Текст книги "Дважды оглядываясь. Роман"

«Что я здесь делаю? Я же не люблю баню». Марк видит себя со стороны. Это сон?

По полу сквозит. Чтобы не дать ногам замерзнуть, он поставил их на шлепки. Змейка от висящей позади куртки впивалась в спину.

Брюнетка гладит живот и бедра, откинувшемуся назад толстяку. Из-за наваленной одежды не видно его лица, только широко выставленные ноги.

Одна плавно перекатывается к Марку. Ее руки совсем близко. Он пытается разглядеть ее лицо, но она уворачивается. Лица словно нет. Он убирает ее волосы, пытаясь отыскать глаза. Она снова и снова уворачивается. По-японски поджав ноги, она спускается губами и носом по его бедрам вниз. Просовывает руку между его ног и медленно тыльной стороной руки проводит по промежности. Как только последний палец отрывается от его тела, она берет его член в рот.

Ей, наверно, холодно на бетонном полу. Марк подталкивает к ней резиновый шлепок.

Сосед грубо отталкивает гейшу и уходит в парную.

Марк опускает взгляд. Там уже другая. Лежит в его ногах, оперев щеку ногу. Одной рукой она крутит волосы, другой дрочит ему. Марк протягивает руку, чтобы потрогать ее грудь, но рука отяжелела и прилипла к лавке.

На пальце заметен крупный заусенец. Он слегка воспален. Отдернув руку, он присматривается к ранке. Омертвевшую кожу лучше убрать. Он бережно начинает ковырять ее. Не больно. Кожа отходит, а рана все не заканчивается. Кожа как резиновая. Какой глубокий корень у ногтя! Он отдирает кожу дальше, приближаясь к середине второй фаланги. Это нормально? Кусок омертвелой кожи свисает с пальца. Нет, дальше срывать нельзя. Марка в страхе сжимает палец. Несколько человек собрались вокруг него и наблюдают.

Он с выдохом раскрыл глаза. Палец цели и невредим. На часах горит 11.27. Неприятный дневной свет обличал пыль на темной мебели. Наспех стащенные ночью вещи – футболка и штаны – лежат на полу как свернувшиеся кошки. Марк проковылял в уборную, глотнул воды из фильтра и снова лег, перевернув подушку на прохладную сторону.

Окончательно продрав глаза через полчаса, он взял телефон. Пропущенных не было. На экране светилось два сообщения. Первое: «Привет. Я в Лионе. Сорри, не сразу заметила». Отписка Катерины. Холодная, пустая смска спустя три дня. Второе сообщение от Филиппа: «Как ты, бро? Потеряли тебя вчера». Новый знакомый, которому досталась отличная девушка. Марк равнодушно бросил телефон на пол с высоты опущенной руки.

И тут же поднял его.

В списке вызовов на первом месте светился незнакомый номер. Он сохранил его как «Anna Slowlife». Надо бы поискать в мессенджерах ее фото. Что-то в ней есть.

Место, которое Марк выбрал для первого кофе, пустовало в это время дня. Винтажные светильники, дагестанские ковры, неон, пальмы вдоль окон – типичное современное кафе. Еще недавно парафраз американского Вильямсбурга и берлинского Кройцберга считался концептуальным для столицы. Теперь же этот интерьерный архетип стал бесконечно повторяться. Хозяева тренируются на маркетах еды и дворовых вечеринках – бургеры, тосты с авокадо и яйцом пашот, ризотто с белыми грибами, – а когда набирают достаточно поклонников, зажмуриваются и кидаются в арендный омут.

Марк угнезился у окна. Депутат Мизулина на плоском экране рассуждала о пожизненном надзоре за педофилами. А че, интересная будет у кого-то работа. Официант ожидаемо подошел с вопросами, не желает ли Марк воды. В ответ на что он из вежливости принялся изучать меню.

Аня вошла и мелко постучала ногами, чтобы сбить снег с ботинок. Не заметить Марка в полупустом кафе было сложно, но она продолжала осматриваться. Он поднял руку. Тугие пуговицы плохо поддавались окоченевшим пальцам. Её лицо при дневном свете выглядело иначе. При знакомстве трудно разглядеть человека таким, каким мы будем знать его позже. Первое мнение часто ошибочно. Женщины со своей интуицией здесь во всеоружии, а мужчины с их логикой неуклюжи.

Последовало много мелких, волнительных движений. Она сняла и сложила шарф, поправила волосы, достала из сумки телефон, покрутила кольцо на пальце. Сумка no name, не из брендовых. И все же в ее манере лёгкий промельк чего-то искушенного, оценивающего, ломаного. Чем ты мальчик меня удивишь? Только бы не модельное агентство, психфак МГУ, йога, тренинги, путешествия и незаконченный роман. Неоднозначное прошлое девушек превращается в маленькую морщинку в складке рта, прищуре глаз. Эту морщинку не спрятать и не заколоть ботоксом. В ней кроется восьмиместный Фалькон с прохладным шампанским с проложенным в GPS-навигаторе курсом на Сардинию. Но не только он. Еще полный контроль за передвижением и сигаретные ожоги на спине, которыми клиенты метят шлюх.

Комок смурных, путаных домыслов роем промчался в голове и как внезапный антициклон. В середине нулевых эскорт захлестнул Москву. Редко какая красотка не соприкоснулась с этой порчей. Высокие цены на нефть, многомиллиардные госзакупки, бонусы корпораций, мегастройки, обналичка вызвали экспоненциальный рост индустрии развлечений. Одним из несущих столпов которой стала сфера интим-услуг. Денежки текли из бизнес-проектов в клатчи к девчулям, не прекращавшим пировать. Ах, нулевые. В казино проигрывались стратегические предприятия. Четыре из пяти полос на Моховой, напротив Кремля, на выходные перекрывали под парковку клуба, который и так не мог вместить всех желающих. Владельцы меховых салонов в три утра по звонку открывали лавки, чтобы вдрызг пьяный гость мог купить своей подружке манто мексиканского тушкана, и тут же на заднем сиденье отыметь ее на нем. Третий Рим ликовал.

Однако время – Дарвин. Тучные годы миновали и от былых потех остались только слезы. Народ обеднел и зажил по-старому. Но память-то осталась. Тем, кто хватил сладкой жизни, ее не забыть.

Бесконечно далёкий от взрослого мира Марк порой не мог избавиться от ощущения, что, например, эта девушки в районе 30 – осколок тех тусовок. Он не хотел быть дураком, как и никто не хочет. Он знал, что пройдёт час и полутона её манерности спрячутся, заштрихуются в ее движениях и словах, пока, возможно, со временем ему не удастся переоткрыть дверцу в ее прошлое и только тогда, если это и вправду произойдёт, он сможет отыскать эту черту случайно подмеченную черту и точно установить, что это, не ошибся ли он в своих скоропалительных суждениях и откуда взялась эта дьявольская искушенность. Люди считают, их мысли не видны, ха, как бы не так.

Официант извлёк из фартука блокнот с истрепанными краями и приготовился записывать. Аня выбрала цезарь с курицей, а не креветками, потому что у них грустные глазки. Марк – пасту. Гарсон повторил скучный заказ и ушёл.

– Как закончился тот вечер? – поинтересовался Марк.

На самом деле он хотел знать, скольким мужикам она дала телефоны. Цифру! Я хочу цифру! Однако Аня лишь посетовала на тухловатый вайб, под который не вышло потанцевать.

– Любишь подрыгаться? – улыбнулся он.

Разговор клеился свободно. Никто не напирал. Марк смотрел на её руки. Чуть крупноватые кисти с выпирающими косточками. Из-под рукава блузки вильнул хвостик татуировки в виде рунического символа.

– Я работаю в окологосударственной конторе, – с выдохом признался Марк. Он не любил этот вопрос.

– Аналитик?

– Менеджер, – подтвердил он с замятым взглядом.

У жизни странные законы. Человек не может прямо следовать к цели. Всюду понаставлены ловушки.

– Хм, а как ты расслабляешься?

Она дольше обычного взглянула Марку в глаза. Пальцы играли ремешком от сумки, сдавливая сделанную ею небольшую петельку.

– Сейчас время духовных исканий в условиях мегаполиса. Саморазвитие теперь продаваемый продукт.

Может, спросить прям в лоб, сколько у нее было парней? Ужасно знать о другом только то, что он сама о себе рассказал. То есть наврал.

– У тебя были долгие отношения? – спросила она.

Задавать тот же вопрос в обратную сторону – старый прием. Застаёт врасплох.

– Ближе всего я подобрался к ней на школьном новогоднем вечере. Мы выпили с парнями немного паленого вина в туалете для смелости. Я сильно нервничал. Ходил взад-вперед по коридору. Всё не мог решиться. Сейчас или никогда. Наконец, выдохнул и ринулся к ней, а когда приблизился, то случайно наступил ей на ногу и сильно повредил ноготь. Она была в открытой обуви. На этом и закончилось.

Аня смеялась и часто поправляла волосы. Теперь она медленно меняет позы, поглаживая кисти. Это хорошие знаки.

– Пока не стала встречаться с старшаком? У него сильно курили в семье – и отец, и мать. Аж от собаки пахло сигаретами. Она еще кашляла мелкими туберкулёзными хлопками. В то время у малолеток была тема, носить вещи парней, с которыми они переспали. И вот она пришла к третьем уроку в его стремном свитшоте.

– Ваш заказик, – пропел официант. Он довольно своеобразно ставил тарелки на край стола и подталкивал их гостю. Двигая цезарь, он мастерски объехал солонку с перечницей и припарковался тютелька в тютельку между приборами и телефоном. Аня ножом и вилкой раздвинула овощи салата и заглянула внутрь латукового «колодца».

Возможно, надо вести себя понахрапистее, чтобы подчеркнуть свой интерес? Она аккуратно наколола на вилку половинки черри,

– В то время мне было все равно, есть у меня отношения или нет. Возможно, это странно прозвучит, но мне нужна была девушка, чтоб о ней не думать.

– И сейчас так? – спросила она.

Оппа, а вот это было лишним. Раньше я не понимал о себе и женщинах чего-то важного. Точнее думал, что понимал, но впоследствии это оказывались ложным.

Каждые пять лет понимаешь, что был дебилом. Уже даже не пять, а три… Ешь-ешь, я поговорю. А потом я поем, а ты что-нибудь расскажешь…

Она со смехом кивнула.

Я хотел отношений без песка. В смысле, чтобы по-честному. Чтобы я любил, она любила. Чтобы не нужно было строить, приспосабливаться, понимаешь драматизм утопии?

Есть одна история. Пару лет назад мы с другом на Сицилии недалеко от Агридженто. Познакомились там с русской девушкой. Она работала в кафе на пляже. Постоянно рассказывала про своего парня, итальянца Марио или Марко. А перед самым отъездом, я случайно узнал от бармена, что они расстались примерно год назад. Он женился на другой и живет в Сиракузах. А эта баба продолжает травить байки, что они вместе. Зачем?

– Затем чтобы к ней не клеились туристы.

– А я думаю, что в своей голове она по-прежнему с ним. Наши бывшие становятся историей, которую мы рассказываем, и рассказываем, и рассказываем.

– Нет, это надуманно. Она сказала, чтобы от нее отстали. Да и бармен мог соврать. Кто знает?

Счет за еду оказался совсем небольшим.

– Че, домой не потащил ее? – спросил Темо.

Выслушав все в своей обычной молчаливой манере, угу и ага, он вывел итог: «Аня не катит. Тебе надо браться за ту другую».

Ту другую?

Как ее там, Нику?!

Феномен Темо заключался в том, что он озвучивал то, в чем Марк не мог себе признаться.

Заскакивал тут в гости к Джаби. Он звонит мне и говорит: «Приезжай, братан, нужен твой совет по бизнесу». Ну, приехал, а они там с Икусом наглухо убитые на ютубе рыбалку смотрят. Рыбалку, блядь! Как мужики стоят с удочками и ждут клёва! Это даже не плейстейшн.

Но одну прикольную вещь я всё-таки услышал. Джаби оказывается ходил в трек в Гималаи. «Кривым» летишь до Катманду и оттуда джип. Делал кольцо вокруг Аннапурны. Дошел до 4700 метров и спустился. Не дошёл до перевала один день. Говорит, восхождение – философская тема. Ты набираешь в день в среднем по 700—800 метров высоты. И с каждым днем тебе хуже. А за спиной рюкзак под 20 кило. То есть когда ты видишь по «Discovery» чуваков, которые в одиночку плетутся по снегу выше 6000—7000, им не тяжело и холодно. Они на грани смерти. Их кроет по полной программе. Плетутся на таблетках-разжижжителях крови.

– Да уж, эти люди…

– Поехал бы туда с телкой?

– Чем иметь девушку и мыкаться в Тай, лучше дрочить и ездить в горы одному.

Аня написала первой. Не прошло и двух часов. «Ну что ж, по-моему, все хорошо. Спасибо за ужин».

Они встретились на Патриарших спустя день. Она была в баклажанном пальто и коричневых кедах. Когда он подошёл, ее глаза заискрили. Она готова.

Природа замедлялась к зиме. Лебедей куда-то увезли. Остался только их вмерзший в лед домик. Без птиц пруд выглядел унылым котлованом. Но люди все равно гуляли. Где-то же надо пить кофе, дышать. Разгорячившийся пацан наяривал круги вокруг качели. Приглядывающая за ним бабушка с юрким лицом держала наготове сок с трубочкой и печенье.

Аня начала подрагивать и жаться.

– Поедем ко мне? – как мог, уверенно спросил Марк.

Он произнёс это и понял, что чего-то не хватает в этой фразе. В таких делах нужно быть тактичнее. Никто не хочет думать, что им хотят воспользоваться. Однако он пожала плечами и кивнула раньше, чем он придумал, что говорить.

Дорогу до дома молчали. По радио обсасывали массовое бегство чеченских геев в Европу. На светофорах Марк осторожно поворачивался к ней. Удивительно, как она быстро все решила. Два передних автомобиля ехали с одинаковой скоростью. Несколько других то ускорялись, то отставали. Это было похоже на игру: не наступать на стыки плитки или мерить стуком пальца промежутки между светильниками на эскалаторе. Порядок среди хаоса и попытки синхронизироваться.

Когда у Марка появилась машина, лет десять назад, он сажал своего тогдашнего друга Макса и они вместе катались взад-вперёд по Тверской: до Телеграфа и назад до Белки. Марк мечтал, что именно здесь встретит девушку, которую подкинет до дому. И вот он едет по Тверской. Все, что он думал, вновь обернулось неверным.

Пока Аня была в ванной, Марк воспользовался моментом, чтобы побросать висящие на стуле вещи в шкаф и убрать немытые кружки. Он на лету переоделся, открыл окно в спальне и вернулся на кухню.

– Давай вина или чего-нибудь?

– Я не пью алкоголь, – ответила Аня.

Она села на диван, по-детски поджав ногу, и осмотрелась. Некоторые мужчины специально создают дома странную обстановку, чтоб легче было брать женщин. Книги, винил, старое чешское пианино Petroff, сумка с теннисными ракетками. На стенах несколько картин. И все это в 40 метрах.

– Красиво, – сказал Аня, задумчиво кивнув на самую большую картину.

Три размытые полосы тёмно-красного, синего и бордово-зеленого цветов. В мазках проступала фактура дерева, травы и мешковины. Чтобы добиться такого эффекта, художник накладывал холст на различные поверхности.

– Венесуэльский художник, Нино Моро – сказал Марк, наливая воду в чайник. – Здесь изображён вид на пляж из окна его дома.

Рассевшись на диване, они болтали.

– Знаешь, у меня непростые отношения с родителями. Родительская ревность часто превосходит родительскую любовь, – с сожалением отметил Марк. – Родительские наставления – это как миганье фар встречных автомобилей. Тебя предупреждают об опасности, но пока ты доберешься до неё, ее уже возможно не будет.

– Это понятно. Опыт непередаваем. Но мама растила тебя всю жизнь. А девушки приходят на готовенькое. К сожалению, многим сложно принять, что свобода детей неизбежна. Может быть, матери просто хотят, чтобы ваши женщины были лучше их? – добавила она.

– А, по-моему, несчастнее всего те, кто не хотел расстраивать маму.

Она аккуратно держала кружку промеж колен. Его рука совсем близко.

– У меня есть теория, что первых детей делают по-пьяне, а вторых – чтобы сохранить брак.

В свете лампы её волосы выглядели темнее. Блики съедали кончики. Она продолжала вглядываться в картину как в ночное окно, показывая профиль с прямым, правильным носом и высоким лбом.

– Ты заставала, как твои родители занимаются сексом?

Марк чувствовал, что они похожи и, пожалуй, он смог бы с ней сойтись. А потом с мясом придется выдирать из себя связавшие их невидимые нити, когда она или он потребуют себя обратно.

– Я думаю, брак моих родителей просуществовал бы вдвое меньше, если бы отец умел пользоваться компьютером. Она была нужна ему, так как без ее помощи он не мог делать футбольные ставки.

Аня положила себе на колени подушку. Её взгляд, как долгая сигаретная затяжка, проник в него. Каких-нибудь пару месяцев назад на этом же месте, где сейчас сидит она, сидела Катерина и каждую минуту поглядывала на свои дорогущие Омеги. Она всегда от него убегала, всегда была для него занята.

Что быстрее приведет к цели: изображать с ней равнодушие или неожиданно прижать лопатками к стенке, чтобы стакан укатился под диван?

Что вообще Катерина делает в Лионе? У неё там любовник? Наверняка богатенький. Она и его не любит. Никого не любит. С такими как она – превращаешься в идиота. Начинаешь с ней вести себя так, как ненавидишь, когда другие так себя ведут с женщинами.

– Еще чаю?

С Аней легко. Она не выпячивает свою духовность, чтобы через нее приходилось продираться. Когда смешно – она смеется, когда скучно – грустит. Это так по-женски.

– Когда-нибудь мы также будем гадать о том, что происходит в душе наших детей, – сказала она.

– Если они будут.

Аня подошла к окну. Запотевший кружок на стекле от ее дыхания расширялся и сжимался. Руки свободно свисали вдоль спины. Идеальный момент. Марк сделал несколько шагов по направлению к ней, но занервничал. Пик желания приходится на момент, когда его подхватывает страх оттого, что ты вдруг осознаешь, как можешь сплоховать.

Механический хрип чайника нарастал.

Сейчас она попросит вызвать ей такси. А потом будет так тупо снова звать ее на свиданье. Снимай чехлы!

Кажется, она закрыла глаза, чтобы упростить задачу. Марк медленно развернул её к себе. Она послушалась и часто задышала ему в подбородок. Упали на диван. Аня перекинула через него обе ноги.

– Тебе дать во что переодеться?

Выйдя из ванны, она прошмыгнула под одеяло в полотенце.

В ту ночь они не переспали. Было то душно, то холодно вне зависимости от того, открывали они или закрывали окно. Постоянно хотелось пить.

Утром она спешно оделась и уехала. За ночь ее лицо осунулось. Глаза воспалились из-за не смытой с вечера косметики.

Вторая чашка чая так и остались на подоконнике нетронутой. На ободке виднелся след ее помады. Марк вылил ее в раковину.

Через два дня Аня приехала сама и привезла большой кусок морковного торта.

– Да? – спросил Марк.

– Да. Но только в презервативе.

Ее тело пахло кокосовым молочком. Она дрожала Марк попробовал жёстче, но она остановила его.

– Ты меня по душу загоняешь, – сказала Аня, удаляясь второй раз в ванную.

– Блин, прости. У меня давно не было секса, – стандартно оправдался он.

– Давно это сколько?

Билла Эванс негромко переговаривался с Лафаро. Высочайшая степень осознанности в музыке. Изящные, законченные и неоспоримо уместные музыкальные фразы одного находят продолжение в другом. Контрабасист и барабанщик переспрашивают, извиняются, шутят и так по кругу.

– Тебя не раздражает музыка, которая играет?

– Нет.

Наступило их второе утро. Марк проснулся до будильника. Она лежала с открытыми глазами. Завтракать не стали – так и разъехались по работам. Когда спускались в лифте – обнялись. В двойном отражении зеркал Марк увидел выражение ее лица. Теплое. Впрочем, она могла догадаться, что он будет смотреть и изобразить блаженство.

***

В субботу позвонила Ника и напомнила по выставку. Её подруга Доминика пристроилась моделью и это будет «Очень круто! Очень круто!» Ника и Доминика – вот так сочетаньеце, они серьезно?

Встретились около шести, перекусили и отправились по координатам. В такси Ника не умолкала, делясь своим восхищением о подруге.

– Это человечище! – буквально визжала она. – Вы не представляете, насколько она крутая! Её выгоняли с каждой лекции! Она первой принесла мне Уитмена и Боулза! Первой стала гонять по Москве на мопеде! Шила сама себе одежду! Жила летом в Парке Горького в палатке!

Филипп одновременно с ней в другое ухо пытался рассказывать Марку о предстоящей выставке Harley-Davidson, на которую они непременно должны пойти.

– У неё был проект, – заливалась Ника. – Она каждые три часа делала фото места, где находилась. Даже ночью! У неё на руке были часы с напоминанием: они пикали, она просыпалась, делала снимок и ложилась спать дальше! И так в течение трёх лет. Был сайт, где она вывешивала бесчисленные ленты этих фото!

Выставка проходила в пространстве «rR» недалеко от Флакона. Все типично: старое промышленное здание, неон, жужжащая очередь из ряженых хипстеров на входе. Билет оказался ни разу не дешёвым, но Филипп покровительски расплатился за всех.

Вместе с входным билетом каждому выдавался фонарик. Зачем? «Чтобы хоть что-то разглядеть за уплаченные деньги». Народ игрался в солнечные зайчики на потолке. В воздухе попахивало усталым металлом, стекловатой и подвальной плесенью. Афиша многозначительно умалчивала о деталях события.

Пространство выставки представляло собой сферический купол размером с школьный спортзал. Вдоль стены были навалены кучки земли, утрамбованные в виде могил. Над каждой из них висели портреты современных российских художников – Кабакова, Пепперштейна, Уно Моралеса, Новикова и других. Над самой большой кучей, видимо, олицетворявшей коллективное захоронение, водружалась табличка с надписью «Школа Родченко». В центре зала, под куполом, на месте воображаемого алтаря висела «распятая девушка».

– Это она. Это Доминика, – шепнула Ника.

Доминика была полностью обнажена. Её грудь красиво распадалась по сторонам. Лицо и тело были покрыты чёрной ваксой. Из «прибитых» к кресту ладоней струилась ультрамариновая краска, напоминавшая американскую карамель. Доминике явно подфартило с генетической лотерей, формы её тела были близки к идеальным.

– Странно, что попы не пронюхали об этой выставке, – заметил Марк. – А то её бы быстро прикрыли. Надругательство над распятием и сиськи в одном футляре явно находятся в запрещённой части спектра чувств верующих, не правда ли?

Рядом двое геев вели концептуальный спор. Искусство и религия не сегментированы!.. Что есть искусство? Прежде всего, самовыражение, а следовательно – символ. А вера? Вера – чистый символ. Только более плотно структурированный, догматиизированный и атрибутированный. Но сознание человека не делает различие в символах. Такова природа логики – привет, Гегель – сознание сводит всё воедино. Даже противоположности. Полярность жизни и смерти, реальное и воображаемое, творение художника и творение Христа – есть равнозначные символы. Это – десятки смыкающихся плато Делёза и Гваттари! Это – ризома! Фрагменты тела без органов препарированы, чтобы соединиться в сознании. И вот мы видим, как они соединяются. Мы видим здесь – смерть авторов, все эти могилы художников, и смерть Бога в образе объекта искусства. Автор – это бог, а бог – это искусство. В этом суть.

Слушать их и смотреть на обнаженное тело Доминики можно было бесконечно. В базисе – голая женщина и распятие. А это – аннигиляция символа. Главный вопрос, искупает ли жертва, будь то человек и его тело, грех художника, притязающего на роль творца? Здесь нам никуда не деться от Лакана и означающего желания. Ведь это – неприкрытой эротизм, а следовательно травма.

– Марк, давай я вас познакомлю? – воодушевленно спросила Ника.

Она смотрела не него с таким видом, будто сама офигевала от высказанной идеи. Марк растерялся.

– С ней можно делать всё, – тихо сказал Фил и похлопал Марка по спине.

Нет-нет, модернизму чужд концепт смерти. Художник говорит, что все авторы мертвы, их идеи мертвы. И единственная живая форма – это старая форма. В конце концов здесь нет ничего, кроме ее прекрасного тела, а следовательно – твоего желания. Потенция через смерть, потенция через жертву Христа… Да!

Выставка закрывалась через час. Пришлось пошататься по окрестностям дизайн-завода. Наконец, До выбежала к ним. После увиденного одежда, длинный чёрный плащ и зелёные кроссовки, делали ее еще краше. Во внешности читались восточные нотки. Смугловато-оливковый оттенок кожи и миндалевидный разрез глаз сочетался с пухлыми как две сардельки губами. Вишенкой на торте был низкий голос с ярко-выраженной лессировкой шипящих. Она пользовалась им с изяществом, произнося глухие звуки так мягко, как у немцев звучит слово «Hannover».

Взгляд До чуть дольше задержался на Филиппе, который тут же надул грудь как брачующийся павиан. Ника рассыпалась в комплементах в адрес выставки, пока та пыталась отрыть в сумке айкос. На что она ответила, что вообще-то по изначальной задумке там должен висеть мужик и поэтому все трактовки о выставке, привязанные к женскому телу, напрочь лишены смысла.

Быстро перекурив, решили дернуть в новый бар «Стойка информации». Туда же в скорости обещал подтянуться её друг. Глупо было полагать, что у нее нет друга. В Питере любят старенькие, набитые места, а в Москве обязательно подавай свежак. Марк остроумничал, пытаясь завоевать внимание новой знакомой.

– Просто в Питере нет новых мест, – ответил Фил. – Куда ни ткнись, там ещё Блок или Николай 2 бухал.

Такси проехало добрых полпути, как планы поменялись. Отзвонился приятель До и сказал, чтобы вместе прежнего адреса та «прямиком пилила к Зибору».

– Мы пилим к Зибору! – сказала она и показала таксисту локацию в телефоне. – Вы ведь не против смены места дивертисмента?

Ника тактично поинтересовалась, не будут ли они лишними. Всё же чужая квартира, незнакомые люди. Может нам лучше отцепиться? Но До уверенно ответила, что никаких проблем.

Квартира начиналась грудой мокрой обуви в прихожей. Пестрые боты как разбившиеся парами хомячки жались друг к дружке. На стене напротив двери, где обычно висит зеркало, красовался плакат с хипповым шимпанзе на унитазе. Коробки, труба от пылесоса, 10-литровки из-под воды. Квартирке явно не хватало женских рук. Единственным украшением пространства был дорожный велосипед, висящей на крепежных крагах вдоль коридорной стенки. Нулевая баранка, сидушка в чехольчике, ну точно любимец хозяина. Из кухни доносились бравада.

До скинула пальто на коробки, как у себя дома, и проследовала на шум. В кухне толпился десяток людей. Судя по мусорным кулькам в проходе народ висел не первый день. Протиснувшись меж спин-локтей, она примагнитилась к бицепсу рослого парня. Тот широко улыбнулся и поцеловал её в губы явно теплее, чем это делают друзья. Марк нашел глазами Нику: видела, видела? Она сочувствующе развела руками.

Пока Марк обходил присутствующих, здороваясь с каждым за руку (в начале всегда попадется тот, кто жмет очень сильно, и дальше уже ты жмешь всем оставшимся сильнее обычного), Филипп по-свойски цапнул стоящую на столе бутылку и уже оглядывался в поисках бокалов. Че, фиксанём по дринку, сосредоточенно пробубнил Фил, раз уж зашли на огонек?

– Уверен? – проверил его намерение Марк, который не ощущал желания пить в незнакомой компании.

– Уверен как никогда, – настойчиво ответил Фил и бряцнул горлышком о стакан.

Народ разбился по компашкам и пережевывал квази-концептуальные дискуссии. Фил, Ника и Марк стояли ровно в эпицентре болтовни: вращайся и слушай, похоже на ручку приемника, улавливающую волны радиодиапазона. Вот только бы выбрать, в каком направлении вкинуть ухо.

Ника взяла курс на северо-запад, интуитивно подтянувшись ближе к До и ее парню. Все ж подруги.

До распустила волосы, и её лицо совершенно скрылось под волнистыми слоями. Марк подошел к щуплому пареньку в майке «Спутник 1985», чтобы послушать историю про осьминогов. Их геном вроде как сложнее чем у человека, расщепленная нервная система с возможностью координировать каждое щупальце в отдельности, и они настолько разумны, что могу пройти тот долбаный вертолет в Half-Life 2. Эксперт по осьминогам слегка манерничал, складывал пальцы в итало-грузинскую щепотку и тряс тыльной стороной ладони.

Кроме Ники и До на кухне была ещё одна, третья девушка. Тоже несвободная, но плевать, потому что не красотка. Миниатюрная брюнетка полулежала на своём друге, кажется, просто друге, поджав под себя ноги. На ней была футболка c Брюсом Ли и чёрные хлопковые чулки с катышками и поплывшими швами.

– Как только появится возможность раздуплиться с американскими визами и снимут ограничения на въезд, мы с Борей двинем до Burning Man, бродить по сказочным мирам, – продолжал парень в очках. – Это будет великое путешествие. Владивосток-Луна, всем привет!

Кажется, его звали Йосик. У него было притягательная манера артикулировать, хватая воздух руками будто он рвет невидимые апельсины. Марк наконец придумал, как ему поудобней пристроиться, чтобы всех было слышно и видно, а самому не на виду.

– Когда въезжаешь в лагерь в пустыне Блэк Рок, то чувак, который проверяет у тебя билет и шмонает тачку, говорит: «Добро пожаловать домой!» Блин. Ты скитался по жизни все это время. И путь, который ты прошел, вел тебя именно в это место, на этот долбаный фестиваль.

Матовый кухонный плинтус, тянувший по полу вдоль темно-вишневого гарнитура, имел форму лесенкой, которая в угловом стыке, из-за неровного схождения, образовывала нечто похожее на несуществующую фигуру со скопившимся в углу налетом или плесенью. В попытках замаскировать интерьерный изъян в уголке стоял белый стаканчик с веточкой высохшего физалиса с красными маковками.

– Это промывка, снос оперативки, обнуление, дефрагментация диска. Исчезают все в выработанные за жизнь взгляды, привычки, принципы, стереотипы, личные комплексы, стиль, вкусовые предпочтения. Табула раса. Он постоянно повторял: я – пассажир, который ничем не управляет, и лучшее, что я могу здесь, – это насладиться моим земным временем. Главное – не сопротивляться, все принимать. А у чувака больше ста «выходов», прикинь! Почему бы не доверять найденным им вещам?

В кухню бесшумно прокрался пушистый кот. Он осмотрелся в дверях, сделал две перебежки и принялся лакать воду из стоящего в углу «водного».

Это как будто ты никогда не видел красный цвет, продолжал Йосик. Он тыкал пальцем в красную этикетку на бутылке с виски для убедительности. Не видел, и вдруг тебе показали. Вот он, гляди. И ты видишь! А затем показываешь его другим, а они не в силах разглядеть. Вот разница до Burning Man и после, сечешь?

– Но не обольщайся, первый раз ты промотаешь всё в визуалке, если не забэдтрипит, – заметила темненькая третья. – Как Зибор, когда он под кислой поехал в храм к Матроне святую воду пить.

– Нет, первый раз Зибора был со мной, – встрял Йосик. – Ты про другой раз. Тогда он намешал диссоциативы с добом.

Народ перетек из кухни в зал и расселся, кто на пол, кто на диван.

Зал был обставлен аскетично: диван, кресло, пара подушек на полу. Коралловый бумажный китайский фонарик струил волшебный свет, проявляя неровности на стене. Он как волшебный лесной старичок собрал всех вокруг себя.

Филипп и Ника разместились в углу. Марк напротив. Фил прихватил с собой бутылку и методично подливал на пол пальца. Ему было неинтересно, он тыркался в телефоне, мял шею. Ника с интересом слушала.