Текст книги "Дети грозы. Книга 2. Ее высочество Аномалия"

Глава 9
С небес на землю

Уго-дель-Риу, 23 день холодных вод

Шуалейда шера Суардис

По садовой дорожке они шли молча. Светлый шер обнимал Шу за плечи, и ей было невероятно тепло и уютно – просто рядом с ним, чувствуя тепло его тела, его запах и ласковые потоки его дара. Ей так много хотелось ему сказать, стольким поделиться и спросить, и… Все это было не таким уж важным по сравнению с самым прекрасным ощущением на свете: он – рядом. Какой глупой она была, опасаясь подвоха! Он же – светлый шер, он не станет ей лгать и интриговать за ее спиной. И она не станет. И если нужно, она научится жить в императорском дворце и играть в придворные игры. Даже в политику. Она уже почти научилась! Светлый шер сам сказал, что придуманная ей комбинация с бароном Наба – гениальна!

И сегодня он совершенно точно ее поцелует. А может быть, и не только поцелует. Он хочет, это невозможно не чувствовать. Просто не торопится, потому что в замковом саду слишком много любопытных нахалов.

Стоило подумать о любопытных нахалах, как из кустов выскользнуло мохнатое нечто… и недоуменно ткнулось мордой в воздушный щит.

– Мр-ряф! – возмутилась Морковка, ткнулась в щит еще раз, чихнула и принялась сердито отплевываться.

– Кому-то надоело охранять тебя из кустов, – смеясь, прокомментировал светлый шер.

– Морковка хорошая, – вздохнула Шу и строго велела: – Иди поймай мышь.

– Она ест мышей?

– Она ест все, но предпочитает газеты.

На слове «газеты» Морковка прекратила плеваться и заинтересованно повела ухом. А светлый шер усмехнулся, вынул из воздуха газету, смял и бросил в кусты. Морковка тут же прижалась к земле и поползла к добыче, подрагивая от азарта коротеньким хвостом. Но когда Морковка уже готова была напрыгнуть – газета отрастила тонкие ножки и с паническим шелестом припустила прочь.

Шу рассмеялась, а светлый шер поднес ее руку к губам и поцеловал. По всему телу прошла волна мурашек, стало горячо и щекотно где-то внутри… И очень захотелось снять перчатки и ощутить мужские губы кожей. Вот что ей стоило забыть о перчатках к вечернему платью!

– Мне нравится, как ты смеешься, – не отпуская ее руки, шепнул светлый шер.

Жар бросился в лицо, из головы вылетели все мысли, и она шагнула к нему ближе, совсем близко. Вплотную. Сглотнула невесть откуда взявшийся в горле комок – и дотронулась до уголка его губ. Светлый шер раздул крылья носа, накрыл ее руку ладонью и улыбнулся так… хищно, горячо и…

Она сама привстала на цыпочки и потянулась к нему поцеловать, и почти дотянулась. Но он почему-то вздрогнул и поймал ее за плечи, уже без улыбки заглянул ей в глаза. На миг показалось, что в его глазах бушует штормовой океан, даже послышался рокот волн и грохот молний… Шу замерла в страхе и недоумении. Что она сделала не так? Он же хотел, она чувствовала, нет, чувствует прямо сейчас – он хочет ее поцеловать! Но почему не делает этого?

– Ты умеешь хранить тайны, Гроза?

Шу обрадованно кивнула: да, она права, он хочет, но что-то ему мешает. И сейчас он ей расскажет! Это будет их общая тайна!

– Когда я тебя поцелую, мне будет больно. Очень.

– Почему больно? Это… это проклятие? – Сотня самых невероятных предположений уже рвалась с языка, но Шу его прикусила. Она – не какая-то болтливая клуша вроде ее фрейлин, она… да, она умеет серьезно относиться к серьезным вещам.

– Я не могу этого сказать, никому и никогда. Обещай, что не будешь спрашивать почему.

– Хорошо, я не буду… а… я могу тебе помочь?

Эта идея целиком и полностью захватила ее. Да, она поможет своему светлому шеру снять проклятие, в точности как в сказках! Только она не будет ждать, надеяться и плакать, как глупые принцессы в башнях, а подойдет к делу серьезно. Научно! Для начала – рассмотрит потоки, ведь проклятие всегда видно, она точно знает, она уже снимала проклятия! Настоящее смертельное проклятие с Зако, когда они влезли в развалины древнего замка неподалеку от Сойки. Но об этом Шу расскажет потом, сейчас светлому шеру вряд ли интересны их детские проделки.

Он погладил ее по щеке – и только сейчас Шу обратила внимание, что он тоже в перчатках. Мягких лайковых перчатках. Значит… ну же, что подсказывает логика?

Логика упорно молчала. Логике хотелось нежиться в объятиях светлого шера, впитывать его тепло и ни о чем не думать. Ну… ну и ладно. Совсем немножко можно. Еще несколько секунд, и Шу начнет думать головой. Сразу, как только светлый шер отступит хоть на шаг.

Но он не отступил, а склонился к ней – и коснулся губами ее губ.

Это было похоже на удар молнии. Так же ослепительно прекрасно и больно, словно они оба горели в небесном огне.

Боль оказалась короткой. Шу не поняла, как так получилось. Просто боль вспыхнула – и тут же переплавилась в острое, яркое, пронизывающее насквозь наслаждение. Оно кипящей лавой растеклась по венам – и вырвалось наружу тихим стоном. Ее стоном или его, она тоже не поняла. Она вообще перестала понимать – кто она, где, зачем…

– Моя Аномалия, – нежно шепнул светлый шер и, едва переведя дыхание, снова поцеловал ее.

Его сердце билось как сумасшедшее, в такт ее сердцу, выпрыгивающему из груди, рвущемуся куда-то в небо, чтобы там петь, кувыркаться в воздушных потоках и смеяться от счастья… чтобы танцевать на облаках под звуки гитары и снова целоваться, и танцевать…

Она поняла, что земли давно нет под ногами, только когда что-то с душераздирающим писком дернуло ее за волосы и в них запуталось. Шу вскрикнула от неожиданности и приникла к Люка. А он со смехом выпутал из ее волос летучую мышь. Крохотный, дрожащий от ужаса горячий комочек с полупрозрачными крыльями и огромными ушами. Только отпустив мышь, Шу посмотрела вокруг – и тоже рассмеялась.

Вокруг было… а ничего не было. Только прозрачно-голубые потоки ветра, глубокая синева тумана и сиреневые искры иллюзорной музыки. Где-то внизу, под ногами, светился замок Уго-дель-Риу и прилегающий городок, в зеркальной глади реки отражалось бархатное небо и крупные, с яблоко, звезды. А напротив, держа ее за обе руки, счастливо смеялся Люка, и звезды путались в его волосах, и невероятной глубины морские глаза светились, словно ночной океан.

– Моя Аномалия, ты невероятна! – Светлый шер притянул ее к себе, запустил обе руки в ее растрепавшуюся прическу, и шпильки разлетелись драгоценным звездопадом, а локоны тут же подхватил ласковый ветер. – Ты – самая прекрасная девушка на свете.

– И я сниму с тебя проклятие, вот увидишь! – Шу потерлась губами о его подбородок, впитывая новую вспышку боли до того, как Люка успел ее почувствовать. – Тебе больше не будет больно.

– Если это у кого-то и получится, то только у тебя.

– Ты поэтому хочешь жениться на мне? Из-за проклятия?

Люка вздрогнул, и Шу явственно почувствовала, как внутри него взвилась буря. Ярость, боль, отчаяние, надежда и снова ярость – ее чуть не сбило с ног волной его эмоций. Но вспышка была совсем короткой. Секунда, и Люка снова был почти спокоен, только очень глубоко внутри клокотал шторм.

– Нет, не поэтому.

Он распустил держащие их воздушные потоки, обнял Шу, и они быстро заскользили вниз, к Уго-дель-Риу. Через несколько секунд трава мягко спружинила под их ногами: они приземлились на зеленом склоне холма, между замком и Вали-Эр. Здесь, в саду, тоже было красиво и пахло ночной рекой, но волшебство закончилось, и от этого Шу загрустила. Не только от этого. На самом деле Шу ждала, что Люка скажет: я люблю тебя. Это же так просто, и для этого совсем необязательно спускаться с небес на землю. Но что-то опять пошло не так. Опять между ними встали какие-то тайны.

Или не тайны? Может быть, Люка передумал на ней жениться? Да нет, какая чушь, он бы сказал сразу и не стал бы ее целовать. Наверное.

Ширхаб, как все сложно! И она совершенно его не понимает.

– Я не хочу ничего от тебя скрывать, моя Гроза, – только ступив на мощеную галькой дорожку и взяв Шу за плечи, светлый шер снова заговорил. – Я хочу на тебе жениться, потому что ты – это ты. Прекрасное чудо. Дар богов. С тобой я вспоминаю о том, что у меня есть сердце. С тобой я счастлив. Для тебя мне хочется творить безумства, носить тебя на руках и ради тебя побеждать чудовищ. С тобой я сам – человек, а не чудовище… Ну что ты? Зачем ты плачешь?

Он губами коснулся ее лица, собирая слезы. Откуда они взялись, Шу не знала. И не знала, что она сейчас чувствует. Мир вокруг почему-то стал прозрачно-хрупким, словно стеклянным, и звонким-звонким. И она сама стала прозрачно-хрупкой, готовой разбиться от единственного неосторожного движения. Или слова. И внутри этой прозрачной хрупкости родилось и сейчас росло что-то странное, непонятное, готовое обнять весь мир, пролиться дождем над пустыней и солнечным светом над снегами, готовое любить всех без исключения, просто так, потому что…

– Потому что я люблю тебя, Люка, – тихо-тихо сказала она.

Он на миг замер, и она снова впитала вспышку ослепительной боли – не понимая, откуда она, почему? Спросить она не успела, да и не нужно было. Она же обещала не спрашивать почему.

– Посмотри на меня, Гроза, – попросил он, чуть отстранившись и глядя ей в глаза. – На меня, а не на имена и титулы. Ты бы вышла за меня, не будь я из императорской семьи? За меня, со всеми моими тайнами и проклятиями? За того, кто не сделает тебя ни императрицей, ни королевой, но кто будет любить тебя не за твое наследство или драгоценный дар, а потому что ты – это ты? Ты простишь мне неволь…

– Вот вы где! – ворвался в их хрупкий стеклянный мир чужой голос, и стекло со звоном рассыпалось.

Люка вздрогнул, замолк… и исчез. Шу едва-едва чувствовала его присутствие под пеленой невидимости.

– Барон Уго, – больше всего на свете желая убить королевского сенешаля на месте, обернулась к нему Шу.

– Все ли с вами хорошо, ваше высочество? – Старый барон придирчиво осмотрел Шу, словно выискивая свидетельство ее неприличного поведения.

– Со мной все прекрасно, барон. Как видите, я просто прогуливаюсь перед сном.

– Конечно же, ваше высочество. Прогулки перед сном… вам бы стоило взять сопровождающих. Юная шера в саду, одна! – Барон недовольно пошевелил бровями. – Позвольте, я провожу вас.

– Не стоит за меня беспокоиться, шер Уго. В вашем саду совершенно безопасно.

– Разумеется, безопасно, но ваше высочество наверняка заметили нечто странное над замком? Весьма подозрительная воздушная аномалия.

Шу пожала плечами, мысленно прося: Люка, не уходи! Я сейчас отделаюсь от надоедливого старикашки и отвечу тебе. Ты же знаешь, что я тебе отвечу! Боги, как же не вовремя этот сенешаль!

– Всего лишь воздушные элементали, ничего особенного. Ступайте, барон, я желаю еще погулять в одиночестве.

От ментального приказа барон покачнулся, словно потерял ориентацию в пространстве, но устоял. И – не ушел, только разозлился.

– Если вашему высочеству угодно прогуляться, я буду сопровождать ваше высочество. Прошу прощения, но его величество доверил мне безопасность и репутацию вашего высочества.

Ах ты, старый пень! Обвешался ментальными амулетами и доволен! Да я тебя!..

Мягкое касание такой знакомой, такой родной светлой ауры остановило готовое сорваться проклятие, успокоило гнев.

«Мой светлый шер, не уходи, прошу тебя!»

«Мы скоро увидимся, моя Гроза. Я обещаю».

«Я люблю тебя! Мне чихать, кто ты – принц или нищий, я люблю тебя!»

«Я люблю тебя, моя Гроза», – шепнул прохладный ветерок с реки и растаял.

– Нашему высочеству угодно пойти спать, шер Уго, – вздохнула Шу. – Проводите меня, сегодня был непростой день.

Там же и тогда же

Дайм шер Дюбрайн

«Я люблю тебя, моя Гроза», – шептал ночной бриз, шелестели листья, шуршали галькой речные волны у его ног.

«Я люблю тебя», – рвано, болезненно бился пульс в висках, и пальцы в перчатках сжимались, словно желая порвать лайковую кожу и вырваться из оков.

Оков императорской воли. Оков лжи. Оков проклятой печати.

Дайм сам не понимал, правду ли он сказал. То, что он чувствовал к Шуалейде, совсем не походило на рафинированную любовь к Ристане. Скорее – на жажду, на эйфорию, на шторм и сумасшествие…

Спасибо Каменному Садовнику, обучающему кадетов Магбезопасности тактике и стратегии разведывательных операций! Он так крепко вбил в кадетов правило «прежде чем лезть в пасть демону, подготовьте пути отступления», что Дайму и в голову не пришло понадеяться на счастливый случай. Прежде чем идти к Аномалии под балкон, он взломал ментальную защиту барона Уго и велел ему спрятаться в саду и караулить подопечную принцессу.

«Эти юные ветреные шеры, никогда не знаешь, что у них на уме, за ними глаз да глаз!»

Барон Уго явился вовремя, хоть Дайм в тот момент и готов был его убить. Еще немного, и Дайм рассказал бы Аномалии правду – не только о Люкресе, но и о приказах императора, и о печати. И сдох бы, как подзаборная шавка. В лучшем случае – один, в худшем – утащив ее с собой. Шис знает, какой запас прочности заложили Светлейший и Темнейший в его печать верности, и что будет с тем, кто попытается ее снять.

Проклятие. Вот правильное название – проклятие. Аномалия не ошиблась.

«Я сниму с тебя проклятие».

Как же хочется поверить в сказку! Так хочется, что сердце рвется на части от сумасшедшей, отчаянной надежды – и от понимания, какой он на самом деле мерзавец, раз втягивает наивную доверчивую девушку в эту отвратительную историю. Обманом втягивает. Что бы она ни говорила, но влюблена-то она в кронпринца, а не цепного пса. Шис. Еще немного, и цепной пес завоет!

Сжав виски пальцами, Дайм трижды повторил умну отрешения. Выть – нельзя. Страдать – некогда. Раз уж ввязался в игру, будь любезен идти до конца, светлый, мать твою, шер. Займись делом, и дурь как рукой снимет.

– Герашан! – успокоив дыхание и отрешившись от привычной боли, (нечего было непочтительно думать о печати!) позвал Дайм.

– Я здесь, полковник. – Капитан Герашан неслышно подошел и встал рядом, также глядя на едва угадывающийся вдали левый берег Вали-Эр.

– Мне нужно точно знать, есть ли еще какие-то улики против Бастерхази и не тянется ли след в Метрополию.

– Бастерхази изготовил амулет, об этом я вам докладывал, больше его с этим покушением ничего не связывает. Все остальное сделал барон Наба. Мне не удалось вытащить из него воспоминаний о контактах с самим Люкресом или его людьми.

– Даже если воспоминания стерты, я их достану, – зло усмехнулся Дайм: как приятно, когда есть противник, с которым ты можешь хоть что-то сделать!

– Сомневаюсь, что эти контакты были. Покушение – чистой воды дилетантство, – пожал плечами Герашан.

– И мой братец, как всегда, чище самой Светлой. Ладно, что ты навесил на барона Наба?

– Как обычно, полковник. Охрана, слежение, клятва о неразглашении с граничным условием «офицер МБ». Так что откровенный разговор с вами ему никак не повредит.

– Что ж, будем надеяться, что гильдия ткачей еще до него не добралась. Герашан, ты должен знать: Бастерхази последний раз прикасался к амулету больше трех лет назад. Из сокровищницы его достал мальчишка с псарни, сам мальчишка пропал после того, как всем под большим секретом рассказал, что его берет на службу очень высокопоставленная особа. Он похоронен в Лощине Памяти, так что допросить его не сможет даже Бастерхази.

Герашан тихо выругался, помянув слишком умных дилетантов. А Дайм усмехнулся про себя: когда Ристана не строит из себя невинную беспомощную овечку, она достойна уважения. Не любви, нет. Но уважения и понимания – да. Из нее вышла бы прекрасная королева или не менее прекрасная маркиза Дюбрайн, но не судьба. И если она не внемлет голосу разума и продолжит строить интриги против Каетано и Шуалейды, придется удалить ее с политической арены, а возможно, и отправить на внеочередное перерождение. Вряд ли Бастерхази станет ее защищать, раз уж он сделал ставку на Шуалейду и самого Дайма.

Так же, как сам Дайм, он поставил на Шуалейду все. Даже больше, чем все.

Жаль, нельзя прямо попросить Бастерхази объяснить ситуацию Шуалейде! Ни Бастерхази, ни Герашана, никого. Император был достаточно предусмотрителен, чтобы отдать четкий приказ. Тот разговор, еще до поездки в Сашмир, Дайм запомнил дословно. Да что там, он мог в любой момент вернуться в него и просмотреть, как движущиеся картинки из писем Шуалейде. И, чего уж врать самому себе, жалел, что тот разговор не состоялся на месяц раньше – до того, как Дайм впервые увидел Аномалию. Тогда все могло бы повернуться совсем иначе…

Впрочем, все и сейчас еще может повернуться иначе. Стать простым, понятным – и привести Дайма к вожделенной свободе от печати верности.

– …Ты ни в коем случае, никоим образом не раскроешь Шуалейде тайну своего имени, пока она не выйдет за Люкреса. – Император удостоил своего бастарда приватной беседой в Малой гостиной, за утренним шамьетом. – Ни ты сам, ни твои подчиненные или друзья. Ни вслух, ни мысленно, ни письменно. Надеюсь, ты хорошо понимаешь, Дамиен, насколько важен этот брак для империи.

От доброй отеческой улыбки хотелось кричать и крушить все вокруг, но Дайм лишь почтительно кивнул:

– Хорошо понимаю, ваше всемогущество.

– Твой брат планирует сам просить ее руки после Весеннего бала, как только она получит Цветную грамоту. Подготовь почву и сделай все возможное, чтобы Шуалейда согласилась. Если она откажет Люкресу, я буду крайне тобой недоволен.

Дайм снова склонил голову и мысленно повторил умну отрешения. Он дважды вызывал неудовольствие императора – не крайнее, а так, легкое. И оба раза молил Сестру, чтобы она позволила ему сдохнуть. О том, на что будет похоже «крайнее неудовольствие», он не желал даже думать.

– Если ты все сделаешь как должно, я дам тебе герцогский титул и позволю взять старшую Суардис в супруги. Подданным понравится двойная свадьба. А когда Шуалейда родит Люкресу одаренного наследника, ваш с Ристаной сын станет его наперсником, защитником и опорой. Кровь Брайнонов должна быть едина, Дамиен.

Злые, насмешливые боги!

Дайм много лет мечтал о том, что ему сейчас обещал император, готов был горы свернуть, чтобы снять второй слой печати, жениться на Ристане и обзавестись наследниками. Служить и поддерживать единственного из своих братьев, кто относился к нему как к брату, а не как к цепному псу.

Дайм искренне верил в братские чувства Люкреса – пока не услышал его разговора со Светлейшим и не понял, что Люкрес лишь прикармливал пса, но никогда не считал его братом. Дайм искренне верил в возможность семейного счастья с Ристаной – пока не встретил Шуалейду и не увидел свою бывшую возлюбленную такой, какая она есть.

И вот самая заветная, сама главная его мечта перед ним. Протяни руку и возьми. Всего-то и надо, что немного обмануть неискушенную в интригах сумрачную шеру, забыть все лишнее – в том числе страстную мечту темного шера Бастерхази о свободе для них обоих – и наслаждаться заслуженной наградой. Всего-то отказаться от глупой и нереальной надежды, не пытаться пройти по краю бездны, наплевать на смутное предчувствие счастья.

Всего-то. Сущая мелочь, когда речь идет об избавлении от строгого ошейника и блистательном будущем опоры трона!

– Ваше всемогущество очень щедры, – ответил Дайм чистую правду.

– Я прекрасно вижу, как искренне ты служишь империи, Дамиен, и я доволен вашей дружбой с Люкресом. Держитесь вместе, как должно братьям, и я со спокойным сердцем оставлю империю вам. Как в старые времена Роланда Святого и Рогнеды Светлейшей.

Всего месяц назад, услышав от императора, что тот прочит его в преемники Светлейшему Парьену, Дайм бы летал на крыльях восторга. Его наконец-то оценили по достоинству, его не считают лишь цепным псом, ему готовы доверить ответственность за всю империю. Сейчас же…

– Благодарю, ваше всемогущество. Видят Двуединые, я сделаю все, чтобы быть достойным вашего доверия. – Восторг и благоговение в его голосе были настоящими, но месячной давности. До встречи с Шуалейдой.

– Я в тебе не сомневаюсь, сын мой, – улыбнулся император. – Да пребудет с тобой благословение Двуединых.

О да. Благословение Двуединых ему очень, очень понадобится. Отказаться от гарантированной свободы, от великолепной карьеры, от всего, о чем он мечтал, ради призрачного шанса на чудо будет непросто. Да что там, до сумасшествия сложно, тем более что какое бы решение он не принял сейчас – до Весеннего бала еще десять месяцев, и все эти десять месяцев ему придется исполнять приказ отца. Со всем старанием и послушанием.

Дайм вынырнул из воспоминаний лишь около единственной в Пуэбло-дель-Уго таверны. Той самой, где они с Бастерхази ночевали десять месяцев назад. Сейчас Дайм бы не отказался от еще одной беседы с темным шером. Если бы только он мог сказать ему правду, поделиться сомнениями и спросить совета! Вот только «приказы императора не обсуждаются» – не фигуральное выражение. Это часть его клятвы верности, и за нарушение он заплатит жизнью.

И за свою встречу с Шуалейдой сегодня, за свой первый поцелуй с женщиной – тоже, если об этом узнает император.

«Бездна дышит тебе в затылок».

Слава Двуединым, что Бастерхази даже не догадывается, насколько он прав.