Текст книги "Фейерверк"

Борька-Медведь

– С армейки? – спросили Борьку.

– Да.

– Понятно. Раньше крепче было. Два года. Сначала ты дух, потом черпак, потом человек. Домой, значит, едешь.

– Да.

– Что ты заладил все да, да да. Можешь сказать что-то нормальное?

– Да.

– Отстань от него. Не видишь, он как ошпаренный.

Автобус качало на ухабах. Борька Яковлев отвернулся и смотрел на заросшие мелким березняком поля. За окном накрапывал дождь. Вдали сверкала молния.

Пригородный автобус мчался по трассе и притормаживал только на остановках. Кто-то вышел, кто-то вошел. От вошедших пахло дождем. Мокрые зонты, плащи, все убиралось вниз.

«Тихо вы, машете тут! – Я не машу. – Машете! – Тетя Маш, не шуми. – А что он?! Мокрый весь. – Так ведь дождь. – И что, что дождь! Значит, можно входить и мочить всех».

Борька прислушивался к соседским разговорам и не придавал им значения.

Пассажиры засыпали. Чья-то кофта свешивалась сверху. За окном дождь усилился, и в автобусе стало душно.

Подъезжали к поселку. Борька с тоской посмотрел на лес, где-то там сгинул его отец. Отец был охотник и верил, что когда-нибудь он станет зверем и на него тоже будут охотиться. Никто не знал, что с ним сталось. Он просто ушел в лес с ружьем и пропал. Его искали, но ничего, никаких следов не нашли. Так он и числился в полицейской базе как без вести пропавший, и его пожелтевший фотопортрет висел на доске у входа в местный отдел полиции.

Когда Борька смотрел на эту фотографию, он воспоминал детали, предшествующие фотосъемке.

Отец взял сына, чтобы сделать себе фотографию на паспорт. Сорок пять лет – новый паспорт. «Сорок пять, мужик новенький опять!» – шутил Борькин отец и искал в комоде подходящую рубашку. Ее не было. Тогда он надел старенькую в полоску, рукава у которой были короткие. Так и остался на фотографии в рубашке в полоску, и только Борька знал, что под отцовым пиджаком рубашка с коротким рукавом.

За спиной тихо переговаривались:

«Сейчас все по-другому. Возьми работу. Пашешь с утра до вечера, а денег нет. А раньше: в семь отвезешь механиков и спишь до вечера. Потом в семь забираешь их обратно и домой. И зарплата хорошая и нервы в порядке. Я с этой зарплаты иномарку купил».

«Теперь ее фамилия Клюстова, а раньше она была Грачевой, а еще до этого мужа Синицыной, а вообще, девичья ее фамилия Быкова. Как думаешь, это судьба? Или животные восстали против птиц?»

Борька засыпал. Его укачивало. Он думал все так же об отце и вспоминал его лицо. В свете молнии на мгновение осветился угол придорожного кафе. Точно такого же, в которое он когда-то давно заходил с отцом есть пельмени. К ним подавалась томатная паста. Приятно было обмакнуть пельмень в пасте и затем сунуть в рот, ощущая ее холодноватый металлический привкус.

– ПАкро-о-в! – громко произнес водитель автобуса, налегая на «о». – Есть кто на выход?

– Да, – очнулся Яковлев и, встрепенувшись, схватил сумку и пулей вылетел на улицу.

Лил дождь. В его промежутках вспыхивала молния и вдали громыхало. У дороги стоял Жигуль-семёрка. Машина посигналила Борьке фарами. Он сел на переднее сиденье. За рулем был Саня Бочкин. На задних местах две девахи. Борька их не знал и видел впервые.

– Слушай, у тебя дома есть пельмени? – спросил Борька.

– А я чего, знаю. Мать вроде покупала, а вроде и нет. Зачем тебе пельмени? У меня картоха стынет. И водочка в морозильнике лежит. – Он подвинулся близко к Яковлеву и процедил еле слышно: – Короче, моя та, что справа.

– Мне все равно, – покосился на девах Борька.

– Не дрейфь, все будет пучком.

Семерка рванула, обдав горячим воздухом выхлопной трубы холодную ночь. Девчонки сидели тихо, как мышки. Бочкин косился на их голые коленки.

– А вы чего молчите?

– А чего говорить? – сказала одна.

– Ко мне друг приехал. Кореш мой, можно сказать, брат. Мы с ним на горшках рядом сидели. Потом за одной партой. Можно сказать, близнецы!

Девчонки засмеялись.

– А тебя как зовут? – спросила одна. Та, что была слева.

– Борис.

– А меня Катя.

– Очень приятно.

– А ты из армии?

– Да.

– А я к бабушке сюда приехала. Я вон там живу, – показала она на шлакоблочную двухэтажку, у которой со всех сторон торчали телевизионные антенны, из-за этого дом был похож на ежа.

– Учиться пойдешь?

– Не-а. Работать.

– А я учусь. В институте. На экономическом. Завтра уезжаю. На третий курс перешла.

– Понятно.

– А что ты какой не разговорчивый?

– А что говорить?

– У нас у одной девочки брат погиб в армии. При исполнении служебных обязанностей. Гроб привезли, так его даже открывать не разрешили. Так что радоваться надо, что домой живой вернулся.

– Чего ты ко мне пристала! – огрызнулся Борька.

Катя обиделась и отвернулась.

– Он всегда такой! – сказал Саня. – Сейчас пивасика еще зацепим, и он сразу повеселеет.

– Останови машину! – потребовала Катя.

– Да ладно, чего ты? – сказал Саня.

– Останови, кому говорю.

– Катя, прекращай, – произнесла ее подруга.

– Нина, помолчи. Я выхожу.

Саня остановился. Катя открыла дверь и вышла.

– Завтра увидимся, – кивнула ребятам Нина и поспешила за подругой.

Дождь только усиливался. Семерку обдавало водой, из выхлопной трубы шел белый дым.

– Чего ты в самом деле! – огрызнулся Саня, когда развернулся. – Я их так уговаривал.

– Да ладно ты, поехали, жрать охота.

– Если честно, я тоже жрать хочу.

Санек прибавил скорости и притормозил у деревянного дома-барака.

Лестница привычно покачивалась и скрипела. Борька несколько раз спускался вниз и снова поднимался, чтобы еще раз услышать этот родной для него скрип.

На плите стояла чугунная сковорода, картошка в ней была еще горячая. Санек и Борька ели прямо со сковороды, ковыряя вилками поджарки.

– Чем заниматься намерен? – спросил Санек.

– Сварщиком пойду.

– Куда?

– На железку, дядька обещался взять.

– Ерунда все это. Сейчас деньги можно по-другому срубить.

– Как это «по-другому»?

– На днях я тебя сведу с нужным человеком. Он бывший мент, всех своих знает. У него везде прихваты. Так что дело будет крыто!

– Я воровать не стану.

Санек рассмеялся.

– Там не надо воровать, все под ногами лежит. Помнишь, в нашем лесу была воинская часть?

– Ну.

– Ее сейчас нет, а кабель в земле остался. Он – медный. Там сечение, знаешь какое?! Я тут накопал, сдал, так долги сразу вернул. Кабель там лежит и никому не нужен.

– А если поймают?

– Не дрейфь. У нас весь поселок копает. Это всех сажать надо!

– Я даже не знаю. Лучше я сварщиком пойду.

– Ну и иди, за копейки работай! – Санек завалился на диван, над которым висели плакаты с обнаженными девушками. – Зря ты поругался с Катькой, – продолжил он. – Она ничего. Правда, мне больше Нинка нравится. Они в Москве живут. Завтра уезжают. – Он зевал. – Сестры двоюродные… А то можно еще на «хлебном бизнесе» замутить… хлеб всегда нужен, открыть будочку и торговать. Но тут сложнее, много бумаг надо. А с медью проще, подъехал, накопал, обжег и сдал.

За окном стучал по карнизу дождь. Борька сидел у окна и смотрел на улицу.

– Знаешь, мне отец как-то сказал, что если ему все надоест, он превратится в медведя.

Саня похрапывал.

– А, че?! Уснул, блин!.. – встрепенулся он.

– Ничего. Так, болтаю разную ерунду. У тебя матрас есть?

– В шифоньере.

– Я его на пол кину.

– Валяй. Я, пока тебя не было, с нужными людьми познакомился. Так что не дрейфь, деньги будут.

– Санек, я у тебя пару ночей перекантуюсь.

– Валяй. Я все равно сейчас один. Мать с отцом к брату на зону уехали на свиданку.

– Я только пару ночей.

– Без проблем.

Санек все так же зевал, перевернулся с бока на бок.

– Ты правильно сделал, что не поехал к матери. Правильно, – сказал он сдавленным голосом. – Чего ты дома будешь делать? Там другой живет, тебе его что, папой называть? Хотя Егорыч мужик ничего, нормальный.

Саня замолк. И через минуту Борька услышал его храп.

На следующий день они поехали провожать девчонок. Нина позвонила, сказала, что, Катя не против Борьки, только пусть он не грубит.

На улице были лужи. Трава блестела от воды. Темное небо нависало низко над землей. У автовокзала прохаживалась Катя, держа чемодан за ручку. Нина сидела на скамейке, подложив под зад пакет. Санек подкатил на семерке и эффектно притормозил, приоткрыл окошко и включил музыку на полную громкость.

Нина махнула ему рукой. Санек надел черные очки.

– Как я выгляжу?

– Ниче.

Нина звала Саню. Он не выходил из машины, покачивал головой в такт музыки.

– Она зовет, что не идешь?

– Девушке не надо давать повод. Как там у Лермонтова «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».

– Это у Пушкина.

– Какая разница. У классика, короче. Значит, верняк.

Мимо Семерки проходили люди и оборачивались на шум из машины. «Бум-бум! Бум-бум!»

Подошла Нина.

– Хорошо, что вы приехали, – сказала она.

– А то.

– Катька уезжает. Я позже.

– Нормально.

Санек старался не быть многословным.

– Можем вечерком покататься.

– Годится, – ответил Саня.

Нина вернулась на скамейку.

– Боря! – позвали Яковлева.

Он глянул, это была его мама. Борька вышел к ней.

– Чего ты тут, мам?

– Мне сказали, ты приехал.

– Ну, приехал.

– Ты обижаешься?

– Мама, давай не будем.

– Какой ты глупый! Мне что теперь, монашкой на всю жизнь остаться?

– Я тебя не осуждаю, – сказал Борька, а сам глянул на Катю.

– Придешь домой? – спросила мама.

– Я у Сани пока поживу.

– На вот денег возьми. – Она протянула ему несколько тысяч, он их не взял.

– У меня есть.

Борька оставил мать и подошел к Кате.

– Привет.

– Привет.

– Уезжаешь?

– Да нечего тут делать. Кругом психи.

– Это кто, я псих?

– А то кто же.

– Напишешь телефончик? Я приеду в Москву.

– Зачем?

– Приеду, на ВДНХ сходим.

– Чего мне туда ходить, я напротив живу.

– Ну, ты мне покажешь Москву.

– Не приедешь ведь.

– Приеду.

– Точно? – И она только сейчас улыбнулась ему, и лицо ее стало приятным.

Борька кивнул.

– Тогда пиши! – сказала она.

Он вынул мобильник, и она продиктовала ему свой номер.

Подошел автобус, Катя попрощалась с Ниной. Борька отдал ее чемодан водителю, тот сунул его в багажник.

– Пока.

– Покедули! – поднял руку на прощание.

– Боря! Звони, как приедешь, – сказала Катя.

– Ладно, – ответил он и подошел к ней. У него никогда не было девушки, и он не знал, как это делается: прощаться.

– Поехали! Что титьки мнете! – требовал водитель.

Катя поцеловала Борьку в щеку. Водитель закрыл дверь, и автобус поехал.

Вечером Нина ждала ребят у дороги. За рулем сидел Борька. Ехали за город. Саня переволновался и выпил много пива. Нина села на заднее сиденье – Саня к ней. Ей не понравилось, что от него пахнет и он, в наглую, лапает ее.

Она попросила остановить машину.

– Нет, езжай! – гаркнул Саня.

Борька поглядывал на них через зеркало заднего вида.

– Отстань! – просила она. – Да прекрати! Не надо!

Борька сдал к обочине. Вышел из машины, обогнул ее и дернул заднюю дверь, выволок на улицу Саню.

Тот не удержался на скользкой насыпи и покатился вниз.

Борька сбежал вниз помочь ему подняться. Саня вымазался в глине и притих. Борька протянул ему руку. Саня ударил его.

– Успокоился? – сказал ему Борька.

– Еще хочешь?

– Давай, еще!

Саня стоял напротив него, затем, оттолкнув его плечом, взошел наверх. Нина подкрашивала губы на улице. Он сел в машину и уехал.

– Псих! – крикнула ему вслед Нина.

Борька поднялся к ней. Он стоял рядом с Ниной и скреб подошвой об асфальт, счищая налипшую глину.

– Я думала сначала, ты тоже псих! – Она продолжала подкрашиваться.

На дороге им никто не останавливал.

– Ты отойди в сторону.

– Зачем?

– Ты что, только вчера родился?

– Нет.

– Ни один не остановится, если девушка с парнем. Понимаешь?

– Нет.

– Ну, отойди.

Борька спустился в кювет к березам. Нина вытянула руку, и тут же несколько машин остановилось возле нее.

Нина позвала его. Борька вышел на дорогу. Две машины уехали. Один согласился довезти до города.

Сидя на заднем сиденье, он почувствовал рядом со своим бедро Нины и заволновался. Он всю дорогу ехал и думал о ее бедре.

Когда они вышли, она пригласила его к себе. Дома показала ему свои видео, которые снимала ради смеха. На одном из роликов она предстала в образе Чарли Чаплина.

– Нравится?

– Да.

– Я учусь на экономическом, но мне неинтересно. Отец хочет, чтобы я получила настоящую профессию. А я мне нравится делать вот это.

Нина наклонилась над ним и заметила, что он вздрогнул. Ей это понравилось, глаза у нее сузились, и она улыбнулась, как лиса в сказке.

– Поцелуй меня, – сказала она ему вкрадчиво.

Борька попятился от нее и упал с дивана. Она засмеялась.

– Тебе нравится Катя? У нее в Москве парень.

Внутри Борьки закрутилось. До этой минуты он даже не думал, что позвонит ей, но, припомнив Катю у автобуса, ее нежность, он разозлился. Поднялся и вышел.

На улице у Жигулей его дожидался Саня. Он скинул сигарету и выпустил дым.

– Давай, садись.

Борька сел в машину. Семерка сорвалась с места. Проехав железнодорожный переезд, свернула в сторону поселка.

– Куда мы едем? – спросил Борька.

– Боишься?

– Нет.

– Правильно. Что я из-за какой-то бабы буду друга терять!

– У меня не было ничего с ней.

– Да ладно. Не оправдывайся.

– Я не оправдываюсь.

– Представь, тут трое как-то ехали, – сказал через какое-то время Санек, – и сбили ночью лося.

– Лося?

– Натурально лося! Вышли, посмотрели, он здоровенный лежит и еще дышит. Передок машины разбит, в хлам, ну они испугались и рванули, а по дороге подумали: сто пятьдесят кило мяса на дороге не валяются. Заехали домой, взяли ножи, фонарики, а когда вернулись, то увидели, что лося уже кто-то разделал.

Машина свернула и, покачиваясь, поехала по грунтовой дороге, в ямах которой блестели лужи.

– Тут только на танках. Пару дней назад суше было.

Саня вел машину, ориентируясь по лужам и темной полоске среди кустов. За окном дул свежий ночной ветер, пахло горькой полынью.

– Ну и темнота! Как бы не наехать на кого.

– На кого тут наедешь. Здесь никто не ходит.

– Медведь тут мотается.

– Медведь?

– Да.

Машина подпрыгивала на кочках, свет фар ловил стволы деревьев, потом выхватил колючку. Саня заглушил мотор и погасил фары.

– Раскоп здесь, – сказала Саня.

Друзья извлекли из багажника топор и лопату. Взвалив их на плечи, двинулись в темноту. Над полем плыл диск луны. Ребята шли к нему, а он двигался от них.

– Ты точно уверен, что место не охраняется? – сказал Борька и услышал свой голос далеко в поле.

– Чего ты как баба заладил. Боишься, так оставайся!

Они шли в сторону высоковольтной линии, потом свернули правее. Глаза попривыкли и стали боле-мене различимы какие-то столбы, кусты, щиток для пулевой стрельбы.

– А если в них ток?

– Нет там никакого тока, все давно отключено. Я же тебе говорил: пару дней назад нарубил жилу.

– А долго копать?

– По-разному… бывает, полметра копнешь и провод, а бывает и глубже рыть надо.

Они поднялись на горку и увидели черные пустующие казармы, или же какие-то корпуса. Саня натянул на лоб резинку с фонариком. Посветил им: повсюду были копанки.

Саня искал свою. Нашел по какой-то одному ему известной примете.

– Тут давай.

Начали копать и через полчаса вспотели.

– Как найдем, разводи костер. Обжигать будем.

Раскопали на метр в глубину и ничего не нашли. Отвернули на полметра в сторону, там тоже пусто. Саня осмотрелся и ударил лопатой на три метра левее.

– Слушай, – начал Борька. – Зачем тебе, Сань, деньги?

– Как зачем? – удивился он. – Просто нужны. Ты с Нинкой переспал. Я тоже заплачу ей.

– Не было у меня ничего с ней.

– Хорош, так я и поверю…

– Можешь не верить.

– А тебе самому, зачем деньги?

– Не знаю.

– Ты вообще, от жизни чего хочешь?

– Отца бы увидеть, тогда бы понял, что я хочу.

– Он сколько лет назад у тебя пропал. Сколько воды утекло. Твоя мать повторно вышла замуж. А ты все думаешь о нем.

– Все равно. Ничего не хочется делать. Тоска какая-то гложет.

Лопата в руках Борьки ударилась обо что-то твердое. Саня спрыгнул в яму и, став на четвереньки, начал выгребать землю руками.

– Вот она жила! – Он посветил фонариком на лбу на черный в комьях из земли кабель.

– Глянь, под ним еще один.

– Точно!

– А если в этом ток?

– Ты достал уже! Нет там никакого тока. Копай вдоль, чтобы больший участок захватить.

Они откопали по два метра вправо и влево. После чего Санёк начал работать топором, оглашая предательским стуком окрестность. Замахиваясь топором, он взопрел и скинул потную рубашку.

– Пивка бы, – облизнулся он.

Из темноты выступили трое. Саня не сразу заметил их. А когда увидел, то от неожиданности оступился и рухнул в отвал. Борька направил на них штык лопаты. Это были люди в камуфляже. Один из них осветил сначала лицо Борьки, затем в яме испуганное лицо Сани.

– Вот они, голубчики! – сказал он.

Саня выскочил из траншеи и бросился бежать. Борька за ним. Трое рассредоточились и пошли на перехват.

На ходу нащупав ключи от машины, Саня щелкнул сингалку и, запрыгнув, закрыл за собой дверь. Ключ не сразу попал в дупло зажигания.

Машина, набирая скорость, пошла с пробуксовкой. Он гнал по кочкам, прыгая на сиденье как в седле лошади. Сбоку мелькнула Борькина фигура, и еще через мгновение он ударил ладонью по капоту, просил остановиться. Санек дал газу. Борька остался позади.

Выбравшись на трассу, Санек переключил скорость и поехал чуть медленнее. Он ехал и старался перевести дыхание: дышать как можно спокойнее. Обернулся, не преследует ли кто его, и в этот момент машина сильно стукнулась обо что-то тяжелое. Черная масса огромным клубком отлетела с дороги. А по стеклу семерки пошла косая трещина. Саня прижался к рулю и, не останавливаясь, помчался дальше.

Только дома он понял, что оставил в рубашке свои водительские права.

С Борькой было иначе, он спрятался за кусты, и преследователи прошли мимо. Выбравшись, он увидел Санин Жигуль и бросился ему наперерез. Но тот уехал. И тут он услышал стук топора. Вернулся на место раскопа и увидел тех троих. Они рубили их кабель. Выскобленная луна висела над ними.

– А здорово мы их! – сказал один.

– Много они нарыли. Нам копать не придется, – ответил второй.

На выходе с поля Борька заметил в ельнике «шишигу». Он подумал, что эта машина тех троих, вытащил из кармана нож и с помощью него спустил у машины колеса.

Дорога была впереди. Он брел по овсяному полю, запах которого, приторно-сладкий, неприятно пьянил. И тут он наткнулся на что-то черное, большое и дышащее. Это был медведь. Большой и косматый. От него пахло мокрой шкурой.

Зверь еще дышал, кровь булькала из его носа. Что-то неуловимо близкое почувствовал в этот момент Борька, и его потянуло заглянуть медведю в глаза. Он подвинулся корпусом и ощутил, как тяжелый хлипкий воздух выходит из легких. Медведь прерывисто дышал. Борька увидел в его черном немигающем глазу маленький диск луны и дернулся. Ему был знаком это ровный и жесткий, как у охотника взгляд. Сердце Борьки всколыхнулось, неужели? Но нет! Лапа косматого зверя поднялась, он увидел раскрытые когти, этим своим жестом умирающий медведь как бы приветствовал Борьку. Сам он не чувствовал страха, наоборот, с этой самой минуты ему вдруг стало легко и безразлично, он знал, как ему жить.

Через мгновение по овсяному полю в свете полной луны, переваливаясь из стороны в сторону, шел Борька, и фигура его отбрасывала тень медведя.

Валерка-молчун

Валерка Кочнев припарковал автовоз – колесо горело. Он выставил знак и начал спокойно выкатывать запаску. Мимо проехал экипаж патрульной машины, остановился, из «Форда» вышел пухловатый гаишник, прошелся туда-сюда. Валерка не обращал на него внимания, ходит и ходит, пусть ходит, на то ему и ноги даны, чтобы ходить. Валерка ставил колесо, весь измазюкался.

– На сколько шагов должен быть отнесен аварийный знак? – сказал гаишник.

– А ты не знаешь? – ответил Валерка, затягивая гайки на колесе.

– У тебя на двадцать шагов.

– А надо на сколько?

– А ты не знаешь?

– Знаю.

– Тогда чего на двадцать?

– Ты какими шагами мерил, своими? А я своими.

Гаишник не ожидал такого ответа и взбешенно сказал:

– Умный, да? Умный! Еще раз увижу, просто так не отделаешься!

Валерка услышал, как стукнул дверью гаишник и уехал. Он убрал инструмент, сел в кабину и завел грузовик.

Через два часа он сдал легковые машины, которые вез, и уже сидел в придорожном кафе, хлебал борщ. Рядом на стул опустился лысый мужик в пиджаке и с борсеткой из кожзаменителя. Мужик был похож на завхоза.

– Командир, заработать хочешь?

Валерка мельком глянул на него, а лысый продолжал:

– Мне в Минск надо партию «лансеров» перегнать, ты как?

Валерка подметил, что у лысого пуговицы на пиджаке пришиты нитками разного цвета.

– Сто баксов даю и еще на бензин… Соглашайся!

Валерка подвинул себе котлету с макаронами и подметил сведенную татуировку на пальце лысого.

– Хорошо… сто пятьдесят, ну нету больше. Все люди братья, выручать нужно! Там за Минском шестьдесят километров по прямой.

– В Борисов, что ли?

Лысый опешил: «Не совсем туда, но туда».

Валерка согласился.

– Спасибо тебе, брат! А то все боятся, жмутся – глонасс-херас у них!

Еще через три часа Валерка, загрузившись, ехал с лысым по трассе.

Темнело. Лес вдали становился похож на неровный забор. Начинались поля.

Лысый всю дорогу восторгался, что Валерка так здорово придумал: надеть на аппарат, который показывает местонахождение машины, простую фольгу.

– Ай-да Кулибин! – говорил лысый.

Ехать оставалось километров сорок.

Валерка объездил всю страну на своем автовозе и всегда восхищался ее размахом и масштабностью, и всегда задавался мыслью, зачем пер на Россию Наполеон, затем Гитлер, ведь ее не пройти, заблудиться легко, потонуть.

– Деньги я сразу по приезду, – сказал лысый. – Так что ты не дрейфь!

– Я не дрейфю.

– Помогать надо, – продолжал лысый. – А то человек человеку – волк. Я вот с женой и дочкой как-то отправился на Байкал. Колесо полетело. Кругом тишь – никого! Запаску вытащил, чтобы в машину больше влезло. Тут вижу, цыгане едут на «семерке», может, и не цыгане, но только черные они все, как уголь, и веселые. Едут, орут из окон непонятное и что-то быстрое, прям как дети. Я дочку посадил поглубже и закрыл одеялом. Жена придвинулась к ней. Остановились они, идут ко мне, а я в руках монтажку держу. Слово за слово. Катят мне колесо. Держи, говорят, брат. Я им: сколько я должен? Они: не надо ничего! Встретишь кого на дороге, вот так же, дай ему колесо – это будет твоя плата, и уехали.

Валерка слушал его, молчал и смотрел на дорогу.

Лысый сидел и, вроде как, ждал ответа на свой рассказ, Валерка молчал, что он мог ему сказать? Таких историй – куча! Сколько всего на дороге случается и всегда, во всю жизнь, с древних времен, происходило, что на море, что в воздухе, что на земле, везде встречаются и добрые люди и злые.

Не доезжая Минска, свернули. Стемнело, и на дороге плохо горели фонари. Лысый хорошо ориентировался, показывал, куда и где лучше свернуть и где есть на дороге яма и выбоина, и частенько приговаривал: не волнуйся, я не разбойник, деньги получишь!

Уже ночью заехали на базу, Валерка сгрузил «лансеры», получил свои сто пятьдесят баксов и, остановившись у придорожного кафе, лег спать.

Ночью ему приснилась армейка. Он служил в Белоруссии. На самом излете Советского Союза. Снилось ему, что заходит он в один и тот же дом и звонит в одну и ту же дверь. А она перед ним отворяется, и за ней ничего нет. Тогда он снова заходит в подъезд и снова звонит в дверь, и она снова открывается, и так бессчетное число раз.

Валерка проснулся и сел смотреть в окно. Светало. Шел мелкий дождь, и фары выхватывали капли на стекле и преломлялись в них.

У Валерки дома – жена и дочь, студентка университета имени Лобачевского, есть маленькая собака, крикливая, есть «Форд-Мондео», часто зовут в гости друзья, купившие дом за городом, там устраивают они баню и шашлык. А за забором, в других таких же домах, тоже люди топят баню и жарят шашлык, и так изо дня в день, и разговоры о политике, войне, ядерной бомбе, американцах, и сколько лет прошло, и только рейс прерывает его размеренную жизнь с баней и шашлыком и разговорами о америкосах.

Валерка нашел дом, точно такой же, какой видел во сне, и дверь в этом доме была такой же, какую он видел во сне.

Рассвело. Забегали, заторопились люди на работу, двинулись автобусы и поливальные машины, застучала мошка по стеклу, оживились птицы. Валерка положил руки на руль и стал смотреть на подъезд.

И вспомнил, как в увольнительную встретил тут Ингу, так звали девушку, которая жила в этом доме. Инга рвала сирень и окликнула его.

– Ко мне нельзя, мои дома, – сказала она и засмеялась.

Валерка был в гимнастерке, ремень туго стягивал талию, он шагнул к Инге – она отвернулась и пошла вперед него.

Вышли в парк, спустились к реке. У берега тухла мертвая рыба.

– Фу! Снова что-то скинули! – сказала Инга и глянула в сторону двух высоких труб и корпусов фабрики с широкой лентой стеклянных окон.

В лесу он сбросил китель на траву, Инга легла и вытянула ноги с треугольными коленками.

– Ты, Валерка, – молчун! Тебе никто не говорил об этом? – сказала она.

– Нет.

– Мне нравятся молчуны, но непонятно, что у них на душе. Вот у тебя что на душе?

– Не знаю, – он присел к ней, боясь ее спугнуть.

– А я знаю, – сказала она и притянула его к себе, и обвила шею, и поцеловала. Валерка пристально смотрел в ее глаза, все внутри него напряглось.

– Что ты думаешь обо мне? – сказала она, и Валерка увидел, как слюна, словно паутинка, пересекает ее рот.

Валерка смолчал. У него еще не было ни разу в жизни девушки, он слышал от ребят разные скабрезные истории и теперь, когда Инга была рядом, боялся ее и тянулся к ней.

Когда они поднялись и она, глядя в зеркальце, выпутывала из волос соломинки, он стряхнул китель и перебросил его через плечо.

Домой возвращались другой дорогой, вдоль поля. Валерка рассказывал о том, что дома него сестра вышла замуж, что не удастся с ней увидеться, будут учения, а должен быть отпуск. Инга молчала, шла и смотрела на свои туфельки.

– Скажи, что ты обо мне думаешь? – снова спросила она.

– Ты самая красивая, – ответил Валерка, не зная, что сказать.

– Дурак ты!

Инга оторвалась от него и побежала далеко вперед, он бросился за ней, но по пути, стукнув себя по карманам, понял, что оставил у дерева на траве документы.

Вернулся – они лежали там, куда он их положил. А когда ринулся за Ингой, ее и след простыл.

Валерка вернулся в часть.

Потом он несколько дней не выходил из танка, рота находилась на марше. Под Борисовом комполка произнес прочувствованную речь, что в этих лесах воевала доблестная рота «Горьковский комсомолец». Валерка думал об Инге, о ее коленках, слюне, пересекавшей рот, и вспоминал запах тела Инги, почему-то ему казалось, что она пахнет сиренью.

В дверь машины постучался гаишник – нельзя тут стоять. Валерка завел автовоз и, разворачиваясь, заметил, что из подъезда вышла полноватая женщина, рядом с ней шел мужчина, у развилки он поцеловал ее и они разошлись. Она или не она? – подумал Валерка. Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в развороте женской головы, в движении руки. Она – не она! – думал он. Нет, сказал себе Валерка, это не она. Конечно, не она. Поравнялся с женщиной, открыл окно и вытащил голову, вглядываясь.

Женщина не сразу обратила внимание, что рядом едет здоровенная махина, а когда увидела его небритое лицо в окошке сверху, остановилась. Валерка спрыгнул к ней.

– Кочнев. Валера Кочнев. Молчун, – сказала она. – Вот ты и догнал меня.

Валерка не знал, что сказать, смотрел на Ингу. Она почти не изменилась, как будто, действительно, не было тех лет, а он догнал ее.

– Как ты здесь?

– Ехал вот. Остановился.

– Значит, судьба, – сказала она и зажмурилась от солнца, и пошла вперед, оглядываясь и как бы приглашая его за собой.

В это мгновение Валерка увидел ее всю, какую-то сияющую, неповторимую, и он снова, как и тогда, раньше, засеменил за ней.

– Ты женат? – спрашивала она на ходу.

Он кивал головой.

– А я нет, – доносилось до Валерки, голова его кружилась, было легко, не так, как дома, когда приезжаешь и заваливаешься на диван, и все понятно, и ничего нового. – Родители умерли, – добавила она.

– Извини.

– Да ничего. Это было так давно. Приходи сегодня за дом. День рождение справляем.

– Чье, твое?

– Нет. Придешь?

– Приду.

– Скажешь, родственник из Москвы.

– Почему из Москвы?

– Все знают, что у меня есть родственник в Москве.

– Я приду, – говорил на ходу Валерка и думал, что надо купить рубашку и брюки.

– Если бы ты тогда догнал меня, – протянула загадочно Инга.

– Так я искал! Документы у дерева забыл, – вскинул голову Валерка.

Он и не оправдывался перед ней, и в то же время выдал себя, что помнил тот день, помнил отчетливо и детально.

– Какие документы? – не поняла она.

– Обыкновенные.

Инга остановилась, не совсем понимая, о чем говорит Валерка, жива была только обида, что ее тогда бросили. А тут, оказывается, такие подробности, какие-то документы.

Валерка смотрел на ее приоткрытую грудь.

– Может, я тебя довезу?

– Не надо, – произнесла Инга, и голос ее изменился, с веселого, наигранного, на грустный. Но тут же она снова заулыбалась и, толкнув его легонько в грудь, сказала:

– Увезешь меня в Москву?

– Так я не в Москве живу, – ответил Валерка.

– Видишь, как все не совпадает, – сказала она и свернула к проходной комбината, из которого когда-то вытекала зараженная вода и травила реку. Валерка остался позади.

– Я приду, – крикнул Валерка. – Обязательно приду!

– Не надо никуда приходить! Я пошутила, – ответила она и сделала ручкой «чао».

Валерка вернулся к автовозу, у машины стоял наискосок, преграждая путь, полицейский патруль.

Валерка уладил с ними дела: сунул деньги одному, второму, отогнал грузовик на стоянку, побрился в туалете, разделся по пояс, вытер тело сухим полотенцем и отправился в магазин покупать рубашку и брюки.

Боясь измять брюки, он целый день ходил по парку, смотрел со стороны реки на сверкающие на солнце окна комбината, смотрел на трубы, которые опоясывала надпись «СЛАВА КПСС». Курил, ел мороженое, глядел, как рыбаки тянут рыбу из воды, как рыба бьется на берегу, стараясь изо всех сил пробить своим телом землю и очутиться вновь в воде. Он впервые понял здесь бессилие выловленной рыбы, он подумал, что никогда не задумывался о том, как рыба мучается и кричит, ведь есть же у нее мозг и чувства, и только человек не слышит всего этого. Он смотрел, как бьется розовая плотва, как изгибается телом, а потом лежит и учащенно дышит, раскрывая жабры, и умирает, прижатая сапогом рыбака.

День тянулся долго, несколько раз Валерка подумывал – не бросить ли ему эту затею. Что-то трезвое будило его – вернись домой, но он находил возражения своему внутреннему голосу: ведь куплены рубашка и брюки. Однако самым главным было то, что он отключил звук у мобильного телефона и не отвечал на пропущенные звонки жены и диспетчера. Он понимал: надвигается катастрофа.