Текст книги "Заклинатель дождя"

Глава 7
ПО ТУ СТОРОНУ ВРЕМЕНИ

Иван не любил уроки истории. Сам-то предмет интересен своей парадоксальностью с нарочито выпяченным принципом: за что боролись, на то и напоролись. Но школьные уроки просто невыносимы своей прямолинейностью и ограниченностью суждений. Он вспоминал отца, который на его вопрос о том, что такое история, как-то сказал: «История – театр, в котором идеология – декорации, события – программки, а люди – отрывные билеты». Прошло много лет, но, размышляя о временах и народах, Иван так и не нашел для себя лучшего определения…

Самым ненавистным учителем в школе, несомненно, являлась историчка – Эльза Петровна Мельникова, которую за глаза ученики звали «Гестапо». Она была существом неопределенного возраста, резкая в движениях, с истерикой в голосе. Френч, бесцветные глаза, глубоко посаженные на непропорционально вытянутом лице. Школьное прозвище может сказать о человеке больше, чем любая беспристрастная характеристика…

В этот апрельский день Иван пожалел, что явился на урок. Проходили «борьбу с церковью» в годы гражданской войны. «Гестапо» ненавидит все, связанное с религией, и даже его фамилию (Хр-рамов) произносит с нескрываемым отвращением. Значит, над ним снова «сильнее грянет буря». Представив себя в образе школьного буревестника, Иван саркастически улыбнулся: «Надо окончить чертов десятый класс. Буду молчать, как партизан. И точка».

– Хр-рамов, почему лыбитесь? Из престижной областной гимназии прибыли? Все на свете знаете? – Эльза Петровна подошла к парте и наклонилась к самому лицу. – Поверьте моему богатому педагогическому опыту, мы сумеем по достоинству оценить вашу эрудицию!

Как на допросе! Иван почувствовал, что задыхается от рвущегося в его легкие нестерпимого запаха женского пота и тяжелого сигаретного перегара. По телу пробежали мурашки, но растаяли, скатясь с кончиков пальцев, скользнули в закрытое от глаз исторички свободное пространство под партой.

– Итак, Хр-рамов, поделитесь с классом своими соображениями, почему новая власть предприняла попытку полного искоренения религии?

– Думаю, что вместо прежней хотела утвердить свою, новую, – рассудительно ответил. – Очевидно, что вера во многом определяет настроение и поступки человека, его отношение к происходящим событиям. Добрая вера ведет к созиданию и уважению чужих жизней, вера злая – к разрушению и насилию над другими людьми.

Эльза Петровна обвела взглядом учеников:

– Еще мысли? Или все так считают?

В классе повисла тишина, над которой одиноко возвышалась поднятая рука Лены Затеевой.

Эльза Петровна снисходительно кивнула отличнице.

– Я думаю, что новая власть стремилась уничтожить фундамент царизма, предать забвению идею «святой Руси» как исторического предрассудка черни и орудия управления эксплуататорских классов. Религия нужна лишь слабым индивидам, тогда как новая власть утверждала идеалы сильных и свободных от всяческих пут людей.

Оттараторив без запинки, Лена механически села на свое место.

Эльза Петровна небрежно кивнула:

– Хорошо, но не будем забывать, что одним из главных и позитивных моментов безбожия являлось стремление заменить ложное, мифологическое понимание мира правильным, научным. Потому что своими призраками религия подрывает волю к жизни, тормозит наступление прогресса. И совсем не случайно Маркс называл ее опиумом для народа.

– Робот роботом, – шепнул Иван Андрею Трунову, соседу по парте, которого за добродушный характер и массивную фигуру одноклассники прозвали «Мамонтом». – Тебе не кажется, что Ленка всего-навсего заводная кукла, а Эльза ее кукловод?

– Так! А что у нас опять бормочет Хр-рамов? – Мельникова снова подошла к его парте, нервно покручивая указкой в руках. – Неужели мысли из мозгов выпирают? Так встань и удиви нас!

Иван поднялся:

– Мне кажется, что были названы только лежащие на поверхности следствия антирелигиозной компании. Причины сокрыты намного глубже. Вспомните Французскую революцию, террор и Робеспьера с его культом «Верховного существа». Разве у нас было не то же самое? Как иначе понимать все эти «красные рождества и пасхи», водружение памятника Искариоту и Каину, бессмысленную жестокость и вандализм, уничтожение уникальных произведений искусства, те же показательные расстрелы икон? Разве предрассудки изживают такими методами? Но события обретут иной смысл, если в происходящем видеть скрытые культовые действа…

– Вздор! Зачем большевикам скрывать свою веру, если власть принадлежала им? – Эльза Петровна зло рассмеялась и ткнула пальцем Ивану в голову. – Вы бредите, Хр-рамов!

– Мы говорим о религии, а не о вере, о внешнем, а не о внутреннем, – парировал он выпад. – Слово «религия» означает «связь». Значит, связывает воедино не только рассеянные события и факты, не только поколения людей, но и пространство, время, вечность… Взять, к примеру, нашу школу…

– Так! Уже интереснее. – Эльза Петровна подошла к Лене Затеевой и положила ладонь на ее плечо, подав знак записать каждое Ванино слово.

– Вроде бы у нас светская школа, в которой нет никакой религии. Но повсеместно развешанные культовые маски и амулеты, дощечки с непонятными символами создают ощущение того, что ты находишься в неведомом храме, где за тобой неотступно следят неизвестные божества! – безуспешно ища поддержки, Иван оглядел безразличные лица одноклассников. – Поэтому здесь все чувствуют и ведут себя иначе, чем в нормальной жизни, словно находятся под незримой властью. Веришь ты или нет, но с твоей душой все равно творится необъяснимое…

– Довольно! – Эльза Петровна подняла руку. – Мы долго слушали твою ахинею. Теперь будет интересно узнать, что о религии думает класс. Посмотрим, много ли еще у нас есть таких же сумасбродов, как Хр-рамов! Возьмите ручки и до конца урока подробно изложите свои мысли в тетрадях. Приступили!

Андрей с сочувствием посмотрел на Ивана и шепнул:

– Ваня, ну зачем так! Сам же суешь голову в петлю!

– Это еще почему? Я только свое мнение высказал. Обычное дело для дискуссионного урока. Только в спорах истина и рождается.

– Ты что, так ничего и не понял? По ту сторону парты не увидишь правды… – Андрей вздохнул и, сжав огромные кулаки, уставился на пустые тетрадные клеточки. – Лучше помалкивай и говори то, что им надо. Целее будешь…

А за окном по школьному двору вышагивали в солнечных лужах голуби. Иван вспомнил, как лет десять тому назад, таким же ясным апрельским утром, они ходили вместе с отцом в зоопарк. Тогда он никак не мог понять, почему все большие и красивые птицы сидят запертыми в клетках, как злобные волки. Они должны быть в небе, свободные, рожденные для полета в небе без границ… Отец тогда отшутился, ответив, что теперь позволено летать одним воронам, поэтому скоро и голуби превратятся в куриц. «А вот ты у меня орел! У тебя никто не сможет отнять небо!» – сказал он тогда Ивану, высоко-высоко подкидывая в лазурную высь… – «Но для этого орлята должны научиться летать!»

Строчки складывались сами собой, и, боясь упустить волну, Иван поспешил открыть тетрадку и посреди страницы размашисто написал: «МЫ СВЯЗАНЫ НЕБОМ».

* * *

– Да расслабься, Храм! – Балабанов раздраженно махнул рукой и нарочито выругался. – Нет, ну скажи, чего так паришься из-за учебы? Неужто старые привычки так вставляют?

– Да нет, Леха, привычки тут ни при чем. Просто кажется, что мне с ними по-хорошему не расстаться.

– Чудной ты, Храмыч, чел! Школа – не тюрьма, все равно отпустят. Посмотри на меня! Балабан им, как геморр в горле, а хильнуть его из казенки кишка тонка!

Иван посмотрел на Алешку и не смог удержаться от смеха.

– Не ловлю тему стеба, Храм! – возмутился Балабанов. – Я ради тебя пупкую, а ты меня за лоха держишь?

– Леха, сколько раз просил, говори по-русски! – Иван взял приятеля за плечи. – Я половины из сказанного тобой не понял!

– Чего тогда зубы скалишь?

– Не дуйся, Леш, да не дуйся ты! – Иван потрепал Балабанова за волосы. – Просто горлу досаждает обычно кость, а геморрой – совсем другому месту. Так что ты немного с адресами напутал!

Лешка, выждав для солидности пару секунд, присвистнул:

– Ну, Храмыч, я реально попал! В смысле лоханулся, а попа тут совсем не при чем!

Асфальтовое покрытие закончилось, под ногами захрустел щебень и гравий – Немиров остался позади. Впереди, между набухшими весной стволами деревьев, показались черные искореженные кресты и блеклые звезды старого кладбища. Вверху, словно смеясь над невозмутимым царством мертвых, граяли вороны.

– Зачем, Легла, мы пришли сюда? – лицо Ивана нервно дернулось. – Не выношу кладбищ с их односторонним движением…

– Решил показать вид в окрестностях Бове…

– Какого еще Бове?

– А я почем знаю? – Балабанов пожал плечами и закурил. – Картина такая у бабули висит – «Вид в окрестностях Бове». Вот к слову пришлось. Ладно, Храмыч, мне кое-что взять надо. Серьезные люди поручили. Понимаешь?

– Нет.

– Из тайника. Схема простая: здесь беру – там отдаю, за доставку – бабло на карман.

– Леш, а ты знаешь, что в тайнике?

– Думаешь, мне запростяк башли платят? Ангельская пыль, вот что!

– Что такое «ангельская пыль»?

Балабанов всплеснул руками:

– Ваня, ты «Арию» не слушал?

– Нет, а что?

– Ну ты дрёма! О чем с тобой говорить? Ладно, щас спою!

Леха встал, широко расставив ноги, откинул назад волосы и затянул протяжным, с долгими завываниями, голосом: «Ты паришь над миром, но торговец раем вынет душу из тебя за героин. Ангельская пыль – это сон и быль…»

Кирпичная часовня с колоннами, построенная в излюбленном античном стиле начала XIX века, показалась Храмову неестественно маленькой. Вросшая на треть в землю, без крыши и куполов, она скорее выглядела как склеп или небольшой склад, построенный посреди кладбища по чьему-то нелепому распоряжению.

– Сейчас, здесь, я скоро, – Балабанов засуетился и, нагнувшись, проскользнул через полуоткрытую дверь. – Подожди меня!

Иван подошел к дверному проему, но Алешка жестом его остановил:

– Нет, постой на стреме. Тебе же лучше: меньше знаешь, свободнее дышишь. Тут дело серьезным палевом обернуться может.

Иван спорить не стал. Прошел вдоль часовни, прислонив к теплой кирпичной стене ладонь: «Двести лет назад руки крепостных графов Строгановых держали кирпичи, которых сейчас касаюсь я. И это уже религия, Эльза Гестаповна!»

На обратной стороне часовни, рядом с сохранившейся частью литой решетки, Иван заметил разбросанные обгоревшие кости. Подобрал обломанную березовую ветку, подошел к кострищу, пытаясь определить, кому принадлежали останки.

– Прошлое ворошишь? – за спиной раздался насмешливый голос Алешки.

Иван вздрогнул и неожиданно резко выкрикнул:

– Ты никак анатом, Балабан!

– Да не заморачивайся, Храмыч. Не пипловские косточки…

– Откуда тебе знать?!

– От верблюда! Я пацан, который нос по ветру держит!

– Тогда рассказывай.

– Да чего рассказывать. Школьные шаманы зажигают. Пляшут, кровью мажутся, свиными костями машут. Натарят на мясокомбинате всякого фуфла и прутся с него до упора, а после такого дэнса все групповухой перетрахаются. Полнейшая чума, да и только!

– Что за шаманы? – Храмов силился понять, на самом ли деле Балабанову известны бывающие здесь люди, или тот просто хвастает. – Ты знаешь кого из них?

– А то! – оскалился Алешка. – Да и ты знаешь. Только до сих пор врубиться не можешь. Тут же половина школы по колдовству Вуду улетела! Вот папуасами и рядятся, кишками вяжутся, а потом так фачатся, что у мертвяков кости – и те дыбом встают!

– Постой, и учителя?! Ну, а директор, Пыль? Он вон, какой дотошный, настоящий буквоед!

– Ну, Храмыч, ну ты наивняк! Да он первый среди них! – Алешка сплюнул и зло выругался. – Да здесь, в Немирове, уже много лет как все схвачено-зафигачено, все одной веревочкой повязаны. Непонятливым родакам объясняют, что это, мол, такая учебная тусня. В смысле дружба народов и освоение традиций порабощенных народов Карибского моря. И всем хорошо, полный оттяг! А особо любопытным можно и по фейсу. Так что непонятливых родаков у нас в Немирове нету!

Глава 8
МЫСЛИ ИНАЧЕ

Сергей Олегович, одетый в старенький, но тщательно отглаженный серый костюм, еще гэдээровского производства, сокрушенно качал головой над шахматной доской:

– Как такое могло случиться! Это надо, продуть партию всего за восемнадцать ходов!

Иван остановился у порога и в замешательстве наблюдал, как Снегов говорит сам с собой:

– Извините, наверное, мне лучше зайти после…

– А, Ванюша! – Сергей Олегович поставил на стол белого слона и оторвался от шахматной доски. – Заходи, дорогой! На меня внимания не обращай. Тут, понимаешь, разразилась шахматная баталия века. Пожалуй, и почище – тысячелетия!

Иван присел за стол:

– Кто же выиграл?

– А никто! Черные белых, – учитель раздосадованно махнул рукой. – С самого утра прямо напасть какая-то приключилась! Бездарно потерял ферзя, по глупости – коня, и, наконец, пытаясь спасти короля, отдал слона. Но и это отсрочило мат всего на пять ходов. Настоящая катастрофа!

– Зачем же так расстраиваться, Сергей Олегович! – Иван коснулся плеча старика. – Вы сами у себя выиграли. Значит, были по-спортивному честны и объективны.

– О чем ты, Ванюша! Поражение – всегда поражение, как его не назови, – Снегов поднялся и достал из старого резного шкафа большую вазу с сахарным печеньем. – Чаю хочешь?

– Еще как!

Снегов вскипятил воду, разлил по стаканам заварку и, прищурясь, вопросительно посмотрел на Ивана:

– А ты, часом, в шахматы не играешь?

– Я? Нет, не играю, я с урока истории ковыляю…

– Зря, батенька. Шахматы очень рекомендую. – Снегов довольно точно передал ленинскую интонацию. – Архиинтересная и архиполезная штука!

– Примерно так, – прыснул со смеху Ваня. – Только урок мне впрок не пошел. В изложении нашей училкой исторических событий мне никак не удается отыскать смысла.

– Вы, сударь, никак озадачились поисками смыслов? – Сергей Олегович сделал нарочито заинтересованное лицо. – Неужто метафизикой увлеклись?

Иван сделал большой глоток чаю и улыбнулся совершенно по-детски:

– Честно говоря, забыл ваш блестящий урок…

– На то и урок, чтобы его повторить! – Снегов рассмеялся и подлил Ивану заварки. – Метафизика, Ванюша, есть способ видеть, чувствовать и понимать мир. В чем он состоит? Да в понимании того, что все вещи изменяются, обладая неизменными основами. Только как они изменятся, какими станут в конце концов, и не самоуничтожатся ли, став противоположностью своим основам? Вот основной вопрос и предмет метафизики. Кто стремится постичь процесс от начала до конца из любой его точки, тот и есть, Ванюша, метафизик!

– Прямо как в шахматной партии. – Иван взял со стола белого короля и поставил его на гору сахарного печенья. – В чем же, Сергей Олегович, метафизический смысл для проигравшегося государя?

Снегов вытащил печенье прямо из-под короля и снисходительно посмотрел на Ивана:

– Тут прежде надо само слово «шахматы» правильно понять. Сам-то как мыслишь?

– Спорт. Игра интеллектуальная. Ну, на крайний случай, развлечение для ума, – столкнувшись с ироничным взглядом учителя, Иван смутился. – Впрочем, как-то не приходилось задумываться. Шахматы и шахматы, все понятно и так.

Снегов покачал головой:

– «Царь умер!» – так окрестили древние персы жизненный путь каждого из нас, да и всего мироздания, зашифрованного в сложной и увлекательнейшей игре.

– Вот как?! – Иван ответил намеренно сдержанно. – Буду рад выслушать вашу версию шахмат.

– Да все очень просто! – Сергей Олегович провел пальцем по черным и белым клеткам шахматной доски. – Смотри: мир поделен на свет и тьму, состоит из добра и зла, правды и лжи. Клеточки поля – наше жизненное пространство. И против каждого нашего шага стоит на пути свой демон.

– Какой еще демон?

– Хорошо, выразимся точнее, – сказал Снегов, расставляя интонации, словно на уроке учитель. – Против светлой вселенной игру-интригу ведет другая сторона мира, темная. И хотя изначально они существуют на своих «полях», но сама жизнь вынуждает их сойтись в смертельной схватке.

– А фигуры, что означают они? – с нетерпением спросил Иван. – Друзей, близких?

– Отличный вопрос! Да ты пей чаек, остыл совсем!

Снегов прошелся по комнате, снова включил чайник. Мгновение, и вода весело зашумела, заклокотала, забурлила веселым ручьем.

– Нет, Ванечка, все фигуры – это ты сам. Пешки – дела и поступки, кони – воля или безволие, слоны – переживаемые тобой чувства, ладьи – физическая сила или немощь собственного тела, ферзь – изощренный или неразвитый ум.

Иван, подняв короля с горы сахарного печенья, возвратил его на свободную клетку шахматной доски:

– Сергей Олегович, а что означает фигура короля? Зачем только придумали такую слабую и немощную фигуру?

– Для интереса в игре… А в метафизическом плане король символизирует бессмертный дух, который должен быть свободен и не может быть пленен. Потому что неизбежно гибнет, если допустит над собой чужую власть и безысходное рабство…

– Сергей Олегович, – Иван взволнованно встал, – как отыскать выход, когда кажется, что перекрыты все дороги?

– А ты научись мыслить иначе. – Снегов не спеша перебирал чайной ложечкой тающие в стакане кусочки рафинада. – Приучи себя следить за знаками вокруг, ищи и постигай соответствия. Во всем, даже в явлениях настолько обыденных и привычных, что не зацепиться пристальному оку, сумей увидеть иной, метафизический смысл.

– Не понимаю! Ничего не понимаю!

– А вот послушай:

 
Природа – дивный храм. Невнятным языком
Живые говорят колонны там от века;
Там дебри символов смущают человека,
Хоть взгляд их пристальный давно ему знаком.
 

– Ну, стихи…

– А теперь приведу замечательный примерчик, проще некуда. – Снегов взял с книжной полки маленький календарь, положил перед Иваном. – Скажи-ка, что общего между Новым годом и Первым сентября?

– Это просто. В одном случае – новый календарный, в другом – новый учебный год.

– Молодец! Зришь в корень! – учитель расхохотался от души. – Только ответь, почему именно декабрь и сентябрь стали «детскими месяцами», открывающими для них новую клеточку, «классик» на жизненной доске. Ты ведь принадлежишь к поколению, которое чтит Рождество как детский праздник?

– Традиция… Привычка… – растерялся Иван. – Может, так просто удобно всем?

– Ванечка, кому всем? – Снегов схватил его за плечи, заглядывая в глаза. – Ты никогда не задумывался о том, что существуют силы, подталкивающие людей к тому или иному решению, которые незримо правят всеми, как закон всемирного тяготения?

– Задумывался… Знаете, Сергей Олегович, я даже свой «метод трансформера» придумал. Когда берешь происходящие события и как бы раскладываешь их по отдельности на чистый лист, чтобы рассмотреть лучше. А потом складываешь воедино во всех возможных вариантах…

– Неплохо. Только, Ванечка, надо между событиями обязательно находить тонкие властительные связи. Пусть они подчас кажутся незаметными и эфемерными. Смотри, какие космогонические соответствия скрываются в календаре: сентябрь, рождение ученика, соответствует девятому месяцу и зодиакальному знаку Девы… зачавшему плод в дни зимнего солнцестояния, накануне Нового года, когда солнце возвращается на небо из небытия! Улавливаешь связь?

Иван восторженно посмотрел на учителя:

– Сергей Олегович, до этого просто невозможно додуматься! Зодиак сам подсказывает такое решение людям!

– Зачастую, чтобы познать истинное, стоит только поднять голову. Или осмотреться вокруг. Прежде люди это делать умели: так рождались мистерии и мифы, поверья и приметы. Теперь… – Снегов допил чай и поставил стакан на стол. – Впрочем, вечность от людей ничего не требует. Она сама заметит, поймет и рассудит. Не случайно говорят: «Все под небом ходим…»

* * *

После работы, за тяжелыми металлическими воротами мясокомбината, Елизавете Андреевне не захотелось снова толкаться в душном автобусе. Решив прогуляться по теплому весеннему вечеру, она отправилась домой пешком, по мощеной монастырской дороге.

На весенней улице Елизавета почувствовала себя человеком, вырвавшимся на свободу из темного, придуманного киношного ада, в котором орудуют даже не ожившие манекены из супермаркетов, а нелепые фигуры из папье-маше. Это же не город, а иллюстрация к мрачным фантазиям Стивена Кинга! Елизавета Андреевна поморщилась, представляя, как в бывших монастырских кельях забивают и свежуют скот. Раньше никогда бы не поверила, что такое возможно в наши дни!

И чем дальше она отходила от красных кирпичных стен, тем все явственнее ощущала, что мир раскладывался вокруг нее причудливым пасьянсом, состоящим из несвязанных воедино оживших картинок. Вот купающиеся в лужах воробьиные стайки, вот пускающие по ручейкам кораблики из спичечных коробков дети, а вот расклеенные на заборах и рекламных тумбах афиши, приглашающие пережить «Конец Света» вместе с неподражаемым терминатором Арнольдом Шварценеггером и сатаной…

«Хорошо, что в нашем детстве ни богов, ни чертей, ни какой-другой религиозной белиберды просто не существовало! Была наука, техника, киножурнал «Хочу все знать!» и свободное от предрассудков познание. Мир был понятен и прозрачен, а все неведомое только ожидало своего изучения и объяснения! – с ностальгией подумала Елизавета, рассматривая на афише зловещего духа, раскинувшего огненные крылья нетопыря над полуразрушенным храмом. – Если бы сейчас встретила своего преподавателя по научному атеизму, так расцеловала бы! А мы в институте его Маразмом Петровичем называли…»

Подойдя к дому, Елизавета посмотрела на высокое и не желающее клониться к закату солнце и помахала ему рукой. Спасибо за чудесный вечер! До завтра…

Из открытой двери маняще повеяло пряными ароматами и густым духом жареной картошки – таким аппетитным, что Елизавета Андреевна, не заходя в свою комнату, прямиком проскользнула на кухню.

– Неужели вы еще и искусный повар? – она с удивлением посмотрела на хозяйничавшего на кухне Снегова. – Я-то думала, кто у нас так вкусно готовит? Рецептик попросить хотела.

– Рецептом обязательно поделюсь, но только после дегустации! – Сергей Олегович принялся ловко переворачивать подрумяненные картофельные брусочки лопаткой из нержавейки. – Хорошо, еще минут пять, и картошечка у нас поспеет к столу!

Елизавета Андреевна сняла перчатки, положила на табуретку сумочку и устало опустилась за стол.

– Что-то, Сергей Олегович, я совсем устала. Прошлась с работы пешком, и вот уже ноги не держат…

– Ничего удивительного! – Снегов надвинул на сковородку эмалированную крышку. – Весной многие люди испытывают слабость. Природа в это время заново, как бы в муках, на свет рождается… Да и от вашей работы до дома километров пять будет, а то и поболее…

– Ерунда какая… Вот прошлой весной… – Елизавета Андреевна внезапно замолчала и смахнула набежавшие слезы. – Пожалуй, Сергей Олегович, мне надо переодеться. А то расселась на кухне в одежде, как чужая. Домой, не в гости пришла…

Снегов покачал головой вслед Елизавете Андреевне:

– Бедная девочка, ты и не знаешь сама, куда тебя с Ваней занесло. Но я все еще надеюсь, что происходящее – лишь черная жизненная полоса, злая игра слепого случая…

Через пятнадцать минут Елизавета Андреевна вышла на кухню в уютном домашнем халате и с волосами, убранными в «хвостик». Улыбаясь, она подошла к кухонному столу и присела напротив Снегова:

– Итак, приступим к дегустации!

– Да, конечно… – пробормотал Сергей Олегович. – Извините старика, совсем задумался.

– Я вас смутила своим расшитым драконами халатом? – переспросила Елизавета Андреевна. – Настоящий китайский шелк. Ручная работа!

– Ни в коем разе! – ответил Снегов, раскладывая по тарелкам румяную картошку. – Просто в этом халате вы красивы изысканно, не побоюсь сказать, божественно грациозны. Даже как-то не по себе становится… Только не сочтите за лесть или попытку ухаживать.

– Мужу очень нравилось, когда я его надевала, – она вздохнула и легко коснулась дрогнувшими пальцами смеющейся драконьей головы. – Он в шутку величал меня последней принцессой в Поднебесной…

Сергей Олегович подал вилки:

– Прошу не судить меня строго, кулинарных познаний у меня не так уж и много, поэтому я их компенсирую познаниями историческими.

– Как это? – Елизавета Андреевна наколола вилкой несколько хрустящих кусочков. – Вкусно и ароматно! Что у вас за чудо-приправа?

– Наверное, шафран, – пожал плечами Сергей Олегович. – Ручаться не стану…

– Любопытно! Вы от меня скрываете какую-то тайну!

– Какие там тайны! – рассмеялся Снегов. – Недавно перебирал старые журналы и наткнулся на статейку о шафране. Представляете, в средние века за подделку этой пряности людей сжигали на костре, подобно ведьмам и чернокнижникам! А на Востоке считали, что шафран дарует духовное равновесие и подготавливает душу для сострадания ближним… Вот пошел на рынок да и выбрал у торговца пряностями пакетик с шафраном. По крайней мере, на нем так написано… Впрочем, не удивлюсь, если моя изысканная приправа на самом деле окажется какой-нибудь обыкновенной петрушкой с огорода.

– Необычный у вас способ поваренного искусства. Но мне он нравится! – Елизавета Андреевна улыбнулась. – Вы очень необычный человек. Если не секрет, как вы оказались в такой глуши? По всем приметам, наверняка не местный!

– Долгая история. Впрочем, для своего времени довольно рядовая, – Сергей Олегович махнул рукой. – Но если вам интересно…

– Еще как интересно! Вы так непохожи на окружающих людей, хоть и прожили здесь много лет…

– Даже слишком много, почти сорок лет! Считай, вся жизнь здесь прошла…

– И что же привело вас в Немиров?

Сергей Олегович пожал плечами:

– Любовь… Несчастная любовь… Я был молодым аспирантом, а моя возлюбленная – студенткой. Пожениться мы не могли, в шестидесятые получить семейное общежитие ассистенту на кафедре оказалось практически невозможно. Вот и встречались на переменках, держа друг друга за руки… Но по институту поползли слухи, а в годы, когда был только принят «кодекс строителя коммунизма», с моралью было очень строго. Возлюбленной пригрозили исключением, а мне, за недозволенную связь со студенткой, увольнением за аморальное поведение.

– Какое ханжество! В наше время о такой дикости даже никто подумать бы не смог! Это же не по-людски…

– Действительно, все как-то глупо получилось. А тут еще директор немировской школы в институт приехал историка сватать. Мне ректор настоятельное посоветовал поехать в область. Тем более, что через год пообещали двухкомнатную квартиру. Немиров был тогда на подъеме. Тут и мясокомбинат, и сельскохозяйственный ремзавод с техникумом, где обучались студенты из развивавшихся стран социалистической ориентации… – Сергей Олегович встал из-за стола и подошел к окну. – Не возражаете, если закурю?

– Что вы, пожалуйста… Так что произошло потом?

– Потом? Потом, как и обещали, вручили ордер на квартиру, будь она неладна! – Сергей Олегович нервно затянулся «Беломором». – Весь год мы переписывались, каждую неделю звонили друг другу. А когда я за ней приехал, оказалось, что она уже год как замужем…

– Нет, бред какой-то! Этого просто не может быть! Вы же всегда были друг с другом на связи! Знали, что с вами происходит…

– Если такое случилось, значит, действительно может быть. А часто писать друг другу письма – еще не означает понимать, что у твоего близкого творится в душе… Значит, нашли для нее нужные слова, подобрали неопровержимые доводы, может, просто унизили, запугали… Тогда разве мог я это понять? Меня захлестнули эмоции, ущемленное самолюбие, ревность… Я был молод. И как все молодые – страшный максималист, искренне считающий, что прощение – синоним презрения… Вот и наговорил ей вздора о преданной любви, измене, низости… И только спустя много лет осознал, что кто-то хитрый и очень умелый разыграл события моей жизни как шахматную партию, поставив «мат» всего за несколько ходов…

– Что вы такое говорите?! Знаете, все-таки жизнь – не роман Агаты Кристи, в ней случается разное… То, что вы говорите… Это же самая настоящая паранойя! В конце концов, ваша девушка могла просто вас разлюбить…

– Сначала я именно так и подумал. Поэтому больше не писал, не звонил, и даже с днем рождения не поздравлял… – Сергей Олегович отвернулся к окну. – А через пять лет заехал по случаю в институт, вот там мне и рассказали, что через полгода после нашего расставания она покончила с собой, подведя черту под моими словами…

– Господи, как это страшно!.. Но кому и зачем понадобилось так поступить с вашими жизнями?

– Этого я так и не узнал, – Сергей Олегович потушил о дно жестяной банки окурок. – Только теперь понимаю одно… Если бы в начале был тверже и не поддался на уговоры с угрозами… Или хотя бы прислушался к своему сердцу потом, а не рубил с плеча, то все могло бы сложиться иначе. Потому что зло всегда побеждает доверчивого и нетерпимого…