Текст книги "Пустоземские камни"

Алешка смотрел на это широко раскрытыми глазами, ровным счетом ничего не понимая. Откуда эта желтая штука? Как она могла раздавить большое дерево?

– Ну? – спросил бородатый.

– Здесь был, – ответил мальчик. – На этом месте.

Москвичи вышли из машины, обошли желтый бугор кругом. Алешка несмело выглядывал из-за их спин. Теперь было видно, что это огромный ком спутанных кучерявых волокон, похожих на медную стружку. Или на гигантскую мочалку.

– Сергеич, ты такое когда-нибудь видел? – спросил шофер.

– М-м-м... – ответил бородатый.

Шофер начал подносить к мочалке маленькую коробочку и слушать, как она пищит. Сергеич тем временем подобрал палочку и начал поддевать ею желтые скрученные волокна. Наконец он поймал одно из них и вытянул наружу. Волокно было как пружинка – упругое, витое, с остреньким кончиком-завитком.

– Значит, говоришь, камень был в дереве? – обратился бородатый к Алешке, который малость осмелел, подошел к мочалке и трогал ее кончиком сандалии.

– Ага. В стволе засел.

– Точно? Не врешь? Не показалось?

– Точно. Черный такой, как обгорелый.

– А теперь – ни камня, ни дерева. Ясненько... Слышь, Матвей! Как думаешь, увезем мы с собой эту штуку?

Вместо ответа вдруг раздался испуганный вскрик. Матвей, как оказалось, зашел с другой стороны и сунул руку в переплетение желтых пружинок. Теперь он не мог ее вытащить.

– Сергеич, помоги! Оно вроде затягивает...

Бородатый проворно вскочил и подбежал к товарищу. Он уперся ногой в мочалку и начал оттягивать ее руками в сторону.

– Дергай! Дергай руку! – скомандовал он.

Белобрысый дернул и снова вскрикнул. Рука была на свободе, но вся оказалась исцарапана, из множества крошечных ранок сочились капельки крови.

– Хотел внутри проверить – думал, может, есть что, – растерянно проговорил он, обтирая кровь краем рубахи. – А оно как потянуло, будто болото.

– Думать надо! – рассердился бородатый. – А если заразу подцепил? Иди возьми бинт в аптечке...

– Никуда мы ее не повезем, – сказал Матвей, торопливо оборачивая руку бинтом. – На месте надо смотреть. Ставить комплекс прямо в деревне и разбираться.

– Да, разворачиваться нужно по полной программе, – согласился бородатый.

– И людей хорошо бы отселить.

– Ага, размечтался. И трехметровым забором поселок обнести, еще скажи... Охрану выставить – вот что надо.

– Кого ж выставлять? – вздохнул Матвей. – Кто тут, кроме нас?

– Значит, сами и будем. Слышь, пионер! – бородатый обернулся к Алешке и сделал насколько возможно серьезное лицо. – Ты беги домой. И никому про это место не говори, ладно?

– Ладно, – пожал плечами мальчик. – А вы что будете делать?

– А ничего. Ждать своих будем.

Алешка, конечно, не поверил, что ученые будут просто так сидеть возле этой штуки и чего-то там ждать. Но оставаться здесь он не мог: мать просила прийти домой пораньше и помочь отметить зеленкой кур, чтоб не путать с соседскими.

Уходя, Алешка знал, что вскоре вернется и тайком подсмотрит, чем будут заниматься таинственные москвичи.

* * *

С утра дед Харлам вышел на луг, догола общипанный коровами, и некоторое время занимался там подбором сухих коровьих лепешек, намереваясь переложить ими грядки в теплице.

Когда солнце и мухи истомили его и он принялся складывать урожай на тележку, на дороге вдруг показалась необычная процессия. Впереди ехал «уазик» защитного цвета. На его крыше громоздился большой белый ящик, утыканный целым ворохом антенн.

За «уазиком» катились три «КамАЗа»-вездехода с фургонами. И еще два бортовых «ЗИЛа» замыкали колонну. Ни одна из машин не походила на обычную раздолбанную сельскую технику, к которой за долгие годы так привык глаз старика. Каждый автомобиль был обвешан какими-то посторонними деталями – лебедками, баками, подпорками. Выглядело это довольно грозно.

«Война, что ли...» – пробормотал дед, невольно отступая к кустам вместе со своей лопатой и тележкой.

Колонна между тем сбавила скорость и начала заворачивать на тот самый луг, где дед едва закончил подбор удобрений. Откуда-то вырулил и желтый «уазик», из него показался бородатый москвич и помахал прибывшим рукой.

Из машин начали высыпать люди, некоторые действительно были в военной форме.

– Чего делается-то! – завороженно прошептал дед, отползая все дальше в кусты. Он все пригибался и пригибался к земле, пока вовсе не лег, собрав перед собой кучу веток, как опытный разведчик.

Прибывшие люди встали в круг, поговорили, потом разошлись и занялись делами. Одни доставали грузы из машин, другие размечали что-то на земле, третьи, взяв топоры и пилы, отправились к перелеску.

Огромное впечатление на деда произвело то, что они делали с «КамАЗами». Водитель поворачивал что-то в кабине, мотор начинал натужно гудеть, а фургон – раздвигаться вширь, превращаясь во вместительный домик с окнами.

Деду Харламу вдруг стало страшно, что кто-то засечет его наблюдательный пост и выволочет наружу и его самого, и тележку с навозом. Он отполз еще на десяток метров, а там привстал и торопливо покатил тележку прочь, оглядываясь и прислушиваясь.

В поселке уже заметили прибытие автоколонны, и навстречу деду вылетела ватага мальчишек, спешивших первыми про все узнать.

К обеду эти же мальчишки принесли в поселок достаточно полные сведения о происходящем. Оказалось, приехали ученые – целая экспедиция с походными лабораториями. Они расставили на лугу свои фургоны, воздвигли разные навесы и палатки и теперь собирались искать метеориты, которыми посыпало землю в ту грозовую ночь.

Мальчишки по секрету добавляли, что падение метеоритов засекли военные локаторы. Уже на следующий день целый полк солдат прочесывал лес в семи километрах от поселка, но никто ничего не нашел. Теперь эти же солдаты будут искать камни здесь.

Кроме того, мальчишки дополнительно сообщили, что ученым активно помогает в обустройстве Гендос, держится там за своего и очень задирает нос. Уже дважды его посылали в магазин – за вином и, кажется, за хлебом.

Самым приятным известием оказалось то, что за каждый найденный метеорит поселковым была обещана премия – небольшая, но приятная. В доказательство говорилось, что Алешка показал москвичам, где лежит один такой камень, и получил награду. Теперь он, правда, объевшись жвачками и шоколадками, сидел дома, ничем не интересуясь.

Вечером, когда народ вернулся с работы, почти весь поселок пришел на луг, чтобы лично посмотреть, как обустраиваются незваные гости. Мужики собирались в кучки, рассаживались вдоль канавы, что отделяла луг от дороги, и наблюдали за пришельцами, смоля папиросы.

Ученые перетаскивали ящики и коробы, гремели ложками о тарелки, жгли костры, тянули провода, хлопали дверями машин и в свою очередь поглядывали на поселковых. Местные и приезжие стояли друг против друга, как два войска, разделенных канавой, и не спешили вступать в знакомство.

То и дело между палаток и фургонов мелькала забинтованная рука Гендоса. Он летал взад-вперед, как ласточка, стремясь всем помочь и дать совет. Вот он участвует в забивании колышков для навеса, вот показывает, как обтесать жердь, а вот уже несется к кому-то с ведром воды.

Мужики пускали папиросные дымки и комментировали:

– Гля, как старается – аж штаны трещат.

– Думает, наверно, ему академика присвоят.

– И особую благодарность с занесением в грудную клетку...

Гендос, не слыша реплик, иногда останавливался, отдувался, вытирая пот с лица, и, бросив беглый взгляд на односельчан, несся дальше.

– Эй, не торопись – пупок развяжется! – кричали мужики.

Егорыч сегодня припозднился с работы и пришел на луг, когда там было уже полно публики. Он помнил, что сегодня должно было приехать начальство и оплатить изувеченный амбар. Некоторое время он бродил вдоль канавы, высматривая бородатого москвича и никак не решаясь пересечь невидимую границу. Затем увидел Гендоса, бегущего куда-то с мотком провода, и бросился ему наперерез.

– А ну, по тормозам!

– Чего? – Гендос остановился и принял вид крайне занятого человека.

– Где этот... С бородой, в очках. Где он?

– Кто, Сергеич? Отъехал вроде. Куда-то к речке, к броду. А чего тебе?

– А надо. Где тут начальство, отвечай. Разговор есть.

– Ты что?! – Гендос обозначил на лице ужас. – Люди делом заняты, а ты, извиняюсь за выражение, с разговорами. – Ему явно не хотелось упускать монополию на близость к важным гостям.

Тем временем мужики заметили, что граница между местными и приезжими как бы прорвана, и начали подтягиваться к разговору.

– Ну, чего, – усмехнулся Ленечка Шурочкин по кличке Выкусь-Накусь. – Ты тут всех уже обслужил, обстирал, нет?

– Чего тебе? – рассердился Гендос.

– Бегаешь быстро. Народ волнуется, как бы вторую клешню не надорвал.

– Ты б не зубоскалил, а лучше б людям баньку приготовил. Люди с дороги, уже спрашивали, у кого, извиняюсь за выражение, попариться можно.

– А я им банщик? – высокомерно ответил Ленечка, хотя и остался польщен предложением.

– Не хочешь, они к другим пойдут, подумаешь... – пожал плечами Гендос. – А завтра, между прочим, начальник этого табора прибудет. А начальник знаешь кто?

– Алла Пугачева, – ухмыльнулся Ленечка.

– Хрен тебе в ухо, а не Пугачева. Начальник – Борис Михайлович Олейник, понял?

– Кто это? – озадачился Ленечка. – Из «Динамо», что ли?

– Ага, ты еще скажи, из балета. Космонавт Олейник, тот самый! Деревня!

– А-а, – сказал Ленечка, перестав усмехаться.

– Ага! Что, не хочешь космонавта в своей баньке попарить?

– Э, постой! – вмешался Егорыч. – Выходит, начальства еще нет?

– Сказано – завтра он будет.

– Слышь, Гендос, – подал голос кто-то из мужиков. – А взаправду говорят, за камни деньги давать будут?

– Вот же чудные, извиняюсь за выражение! Я ведь говорил уже – будут давать. Ну, не за всякие, конечно...

– Оно понятно. Завтра бабу свою за грибами отправлю, может, найдет метеорит...

– Деньги? – испугался Егорыч. – Какие такие деньги? Кому – всем, что ли? И сколько?

– Сказано – всем, кто найдет. Немного, конечно...

Егорыч отошел в сторону совершенно обескураженный. За найденный метеорит полагалось куда меньше, чем он рассчитывал запросить за сломанную крышу. Выходило, что теперь любой голодранец понесет москвичам камни и получит мзду, а ему, Егорычу, ущерба не возместят. Зачем возмещать, если метеоритов и так будет завались?

Злой и расстроенный он поплелся домой. Вскоре за ним потянулись и остальные. У всех были свои дела, никто не собирался торчать тут до темноты. Кроме, может быть, Гендоса.

* * *

Наконец произошло то, что должно было. Витек, когда речь зашла о деньгах, малость напряг мозги и понял – между происшествием на кукурузном поле и приездом экспедиции есть связь.

Ему, конечно, следовало сначала сбегать на поле самому и убедиться, что действительно там есть камень. Но времени на это не хватало. Витек поздно заканчивал работать, и ему не улыбалось после тяжелого дня тащиться за реку. Лучше все рассказать москвичам, а они – люди серьезные, не поленятся послать в кукурузу машину.

Вечером, переодевшись и наскоро сполоснувшись колодезной водой, он явился в стан ученых, походил среди палаток и наконец обратился со своим сообщением к загорелому мужичку в желтой иностранной кепке.

К словам Витька отнеслись довольно скептически. Дело в том, что за прошедший день ученым принесли не меньше двух центнеров больших и малых булыжников, уверяя, что это как раз те самые камни, что упали в грозу. Вдобавок поселковые замучили москвичей рассказами, что, дескать, на кладбище по ночам ходит какой-то парень, которого десять лет назад там зарезали беглые зэки, что в реке водится пятиметровый сом, способный утащить под воду лодку с рыбаками, и что в старой церкви, отданной под склад, таинственным образом пропадают овес и комбикорм.

Ученые от таких речей приуныли. Их решительный настрой несколько пошатнулся. У Витька прежде всего спросили, сколько он выпил накануне падения метеорита. Тот божился, что самую малость – ну, от силы литр на троих. И все равно на него поглядывали недоверчиво.

Недоверие не рассеялось и в машине, которая везла его на кукурузное поле. За рулем сидел белобрысый москвич Матвей, а еще с ними поехал некий Сева – бойкий молодой парень, одетый в жилетку с парой десятков карманов. На ремне у него висело несколько черных кожаных футлярчиков с ножом, маленьким биноклем и еще какими-то приспособлениями.

Какое-то время машина медленно шла по краю поля, переваливаясь на кочках, вспугивая птиц, устроивших в густой траве гнезда. Витек пытался оживить память – он решительно не помнил, где сошел с бетонки и куда затем направился.

Москвичи его не торопили, лишь иногда как-то странно переглядывались и протяжно вздыхали.

– Куда вам столько кукурузы? – вяло поинтересовался Матвей. – На зиму маринуете или так едите?

– Это кормовая, – рассеянно ответил Витек, вглядываясь в зеленый горизонт. – Для еды у нас не вызревает.

– А вон там? – сказал вдруг Сева, приложив к глазам бинокль. – Там вроде зрелая – желтая...

Действительно, далеко в поле желтело малопонятное пятно. Витек даже забрался на крышу машины, чтоб убедиться.

– Идем, что ли? – вздохнул Матвей, останавливая машину и вытаскивая из-за сидений прямоугольный кожаный кофр.

Витек плелся сзади и молился, чтоб камень оказался именно там. Иначе он был бы просто опозорен. В поселке начали бы смеяться, что, мол, хотел сорвать премию и потащил москвичей в кукурузу. А каких гадостей наговорила бы тетка!..

– Ну, и что это? – сказал Матвей, остановившись у края желтой прогалины.

Витек вышел вперед. Кукуруза была желтая не от спелости, конечно. Она была сухая. Стебли стояли поникшие и чахлые. Даже земля под ногами казалась какой-то вялой, сухой, она проваливалась под ногами, как песок.

Витек прошел еще немного вперед и увидел воронку. Неглубокую, всего по колено. Ее окружали черные спаленные кукурузные стебли. Но никакого камня в ней не оказалось.

– Это здесь было, – проговорил Витек, присаживаясь на корточки и трогая землю руками. Она и на ощупь была как песок.

Москвичи тоже присели, потрогали землю.

– И что? – спросил Сева. – Где метеорит?

Витек встал, осмотрелся. Ночью под дождем все, конечно, выглядело иначе. Теперь здесь было жарко и почти тихо, если не считать стрекота кузнечиков.

– Здесь было, – проговорил он. – Ничего не понимаю...

– Знаешь, мы тоже.

В воздухе повисла неприятная напряженность. Матвей, что-то ворча себе под нос, взял в пробирку несколько проб земли из воронки, Сева же озирал окрестности через свой бинокль. Витьку осталось только смущенно покашливать да крошить пальцами комочки земли.

Можно было предположить, что камень был здесь, а потом укатился или ушел в землю, но...

* * *

После обеда Алешка помчался к броду, чтоб выяснить, что нового на месте падения метеорита. К тому времени желтую мочалку накрыли шатром из темной пленки, а охранять ее поставили двух солдат с автоматами.

В первый раз Алешка боялся, что его случайно подстрелят, но потом увидел, что солдаты очень мирные, они в основном сидели или лежали в тени прибрежных кустов и рассказывали друг другу всякие истории. Да и автоматы у них были без патронов.

Сегодня шатер словно бы распух – мочалка явно подросла. Рядом стояла машина, здесь же прогуливались бородатый москвич и какой-то незнакомый дедушка в широких синих брюках и выцветшей штормовке. Солдаты в этот раз не лежали под кустом, а стояли чуть поодаль, положив руки на свои автоматы без рожков.

Берег явно изменился, и не только из-за погибшего вяза и шатра, появившегося на его месте. Подойдя ближе, Алешка почувствовал через подошвы сандалий, что сама земля стала иной. Она словно бы осела, стала мягче, а трава на ней поблекла и высохла. Да и ближние кусты выглядели поникшими. Зловредная мочалка, казалось, отравила все кругом.

– Здрасьте! – громко сказал мальчик взрослым.

– А, привет, – ответил бородатый, обернувшись. – Как жизнь? Нашел еще что-нибудь?

– Нет пока, – отрапортовал Алешка.

– Это тот паренек, который место показал, – негромко сообщил москвич незнакомому дедушке.

– Ты? – заинтересовался незнакомец. – А ну подойди, оголец.

Алешка приблизился, изнывая от любопытства.

– Здравствуй, мальчик. Так, говоришь, ты метеорит тут видел?

– Ага. Он в самое дерево врезался.

– Прямо в самое дерево?

– Ага. И сук один снес, и ствол расщепил.

– Интересно... И что дальше произошло?

– А вот он все знает, – Алешка указал на бородатого. – Когда мы приехали, здесь уже желтая куча была.

– Знаешь хоть, с кем разговариваешь? – с добродушной усмешкой спросил бородатый. – Это ж Олейник, тот самый космонавт...

– Космонавт?! – Алешка часто-часто заморгал. – Настоящий?

– Нет, игрушечный.

– А другие мальчишки ничего не находили? – спросил Олейник.

– Не-а, – Алешка помотал головой. – Больше никто. Нашли бы – сразу бы к вам прибежали за премией.

– Вот оно как... На что ж вам деньги?

– На папиросы, – широко улыбнулся мальчик.

– Ну... – Старый космонавт огорченно вздохнул.

– Хочешь поглядеть, во что твоя желтая куча превратилась? – предложил бородатый.

– Ага! – Алешка обрадовался – он, собственно, только за этим и прибежал.

– Ну, гляди. – Москвич отодвинул полог пленочного шатра.

Никакой желтой мочалки там уже не было. Алешка увидел огромный клубок каких-то темных блестящих шлангов, некоторые были толщиной с его руку. Он даже малость отпрянул – показалось, что вся эта масса тихонько двигается, словно дышит.

– Вот так, парень, – сказал москвич. – Смотри – найдешь чего, сам не лезь, нас позови.

Вскоре ученые уехали. Алешка залез в реку и обнаружил в своих баллонах полтора десятка отличных пескарей. Тут же им нашлось применение: пожарить на прутике над костром, который очень даже просто развели солдаты. И сами же схряпали рыбешек, только кости в стороны летели.

После этого Алешка, проявляя недетскую осведомленность, ответил служивым на некоторые насущные вопросы: рассказал, что самогонку в любое время можно купить у тетки Миронихи, что ближайшее разливное пиво есть на заправке возле «Сельхозтехники» и что дискотеки по пятницам и субботам проходят в соседнем поселке, до которого всего час ходьбы.

* * *

Приезд начальства Егорыч прозевал, поскольку два дня был в командировке в областном центре – принимал после капремонта зернозагрузчик.

Вернувшись домой, он уже от дороги заметил, что во дворе происходит какой-то непорядок. Он бросил взгляд на амбар – и ужаснулся. Строение стало каким-то уродливым, скособоченным, словно сдерживало натиск урагана.

Егорыч бросился было к сараю, но вдруг замер на месте. Земля – она как-то не так ответила на поступь его ног. Родной старый двор – тысячи раз перехоженный во всех направлениях, знакомый до каждой ямки, утоптанный до каменной твердости – вдруг начал качаться под ногами.

Может, показалось? Егорыч для пробы переступил с ноги на ногу. Нет, определенно с землей творилось что-то не то. Ноги привыкли за много лет к совсем другим ощущениям.

Сердце начало ненормально сильно колотиться. Егорыч растерялся, как птица, которая почувствовала, что в ее отсутствие кто-то побывал в гнезде.

Осторожно переступая ногами, он добрался до сарая, распахнул дверь. И в следующий миг сдавленно вскрикнул от ужаса.

Пол был вздыбленным, повсюду топорщились выломанные доски. Из огромных щелей, появившихся в стенах, бил свет. Даже потолок прогнулся внутрь.

– Разорили, – прошептал Егорыч. – По миру пустили, курвы! Да что ж это творится! Да что ж они позволяют!

Он все же нашел силы приподнять одну из поломанных досок и заглянуть в подпол. Когда глаза привыкли к полумраку, он испугался еще больше. Все пространство под амбаром занимала мешанина каких-то шлангов или канатов – толстых, угрожающе темных, перепутанных, как клубок ниток.

Егорыч тронул один из шлангов и тут же отдернул руку. Ему почудилась легкая дрожь. Вообще из подпола исходила неясная гнетущая волна, словно темные силы свили себе гнездо под амбаром. Хотелось скорее выбраться на свет и держаться от этого места подальше.

Егорыч выскочил на улицу и недолго думая помчался на луг.

– Разорители! – закричал он, едва показавшись в лагере ученых. – Что ж вы творите, а?! Под суд, всех под суд! За что трудовому человеку такая подлость?! За что, курвы?

Его окружили встревоженные незнакомые люди, спросили, что случилось.

– Что случилось? – Егорыч аж затрясся. – Они еще спрашивают! Никакого житья нет от ваших опытов, а они еще спрашивают! Найду управу! Всех под суд...

Его еще раз настойчиво спросили, что произошло.

– А вот я сейчас покажу, что произошло! – прокричал Егорыч, и тон его ничего доброго не предвещал.

Все пошли смотреть. По пути увязались и несколько поселковых. Двор Егорыча заполнился чужими людьми, которые бесцеремонно ходили по его земле, осматривали, замеряли, вслух изумлялись. Егорыч с женой стояли на крыльце, с испугом наблюдая, как разваливается их родовой покой, который образовывался годами. Ничего хорошего они не ждали. Даже куры присмирели и помалкивали под кустами смородины.

– Надо разбирать твой сарай, дядя, – сообщил один из москвичей.

– Курва, – процедил Егорыч. – Под суд!

Но мешать не стал. Он уже понимал, что сам с такой бедой не справится, а люди хоть посочувствуют.

Из лагеря приехала машина. Застучали топоры, завыла бензопила, завизжали выдираемые гвозди. Односельчане, что собрались за калиткой, молча глазели на Егорыча. Иные взгляды были такие, будто он стоит не на пороге дома, а на табуретке под веревочной петлей. Чувство непоправимой беды сдавило горло и сердце, мешая дышать и говорить, на глаза просились слезы.

Вскоре стало ясно, что под амбаром, от которого теперь почти ничего не осталось, притаилось целое скопище темных перепутанных канатов. Из разговоров Егорыч понял, что они уходят под землю, тянутся на многие метры, опутывая все вокруг. И убрать эту заразу одним махом невозможно.

А затем к нему приблизился один из чужаков, закурил, небрежно кинул под ноги смятую пачку и сказал:

– Плохи дела, батя. Эта штука – она везде. Разрослась по всему твоему двору и дальше будет расти. Не знаю, когда мы ее выковырнем. Утром обещали экскаватор подогнать...

– И что? – глухо проговорил Егорыч.

– А что? Лучше, батя, если ты разберешь дом и перенесешь на другое место, пока он сам не рухнул. Если успеешь. А то он, как и сарай, того...

– Чего того? – зарычал Егорыч, сжимая кулаки.

– Ага. И вообще, переночевали бы вы сегодня у соседей от греха...

– Господи... – прошептала побледневшая супруга.

– Да, такие вот дела, – вздохнул чужак.

Егорыча душили и страх, и злость, и обида. Он даже не заикнулся про ущерб, хотя об этом ему и следовало сейчас подумать. Он только кусал губы и хрустел пальцами, поток проклятий так и рвался наружу.

– Раньше надо было сообщать, – развел руками москвич. – А теперь – что ж...

Егорыч не пошел ночевать к соседям. Работы в его дворе продолжались всю ночь, а он так и сидел на крыльце, не сомкнув глаз. Сидел, хотя усталость валила с ног. Сидел и прислушивался, как тихонько вздрагивает и шевелится под ним земля, как помаленьку оседает и корежится родимый дом.

* * *

На следующий день после полудня в поселке увидели Севу – как всегда, бодрого и деловитого. На плече у него висело новенькое помповое ружье со складным прикладом. Свидетелями его появления стали трое мужиков, которые стояли, подперев магазин, курили папиросы и распивали одну бутылку пива на троих.

Сева зашел в магазин, купил сигарет и бутылку газировки. Вышел на улицу, закурил.

– Пойду поохочусь, – сказал он, уловив пристальные взгляды мужиков.

Те не ответили, молча проводив его взглядами. Минут через пять один из них – кубообразный Степа Брикет – раздумчиво проговорил:

– Любопытно было узнать, на кого?

– Последний заяц еще при колхозах удобрениями отравился, – согласился его товарищ.

– В позатом году у бабки Жучихи свинья в лес убежала, – добавил третий. – Может, словит ее, дикую...

После этого они допили бутылку и пересчитали оставшуюся наличность. С учетом освободившейся стеклотары, которую можно было здесь же сдать, хватало еще на одно пиво и пачку папирос.

Они еще некоторое время стояли у магазина, курили, бережно отпивали из бутылки и роняли всякие малозначительные фразы. И вдруг раздался выстрел.

– Глянь! Уже шмаляет.

– Рядом где-то. Прямо за рекой.

– Пожалуй, стадо увидел.

– Ясное дело, перепугался. Городской же человек...

– Вот же чудило. Даром что ружье хорошее.

– Дрянь, а не ружье. Я помочиться дальше могу, чем оно стрельнет.

Снова раздался выстрел. И сразу же – еще один. Это прозвучало уже как-то тревожно. Мужики даже отклеились от стенки магазина и посмотрели в сторону реки. Ничего они, конечно, не увидели.

– Не пойму я... – нахмурился Степа.

И опять раздался выстрел.

– Слышали? Вроде крик...

– Надо бы это... Сходить, что ли. Поглядеть. А то...

Вся троица поспешно направилась к переправе. По пути было слышно еще три выстрела, и это помогло не ошибиться с направлением. За мостом стало ясно, что пальба ведется в ельнике, нависающем над спуском к реке, – больше было негде.

Ребята прибавили шагу. И вскоре отчетливо услышали: «Помогите!» Тогда они, не сговариваясь, перешли на бег.

– Клещи его там заели, что ли? – бормотал Степа.

Они ступили в черно-зеленую еловую гущу и пошли дальше, отодвигая с пути тяжелые ветви. Очередное «помогите» раздалось уже совсем близко.

Степан увидел Севу первым. Увидел – и встал как вкопанный, тараща глаза.

– Вот же чудило! – только и смог выговорить он.

Его товарищи, заметив Севу, сказали приблизительно такие же слова.

Сева висел в метре от земли на каких-то лианах. Несколько молодых пышных елок оказались опутаны толстыми, тускло блестящими стеблями, сходившимися у земли в единый мощный ствол. В этих стеблях и завис Сева, беспомощно дрыгающий конечностями и кричащий о помощи. Ружье уже валялось внизу, рядом краснели цилиндрики стреляных гильз.

– Ну ты попал! – с чувством проговорил Степан, делая попытку выдернуть москвича из растительного плена.

– Глядите сами не попадите, – ответил тот, приободрившись при виде спасателей.

– Да мы уж не попадем, не волнуйся. Это только вы попадаете...

– Как же так угораздило, это ж уметь надо!

Между тем попытки вызволить Севу успеха не приносили. Два мощных стебля перехлестнулись у него через туловище – от пояса к плечу, еще один обвил ногу. Десятки более мелких опутали руки и ноги, заползли в карманы жилетки, уцепились даже за ремень джинсов.

Сева свободной рукой вытащил из футляра свой нож и попробовал пилить, но тщетно. Мужики облились тремя потами, пока не осилили задачу. Пока двое оттягивали стебли в стороны, Степан по частям освобождал пленника, выдергивая из западни то руку, то ногу.

Наконец Сева вывалился из паутины, упал на землю и некоторое время лежал, нервно дрожа.

– Вставай, чего разлегся?

– Нет, ты скажи, зачем туда полез, обезьянья твоя душа?

– Я не полез, – проговорил Сева, переводя дыхание. – Я подошел посмотреть, что тут за джунгли выросли. Пока смотрел – одной ногой зацепился, другой запутался... Гляжу – а я уже повис. И никуда. Лучше вы расскажите, что у вас за кусты такие растут, что людям пройти нельзя?

– Кусты как кусты, не хуже, чем у вас в Москве.

– Вообще я таких не видал еще... – осторожно проговорил один из мужиков.

Все замолкли и еще раз посмотрели на захлестнутые лианами елки. И поняли, что действительно никто не видел ничего подобного. Пучок, из которого тянулись темные упругие стебли, был толще и мощнее, чем все растения вокруг, включая и деревья. Он словно бы верховодил над ельником, захватив его в свою власть.

Мужикам стало неуютно.

– Пошли отсюда, а?

– Да уж, пошли...

Все четверо зашагали прочь от странного места, постепенно набирая темп. И вдруг позади раздался оглушительный треск. Сева сорвался, пробежал метров десять и лишь затем остановился посмотреть.

Земля ходила ходуном. Лианы скручивались, сползались к центру, ломая толстенные еловые ветви. Со стороны казалось, что весь этот участок леса накручивается на шнек мясорубки.

Мужики, ошеломленно вскрикивая и охая, начали пятиться. С пушечным грохотом переломилась пополам толстенная елка. Земля вспухала, покрывалась трещинами, из нее ползли и ползли могучие грязные корни.

– Уходим! – пронзительно крикнул Сева.

Все как по команде рванули к опушке. Миновали ее и, не останавливаясь, выскочили на пологий склон берега. Лишь здесь остановились и обернулись.

В ельнике не прекращался хруст и треск. Верхушки самых высоких деревьев раскачивались в разные стороны. Отсюда казалось, что через лес движется великан, раздвигая путь могучими лапами.

И вдруг все стихло. Только потревоженные птицы истерично голосили и метались в небе да где-то стонала беспокойная корова.

– Ну, чего? Куда теперь? – сдавленно проговорил Сева.

– Не знаю, куда ты, – сказал Степан, в упор посмотрев на москвича, – а мы – нервы лечить.

– Вы чего? – встревожился Сева. Взгляд Степана был слишком уж многозначительным.

– А чего? По-моему, с тебя причитается, – и он протянул широкую, как лопата, ладонь.

– Ну да, ну да... – Сева поспешно залез в карман, выгреб горсть купюр и, не считая, положил на ладонь-лопату.

– Айда, мужики, за микстурой, – улыбнулся вмиг подобревший Степан.

* * *

К вечеру Ленечка Выкусь-Накусь ждал гостей.

У москвичей возникла проблема – хорошенько пропечь старого космонавта Олейника в баньке, дабы избавить хоть на время от радикулита. Само собой, все указали на Леньку, у которого была лучшая в поселке баня – большая, новая, пахнущая дымом, свежим деревом и чем-то еще, от чего сладко хватает сердце и делается хорошо на душе.

Гендос, уже твердо взявший на себя добровольные обязанности сотрудника по связям с общественностью, протянул Ленечке несколько денежных бумажек, завернутых в платок, и наказал:

– Сделай вроде банкета. Деньги общественные, извиняюсь, специально выделены.

Ленечка некоторое время ходил с этими деньгами, не зная, на что их употребить. Все продукты были свои: и соленья, и кровяная колбаска, и картошка, и самогон... Хотя самогон, пожалуй, не вписывался.

Ленечка сходил в магазин, где имелись водка и коньяк. Он раздумчиво побродил вдоль прилавка, прикидывая, сколько бутылок брать, как бы не ошибиться. Наконец, взял из расчета бутылка на двух человек и одна запасная, чтоб потом не бежать.

Кроме космонавта, в баньку был приглашен, естественно, Гендос, а также несколько мужиков, которых нестыдно было усадить на одну лавку со знаменитостью. Список приглашенных Ленечка составлял очень придирчиво и даже нажил на этом несколько врагов. Ясное дело, всем хотелось попариться с тем самым Олейником, послушать разговоры, всякие новости, да мало ли что...

Еще Ленечка позвал соседку, вдову Варвару. Не париться, конечно, а помочь собрать в саду столик, за которым вся компания могла бы посидеть после парилки.