Текст книги "Судьба Центрогаза. Сага о ребятах с нашего двора"

10. Испания

Делегация прибыла в столицу Испании вечерним самолетом. Дима впервые оказался в этой теплой жизнерадостной стране. Было уже за полночь, когда они въехали в какую-то небольшую гостиницу в центре города. Две вещи удивили Диму в этом месте: отсутствие в комнатах телефонов и плотные двойные занавески, которые блокировали любые звуки из шумящего всю ночь веселого города. Это было необычно для большого города в западной стране.

Оказалось, что Сольцов всегда останавливается в этом отеле. И у него были для этого веские причины. Однажды, крепко выпив, еще в Москве он проговорился, что его партийной задачей было объединить все пять коммунистических партий Испании в одну мощную силу. Отсюда, конечно, возникала задача соблюдения чрезвычайной конфиденциальности на переговорах. Отсутствие телефонов ограничивало возможности устанавливать прослушку, а плотные занавески не давали возможности снять акустический сигнал с окон. Для других средств, ухмыльнулся Сольцов, у него тоже есть в запасе другие средства. При этом он не расставался с плоским атташе-кейсом, в который бумаги, однако, никакие не клал. Да и вообще бумаг он не любил.

Устроившись в комнатах, Сольцов, Людмила и Дима встретились в холле внизу. Алехандро с ними не было, так как решено было его с собой в Испанию не брать.

В ресторан на ужин идти не захотели, поскольку даже для Испании было уже слишком поздно, а решили перекусить на улице в одном из кафе на бульваре, которых в Мадриде ночью шумело очень много.

Не успели они съесть закуску в виде необыкновенно вкусного хамона и выпить по бокалу пива, как к их столику подошел некий бородатый кабальеро и бросился обниматься с Сольцовым.

– Mi amigo! Cómo me has encontrado? – воскликнул Сольцов.

(«Как ты меня нашел?» – перевела Диме Людмила.)

– Diego llamó!

(«Позвонил Диего».)

– De él nunca serás encerrada, – засмеялся Сольцов.

(«От него никуда не скроешься» – Людмила.)

– Кто у нас Диего? – спросил Дима Людмилу шепотом.

– Хозяин этой гостиницы, коммунист, скорее всего, – тоже прошептала Людмила.

Оба друга немного обособились и продолжали оживленный разговор, в котором Дима и Людмила участия не принимали.

– Люсенька, ты же помнишь Педро? В прошлом году мы его в Москве принимали?

– Конечно! Он незабываемый человек! – улыбнулась Людмила и повторила то же по-испански.

Педро гордо улыбнулся и поцеловал Людмиле руку.

– Нам с ним придется отъехать по делам, – сказал Сольцов. – Вы без меня тут справитесь?

«Неужели повезло?» – подумал Дима, а вслух сказал:

– Не волнуйтесь, Владимир Владимирович, я Людмилу в обиду не дам!

– Ну, вот и ладненько! – воскликнул Сольцов, потирая руки, – Партийное, понимаешь, поручение надо выполнить!

Какое это было поручение, никто теперь не скажет, да только явился в отель Сольцов под самый завтрак, который от типичного английского, подаваемого во многих европейских отелях, отличался предложением шампанского и других хороших вин. Освежившись после вчерашнего, Сольцов поковырялся в яичнице с беконом и ушел в номер приводить себя в порядок. Дима и Людмила, которые провели свою собственную ночь любви, понимающе переглянулись.

Решение выехать в Испанию было принято на последней вечерней встрече гендиректора и Сольцова, чтобы на месте определиться со сделкой, которая стала уже неприлично затягиваться.

– Пошли, мой друг, прогуляемся по Мадриду, – сказал Сольцов Диме, спустившись позднее из своей комнаты. Он наконец снял свой стандартный серый шерстяной костюм с голубой рубашкой и красным галстуком, который был, понятно, не по мадридской погоде. Одет он был теперь в мягкую шелковистую куртку и светлые полотняные брюки. Глаза его искрились. – Людмила пусть здесь отдохнет.

Пока они шли по бульвару до какого-то известного Сольцову кафе, он непрерывно болтал, рассказывая о местных достопримечательностях. Видно было, что он чему-то рад, чем-то возбужден.

– Владимир Владимирович! Я вижу – вы прямо светитесь весь! – сказал Дима, когда они уселись на открытой террасе и заказали ирландский кофе, при этом Сольцов попросил виски подать ему отдельно.

– Мой друг! Осуществляются мечты!

– Неужели вам удалось? Партии объединились?

– Ну что ты? Зачем ты так? Что же мне тогда делать останется? – захохотал Сольцов. – Нет, с этим делом все в порядке, работа продолжается!

– Так в чем же дело?

– Африка, мой друг! Великий континент! – интригующе заявил Сольцов. Глаза его сверкали.

– Да. Многовато теперь черных в Европе стало.

– Негры – черт с ними! Главное – негритянки! – Сольцов сверлил Диму взглядом. – Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – ответил Дима, ничего при этом не поняв. – Бывают очень красивые, эфиопки особенно.

– Ты помнишь, вчера Педро приходил? Он наш товарищ. Верный человек.

– Помню товарища Педро!

– Он отнесся ко мне очень по-человечески, понимаешь? Это дорогого стоит! – Сольцов помолчал, задумавшись. – Была у меня мечта с самой юности. С фестиваля, помнишь такой?

– Это который при Хрущеве был? – «Какой же ты старый, жизнелюб хренов», – подумал Дима.

– Он самый, я еще мальчишкой был совсем. С той поры у меня эта мечта! – Сольцов посмотрел куда-то внутрь себя. – И вот – осуществилась! Просто не знаю – о чем теперь еще мечтать? – хохотнул он.

– Ну, не томите, скажите, что за мечта такая?

– Говорю же, Африка! Черная как смоль!

– Что вы говорите? И как она? – воскликнул прозревший наконец Дима.

– Мой друг! Поверишь, летал как птица! Никак не мог на кровать приземлиться! Молодец Педро, не подвел!

– Ну, выходит, жизнь прожита не зря? – подколол Дима.

– Да уж, точное замечание, – не обиделся Сольцов и глотнул из стакана. – Ладно, это все лирика – будет что на пенсии вспомнить, но у нас дело на первом плане! Как мы условились с Василием Макаровичем, да ты, наверное, в курсе, мы эту сделку переведем в Испанию. Здесь, может быть, и свои производители есть, а нет – тогда твоего из Англии возьмем. Координаты его у тебя есть?

– Есть.

– Отлично! Мой друг, поезжай-ка ты сегодня в Барселону, да и Людмилу с собой прихвати. Она пригодится, там мой друг Артуро Рохес, он нужной нам фирмой владеет, по-английски не очень разговаривает, а Людмила поможет.

Дима почувствовал, как золотая воображаемая каравелла круто меняет курс: вместо милого, патриархального Лондона направляется прямиком в теплую и беспутную Барселону.

– Да и я тут малость отдохну на африканских холмах, – хихикнул Сольцов.

«Тревожна мысль моя и путалась, и рвалась» – вспомнился Диме старинный цыганский романс. «Грабят нас, мать честная, как есть грабят!»

Хоть и весельчак был Сольцов, а ослушаться его Дима не мог. Полет до Барселоны занял меньше часа, и уже к вечеру Дима и Людмила поселились в небольшом отеле недалеко от авениды Диагональ.

Людмила позвонила Рохесу, который был предупрежден из Мадрида, и вечером они все встретились за ужином.

Ужинали они в расположенном недалеко от отеля знаменитом ресторане «Тритон», который славился на всю Каталонию морской едой, качеством обслуживания и очередью, которую надо было занимать за несколько дней.

Рохес оказался небольшим человечком с громоподобным голосом, которым он непрерывно трещал так, что почти закладывало уши. При этом он, видимо, был очень остроумен, так как Людмила, переводя Диме, почти непрерывно улыбалась. Кроме того, Рохеса сопровождала девушка, как показалось Диме, исключительной красоты. При этом она была совершенно не испанской внешности. Высокая, черноволосая, при этом крупные локоны укрывали почти полностью оголенные плечи. Кожа была очень светлая, а серо-голубые глаза большие и слегка раскосые. «Неужели у Рохеса такая жена?» – недоумевал Дима. Но выяснилось, что нет, не такая. Какая именно, осталось неизвестным, поскольку Инес оказалась не женой, а подругой Рохеса. Дима чувствовал внутри себя нарастающее замешательство, ведь статус подруги хозяина явно не останавливал Инес от атаки на него самого. Ей это легко удавалось, поскольку за столом ее посадили рядом с Димой. По-английски она говорила лучше, чем это обычно принято в Испании, и настойчиво заговаривала с Димой, пытливо при этом заглядывая ему в глаза. Рохес только лукаво улыбался, чего нельзя было сказать о Людмиле.

– Я и по-русски могу говорить, – по-английски щебетала Инес, – Горбачев, перестройка, гласность! Давай пойдем в твою комнату?! – уже по-английски, намекая на предстоящие радости, твердила она, взяв Димину ладонь в свои.

– Неудобно как-то, – шепнул ей на ухо Дима, – вечер только начинается.

После кофе и чудесного испанского коньяка Рохес предложил поехать в дискотеку, но не обычную, а в типичную этническую дискотеку-фламенко. Это обещало экзотику, поэтому русские гости охотно согласились.

Дискотека на открытом воздухе состояла из бара и шести или восьми деревянных танцевальных полов, каждый из которых имел шестигранную форму. В центре слабо освещенной площадки на столбе висел громкоговоритель-колокольчик, из которого непрерывно изрыгалась танцевальная мелодия фламенко. Не будь этой музыка, заведение легко можно было бы принять за танцверанду где-нибудь в провинциальной России. Публики, однако, было очень немного.

Как только компания отпила по глотку холодного белого вина, Инес снова завладела Диминой рукой и потащила его на отдаленный танцпол. Дима мгновенно понял, чем живое фламенко отличается от виденного им по телевизору. Непривычная уху чувственная синкопированность музыки, казалось, отражала страстные любовные конвульсии: Инес вздрагивала всем телом на каждый гитарный удар и, четко и ритмично постукивая каблуками, надвигалась на Диму, призывно неся перед собой красивую грудь.

– Я русских люблю! – краска бросилась Инес в лицо. – Смотри, не подведи меня!

Дима просто расстроился. С чего-то ему полезли в голову старинные инструкции о поведении за границей, и он испугался, не провокация ли это. «Сфотографируют еще с этой девкой в постели, предъявят что-нибудь», – раздумывал он. «Да и Людмила что скажет?» Он подозревал, что Людмила знает английский в достаточных пределах, чтобы понимать, что происходит.

– Люсь, я просто не понимаю, что она делает? Пришла с Рохесом, а на меня просто прет как танк? Еле отбиваюсь! – шепотом проговорил Дима в Людмилино ухо, когда он вернулся непобежденным с танцпола.

– Потом поговорим, – сначала нахмурилась, а потом хихикнула Людмила, – я все поняла.

Договорившись поехать на фабрику назавтра утром, пары наконец расстались и разъехались.

Неизвестно, где ночевал Артуро Рохес со своей красавицей-подругой, но хорошо известно, где оказались Дима и Людмила.

Выплеснув без остатка всю энергию, накопленную за вечер и особенно на дискотеке, Дима, отдышавшись, спросил:

– А все же, что это было?

– Артуро эту девицу для тебя приготовил, Володька его, говорит, попросил.

– Да он просто сводник какой-то! – возмутился было Дима. – Я ни о чем таком его не просил, – Дима порозовел.

– Что ты говоришь? Он сам, что ли, придумал?

– Да как я могу? У нас же строжайшая инструкция!

– А чего ж ты краснеешь? Что ты скрываешь? А Володька-то может – он сам эти инструкции пишет!

– За ним что, замечено?

– Да уж, еще как замечено!

– Замечено или нет, а мне-то откуда знать? Он меня не посвящает.

– А утром он тебе не говорил, вы же с ним встречались?

– Ну, говорили. По контракту в основном.

– Не нравится мне этот Педро, утащил его куда-то на ночь. Подозрительно это!

– Слушай, – попытался успокоить даму Дима, – зря ты так нагнетаешь! Может, и не было ничего? Можешь ты с разборками подождать, пока мы сделку не заключим? А то ведь и меня ты подведешь…

– Не знаю, не знаю… И ты только о себе думаешь! А если он меня СПИДом наградит? Ко мне ведь тоже полезет, сволочь? – продолжала злиться и бушевать Людмила. Женская интуиция – страшный инструмент!

Ух! Кошмарная получилась ночка, но и она закончилась утром. Артуро заехал после завтрака, и компания помчалась в пригород Барселоны на фармацевтическую фабрику. Инес никакой рядом уже не было, Дима дышал бы свободно, если бы не сумрачное настроение Людмилы. Тревожило его возвращение в Мадрид.

Фабрика выглядела вполне пригодной для производства ветпрепаратов: реакторы грелись, мешалки вращались, лаборанты с колбами сновали вокруг, операторы в защитных очках важно наблюдали за контрольными приборами. Склад был наполнен красивыми пластиковыми бочками с разноцветными надклейками. Дима не смог найти ни одной зацепки, чтобы отвергнуть этот вариант технического решения. Оставалась ему только роль постороннего наблюдателя, а финансовый поток явно переходил под контроль Сольцова. Было от чего прийти в уныние.

Вернувшись в Москву, Дима в первый же рабочий день написал отчет о командировке и передал его генеральному директору. Скрепя сердце сообщил он, что считает необходимым сменить западного партнера-поставщика, поскольку при прочих равных условиях он, этот поставщик, предлагает более выгодные условия, чем предыдущая фирма.

На следующий день он позвонил Шурдубе, и тот предложил немедленно встретиться. Опять они сошлись в том же кафе на бульваре, но Шурдуба предложил там не оставаться, а пройти с ним в другое место. Это оказалась какая-то нежилая, обставленная скромной мебелью квартира. «Явка, что ли?» – подумал Дима, косясь на обшарпанные стены и пол.

– Да вы не волнуйтесь – это моя квартира. Недавно вот купил. Не все поверили в перестройку – как только границу открыли, сразу на Запад слиняли. Я и взял недорого. У нас же информация из первых рук. Кстати, вы сами не интересуетесь?

– Да нет как-то, не интересуюсь, зачем мне?

– Ну и чудесно, здесь никто нам не помешает, – сказал Шурдуба, – устраивайтесь, чаю хотите?

– Как вы считаете, зачем партийцы эту сделку под себя забрали? – с места в карьер начал Дима. – Это как-то необычно, подозрительно выглядит!

– Они не только эту сделку забрали, а и много других. Международный отдел день и ночь работает.

– Ну а вы-то что? Ничего сделать не можете? Почему не остановите?

– А что мы можем? Скорее они с нами что-нибудь сделают. Во всяком случае, они до сих пор при рычагах.

– Девку мне этот Сольцов пытался подложить. Куда катится мир? Вы можете объяснить?

– Вы мне о морали, что ли, толкуете? – с прищуром посмотрел на Диму Шурдуба. – Довольно странно от вас это слышать. Вы же давно в бизнесе, пора бы привыкнуть, что цель, так сказать, оправдывает средства.

– Да ладно! Я просто не пойму, на кой я-то ему сдался? Цель-то какая? Мне-то эта девица зачем?

– Наверное, привязать вас покрепче хотел, а вы вывернулись, верно ведь?

– Красивая была! Но что-то страшно стало! А так – девка незабываемая!

– Ну и надо было с ней переспать. Вам что, жалко? Вы же не женаты сейчас? А девица может и нам на что-нибудь сгодилась? Как вы думаете? А теперь Сольцов начнет по вашему поводу размышлять. И неизвестно, что придумает…

После этого разговора в груди у Димы возникла чувствительная точка, которая не то чтобы жгла, а как будто слегка тлела. Теперь при каждой мысли о работе точка эта зажигалась острее и беспокоила Диму.

В это утро точка что-то слишком уж разыгралась. Жгла с самого рассвета. И не обманула ожиданий. Диму задержали прямо в проходной и препроводили в бюро пропусков. Там его уже поджидал начальник Первого отдела с укоризненной улыбкой на суровом лице.

– Гражданин Григорьев, сдайте ваш пропуск! И распишитесь вот здесь! – начальник указал прокуренным пальцем на линию, начерченную пишущей машинкой под приказом об увольнении Григорьева Д. А. за утрату доверия.

Дима окинул затуманенным взглядом приказ и молча подписал. Потом все же спросил:

– А личные вещи можно забрать?

– Эти, что ли? – кивнул начальник на какой-то пластиковый мешок. – Эти здесь забирайте.

– А почему? – уныло начал было Дима, но понял, что ответа не будет. Он схватил мешок и быстро вышел на улицу, хватив мешком о дверной косяк так, что содержавшиеся там чайная чашка с блюдцем превратились в непригодные осколки. «Как и жизнь моя!» – подумал Дима.

Отчаяние – это чувство, которое не приветствуется, особенно в молодом возрасте. Допустимо оно только в краткие моменты. Дима недавно испытывал нечто подобное из-за жены, поэтому против теперешнего случая у него имелся некоторый иммунитет. Во всяком случае, рассудительности он не утратил. Вечером того же дня у него состоялся разговор с отцом.

– Скажи, ты и правда там что-то имел? – отец начал прямо с главного.

– Да было кое-что по мелочи, но никто ничего толком не знает и доказать не сможет.

– Это ты так думаешь. Да и доказательства не особенно нужны, это же не судебный вопрос. А партнер этот твой, Питер, не мог подвести?

– А как он мог?

– Может, он под контролем работает?

– Под конторой, что ли?

– Ну да.

– Что же, выходит, никому верить нельзя?

– А ты подумай, что могли тебе привязать из последнего разговора с Питером?

– Ни о чем таком прямо не говорили, вот по телефону он, мне кажется, проболтался, какой-то интерес мой упомянул. Да интерес ведь может быть разный…

– Может, и не случайно проболтался?

– Да почему ты так на него настроен?

– Жизнь сложна, сынок. Ты в Испанию нормально съездил? Опасности повсюду. Все же, думаю, не в Питере дело. Василий Иванович недавно умер, вот и началось.

– А кто это?

– Это… куратор мой бывший. Он и тебя на работу рекомендовал. Почему, ты думаешь, тебя не трогали? А умер – и началась зачистка. Новая метла, понимаешь? А вообще-то, ты особенно не расстраивайся. Сейчас пришло самое время валить из этих совковских контор. Они уже на последнем издыхании. Частную фирму надо искать или к иностранцам. – Отец задумался. – Главное, чтобы Питер не подвел. Постараюсь узнать, что могу.

Примерно через месяц пришли известия от Яны. Неведомыми путями она узнала об увольнении Димы и теперь, видимо, поняв, что ждать больше нечего, сообщила, что подала на развод. Ледяным голосом сообщила она дату подписания документов в загсе и попросила не опаздывать. Дима не возражал, чувства его остыли и взгляд разъяснился. Старая жизнь стремительно уходила от него, с нею уходила и его старая любовь. Последней фразой, которую он услышал от бывшей теперь жены, было: «Даже квартиру не смог купить, говнюк!».

Костя

Вечным правды постулатам

Непосильно одиноко

Душит гиблое болото

Лжи залитое закатом

11. Князь грязи

…Да умный человек не может быть не плутом…

Грибоедов А. С. «Горе от ума»

Эх, скучно, девушки! Скучно, ребятки! Скучно и противно говорить об этом воровстве, алчности и корысти этой. Об этих взятках и откатах. Всегда за ними неверность, предательство, бессердечие, грехи и пороки.

Хочется говорить о простых радостях альтруизма, бескорыстия, порядочности и прочих приятных вещах, например о духовности.

Но будет ли это жизненно? Так ли хорошо устроена наша жизнь, что нет в ней места гнусностям и порокам? Да… приходится с горечью признать, что нет, не так еще хорошо она устроена, есть еще место для совершенствования. Есть, есть еще целые огромные пространства, где правит один только грех и куда не ступала пока нога альтруиста. Обитателям тамошних мест неведомо бескорыстие, все имеет здесь свою цену в презренных дензнаках. Отношения между людьми строятся как отношения ценников на товары. За кого больше дают – тот и лучше.

Вот и наш знакомый Константин, – какой же он был хороший комсомолец! Добр и отзывчив он был. Всегда готов был помочь не только товарищу, но и совершенно постороннему человеку. Так он был отлично воспитан в своей рабочей семье.

Но все ведь зависит от угла зрения! Такое бывает с современными телевизорами – смотришь на экран сбоку – бегают длинные, искаженные фигуры. А прямо взглянешь, перпендикулярно – смотришь, совсем нормальные и даже красивые лица. Так и Костя – глянешь ему прямо в лицо, потолкуешь с ним: отличный, свой парень, душа нараспашку, а присмотришься со стороны – кривой какой-то, искаженный человек.

Незаметно для себя искривился он, завел в голове калькулятор, биологический компьютер. Людей просчитывал мгновенно, и главное, только в одном аспекте: сколько данный товарищ стоит и что с него можно получить для общего, так сказать, блага.

Комсомол, он чем был хорош? Он давал знакомства. Все эти съезды, конференции, слеты и смотры и даже полуформальные тусовки, называемые в целях маскировки курсами повышения квалификации, все они расширяли круг знакомств, связей, дружбы и, чего греха таить, любовных связей и приключений.

Костя, в силу своего общительного характера, быстро вошел в комсомольскую семью. Свел он неплохое знакомство даже с секретарем обкома, который курировал их куст. Был на хорошем счету, отчетность, что есть главное, сдавал всегда вовремя. Был он единодушно принят кандидатом в члены партии, словом, намечался карьерный рост.

И тут внезапно открылась великолепная возможность.

Существовал в Москве такой институт международных отношений. Он и сейчас есть, но, надо сказать, что в то время это было исключительно блатное заведение. Процентов на семьдесят контингент составляли детишки исключительно партийной элиты, иногда туда же включались чада некоторых министров. Ну и в самом деле, где же элитным детям жить и работать? Не в родной же стране. Здесь-то известно, какова жизнь: все освоено и поделено! Нет, только заграница!

Там, во-первых, этикет. Никто тебя не обидит – ты же державу представляешь, и державу особенную – ее все боятся.

Во-вторых, там зарплата гораздо, гораздо выше и, как бы сказать, качественнее. Там заработал, будь любезен – отоварь! Не то что в отчизне – бегай по распределителям да знакомство, часто неприятное, не элитное, поддерживай с разными там завмагами. А тут, приехал в отпуск, взял пачку бесполосных сертификатов и в «Березку», а там одни родственные, опять же элитные, души. Черт побери, да за такое счастье не только в партию, в масонскую ложу можно было вступить!

Списки поступающих в этот институт утверждал лично министр иностранных дел. Был такой дядька с хмурым взглядом. Его еще «Мистером Нет!» нахальные иностранцы прозвали! За то, что он всем и во всем всегда отказывал. Такой у него характер был прижимистый. Словом, с улицы в институт этот особенный было не попасть.

Однако в пролетарском государстве просто так пролетариев из жизни не вычеркнешь. Надо было их всюду иметь, само собой, и в качестве студентов. Иначе это дурно пахло, политически неправильно. Да и потом после окончания, в конторах, должен же был кто-то работать. Исполнять роль сержантов и порученцев по разным делам. Не сын же секретаря ЦК будет вам технически что-то там исполнять. Он – племенной кадр, элита. Он должен представительствовать или, в крайнем случае, руководить.

Поэтому процентов тридцать набирали, конечно, тоже не из случайных, уличных людей, но из низших, так сказать, слоев.

Вся кадровая политика в стране проводилась известной всем родной партией, часть заданий, естественно, спускалась на верного ее помощника – то есть на комсомол.

В обком партии пришла разнарядка – подобрать для упомянутого института двух надежных кадров, при этом одним из них должна была быть девушка. Ну, далее приводились примерные желаемые черты личного и служебного облика кандидатов, чтобы избежать в дальнейшем некоторых несоответствий. Впрочем, ничего необычного в таких разнарядках не было: именно ими руководствовались для проведения многих других, как их было принято называть, мероприятий.

Далеко не каждый год приходила в область такая разнарядка. Секретарь расписал задание обкому комсомола: подобрать кандидатуры. Кандидатуры для жизни новой, райской жизни!

Надо ли говорить, что произошло великое смущение в умах. От перспектив захватывало у некоторых дух, и они думать больше ни о чем не могли. Иные изучали карты и глобусы, размышляя, куда, если повезет, им бы хотелось поехать для развития международных отношений. Некоторые готовы были умчаться даже в черную Африку, к людоедам, в гости к печально известному Иди Амину, лишь бы вырваться из удручающей тоски провинциальной житухи.

По анкете Костя отлично подходил для международного института. Он даже английский язык до какой-то степени знал и мог, при необходимости, поздороваться и даже спросить, как пройти, скажем, в магазин. Ответ он вряд ли бы понял, да и тратить в том пресловутом магазине ему было пока нечего, но в институте, наверное, уж таким-то мелочам научат.

Разнарядка пришла осенью, а уже зимой анкеты были все собраны и даже изучены. Прошли многокруговые собеседования с кандидатами и кандидатками. На собеседованиях сидели партийные кадровики, чекисты – для немедленной проверки искренности кандидата, и комсомольские вожаки – представляющие собственно кандидата.

Костя прошел собеседование на ура! Было только одно замечание: неустроенное семейное положение. В том смысле, что не был он женат.

Казалось бы, зачем студенту женится, когда еще вся учеба впереди? Но в данном случае было бы заблуждением так думать. Политической близорукостью. Пролетарскому студенту в таком институте гораздо лучше было быть женатым. Соблазнов меньше, да и шансов обрюхатить какую-никакую племенную девочку было меньше. Контроль, опять же, обеспечивается всесторонний, так как на жену можно было, при необходимости, надавить.

Изо всей области комиссия отобрала десять человек. Но какие они были все молодцы – пролетарская элита, да и только. Как провозглашал один поэт: «Гвозди бы делать из таких людей… и т. д.» Костя в гвозди не хотел – он хотел поступить в институт международных отношений и начать новую, светлую и прекрасную жизнь.

Перед окончательным отбором секретарь обкома кратко ему сказал: «Женись!» Костя обомлел – неужели он прошел в финал? Секретарь на безмолвный его вопрос только повел бровью, ничего не сказал.

«Да, да, да – твердил про себя Костя, – я в финале! Я в финале! Экзамены – чепуха, главное, чтоб направили! Скорее бы!»

Хорошо, ты в финале, но на ком жениться-то? Притом жениться надо срочно – до заседания комиссии надо успеть.

Как назло, у Кости в тот момент не было никакого романа. Душа была свободна, хотя, конечно, биологические инстинкты он свои отправлял с некоторыми комсомолками.

«Какое счастье, – думал при этом Костя, – что у нас есть комсомол!» Запершись в своем маленьком секретарском кабинете, он начал просматривать свою разбухшую записную книжку.

«Наташа, Катя, Вера, – шептал он, перелистывая страницы, – Марина, Люба, Таня, как их всех вспомнить-то?» На третьем часу воспоминаний и селекционной работы Костя составил короткий список потенциальных кандидаток.

Он совершенно не сомневался, что любая за него пойдет, особенно с перспективой перебраться в Москву. А потом, для надежности, можно намекнуть, что ожидаются и вовсе глобальные путешествия!

– Викуньчик! – позвонил Костя первой в списке, – здравствуй, моя радость!

– Кто это? – ответила сердитая Вика.

– Не узнала, не узнала, богатым буду!

– А, это ты, Костя? Куда уж тебе богатства-то, ты и так богатый, – голос подруги смягчился.

– Идеями, идеями только богат, – подтвердил Костя, – идеями… кстати, есть тут одна идейка, совершенно неожиданная. Давай повидаемся!

– Ах, Костик, – вспомнила прошлое Вика и затосковала, – рада бы, да не могу. Муж такой ревнивый – зарежет!

– Ах, вот оно что! Ты замужем?

– А ты почаще звони, – опять рассердилась Вика, – может, я возьму и разведусь на твое счастье!?

– Ну, ладно, не ругайся, ты же знаешь, какая у меня работа.

– Знаю я, какая у тебя работа – языком болтать да девчонок тискать!

– Да уж, не без этого, – добродушно засмеялся Костя, вычеркивая Вику из списка.

– Леночка! Здравствуй, моя радость! Как ты поживаешь, золотко? – отнесся Костя к следующей кандидатуре.

– Привет, Константэн, привет! – проворковала Леночка. – Давненько тебя не слышно, как-то ты отстранился. Куда, думаю, задевался?

– Да все дела, дела, Ленусик, дела замотали. Света, света белого не вижу!

– Негоже старую подругу забывать.

– Боже мой, какая же ты старая! Ты же красавица писаная! Как тебя забыть можно! Только ведь о тебе и думаю, ну выпадет свободная минутка – сразу о тебе!

– Врешь, наверное, а слушать приятно!

– Ну когда я врал, когда? Нет у меня такой привычки. Ты же знаешь, я правдивый. Я простой и правдивый. Ну что? Увидимся?

– Когда?

– Давай прямо сегодня.

– Ты знаешь, не хочу тебя расстраивать, но сегодня не получится, ну никак не смогу.

– Тогда завтра. Я свободен для тебя всегда!

– Давай в понедельник, точно буду свободна. – Костя нетерпеливо пощелкал пальцами: «Чертовы бабы – обросли, понимаешь, делами, никак не ухватишь».

– Отлично! В воскресенье звоню и состыкуемся!

– Целую тебя, Константэн, пока!

«Чего это она меня по-иностранному вроде кличет?» – подумал Костя, а вслух сказал:

– Мечтаю о встрече, родная!

Вот в таком духе обзвонил Костя весь список, и всю следующую неделю провел в гульбе, пьянке, танцах-шманцах-обжиманцах, сексе или его попытках. Изрядно измотанный сидел он над списком и размышлял.

Грустны были его мысли, если не сказать горестны! С горечью он признавался себе, что поле его запаршивело, заросло и покрылось сорняками. Давненько он его не культивировал и не боронил, давненько не бросал он в него свежие семена, вот и заросло оно травой дикой, ползучей и колючей.

Ну, взять хотя бы эту Леночку. Стала она проституткой. Ну, ладно, трахалась бы она ради удовольствия или там за деньги, за нашенские, это понять можно. Но работала она по иностранцам, да еще и под прикрытием известного комитета. Акцент иностранный, сучка, приобрела. Отдавалась, шлюха, классовому врагу. Писала после отчеты комитетчику, а комитетчик после отчета ее же и потягивал! Вроде возвращал заблудшую овцу в лоно родного народа, «индульгенцию» комитетскую ей между ног вставлял!

Костя чуть импотентом от этих новостей не стал, но все же собрал в кулак волю свою комсомольскую, любил Леночку всю ночь, она уже под утро и повелась на искренность – разболтала ему кое-что о своих сегодняшних занятиях.

Не то чтобы Костя имел что-то против конторы, он же не дурак от рождения! Он по должности своей был обязан быть лояльным этой организации, поддерживать должен был ее во всем. Он и поддерживал, если приходилось, но этот Ленкин случай смутил его душу простым и неприкрытым цинизмом. Резко и беспощадно прочувствовал он грань между обычным, обыденным миром и государственными отношениями.

Говорил ей комитетчик, что приезжает в город делегация иностранная, допустим, из Германии. На химкомбинат. Там три мужика, два женатых, а один молодой и холостой. С ними переводчик из Москвы, черт его знает, может и наш, но нам не сказали.

– По-любому, Лен, он не будет мешать, на него забей, а клей молодого Ганса. Лови его на танцверанде – туда мы их подведем. В первый вечер ничего ему не говори – пусть увлечется. Побольше водки подливай, на халяву все они лакают без меры, сколько нальют. В номер потащит – не отказывайся, трахнет, так трахнет, чего уж тут – дело житейское. Возьми вот гандоны, а то он по-пьяному забудет.