Текст книги "Благословляю сильный дождь под утро… Стихи"

Тело тянется к небу

 
Тело тянется к небу,
Сердце рвётся к тебе.
У знакомого следа
Запах резче вдвойне.
В романтических бреднях,
Заплутав сгоряча,
Мне мелькают в виденьях:
То бокал, то свеча.
 
 
В этом бледном бокале
Смысла может на грамм,
А свеча догорала
И кривлялася нам.
Просветлите мне думы!
Подсветите судьбу —
Перепутаны струны,
Ничего не пойму.
 
 
Сердце тянется к небу,
Тело рвётся к тебе.
У горячного бреда
След видений во тьме.
Двойники замелькали:
Кто романтик, кто – нет,
Со свечой иль с бокалом —
Всё знакомый ответ.
 
 
Приструнённый за граммы,
Просветленный на миг,
Смысловой голограммы
Я кривую постиг.
Ничего, что светает,
Вновь бездумно шепчу:
«Твоя бледность, родная,
Мне испортит судьбу!»
 

По болотам

 
По болотам, гнус в траве пугая,
Промочив дырявые носки,
Шёл Иван-Царевич, проклиная
Аэродинамику стрелы.
«Нет бы, чтоб упала за забором
Иль на двор к богатому купцу,
Я б тогда посватался, и скоро
Дело сладилось к счастливому концу.
Но бреду с насиженного места
Да с напутствием запившего волхва:
«Мол, стрелу найдешь ты у невесты,
И целуй, какой бы ни была!».
В сказке быстро вёрсты пробежали,
Вот царевич свой узрел позор —
В камышах лягушка прижимала
И стрелу, и брачный договор.
Не со зла Царевич выражался
Неучёным русским языком,
Что конец стрелы он побоялся
Зарядить шрапнелью иль свинцом.
Вспомнив тост поэта на пирушке:
«Вы ищите женщину во всём!»,
Он бесстрашно целовал лягушку
В рот зеленый пересохшим ртом.
И случилось чудо в два приёма:
Затрещала шкурка, как в огне,
И  явилась девушка, но в коме
Пребывала или в долгом сне.
Первобытной страстью воспаленный,
Он её опять поцеловал,
И  …с щелчком магическим и звонким
Вид царевны лягушачьим стал.
Пересилив тошноту со стоном,
Земноводное в уста облобызал,
И царевна появилась снова,
И её он снова целовал.
Так в кругу чудесных превращений
То кривясь, то тая от любви,
Стал царевич тоще своей тени
И забыл про царские мечты.
Забавляясь прихотью азартной,
Перестал глаза он закрывать
И уже не помнил, что приятней
Деву иль лягушку целовать…
 
 
…Протрезвевший волхв в корчме смеялся
Над царевичем, предвидя его прыть:
«Чем процессом глупым заниматься,
Нужно аэродинамику учить!»
 

Салатные стихи

 
Оплетает страсть бичами.
Тело душу гонит прочь.
Сердце слышать  перестало,
И плутовкой смотрит ночь,
Как коробится бумага
Под чернильным завитком.
Ум – стратег, а ручка —шпага
В ратном бое со стихом.
Вены вздулись, реки тоже.
На Калиновом мосту
Пляшут призраки без кожи
И меня к себе зовут.
Не успел закончить вздоха,
Как меня к ним принесло.
Мне кричат они: «Пройдоха!»
И плюют в моё лицо.
«Настругаешь слов без смысла,
Слоги в рифмах оборвешь,
Бросишь страсти, чтоб не скисло,
И загадкою польёшь.
Сверху складно и красиво,
И туманно, и светло,
Ощущений и порывов
Целый таз припасено.
Сердце рублено соломкой,
Перемазано душой,
А в любовь мешаешь ловко
Уши с длинною лапшой.
Мы тебя раскусим быстро,
Мы – ценители баллад.
Не кроши слова без смысла
В поэтический салат.
Мы козлами будем блеять
Над поэзией такой,
А тебя за час развеем
В дым над темною водой».
Испугавшись не на шутку,
Я пощады попросил
И на воду в речке мутной
Боязливо взгляд косил.
Я поклялся Музой данной
Их желанье уважать
И поэзии салатной
Больше в жизни не писать.
Еле вырвался до дома,
Сел за стол, не сняв сапог…
….Но придумать строчки новой
Я так больше и не смог.
 

Сказал любимой я: Смотри, там небо чисто…

 
Палас из туч укрыл собою небо
И серой пеленой грозил земле.
Полоской узкой солнечного света
На горизонте ликовал просвет.
 
 
Сказал любимой я: «Смотри, там небо чисто,
И ветер к нам пригонит синеву.
И в нашей жизни, скрюченной и кислой,
Наступит эра светлых рандеву.
 
 
Поднимет праздник красочные флаги,
Рекой шампанское по полу потечет,
И бантики из бархатной бумаги
Украсят самый вкусный в мире торт».
 
 
Любимая, вбивая в сердце колья,
Прошамкала, кривясь на горизонт:
«Там, где просвет – застолье и веселье,
Но праздник к нам сюда не доползет.
 
 
Потратит ветер силу на пустое,
Загонит волны в бухты и на пляж,
А синеву оставит он в покое,
Он не обязан холить нашу блажь.
 
 
Ковер из туч не вычерпать стаканом,
Пора уйти от «ветреных» идей.
Здесь жизни нет – жизнь там, за облаками,
Там даже небо выше и светлей!»
 

Три стихии

 
Сказал я морю: «Замолчи,
Мне тошно от морского шума…»
Волны улитки, как бичи,
Ложились на берег угрюмо.
И море мне внимало мало —
Плюясь соленою волной
Губами шлепало о скалы,
Залив все белою слюной.
Был бы царем – не ведал горя.
Как Ксеркс, не стал бы долго ждать
И приказал бы высечь море,
Или в оковы заковать.
А так, сиди и жди погоды,
Пока Эол всех укротит,
И тихие немые воды
К моим стопам поворотит.
 
 
Сказал я детям: «Прекратить!
Мне тошно от возни и шума…»
Визг продолжал эфир пилить,
И в зеркала глядел я хмуро.
Мне дети вовсе не внимали,
Плюясь разодранным ковром
Они кричали и скакали,
Перевернули все вверх дном.
Был бы царем – не ведал горя,
Иваном Грозным претворясь,
Их напугал бы страшным воем,
Бельмом вращая и крестясь.
А так, сиди и жди пощады,
Пока жена всех укротит,
Умоет и рассадит рядом,
И от меня их отделит.
 
 
Сказал жене я: «Замолчи…»
Но результат не проявился,
Что означало, что в ночи
Я снова сильно провинился.
Был бы царем – не ведал горя
И в дальний монастырь сослал.
Часовню новую отстроил,
И новую жену сыскал.
А так пишу стихотворенье
Про то, что  я силен везде,
Лишь, три стихии, к сожаленью,
Мне не подвластны на земле.
Их невозможно переспорить,
Противоречья дух у всех:
Жена, наследники и море…
Хотя с последним легче всех.
 

Скальп сезона

…ТА, ЧТО РЯДОМ, НЕ ОДНА ИЗ НИХ, А ДОЧЬ ВОЖДЯ ИЗ ПЛЕМЕНИ АПАЧЕЙ…

Распив бутылку «Борбы» на двоих,

Я склонен философствовать иначе:

Что та, что рядом, не одна из них,

А дочь вождя из племени Апачей.

Что мой пробор не просто ирокез,

А грозный знак любому Фенимору,

Что зря на наши пастбища полез,

Надеясь на писательскую фору.

Он – бледнолицый, и остер мой нож,

Снимая скальп под крики о пощаде,

Ему сказал я: «Ты теперь похож

На столбик на кладбищенской ограде».

Задумчив был узорный томагавк,

Когда равнял он Купера для прозы,

Чтобы в романах, почести воздав,

Воспел он пионерские обозы.

А я тем временем, взяв за руку её,

Сбежал по желтой тропке к водопаду

И рассказал, что в омуте есть дно,

Но лучше замуж – как ни как отрада.

Кружились струи в пенных виражах,

Сбегая змейкой по груди упругой.

Увидел я в расширенных зрачках

Согласие быть верною супругой.

Прогнав пинком любимого бизона

И чувствами растроганный всерьез,

Я лучший скальп текущего сезона

Ей, стоя на коленях, преподнес…

Осколки брошенной любви

 
Осколки брошенной любви
Ладонью в кучку согребаю.
Не согревают – жгут они,
И от ожогов я страдаю.
Не сожалею, что ушла,
Гонима ветром и надеждой.
Мне жаль небесного тепла
И фразы, брошенной небрежно.
Все глупости давно простив,
В воде проточной руки мою.
Вода мне шепчет: «Не  грусти!
Досада убежит со мною!»
Фанфары мести отзвучат,
И в суете пустых волнений
Целительный смакую яд:
Твой запах с веточки сирени.
 

Я в тайны женские, как в сейфы проникаю

 
Я в тайны женские, как в сейфы, проникаю,
Помучавшись, где день, а где и год,
Ключи заветные с искусством подбираю,
Не зная, что открою, наперед.
 
 
И долго от меня секрет хранила
Праматерь Ева, кутаясь в века:
«Ну как она так змею уступила,
Вкусив без спроса мудрого плода?»
 
 
Саму не спросишь – время убежало,
А тайна жгла мой воспаленный мозг.
И я, поймав одну змею за жало,
Ей задал этот непростой вопрос.
 
 
Змея вертелась, брызгая слюною,
Но я достиг консенсуса в борьбе,
Пообещав двух кроликов-плэйбоев
Доставить к ужину к указанной норе.
 
 
Над тайной древней полог приоткрылся,
Змея рекла: «Не просто фрукт упал.
А змей действительно на славу потрудился,
Когда мать человеков искушал»
 
 
Сказал он: «Это яблоко попробуй!
И станешь ангелом, и крылья обретешь!»
Но Ева не подумала взять пробы
И даже не ответила на ложь.
 
 
Подполз хитрец тогда с другого бока:
«Плод этот с тайнами и знания хранит,
И даже самый главный лежебока
Всезнайкой станет, стоит только откусить».
 
 
Смолчала Ева, помня указанье,
А ей шипит на ухо ушлый змей:
«Сам Бог похрустывал сим яблочком познанья,
А ты ведь хочешь Бога быть мудрей?»
 
 
Вскипела Ева: «Не хочу я  плод, и баста!
Катись колбаской, приставучий гад!»
И змей отпрянул, поменяв окраску,
Уж мысля уползти в соседний сад.
 
 
Да, чуть замешкался и молвил: « К сожаленью,
Меня не слушают, а истина проста:
Фрукт с дерева – прямой путь к похуденью,
Ни тренинг, ни диета не нужна!»
 
 
В плод сочный Ева зубками вцепилась
И грызла их мешками натощак,
Пока в кудрявой голове не прояснилось,
Что без одежды ей уже никак…
 
 
Рассказ услышав, я подумал: «Мать честная!
Нельзя последствий всех кривых предусмотреть:
Выходит, что Адам простился с раем
Из-за стремленья женщин похудеть!»
 

Потомков за носы водя

 
О старых доблестных делах
Корплю над манускриптом ночь…
О разных подвигах слова
Облечь в рассказы я не прочь.
Потомкам смею посвятить
Всю правду дорогих могил,
И честь, и храбрость оттенить
Всех тех, кто ныне сердцу мил.
Чтоб знали, если вдруг прочтут,
Как предок с факелом в руке
Зажег под бочкой серный трут,
И взрыв открыл проход в стене.
На штурм последний потекли,
Врагов сминая, как ботву,
Отчизны славные сыны,
Добавив лишний герб к орлу.
Другой же предок знатен был:
В супруги взял он графа дочь,
И замок в Англии купил,
И в пэры избран был точь-в-точь.
А третий, хитростью светясь,
Открыл законы Каббалы,
И мудрость эту, преклонясь,
Признали маги всей земли.
 
 
Закончив труд, перечитал:
Потомкам летопись важна.
Залез в архивы, полистал,
Узрел – не сходятся края:
Тот, что так славно воевал,
Как мемуары говорят,
В бочонках толк, конечно, знал,
Не зная равных средь солдат!
Блуждая пьяный по долам
(А был росточком невысок),
Пролез в пороховой он склад,
Приняв за винный погребок.
Уснул, махоркою дымя,
А на фитиль огонь попал…
И быстро, Бога не гневя,
В герои вечные попал.
 
 
Другой барон был и поэт,
Его искал топор и кол.
И быль его из прошлых лет
Донес судейский протокол.
Черняв и смолоду горяч,
Он обожал ловить коней:
Сводил с подворьев старых кляч
И чистокровных лошадей.
В супруги взял он графа дочь,
Хоть тесть и долго против был:
И посылал погоню в ночь,
И челобитные носил.
Досада сердце графа жгла:
Мол, в замок зятя не зазван.
А в жилах кровь не голуба,
Когда бароны из цыган.
 
 
А третий… Что там говорить!
(С себя несложно же писать)…
Он мог бы где-то даже жить,
Но он – фантазия моя…
Поразмышлял, допил бокал:
Гротескна правда у людей:
Она, конечно, правит бал,
Но выдумка уму милей.
Взял ручку, кончик теребя,
Послал, как прежде, совесть прочь:
Потомков за носы водя,
Корплю над манускриптом ночь…
 

Почему наш русский варвар инквизиции не знал

На досуге размышляя, парадокс я откопал:

«Как же так, наш русский варвар инквизиции не знал?

Или хуже мы Европы, иль прогресс к нам не дошел?

Почему мы не сжигали матерей своих и жен?

Может, кризис был с дровами в окружающих лесах

Или кончился пергамент в инквизиторских судах?

Может, пьяный обвинитель лыка к ночи не вязал,

А свидетель-очевидец никого не узнавал?

Может, мало тещей было? Тёщей было пруд пруди,

Столько кровушки попили от рассвета до зари!

Али дело в наших девах?» – продолжал я размышлять, —

«И отвар на лапках жабы не способны настоять?»

Нет, на правду не похоже: та же сущность, та же цель,

И сквозит стервозность та же и пороков карусель.

А греховные ужимки? А содружество с метлой? —

Достоверные улики договора с Сатаной.

В чём тут дело, в чём загвоздка? Путь в историю держу,

Вспоминаю всё, что знаю, я про русскую жену.

Похвалы ей льют безмерно за глаза и красоту,

За рецепты нашей кухни и тепло в родном дому.

Избы тушит, гнет подковы и на бешеном скаку

Остановит и оденет и колечко, и узду.

Хороша и деловита, и в утехах знает толк,

Кобелям любой породы спуску просто не дает.

Есть особенность – упряма, и уж если ей припрёт,

Стадо мамонтов с дороги её в ужасе свернёт.

Может, дело было в этом, и щипцами палача

Бесполезно было дергать правду с белого плеча?

Не призналась бы, ни слова про суккубов и чертей,

Только громко поносила б мужиков и палачей.

Духом праведным сильнее, терпеливей и мудрей —

Вот отличие от глупых и заносчивых мужей.

Наши витязи слабее и по жизни, и в быту,

И, чтоб комплекс не развился, убегали на войну.

Там, есть место оторваться хоть с мечом, а хоть с вином,

Порезвиться и подраться, и испачкаться при том.

Возвратившись, чинно стяги у конюшни побросать,

Баньку справить и за брагой всё, что было, переврать.

А жена всему поверит, и поддакнет раза два

(Разве может усомниться настоящая жена?),

А затем, простив разлуку и разорванный кафтан,

Запихнет героя в койку (если был тот слишком пьян).

И, вздыхая, свечку ставит: «Слава Богу, что живой»,

Всю одежду постирает и зашьет (игла с собой),

Уберёт, накинет шубку, дров с сарая принесет

И у мужьиной подушки просто так, слегка, всплакнёт,

Кудри белые погладит, задержавшись чуть у лба, —

В тихой нежности зайдется беспокойная душа…

…А спросонья разобраться сложно: ведьма или нет.

Надо срочно похмеляться и выпрашивать обед.

Вот ответ. Европа в горе. Кто же варваров поймёт:

Не хотят сжигать любимых!

Может, правду знает чёрт?

В зигзагах мрака и не пройденных тропинок

В зигзагах мрака и непройденных тропинок

Остерегаюсь ям, разбросанных везде:

Они охотятся за россыпью улыбок

И оставляют вакуум в душе.

Черпают дыры лучшее ковшами,

Рвут ауру ухмылками вослед

И устилают бренными телами

Дорогу в царство подлости и бед.

Храните свет божественный и тихий,

От тех бегите, кто сосет из Вас тепло!

…Юродивый закутался в вериги,

Чтоб всех спасти от дьявола назло.

Всего одно неловкое движенье,

Всего лишь перст, скользнувший за черту,

И Хаос мне грозит опустошеньем —

Мой мир он погружает в темноту.

Сверлит мне мозг потухшими глазами,

Пытаясь ни во что меня свести…

А я закутался, как простыней, стихами,

Чтобы себя от пустоты спасти!

Вдуматься мне непременно надо

Вдуматься мне непременно надо

В сказанные походя слова

И принять частичку звездопада,

Что из глаз струится у тебя.

Сложности, я знаю, небольшие,

Меня светом ясным одарить:

Развернутся сжатые пружины

И захочет сердце говорить!

Пусть твой взгляд в окно не убегает,

Руки платья край не теребят.

Я открыт, и это понимает

Та, в которой искорки горят.

В каверзе приподнятые губы,

Тонкие морщины у краев…

И плывут неторопливо думы

Под фатой невысказанных слов.

Свеча ещё горит

Свеча ещё горит…

Или уже погасла?

Для звёздного движенья в ней смысла вовсе нет.

Пусть память мне сотрут,

Пусть затемнят, что ясно,

Чтоб снова обрести свечи погасший свет.

Свеча еще стоит…

Иль растеклась по чашке?

Для будущих свершений не важен символ сей.

Пусть вечность пролетит,

Истлеет пусть рубашка

На сердце из железа, любившего людей.

Свеча ещё видна…

Иль не заметна ближним?

Она в своем величии безмолвна и проста.

Пусть буду я доволен

Строкой или двустишьем:

Они легко воскресли без мук и без креста.

Ты, который вечно ноет

 
Ты, который вечно ноет,
Жги последние мосты!
Жизнь – сплошное поле боя,
А боец на поле – ты!
Должен с силами собраться,
Робость в сердце приглушить,
На коня с копьем взобраться
И в атаке победить!
 
 
Прозябать спокойно, сытно
Не способен кавалер.
И любовь – плацдарм для битвы,
Страстных хитростей пример.
Ты один в сраженье пылком,
Консультанта не позвать.
И коня, или кобылку
Нужно самому седлать.
 
 
Умереть в глухой больнице,
Подвиг так себе в судьбе!
Эскулапы вереницей
Будут охать о тебе…
Ведь здоровье – поле сечи,
Ты на нём – простой медбрат!
И, взвалив коня на плечи,
Должен приползти назад.
 
 
Стол, накрытый для веселья,
Схватка бранная для всех.
Здесь нет места для безделья,
Здесь воюют тост и смех…
Ведь борьба – цель для героя,
Рад он подвиг совершить…
Жизнь – сплошное поле боя!
Как же радостно не жить?
 

ЦИКЛ «ПЕРЕБИРАЯ ЛОСКУТЫ СЛОГОВ»

ПЕРЕБИРАЯ ЛОСКУТЫ СЛОГОВ…

Я звезды вырезаю из бумаги

 
Я звезды вырезаю из бумаги
И крашу их в блестящие цвета.
У плюшевого льва возьму отваги,
Чтоб не бояться прикрепить их к небесам.
 
 
На своде темном искры замерцают,
Пронзят лучи далекие глаза.
По звездам маги о судьбе узнают,
А Ирод о рождении Христа.
 
 
Больные города чуть станут краше,
Когда мечты о звездах перетрут,
А ту, что ярче и светлее, даже
Своею путеводной назовут.
 
 
Земных калейдоскопов фокус зыбкий,
Узором радужным, как снегом, занесло…
…И улыбнется сфинксовой улыбкой
Лев плюшевый с дивана моего.
 

Цианиды и Плеяды

 
Цианиды и Плеяды
Отравляют жизнь мою:
Каждый требует награды,
Каждый требует свою.
Цианиды жаждут сердце
В адском зелье растворить,
А взамен к покою дверцу
Желтым ключиком открыть.
 
 
У Плеяд попроще тема:
Манят отблески лучей,
Обещая счастье плена
В черных дырах от свечей,
А взамен истомят душу,
Как таранку иссушат,
И не будет больше нужен
Свет кокетливых Плеяд.
 
 
С одинаковым волненьем
От беды на волосок
Я смотрю на звезд скопленье
И на жуткий порошок.
Страшен мне их час творенья,
Естество свое кляну
И, упав в изнеможеньи,
Трудный выбор признаю.
 
 
Зло на зло есть зло в квадрате…
Надо кофе заварить
И короткими глотками
Горечь сладкую испить.
Как не сделать мне промашку
Знаю, хоть ядрен мотив, —
 
 
Мне Плеяд добавьте в чашку
Цианидами полив.
 

Как мы в себе непостоянны!

 
Как мы в себе непостоянны!
Блуждаем в сумраке вещей,
От грешных дел до покаянья
Путь пробегаем без затей,
Не ценим трепетного счастья,
И ближним мало дорожим,
И алчною зловонной пастью
Урвать побольше норовим.
 
 
Да, днем всё выглядит пристойно:
Улыбки, речи, взгляды вдаль.
Гримасы будут ближе к ночи,
Когда права берет печаль.
Тогда, повесив посох бранный,
Желая обрести покой,
Мы у камина пентаграммы
Рисуем нервною рукой.
 
 
Закончен символ, вспыхнет пламя,
И, желтой серою чадя,
Презрев распятие из камня,
К нам ада явится дитя.
Глядя со страхом в глаз потухший,
Кляня томаты натощак,
Предложим дьяволу мы душу
За что-нибудь иль просто так.
 
 
Смеётся гость, нам объясняя,
Что «много нас, а он один,
Получше душу выбирая,
Совсем лишился тёмных сил.
Готов бы взять её в оплату,
Да ведь товар не первый сорт —
Ни чистоты в душе, ни лада…"
Так скажет и исчезнет черт.
 
 
К распятью стопы направляя,
Моля простить грехи и тьму,
Мы, имя Бога повторяя,
Предложим душу взять свою.
Господь молчанием суровым
Ответит, закатив глаза,
Не соизволив молвить слово —
Что не нужна ему душа!
 
 
В лампадке огонёк струится
И запах серы до утра.
Собака по углам ютится,
Хотя давно всё поняла.
В раздумьях затихает ужин,
Креветки в соусе нежны…
…«Как мы живем, что наши души
Ни так, ни этак не нужны?»
 

У моря грусти нет начала

 
У моря грусти нет начала
И берегов нет, и конца,
Нет ни единого причала,
Ни небольшого островка.
 
 
Усталым путникам не светит
Надежды розоватый свет —
Мираж далекий их не встретит,
Не подсластит всю горечь бед.
 
 
И коль тону в соленом море,
С удачей поругавшись в дым,
То, значит, суждено нескоро
Мне в будущем расстаться с ним.
 
 
Так буду пить я грусть святую!
Напьюсь, печали не таясь,
Чтобы потом в строку литую,
Вся соль строфою пролилась!
 

Спасибо предкам за великий наш язык!

 
Спасибо предкам за великий наш язык!
За мудрость слова и за рифм скольженье,
За то, что в душу русскую проник
И напитал чудесным вдохновением.
 
 
За то, что дал скрижали и азы,
Уверенно стихов направив стопы.
За то, что он изящнее в разы,
Чем вся силлаботоника Европы.
 
 
К загадкам он отмычки подберет,
Наукам точным буквы не страшны.
На русском обсуждают, что ни год,
Поля и леммы математики Земли.
 
 
А как иначе, с нами русский Бог!
Молитву шлет без устали паломник.
Любимая с трех слов тебя поймет,
И враг три буквы до смерти запомнит.
 
 
Спасибо всем, кто вырастил сей сад,
Дозволив нам плодами наслаждаться.
Язык – источник света и добра
И наше главное священное богатство.
 

Между нами, бурями помятыми

Между нами, бурями помятыми,

Поселилось скользкое молчание.

Голосами ссор, давно забытыми,

Слышится молчания бурчание.

Где возводит попусту напраслину,

Где подначит, режет плоть живую,

Пошипит на гребешок мой масляный,

Душеньку посовестит больную.

За порог ухватом гнал молчание,

Да скользил ухват по боку сальному…

Злых укоров грозное звучание,

От молчания я получил опального.

Лоб чесал, скреб шелкову бородушку,

Завернуть хотел его тряпицею,

Так взвилось и на мою головушку,

Опрокинулось заржавленными спицами.

Думу думаю, живу не впрок надеждами:

Как молчание мне одолеть по-хитрому —

Грубой силой али забавой нежною,

Али дивом, ранее невиданным.

Чуть потенькал золотыми шпорами —

Затряслось молчание от ужаса…

Знать почуяло мою победу скорую,

Значит, ведает, что смерть над шеей кружится.

Уж рассвета проблески плешивые

Вижу… Бью крылами, весь в отчаянии…

Чу! Бежит от крика петушиного

Скользкое неловкое молчание!

Меня не радует твой медленный закат

 
Меня не радует твой медленный закат,
Вползающий изгибами в неясность.
Пыль времени на сердце сеет мрак,
Гася мою ухоженную праздность.
 
 
Края оборваны, протуберанца бок
Звенит последней нотою кручины.
Приходит час конца – он одинок:
Мстит без разбора и не хочет знать причины.
 
 
Уже неважны прошлые дела,
В стакане кости верные беру,
Чумными пятнами вмерзает темнота
В их грани, целовавшие доску.
 
 
Бросок, еще… Удача не прошла!
Страх убегает, уступя надежде,
И кажется далеким час конца,
И мрак светлее, чем казался прежде.
 
 
Всё смажет относительности плеть —
Закат с восходом рознятся несильно.
И привкус тлена, если посмотреть,
Похож на вкус хамона из Севильи.