Текст книги "Путешествие в чудетство. Книга о детях, детской поэзии и детских поэтах"

 
В костюм Пьеро я нарядился –
Как Арлекин на бал явился!
 

Незлобивые, смиренные чудаки Григорьева то и дело попадают в нелепые комедии положений, и трагедия оборачивается фантасмагорией.

У поэта есть излюбленные маски: детоненавистник, алкаш, коммунальный скандалист, хулиган… При всей внешней лёгкости и весёлости читать Григорьева не просто. Вообще трудно читать собранные в достаточном количестве стихи «малых форм» – лимерики, эпиграммы, частушки. Но за исключением буквально нескольких текстов, весь Григорьев – это собрание миниатюр. Даже единственная его «большая» поэма «Футбол» – это, скорее, перечень эпизодов, нежели лирическое повествование.

Поэма была написана в середине 80-х и отразила речь и тип сознания советского футбольного болельщика, а отсюда – эмоциональный нахлёст, дилетантская терминология и утрированный идиотизм нашего недавнего прошлого. В поэме Григорьев, может быть, ещё ярче, чем в стихах, возрождает традицию лубка и примитива – особенно в наивных исторических экскурсах:

 
Выдвигалось версий много,
Но, наверно, вот в чём суть:
Человечек встал на ноги,
Сразу надо что-то пнуть…
 

И ещё выпуклее, чем в лирике, возникает своеобразная афористичность подписей под рисунками – как только во взрослом поэте просыпается ребёнок, поэма становится детской азбукой в стихах:

 
Стала правая ударная
К левой перпендикулярная.
………………………….
Стала левая ударная
Параллелепипедарная.
…………………………..
Ноги думают, увы,
Много лучше головы.
 

И вдруг ни на кого не похожий Олег Григорьев становится прекрасным учеником маршаковской школы – с её точностью деталей, чистотой звука и рифменной игрой:

 
Если в поле Платини,
Лучше время не тяни.
Нет подобных геометров:
Мяч вбивает за сто метров.
Как бы держится в тени
И сплетает паутину.
Стенка что для Платини –
Для него нужна плотина.
 

Оригинальность всегда вырастает из традиции. Поэтому мы волей-неволей всё время оглядываемся: поэтический фольклор и народный театр, Прутков и обэриуты, Маршак и Хармс… Влияние последнего сказалось и на григорьевской прозе – в основном не сохранившейся, на этих «осколках» прозы: на рассказиках, опубликованных в книге «Чудаки», на большом рассказе «Летний день», в своё время появившемся в парижском журнале «Эхо» с недописанным или, как тогда казалось, утерянным концом.

В прозе Григорьева мы опять впадаем в детство – в его забытые обиды и недоразумения, а главное, в удивительную детскую пристальность к приметам и мелочам жизни, которые ещё не делятся на добрые и дурные… Часто откровенные детские наблюдения и впечатления забываются, и во взрослом человеке погибает ребёнок. У Григорьева они, обогащённые литературной традицией, превратились в высокую поэзию, ни на что не похожую, всё в то же «новое направление художественной мысли».

Оставаясь всю жизнь ребёнком, подростком, Григорьев не успел стать стариком. Он умер от непосильного пьянства, от бездомности, от жизни, перелопаченной милицией, бесцеремонными знакомцами и литературными начальниками. Во многом он и сам хотел такой жизни, сам не мог обойтись без этого круговорота поэзии и прозы, возвышенности и животности. Его судьба стала чем-то вроде литературного жанра – перевёртышем, перепутаницей, добро и зло сосуществовали в ней порою под масками друг друга. Можно ещё раз вспомнить Александра Крестинского, сказавшего про Олега: «Литература проходила свидетелем по делу жизни»[70]70
  Крестинский А. Угол. Петрополь. № 7. СПб., 1997. С. 210.


[Закрыть].

Эпоха, в которую он жил, стремительно от нас уходит. Вослед ей мы начинаем узнавать многие стихи О. Григорьева, – возможно, он последний поэт советского литературного подполья, списков и машинописных листков, передававшихся из рук в руки. В этой эпохе было немало скверного. Но были и люди, говорившие: чудо – это не инопланетяне, не мистика, это даже не откровение Божье; чудо – это то, что рядом, под рукой, у сердца; это простая вещь, простое слово, простая жизнь, даже с её уродством и низостями. Именно в этой жизни были написаны такие удивительные строки:

 
Один человек доказал, что земля – это куб.
А другой умер от прикосновения детских губ!
 

Уже в юности выпавший из советской системы, и в смерти своей Олег Григорьев оказался «несостыкованным» с нею: его тело неделю пролежало в морге, пока народ шумел на майских митингах и вскапывал приусадебные участки. Только 8 мая 1992 года поэт, член ПЕН-клуба, за полгода до смерти принятый в Союз писателей, был наконец похоронен на Волковом кладбище в Петербурге. А до того состоялось отпевание в церкви Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади – той самой церкви, где отпевали погибшего Пушкина.

Учитель смеха
Леонид Каминский

«Жил-был Учитель Смеха, жил – долгие-долгие годы – и был самым весёлым детским писателем в нашем городе, на нашей улице, в нашей школе, в нашем классе и за моей партой…»

Если бы я был маленьким читателем Леонида Давидовича Каминского, я бы, наверное, именно так начал добрую, грустную и в то же время весёлую историю о моём любимом писателе.

Добрую – потому что очень его люблю.

Грустную – потому что моего дорогого Учителя Смеха уже нет с нами.

А весёлую – потому что Леонид Каминский обладал таким зарядом энергии и оптимизма, которого ещё надолго хватит на всех нас, его читателей любого возраста.

Леонид Каминский (1931–2005) не был детским поэтом в «чистом» значении этого понятия – он писал очень смешные стихи, некоторые из них становились популярными песенками, но основная его работа шла по другому руслу. И всё же все, кто его знал, со мной согласятся: именно поэт ическая душа нашего друга объединяла вокруг него детских писателей всех возрастов и творческих устремлений. А стихи, написанные в «каминском» духе, говорят сами за себя:

Про художника, который всё перепутал

 
Жил художник дядя Гога.
Был рассеян он немного.
Дали дяде как-то раз
Иллюстрировать рассказ.
 
 
В том рассказе вот что было:
Тётя Маша суп варила,
Старичок читал газету,
Васька-кот стащил котлету,
Игроки забили мяч,
Зуб лечил больному врач.
 
 
Дядя Гога взял рассказ,
Прочитал пятнадцать раз,
Сел и тут же, без заминки,
Сразу сделал все картинки.
 
 
Что в картинках этих было?
Тётя Маша гол забила,
Васька-кот читал газету,
Врач варил с лапшою суп,
Игроки лечили зуб.
 
 
Всё придётся дяде Гоге
Переделывать в итоге!
 

В нашем городе…

Наверное, нет у нас в Петербурге (да и далеко за его пределами) такого ребёнка, который хоть однажды не держал в руках «Весёлые картинки» или «Мурзилку», «Костёр» или «Кукумбер» со стихами, сказками, рассказами Каминского и его смешными рисунками, – ведь прежде всего он был замечательным, ни на кого не похожим художником.

У Каминского свой стиль – узнаваемый и неповторимый: его иллюстрации к детским книжкам не спутаешь ни с какими другими. Герои его «весёлых картинок» (а это в основном мальчишки – девчонок он побаивался и очень боялся рисовать, думаю, из-за повышенной требовательности к себе и деликатности: а вдруг не получится или получится не совсем удачно?) – так вот, его герои составляют бесконечный и презабавный «мультик», в котором все бегут, летят, переворачиваются с ног на голову, хохочут, строят рожицы и прямо на книжных страницах выясняют свои отношения. Точь-в-точь как в этой книге. Такие картинки можно рассматривать просто так, без текста, придумывая свой собственный сценарий и наделяя персонажей шутками, которые так и сыплются с их губ.

Однажды Леонид Давидович (если вы позволите, я буду называть его просто Лёня или даже – как это было у нас заведено – Лёнечка) получил такое письмо:

«Дорогой Учитель Смеха! Я очень люблю смеяться и смешить других. Я бы тоже хотела стать Учителем Смеха. Напишите мне, где учат этой профессии и куда подавать заявление». Лёня улыбался и сокрушался: «Что ответить этой ученице? Действительно, куда подавать заявление? Кто готовит юмористов?»

Сам-то он, конечно, никаких «юмористических факультетов» не заканчивал. Первая его специальность была далёкой от литературы: выпускник Ленинградского инженерно-строительного института, он стал инженером-строителем. Хотя, как он позже вспоминал, «определённую школу юмора я всё же прошёл: вместе с другими студентами-остряками выпускал огромную склеенную из обоев сатирическую стенгазету “Молния”, где рисовал карикатуры на нерадивых студентов и дружеские шаржи на преподавателей. Иногда мы пытались делать наоборот: карикатуры на преподавателей и шаржи на студентов, что, естественно, начальством не поощрялось».

Вторым его институтом был полиграфический, а дипломной работой стало редактирование собственной книжки юмористических рисунков «О больших и маленьких».

А дальше начинается самое увлекательное: «Интерес к карикатуре привёл меня в коллектив, который можно было смело назвать настоящей, профессиональной школой юмористической графики и поэзии. Это был “Боевой карандаш” – содружество художников и поэтов, прославившееся своими сатирическими плакатами ещё со времён Великой Отечественной войны и блокады Ленинграда».

В «Боевом карандаше» Леонид Каминский проработал почти тридцать лет. Его весёлые плакаты украшали стены домов, висели в учреждениях и транспорте. Их тогда знали все – и большие, и маленькие. В то время в «Литературной газете» появился юмористический раздел «Клуб 12 стульев» – очень быстро он приобрёл необыкновенную популярность у читателей, и первый Лёнин рассказ под названием «Графоман» был опубликован как раз в этом разделе.

Лёнечка всегда с неизменной готовностью и радостью пересказывал истории из жизни и «творческого быта» участников «Боевого карандаша». Записывать за ним было невозможно: всё в этих историях – голос и интонация, жесты и мимика, и особые «каминские» паузы, после которых выдавался «эпиграмматический пуант», – всё было мимолётно, относилось к тому сиюминутному юмору, который не зафиксируешь на бумаге.

Юмор стал не только главной частью творчества Каминского, но превратился в его образ жизни. Великий добыватель и рассказчик анекдотов (а когда появился интернет – всего смешного, что только можно в нём отыскать), он сделал добрую шутку и весёлую выдумку способом общения и рассылал друзьям свои «фирменные» лубки (юмористические рисунки с подписями в стихах) и многочисленные шаржи, непревзойдённым и признанным мастером которых он оставался до своего последнего дня.

А какими письмами он их сопровождал!

«Дорогой Миша! Посылаю тебе твой замечательный портрет для личного пользования. Извини, если я немного тебя изуродовал.

На самом деле ты немного очаровательней. Разрешаю использовать в монографиях, биографиях, в журнале “Весёлые картинки”, а также в Большой литературной французской энциклопедии. Гонорар – в пышечной. Целую!»

В общем, наш дорогой друг по праву был членом Союза художников.

И не только.

На нашей улице…

Когда-то на всех улицах, где стояли газетные ларьки, можно было встретиться ещё с одной не менее удивительной и плодотворной деятельностью Леонида Каминского – журналиста и ведущего юмористических рубрик в газетах и журналах.

Всё началось в семидесятые годы, когда Лёня несколько лет руководил отделом юмора «СЛОН» в ленинградском молодёжном журнале «Аврора». Но настоящая его журнальная и журналистская деятельность началась в 1979 году – на страницах журнала «Костёр» появилась юмористическая рубрика «Весёлый звонок», бессменным ведущим и художником которой он оставался более четверти века.

«“Костёр” – журнал для школьников, – вспоминал Лёня, – поэтому я решил, что отдел юмора должен вести учитель. И не просто учитель, а Учитель Смеха. Вот так я неожиданно для себя стал учителем-самозванцем, без законного педагогического образования. На страницах журнала я стал проводить “уроки смеха”. Были и домашние задания, например, постоянный конкурс “И все засмеялись!”. Суть конкурса в следующем: читатели должны присылать смешные истории с последней фразой “И все засмеялись!”. Реакция оказалась совершенно неожиданной: редакция “Костра” была буквально завалена тысячами писем, присылаемых из разных концов необъятного Советского Союза. А количество, естественно, переходило в “качество” – я стал обладателем огромной коллекции школьного юмора…»

Не знаю, существует ли ещё где-нибудь в нашей стране столь невообразимая коллекция, – а в ней и отрывки из школьных сочинений, и ответы у доски, способные доконать любого учителя, и подслушанные разговоры на переменке или на улице, и смешные ошибки, превращающие обычную фразу в школьный анекдот.

Между прочим, всё началось в так называемые «застойные», времена, когда далеко не всё можно было опубликовать. Но маленькие школьники – люди без комплексов и запретных тем, они присылали всё, что казалось им смешным. Давайте вспомним:

«Большевики не дрожали за свою шкуру, они дрожали за шкуру других».

«Каждый год, 7 ноября, в нашей стране происходит Великая Октябрьская революция».

«Василий Иванович Чапаев был великий полководец. У него был конь, на котором он прожил свою жизнь».

«После войны советские люди стали строить развалины».

«Юный Пушкин прочёл на экзамене в Лицее стихотворение, которое очень понравилось старику Дзержинскому».

Последняя фраза имела продолжение. Как-то раз мы выступали в школе, и Лёня, прочитав это письмо, спросил:

– А как правильно надо было сказать? Кто заметил Пушкина на лицейском экзамене?

Молчание.

Лёня подсказывает:

– Старик…

Молчание.

– Старик…

Мальчик на первой парте робко поднимает руку:

– Хоттабыч?

В 90-е годы, когда появилась возможность придумать и хотя бы попытаться издавать новый журнал, мы все вместе, горе-энтузиасты, ринулись сломя голову в эту новую для нас жизнь. Так появился журнал «Баламут», а потом «Автобус» – в этих журналах Лёнечке досталось почётное и мучительное право быть главным художником. «Баламуту» была отмерена судьба в пять номеров, «Автобусу» – тому журналу детской городской культуры, что мы придумали, – в восемь, а потом пошли детские страницы в питерских газетах: в «Часе пик», «Вечернем Петербурге», «Курьерчике», «Метро», в несостоявшемся, а казавшемся таким перспективным интернетовском журнале «Мышка»…

Это бурление журнально-газетной жизни сходило на нет, возрождалось снова, – так что наш дорогой друг по праву стал членом Союза журналистов. И не только.

В нашей школе и в нашем классе…

Ясное дело, вся суть была «в школе» и «в классе» – ведь Лёня больше всего любил общаться именно со школой и классом, – не случайно звание Учителя Смеха он всегда воспринимал как самое почётное в своей жизни.

Началось в «Костре», а продолжилось в ленинградском театре «Эксперимент», где появился спектакль «Урок смеха» и шёл на сцене театра более десяти лет. Лёня всегда вспоминал о нём с душевным трепетом и нежностью – это было его дорогое и бесценное детище:

«Спектакль представлял собой весёлую пародию на школьный урок. Мне досталась в нём роль Учителя Смеха, а вместе со мной на сцене играли мои друзья, соавторы сценария – поэт Ефим Ефимовский и композитор Владимир Сапожников. Зрительный зал тоже участвовал в этом спектакле – я вызывал детей и родителей к “доске”, отметки ставились аплодисментами: чем громче аплодисменты, тем выше отметка ученику. Оценка “пять с плюсом” выражалась бурной овацией, при этом ученикам разрешалось даже визжать.

Спектакль был основан на импровизации – реплики артистов зависели от поведения “учеников”, вызванных на сцену. В отличие от настоящей школы “ученики” просто рвались к доске. У нас была своя книга зрительских отзывов. Вот одна из записей: “На этом спектакле я был вместе с папой. Мы часто падали со смеху.

Я хочу снова прийти к вам в театр, чтобы опять падать”.

Но были и другие отзывы. Как-то мы были на гастролях в Челябинске. И вот к нам за кулисы пришли две дамы, которые были крайне возмущены спектаклем: “Вы воспитываете в детях разнузданность и хулиганство!”

Я думаю, нет необходимости объяснять, что “Уроки смеха” – это не просто комическое эстрадное действо типа клоунады. Дать ребятам возможность расслабиться, вовсю похохотать – это уже неплохо. Но кроме этого мы старались воспитать в детях самоиронию, дать возможность посмотреть на себя со стороны, посмеяться над коверканием родного языка. Должен отметить, что заставить детей искренне смеяться – не так уж просто. И если это получается, значит, ты нашёл с ними контакт».

Леонида Каминского узнавали, где бы он ни появлялся, – ведь «Урок смеха» смотрели (и не один раз!) не только дети, но и многие родители. А когда театр «Эксперимент» закрылся и спектакль сошёл со сцены, он вовсе не прекратил своего существования, а возродился в новой, более камерной, однако не менее смешной и доходчивой форме. Теперь «Уроки смеха» стали проходить непосредственно в школах, от которых просто отбою не было. Как-то раз один первоклассник заявил: «А я вас знаю – вы мурзилку преподаёте!» «Видимо, – рассказывал Лёня, – он побывал на моём уроке, и этот урок в его голове превратился в какой-то новый предмет – “мурзилка”».

Лёня безусловно был «голосовым», театральным человеком – не случайно с помощью нашего товарища, редактора «Радио России» Сергея Махотина «Урок смеха» на долгое время превратился в популярную детскую радиопередачу. А последним нашим общим проектом, в центре которого опять оказался Леонид Каминский, стал Театр Детских Писателей.

В общем, наш дорогой друг по праву был членом Союза театральных деятелей. И не только.

…И за моей партой

«И вот пришло время, когда я стал писать и рисовать для детей. Причина была простая – у меня родилась дочка. Маша росла, и я, как многие родители, стал ходить за ней по пятам и записывать разные её высказывания. Например, такие:

– Папа, съешь сам это яблоко, оно гнилое!

– Маша, как тебе не стыдно! Разве можно так говорить? Как нужно сказать, если яблоко тебе не нравится?

– Папа, съешь, ПОЖАЛУЙСТА, сам это яблоко – оно гнилое!

Этот и другие рассказики про Машу с моими иллюстрациями были напечатаны в “Весёлых картинках”. С тех пор я подружился с этим симпатичным журналом и даже стал его постоянным автором».

С «Весёлыми картинками» связана очередная история «в духе» Каминского. Однажды он получил журнал, в котором подряд были напечатаны три петербургских автора – он сам, Илья Бутман и я. А вот гонорар задерживался. Лёня немедленно послал в редакцию телеграмму, остроумно воспользовавшись тем, что отчества у всех трёх вышеозначенных авторов – одинаковые: Давидович.

 
Мы очень рады, нету слов.
Каминский, Бутман и Яснов.
Когда же денег выдача?
Целуем. Три Давыдыча.
 

Тогдашний редактор «Весёлых картинок», большой Лёнин друг Рубен Варшамов расхохотался и тут же выписал гонорар.

Все эти годы Леонид Каминский постоянно писал презабавнейшие стихи на случай, рядом с которыми рождались не менее весёлые стихи и проза для детей – сказки для самых маленьких про кота Яшу (которые нужно читать и слушать, пока читатели не выросли, а котёнок Яша не превратился в большого кота Якова) и рассказы про мальчика Петю (который замечательно общается со своим папой, и разрозненные эпизоды из их жизни оказываются, на мой взгляд, настолько интересными и поучительными, что тон и атмосферу этих отношений так и хочется перенести в свою семью). А ещё самые невероятные истории из жизни младших и средних школьников.

Всё вместе – стихи, проза, и, конечно, самое ценное из коллекции школьного юмора – постепенно сложилось в большую книгу «Урок смеха». Первым изданием она вышла в 1986 году и с тех пор, утолщаясь и дополняясь, выдержала ещё несколько переизданий. А поскольку в конце книги был напечатан адрес автора, его переписка с читателями не прерывалась ни на день.

Лёня очень любил получать письма от своих читателей – и его можно понять. Одна школьница написала из пионерлагеря: «Мы с моей подругой живём в одной тумбочке». А другая – так: «Некоторые девочки из нашей палаты просятся домой. А я буду терпеть – мне здесь нравится!» Такие примечательные описки и оговорки тут же превращались под рукой Каминского то в весёлый рисунок, то в сюжет для рассказика или стихотворения.

Не всегда письма были восторженные. Один второклассник, например, написал: «Дорогой Учитель Смеха! Я прочитал вашу книжку. Там есть рассказ “Поручение”. Я его прочитал, и не засмеялся. Почему?» «Этот маленький читатель, – отмечал Лёня, – мне очень понравился своей требовательностью и категоричностью: раз ты себя называешь писателем-юмористом, изволь писать смешно! Но в этом письме есть и приятный для автора момент: к остальным рассказам и стихам юный читатель претензий не предъявил, значит, всё-таки смеялся».

В таком уважительном отношении к читателям кроется одна очень важная и в полной мере свойственная Леониду Каминскому черта: достоинство детского писателя. В общем, не случайно наш дорогой друг по праву был членом ещё одного творческого союза – Союза писателей.

Однажды он пришёл выступать к первоклассникам. Ребята встретили его, как полагается, стоя. «Садитесь», – сказала учительница. Потом серьёз но добавила: «Достаньте и положите на парты ваши учебники!»

И на каждой парте появилась книжка «Урок смеха».

Леонид Давидович Каминский умел и любил смешить – это великое искусство давалось ему легко и радостно. И теперь долгие-долгие годы мы будем вспоминать нашего Учителя Смеха с узнаванием, сопереживанием, радостью и непреходящим удивлением, – ведь из них и состоит настоящая литература и культура.