Текст книги "Дважды оглядываясь. Роман"

Доминика потирала ноги друг о друга. Зудит так, словно муравьи по влагалищу бегают. Её долговязость, индейская внутренне свободолюбие, низкий мышечный тонус, будто она только и делает, что лежит, в сочетании с безразличной уверенностью в том, кто главная красотка в комнате, стягивали к ней внимание как минимум трёх присутствующих, включая Марка В её глазах – привычка побеждать по дефолту. А вот это лишнее. Интересно, какова она в постели?

Если таких неприступных кисок не получается заполучить, их тянет проучить. Красотки предчувствуют признаки нагнетаемой агрессии за невербально высказанное «нет» и пытаются не давать мужикам повода, но их «нет» это уже повод. А еще мужиков просто тянет на занятых баб, потому что это безопасно. У них ведь уже есть мудак для ответственности и капризов, которому достались вершки, а тебе могут достаться сладкие корешки.

– Хах, ох я помню, на Бали, кинули шмотки и вышли на пляж. Сидим, охлаждаемся Бинтангом, терминатор глотает остатки солнца, красиво. К нам подваливает местный пацан без футболки и спрашивает: «Do you want some water?» Шлём его куда подальше. Он снова: «Water? Drink, drink! Want some water?» И ровно через сутки мы с Зибором сидим на том же месте пляже, обожравшись грибов так, что я понимал, что нас не смыло в открытый космос только по шлепкам, которые все также лежат на расстоянии вытянутой руки (дальше них в темноте я был не в состоянии что-то разглядеть). Шлепки – единственная константа, ей богу, все остальное – смешивается и вращается, ночь, песок, Зибор в едином бульоне. Я думал, раз шлепки здесь, значит и мы здесь. Правда, потом Зибор сказал, что, по его мнению, мы все же летим, просто шлёпки летят вместе с нами.

А что происходит на мета-уровне, размышлял Марк? Йосик явно самый прохаванный, все внимание на нем. И пришмочен неплохо, значит при деньгах. Чем интересно он занимается? Они с Филом и Никой здесь чужаки, их не звали и не ждали. Фил хоть со своей телкой, а я вообще. Но зато все расслабленные: кто хочет пить – пьет, кто хочет курить – курит. Эта черненькая третья, единственная свободная добыча. Сейчас на виду у всех никто не будет проявляться, да и не такая она красотка, а вот ближе к финалу…

– В общем, сидим. От гортани до желудка – сухой столб. Пить хочется так, что воздух царапает горло. Тебя месит.

При этих словах Йосик помотал головой восьмеркой.

– И тут, догнав каким-то ошметком сознания, Зибор говорит: «Где же этот вчерашний мальчик?» Он был так нужен посреди той вселенской пустыни!

– Думаешь, он знал?

– Он знал! – вспыхнул Йосик.

– На пляже многие трипуют! – подтвердила черненькая третья. – Мальчик как истинный посланник света нёс вам спасение за 95 центов, а вы его прогнали, эх вы.

– Тогда, на пляже, мы битых полтора часа по дну ползали. Кидало так, что. Зибор первый снял чехлы. Ухватил меня за подмышку и стал дергать. Решили звонить знакомой, которая живет на острове на постоянке. К нашему удивлению, та взяла трубку и даже обрадовалась. Говорит, сегодня в Deus кринжовый движ. Они с подругами уже красятся. Подруги?! Нам похуй, лишь бы кто-то подобрал и позаботился. Договорились, что нас зацепят через час у серф-школы. До школы – сто метров, не больше. Мы как две медузы-желе, встаем, идём ловить такси в отель, чтобы переодеться. До дороги тридцать шагов. А кажется, что идём бесконечно. Левая нога, правая нога. И дорога не приближается. Песок затягивает вниз. Левая нога, правая. Как в отель зашли не помню. Зибор твердо решил мыться. Еле убедил его, что мыться нахуй. Легкая паника, что брать с собой? Это же целое путешествие. Деньги, телефон, ключи. Так, главное деньги. Вайфай в номере врубился. Сообщения из Москвы приходят. Бывшая, родители, вся вот эта хуйня. Сразу миллион мыслей: зачем я здесь? Еле вырвались из коварных лап медиа. Я даже клип с Бритни в телеке мельком успел глянуть. Она уже в юности была теплая, видно по глазам. Обезбашенка. Садимся вдвоём на мой мопед. Зибор за руль. Трогаемся. А вот это зря. Едем. Вроде всё знакомо, поворот направо у 7-eleven, палатка с соками. Поворот налево. И тут врубаемся, что вообще не врубаемся, где едем. Просто стоим посреди трущоб. Фонарей нет, магазинчиков нет, людей нет. Какие-то дворы, дети бегают. Какая-то курица в плетеной корзине. Куда рулить – непонятно. Мы давай назад – еще хуже заехали.

Рассказывая, Йосик непрерывно поглядывал на парня До, бородача в черном худаке, будто остальных не было в комнате. Они точнехонько друзья. У Йосика была по-парфеновски заразительная манера говорить рубленными фразами, будто он каждый раз посылает тебе сообщения, пакеты со словами.

Светильник подмешивая в воздух пиксели незримого очарования, щепоть таинственности. Ресницы маленького черного платья отбрасывают тень-расчёску на свои же веки, в уголках стеклянных шариков подрагивали в рыжевато-прозрачных бликах. Происходило то, что принято называть – «своя атмосфера». Поймав это ощущение, сразу вспоминаешь, где еще была «своя атмосфера». Это случается нечасто, требуя известной нейропластичности, но в ячейках памяти без труда отыскивается один из сюжетов, и только бы не сентиментальный, чтобы не утащил, и вот, ах черт, может быть другой? Но слишком поздно.

Было странно быть здесь без Ани, вернуться в статус одиночки. Свободная касса! Когда он только привыкнуть к ней успел? К нам. Марк не чувствовал боль от разрыва, возможно, где-то внутри она собирала силы, но сейчас ее не было. Если бы Аня написала и попросилась обратно, он бы ее отверг. Но эти вспышки памяти – ее глупая панама, с которой в дождь стекает пять симметричных ручейков, фирменный фруктовый салат из йогурта с виноградом, мерзлявость – они еще здесь.

– Я тебе не надоела? – спросила Аня, как только они остались одни.

В кафе она держалась, а как только вышли сползло. Слова звучали твердо и жалобно, рот расквашен. Аня повернулась, чтобы взглянуть Марку в глаза, но капюшон помешал ей. Вышло нелепо. Марк сделал вид, что не замечает ее серьезности. Прохожие говорили о Питере: «У Моньки опять кожа на лапах потрескается. Надо ей те чуни в „Бетховене“ купить, которые видел?»

Она села в машину. Марк оставался снаружи. Он поднял голову, разглядывая хаотичное движение снежинок. Белое на белом. Дышалось хорошо. Из-за пушистого снега машины будто стали тяжелее. Многие не успели переобуться и буксовали. Зелёные и желтые доставщики с термо-боксами за спиной, как матичные компьютерные боты, перебегали в неположенном месте, пользуясь неторопливостью машин.

Сидя в кафе, Марк был готов расстаться с Аней тут же. Охваченный чувством неуверенности в себе, он испытывал всепоглощающий стыд перед Филиппом и Никой за ее молчаливость, ее стиль, всю нее. Но теперь, когда он понял, какой ничтожной весь вечер чувствовала себя она, и лишь обиделась, а не обозлилась, его пронзили досада, стыд и ненависть к себе. Марк раздраженно жевал губы.

Дома она налила чай и сразу ушла в спальню. На ее языке это означало: не хочу говорить. Вот они были парой, а теперь – двое разных людей в одной квартире. Он молча лёг у её ног. Расстроенной она выглядела взрослее. Немного наклоняя ее чашку, то в одну, то в другую сторону, он попытался привлечь ее внимание.

– Ты как будто меня стесняешься, Марк… Ты боишься, я не соответствую твоим друзьям?

– С чего ты взяла?

Краска залила его лицо. Она права и даже нечего ответить.

– Ты весь вечер не обращал на меня внимания… Ты… ты был как чужой, равнодушный, жестокий…

Она остановилась, чтобы не расплакаться. Резким движением откинула его руку. Потянулась тяжёлая минута. Когда она повернулась, её глаза растаяли и вытекали наружу. Мда, его внимание к Нике там, в кафе, в процессе глупых демагогий о политике удалось скрыть разве что от официанта.

Марк убеждал себя, что не влюблялся в Аню. Он с самого начала ощущал скрытый брак их отношений, но верил, что для Ани он остается в слепом пятне, для нее все идет хорошо. И вот сегодня, хмм. Он крутил мысли, переставляя местами причины и следствия, пока не упирался в этот чертов ужин, где всё превращалось в бессмыслицу.

Аня вздрогнула.

– Принести, пожалуйста, попить.

Пятиминутный сон лишил её сил.

– Ой, что-то как-то прям не знаю… – промурчала она.

– Что? Голова?

– Мне приснилось, что мы расстались, – нехотя ответила она.– Ты сказал, что больше не хочешь встречаться. Я потом долго по улице гуляла… Там, где мы вместе были, где заброшенная водонапорная башня и дом страшный с привидениями, помнишь?

Марк почувствовал себя застигнутым врасплох.

– Во что я был одет? Я выкину эти вещи, и тогда в реальности этого никогда не произойдёт.

– Ах, Марк, – простонала она. – Я не помню…

– У Зибора как всегда гениальная идея: припарковать мопед и пойти пешком разведать дорогу пешком. Никому и в голову не приходит, что бросить мопед в трущобах – это бред! Ставим мопед, идём. Понимаем, что окончательно заблудились. Ни людей, ни машин. Я в принципе отказываюсь понимать, как такую дырень можно было найти в центре сверхтуристической Куты? Там же на один квадратный метр —десять человек, два мопеда, автомобиль и три мартышки. У меня паника, что я не смогу вернуться к мопеду и плакал мой депозит 400$. У Зибора паника, что он не вернуться в прежнюю жизнь, потому что никогда не отпустит. И тут он выдаёт вторую гениальную мысль: поймать такси и поискать мопед с таксистом. Ловим первый попавшийся тук-тук. За рулём худой пацан с кривыми зубами. Молодой, а голова облезлая как павлинья жопа. Лицо плавает пузырями. У меня аж по позвоночнику пробежало. Не могу на него смотреть, жуткий, глаза – две черные вороньи дырки, а Зибор разговор с ним затеял. И о чем? О том, как так проектировался город, что два шага ступил и не можешь мопед найти. А тот: property, property. Кажется, мы тупо к кому-то во двор заехали. В машине душно, ох как сейчас помню. Запах химических ароматизаторов щиплет глаза, радиация. Мы не можем объяснить, куда ехать. Ржем. Потому что когда пацан говорит, он поворачивает голову и кажется, что пытается нас укусить. Мопед точно проебали. Решили, что депозит 400$ – пополам. Зибор свои 200, стати, так и не вернул!

Марку хотелось размять спину. Он тянулся к ногам, ощущая, как движется поясничный позвонок. Надо возобновить утренние тренировки в Филях. Советские мазайки. Хороший захват и положение тела в воде – вот над чем стоило бы поработать, чтобы выплывать из 20 минут не на пульсе 35. Топишь кисть в воде, потом высокий локоть и тянешь руку за счет продольных мышц спины назад так, чтобы площадь отталкивания была максимально большой, вплоть до полного выпрямления (которое никто не делает), здесь важно держать кисть параллельно воде, затем пронос и вкладывание.

– Решаем ехать прямиком на место встречи в серф-школу, – продолжал Йосик. – Приезжаем. Полчаса в запасе. Как могло получиться так быстро? Непонятно. Через дорогу – пляж. Гребем туда. Надо пересечь проезжую часть. Машины несутся словно межгалактические корабли, и после них в воздухе остаётся след, который можно трогать. Вся дорога – сплошной цветной поток проводов, словно на смазанном фото. Зибор умоляет меня попросить кого-то из прохожих, чтобы нас перевели. Орет: «Они же нас раскатают по трассе как лягушек! Они же нас ненавидят!» А я бы рад, да не могу просить – язык распух во рту. Простояли минут пять. Я делал какие-то жесты руками.

– Ну, вы черти! – мотал головой кудрявый.

– Выходим на пляж. Пляж другой. Хотя были здесь полчаса назад. Океан поражает. Махина! Кто придумал? Бог велик! Этот его неповторимый шум. Пшшш, пшшш – как миллионы голосов. Такой сложный. И очень качественный – как на дорогих студийных мониторах. Зибор ударился в откровения: это души мертвых шепчут, это память планеты. Блин, как на школьном конкурсе эпитетов – выдавал минуты две весь хлам из подсознания. Воздух прохладный, но песок не остыл. Короче, идеальная подача – как в мишленовском ресторане.

– В мишленовском ресторане, где ты никогда не был, – снова перебил его кудрявый.

– Десять шагов к воде. Ноги приятно буксуют. Наступаешь и песок отвечает. Это как играть с котом. Я бы шел так месяцы и годы. А че? Вдруг слышим сквозь прибой «Звуки Му». Гитара, голос. Не говоря друг другу ни слова, идём на звук в черноту. На берегу кружком сидит компания, горит пара свечей в бутылках. И дед пилит на гитаре. С виду как бомж. Морда пропитая, голое тело. В армейском берете. Люди молча раздвигаются, чтобы мы сели. Садимся. Тут же кто-то сует мне в руку пиво. Старик поет с хрипотцой, попадает. Возраст добавляет глубины. И медленный бисерный шум прилива в паузах между словами и боем струн – пшшш, пшшш – о господи, у меня и сейчас мурашки. Сыграл Дрейка, ту грустную песню, ну ты помнишь. Как её там?

– Джексон Франк! – отозвался парень в рейбенах.

– Молоток! Джексон Франк! Всё по классике. Зибора выкинуло в астрал и разорвало на ошметки. Я его звал-звал, он не откликался.

Человеческий голос воистину совершенный инструмент. «Приемник» в башке идеально настроен на его вибрации. В принципе логично – и там человек, и тут человек. Никаких транзисторов, микросхем, рупорков, пищалок между ними, только два стаканчика и веревка.

Там, кстати, в кругу костра сидел забавный австралиец на инвалидной коляске. Обе ноги и рука в гипсе. Он взял gap-year в университете, чтобы объехать мир. Прилетел из Перта на Бали и на пятый день, проезжая на закате по рисовым полям, поймал лицом летучую мышь и от неожиданности улетел в бетонный сток вдоль дороги. Три перелома, порванное лицо и сотрясение. Теперь из-за страховки пять месяцев вынужден сидеть на острове. Его утром сотрудники отеля выкатывали на пляж под пальмы в памперсе и ночью увозили. Так он говорил: «Бог справедлив! Оставил мне одну руку, чтобы я мог пить!»

Прошел год, пока мы вот так сидели. Я состарился. Помню, как хотелось в туалет, но я боялся не найти пути обратно. Осень, зима, весна, лето и снова осень, а мы всё сидим и пьём пиво, причем все ту же бутылку, первую ее треть. Местный пацан притарабанил соленые орешки. Кажется, тогда я единственный раз в жизни и сказал, что счастлив.

И вот Зибору звонит Ритон, с которой мы забились у серф-школы, звонит и голосит, где мы есть, потому что концерт уже начался, и они не могут ждать. Пиздец. Мы-то про неё забыли. Кое-как встаём. В глазах все дрожит, вертится. Опять океан, песок, шаги. Огни витрин выжигают мозг лазером. По пути заходим в 7/11. Не можем не зайти, витрины «так заманчиво горят». Этот магазин точно делал наркет. Там есть всё, что нужно страннику: сладенькое, солененькое, туалет. Набрали полные карманы дерьма: маршмеллоу, карамель, сушеное манго. Приходим к серф-школе. Девчонки дождались, молодцы. Только их не одна, а трое. Хорошо, что тачка большая – все уместились. Зибор на переднем, я на заднем. После пляжа – совсем другая атмосфера.

– То есть вы с ними поехали на вечеринку?

– Ну, да! – ответил Йосик, удивившись как можно было упустить эту часть преамбулы. – Та девушка, Рита, она, видимо, нечасто водит тачку. Сначала забыла сняться с ручника, потом боялась сдавать задом переулке. Всё время прижималась к другим машинам, забывала про поворотник. В общем, рулила очень аварийно – я не мог расслабиться. В качестве соседки на заднем мне досталась девушка– инструктор по фридайву. Рита проходила у неё курс и взялась свозить её на вечеринку. У неё было такое странное лицо как будто бы её расплющило давлением от пребывания на глубине, расплющило и слегка скрутило. Взгляд умный, но с мимикой что-то не то. И всю дорого мне приходилось на нее смотреть, потому что ее лицо в двадцати сантиметрах от меня.

– Тебя просто мазало.

– Вот я и подумал, хорошо бы свериться с Зибором, мажет меня или нет. Шепчу ему сквозь музыку: Зиб, Зиб, прочитай сообщение. А я ему как раз строчу про эту дайвершу, что слева. Но он растворился в белых разделительных полосах шоссе и молчал до конца пути.

Я помню, что-то пробовал рассказывать, про деда на пляже, про мальчика с пивом, но никто меня не понимал. Только я рот открою, все как давай ржать. Все, кроме этой дайверши. Я так и не въехал почему. Моя перекошенная соседка секла тему и в конечном счета единственная выслушала все мои истории.

– И это в очередной раз доказывает, что страшные тёлки зашли эволюционно дальше, – подметил кудрявый.

Возможно, ты прав. Но в тот момент я подумал, что, вероятно, она тоже вмазанна как я и поэтому врубается. Хотя когда бы она успела?

– Заскочили на заправку. Зибор не рискнул выходить (сказал, что высоко слезать со ступеньки), а я полез за водичкой. Зря, зря, зря я это сделал. У меня был пик. Захожу внутрь – этот чертов свет ламп, люди с обезображенными лицами, грязь, шум. В машине мягенько работал кондей, на улице жара, в магазе снова холодильник. Теряюсь среди стеллажей. Мозг взрывается от того, сколько людей трудились над созданием вкусов и обёрток этих съестных вещей, чтобы продать их нам. Не могу выбрать пиво. Ищу вишневую бельгию – бурун де фландер. Расплачиваюсь. Кассир – местный с паталогической прогнатией и прыщами на губах. Наверное, непрерывно доедает просрочку. Стараюсь не глядеть на него, чтобы не обидеть. Выхожу – машины нет. Пиздец.

– Возвращаюсь в маркет. Вдруг там два выхода? Нет. Снова выхожу на дорогу. Машина на том же месте. Хммм, радостный сажусь на прежнее сидение. Дайверша уже не такая страшная. Зибор очнулся и крутит приёмник в поисках минимал-техно. И тут я ее спрашиваю: а как ты пришла к такому занятию как фри-дайв? Она: пару лет назад я впервые попробовала в Египте и выяснилось, что у меня для этого идеальные данные: объем легких, восприятие давления и перегрузок. В 33 нашла подводную супер-способность. Я еще думаю: офигеть, а чему тут радоваться? Я бы от такой супер-способности только расстроился.

Короче, так и приехали. Метров за 200 до бара вдоль дороги начинается парковка: сотни мопедов плотно как домино. Народу море. Доносятся звуки музыки. Рита ругается, что нет парковки. Зибор наотрез отказывается выходить. Я с ним солидарен. Куда идти? Любопытно, конечно, но нафиг? Я так удачно поджал ноги. У пива отличный вкус вишневой косточки. И песня клеевая по радио играет. Девчонки нас фактически вытряхнули из салона во враждебную среду. Зибор уковылял ссать в рисовые поля. Ему орут: вернись, в траве могут быть змеи. Он не слышит. Вообще он только мешался всем в тот вечер. Мне реально было за него стыдно. Глухонемой, потерянный дебил, за которого надо платить!

Заходим. Заведение начинается как шоу-рум с мотоциклами, серфами и шмотками. Чего? Оттуда через внутренний двор – к сцене и бару. Людей, думаю, несколько тысяч. Звук роскошный. Сразу вспомнил Function One в Солянке. К моему удивлению, тут лучше, чем в машине. Меня дико накрывает. Зибор вцепился в руку и цедит мне на ухо: «Только не теряй меня! Только не теряй!»

Мимо плывут вереницы лиц. Я вижу, как по ним дорожками струится пот, вены на шее, чувствую аромат их шампуней, косметики, стирального порошка на майках. Восприятие так обострено, что по взглядам легко угадать мысли. Пьяные безобразно скомканы. Старшее поколение прочитать сложнее. Шугаюсь австралийцев. Они высокие и раскаченные как люди Атлантиды. На каждом – выцветшие татуировки, которые будто бы чахнут и просят сил.

– Зря вы полезли в мясо.

– Я подумал, как странно, что одни люди изображают других в виде картинок на своем теле. И изображение людей на деньгах – это тоже странно, да?

– Нет, – одновременно ответила девушка в чулках и парень До.

– Там было несколько проходов, по которым двигались потоки людей. Один – к бару, другой – от бара к сцене, третий – на выход. Мы гуськом друг за другом толкаемся по первому. Еле дошли. Я свободнее выдыхаю. Хоть не видеть в сантиметре от себя эти перекошенные рожи. И тут же понимаю, что хочу в туалет. Зибор-то поссал в змеиных полях, а я терпел с заправки. В туалет идти через весь танцпол. Это кажется нереальным. Вспоминаю Одиссея. Начинается легкая паника.

Девчонкам наплевать, они пританцовывают и ржут надо мной. Прошу фридайвершу сходить со мной, она думает, я прикалываюсь. Начинаю лезть через людскую кашу. У меня видение, что вокруг – древняя баталия. Люди бьются голыми руками, идут друг на друга стеной, а я как дезертир хочу смыться. Иду-иду, обтирая пот соседних спин, и вдруг в один прекрасный момент понимаю, что пристраиваюсь за огромным мужиком, который, судя по всему, идёт туда же, куда и я. У биатлонистов это называется рюкзачить?

Танцующие буквально расступаются перед ним, как море перед Одиссеем, бля, перед Моисеем. К тому же, кажется, он – местная знаменитость. С ним то и дело все здороваются, хлопают по плечу, кричат. Сначала с ним, а потом со мной, полагая, что мы вместе. Помню, меня высадило: откуда этот тип может знать столько народу? А потом думаю, а ладно, какая разница. Лишь бы дошли. Дошли! Перед туалетом длиннющая очередь. Хватаюсь за голову, потому что когда цель близко невозможно терпеть. Слава богу, это в женский.

– А вот, ещё один плюс быть мужчиной.

– Помню, потом долго искал Зибора – в тот вечер он был моим братом. А он вообще глаза в стакан опустил, жмется к стене. Только подхожу к нему, он сразу: «Давай съебём отсюда, пожалуйста». Перед Ритой неудобно. Они нас столько ждали. Надо чуть-чуть посидеть. Забились на ступеньках, куда ввинчены широкие дюбели. Наблюдаем за толпой. Играло что-то похожее на Майка Олдфилда. Люди из разных уголков мира, и мы среди них.

Эмоции чертовски поверхностны. Люди на самом деле не чувствуют того, что изображают. Их улыбки врут, смех, слезы – это социальное кривляние. Они как блюда, плохо разогретые после морозилки, всегда-всегда холодные внутри. Точнее – ок, не всегда-всегда, – но часто.

Русских видно сразу даже в толпе людей в одинаковых шортах и майках Rip Curl. Они угрюмые, на высадке и палят на всех. Там была такая тема: местные русские чики, которые живут на острове на постоянке (на постоянке – это от полугода) и зарабатывают на жизнь удаленным smm и пересдачей вил, приводят на тусовки прилетевших отпускников, которым как раз и пересдали втридорога свою виллу, и стреляют друг на друга глазками, мол, у кого экспонат круче. На тропикозе им дико охота секса, но западло путаться с туристами, а местных дефицит.

В комнату впихнулся заспанный парень в мятой футболке с надписью «Thug Life». Увидев его, Раджа пулей выскочил из-под стола и унёсся в коридор. Зибор, и ты здесь! – воскликнула До и кинулась к нему. – Иди-ка сюда, обниму! В кухне раздался хохот.

– Доминичка, ну ты че, это его квартира! – крикнул кудрявый.

Зибор неспеша попил воды, зачесал назад волосы и улыбнулся. Он видел, что внимание присутствующих обращено к нему, но не понимал, чего от него ждут. Что? – развёл он руками и улыбнулся ещё шире.

– Йосик нам рассказывает про ваш балийский трип!

– Когда ты на заправке попал в портал?

– Именно.

– Это все хуйня по сравнению с тем, как я окисленным летел из Барселоны, – заявил он и снова попил воды. Его, очевидно, смущало присутствие незнакомых. Он поглядывал на Марка и Филиппа с Никой.

– На тот момент меня держало вторые сутки, – начал Зибор. – Я думал, что усну. И даже дунул. Но пёрло хоть убей. Четыре часа до вылета. Куда деваться? Надо ехать в аэропорт. Вызвал такси. Перед выходом – глянул в зеркало. Глаза с кровью как у быка. Представляешь, сколько информации влетело в них за двое суток? Аэропорт под кислой – хуже клуба. Я начал теряться. Где? Что? Менты, собаки. Кое-как зарегистрировался, догрёб до своего места в самолёте, сел и перекрестился. Место – как назло – не у прохода или окна, а в центре. А слева и справа от меня две женщины. Они постоянно пытались переговариваться. Попросили меня пересесть, но я не хотел шевелиться. Надел капюшон и затянул его до маленькой дырочки и высунул в нее нос, чтобы ничего не видеть, только дышать. Перед вылетом звякнул Йосику. Спрашиваю: «Что делать, если держит третьи сутки?»

Все перевели взгляд на Йосика.

– А чё я ему скажу? У меня такого не было… Я ему говорю: «Хлопни чуть вискаря – точно вырубиться».

– Да, так и говорит: «Хлопни вискаря». Я на последние и взял в дьютике бутылку. Прям в дырку от капюшона засовывал горлышко и пил по глоточку. Вкуса нет вообще. Пустой компот. Даже язык не щиплет. Спрашиваю соседку: «Вы не могли бы понюхать? Он палёный?» Она отвернулась. В общем, сидел внутри капюшона как в отшельник в раковине, наверное, час. Стало скучно. Уже взлетели, все обедают этой пареной, картонной едой. А меня преееет. Думаю: надо отвлечься. В спинке кресла – экран. Там кое-какие фильмы. Поставил Крёстного. Три раз смотрел, но люблю. Какая игра актёров! Каков сюжет! Когда первую жену Майкла взорвали, я не смог сдержать слёзы. Допиваю вискарь, плачу. Слезы бегут по щекам. Аж футболка намокла. Соседки слева и справа от меня, что? Ржут. Спрашивают, что я плачу? Говорю: «Фильм охуенный!» А их прям разрывает от хохота. Под конец фильма я задремал. На самом деле – не задремал, а погрузился в мысли. Открываю глаза и понимаю, что выворачивает. Я выдул бутыль вискаря на пустой желудок. Видимо, алкоголь не лёг. Начинаю подрываться с кресла, чтобы выйти. И не успеваю! Как дам на себя! Хохотухи не ожидали такого сброса. А прям много! Еще волна, еще! Они как давай визжать! И в разные стороны! Бутылка падает, укатывается. Народ оборачивается. Я комкаю футболку, чтобы как-то удержать блевоту, ужас, стыд. Пробираюсь по коридору в туалет, ноги не слушаются. Коридор вращается как на орбитальной станции. Блевотина льет с меня вниз. Падаю! Встаю. Очередь у входа! Расталкиваю их. «Извините, извините». Залезаю в кабину и ах! Весь в нечистотах: футболка, штаны. Переодеться не во что! Передо мной еще кто-то насрал – воняет хоть прыгай за борт!

– Ей-ей, Зибор, давай без натурализма, тут девушки.

– Хорошо, что меня в аэропорту Йосик встречал.

– Я не поверил своим глазам, – завопил Йосик. – На дворе зима. Он в шортах и худи на голое тело. Похудел килограмм на десять! Глаза безумные! Волосы смяты!

Народ разбился по кучкам. Зибор и Йосик продолжала вспоминать свои приключения. Доминика и другие – говорили о выставке.

Марк глубоко задумался. В детстве мамы внушают нам, чтобы держались от «этих» подальше. А затем мы вырастаем и сами становимся торчками. И убеждаемся, что все наоборот: мать не разобралась, эти люди – соль Земли. Общаться с ними как читать самую мудрую книгу.

– Ты никак не подготовишься к этому, НИКАК, – мотал головой Йосик. – Единственный совет, который я бы дал: надень удобную обувь.

***

В первые выходные декабря резко потеплело, и они поехали погулять в останкинский парк. Хотелось схватить в надвигающуюся зиму немного деревьев и воды.

Сидели, обнявшись в зеленом театре с остывающим чаем: двое в пустом атриуме и никого вокруг. Стволы шатались, будто стремились оторваться и улететь.

– Не суй мне этот плед под нос. Он воняет псиной, – возмущалась Аня.

Подсобравшиеся у пруда люди щедро крошили хлеб на голову уткам. Пернатые устремлялись к еде, проворно толкаясь лапами, но тут же сбавляли темп и меняли направления. Почему не улетели? – спросила Аня, нагнувшись к ним. Стоящий неподалеку мальчик с недоумением на лице обернулся. Утки патетично закрякали.

Марк убрел вперед и, обернувшись, смотрел как ее колени по очереди мелькают в разрезе пальто.

Если под ногами попадались жуки или черви, она брала палочку и переносила их в кусты подальше от ног прохожих. Иногда она делала это несколько раз подряд. Червяк падал с палочки, и она снова осторожно его поднимала.

Их связь перерастала в конкубинат. Аня привезла пижаму с мишками и кое-что из косметики. Положила их на стиральную машину и сказала: «Поживете пока здесь».

– Количество вещей в гардеробе женщины должно быть не меньше количества ее настроений, а то будет непорядок!

Она рассматривала в телефоне шмотки на фарфэтче.

– Ах, знал бы ты, скольких женщин в этой жизни спасло умение одеваться!

При всей поверхностности знакомства в клубе, за Аней не волочился хвост неприятных сюрпризов в виде незавершенных отношений, прощупывания материальных возможностей партнера. По крайней мере тогда так казалось.

Он лежал на диване и не мог понять, сколько у него в запасе сил.

– Куда пойдем сегодня?

– Не знаю. А чего хочется?

– Не знаю.

Измученный работой к концу недели максимум, что он мог, – смотреть в кино, засыпая к середине фильма. В такие вечера он становился раздражительным, а она пока с трудом сглаживала эти углы. Хотелось ее выгнать, но он сдерживался, замолкая на весь вечер, что она болезненно воспринимала как холодную жестокость по отношению к ней.

– Когда люди умирают, кто удаляет их страницы в фейсбуке? – спросила она, сидя на подоконнике.

Марк молча смотрел в потолок. Она захлопнула книжку и отложила в сторону.

– Мне тут одна девочка рассказывала, что она во время гипноза вспомнила прошлую жизнь. Прям детей, дом, в котором жила. В Америке это вообще распространено. И, представляешь, люди находили эти дома в других штатах. Всё совпадало! Как тебе? Регрессивный гипноз называется.

– Вдруг в прошлой жизни ты была черепашкой? Вспомнишь, одну воду в глазах и рыбки плавают.

– Нет! Это невозможно! После черепашки ты должен был стать млекопитающим и только потом человеком. Причём сначала женщиной, а уже потом мужчиной.

– А позапрошлую жизнь можно вспомнить?

– Ты сначала прошлую вспомни.

– И че, вы уже прям живете вместе? – интересовался Фил, гуляя с собакой. – Колокольчик в волосах, вся хуйня?

Да нет, пытался сбавить обороты Марк. Она иногда остается. Так удобнее. Ей на работу ближе, и мне её ночью отвозить не надо.

– Да, ладно, ладно. Засуетился. Она с пятницы у тебя. А сегодня вторник! Факты говорят за себя! Мы с тобой, между прочим, месяц не можем встретиться.

Марк перевёл разговор на Нику, поинтересовавшись как у них? Она капризничает. Хочу так, хочу вот так. За ней надо носиться. В голосе Фила звучала усталость.

– Побей её и отвези в травмпункт, – посоветовал Марк.

– Ага, ещё не известно, кто кого побъ… Рубен, фу! Иди сюда! – заорал Фил в трубку. – Брось, фу! Кому сказал, тупой ты пёс!

Марк отдалил трубку, чтобы не оглохнуть.

Пусть маленькие капризы не лишают тебя больших удовольствий, искренне посоветовал он, когда Рубен вернулся к установленной субординации. Этот период надо перетерпеть. Она классная.

– Советы не катят, знаешь такое? – огрызнулся Фил.

***

Неоновая черно-красная вывеска в виде карамельного сердца мигала в глубине переулка. Магазин для укрепления семьи «Белый кролик»». Зашли. Все по классике: измученная запирсингованная продавщица с непрокрашенными корнями, характерный запах латекса и лубрикантов, звуки сексуальных сцен из динамиков. Аня сразу устремилась к вибраторам с таким чувством, как как разве что расчувствовавшиеся мамаши бросаются к вернувшимся с отдыха детям. Марк подошёл к линейке фаллоимитаторов, которые как матрешки мал-мала-меньше гантельками стояли в стройный рядок.