Текст книги "Дорогая Альма"

– На болотах, говорите? – переспросила Маренн. – А добраться туда как? Далеко ли? Есть тропинка?

– При Сигизмунде Рогановиче болота как такового не было еще, – ответил Пирогов. – Просто вода, камыши. Озеро застойное. Это за последнее время там все заросло и ил скопился, а Сигизмунд-то был барин избалованный, он по плохой дороге ездить, сапоги пачкать не стал бы. Он приказал прорубить туда дорожку в лесу и в озере насыпь сделал с деревянным настилом. Чтоб девиц аж на коляске к убежищу своему подвозить. И чтоб шампанское туда, сладости всякие поставляли, опять же. Но с тех пор в лесу та дорога молодняком заросла, теперь уж это деревья высокие. А озеро тиной затянуло, и насыпь под воду ушла. Пройти по ней можно, но только тому, кто знает, где идти.

– Лесник знает? – спросила Маренн.

– Уверен, что да, – ответил Пирогов твердо. – Он каждый закоулочек в лесу знает. И на бывшем озере тоже. Он туда добраться сможет.

– А еще кто-нибудь знает? – поинтересовалась Маренн. – В деревне.

– Знал старый Азар, отец Натальи-почтальонши, – ответил Пирогов неуверенно. – Он у князя Сигизмунда по молодости в большом доверии был. Личный прислужник, так сказать, денщик, постельничий, возница. Он на козлах коляски сидел, когда Сигизмунд Роганович с артистками на развлечение в домик свой приезжал. Но Азар суровый был мужик. Не болтун. Он и сыну Сигизмунда Казимиру о похождениях отца рассказывать отказался. Мол, обещал барину хранить до гроба секреты его, так и буду. Но дорогу показал. Бывал там Казимир разок. На берегу, во всяком случае. Уж не знаю, отважился ли в домик заглянуть. О том Зинаида Кристофоровна мне никогда не рассказывала. Раз уж князю Казимиру не рассказал, то, уверен, в деревне никому он тайну не раскрыл. Даже дочь его Наталка, и та, думаю, не знает. Его ж и убили, Азара-то, большевики эти из Черкасска, считай, бандиты обычные, что лозунгами прикрывались, спустя два дня, как убили княгиню Зинаиду Кристофоровну и Ниночку, да всю усадьбу разграбили. – Пирогов присел на стул и, горестно вздохнув, продолжил: – Не поверили, что в княжеском доме никаких особых ценностей, кроме икон да книг, нет. Был среди них и местный ухарь, пьянь да бездельник, Агафон-портняжка. Отец у него неплохим портным слыл. Кравец фамилия их, все портными в роду были. А Агафон – бездарность, ленивый пес. Никогда не работал толком. Пьянствовал, бродяжничал, попрошайничал. Отцовскую мастерскую пропил. А в большевики первым записался, чтобы над другими власть иметь. Он в княгиню Зинаиду и Ниночку стрелял, тварь. Явился в кожаной тужурке, с маузером, комиссар, видите ли.

Так вот, решил Агафон этот, что сокровища Свирских в той самой хижине князя Сигизмунда спрятаны. А кто знать может, как туда попасть? Вот и отправились к Азару. Он, конечно, дорогу им показывать отказался. Так они пристрелили его на пороге дома. Наталку пытать начали. Так она не растерялась, решила показать дорогу. Только в самую топь завела. Там и сгинули все. Жадность, злоба сгубили всех. И поделом. Правда, не дураки они, Наталку с собой потащили. Она за корягу уцепилась, держалась из последних сил. А Агафон за нее цеплялся. За собой тянул. Микола с берега его из ружья охотничьего добил. А Наталку вытащил. С тех пор они с Пелагеей и Миколой как родные. У тех своих детей нет, так они Наталку опекают. Туда-сюда ходят. То Пелагея к ней, то Наталья к ним. У Азара жена от воспаления легких умерла, еще в молодости, он женился поздно. Из Львова привез, полячка родом. Но здоровьем слаба оказалась. Наталке пять лет исполнилось, как ее не стало. А сыночку старшему десять. В тот же год скончалась она, что и князь Казимир Сигизмундович, земля пухом. – Пирогов перекрестился. – Сын Сбышек на Первой мировой войне погиб, где-то в Бессарабии. Вот и мыкается Наталка одна почитай уж годов двадцать. Хорошо, Азар грамотный был, князь Сигизмунд его жаловал – читать, писать научил, книги в княжеской библиотеке брал, в театры ходил с барином. Так и Наталку грамоте обучил. Она при новой власти на почту устроилась работать.

– И что же она, точно дорогу не знает? – спросил Раух серьезно.

– Если знает, никому не скажет, – уверенно ответил Пирогов.

– И если пытать будут? На расстрел поведут?

– Так водил ее уже Агафонка. – Пирогов вздохнул. – Сама чуть не утопла, а дорогу не показала. Так того Агафонку она с детства знала. А немецким офицерам точно ничего не скажет. Миколу с Пелагеей не выдаст. У нее ж больше нет никого на свете.

– Что ж, тогда действовать будем так, я думаю, – произнесла Маренн. – Я – уполномоченный рейхсфюрера СС, и у меня есть разрешение передвигаться в любое время суток и в любом расположении. Мне придется самой сейчас отправиться в сторожку. Ты, Фриц, поедешь со мной. – Она обернулась к Рауху. – И вы, Иван Петрович, тоже. Но скрытно. Спрячетесь на заднем сиденье. Закроем вас брезентом. Олендорф, конечно, узнает, что мы отлучались ночью. Но у нас с тобой есть оправдание. – Она взглянула на Фрица с лукавством. – В конце концов, Олендорф волен сделать свои выводы, зачем ты приехал, куда мы ездили ночью, чем занимались… Его это не касается. Только Ивана Петровича при этом быть не должно, конечно.

– Но, – Раух явно растерялся.

– Не волнуйся. – Маренн остановила его возражения. – Все объяснения с оберштурмбаннфюрером СС Скорцени, твоим начальником, я возьму на себя, не сомневайся. Если до этого дойдет, конечно. На переодевания на этот раз у нас времени нет. – Она обратилась к Пирогову. – Так что нашей подопечной придется узнать, кто мы такие. Но думаю, состояние у нее уже улучшилось, так что она вполне сможет рассуждать разумно. Как считаете, Иван Петрович, найдет Микола дорогу в хижину ночью? – спросила она.

– Уверен, что да, – подтвердил Пирогов.

– Тогда даю вам пять минут, предупредите Юру и спускайтесь во двор, – распорядилась Маренн. – Мы будем ждать вас в машине. Сейчас я скажу фрейлен Беккер, что если мне будут звонить из Берлина, пусть примет всю информацию.

Освещая фарами дорогу, машина медленно подъехала к зарослям кустарника, за которыми начиналась тропинка к домику лесника. На лобовом стекле поблескивали мелкие капельки воды – накрапывал дождь. Уныло поскрипывали дворники. В опущенное окно было слышно, как где-то в глубине леса в кромешной темноте надрывно ухает сова.

– Кажется, здесь, Иван? – Маренн повернулась к Пирогову, сидевшему на заднем сиденье. – Фриц, тормози.

– Да, здесь, – кивнул Пирогов и отодвинул подальше брезент, за которым прятался. – Чуть не задохнулся от страха, когда патруль остановил.

– Вообще, они не имеют права останавливать, у нас специальный пропуск. – Маренн показала на документ, прикрепленный с обратной стороны лобового стекла. – Но в темноте не разглядели. Все равно открывать машину я бы им не позволила. Что ж, выходим. Иван, идите вперед, а то мы не очень-то хорошо здесь ориентируемся, – попросила она.

– Да, конечно. – Пирогов вышел из машины. В ночной тишине особенно отчетливо было слышно, как хлопнула дверь. И тут же с поляны послышался приглушенный лай собаки.

– Граф нас услышал, – кивнул Пирогов. – Несет службу.

– Потише, – предупредила Маренн. – Мы не знаем, кто еще здесь следит за нами. Я имею в виду не только людей Олендорфа. Они, скорее всего, по ночам в лесу сидеть не будут, они привыкли работать с комфортом. И даже не местных жителей, они тоже, скорее всего, прячутся по домам, или в землянках. А вот разрозненные отряды большевиков, или даже одиночки… По радио передали, что сегодня в 8 утра практически завершено окружение крупной группировки Красной армии в этом районе, где-то около ста тысяч человек, и это главное кольцо. А есть еще разрозненные очаги, где тоже находятся вооруженные красноармейцы и пытаются прорваться, конечно, выйти к своим. Им нужно оружие, боеприпасы, провиант. Нам бы с Фрицем сейчас совсем не хотелось бы попасть в плен. – Маренн грустно улыбнулась.

– Кому-то это было бы на руку, – ответил Раух. – В обмен на тебя – вполне можно ждать, что немецкие войска откроют фронт и выпустят к своим. Только объявят, что ты в лапах красноармейцев, это немедленно доложат в Берлин. Там ответ будет однозначный.

– Не думаю, что это какая-то гарантия для нас, – усомнилась Маренн. – Во-первых, все они в крайне усталом и изможденном состоянии, командиры наверняка в большинстве погибли. Во-вторых, по-немецки там никто не читает, документы наши не разберет, да и вообще никто так сложно не мыслит, как ты предполагаешь. Вступать в переговоры, звонить в Берлин. – Она усмехнулась. – Все будет намного проще. И страшнее. Просто отберут оружие и пустят в расход. Так что держи автомат наготове и внимательно смотри по сторонам. Идемте, Иван, – кивнула она Пирогову. – Фонарь включать не будем. Идем в темноте.

– Не волнуйтесь. Я здесь каждую ямочку знаю, – успокоил тот.

Стараясь двигаться как можно тише, приблизились к сторожке. Желтый полумесяц бросал лучи света на покрытую каплями траву. Граф снова залаял. Было слышно, как, скрипнув, приоткрылась дверь, тихий голос Пелагеи произнес:

– Що лаешь-то, як скаженный. Хто там идит-то?

– Пелагея, не бойся, это я, Иван, – ответил Пирогов, быстро приближаясь к дому. – Открой. Дело очень срочное.

– Ваня, ты? – переспросила лесничиха. – Один?

– Нет, со мной госпожа доктор. И… – Он запнулся. – Еще один друг. Ну, не тяни, открывай.

– Заходь, заходь. – Пелагея распахнула дверь. – Що сталося-то? Що за поспих-то? Да помолчи ты, окаянный! – махнула рукой в сторону Графа.

Пирогов быстро поднялся по ступеням на крыльцо. Обернувшись, махнул рукой Маренн и Фрицу. Выйдя из-за деревьев, они быстро подошли.

– А это ж хто? – ахнула Пелагея, увидев Рауха. – Чи официр ихний?

– Офицер. Но не до объяснений сейчас, – остановил ее Пирогов. – Пускай в дом, что встала-то?

– Так, так, заходьте, – посторонилась она. – Микола, просыпайся. Пришли к нам, – бросилась к печке будить мужа.

– Я так и знала, что она не родственница. Она – немка.

Резко поднявшись на лавке, Варя распрямилась, увидев Маренн в немецкой форме. Граф с лаем бросился вперед, оскалил зубы. Но Маренн не шелохнулась.

– Я по сапогам поняла. Сапоги у нее офицерские. Не наши.

– Фу, отойди. – Пирогов выступил вперед. – Варя, отзовите его. Да, мы не хотели тревожить вас в том состоянии, в котором вы находились, и потому вынуждены были сказать неправду. Да, фрау Сэтерлэнд – немецкий военный врач из Берлина. А это – ее помощник. – Он показал на Рауха. – Но по сути это ничего не меняет. Вам и вашей собаке оказали помощь. Более того, она вылечила Неллу, которая идет на поправку. И вот сейчас снова пришла, чтобы предупредить об опасности.

– Граф, место, – приказала Варя, но в голосе ее слышалось явное недоверие. – А для чего ей помогать нам? – спросила она.

– Это я не могу вам объяснить сейчас, слишком долго, – ответил Пирогов мягко, приближаясь, когда собака снова улеглась на подстилку. – Сейчас нам надо торопиться. Микола, – он повернулся к леснику, сидевшему на печке, – знаешь ты тропу к старой хижине князя Сигизмунда на острове на болоте?

– Знаю, а чё? – Лесник почесал затылок. – Як не знати-то. Все туточки знаю я, до последней сосенки.

– А когда последний раз был там? – продолжал спрашивать Пирогов. – Давно ли? Можно ли туда сейчас пройти?

– Так месяца два тому лазал, – ответил Микола. – Размывши тропку-то маленько, но держит пока. Пройти можно.

– В темноте пройдешь?

– Таки с закрытыми глазами пройду. Не сомневайся. А чё приспичило-то?

– Выходит так, друзья мои. – Пирогов сел на лавку и пристукнул картузом по колену. – Сейчас же собираемся и – туда. – Он обвел глазами всех слушавших его. – Дела плохи. Немецкая танковая часть, что в деревне стоит, утром уйдет. А вместо них придут каратели. Они уже здесь, ждут.

– Ой, мамочка. – Пелагея испуганно прижала ладонь к губам.

– Операция начнется рано утром, – продолжал Пирогов. – Пойдут по домам. Будут искать евреев, красноармейцев, коммунистов. Всех, кого найдут – на расстрел, и тех, кто скрывал их – тоже. Сюда тоже придут, не забудут. У них подробная карта имеется. – Он многозначительно посмотрел на Миколу. – Очень удобное место скрывать кого-нибудь, как раз. Вот спасибо фрау. – Он обернулся к Маренн. – Она по своим связям в Берлине предприняла шаги, чтоб деревню не трогали, но решения там еще не принято, а может быть и вообще принято не будет. Тогда, не исключено, всех жителей расстреляют, а дома вообще сожгут. Так они делают.

– Ой, Господи, Святая Богородица, за что ж? – заголосила Пелагея и, упав на колени перед иконой, начала креститься. – Матушка-Заступница, спаси! Не оставь без крыши, как жить-то!

– А ну, примолкни! – прикрикнул на нее Микола. – Тут не о доме печься надо, как я разумею, не о добре своем, а о голове собственной. Верно, Иван? – спросил он Пирогова, тот кивнул, подтверждая. – Дом новый отстроим, коли руки на месте будут, и хозяйство справим. Не пропадем.

– Так как же отстроим?! – не унималась Пелагея. – Старые мы уже.

– Не отстроим – в землянке жить будем здесь, в лесу. Главное – чтоб живьем в ров не закопали. Вот что. Слухи-то давно о том ходят, как они расправляются. Ты куда дела документы, которые тебе старшина передала? – спросил лесник у жены строго. – И знамя ихнее? Закопала уже?

– Нет еще, – ответила Пелагея испуганно. – Туточки лежит.

– Все обратно отдай, пусть Варвара при себе держит. А то ты потеряешь еще, – распорядился он строго. – Что же делать, Иван? – спросил он Пирогова серьезно. – В хижину на болоте всем топать?

– Да, – кивнул Пирогов. – Фрау Сэтерлэнд привезла меня, – он указал взглядом на Маренн, – чтобы я предупредил вас. Иначе мне до вас и не добраться было бы. Собирайте все самое ценное, документы главное, съестные припасы – и туда. Варвара Ильинична, – он обратился к девушке, – сможете ли вы идти сами? Микола вас нести не сможет, старый он. Если нет, я останусь, помогу вам.

– Я смогу, – ответила Варя решительно. – Лекарства у меня есть, вот фрау прислала с мальчиком. – Она взглянула на Маренн в замешательстве. – Я себе обезболивающий укол сделаю и Графу тоже. Мы дойдем. Спасибо вам. – Голос девушки дрогнул. – Не знаю, кто вы на самом деле. Но за Графа, за Неллу спасибо…

– С Неллой пока придется повременить, Варенька. – Пирогов покачал головой. – Не до того сейчас, чтобы возить ее. Как все утихнет, поглядим. Уж поймите правильно…

– Иван Петрович, миленький. – Варвара схватила его за руку. – Я же не против. Если мальчик ваш Юра так к Нелле привязался и ей с вами хорошо будет, так пусть она остается… Я не возражаю. Я видела в окно, как он там, за деревьями, сидел плакал…

– Ну, решим, решим. Спасибо, Варвара Ильинична. – Пирогов ободряюще пожал руку девушки. – Сейчас о другом думать надо. Все, собирайтесь. – Он встал. – И чтоб к утру вас в доме не было. А нам ехать надо. Фрау из Берлина важного звонка ждет. Это всех нас касается.

– Ох, поклон вам до земли, благодетельница наша. – Пелагея всплеснула руками и вдруг остановилась, лицо ее помрачнело. – А что ж, другие-то, Микола, не спасутся? Таки никто-никто?

– А я почем знаю… – Тот беспомощно потер виски. – А що сдилаешь-то?

– За Наталкой сбегаю я, – решила вдруг Пелагея. – Она одна-одинешенька здесь живет, на краю деревни. Некому о ней позаботиться.

– Погоди, – остановил ее лесник. – Что скажешь, Иван Петрович? – спросил он Пирогова. – За Наталкой бежать собралась. Боится за нее.

– Да как же не бояться?! – воскликнула Пелагея. – В партию ихнюю вступила она. У нее партбилет. И в деревне про то знают. Выдадут.

– Как – в партию вступила? – Микола аж побелел. – А мне почем ничего не сказывали? Когда это?

– Да знаю, что ты терпеть их не можешь, ругаться станешь! – Пелагея махнула рукой. – Ну, утаила я. А то как бы она на почте главной стала бы? А ей как жить-то? Хозяйство она не тянет. А так служба, паек. Все не голодная.

– Ну, Пелагея… Ну, душенька… – Микола развел руками. – Ну, удивила. Не знаю, що и сказати.

– Фрау Сэтерлэнд, – Пирогов подошел к Маренн, – не получается уйти сразу. Вот за Наталкой той, дочкой Азара бежать собрались. Оказывается, она в партию большевиков вступила. Чтобы на почте работать.

– А далеко ли живет эта Наталья? – поинтересовалась Маренн. – Времени-то мало у нас, Иван. Да и лишней огласки не нужно. Мало ли увидит кто.

– Живет-то Наталья на краю деревни: если с огорода зайти, то никто не заметит, – ответил Пирогов. – Но бежать через весь лес… А что в лесу-то том? Или кто?

– Это опасно. – Маренн покачала головой, раздумывая. – В лесу и с красноармейцами встретиться можно, и со зверем диким. Да и просто заблудиться. Как вы пойдете ночью? – спросила она Пелагею. – Фонарь использовать нельзя. Заметят, поймают. Всех подведете.

– Но Наталка как же, ох господи, убьют же ее! – заголосила Пелагея, когда Пирогов перевел ей слова Маренн.

– Лучше забрать ее, конечно, – тихо сказал Пирогов по-немецки. – Раз она член партии и в деревне знают об этом, ее выдадут, я не сомневаюсь. Кроме того, что просто очень жалко ее. Отец умер, брат погиб, одна-одинешенька мается. Так кроме того, все-таки слабая женщина. Вдруг не выдержит и дорогу к хижине покажет?

– Ты, Иван, слухай, так решим. – Микола, помолчав, положил Пирогову руку на плечо. – Наталку бросать все же негоже. Злой мужик был ее отец, но она-то сама в том не виновата. Не чужая она нам. И кроме нас с Пелагеей, позаботиться о ний никому. Я с Варварою сейчас же к озеру пойду, – продолжал он. – И в ту хижину переправлю их. А ты, – он повернулся к жене, – ступай к Наталке, но чтоб тихо, как кошка. Чтоб ни одна душа не заподозрила тебя. Помнишь наше место на озерке, где от твоего батьки прятались по молодости? – В выцветших глазах промелькнула улыбка. – У черного камня. Вот туда с Наталкой приходите. Там ждать буду.

– Ой, Микола! – Пелагея, всхлипнув, обняла его за шею. – Недарма полюбила тебя. Хлопец видный был, и чиловик хороший.

– Собирайся скоро. – Лесник, расчувствовавшись, чмокнул ее в лоб. – Время дорого. Вот и посмотрим, как ты место свиданий наших разыщешь. Не забыла ли?

– Уж не сомнивайся! И з закритими очами найду!

Пелагея кинулась за печку, схватила цветастый платок, закуталась в него. Быстро перекрестилась перед иконой. Затем, сунув руку за лавку, вытащила сверток со обрывками знамени и документами, сунула Варе:

– Вот, возьми.

– Как к болоту пойдете, на мисяц гляди, – наставлял ее Микола. – Щоб рога его оба всегда перед тобой били.

– Добре, добре, – проговорила Пелагея. – Уж не знаю, как и благодарить вас, пани доктур. – Она поклонилась Маренн. – Ратуете за нас, сирых.

– Время не теряй! – прикрикнул на нее лесник. – Так и до полудня не управимся. Прямо туточки нехристей и дождемся.

– Бегу, бегу. – Шаркая башмаками, надетыми на босу ногу, Пелагея заспешила к двери. Раух посторонился, пропуская ее.

– Давай-ка, девонька, одевайся. – Микола передал Варе салоп, который накануне надевала Маренн. – Повирх рубахи-то. Холодно ночью-то. А сам-то, Иван, что о себе думаешь? – спросил он, помогая Варе просунуть руки в рукава. – Назад вернешься? Не боишься, что и тебя тронут?

– Мне бояться нечего, Микола, – пожил, – Пирогов вздохнул. – За Юру волнуюсь, верно. Но вот на фрау Сэтерлэнд вся надежда. – Он повернулся к Маренн. – Уж в своем-то госпитале рыскать они не станут? Каратели ведь не будут госпиталь обыскивать? – спросил он Маренн по-немецки. – Я о Юре, фрау…

– Нет, это исключено, – ответила она. – Давайте помогу, иначе кровотечение может начаться, рана еще неплотно затянулась. – Она подошла к Миколе, наклонилась, придерживая руку девушки, пока Микола натягивал на нее рукав салопа. Было заметно, что Варя вначале инстинктивно отпрянула, но потом взяла себя в руки, знаком приказав Графу молчать. – У них нет таких полномочий – обыскивать немецкие госпитали, тем более с тяжелоранеными. Это не входит в задачи исполнительных команд, они работают исключительно с местным населением. Если поступают сообщения, что в госпитале что-то неладно, этим будет заниматься служба СД при местной комендатуре. Впрочем, даже если Олендорфу и придет в голову что-то подобное, я ему не позволю, конечно. Вот так вот, хорошо. – Она ободряюще положила Варе руку на плечо. – Так что за Юру не беспокойтесь, Иван Петрович, – заключила она. – Во всяком случае, сейчас, – и попросила Варю: – А теперь я сделаю укол…

– Я сама! – вскрикнула Варя. – Я сама.

– Нет уж, позвольте мне, – настойчиво произнесла Маренн. – Раз уж я здесь, согласитесь, это будет надежнее. И быстрее.

– Варя, это правда, – поддержал ее Пирогов. Варя промолчала. Маренн набрала лекарство в шприц, сделала укол. Затем, сменив иглу, снова набрала лекарство. – Попробуйте встать. Опирайтесь на меня, не бойтесь. Очень больно?

– Нет, совсем не больно, – негромко откликнулась Варя, пальцы ее дрожали от слабости.

– Сможете идти? Попробуйте, – попросила Маренн. – Держитесь за меня.

– Да, кажется, могу. – Варя сделала несколько шагов по комнате.

– Очень хорошо. – Маренн кивнула. – Сначала, конечно, трудно, но лекарство будет действовать сильнее, так что сможете идти быстрее, – заключила она. – Теперь сделайте укол собаке. – Она передала Варе наполненный шприц. – Иван, где корзина со щенками?

– Вот туточки. – Микола поставил перед ней большую плетеную торбу с привязанной к ней веревкой. – Я сюды переложил, за спиной понесу, – он показал на веревку, привязанную по краям. – Таки легче будет. Ведь еще Варвару вести. И припасы съестные, что были… Все вместе.

– Правильно, – согласилась Маренн. – Вот еще туда лекарства и бинты положите, я привезла дополнительно. – Она достала из саквояжа медицинский пакет и передала Миколе. – Вы готовы, Варя?

– Да, – кивнула та решительно. – Только вот за документы боюсь, как бы не потерять, карманы у салопа дырявые.

– Так Пелагея уж давно не носить его, сейчас веревку дам, – спохватился Микола. – Обмотаем вокруг тебя покрепче, ничего не станется. Штопать некогда ноне.

– Аккуратно, не повредите рану, – предупредила Маренн. – Вот сюда, под бинты, давайте закреплю. – Она наклонилась к девушке. – Ничего не бойтесь, – успокаивающе провела рукой по ее спутанным волосам. – Надеюсь, на островок они не пойдут. А если даже и появится такая мысль, я им не позволю. Во всяком случае, постараюсь…

– Не могу понять: почему вы нам помогаете? – Светлые глаза Вари смотрели на Маренн с благодарностью и недоумением. – На вас этот мундир. – Она коснулась пальцем блестящих букв СС на рукаве мундира Маренн. – И вижу, звание у вас высокое. Я на немцев насмотрелась за этот месяц. Ничего от них, кроме горя, не жди.

– Так людев-то много, люди ризные, – ответил за Маренн Микола. – И в Неметчине ихней ризные. Что дивиться-то? Фашист этот тама без году неделя как обосновался, а страна и до него жила, и люди осталися. А типерь куды им деваться-то? Хочешь не хочешь, а горбатиться на него заставить. Особливо с образованием хто.

– Да и верно. – Маренн грустно улыбнулась. – Ваши товарищи, Варя, погибли за Родину, потому что она у них одна. Но и у меня другой родины нет, кроме Австрии, а она сейчас – часть рейха. А ничего сделать, чтобы по-другому было, пока нельзя. Слишком много людей поддерживает Гитлера. Но это изменится, я уверена. Так что приходится делать малые дела, чтобы когда-нибудь совершились большие. Люди заблуждаются часто и довольно долго, но чем дольше заблуждаются, тем горше за это платят. Но мать у меня француженка, и родилась я во Франции, и долго жила там, с самого детства. Так что неправды я вам не сказала.

– Фрау Сэтерлэнд очень рискует, помогая нам, Варя, – вступил в разговор Иван Петрович. – По головке ее за это не погладят. Так что сомневаться нечего…

– Я и не сомневаюсь, – смутилась Варя. – Я удивляюсь…

– Ну, не в кине, щоб дивиться. Я готов. – Микола забросил торбу на спину. – Пора идти. Вставай, дивонька. – Он подхватил Варю под руку. – Пса сама повидишь?

– Да он и так сам пойдет, не отстанет, – уверенно ответила Варя.

– Ты гляди, болото – оно коварное. Шаг в сторону – и утоп, не достанешь, – предупредил Микола. – Вот еще кусок веревки, лучше при себе веди, чтоб нога в ногу.

– Хорошо, спасибо, – согласилась Варя.

– Ну, прощай, дом родный. – Микола обвел горницу взглядом. – Не знаю, свидимся ли. – Голос его задрожал, а в глазах заблестели слезы. – Мать, отец, бабка, вся жизнь туточки сызмальства. Скотину, курей – все растащат, гадюки пришлые, всю хату переворотят, все вынесут, окаянные. Ах, забыл иконку-то взять. – Он бросился к образу Богородицы, сдернул со стены, сунул под рубаху. – Пелагеюшка, светик мой, не простит меня. Ну, пошли. Жив буду, снова тебя отстрою, – похлопал дрожащей рукой по бревенчатой стене. – Пущай хоть до последнего кола сожгут. Возведу, как было.

Не выдержав, заплакал, закрыв локтем лицо.

– Ну, не убивайся, не убивайся так, Микола. – Иван похлопал его по спине, ободряя. – Может, все еще и обойдется. Не тронут дом-то. Написала же фрау Сэтерлэнд в Берлин большим начальникам, чтоб не трогали. Может, и успеет решение-то до того, как все жечь начнут.

– Ох, молиться буду за вас каженный день, фрау дохтур, коли обойдет нас лихо. – Микола вытер лицо рукавом, задул свечи. Осторожно ступая в темноте, вышли на крыльцо. Микола запер дверь.

– Держитесь, Варя, за меня, донесу вас до края поляны, – Иван Петрович хотел уж поднять Варю на руки, но Маренн остановила его.

– Фриц донесет. Так быстрее будет. А вы, Иван, Миколе помогите. А то сильно расчувствовался он, как бы не споткнулся в темноте, – попросила она.

– Да, конечно, – согласился Пирогов. – Но как думаете, фрау Сэтерлэнд, дом сожгут?

– Вы же сами знаете, Иван, что я не знаю, – ответила Маренн с горечью. – Все зависит от обстоятельств, простых и одновременно очень сложных. Успеет ли моя дочь в Берлине увидеться с супругой рейхсфюрера, согласится ли фрау Марта исполнить мою просьбу, приедет ли рейхсфюрер домой в это время. На каждом из этих этапов нас может ждать неудача. Джил может получить срочный приказ бригадефюрера, своего непосредственного начальника, и тогда она вынуждена будет отложить свой визит к фрау Марте. Нанетта, дочь рейхсфюрера, может сильно раскапризничаться, и тогда фрау Марта попросит Джил перенести визит на следующий день. Но самое печальное – это если рейхсфюрера вызовут к фюреру, и он там просидит на совещании до самого утра, и тогда с ним никто не сможет связаться, даже фрау Марта, даже по телефону. Это худший вариант развития событий.

– Но что же тогда делать? – растерянно спросил Пирогов.

– Стараться затормозить расправу, – ответила Маренн. – Тянуть время. До того момента, как рейхсфюрер наконец окажется на месте и Джил попадет к нему. Или хотя бы фрау Марта позвонит ему и расскажет о моей просьбе. Я уверена, что, услышав, что речь идет о деятельности айнзацкоманд, любимом детище его конкурента Гейдриха, Гиммлер не упустит случая их попридержать и поставит положительную резолюцию. Но этого момента нам еще надо дождаться. А некоторым, таким как Варя, Пелагея, вот этот лесник, просто до него дожить.

– Что ж, понятно. – Пирогов вздохнул. – Вы уж простите, фрау Сэтерлэнд, что все время об одном и том же спрашиваю. Переживаю очень.

– Я понимаю вас, Иван Петрович, – мягко ответила Маренн.

Фриц легко поднял Варю на руки и донес до края поляны. Граф послушно бежал рядом, прихрамывая, но стараясь не отставать. Следом шел Микола. Он вздыхал, все оглядывался на дом, тер рукавом глаза. За ним Пирогов нес торбу с провизией. Он то и дело молча похлопывал Миколу по спине, успокаивая. Месяц спрятался за тучи. Стало совсем темно. Снова закрапал дождь.

– Ох, как же Пелагея с Наталкой-то доберутся, – сокрушался лесник. – Как бы с дороги не сбились…

– Дойдут, не волнуйся, – убеждал его Пирогов. – Обе здешние, выросли в этих местах, каждая травинка им знакома. Даже если Пелагея спутается, Наталка точно к озеру придет. Сколько с отцом хаживала здесь, и днем и ночью и в любую погоду.

– Так-то оно так, – вздыхая, соглашался лесник.

– Данке шен, – тихо сказала Варя, когда Раух поставил ее на ноги. Он улыбнулся:

– Удачи, фрейлейн.

– Ну, пошли, пошли! Микола, уверен, свидимся еще.

Пирогов крепко пожал леснику руку, передавая торбу.

– Бывай, Иван. Бог тебя не забудет.

Микола двинулся в чащу первым, за ним – Варя с собакой. Спустя несколько мгновений они растаяли в темноте. Еще некоторое время было слышно, как потрескивают сучья, но потом все стихло.

– Идемте, господин офицер. Мы задерживаем фрау Сэтерлэнд, – сказал Пирогов негромко. – Теперь нам остается уповать только на Бога. – Он перекрестился. – И как ни странно, на вашего рейхсфюрера.

– Как вы думаете, Иван, успеют они? – спросила Маренн, когда они подошли к машине, стоявшей под деревьями.

– Очень надеюсь, фрау Сэтерлэнд, – ответил тот. – Хотя в чем можно быть сейчас уверенным?

Стало темно – набежали тучи. Где-то рядом, над головой, протяжно прокричала ночная птица и тревожно зашевелила крыльями в ветвях.

– Тихо. – Раух придержал Маренн за рукав. – Стойте. Это неспроста. Что-то ее потревожило. Или кто-то.

Он вскинул автомат, напряженно всматриваясь в темноту. Маренн быстро вынула вальтер из кобуры и привела в готовность, тихо сказала Пирогову:

– Иван, держитесь рядом со мной, пожалуйста.

– Стой! Руки вверх! Клади оружие!

В темноте со стороны машины хлопнуло несколько выстрелов. Маренн увидела, как, звякнув, треснула фляжка на боку рядом с кобурой и из нее потекла вода.

– В укрытие! Быстро! – скомандовал Раух и, схватив за руку, оттащил за широкий ствол дерева.

– Они говорят по-русски, это красноармейцы, – прошептал Пирогов.

– Да, это большевики, – подтвердил Раух. – Но сколько их, где они – ничего не видно.

Еще несколько пуль пролетело наугад в темноте.

– Они экономят патроны. Правда, и нам похвастаться нечем. Боезапас у нас ограничен.

– Надо уходить лесом, – прошептал Пирогов. – Я знаю одну тропинку. В темноте проведу.

– Это опасно, – возразил Раух. – Мы не знаем, сколько таких вот групп, пытающихся пробиться к своим, бродит в округе. А у нас один автомат и два вальтера, этого недостаточно, чтобы принять даже небольшой бой. Я считаю, надо попытаться отбить машину и быстро выезжать на дорогу. Там мы скорее найдем поддержку.

– Я думаю, ты прав, – согласилась Маренн. – Попробуем.

Желтоватые блики заскользили по ветвям – из туч снова выскользнула луна. Теперь серый, в защитных разводах «мерседес» был ясно виден на фоне деревьев. В машине и вокруг машины явно никого не было. Но за густыми кустами можжевельника напротив мелькали тени и слышались приглушенные голоса.