Текст книги "Время уходит. Жизнь продолжается. Повесть"

И всё проходит! О лаптях ребята довольно быстро забыли, как будто они их никогда и не носили. А послевоенные фуфайки-телогрейки ещё долго служили и старым, и малым, как единственно доступная и достаточно удобная одежда практически для всех возрастов и всех времён года. В те тяжёлые годы пальто было всё-таки экзотикой, доступной лишь сельской интеллигенции. И не потому, что у них денег было много. Просто положение обязывало экономить на всём ради того, чтобы «на публике» выглядеть достойно, а вообще говоря, чтобы не быть противным себе самому. По-моему, это главное для любого человека.

Одежда, конечно, для современного человека весомый довод в подтверждение того, что стыд не прикрывает только скотина. Качеством этого прикрытия можно было быть и недовольным, что часто реально и было, но все недовольства снимались ответом на единственный вопрос: «есть что-то лучше?». Конечно же, нет! Откуда оно возьмётся. Одевали то, что было. И об этом все знали по собственным гардеробам. А потому и не спрашивали. Ибо часто на многих ребятах были очень примитивно сшитые вручную мамой или бабушкой холщовые штаны, кое-как окрашенные анилиновым красителем, какие удавалось приобрести в райцентре. А иные «щеголяли» и в некрашеных штанах из-за отсутствия хотя бы одного пакетика краски. Через неделю носки об их первоначальном светло-сером цвете напоминали лишь редкие более светлые пятна в недоступных местах, и зачастую уже было трудно назвать материал, из которого они были сшиты.

Но то время ушло безвозвратно. А изменилось ли что-то в поведении людей, в их восприятии той же одежды как необходимого для жизни атрибута? В теперешнее время очень мало кто страдает от отсутствия или плохого качества одежды, – её стало «девать некуда». Более того, сегодня наметилась явная тенденция носить одеяния, позволяющие «без стыда и совести» демонстрировать все «прелести» человеческого тела, женского, конечно. (а у мужчин, какие прелести?). Правда, надо признать, что стремление публично «раздеться» появилось совсем не вчера. Ещё в 70-80-ые годы прошлого века о наметившейся тенденции упростить одежды, сделать их «прозрачными», вещали известные куплетисты даже с эстрадных подмостков, любуясь женщинами, у которых «сверху кофта из нейлона, снизу то же ничего».

Эта тенденция в развитии моделей одежды не могла, естественно, оказать существенного влияния на жизнь людей, тем более, не отменяла другие их устремления. Конечно, об этом легко говорить сейчас, когда все одеты и обуты. А тогда!

А тогдашние одежды и очень, очень скудный «хлеб насущный» были следствиями великой нужды, порождённой той страшной войной. Но несмотря и на эти неимоверно тяжёлые условия, большинство молодых людей жило надеждами на то, что они найдут достойное для себя место в стране, настойчиво восстанавливающей разрушенное войной хозяйство. Потихоньку улучшалась одежда и обувь, и появлялись возможности по их приобретению, в магазинах начал появляться хлеб, сельское хозяйство оснащалось новой техникой благодаря создаваемым МТС и т. д., Страна жила и накапливала силы. В то время информация о происходящем в стране была довольно скудной и, конечно же, идеологизированной. Но, тем не менее, молодые люди всё чаще и чаще, переходя из класса в класс, впитывая в себя и господствующую идеологию, менее всего обсуждали качество своих ботинок и штанов, а больше говорили уже о своих перспективах получения высшего или хотя бы среднего специального образования, либо об устройстве на работу.

Взросление, на взгляд Матвея, начинает «рассортировывать» всех молодых людей по определённым категориям. Это слово, может быть, не совсем подходит для объяснения формирования из первоначально фактически разделённых (по крайней мере, до школы) молодых людей неких смысловых, может быть, точнее, больше всё-таки абстрактных сообществ (не коллективов!), отличающихся друг от друга кругом интересов, поведением, устремлениями и пр. Суть этой рассортировки состоит в том, что каждый индивид в соответствии со своим физическим здоровьем и уровнем умственного развития, материальным и общественным положением воспитывающей его семьи, традициями и менталитетом общества, в котором он живёт, спонтанно занимает своё место в упомянутом выше формальном абстрактном сообществе. Занятое таким образом место становится отныне стартовой площадкой для дальнейшего шествия по жизни. Хватит места для старта и хорошего разбега, наберёшь хорошую скорость, тогда и появляется шанс добежать раньше других до вожделенной цели. Ведь нельзя, категорически нельзя, медлить, ибо там, куда стремишься, места на всех может и не хватить. Такова она «се ля ви». Такова проза жизни!

В условиях сельской жизни, таких стартовых площадок было не так уж много. Послевоенный очень низкий уровень жизни и отсутствие видимых перспектив по его подъёму не позволял большей части населения даже только хотя бы мечтать о желаемых облегчениях. Кто же не хотел появления электрического освещения в деревенских избах, проезжей в любое время года дороги, хотя бы от райцентра до села, кто же был против увеличения на полях необходимых машин и механизмов, облегчающих труд людей. А уж мечтать о далёких мирах вообще было утопией, потому что вся жизненная философия того времени заключалась в элементарном стремлении выжить, не умереть от голода и от холода. Не было ни жилья, ни хлеба. Таков результат гитлеровского нашествия. После довоенного относительного благополучия послевоенная разруха совершенно не представляла возможностей голодному люду, образно выражаясь, воздеть очи к небу и почувствовать в себе потребность «пересчитать звёзды».

Легко ли было дожить тогда до появления такой потребности? Очень тяжело! Многие сверстники Матвея так и не стали даже «мечтателями». Нужда и семейный уклад у многих из них вынуждали искать пропитание для тела на земле. От звёзд исходил лишь бледный мерцающий свет, не дающий ни тепла, ни пищи. О духовной пище, как помнится Матвею, вообще никогда речь не шла. Среди ребят даже в обороте такого термина и понятия не было. Но это совершенно не означает, что в душах мальчишеских был лишь сплошной мрак. Нет, конечно. Там всё-таки теплились маленькие огоньки, свидетельствующие о том, что есть ещё и другая жизнь. Бледный свет этих огоньков позволял, хотя и призрачно, не то чтобы увидеть эту желаемую жизнь наяву, но хотя бы в мечтах. В этих неимоверно тяжёлых условиях не всякому хватало сил и настойчивости, чтобы еле теплящиеся в душе огоньки становились факелами, позволяющими обеспечить переход детских мечтаний в конкретные очертания в реальной жизни. И в возможности из «искры возжечь пламя» огромная роль принадлежала школе. Как бы не относились к советской власти, но именно она, сразу же после изгнания немцев, организуя в невероятно трудных условиях возобновление школьного обучения при отсутствии школьных помещений, учебников, бумаги, карандашей и т. п., приближала практическую реализацию той самой естественной потребности в познании миров.

В условиях села среди всех ребят выделяли, прежде всего, тех, кто хорошо учился в школе, кто читал книги. О содержании прочитанных книг при случае рассказывалось другим. Но Матвей уже тогда заметил, что разговоры о прочитанном получались лишь с теми, кто и сам что-то читал. Но кто же из одноклассников, да и вообще из сверстников Матвея мог похвастаться, что он прочёл гениальнейший труд М. А. Шолохова «Тихий Дон»? Не было таких! Кстати, почему-то в библиотеке сельского клуба «Капитал» Маркса был, а книг М. Шолохова вообще не было. Точно так же ни «Тихого Дона», ни «Поднятой целины» не было и в школьной библиотеке. Матвею книгу «Тихий Дон» дали почитать всего на несколько дней, и он, ночами, при тусклом свете керосиновой лампы, с удовлетворением осилил эту великую эпопею о жизни казачества, о гражданской войне на Дону, о постигших этот удивительный край страданиях и бедах. Когда в боях и даже от случайного выстрела гибли родные и любимые люди, когда надежды иссякали, а разочарования мешали трезво оценивать складывающуюся обстановку в станицах, да и вообще в стране. Матвей хорошо помнит, что обменяться своими впечатлениями о содержании книги так и не пришлось. Не с кем было! Точно так же Матвей долго в одиночестве домысливал, почему это «ночь не так черна, как человек» после прочтения книги В. Гюго «Человек, который смеётся». Впрочем, хотя книги В. Гюго, А. Дюма и других известных зарубежных писателей и были в школьной библиотеке, но большим спросом они не пользовались. Так Матвею запомнилось.

И ещё Матвей заметил, что читали книги сверх школьной программы как раз те, кто хорошо учился. По прошествии многих лет он убедился в том, что чтение дополнительной литературы по изучаемым предметам, и художественной по вкусу, даже газет и журналов, способствует лучшему усвоению учебного курса любого заведения. Кто бы сомневался, что книга (а вообще все средства информирования) это источник знаний, и чем больше их прочтёшь, тем больше увеличиваешь свой бесценный капитал, объём информации, который только накапливается и никогда не уменьшается.

Подавляющая же часть молодых сельских парней держала в руках лишь только школьные учебники, а выслушивать рассказы о содержании каких-то других книг помимо школьной программы, как правило, игнорировала. Но, тем не менее, эти минималисты, довольствующиеся только школьным учебником, формировали, как принято говорить сейчас, имидж, читающих ребят. Хотя бы тем, что книголюб, а он, как правило, успешный ученик, при необходимости может помочь найти ответ на неожиданно возникший «не школьный» вопрос, или позволит списать решение не выполненного самим домашнего задания по арифметике или по физике. В средней школе Матвей входил в очень небольшое число хорошо успевающих учеников, но списывать позволял не всем, отрицательно относясь, прежде всего, к откровенным лентяям. Но зато у него был друг, которому все три года (8—10 классы) всегда помогал делать уроки. Вот такова вкратце одна из категорий молодых людей, начинающих практическое вхождение во взрослую жизнь в то, далёкое теперь от нас время.

Современная же молодёжь выросла в совершенно иных условиях, чем описываемые выше, имеет теперь в своём распоряжении богатый набор источников информации, в том числе и технических средств, о чём тогда даже и представления не имели. Просто ещё время таких средств не пришло. Но в поведенческом плане, отношение к обучению и получению знаний, по-видимому, остаётся практически таким же, но теперь предпочтение отдаётся общению с разного рода гаджетами, игнорируя в большинстве случаев традиционную книгу как источник знаний. Другое время, другие возможности, но характер поведения человека формируется не только воспитательной работой с ним в семье, школе и обществе, сколько заложен природой человека. И именно она изначальна, а потому и наиболее прочна.

Образовательный процесс в нашем государстве как тогда, так и сейчас охватывает практически поголовно всю молодёжь, большая часть которой искренне стремится, а гораздо меньшая часть, – просто принуждается к образованию. По мнению Матвея, отношение к учёбе значительной части ребят, даже стремящихся к образованию, было как к обязательной, но всё-таки больше рутинной работе, которую они обязаны просто закончить в установленные сроки, не понуждая себя выполнить её с высокой оценкой. Как получится! Потому, должно быть, многие из них «образовывались» в средней школе не ради того, чтобы продолжить образование в высшей школе, тем более, стать известными в том же сельском обществе. Матвей не помнит таких умников, которые выпячивали бы себя как отличников учёбы. Правда, их вообще было мало. Как правило, это были, если можно так сказать, «тихо известные», скромные, но целеустремлённые труженики, настроившие себя на познание того, «что, как и почему» в заинтересовавших их областях науки и техники, которые мало что имели общего со школьной программой.

Интересно отметить, что желающих вникнуть в процессы, происходящие в советском обществе, тем более, критиковать действующую власть, среди одноклассников Матвея не было и близко. Хотя рядом были те, у которых «язык подвешен», умеющие говорить «складно». И если эти ребята учились без двоек, то часто их путь лежал в секретари или члены бюро комсомольской организации класса, а то и всей школы. Но на эти «вожаческие» посты редко шли сами без нажима со стороны учителей и директора школы. Хотя старшие «товарищи» прекрасно знали, что условием эффективности этой работы должно быть, по крайней мере, призвание к ней, основанное на глубочайшей убеждённости в пользе для людей реализации провозглашаемых лозунгов и умении их осуществить, которого чаще всего у фактически назначенных на эти посты молодых людей никогда не было, да и желания «пахать» то же. Даже ради определённой известности, конечно, чаще всего ограниченной стенами школы.

В противоположность, например, гармонистам, тем более хорошим, которых знало всё огромное село и даже за его пределами. Лучшей им рекомендацией служило даже не столько качество владения инструментом, сколько то, что они вообще играли и были центром притяжения, вокруг которого вечерами собиралась сельская молодёжь, жаждущая танцев, как средства общения и отдыха от тяжёлого повседневного сельского труда. Были и настоящие виртуозы, правда, единицы, вокруг которых собирались летними вечерами, а чаще во время зимних праздников, например, рождественских (святки), просто послушать, сплясать, а то и спеть под их аккомпанемент любимую сельским населением песню.

И такой образ жизни считался нормальным, потому что ни о каком другом молодёжь не слышала, тем более, не видела. Это сейчас у каждого, извините, ещё «сопливого» подростка в руках и телевизор, и радиоприёмник, и газета с книжкой. И всё в одном «флаконе», то бишь, гаджете. Потому значительная масса молодых людей не видела для себя никаких других возможностей в жизни, как следовать по пути родителей, тружеников, без всяких публично выражаемых высоких мыслей. Какая-то часть сельских парней уходила в города, чаще всего на промышленные предприятия, где и пыталась «выбиться в люди». Но в большинстве случаев такое перемещение осуществлялось после завершения службы в армии, а призыва, как правило, все дожидались в родительском доме. Это было практически правилом, так как ещё свежи были в памяти ужасы войны с гибелью самых дорогих и любимых, поэтому родители старались подольше удержать около себя своих деток. В первые 5—7 послевоенных лет проводы на воинскую службу устраивались с застольем (по средствам, конечно), в котором участвовали все родные и близкие, товарищи и соседи, да так, как будто парня провожали на войну, как будто навсегда. Война оставила в сознании всех наших жителей, особенно у тех, кто осиротел, горькую память о всех её ужасах. Такое не забывается и даже время бессильно. Оно может лишь приглушить боль.

Вспоминая те юношеские годы, Матвей, давно уже ставший Матвеем Трофимовичем, хорошо помнит, что в среде своих одноклассников и вообще сельской молодёжи были не только патриоты, готовые без всякого отнекивания исполнять святую обязанность служить Родине, но и другие категории молодых людей. Конечно, не такие многочисленные, но, тем не менее, оставлявшие свой отпечаток на облике того общества. Были и откровенные бездельники с воровским уклоном, были и «пацаны», которых боялись из-за их бандитских наклонностей. Были и просто увечные от природы страдальцы, были среди молодёжи и такие скалозубы, кто даже потешался над ними, практически беззащитными. Матвей сторонился таких охальников, но очень редко совестил их, потому что и себя чувствовал, вроде бы, как и виноватым за присутствие в этой ватаге.

Конечно, эти категории населения не делали «погоды» и не могли изменить это, к сожалению, тёмное (по уровню образования) сельское общество. Ибо в подавляющем большинстве оно традиционно было обществом тружеников, надеявшихся больше на себя и на Бога, чем на власть, хотя, когда было очень трудно, все были уверены, что советская власть их не бросит. Были и те, кто веровал в Бога, что, конечно же, широко не афишировалось. По известным причинам. Причём верующих было множество, если судить хотя бы по наличию во всех крестьянских избах «святого угла», или по тому факту, как быстро раскупались привозимые в село какими-то церковными, а может просто предприимчивыми людьми, предметы церковной утвари (иконы, лампадки и др.) для оснащения тех самых уголков, на которые всегда устремляется взор молящегося. Были и те, кто отваживался ходить очень далеко на богомолье, причём, даже в Киев. Именно такой народ и был сутью сельского общества и основой российской государственности.

Только повзрослев, набравшись жизненного опыта, много чего повидав в этой жизни, Матвей Трофимович убедился в том, что жизнь многогранна, сложна, не предсказуема и противоречива, часто не вписывается в рамки, декларируемые законами, которые под страхом наказания за их неисполнение обязаны соблюдать все, но которые какой-то частью общества игнорируются, а к ним за нарушения установленного законами порядка никаких наказаний не применяется. Тогда и начинают терзать сомнения в наличии вообще справедливости под этим солнцем.

Несомненно, у каждого появившегося на этом свете своя жизненная дорога, длинная или короткая, которая в принципе не может быть исключительно ровной, на которой могут встретиться всякие препятствия, выбоины и ухабы. Но вот почему-то одним удаётся прожить свою жизнь так, как будто «прокатиться с ветерком» и удобствами в каком-нибудь престижном лимузине, а все колдобины оказываются на пути других, получающих от неровной дороги ощутимый вред здоровью. А может быть, всё-таки, для кого-то есть и польза от такой встряски? Правомочен такой вопрос? А почему бы и нет?!

Целеустремлённый человек и эти неудобства может обратить в пользу, тренируя себя преодолевать встречающиеся препятствия. На эти действия просто надо себя настроить. Будешь хныкать, пересчитывать ушибы, просто сойдёшь с дистанции. И навряд ли дождёшься того комфортного лимузина. Матвей помнит тех, кто упорно карабкался по этому бездорожью и уехал очень далеко, и, конечно, забыл уже тех, кто остался охать в очередной жизненной колдобине.

Но, тем не менее, этот вечный вопрос «почему?» всегда остаётся. Часто с весьма обидным наполнением, вкус которого Матвей знает очень хорошо. Почему возможна такая вопиющая несправедливость в процессе перемещения одних и других по их жизненному пути? Один катается всю жизнь « как сыр в масле», а другой, —тащится как по тёрке обнажённым задним местом. Есть ли объяснение причин такого вопиющего неравенства людей на земле? Думается, что есть! Иначе не было бы в мире многочисленных попыток избавиться от этой несправедливости. Но сколько таких попыток стали успешными? Очень мало. Почему?

Это лишь небольшая часть из огромного перечня вопросов, естественно и неизбежно возникающих в сознании у всех молодых растущих организмов, не лишённых природой любознательности, стремления к познанию сути и возможных оценок происходящего вокруг них. Конечно, часто эти оценки примитивны, эмоциональны. По многим причинам, в том числе из-за отсутствия достаточной информации и неумения мыслить логически, что мать Матвея объясняла тем, что «ещё ума-то нет». Но, тем не менее, эти и многие другие подобные им вопросы сформировались, некоторые приобрели особую остроту в сознании у Матвея уже в год окончания средней школы. Однако, вразумительные и, надо полагать, достаточно аргументированные ответы на них были получены уже в зрелом возрасте.

Ведь речь идёт о человеческом обществе, о людях его образующих, которые множеством своих черт характера и совершаемыми действиями (поступками) «рисуют» интегральный портрет этого общества, являясь всего-навсего лишь мельчайшими элементами его. Причём этот портрет на самом деле является двухслойным. Потому что каждый человек существует в двух ипостасях: телесной и духовной. И какой же слой выделяется на поверхности этого портрета? Или на обозреваемой поверхности проступают фрагменты той и другой ипостаси?

Телесная ипостась наделена Творцом инстинктами, главное назначение которых обеспечить выживание каждой особи и воспроизводство себе подобных для продолжения рода и сохранения, таким образом, непрерывности жизни на земле. Для выживания тела (организма) первостепенное значение имеет обеспечение его энергией, т. е. пищей, за получение которой начиная от сотворения мира всегда шла борьба «не на жизнь, а на смерть». Эта борьба и есть та движущая сила, которая позволяет выжить, подчеркнём это особо, сильнейшим, или… более удачливым. Так что в борьбе за «хлеб насущный» никогда не было равенства и справедливости. Кто кого! Выживет тот, кто обеспечит себя и своё потомство пищей.

Духовная ипостась человека, а вообще говоря, его разумное начало, придают борьбе за выживание уже не инстинктивный, а осмысленный характер. Из арсенала смыслов в борьбе за «место под солнцем» на первое место выступает некая логика в выстраивании вообще поведения личности, использующая, как принято сейчас говорить, общечеловеческие ценности, в том числе этические и нравственные нормы и правила поведения. Но вся эта «этика и эстетика», все эти высоконравственные проявления (уважение интересов других, взаимопомощь, справедливость, честность и др.) меркнут на фоне часто тщательно скрываемой алчности, зависти и тщеславия, которые фактически и определяют весь процесс борьбы за выживание каждого конкретного индивида.

Алчность, зависть и находящееся с ними в тесном родстве тщеславие являются не только порождением природных инстинктов, но и продуктом разумного начала, причём еще не известно, откуда взято больше. Эти характеристики у какой-то части человеческого общества (по-видимому, значительной) являются превалирующими над всеми нравственными и этическими нормами и правилами поведения. И именно они выступают как движущая сила человеческих поступков и поведения в целом.

Вопрос об объёме получаемых от жизни дивидендов, а если по-другому, то о качестве жизни конкретных человеческих индивидуумов, с одной стороны, вполне правомочен, а с другой, – не совсем тактичен, так как в него заложен фактически ещё один вопрос о справедливости распределения тех самых дивидендов, что в какой-то степени отдаёт даже кощунством. Потому что жизнь это дар Божий, а Господь Бог даже «леса не уровнял», а уж людей и подавно, разделив их и по половым признакам, и по физическим данным, и по умственным способностям и по их пристрастиям и склонностям к тем или иным видам деятельности. У каждого живущего на земле своя жизненная дорога, указанная ему либо Господом, либо выбранная им самим. От передвижения по ней он получает либо удовольствие, либо разочарование из-за испытываемых неудобств от несовершенства используемого транспорта или плохого качества дороги. Либо от того и другого вместе, в каких-то пропорциях, конечно.

Эти пропорции будут определять многое, в том числе и главное: стоит ли продолжать движение на располагаемом транспортном средстве в намеченном направлении. Для тех, кто передвигается со всеми доступными в этом обществе удобствами (и средство передвижения хорошо, и дорога без ям и колдобин), альтернатива выбора практически отсутствует. Конечно же, ехать! Ведь приятного на этом пути всё-таки неизмеримо больше, чем встречающихся каких-то мелких, легко «объезжаемых» неудобств. Укрепляется ли при такой неге здоровье этих «передвиженцев», продлевается ли их жизнь, что они оставляют после себя? Вопрос, конечно, интересный и важный, но кто на него может доказательно ответить? Может быть тот, кто в таких перинах барствовал, Но, к сожалению, достоверной официальной статистики о долголетии этих, условно говоря, сливок общества, найти не удалось.

Но здесь не идёт речь об элите и сливках общества, а о людях «крестьянского» происхождения, которые большую часть своей жизни передвигались по представляемым нашим государством жизненным путям-дорогам. А дороги те были ох как не гладкими и не прямыми, а изобиловали множеством всевозможных препон, которые нужно было обязательно преодолевать, причём часто испытывая физические и душевные муки. А как по-другому? Ведь если ты появился на свет, то велением Творца, наделившего тебя соответствующими инстинктами и разумным началом, ты обязан просто выжить, несмотря на твоё «пролетарско-крестьянское происхождение», и оставить после себя здоровое потомство.

Борьба за выживание и воспроизводство себе подобных – это закон природы, который все морально здоровые люди не могут игнорировать, а благодаря заложенным в каждого человека инстинктам процесс обеспечения выживания идёт как бы автоматически, реализуя, надо полагать, заложенную Творцом программу. А иначе, зачем стремился из утробы матери появиться на свет!? Для жизни! И не для ничего другого! Для какой жизни? Для той, которой живёт так называемая элита, или для «рабоче-крестьянской»? Это уж как у кого получится, исходя из положения родителей и многих других сопутствующих обстоятельств, и даже, как говорят, от «попадания в струю».

Каждый человек находится постоянно в окружении других и по-другому не бывает, а потому любая, даже «элитная» личность, в той или иной степени зависит от настроения в обществе, от его лояльности и благорасположения или тихой, скрываемой, а то и открытой ненависти. Что уж говорить о выходцах из «рабоче-крестьянской среды», положение которых всецело зависит не столько от общества как такового, а сколько от благорасположения к нему административных работников всех степеней, но особенно мелких, низовых, гонор которых часто просто «зашкаливает». Удивительного здесь ничего нет. Сказывается природа человека с его инстинктивным стремлением властвовать над себе подобными.