследовании Марк читал, как репортерша месяц прожила в придорожном трейлере-борделе на трассе Москва-Дон. Такие же страсти человеческие, как и везде, – любовь, деньги, описывала она тамошний быт. Проститутки выходили замуж за проезжих водил и уезжали вместе с ними в никуда. Ведущая с педагогическими интонациями комментировала, что девки с мозгами всегда пристроятся.

Однако есть и те, кто лезет в эту грязь не ради денег, а за плотским. Хотят, физики. Все лучше, чем 12-часовая смена за прилавком магазина. А некоторые верят, что среди тысяч пролетающих машин встретят единственную любовь и отправятся туда, где кончается радуга. Так уж устроен человек. Впереди всегда светлое будущее, а позади – черная тающая пирамидка, подплавленная с краев. Постепенно размягчаясь, она уходит вниз, превращаясь в лужу латексно-глянцевой слизи.