Текст книги "Судьба Центрогаза. Сага о ребятах с нашего двора"

Михаил Синягин
Судьба Центрогаза
Сага о ребятах с нашего двора

Какое благо? – колебание умов, ни в чем не твердых..?

Из письма А. С. Грибоедова П. А. Вяземскому

Предупреждение

Все страны, города и села, упомянутые в произведении, а также события и действующие персонажи являются продуктом чистого вымысла, плодом фантазии автора и к реальным странам, городам и селам, а также к реальным людям отношения не имеют. Любые совпадения являются случайными и должны рассматриваться как таковые. Автор сожалеет, если кто-то из читателей узнал себя в показанных персонажах, – он этого не хотел, это случайность, не более того. Тем не менее он заранее приносит свои извинения…

Залоговый пролог

Под сводами обширного судебного зала раздались громовые удары молотка и следом за ними голос судьи:

– Приговор именем Российской Федерации зачитает известнейший поэт Смутьян Безродных.

Встал худощавый человек в черном костюме и с горящим взором стал нараспев читать по памяти:

 
Над Россией веет черный ветер
Грязным смрадом пахнут облака
Всем сегодня предстоит ответить
У кого нечистая рука
 
 
Ты горячим сердцем словно Данко
Не осветишь путь отчизны в даль?
Ты в прогнившей голове поганца
Затаил корыстную печаль?
 
 
Приговор правдивый и суровый
Пусть примером станет на века
Нечестивую породу скоро смоет
Воли всенародная река…
 

Огромный зал был разделен на несколько неравных частей: на скамье подсудимых за золотистой решеткой сидели импозантные люди, все как один в приличных костюмах от Brioni, золотых хронометрах, туфлях крокодиловой кожи, элегантно причесанные и пахнущие одеколоном Pasha de Cartier. Некоторые негромко разговаривали по золотым мобильным телефонам Vertu. Один из них, закончив разговор, достал из кармана брюк три золотых яйца с эмалевой картинкой и начал ловко, как цирковой артист, жонглировать ими.

– Ай да Витька, ай да мастер трюков! – раздались вокруг восхищенные голоса. – Молодец, твердо держит позицию!

– Да я могу и всеми пятнадцатью жонглировать, – скромно прошепелявил и потупился седобородый Витька, – да только не захватил сегодня все с собой, дома-то целее будут.

– Сейчас дочитает поэт приговор и станет ясно, будет ли целее дома, – участливо обратился к Витьке сидящий в окружении красавиц-секретарш лысоватый нестарый еще человек. – Может и самих домов не останется?

– Как это не останется!? – загалдел вокруг знающий народ. – Статью о конфискации не мы ли отменили? Ты, Володька, в своем Норильске совсем от жизни отстал! Ну, хоть у Мишки своего спроси.

Володька бросил свирепый взгляд на высокого худощавого брюнета, но тот этого взгляда совсем не заметил и поэтому никак на него не отреагировал. Вместо этого он спросил у задумчивого и скромного еврея молодых лет:

– Ром, ты ведь спортивный рынок изучал? Скажи, что теперь даст больше отдачи – футбол или баскет?

– Это смотря где: в Америке – баскет, а в Англии – футбол, конечно!

– Спасибо, а то мне как раз командочку предложили, думаю, надо взять!

– О душе, душе надо думать! – встрял в разговор остроносый пожилой гражданин с пронзительным взглядом и волнистой, зачесанной назад шевелюрой, – что вы все спорт да спорт. В церкви, в храмы наши родимые, православные надо вкладываться. Грехи-то церковь нам отпускает, больше некому, нету теперь парткомов!

– О каких грехах ты, Василь Васильич, говоришь? Нету на нас грехов, чистые мы, все у нас по закону. Это вы с Алишером нагрешили по молодости, вам и надо отмаливать, а мы при чем?

– Миш, это ты мне про законы толкуешь? А кто и как их принимал? Сколько бабла вы на Охотный занесли? Не поделишься тайной?

Никто никакой тайной делиться не стал, поскольку в этот момент в зал вошла и отвлекла внимание небольшая, но сплоченная группка людей, несущая по центральному проходу транспарант: «Свободу Михаилу Борисовичу».

– Вот еще одного вашего отмазывать пришли, – продолжил неприязненно Василий, – сколько он денег на этих демонстрантов перевел – уму непостижимо! Лучше бы детям, что ли, помог.

Разволновавшийся поэт подошел к апогею своего выступления и пафосно воскликнул:

 
А теперь пиратам-бюрократам
Самый справедливый приговор:
Что есть силы громыхнем набатом
И всем миром прокричим: позор!
 

– Ну, вот, – удовлетворенно заключил судья после того, как стихли унылые аплодисменты. – Теперь, когда приговор мы выслушали, переходим к допросу свидетелей.

– Господа присяжные заседатели! – обратился прокурор к скамье присяжных, на которой на первый взгляд сидело четыреста пятьдесят мужчин и женщин, – с вашей стороны возражений нет?

Возражений не было, народ безмолвствовал словно аутист. Народ дождя.

– На свидетельское место вызывается Анатоль Рыжий! – прокричал судья. – Скажите нам, свидетель, ваше полное имя.

– Анатоль Борисыч Рыжеватых.

– Вы, стало быть, из рыжеватых Борисычей. А какое отношение вы имеете к Борисам Цыну, Цову и особенно Скому? – строго спросил прокурор.

– Все они – мои клиенты по консультациям.

– Минуточку! Вы что, консультируете в чем-то?

– Я консультирую по выпуску фантиков, оприходованию иностранной помощи без помощи Красного Креста и Полумесяца, частично-честной прихватизации незаконной коммунистической собственности, раздроблению промышленных агломератов, продаже их по частям и слиянию для создания наноприбавочной стоимости.

– М-да, – озадаченно сказал судья, – однако! Вы каким свидетелем предпочитаете выступить?

– Я предпочитаю выступить в свою защиту!

Зал заволновался. Из клетки заключенных раздались рыдания, восклицания и даже крики:

– Я же говорил, что он во всем виноват! Цын нам сам сказал на совещании.

– Это Ский его подговорил, а старый алкаш и вывалил принародно. «Россияне, – говорит, – это рыжеватый Борисыч во всем виноват!»

– Фу, какой цинизм! Старого человека алкашом назвали? А если бы вас?

– А меня за что? Я в Америке ложками не бренчал! Биллу суверенитет не продавал! В Ирландии в самолете яйца не отсиживал! Да, по правде говоря, и в Москва-реку с моста не падал!

– Ну и что? Он же русский человек. Это о многом говорит! Он, по-вашему, красное, что ли, должен пить? Бордо бургундское? Что вы из себя гурмана строите? Перестаньте мне пальцы показывать! Не берет его бургундское, слабое оно, жидкое, на французиков, на содомитов этих рассчитано, а не на наших медведей!

– Что? Пьян да умен – два угодья в нем?

– От такого слышу!

Благообразный седой адвокат заключенных, отличающийся от прочих огромными природными губищами, подобные которым ни один ботокс не смог бы изготовить, на опаленном опытом лице, распахнул эти губищи как окно в неведомое и попытался урезонить клиентов:

– Господа, не надо шума. По очереди, господа! Не надо перебивать. Ну что вы?! Культура дискуссии, где она?

Другой адвокат, небольшого росточка, в золотистом жилете и цветастой бабочке, картаво обратился к коллеге:

– Да пусть трещат что хотят. Деньги-то у них.

В центре зрительского амфитеатра в окружении просто одетых людей сидел мальчик лет двенадцати и громко плакал. Его утешала мама:

– Не переживай ты так, Димочка! Закончи пока школу, учи английский, а потом мы уедем. Не бойся, ты таким не станешь никогда!

– А как же папа стал?

– Папа, видишь, себе другого нашел. – Она весело улыбнулась в сторону клетки. – Но ругать мы его не станем, пусть сначала за все заплатит, сволочь! – Новая улыбка.

– Мам, я устал и спать хочу.

– Ну и засни, спи, Димочка.

Рыжеватый Борисыч тем временем азартно продолжал свою защиту перед судом.

– Мы добились колоссальных успехов в приватизации! Все украденное большевиками у прошлых владельцев имущество нашло новых хозяев – эффективных собственников! Это ровно то, чего мы хотели добиться, – не проводить же нам, в самом деле, реституцию! Мы же не какая-то там Прибалтика! Государство зато получило огромный доход, заметьте, при этом ровно ничего не делая! Разве это не умная политика?

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

– Рубль, как взбесившийся горный козел, – продолжил Борисыч, – скачет против доллара так, что удержу ему нет! Разве это не пример развития рыночной экономики и ее валютного сектора? Ведь если уровни стоят на месте – это стагнация и гибель всего! Мы это уже проходили! А так, на основе нашего рубля, обещаю, мы построим вскоре мировой финансовый центр где-нибудь в районе Пресни – будет ровно как Лондон, это я вам обещаю!

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

– Тарифы на газ и электричество выросли до европейского уровня и даже выше! В этом мы обогнали даже американцев. Разве это не успех отечественной промышленности?! Мы можем теперь на основе честной игры конкурировать со всем миром, а не опираться на несправедливое преимущество дешевых ресурсов. Мы испытываем от этого очень глубокое моральное удовлетворение!

– Позор палачу русского народа! – раздался хриплый крик из угла зала.

– Квачкова в президенты! – робко кто-то пискнул в ответ из другого угла.

Оратор не обратил никакого внимания на посторонний шум, а некие вежливые люди немедленно посетили места этих выкриков, и там опять восстановились покой и порядок. Тем временем речь продолжилась.

– Отмечу также цены на бензин, уровень которых также самый высокий в мире, особенно если отнести к зарплатам и пенсиям. Мне могут возразить скептики, что, мол, цены на топливо разгоняют инфляцию, да и не по совести производителям держать внутри нефтяной страны такие цены. Мы, мол, больше всех в мире нефти качаем. До некоторой степени да – разгоняют инфляцию! Но инфляция – это признак развивающейся экономики. А у нас она такая и есть!

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

– Что касается внутренних потребителей, которые якобы страдают от высоких цен, то при чем, я вас спрашиваю, здесь совесть? Она ни при чем! У цен совести нет, и никогда не было! И потом, если мы вместо экономики будем заниматься совестью, то все скоро по миру пойдем. Я имею в виду нашу элиту, а про других мне и сказать нечего – кто они мне?

Прокурор и судья в такт одобрительно кивнули.

– Хочу напомнить, кстати, – тут оратор обвел глазами первые ряды у решетки, – что наш антимонопольный комитет регулярно нефтяников штрафует за как бы картельный сговор, но огромные эти штрафы сливает обратно же в госбюджет. Это умнейшее решение! И правда, не на колонки же их возвращать! Таким способом мы и с монополией как бы боремся, и бюджет наполняем. Это все блестящие достижения!

– Господин Рыжеватый, – очнулся от гипноза судья, – уж больно вы путанно объясняете. Какой-то у вас сумбур вместо музыки. Все эти инфляции-корреляции, о чем это вы? Попроще надо, понятнее для народа! Скажите лучше чисто конкретно: где бабки!?

– Вы об этом бухгалтера своего Мудрина спросите, он знает!

– Его мы тоже спросим, а сейчас ваша очередь.

– Деньги в банке!

– Ну вот! Знает ведь, – громко шепнул прокурор на ухо судье. А громко сказал: – теперь нам ясно, куда идти!

Зарешеченные сидельцы все разом зааплодировали, и стали хором провозглашать здравицы вроде: «Славься, Вова, славься, Толя! Мы все рядом, мы все в доле!»

– Путем опроса определенной части нашего общества принято консенсусное решение отпустить вас восвояси. Спускайтесь в зал и продолжайте свою деятельность на наноуровне, что бы это ни значило! – сказал судья и ударил молотком по столу.

Прокурор тем временем изучал сидящих в клетке и вызвал, после ухода Борисыча, очередного свидетеля.

– Ваша фамилия?

– Ёксельберг.

– Откуда происходите?

– Мы по портняжному делу специализируемся.

– А отчего же такая фамилия благородная?

– Это было еще до Рождества Христова. Мои предки, говорят, трудились в храме, который впоследствии был разрушен итальянской мафией, а прозвище осталось.

– По финансам, значит, работаете?

– Не только: алюминий, нефтянка, химией немножко балуемся.

– А также недвижимостью в центре Москвы, – крикнул из центра зала некий крикун, – его об этом порасспросите, господин прокурор!

– Действительно, – охотно откликнулся на безобразное предложение прокурор, – поясните нам, что это за история такая? Какая-то сумма в газетах мелькала, пятьдесят миллионов то ли долларов, то ли евро?

– Эх, что вы все про деньги да про деньги!? Деньги – они ведь не цель, деньги – это средство! А средства нам всегда нужны. По зданию все законно было оформлено, а в бюджет я как-то ранее, по простоте душевной, налогов переплатил, вот мне и компенсировали.

– А почему же тогда ваш партнер по этой сделке был недавно осужден европейским судом и посажен на восемь лет в одиночную камеру?

– Чего не знаю – того не знаю. Говорите, он сам попросился в одиночку? Чего-то опасается? И не скучно ему? Иногда трудно понять людей! А восемь лет ему дали негуманные судьи, в Европе много формалистов. Кажется, за кражу двух пылесосов из этого здания, правда, очень дорогих, американских.

– Ага, понятно – куда ни глянь, опять Америка. Прямо заколебала нас! Мне кажется, в наше время такое объяснение вполне приемлемо и может быть акцептовано обществом наверу, – заявил судья. – Каковы ваши планы на будущее, господин хороший?

– Охотно отвечу, поскольку конкуренции совершенно не боюсь. Лично я рассчитываю стать постоянным членом Президиума.

– В какой именно желаете? – спросил судья.

– В любой, куда назначат! Как раз на это и назначены упомянутые долги бюджета. А компания моя нынче более склонна заняться наукой – нива эта благодатная, но захламлена, как сорняками, долгоживущими обломками прошлого. Там полно земли и имущества, которые им совершенно не нужны, да и не по карману. Я, знаете ли, и хозяйство свое начинал с обрезания лишнего оборудования по всей Сибири. Резал все подряд! Как вспомнишь… – Ёксельберг задумчиво улыбнулся. – Меня еще Мишка Дорковский ругал, что я у него будто несколько скважин работающих срезал. Но тут уж принцип на принцип: у него нефть, а у меня металлолом! Так что же мне теперь перед заумными дедушками тормозить? Ха-ха! Имущество не терпит пустоты, оно ждет хозяина!

– Предлагаю поручить Ёксельбергу создание президиума научного центра неподалеку от центра. Ну, чтобы рукой было подать! На бензине станем экономить! – воскликнул гордый собой судья. Зал одобрительно зашумел и захлопал. «Выделить ему триллионы рублей!» – неслись веселые голоса из-за решетки.

– Теперь обратимся к международным делам, – заявил прокурор, – на свидетельское место вызывается мистер Джон Ланкастер Бек.

– Что-то мне ваша фамилия как будто знакома, вы из каких Ланкастеров будете, английских или афроамериканских? – обратился судья к подошедшему к трибуне человеку в темных очках и перчатках.

– Я буду из фотографов, не из киношников. Я давно в Россия работать. Еще до перестройка. Я был друг Володя Высоцкий.

– Вы были бойцом холодной войны?

– Я быть труженик контрпропаганда. Постоянно щелкал инфракрасный объектив.

– Понятно, дела давно минувших дней! Искажали нашу реальность! Вы сейчас безработный? Вам известно, что теперь у нас холодной войны нет, теперь у нас холодный мир? Что вы скажете по существу дела?

– Я как знаток Россия и Америка был в правительство консультант по приватизация.

– В каком правительстве?

– Во всех правительствах.

– А что, по-вашему, в России было что приватизировать?

– Сначала я сам не верил, потому как микропленка все сильно искажал и уменьшал, а после перестройка мой товарищ Епифан посоветовать смотреть заново! И я увидеть, что есть, есть что приватизировать. Много было приватизировать.

– Например? – строго спросил прокурор.

– Нефтянка – это номер один! Затем…

– Какая у вас связь с рыжеватым Борисычем? – перебил Джона судья.

– По нефтянка?

– Нет, вообще по приватизации?

– Я его учить фантики печатать и народ раздавать.

На этих словах публика в зале заулюлюкала, а сидящие за решеткой зааплодировали и опять стали восклицать свои обычные здравицы.

– Я так и знал! Борисыч сам бы нипочем не догадался такую штуку учинить, – отнесся Юрий Ужков к жирноватой леди, сидевшей в первом ряду за решеткой подле него, устроившегося в зале. – Ты, Елена, молодец, хорошо использовала потенциал такой, казалось бы, заурядной бумажки.

– Куда ж мне без твоего чуткого руководства, ватрушечка ты моя! – тепло сказала Ебатурина мужу. – Мы бабы темные, только топать можем. Куда прикажут – туда и топаем!

Ужков от этих ласковых слов ощутил себя маленьким мальчиком, не отягощенным воспоминаниями о продолжительной воровской карьере, и радостно засмеялся.

– С иностранцами у нас вечно проблемы, – посмотрел строго на Джона прокурор, – но вы, судя по вашим же словам, довольно полезный член общества. Какие еще проблемы вы решали в нашей счастливой стране?

– Я два еще проблема помогал решать. Один проблем был кредит от МВФ. Я говорил в американское правительство, что друзья надо помогать финансы. Без награды подвиг не сделают! Я ясно выражаться?

– Куда яснее! – крикнул Ужков. – Нет здесь никого, кто бы руки не погрел на этом кредите. Правильно, Ленка, я говорю?

– А второй проблем – я вас в ВТО просил принять!

– Вот тут ты, Джон, промашку дал, надо тебя за это осудить, – опять крикнул с места Ужков. – Загубит нас эта ВТО, как пить дать! Вот увидите скоро! Видит Бог, превратите вы нас в сырьевую колонию!

– Прошу с места не восклицать неуместных вещей, господин Ужков! – сурово нахмурив бровки, проговорил судья. – Какую еще колонию? Колониализм безвозвратно покинул историческую сцену! Канул в Лету! Не надо искажать предстоящее нам будущее! Вас сюда вызовут, если будет необходимость оказать вам доверие, обождите пока в зале.

– Хорошо, мистер Бек, – заключил прокурор, – ваш богатый практический опыт поможет в нашей борьбе за лучшую жизнь. Пройдите в зал.

– Нам постоянно поступают записки из зала, – продолжил теперь судья, – это, видимо, такая форма обратной связи с народом. Мы будем на них отвечать по мере поступления. Ну вот, предлагаю ознакомиться, – судья взял со стола верхнюю бумажку и зачитал:

Димочка, дорогой! Не забудь организовать свою фракцию по третьему пункту ПД голосовать «против», а по седьмому «за». За деньги не волнуйся. Люблю тебя. Твой Костик.

В зале и за решеткой раздались аплодисменты.

– Какое отношение к политическому будущему страны имеет эта записка? – возмущенно возопил прокурор.

– Самое прямое! – ответил громко все тот же незатихающий крикун из зала, – демо-либерасты рулят!

– Попрошу без грубых обобщений. Очевидно, нам попала записка личного свойства, к делам государства не относящаяся. Прискорбно, но такое бывает. Господин судья, передайте записку во фракцию по принадлежности. А вот, кстати, и сам председатель фракции Влад Юристович нарисовался! Попрошу вас, любезный, на трибуну!

– Я бы этих несчастных америкосов всех обратно в Америку отправил! – с места в карьер пролаял Влад Юристович, пряча переданную записку в карман, – от них толку еще меньше, чем от коммунистов.

В левом углу зала раздались свистки и крики: «Позор! Позор демо-либерастам – продажным трансвеститам империализма!». Остальной зал неодобрительно загудел, а люди за решеткой все как один звонко и понимающе рассмеялись.

– Ему американцы визы не дают, он у них там из коррупционеров под номером один числится, вот он их и ненавидит! – тихонько шепнул Ужков жене. – Психа из себя умело строит, но если надо, и деньгами конкретно пахнет, он совершенно нормальный человек. Деньги свои, кстати, в арабских банках держит.

– Практичный еврейчик, – дала свою оценку жена, – предсказуемый, это хорошо.

Тем временем Влад Юристович, громогласно обвинив по привычке американцев и прочих нерусских в попытках наводнить собой Россию, неожиданно завел новую песню о разграблении России и даже острых попытках неоколониализма, чем насторожил судью. Тот сказал:

– К чему повторяться, Влад Юристович, мы историческую оценку этим явлениям уже дали. Это все отработанный материал. Держитесь оговоренных рамок, пожалуйста!

Влад Юристович, будто пришпоренный, резко изменил курс дискуссии.

– Разве может наша партия безучастно смотреть на коррупцию в этом городе?!

– Что такое? – насторожилась Елена.

Юрий Ужков озадаченно крякнул, потер пухлые щеки кулачками и печально сказал:

– Недоплатил я ему, как есть, недоплатил! Вот он и намекает про «безучастно». Ключевое слово! Типа, он не при делах! Но кто же знал? А с той стороны такие ресурсы. Один Газпром чего стоит!

– Надоело народу смотреть на, – тут Юристович заглянул в бумажку, – пробки, обманутых дольщиков, родственные связи!

– Есть мнение, что у кольцевой дороги украла семейка по десять сантиметров с каждой стороны, – подкинул недоказуемое обвинение развязный крикун, – помножьте на сто десять километров и на глубину! Сколько вилл в одной Австрии можно построить?

– Зачем нам Австрия, – заворчали за решеткой, – это пройденный этап, мы потеплее места любим.

– Юрий Михайлович, – отнесся к Ужкову судья, – поясните нам ситуацию с кольцевой дорогой. Что это за казус вам приписывают? Или это правда?

– Казуса никакого нет, – ответил с места Ужков. – Просто по закону положено вознаграждение изобретателям, вот мы его и получили. А сантиметры все на месте.

– Любопытно, – заинтересовался прокурор, – а в чем изобретение-то состоит? Чем оно, например, полезно?

– Дороги обычно строят прямыми. Допустим, от Москвы до Питера дорога прямая, я понятно объясняю?

– Пока все понятно.

– А мы изобрели кольцевую дорогу в форме круга. По ней можно ездить бесконечно, а не так, чтобы из Москвы в Питер. Вот в этом ее польза и состоит!

– Ну и как, получилось внедрение?

– Конечно, получилось. Еще бы! Все акты подписаны. И мы получили. Хватило, чтобы в Австрии отель отгрохать. Ну, в Турции еще, под другим именем, правда…

– Не устает колотиться в нашем талантливом народе изобретательская жилка, – горделиво проявил историческую эрудицию судья, – не зря предсказывал Михайло Ломоносов, что «быстрых разумом Невтонов» готова русская земля рождать! Вот и нарожала! Ну чем не Невтон?!

– Вы про родственные связи подробнее изложите, – продолжал верещать на трибуне Влад Юристович, – говорят, жена ваша мощно вас использует в коммерческих целях. Братец ее опять же совсем отвязался!

– Все врут! – твердо заявил Ужков. – Провокаторы и завистники! Я работающий человек, практически нищий. Посмотрите мою декларацию! Из машин имею только «еврейский броневик» типа «Запорожец». Антикварный, 1963 года выпуска. Садовую тачку и участок в шесть сотых гектара. А жена у меня очень способная, нечего мне скрывать, всего она своим трудом добивается. Сам удивляюсь, как все успевает? Брал-то ее только подмести-погладить, а вот смотри-ка! Вообще у многих здесь жены на редкость способные!

– Землю под посольства почему вы ей передали? – не уставал гнусить Влад Юристович.

– А кто ты такой, чтобы меня спрашивать!? Ты сам сколько ты квартир по Москве скупил? Думаешь, я учет не веду? Шалишь! Вот ты у меня где! – Ужков вынул из кармана какой-то блокнот и потряс им в воздухе. – А копия в надежном месте!

– Ну, все! Все! Прекратите переходить на личности, не для того мы все сегодня собрались! – гаркнул прокурор. – Попрошу на свидетельское место господина из центра зала, который, по нашим сведениям, правду по стране ищет.

– Это вы меня? – спросил давешний крикун.

– Вас, вас! Кого же еще? – поддержал прокурора судья. – Идите сюда. Как ваша фамилия будет?

– Овальный.

– Новое дело! Это что же, фамилия такая? Помнится, артист некий был с фамилией Круглый, а вы, значит, Овальный. Вы сами, часом, не артист?

– Вся жизнь – театр!

– Свежо! Оригинально! Вы сами это придумали? – Овальный при этих словах смутился и потупился. – Впрочем, это неважно. А важное состоит в том, гражданин Овальный, что дело на вас уже сшили. Дело чудесное – просто пальчики оближешь – годится на все случаи жизни! – заключил судья.

– Дела вы кое-как лепить уже научились, да только плохо у вас с процедурой! Почему же в процессе нет защитника? Только судья и прокурор? Вы хоть на вид и образованные люди, да далеко вам до товарища Сталина – корифея юриспруденции! – начал по привычке ерничать Овальный.

– Это вы что ли в защитники лезете? – иронично спросил прокурор.

– Не поминайте имя вождя всуе! – прорычал слева кумачовый руководитель комфракции Юганов. – Поплатитесь вы за это!

– Да плевать мне на вашего вождя, а русский народ за все уже расплатился! – крикнул в зал Овальный.

Не успел он это докричать, как пол под фракцией коммунистов заходил ходуном и в одно мгновение разломился со страшным треском. В зал повалили желтые пары вонючей серы, с потолка громыхнула небольшая молния, и оторопевшая публика явственно увидела, как на поверхность выскочил постаревший, но еще крепкий гроб. В кромешной тишине было слышно, как из крышки сами собой, как металлические черные пиявки, вылезают гвозди и один за другим падают на пол. Вот выпал последний, и крышка сдвинулась и с глухим стуком упала рядом. Во фракции коммунистов сверкнул яркий разряд и тут же из гроба поднялся сухощавый товарищ в маршальском мундире, но без фуражки. Покряхтывая, он встал рядом с гробом и тщетно попытался стряхнуть с мундира накопившуюся пыль веков. Был ясно слышен скрип и хруст в суставах. Маршал пытался сказать что-то, но губы его спеклись и не открывались.

– Дайте воды товарищу Сталину! – истерически крикнул кто-то из коммунистов.

– Ни в коем случае! – прозвучал из верхних сфер проникновенный бас профессора Збарского, – дайте ему стакан формальдегиду!

Из белой канистры налили желтоватой жидкости, и по залу разлился густой запах прозекторской. Товарищ Сталин пригубил стакан и залпом выпил. Тут же глаза его заблестели молодым блеском, а в суставах прекратился скрип.

– А нэплохой напиток, товарищи! Как он мне напомнил мой любимый кахэтинский сок! И цветом, и по вкусу похож. Живая вода! Спасибо товарищу Збарскому!

Оторопь, поразившая всех в первое мгновение, стала постепенно спадать, особенно с судьи и прокурора. Они опомнились первыми и догадались, что вождь гальванизирован с помощью временного провода, проведенного из фракции коммунистов.

– Отключить немедленно весь свет в зале, – скомандовал ответственному лицу по телефону прокурор.

Свет погас. Осталось только слабое аварийное аккумуляторное освещение. Движение вождя прервалось. Но не прошло и десяти секунд, как во фракции взвыл движок генератора и фигура вновь ожила.

– Большевиков на простой рубильник не возьмешь! Аршином общим не измеришь! – гордо потер усы Сталин. – Годы подпольной борьбы приучили нас надеяться только на себя. А вы, я вижу, – отнесся вождь отдельно к судье и прокурору, – и дерьма сами сделать не можете!? Придется нам всем тут вместе разбираться, что вы натворили со вверенной вам страной!

– Колхозы развалили, а недра и заводы безродным космополитам за бесценок распродали! – наябедничал с места Юганов. Вождь нахмурился:

– Продолжайте, товарищ Юганов. – С этими словами вождь с лукавой улыбкой посмотрел в зал. От этого взгляда многие буквально вмерзли в свои кресла, поскольку вспомнили такой же прищур на знаменитом «съезде победителей». Тот, на котором вождь «в шутку» прицеливался в делегатов.

– Мы сражаемся за дело пролетариата, товарищ Сталин, не жалея ни сил, ни народных средств! По любому вопросу у нас есть интересная программа и исполнители! Мы почти уже коммунизм построили! Эх, кабы не меченый этот казачок!.. Как же нам не хватает вашей твердой большевистской руки!

– Да какие вы большевики?! – возмутился Сталин. – Хари как у кабанов отрастили! Коммунизм, говорите? А домов за границей кто накупил?! А где у вас пролетариат? У вас таджики вместо пролетариата работают! Перерожденцы! Буржуазное охвостье, социал-демократишки, как сказал бы Ильич. Остроумный был товарищ, с ходу так и не поймешь, что у него половины мозга не было! Уж потом обнаружили… Но силен был революционер! Нет, не чета вам – нынешним! Лежит теперь в почете, как фараон. – с некоторой долей пролетарской зависти заключил вождь.

Реакция в зале была смешанной: кто-то радостно восклицал «наконец-то!», кто-то свистел и вопил «долой!», мама укрыла маленького Димочку шалью, чтобы он не проснулся, а кто-то мрачно молчал, соображая, куда бежать.

– Правильно, товарищ Сталин, – крикнул Овальный, – пехтингом их, пехтингом!

– А вы помолчите там, – грозно нахмурился вождь, – не перебивайте, вас отдельно спросят! Какие же вы коммунисты? – обратился Сталин опять в левую сторону. – Где посадки, где репрессии? Где расстрелы и ночные допросы? Где трудовые лагеря и шарашки? Где колхозы, наконец? Все прошляпили, все разорили! Нельзя на вас положиться. Осталась во всем мире только пара верных марксистов-ленинцев, да и те иностранцы! Этот самый Ким с сынком, да еще один, как его? – Сталин нетерпеливо пощелкал пальцами, – выскочила из головы, трудовая такая фамилия. Черт, как его?

– Пол Пот? – пискнул из угла эрудит Влад Юристович.

– Точно, он! Вспомнил! – Сталин обрадовался, – именно этот товарищ верным путем идет!

В возникшей тишине слышен был только слабый рокот генератора.

– Что-то вождь как бы не по сценарию текстует, – вполголоса озабоченно сказал Юганов соратнику, – может, отключить генератор?

Однако сделать этого не успели.

– Господин! Нет, дорогой товарищ Сталин! – воскликнул опять выскочивший вперед Влад Юристович, – наша партия – самая революционная! Наша партия всегда поддерживала политику сильной руки, которую вы, как выдающийся менеджер, всегда проводили в жизнь!

– О какой политике толкует этот безродный космополит? – прохрипел оторопевший вождь. – Каким мерзким словом он осмелился меня обозвать?

– Мы всегда поддерживали линию партии и правительства, независимо, кто приходился у власти, – сильно оробев, прошептал Влад Юристович.

– А я слышал в кулуарах, что вы регулярно поносите компартию последними словами? Как вы это объясните?

– Это просто элемент маскировки, разве вам не донесли об этой договоренности?

– Если и была такая договоренность, то вы ее нагло нарушили! Ваша маска так прилипла, что ее уже от лица не оторвешь! Касается вас лично: болтунам не место на оперативной работе! Партия ваша прямо по Марксу – фарс какой-то! Вы, как червяк, сожрали плод изнутри! Вы своей словесной пеной прикрываете разграбление страны! Посмотрите, кто сидит в этой клетке? Это все ваши клиенты!

На своей скамейке всполошился губастый адвокат, он поднялся с места и, патетически протянув руку в сторону президиума, воскликнул:

– Доколе мы еще будем терпеть в зале эти обломки прошлого и хранить в нашем шкафу пронафталиненные скелеты?! Заключите обратно в ящик этого эффективного менеджера, иначе он так нами управит, что мало здесь никому не покажется!

Коммунисты на своей скамье ехидно и антисемитски засмеялись. Остальные присяжные подавленно молчали.