Текст книги "Возрождение полевых цветов"

Глава шестнадцатая

Тайер

Салем вылезает из моего фургона, тихо прощается и идет к дому своей матери. Экран моего телефона еще светится – я только что забил в него ее новый номер.

Я до сих пор чувствую во рту ее вкус и с улыбкой провожу пальцами по губам.

Не знаю, что на меня нашло, когда я съехал с дороги и поцеловал ее, но я об этом не жалею. Я слишком по ней изголодался. И она согласилась со мной встретиться.

Это вселяет в меня надежду. Какой бы острой ни была ее боль, она может ко мне вернуться. Я понятия не имею, куда ее пригласить. Вести ее в ресторан слишком просто: в этом нет ничего плохого, но я хочу показать ей, что думаю о ней и готов сделать что-то особенное.

Я закрываю фургон, захожу в дом и вытаскиваю Винни из ее ящика в прачечной. Моя девочка зевает и потягивается, после чего осыпает меня поцелуями. Я выпускаю ее на задний двор. Сделав свои дела, она быстро возвращается, выхватывает у меня лакомство и прыгает на свою подушку.

Покачав головой, я открываю холодильник, хватаю бутылку с водой и жадно ее выпиваю.

Я уверен, что у Салем по-прежнему есть ко мне чувства, даже если это всего лишь влечение. Я надеюсь, что на этот раз у меня получится сделать все правильно.

Проходя мимо Винни, я глажу ее по голове, а потом включаю телевизор. Листаю каналы и останавливаю свой выбор на спортивном. Турнир по гольфу – не совсем мое, но в данном случае телевизор всего лишь фон.

Выдвинув из-за стола с пазлами стул, я сажусь и беру один фрагмент.

Не знаю, что привлекает меня в головоломках. Мне нравилось собирать их даже в детстве. Дурацкое хобби, но кого это волнует. Я делаю только то, что мне нравится.

Винни вваливается в гостиную с косточкой во рту и плюхается у моих ног. Несмотря на звук телевизора, в доме устрашающе тихо. Это то, к чему я так и не смог привыкнуть за последние шесть лет. После развода Форрест не присутствовал в доме постоянно, но когда он был жив, тишина была другой.

Я скучаю по его бесконечной болтовне, по миллионам вопросов, по его беготне и звуку его шагов.

Я знаю, что больше никогда его не увижу и не услышу. Порой боль кажется такой реальной, словно меня проткнули между ребер. Он навсегда остался в моей памяти маленьким семилетним мальчуганом. Сейчас ему было бы тринадцать, он бы вступал в подростковый возраст. Я никогда не научу его водить машину, не увижу, как он окончит колледж, и не узнаю, как сложится его жизнь после учебы. Это похоже на какую-то жестокую шутку.

Хуже всего видеть его во сне, а потом проснуться и осознать, что его нет.

После его смерти Криста умоляла меня завести еще одного ребенка. Ей было все равно, сойдемся мы или нет. Она просто хотела еще одного ребенка. Она думала, что ей это поможет, но я знал, что не поможет, и отвергал ее предложения. Я не хотел ее и не хотел приводить в этот мир ребенка от женщины, которую больше не любил.

Последнее, что я о ней слышал, – это то, что она вышла замуж. Я не знаю, как у нее дела, и мне все равно. Наши пути разошлись.

Слишком долго я был один. Вернее, не один, а с Винни, как я мог о ней забыть.

Я думаю о Салем. Она в соседнем доме. Так близко, но так далеко.

Я сказал ей, что хочу с ней встречаться, и это правда. Уже тогда, много лет назад, я знал, что она – моя женщина. Теперь пришло время доказать, что я – ее мужчина.

Глава семнадцатая

Салем

Джорджия заезжает к нам с мамой, и я с чистой совестью отправляюсь на пробежку. Обычно я бегаю гораздо раньше, и сейчас жара просто убийственная, но я знаю, что тренировка пойдет мне на пользу.

Я сама не знаю, куда несут меня ноги, пока не оказываюсь у кладбища. Я нахожу его могилу и останавливаюсь перед ней, зажав в руке полевой цветок; он показался мне красивым, и я сорвала его по дороге. Должно быть, мое подсознание уже тогда знало, что я здесь окажусь.

Я кладу цветок и опускаюсь на колени. Я глажу его имя и плачу, роняя слезы на чистый мраморный памятник. Кто-то присматривает за его могилой, она более ухоженная, чем остальные, и мне интересно, кто это делает – Криста или Тайер.

– Тебе было бы тринадцать, – выдавливаю я, сотрясаясь от рыданий. – Ты был бы подростком. Маленьким мужчиной. – Я запрокидываю голову и смотрю на небо.

С тех пор, как Форрест умер, я думала о нем каждый день. Я замечаю его черты в его сестренке. В ее улыбке и смехе, в ее веселом нраве и любви к динозаврам. Форреста больше нет, но часть его осталась на земле.

Как несправедливо, что его юная жизнь оборвалась.

Он заслуживал большего. Да, от несчастных случаев никто не застрахован, но от этого не легче. Смерть это конец, и как бы мы ни старались, мы так и не увидим, что ждет нас за ее пределами.

Записав Сэду на тренировки по плаванию, я узнала, как часто происходят на воде несчастные случаи и как тихо тонет человек. Это ужасно. И все же каждый раз, когда я привожу Сэду в общественный бассейн или на пляж, я вижу родителей, которые сидят, уткнувшись в телефоны, и не смотрят на воду, способную в один момент отнять у них любимое дитя. Незнание – не всегда блаженство. Иногда неведение опасно.

– У тебя есть сестренка, – говорю я Форресту и вытираю мокрые щеки. – Думаю, ты бы ее очень любил. Хотя ты старше, я знаю, ты был бы к ней добр и позволял бы ей с тобой играть. Я назвала ее в твою честь. Сэда, – шепчу я, снова проводя пальцем по его имени. – «Лесная фея».

Примириться со смертью Форреста было трудно и до того, как я узнала, что беременна. А с тех пор как я прижала к груди своего ребенка, я и представить себе не могу, каково это – похоронить собственное дитя.

– Ты хороший мальчик, Форрест. Лучший. – Я знаю, что говорю так, будто он все еще здесь, но возле его могилы мне легче притворяться, что это так. – Я по тебе скучаю. – Я прижимаю пальцы к губам, а потом опускаю их на камень.

Я встаю на ноги и стряхиваю с шорт траву. Бежать обратно мне не хочется, и я решаю пойти пешком. По дороге я заскакиваю в кафе и едва не сталкиваюсь с кем-то в дверях.

– О, простите! – В руках у женщины напиток со льдом, и она с трудом удерживает равновесие. – Ах, это вы? – улыбается она. – Салем, верно? Здравствуйте.

– Рада вас видеть, Джен.

Аптекарша сияет. От нее веет теплом, и находиться рядом с ней очень приятно.

– Надеюсь, вам понравились соли и все остальное.

– Очень. Я зайду к вам еще.

– Жду вас в любое время. – Она уже уходит, но оборачивается и добавляет: – Хорошего дня.

– И вам.

В кафе я делаю заказ и в ожидании занимаю столик. Внутри все так же, как и когда я здесь жила. Даже картины на стенах не изменились. С тех пор, как я уехала из города, прошло совсем немного времени, и в то же время так много всего поменялось.

Когда выкрикивают мое имя, я беру свой холодный кофе, выхожу на улицу и иду к дому.

Тайер несколько дней назад пригласил меня на свидание, но от него до сих пор нет вестей, хотя я оставила ему свой новый номер телефона. Я боюсь, что он передумал, и нервничаю из-за того, что не знаю, как лучше сообщить ему о ребенке. Я не уверена, что есть какой-то подходящий способ это сделать, и не уверена, что он поймет, почему я столько лет молчала.

Я открываю боковую дверь и вижу, как плачет сестра.

– Джорджия? – Я ставлю кофе и иду к ней. – Что стряслось?

– Прости. – Она закрывает лицо руками, пытаясь спрятать свои эмоции. – Она спит, – шепотом добавляет она. – Я просто… – Она опускает ладони на круглый живот. – Я подумала, что она может не дожить до встречи с этим ребенком, и что этот малыш так ее и не увидит, и… Это так нечестно, и я злюсь.

Я обнимаю старшую сестру и позволяю ей выплакаться. Даже не знаю, как она справляется со всеми этими переживаниями, да еще и в положении.

– Плачь сколько нужно. – Я прижимаю ее к себе еще крепче.

– Как тебе удается так хорошо держаться?

– Поверь мне, это не так. Порой я тоже срываюсь.

– Жизнь так несправедлива, а нашу маму столько раз подводили! – Она отстраняется от меня, берет бумажное полотенце и вытирает глаза. – Фу, какая я страшная, – она со стоном указывает на размазанную тушь. – Я просто не знаю, как без нее жить. Она наша мама. Что я буду делать, когда не смогу поднять трубку и позвонить ей? Попросить совета или узнать, какой ингредиент я забыла добавить в кексы?

Я нежно беру ее ладони в свои, делаю над собой усилие и смотрю ей в глаза.

– Тебе будет грустно. Ты поплачешь. А потом позвонишь мне, и мы поплачем вместе. И я всегда подскажу, какого ингредиента тебе не хватает.

Она молча обнимает меня, ее живот мешает нам прижаться друг к другу.

– Пожалуйста, останься здесь. Я не хочу, чтобы ты снова уезжала.

– Я и сама об этом думаю, – признаюсь я, поглаживая ее спину.

– Что?! – Она удивленно отшатывается. – Ты серьезно?

Я киваю.

– Я вернулась сюда… и жизнь здесь представляется мне теперь в новом свете. Но еще ничего не решено, – предупреждаю я, не желая ее обнадеживать.

– Ну, – сквозь слезы улыбается она, – поступай как знаешь. Но я надеюсь, что ты останешься.

Глава восемнадцатая

Тайер

Припарковав фургон, я беру термос с горячим шоколадом, контейнер с обедом и иду на кладбище. Горячий шоколад в такой зной ни к чему, но это уже стало традицией.

Я петляю среди надгробий. Я уверен, что доберусь до могилы сына даже с завязанными глазами. Я прихожу сюда раз в неделю, а иногда чаще, если мне нужно с ним поговорить.

Раньше я считал сумасшедшими тех, кто приходит на кладбище поговорить со своими любимыми. Это лишь трава и камень, и Форрест никогда не бывал здесь, пока был жив, но я все равно люблю сюда приходить. Здесь спокойно, и я чувствую себя ближе к нему.

Я подхожу к его памятнику и прищуриваюсь. На его имени лежит фиолетовый цветок. Я оглядываюсь в поисках того, кто его сюда принес. Хотя нельзя сказать, что это большая загадка. Кристе здесь некомфортно, и она сюда не наведывается. Значит, цветок принесла Салем. И совсем недавно, раз его до сих пор не унесло ветром.

Не знаю, что мною движет, но я беру цветок и кладу его в свой контейнер с обедом. Мне хочется оставить его у себя, и это глупо, но я ничего не могу с собой поделать. Это осязаемое доказательство ее чувств, того, что даже спустя годы любит моего сына и, возможно, меня.

Она бы не ответила на твой поцелуй, не будь у нее к тебе чувств.

Устроившись удобнее на траве, я достаю бутерброды с арахисовым маслом.

– Как дела, малыш? – Я откусываю сэндвич. – Я бы так хотел услышать твой голос… чтобы ты рассказал мне, как у тебя дела, где бы ты ни был. Я хочу знать, что с тобой все в порядке и о тебе хорошо заботятся. Это самое важное, понимаешь? – Я вытираю рот тыльной стороной ладони. – Любому родителю хочется знать, что с его ребенком обращаются хорошо и он в безопасности, но я сейчас этого знать не могу. – Я беру термос и наливаю в крышку немного шоколада. – Вот, держи, малыш. Наслаждайся. – Тот день я прокручивал в голове много раз, вспоминал каждую мелочь, пытался понять, что бы я мог изменить и как все могло бы сложиться, но я так и не узнал, мог ли я что-то изменить. Даже если бы ты на меня не злился, ты все равно мог оказаться в бассейне. – Я делаю глубокий вдох. – Я не знаю, что хуже – думать, что я бы мог что-то изменить и ты остался бы жив, или думать, что это какой-то жестокий поворот судьбы и я был бессилен тебя спасти.

Речь моя бессвязная, как всегда, когда я здесь. Я выплескиваю на Форреста поток мыслей, и он, разумеется, не отвечает.

– Я скучаю по тебе. Безумно скучаю. Ты – лучшие семь лет из тридцати семи лет моего существования на этой планете. Ты сделал меня отцом. Когда ты умер, я решил, что перестал им быть, но теперь понимаю, что, потеряв ребенка, ты не перестаешь быть родителем. Я всегда буду твоим отцом, Форрест, несмотря ни на что, и когда мы встретимся с тобой по ту сторону, я, наконец, снова почувствую твои ручки на своей шее.

Доедая обед, я рассказываю ему о самых обыкновенных событиях моей жизни – о том, что происходит на работе, о последнем фильме, который я посмотрел и который напомнил мне о нем, то есть о всех тех глупых повседневных моментах, которые он пропускает.

Мне пора на работу, поэтому я подбираю за собой мусор и опускаю ладонь на его имя.

– Я люблю тебя, малыш.

Я встаю и стряхиваю с шорт траву. Я должен вернуться к работе. Жизнь продолжается, несмотря ни на что.

Глава девятнадцатая

Салем

На следующий вечер, после того как я помогла маме принять ванну (она сидит на стуле для душа, а я занимаюсь всем остальным), я выскальзываю через боковую дверь подышать свежим воздухом и обнаруживаю еще один букет пионов.

Я беру цветы и рассматриваю лепестки. Каждый из них бесконечно нежен и совершенен.

Записки на этот раз нет. А в прошлой, когда я ее наконец прочитала, было написано:

«Моему солнышку.

T.»

Я кладу цветы обратно, дохожу до конца парковки и заглядываю в дом Тайера. Солнце садится, и я вижу, что он сидит на качелях на крыльце, которые я помогла ему установить вечность назад.

Поколебавшись, я поднимаюсь на крыльцо. Он замечает мое приближение, и его глаза внимательно меня изучают. Он отталкивается ногами, качели слегка покачиваются.

– Привет, – тихо произношу я, не решаясь подойти.

– Привет. Хочешь составить мне компанию? – спрашивает он с легкой улыбкой.

Я киваю, и он отодвигается, освобождая для меня место.

Я мягко опускаюсь на подушку в сине-белую полоску. Я борюсь с естественным желанием своего тела выгнуться ему навстречу. Как будто оно забыло, что прошло столько времени и он больше не мой, чтобы я могла к нему свободно прикасаться.

Он замечает, что я отстраняюсь, и выгибает бровь.

– Я не заразен. Можешь ко мне прикасаться.

Я игнорирую его замечание.

– Ты не обязан приносить мне цветы. Но спасибо. Они красивые.

– Я рад, что они тебе нравятся. Как бы то ни было, они для тебя.

Я хмурюсь, не понимая, что он имеет в виду под этим комментарием. Если он принес мне цветы и оставил их, то, конечно, они для меня, но я чувствую, что в его словах заложен более глубокий смысл, который я не улавливаю.

– Я должна тебя кое о чем спросить.

– О чем? – Его голос звучит неуверенно.

– Почему ты мне не звонил?

Его грудь сотрясает тяжелый вздох. Он смотрит в сторону, на заходящее солнце, окрашивающее небо в акварельные переливы розового, пурпурного и оранжевого.

– Какое-то время я убеждал себя, что добился того, чего хотел. Я оттолкнул тебя, заставил жить жизнью без меня, чтобы у тебя был шанс вырасти самостоятельно. – Он трет подбородок, на его лице гримаса страдания. – А когда до меня дошло, каким я был идиотом, было уже слишком поздно.

– Что ты имеешь в виду? – тихо, почти шепотом спрашиваю я.

– Твоя мама отсутствовала несколько дней, а когда вернулась, я спросил ее, все ли в порядке. – Он делает паузу и потирает лоб, как будто ему до сих пор больно об этом вспоминать. Он по-прежнему смотрит в сторону, смотреть мне в глаза для него невыносимо. – Она ответила, что ездила на свадьбу. Я не знаю, что заставило меня уточнить, чья свадьба, и она сказала, что твоя. – Его голос дрожит. – Я только что принял решение тебя найти, я пытался звонить, писал сообщения, но, должно быть, к тому моменту ты уже сменила номер. Я опоздал. – Он наконец-то смотрит на меня, и я вижу в его карих глазах годы боли, сожаления и любви. – Я это заслужил.

– Как мы допустили, чтобы все разрушилось?

Он приглаживает волосы и шумно выдыхает.

– В какой-то момент гордыня настигает нас всех. Я пытался убедить тебя и себя, что тебе без меня будет лучше, и в итоге навредил нам обоим. – Он смотрит на свои руки и сгибает пальцы. – Но я знал, что ты – то, что мне нужно, что я никогда не полюблю другую, как люблю тебя. Поэтому я остался здесь, – он машет рукой в сторону своего дома, – один. Я решил, что это мое наказание – то, что мне было дано пережить что-то настоящее и лишиться этого до конца своего существования, потому что я сам это оттолкнул.

Я все думаю о том, что он сказал «люблю» в настоящем времени.

– Значит, ты все еще любишь меня?

– Я не хочу тебя отпугнуть.

– Я просто хочу, чтобы ты был честен, – прошу я.

Мы слишком долго не произносили вслух то, о чем думали, и я от этого устала. Так многое можно упустить, если держать все в себе.

– Я никогда не переставал тебя любить, Салем. Ни на минуту, ни на мгновение.

Слезы жгут мне глаза. Я строила свою жизнь, полагая, что он не хочет иметь со мной ничего общего, а все это время…

– Почему у нас все не так, как надо? – я адресую свой вопрос скорее небесам, нежели ему.

– В жизни все не так однозначно, Салем. Иногда все разваливается, и мы все портим. Все мы люди.

– Я продолжала тебя любить, но вышла замуж за другого. Я думала, что ты меня бросил и что мне нужно двигаться дальше. Так я и сделала, и все это время… все это чертово время. – Я встаю лицом к нему. – Неужели ты не видишь, насколько все хреново?

– Вижу, поверь.

Я закрываю лицо руками.

– Мы та еще парочка, – бормочу я.

– Ты имела полное право строить свою жизнь, – мягко и осторожно произносит он. – Я не оставил тебе никакой надежды на то, что мы когда-либо будем вместе. Я знаю, что ты любила Калеба… поэтому логично, что ты к нему вернулась.

– Он заслуживал лучшего.

Я любила Калеба и до сих пор люблю его в некотором смысле, но фактов это не меняет. Он не Тайер и никогда им не станет. Такая любовь, как у нас с Тайером, бывает раз в жизни. Я знаю, что он, как и я, сделал свой выбор, и тем не менее я жалею, что потащила его за собой. Я этого не хотела, но это ничего не меняет.

– Сядь, – умоляет он и указывает на место рядом с ним, с которого я поднялась. – Ты что-то завелась.

– Конечно, завелась! – Я вскидываю руки вверх. – Я ужасный человек. Я разрушила его жизнь.

– Если ты выбираешь жить дальше, это не значит, что ты ужасный человек. Я знаю тебя, Салем, и ты бы не вышла за него замуж, не будь у тебя к нему искренних чувств, так что прекрати себя наказывать. Я любил Кристу, и хотя у нас ничего не вышло, я вовсе не считаю, что разрушил ее жизнь, а она мою. Нашим отношениям не суждено было продлиться долго, но это не значит, что в них не было чего-то ценного. Хватит себя наказывать.

Хватит себя наказывать. Его слова проникают в самую глубь моей души. Он прав: даже если наш брак с Калебом не продлился вечно, это не значит, что он был ошибкой. Я искренне любила Калеба, и мы отлично ладили.

– Как же я себя ненавидела! – наконец признаюсь я.

Он берет мою ладонь и притягивает меня к себе.

– Тебе нужно перестать это делать.

– Я не знаю как.

– Простить себя нелегко, пошагового рецепта не существует. Просто помни, что никто не совершенен. – Другой рукой он легонько касается моей щеки. – Все мы люди, и ни один из нас не лучше другого.

Я знаю, что он прав, но это легче сказать, чем сделать.

– Сядь. Жизнь слишком коротка, чтобы зацикливаться на прошлом или на том, что было бы, «если бы». У нас есть все это. – Он машет рукой, охватывая мир вокруг. – У нас есть «сейчас».

Он прав, но мне от этого не легче.

Я устраиваюсь рядом, опускаю голову на его плечо, и мы вместе провожаем последние лучи солнца.

Глава двадцатая

Салем

Я смотрю на сообщение от Тайера, и в животе у меня что-то сжимается.

– Что-то не так? – спрашивает мама, заметив на моем лице беспокойство.

– О, нет, все в порядке. Все хорошо. – Я убираю телефон в карман и продолжаю складывать белье.

– Не надо вешать лапшу на уши, Салем. Выкладывай.

Материнской интуиции нет равных.

– Правда, ничего особенного.

– Я все равно это из тебя вытяну. – Она кашляет, в горле у нее пересохло. – Так что рассказывай, что стряслось.

Я знаю, что она так просто не отстанет.

– Меня пригласили на свидание. Он предложил время и день, чтобы узнать, подходит ли мне.

– Почему же ты так тревожишься? Разве он не отличный парень?

– Дело не в этом. – Я кладу рубашку поверх стопки.

– Тогда в чем?! Ты заставляешь меня теряться в догадках. Я умираю, время дорого.

Я беру пару шорт.

– Пожалуйста, не говори так.

– Почему? Это правда. Расскажи мне о нем. Мне нужно отвлечься.

Возможно, ее постоянная потребность напоминать мне, что она умирает, – это ее способ справляться с ситуацией. Мне он кажется бессмысленным, но, по-моему, ей от этого становится легче.

– Это Тайер, – опустив голову, шепотом отвечаю я.

– Тайер? Наш сосед? – Поразительно, но мама скорее взволнована, нежели удивлена.

– Он самый, единственный и неповторимый. – Я кладу шорты в растущую стопку.

– Он хороший человек. В чем проблема?

Я смотрю в потолок, стараясь не расплакаться, но слезы уже жгут глаза.

– Еще слишком рано, – объясняю я, и отчасти это правда.

Я не могу с чистой совестью пойти на свидание с Тайером, пока не расскажу ему о Сэде. Я устала от этой тайны, она нависает надо мной, и мне необходимо выложить всю правду, но я не знаю как.

Маме я об этом не говорю. Она не знает о моем прошлом с Тайером, и я не готова ей его раскрыть. Я понимаю, что, возможно, так и не успею ей рассказать, но сначала я должна обсудить все с Тайером, а потом уже с ней.

– Никогда не поздно заново открыть свое сердце для любви. Я ошиблась, полагая, что не смогу, а теперь взгляни на меня. – Она пожимает костлявыми плечами. – Я умру, так и не познав настоящей любви, так и не познакомившись с хорошим человеком. У меня были вы, девочки, и мой магазин, и другие воплощенные мечты, но порой я жалею, что не позволила себе открыть кому-то свое сердце.

– Я подумаю. – Ощущаю тяжесть телефона у себя в кармане.

Я знаю, что формально уже согласилась на это свидание, но теперь, когда он назначил время и день, оно стало гораздо реальнее.

Я обязана ему сказать. Только не знаю как.

* * *

Дождь барабанит в окна спальни, деревья гнутся на ветру. Хотела бы я сказать, что летняя гроза не дает мне уснуть, но это не так. В голове вертятся назойливые мысли, и разум никак не утихнет.

Откинув одеяло, я набрасываю кофту и засовываю ноги в старые шлепанцы. Спускаюсь по лестнице, тихо проскальзываю мимо мамы и выхожу за дверь. Едва я ступаю из-под навеса крыльца, как на меня обрушивается дождь. А к тому времени, как я добегаю до соседней двери, я уже мокрая насквозь.

Ты правда собираешься ему рассказать? Да.

Я колочу кулаком в дверь, не останавливаюсь, я стучу и стучу, пока дверь не распахивается и передо мной не возникает мужчина.

Я пожираю его глазами, я дарю себе этот момент, потому что после того, как я скажу ему правду, он, возможно, меня возненавидит. И я не стану его за это винить.

Вид у него сонный, волосы взъерошены, грудь обнажена. На груди редкие волосы, которые мне так нравились, становятся гуще под пупком и исчезают в спортивных штанах, которые он, похоже, натянул в последний момент. Он явно в недоумении. Я уверена, что была бы в таком же замешательстве, если бы он возник на пороге моей двери, мокрый насквозь.

– Что ты…

– Можно войти? – хриплым голосом спрашиваю я.

– Да. – Он отступает и шире открывает дверь. – С тобой все в порядке? Ты не ответила на мое сообщение.

Он закрывает дверь, но мы от нее не отходим. Странно снова стоять в этом холле. Здесь все так, как и шесть лет назад. Шесть лет – это так мало, но в то же время так много.

– Я в порядке, но я… э-э… – Я задыхаюсь. Я не хочу, чтобы эмоции захлестывали меня, и, собравшись с духом, смотрю ему в глаза и произношу давно назревшую фразу: – Я не могу с чистой совестью пойти с тобой на свидание, не сообщив тебе кое-что.

Он склоняет голову набок и подозрительно прищуривается.

– Не сообщив мне что?

Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в кожу.

Выкладывай, Салем.

– У меня есть дочь.

Все. Слова произнесены, и обратно их не возьмешь.

Он смотрит на меня как-то странно.

– Ты боялась, что я разозлюсь, узнав, что у тебя есть ребенок? Такого ты обо мне мнения?!

– Нет! – Я тяжело выдыхаю. – Дело не в этом.

– Тогда в чем? – Он скрещивает руки на груди и прислоняется к стене. Между нами образуется немного пространства, и я ему за это благодарна. Так я могу глотнуть немного воздуха, не опьяненного его присутствием.

Я понимаю, что идеального способа сообщить подобную новость не существует. Нужных слов попросту нет. Ничего, что могло бы облегчить процесс.

– Ты помнишь… тот последний раз, когда мы занимались сексом? Ты напился, и…

Он прищуривается так, что я перестаю видеть его карие глаза.

– Да.

Я облизываю пересохшие губы. Я нервничаю, по спине стекают капельки пота, хотя я в мокрой одежде.

– Я забеременела.

– Забеременела? – медленно повторяет он, желая убедиться, что правильно меня понял. – От меня?

– Да. – Несмотря на внутреннее волнение, это слово звучит твердо и ясно.

Он отводит взгляд и издает звук, похожий на усмешку.

– Забеременела? – Его взгляд опускается на мой живот, как будто он ожидает увидеть его круглым. Он не круглый, но уже не такой плоский, как раньше, и с растяжками. – Почему ты мне не сказала?

Я закрываю лицо руками, а потом роняю руки в изнеможении.

– Был миллион разных причин, и ни одна из них не является достаточно веской. Я была напугана. Ты напивался до беспамятства и глубоко горевал, а я… Наверное, я решила, что если мне не удается тебя из этого вытащить, то как сможет ребенок? Еще я не хотела, чтобы ты притворялся ради ребенка. – Тяжело сглотнув, я добавляю: – Ты сказал, что больше не любишь меня, не хочешь меня, и я испугалась что, если я тебе скажу, ты решишь, что я заманиваю тебя в ловушку. – Сейчас это похоже на бред, но тогда я думала именно так. Я была перепуганной девятнадцатилетней девчонкой, почти ребенком. – Я оставалась рядом, пока не поняла, что не в состоянии тебе помочь.

– Тогда ты позвонила Лейту, – договаривает он вместо меня. – Он знал о твоей беременности?

– Нет. Знала только Лорен.

– Ух ты, – качая головой, бормочет он. – Сколько информации. Нужно все переварить.

– Прости. Я должна была сообщить давным-давно. Как-то раз я написала тебе письмо, но потом струсила и не отправила. Ты уже отверг меня, и я была в ужасе от мысли, что ты отвергнешь и дочь.

Он отшатывается и едва не ударяется головой о стену.

– Ты думала, я на такое способен?

– Тайер, – медленно произношу я, – после смерти Форреста ты стал другим человеком.

Он опускает голову и кивает, как будто соглашаясь:

– Мне ужасно жаль.

– Ты извиняешься? Почему?

Теплые карие глаза встречаются с моими.

– Я вел себя как скотина. Я хотел тебя оттолкнуть и в итоге это сделал, и, черт возьми, я злюсь на себя, ведь это случилось тогда, когда ты больше всего во мне нуждалась.

– Тебе нужно было погоревать.

– Мы оба все испортили, так? – хрипит он. Я не отвечаю, и он продолжает: – Ты сказала, она… У меня дочка? – Его губы дрожат, на них мелькает легкая улыбка.

– У тебя есть дочь, и она само совершенство… Тебе я о ней не говорила, а вот она о тебе знает. И про Форреста тоже знает. Она много говорит о своем брате.

– А как… э-э… ее зовут? – Он задыхается, говоря о ней, и хотя все складывается намного проще, чем я ожидала, почему-то я чувствую себя хуже. Я заслужила его гнев, заслужила, чтобы он орал, вопил и проклинал меня.

– Сэда, – отвечаю я и улыбаюсь. – Она прекрасная, смешная. Она творческая личность. Она – лучшая девочка на земле.

Он потирает подбородок, его карие глаза наполняются слезами.

– Покажешь фотографию?

– Конечно. – Дрожа, я убираю с глаз мокрые волосы. – У меня на телефоне миллион фотографий.

Он замечает, что я дрожу от холода.

– Черт, я должен был предложить тебе переодеться.

– Все нормально. Я в порядке. – Я снова вздрагиваю.

– Лгунья, – закатив глаза, бормочет он и поднимается по лестнице, оставив меня в холле.

Вскоре он возвращается с хлопчатобумажной рубашкой и протягивает ее мне.

Кажется, мы оба в один и тот же миг вспоминаем тот другой раз, когда я возникла в его дверях, промокшая до нитки. Только в тот раз со мной был Бинкс и я открыла Тайеру совсем другие тайны из своего прошлого.

– Спасибо. – Я захожу в ванную на первом этаже, снимаю мокрую кофту и майку и надеваю на голое тело его рубашку. Мои соски затвердели от того, что я так долго простояла в холодной и мокрой одежде. Я ничего не могу с этим поделать, и остается только надеяться, что свободная рубашка это скроет.

Я выхожу из ванной и нахожу Тайера в гостиной; он сидит на диване и ждет меня.

Перед ним бутылка воды, рядом – диетическая кола.

– Ты же не пьешь эту гадость, – я указываю на газировку.

– Нет. – Он смотрит на банку, потом на меня. – Зато ты пьешь.

– Ты держишь на кухне диетическую колу на случай, если я появлюсь?

Он отводит взгляд, как будто не хочет, чтобы я видела его в уязвимом положении. Почему, ну почему один этот жест вызывает у меня приступ слез?

Взяв банку, я делаю глоток и устраиваюсь рядом с ним. И открываю все альбомы с Сэдой на своем телефоне. Решив начать с самого начала, я показываю ему несколько фотографий, когда я была беременна ею. Он улыбается, печально и задумчиво. Он держится молодцом, но меня пожирает чувство вины. Я не хотела, чтобы все так закончилось.

Разумеется, я не ожидала, что забеременею. Но когда я об этом узнала, я некоторое время представляла нас вместе. Мы. Трое. Семья.

Я показываю ему несколько сохранившихся в телефоне снимков УЗИ и перехожу к фотографиям новорожденной. Все фотографии Сэды рассортированы по годам в разных альбомах, поэтому я отдаю ему телефон, и он листает сам. Время от времени он приближает изображение и изучает ее маленькое личико по мере того, как девочка растет и меняется. Смеется, когда на ее лысой головке появляется пучок светлых волос, которые я перевязала бантиком. Она на его глазах превращается из младенца в карапуза и ребенка, но наблюдать за этим в реальной жизни – совсем другое дело.

– Она прелестна. – Он с любовью улыбается, глядя на фотографию, где она запечатлена в первый день в детском саду в августе прошлого года. – И похожа на тебя.

– И на тебя. – Я не знаю, как это получается, но в итоге моя голова оказывается на его плече. – Она – идеальное сочетание нас обоих.

– Сэда. – Он произносит ее имя мягко, осторожно, смакуя звучание. – Необычное имя. Это ваше семейное или ты сама придумала?

– Нет, не семейное. Я хотела почтить память Форреста. Поначалу я не знала, как это сделать, но однажды увидела в списке имя Сэда, и оно мне понравилось. Я прочитала, что оно означает, и решила, что это Форрест подтолкнул меня в нужном направлении.

– И что оно означает? – Он все еще смотрит на последнюю фотографию, где она на своем велосипеде принцессы в ярко-розовом шлеме. Калеб бежит позади, так как она нервничает из-за отсутствия боковых колесиков.

– «Лесная фея».

Его руки покрываются мурашками.

– Вау. Ух ты. – Он качает головой. – У меня… даже нет слов.

– Я знаю, это редкое имя, но тогда я почувствовала, что ее будут звать именно так.

– Ты сказала, она знает обо мне и о Форресте?

– Она не знает о тебе ничего конкретного, но она в курсе, что хотя ее воспитал Калеб и он ее отец, у нее есть и другой папа. Потому что она вдвойне особенная. – Он улыбается, услышав эту формулировку. – То, что ты ее биологический отец, известно только Калебу и Лорен. Я решила, что будет лучше, если всем остальным я скажу, что это была связь на одну ночь.