Текст книги "ВДВ. С неба – в бой"

Михаил Скрынников
ВДВ
С неба – в бой

Предисловие

Мне кажется, на сегодняшний день недостаточно публикаций в прессе о самых боеготовых родах войск – Воздушно-десантных.

Именно поэтому я решил воспроизвести в памяти жизнь длиною более чем в тридцать лет: первый в жизни парашютный прыжок, солдатская служба в Воздушно-десантных войсках, учеба в училище, офицерская деятельность, включая и боевые действия в Афганистане, а также работа в разных структурах после увольнения из армии.

Офицерскую службу я начинал в разведподразделении в Фергане.

Разведчики, офицеры, те, с кем вместе служили, и особенно фронтовики, помогли мне в продвижении по карьере офицера.

В Фергане стали распространяться слухи о расформировании дивизии, а вскоре они стали реальностью. Решение Москвы в одночасье перечеркнуло теперь уже никому не нужную работу офицеров в этой дивизии.

Через несколько месяцев, опять же по решению Москвы, я возглавил коллектив разведчиков Витебской дивизии, с которыми пришлось в Афганистане в боевых условиях выполнять в течение более чем двух лет с риском для жизни задание советского правительства.

После всего увиденного, пережитого я решил написать эту книгу, однако есть одно «но». Я хочу показать оборотную сторону медали нашей службы, которую, как правило, стараются замалчивать.

Конечно, иногда в тексте просматривается тоска по старым и добрым советским традициям. «А что в этом плохого, – сказали мои боевые друзья. – Хорошее надо брать с собой и приумножать». Моих героев не сломили испытания, выпавшие на долю России в девяностых годах. Они сохранили честь и достоинство.

Мне предоставлена возможность познакомить читателя с прекрасными людьми разных поколений, с которыми вместе служили, воевали и работали. Прошло более двух десятилетий, но я всегда с уважением вспоминаю тех парней, которые были рядом со мной в боевой обстановке. Наша, та, жизнь проходила в вертолетах, боевых машинах, в районах организации засад. Мы вместе намотали по горячему Афгану не одну тысячу километров.

Вот об этих достойных, милых и прекрасных людях, с которыми я служил, воевал, работал, и будет наш разговор.

Через небо – к мужеству

Послевоенное детство у нас, пацанов, проходило по-разному, бывало, что и голодали, но все же забавного было больше. Мы играли в войну около подбитых наших и немецких танков. Конечно, каждый из нас хотел видеть себя командиром, и только русским. Немецким никто не хотел быть. Приходилось играть в считалки: кто проиграл, тот и становился немцем. Мальчишками мы часто дрались между собой, порой из-за пустяков. В нашей компании я был самым младшим, но, когда дело доходило до рукопашной, старшим не уступал. Иногда приходилось видеть штурмовика, очень низко летящего над землей, который пересекал линию связи и продолжал лететь дальше по курсу. Не часто, но все же, бывало, высоко в небе наблюдали воздушные учебные бои. Один самолет тянет за собой на длинном стальном тросе мишень, а второй пытается зайти слева, справа, снизу, сверху и расстрелять из пушек или пулеметов цель. Стрельба, несмотря на рев моторов, слышалась отчетливо. Мы, ребятня, с большим удовольствием наблюдали за действиями летчиков, восхищались ими, но почему-то меня и других мальчишек в небо не тянуло. Однажды мы возвращались из очередной «войны». Кто-то из ребят закричал: «Смотрите, смотрите». Мы подняли головы и увидели, как от большого, высоко пролетавшего самолета отделилось что-то похожее на маленькое облако, и нам, ребятне, от этого стало жутковато. Облачко постепенно стало разрастаться и медленно приближаться к земле. Мы к тому времени уже слышали про войну в Корее, знали, как там американцы бомбят и травят население. Видели цветные плакаты, на которых солдаты шагают по трупам женщин и детей. Оказалось, это были узкие и длинные полоски фольги. Старшие нам объяснили, что их применяли, чтобы ввести в заблуждение радары, просматривавшие воздушное пространство.

Шли годы, кончилось беззаботное детство, потом и юность. И все же случилось так, что мне пришлось подружиться с небом.

Всю свою сознательную жизнь я отдал служению самым боеготовым войскам в Советской Армии – Воздушно-десантным.

Вообще-то получилось так, что еще задолго до призыва на действительную военную службу я стал готовить себя к службе в ВДВ.

В первых числах июня 1962 года меня, как призывника, военкомат обязал пройти десятидневный сбор в Гомельском аэроклубе, который располагался на старом, военных времен аэродроме.

Разместили нас, как солдат, в лагерных палатках, так как стояло лето.

В первый же день нам объяснили причину нашего сбора: ВДВ нужны солдаты. Мы должны изучить материальную часть людских парашютов и совершить по три парашютных прыжка из самолета, а позднее, когда придет время призыва в армию, отдать свой долг Родине, служа в десантных войсках. Нам это объявление в то время было абсолютно безразлично. Прыжки так прыжки, но это безразличие было временным, а нас ожидало что-то тревожное, неизведанное.

Для двухразового питания каждому из нас выдали талоны. Столовая находилась рядом с аэродромом и местом нашего временного проживания. У инструктора спросили, почему мы будем есть только два раза в день. Дома родители кормили три раза. Ответ был оригинальным: «Стропы парашюта трехразового питания могут не выдержать».

Нас разделили на несколько учебных групп. Инструктор аэроклуба являлся старшим группы, на время сбора он должен был присматривать за нами. Конечно, он нес какую-то моральную ответственность за нас, пацанов, перед руководством аэроклуба. Всех участников этого сбора назвали по-военному курсантами. Инструктор был и царь, и бог. Без его разрешения мы не имели права куда-либо отлучаться из лагеря. В палатках жили весело. Многие пацаны умели мастерски травить анекдоты. Хохот стоял по всему лагерю, так что инструктор, не выдержав шума, подходил к палатке и просил нас замолчать. Даже после замечания мы все равно не могли успокоиться и уснуть. В палатке особенно хорошо было отдыхать во время дождя и после обеда. Правда, среди нас были и такие, что разбредались по аэродрому, а то и вовсе укатывали в город, в так называемую самоволку. По уставу в выходной день ребята по увольнительной записке уходили в город, а по возвращении докладывали ответственному инструктору по лагерю о своем прибытии. Честно говоря, мы тогда побаивались ослушаться старшего.

Подошло время изучать парашют. Нам было интересно потрогать материал перкаль, некоторые даже усомнились в его прочности, но инструкторы нас успокоили: «Пацаны, не переживайте – еще как выдержит ваш вес». За несколько дней мы изучили материальную часть людских десантных парашютов «Д-1-8». Они состояли на вооружении десантных войск где-то до конца шестидесятых. На трамплинах отработали элементы приземления, а на стапелях развороты парашютиста в воздухе. Мы были учебой заняты с утра и до обеда, а после обеда самостоятельно занимались на трамплинах и стапелях. Отдыхать было некогда.

Когда мы прошли программу обучения и усвоили пройденный материал, назначенная начальством аэроклуба комиссия приняла зачеты по знанию материальной части парашюта. Зачеты скорее всего проводились для прокурора и были чистой воды формализмом, но документально оформлялись. Ходили слухи, что все же единичные случаи гибели людей имели место. Это нас настораживало, к изучению и укладке парашюта мы отнеслись очень даже серьезно.

И только когда комиссия дала добро, нас допустили к совершению парашютных прыжков. Накануне совершения прыжков каждого из нас осмотрел врач.

Совершались парашютные прыжки здесь же, на аэродроме. Взлет, набор нужной высоты, десантирование, посадка, и так до окончания прыжков работала малая авиация.

В начале семидесятых аэродром перенесли за город и на этом месте построили современный аэропорт. Когда я служил в Фергане, часто прилетал и улетал именно из этого аэропорта. На месте старого аэродрома стали активно возводить жилые кварталы.

В новом районе квартиру получила и моя сестра Люба, а еще раньше тетя Аня, младшая сестра мамы.

Наконец настал тот долгожданный день, когда мы смогли совершить свой первый в жизни парашютный прыжок из самолета, и не принудительно, а недобровольно. Уверен, что охотников добровольно сигануть с высоты птичьего полета вниз, несмотря на то что за спиной был парашют, и, как нас убеждали, самый он надежный и безотказный, нашлось бы немного. До этого незабываемого дня за летящим самолетом я, как и все остальные курсанты, только наблюдал с земли. И вот через несколько минут наступит ответственный момент, когда нам будет предложено в принудительном порядке, зато бесплатно, полетать на самолете, и, когда он будет на большой высоте, вежливо попросят покинуть его. Кто не пожелает сделать этого сам, помогут оставить самолет. Все бесплатно. Один инструктор говорил нам, что в других странах за это удовольствие деньги платят, и немалые.

День выдался как по заказу солнечным и безветренным. Такая погода большая удача, по мнению инструкторов, для совершения прыжков новичками.

Нас еще накануне, во время предпрыжковой подготовки, распределили по кораблям, а вот сейчас по команде каждый бережно надел свой парашют. Несмотря на дрожь в коленях, старались улыбаться и помогать друг другу.

Инструкторы внимательно, даже придирчиво осмотрели наши парашюты, как могли подбодрили нас, а затем вывели на линию старта.

В это же время на аэродроме прыжки совершали спортсмены, и на какое-то мгновение я забыл, что через несколько минут высоко в небе сам буду держать очень трудный экзамен. Тогда же было интересно наблюдать, как маленькие фигурки отделяются от самолета и стремительно падают вниз, а через несколько секунд над ними раскрывается купол парашюта. Звук этот, как выстрел, долетал до земли. Через несколько секунд парашютисты становятся хорошо заметными, а разноцветные купола красочно смотрелись на фоне голубого неба.

Появился и наш самолет, слегка подпрыгивая на неровностях грунтовой взлетно-посадочной полосы и пофыркивая двигателем на малых оборотах, он подрулил к линии старта, где в готовности находилась наша группа парашютистов. Неожиданно меня осенило, а если зайти в самолет последним, значит, и покину его последним, а заодно посмотрю, что к чему там в небе. Задумал и сделал. Моему маневру, как ни странно, тогда никто из инструкторов не помешал, они, наверно, подумали: вот смелый пацан. Если бы я мог знать, что будет там, в воздухе.

Ведь у парашютистов кто последним заходит, тому первому приходится оставлять самолет.

Мы помогали друг другу подниматься по неудобной стремянке, а в самолете нас подхватывал инструктор и показывал каждому место. Потом он сам закрыл двери. Самолет взревел мотором и стал выруливать на взлетку для разбега. Около сотни метров, и машина в воздухе.

Стало как-то не по себе, но в то же время было интересно посмотреть с высоты на землю, дома и машины, которые мчались по улицам города, и на маленьких-маленьких людей, которые спешили по своим делам.

Я первый раз в жизни смотрел на землю с высоты птичьего полета.

Кто-то из парашютистов, чтобы перебороть страх, начал громко разговаривать, а точнее, громко кричать, чтобы перекрыть шум мотора, кто-то улыбался и даже пытался разглядеть что-то на земле.

Пилотам манера поведения новичков не понравилась. И неожиданно для нас самолет сделал резкий нырок к земле. Что здесь началось! Жаль, никто не снимал все это на кинокамеру. У нас создалось впечатление, что сиденья из-под нас уходят вниз. Мы стали судорожно хвататься руками за скамейки, цепенея от ужаса. Через несколько секунд немного успокоились и тупо уставились в пол кабины, боясь поднять глаза и посмотреть, что творится в самолете.

Я скосил глаза на инструктора, тот стоял около двери и ухмылялся от удовольствия. Вдруг он открыл дверь. В эту секунду я невольно посмотрел вниз на землю, и мне показалось, что какая-то невидимая сила, что-то вроде воздушной струи, пытается вытащить меня из самолета и бросить в бездну. Хотя я что есть силы, до боли в пальцах сжимал сиденье.

Мое состояние заметил выпускающий и что-то сказал, вернее, прокричал инструктору. Инструктор кивнул головой и вдруг сел впереди меня. Выпускающий похлопал меня по плечу, мол, все, пацан, будет в порядке.

В знак благодарности попробовал улыбнуться, но не смог, и за меня это сделал выпускающий.

Дверь в самолете по-прежнему оставалась открытой, и выпускающий спокойно рассматривал на земле ему одному знакомые ориентиры, по которым он отсчитывал время до начала выброски парашютистов.

Вот он подал рукой команду левому борту встать! Инструктор встал, за ним и мы. Боязливо откинули сиденья. Немного стало свободнее в кабине, однако устойчивости в ногах никакой. Я глянул через широко расставленные ноги инструктора вниз на землю и подумал, ну как все это выдержать, и на секунду от страха закрыл глаза. Точно так же думали и остальные парни в самолете.

И вдруг в кабине раздался противный вой сирены. От этого звука я вздрогнул, кровь в жилах застыла.

Ведь это же сигнал идти вперед, но как преодолеть эти два шага. Инструктор уверенно сделал шаг вперед и ринулся в бездну, подавая нам личный пример.

Ноги не слушаются. Выпускающий смотрит на меня, как удав. Я закрываю глаза, делаю шаг к нему, а он спокойно подтягивает меня в себе и направляет в дверь.

По лицу хлестанула тугая струя воздуха, я уже падаю, кувыркаясь, в бездну, чувствую, как стропы стали выходить из ранца парашюта. Потом затяжной провал.

Вдруг резкий рывок кверху, ноги оказались выше головы. Кругом почему-то очень тихо, тихо. Ура! Мой парашют раскрылся, значит, живой, но глаза еще не открываю, боюсь.

Все самое страшное медленно, потихоньку стало отступать, открыл глаза и стал вспоминать, чему нас учили на земле.

Попытался удобнее сесть в подвесной системе, но как только одну руку отнял от лямки, снова стало не по себе. Страх не отпускал.

И все-таки страх я поборол быстро и уже через несколько секунд пытался управлять куполом. Не все на первых порах получалось, но я старался.

А кругом были слышны радостные возгласы парашютистов. Кто-то переговаривался друг с другом, пытаясь что-то подсказывать по ходу дела. Я просто ликовал от радости. Однако встреча с землей произошла неожиданно, хотя я и видел ее приближение, но не смог определить расстояние до нее. Совершил головокружительный кульбит, однако ноги старался держать вместе, как учили инструкторы. После кульбита я подскочил, встал на ноги и быстро собрал купол парашюта. Снял с потной головы шлем, и вдруг такая радость охватила, что даже захотелось петь, а другие ребята, собирая купол, тоже пели. Затем мы дружно кричали нашим товарищам, которые еще были в воздухе, чтобы они развернулись по ветру и держали ноги вместе, а также повторяли слова дежурного на площадке приземления: «Земля! Земля!» Считаю, что это был подвиг, проявление нашего мужества.

Конечно, обмен впечатлениями продолжался до отбоя. Скажу не таясь, этот первый прыжок преследовал меня во сне страшными кошмарами еще долгие годы, и даже когда я служил в десантных войсках и совершил уже не один десяток прыжков с парашютом, в том числе на лес, воду и высокогорные ограниченные площадки. Многие ребята в ту ночь вскрикивали от страха во сне.

Утром, а это было воскресенье, нам разрешили увольнение в город. Недалеко от аэродрома жила моя тетя, младшая сестра отца, Татьяна Андреевна. В суровые военные и голодные годы она нянчилась со мной, маленьким. Муж ее, Виктор Сергеевич, долгие годы руководил Гомельским авторемонтным заводом, был членом бюро горкома, уважаемым человеком в городе и, надо сказать, честным. Всю жизнь жили и живут в двухкомнатной квартире, за что ему частенько доставалось от тети, но она, несмотря на некоторый достаток в доме, всю жизнь работала и воспитывала двоих детей. Минут через тридцать тетя тискала меня в своих объятиях. Она быстро сообразила стол и с большим удовольствием слушала мой рассказ о том, что я нахожусь на сборе на аэродроме и уже совершил один парашютный прыжок из кукурузника и, наверно, буду служить в десантных войсках. Правда, о переживаниях и страхе, которого я натерпелся во время прыжка, скромно умолчал. Пришел Виктор Сергеевич, пришлось повторить рассказ.

К вечеру я вспомнил про сбор, лагерь и строгий порядок. Стал собираться. «Не спеши, сейчас вызову машину, и водитель тебя довезет до лагеря», – сказал Виктор Сергеевич. Тетя на прощание чмокнула в щеку и сунула в руки сверток с провизией. Водитель на «Волге» прокатил меня через весь аэродром и, как большого человека, подвез прямо к нашим палаткам. Конечно, пацаны обратили внимание на такой сюжет, а мне этого, собственно говоря, и хотелось. Конечно, тетино угощение тут же съели.

Наутро приступили к укладке парашютов на следующий прыжок. Нас снова распределили по кораблям, только на этот раз с учетом веса каждого парашютиста. Порядка на этот раз было больше, чем в первый день, но волнения, судя по нашим физиономиям, не меньше, да и ветер был сильный, с сильной облачностью. Пришлось ждать, пока стихнет. Ближе к обеду ветер стих, исчезли облака. Нам дали команду надеть парашюты, вывели на линию старта, и мы стали ждать своей очереди для посадки в самолет.

Я уже был научен горьким опытом первого прыжка, да к тому же и вес мне позволял зайти в самолет первому. По команде выпускающего мы повернулись направо, и я первым зашел в кабину самолета. На этот раз на линии старта пилоты выключили двигатель, и заходить в самолет было намного спокойнее.

Я знал свое место рядом с кабиной пилотов и невольно заглянул к ним. Там было множество светящихся кнопок, лампочек и тумблеров. Вот это да, красота-то какая, подумал я, а прошлый раз ничего не рассмотрел. Как только последний парашютист зашел в самолет, выпускающий закрыл дверь. И сразу же начало портиться настроение. Выпускающий внимательно осмотрел нас, напрасно мы пытались ему улыбнуться, улыбка выходила жалкой.

Самолет запыхтел мотором и, слегка подпрыгивая на неровностях, стал выруливать на взлетную полосу. Небольшой разбег, и машина в воздухе.

На этот раз среди нас был парень, который не совершил вместе с нами первый прыжок. Он был балагур, в свободное время играл на гитаре, пел блатные песни. Рубаха-парень, да и только.

Самолет уже был на приличной высоте, и пилоты, как бы заранее призывая нас к порядку, сделали пару нырков. Да таких затяжных, что мы некоторое время не могли прийти в себя. А что стал вытворять рубаха-парень! Нам стало страшно, глядя на него.

Он сбросил с себя парашют и стал с криком метаться по самолету. Хорошо, что дверь была закрыта, а то еще бы и выбросился. Инструктор с выпускающим еле усадили его в кабину под кресло одного из пилотов.

А мы продолжали волноваться за себя, втайне завидуя отказнику. А он, сжавшись в комок, сидел на коленях и руками держался за кресло пилота. Мы-то уже знали, что нас ждет, вот и волновались. Я, к примеру, думал только о том, чтобы быстрее все это закончилось и я вновь оказался на родной земле. И снова раздался терзающий душу звук. Выпускающий левому борту подал команду встать и не очень вежливо помог покинуть самолет.

Вот и наша очередь подошла, мы тоже по команде встали, но ноги, как и первый раз, были ватные. Я снова, как кролик, подошел к вышибале, невольно глянул вниз, от увиденного закрыл глаза. Земля мне показалась серой и неуютной. Чувствую, направляют к двери, провал, и снова в груди стон, похожий на тигриный рык, затем резкий рывок, ноги повторили прежний пируэт и оказались выше головы. Слава богу, парашют раскрылся, но глаза еще некоторое время почему-то не открывались. Меня на стропах слегка раскачивало, и на какое-то время снова охватил ужас, но через несколько секунд раскачивание прекратилось, и ужас прошел сам по себе.

Через мгновение полностью пришел в себя и начал действовать намного увереннее, чем в первый раз. Удобнее сел в подвесной системе и с интересом стал разглядывать землю. Пытался даже управлять парашютом. Иногда мне это удавалось. Без труда по ориентирам отыскал дом, в котором жила тетя.

С приближением земли горизонт закрылся деревьями и домами. Стали слышны команды, доносившиеся с земли: «Всем развернуться по ветру, ноги держать вместе». Направление ветра указывала огромная белая стрела, выложенная из полотнищ на земле.

Через несколько секунд очередная встреча с землей, и снова кульбит через голову, и снова радостные возгласы. Позднее мы узнали, что наш инструктор вместо прыжка вынужден был держать отказника под креслом, до тех пор пока самолет не совершил посадку. С этого момента в лагере мы его больше не видели, а нам же интересно было узнать, что с ним стало. Инструктор сказал, что он отчислен! По нашему мнению, парню только лучше сделали, а может, он специально откосил от прыжков и от службы в ВДВ тоже.

На следующее утро на построении руководители сбора нам предложили своего рода сделку: они могут вторым прыжком закрыть наш сбор. По их мнению, мы здорово усвоили пройденную программу, и это дает им право сделать соответствующие отметки в наших документах и направить их в военкоматы, а нас завтра всех отпустить по домам. А если кто желает укладывать парашюты и совершить третий прыжок, для тех продолжаем обучение. Ясно, что желающих совершить третий прыжок не нашлось.

Утром после завтрака нам выдали деньги на обратную дорогу, а самое главное – парашютную книжку с записью, что я совершил три парашютных прыжка из самолета «Ан-2» с высоты восемьсот метров. А ведь и правда высоко! Внизу печать. Настоящий документ, для меня один из первых. Я очень гордился этой парашютной книжкой. А почему бы и нет. Ведь прыжков больше не будет. Можно немного и покуражиться, а если кто сомневается, так вот она, печать в книжке.

Дома я рассказывал родителям и друзьям о первых впечатлениях от этих страшных прыжков. Отец, фронтовик, инвалид войны, сказал: «Сын! Десантные войска перспективные, но и в мирное время они не безопасные, не говоря уже о военном. Я живой свидетель выброски немецкого десанта под Салтановкой. Есть такая небольшая железнодорожная станция недалеко от Жлобина. Мы, конечно, занимались своим солдатским делом и не обратили внимания на пролетевший самолет, а потом услышали крики: «Парашютисты!» В полутора километрах от нашего расположения самолет выбросил десант. Их начали расстреливать еще в воздухе, многих положили на земле. Некоторым удалось выжить. Правда, их десантирование происходило днем, рядом была воинская часть, нам повезло, что их вовремя обнаружили. Мы, саперы, в этом бою тоже активное участие принимали. А если бы их выбросили где-то подальше от наших подразделений, да еще ночью, возможно, они бы натворили беды. Нам тогда казалось, что немцы хотели понтонный мост через Днепр взорвать. Мы его возвели недалеко от населенного пункта Скепня, а второй строить планировали около Четверни. У немцев тогда разведка неточно сработала, да и мы мощно уже к тому времени наступали. Вот так, сын! Я тоже оказался участником уничтожения немецкого десанта. Правда, небольшого, всего человек шестьдесят было». Впервые я вспомнил об этом рассказе спустя долгие годы, когда уже был начальником разведки 105-й Ферганской гвардейской воздушно-десантной дивизии и мне необходимо было, правда, пока на всевозможных учениях, докладывать выводы об оценке противника и тактике его действий. Приходилось часто вспоминать рассказ отца и когда я воевал в Афганистане и в других горячих точках. Во многом он был прав, и особенно в оценке того самого немецкого десанта.