Текст книги "Маяк. Легенда"

Теперь вся каюта была наполнена тёплым светом огонька, отбрасывающего по всему помещению тёмные и длинные тени.

Вскоре снова послышались те же приближающиеся шаги. Мужчина вернулся с целой охапкой чертёжных принадлежностей и свёрнутой в рулоны бумаги, чему Каэл заметно обрадовался, поблагодарив капитана и заполнив обновками пустующие до этого времени полки стеллажа.

Капитан снова скрылся в тени полночного судна, через некоторое время вновь вернувшись, но уже с парой подушек и пледами.

– Куда мы плывём? – смотря мужчине прямо в глаза, спросила девушка, еле сдерживая эмоции, на что он только глубоко вздохнул, кладя рядом с ней довольно большой отрез ткани, похожей на сукно, той же, из которой были изготовлены покрывала, и сдержано кивая в сторону окна.

– У нас впереди ещё долгий путь. Стоит набраться терпения, – вымолвил капитан, смотря в ещё не занавешенное окно, вглядываясь в него.

Почти всю жизнь он вынужден прятаться, скрываться… Поэтому сейчас было так странно, непривычно и от этого горько смотреть в окно, сиявшее издали жёлтым огоньком посреди необъятных просторов моря. Сиявшее теплом и уютом незанавешенных надежд…

После продолжительной паузы, наполненной лишь шумом моря и едва слышными репликами матросов, мужчина направился к двери.

– И всё же… – остановил его Каэл с неброскими нотками вызова в голосе, с надеждой и негодованием во взгляде.

Капитан обернулся и снова остановил взгляд на окне и через затянувшуюся паузу вымолвил: «Всему свой черёд. Своя надобность». Эти слова ненадолго повисли в воздухе, и уже в дверях, вставая к юноше вполоборота, мужчина горько усмехнулся, смотря куда-то вниз.

– Ну уж убивать вас я точно не собираюсь… – На секунду он снова поднял глаза на окно и удалился из каюты, плотно закрывая за собой дверь.

* * *

На обнаруженную пару гвоздей гости судна навесили ткань, теперь выполняющую роль штор. Каэл на всякий случай придвинул к двери тяжёлую коробку с бракованными и сломанными предметами, а на ручку надел небольшую стеклянную вазочку, чтобы они могли услышать и, если заснут, проснуться, на случай, если кто-то решит войти в их покои.

На палубе всё шумело и грохотало, а доносящее эти звуки эхо незаметно убаюкивало уставших путников. Судно набирало скорость, гонимое холодным, промозглым, но попутным ветром.

В каюте было темно, и лишь синий бархат неба освещал силуэты вблизи окна. Недавние знакомые никак не могли уснуть после всего произошедшего.

Селина встала рядом с Каэлом. Она устремила взгляд далеко в небесную высь, мерцающую тысячами звёзд, такую глубокую и неизведанную.

– Знаешь, один мой недавний знакомый… – тихо и мечтательно начала девушка.

– Я знаю… – лаконично перебил её Каэл, на что Селина улыбнулась и со смешливым укором посмотрела на юношу.

– Виноват. – С затейливым блеском в глазах он обернулся к девушке. – Но, согласись, такой мягкий баритон, как у него, невозможно не услышать, —подняв глаза, спаясничал юноша, как и девушка, говоря об Эмиле.

Оба улыбнулись, снова переводя взгляды вдаль.

Прошло ещё немало времени, прежде чем Каэл, набрав в грудь побольше воздуха, почти шёпотом выдохнул:

– Прости.

Девушка в недоумении обернулась. Юноша уже заметно изменился в лице. Теперь он стоял у окна полный задумчивости и какой-то не свойственной ему грусти.

– За то, что помог тебе тогда… – Он снова прикусил губу.

Его сердце билось так сильно, что, казалось, заглушало все мысли, оставляя лишь чувства: лёгкие и тяжёлые, горькие и сладкие, холодящие и согревающие, но всегда такие бесценные, с некоторыми из которых можно почувствовать самого себя. Так иногда происходит и с людьми: с одними мы почему-то играем свои или чужие роли, забываемся, заблуждаемся, а с другими чувствуем себя спокойно и уютно, защищённо и открыто. И это внутреннее тепло не всегда бывает легко передать словами, описать каким-то одним чувством.

– Спасибо тебе за это… – Уголки её губ дёрнулись в незаметной задумчивой улыбке. Селина с горечью, надеждой и некой уверенностью снова посмотрела вдаль.

* * *

День разгорался всё больше, а уже смелые солнечные лучи без труда проникали в огромное окно каюты, наполняя помещение почти забытым за это лето светом и теплом ясного дня.

Вчера юноша был порядком удивлён ответом девушки, но решил не расспрашивать её об этом. Оставаясь начеку, он то вслушивался в речи, грохот и суету на палубе, то отпускал непоседливые раздумья, смотря на небо или просто лёжа на спине с закрытыми глазами, не позволяя себе хоть на мгновение забыться в лёгкой дрёме, окунуться в её сладкие грёзы. Юноша постоянно пытался замереть в одном положении, чтобы не тревожить скрипящие пружины раскладушки, так и норовящие разбудить девушку, которая, признаться, тоже не засыпала от мыслей, усталости и напряжения. Но заржавелые механизмы были невероятно чутки даже к самым малейшим движениям, которые порой не замечал даже сам Каэл, пробуждающийся от раздумий при каждом таком скрипе. Тогда он вновь ненадолго отпускал их, смотря на небо, отражавшееся глубокой синевой и мерцанием звёзд в глазах юноши.

Догадка о контрабанде объясняла особую секретность, но и пугала одновременно. И хотя скрытность для них сейчас была отнюдь не лишней, Каэла никак не отпускали сомнения о правильности своего решения. Но так как прошлого уже не воротить, а будущее ещё не притянуть, юноше оставалось только всё время быть начеку.

Ранним утром их уже навещал капитан, а сейчас судно снова заходило в гавань, а точнее, в реку, по берегам усеянную камнями и протекающую в почти не тронутом человеком месте, посреди редкого леса, вскоре разрастающегося в непроходимую чащу. Но даже тут удалось встретить изумлённых и вскоре разбежавшихся рыбаков, едва успевших прихватить свой улов.

Весь день Каэл то рисовал какие-то наброски на коленях, то что-то старательно вычерчивал на широких листах, разложенных прямо на полу посреди каюты.

Поначалу Селина смотрела в окно, желая пройтись вдоль пологого берега реки, что в сложившейся ситуации могло быть небезопасно, да и по большей части невозможно. Представлялось не самым лёгким занятием даже сойти с судна.

Девушке было тяжело сидеть молча, да ещё и в тишине, но она не хотела отвлекать Каэла. Тогда он, чувствуя её настроение, сам начинал отвлечённые, но порой так многое говорящие о человеке разговоры, казалось бы, о самом обычном и простом, но о таком важном, каждый раз выводящие девушку на бурное обсуждение той или иной темы. Она порой останавливала себя, но Каэл каждый раз поддерживал разговор, чему Селина была несказанно рада, продолжая рассуждать, всплёскивая руками и расхаживая по небольшой каюте. Но всё же, и уставая поддерживать безудержный поток речей и мыслей, и переживая, что может отвлекать Каэла, Селина начинала напевать мелодии, которые впоследствии, когда девушка забывалась, словно уходя в них, как бы проигрывая их интонациями, мимикой и жестами, становились всё громче, – и вскоре девушка пела то забавные и задорные, то грустные песни, первые из которых, судя по всему, нравились ей гораздо больше.

Каэлу казалось приятно непривычным выполнять чертежи не в тишине, которая, бывало, словно плотным одеялом накрывала юношу, не пропуская свежий воздух новых мыслей, чувств и идей, ещё быстрее утомляя его наступающей духотой. Тогда юноша всегда прекращал работу и выходил из комнаты, оставляя настежь распахнутое окно, на улицу, вдыхая свежие порывы ветерка. Но рядом с Селиной ему стало гораздо легче. Он чувствовал какое-то участие с её стороны, делился с девушкой своими размышлениями и находил решения, к которым вряд ли смог бы прийти в одиночку, ведь иногда, проговаривая мысли и делясь ими с кем-то, мы и сами приходим к ответу или новому вопросу, который, быть может, окажется не менее важным, чем ответ, – но всё это благодаря участию другого, пускай и немому. Однако, говоря про Селину, чувствуя такие моменты, когда юноше надо было поразмышлять самому, она опускала слова, позже восполняя этот пробел, но чаще девушка поддавалась бурным обсуждениям вместе с Каэлом, а обладая чувством прекрасного, порой и подталкивала его к новым впечатляющим идеям.

Вообще девушка была невероятно артистична. Она с лёгкостью поддавалась настроению песни или какого-то рассказа. Она могла быстро и вполне естественно входить, казалось, в любую роль, с точностью порыва передавая чувства.

И вот вновь наступил вечер, сквозь приоткрытую створку окутывая своей влажной прохладой небольшую каюту, временные хозяева которой уже потушили свечу, сняв с окна плотную ткань, не пропускающую в помещение холодный ночной свет, приумножающийся отражениями от перекатов водной глади.

– А как ты узнал об этом? – осторожно спросила Селина, взволнованно и немного виновато, оборачиваясь к юноше.

Они вновь стояли у широкого окна, смотря в даль мыслей, в даль чувств, в даль водных просторов, которые, отражая сияние ночного неба, становились светлее него. За бортом тихо шумели волны, аккомпанируя звенящей тишине созвездий.

Оба словно продолжали вчерашний, не оконченный для обоих, разговор.

Каэл сразу понял, о чём спрашивает девушка. Ему было удивительно и вместе с тем приятно, что она поверила ему, не посчитав его слова нелепой выдумкой, а его самого за них – более чем странным. Она будто смотрела в саму суть слов, а не на поверхностные течения мыслей, порой опирающиеся на представления о том, как, казалось бы, «должно» реагировать на нечто труднообъяснимое и трудно поддающееся рациональным доводам. Юноша опустил голову и горько улыбнулся. Горечи добавил сам вопрос девушки, точнее, чувства и мысли, которые он затронул, ответ на него.

Подняв глаза, юноша немного опешил от странной неожиданности встретить такой открытый и как-то по-детски встревоженный, глубокий взгляд девушки. Точнее, он был каким-то одухотворённым, осмысленным, сопричастным, искренним, порывистым. Таким, описывая который, наверное, иногда мы употребляем определение «детский». В нём были и любопытство, и пытливость, которые в силу ситуации сдерживала Селина.

Очнувшись от пленительного взгляда, юноша поспешил развеять паузу, вызвавшую его. Каэл тихо вздохнул, оборачиваясь к окну.

– Где-то полгода назад не стало матери и… – Он остановился, проваливаясь в воспоминания минувших дней. – А отец любил её. Очень любил. Казалось, больше жизни… – Глаза юноши засияли так и не пророненной слезой, полной любви и нескончаемой надежды на неё.

– Прости, я…

– Он же ждал, ждал меня, чтобы успеть сказать… – Ненадолго остановив взгляд, устремлённый куда-то в прошлое, юноша продолжил: – Вначале я подумал, что у него жар, но…

Каэл посмотрел на проникнувшуюся его словами девушку. Мягкие локоны выбились из хвоста, спадая по аккуратному личику, такому же светлому и нежному, как и её волосы. А серо-голубые глаза, такие глубокие и родные, смотрели прямо в душу, согревая своим светом.

Каэл опустил глаза. Наступила пауза, наполненная сладостью воспоминаний, горечью волнений и некой опустошённостью и одновременно глубиной чувств, которые, обладая невероятной силой, теплились внутри, будто не умещаясь в нём, заставляя сердце биться сильнее.

– А ты?.. – Почти неслышно выдохнув, юноша снова поднял глаза на Селину, осторожно начиная вопрос, но девушка перебила его, поменявшись в лице и всплёскивая руками.

В этом резком и порывистом, эмоциональном и немного неловком движении Каэл узнал свою бабушку, от чего уголки его губ дёрнулись в едва уловимой улыбке.

Как она там сейчас?

– А у меня самая обычная история, – натянуто-оживлённо отозвалась Селина. – Родителей почти не помню. Воспитывала тётя, да и та на самом деле вовсе мне не тётя, а знакомая семьи, принявшая меня к себе. А теперь… – Девушка отвела печальный взгляд, но не успела договорить, как в дверь кто-то постучался.

За окном уже начало светать, что оба заметили, лишь оглушённые внезапностью раздавшихся звуков.

– Скоро причаливаем, – кратко оповестил Эдвард, вошедший в каюту с завтраком, который как для него самого, так и для команды скорее служил ужином. Вдохнув глубокий сладковатый аромат только-только отваренной картошки, помещение погрузилось в тепло и уют этих запахов.

– А как вы познакомились с Эмилем? – остановив в дверях капитана, спросил Каэл, пытаясь разговорить его.

В мимолётной оторопелости Эдвард обернулся. Казалось, он хотел что-то сказать и уже приоткрыл рот, как, выдохнув, вновь сделал шаг к двери.

Каэл с Селиной переглянулись в настороженном недоумении. Показалось, что девушка даже побледнела, а вскоре на её щеках появился румянец, который обычно расцветал, когда она испытывала какие-либо сильные эмоции, что, впрочем, случалось с ней довольно часто. Девушка будто жила ими – в них и с ними, – ведь всё, что бы ни происходило вокруг, отдавалось сильным эмоциональным откликом в её сердце.

Селина всё не отпускала пытливого взгляда от Эдварда, который, лишь глубоко вздохнув, уже собираясь покинуть каюту, вновь обернулся к гостям своего судна.

– Они оказали нам большую услугу взамен на единственную просьбу, которую мы сейчас и выполняем, – как всегда коротко, внятно и ясно объяснил капитан.

– И… в чём же… заключается эта услуга?.. – осторожно спросила Селина, делая небольшие паузы, призванные скрыть сильные эмоции, бушевавшие в ней.

Она безотрывно смотрела на капитана, пытаясь сгладить своё волнение в ровном и, как ей казалось, спокойном взгляде, который своей открытостью, пытливостью и чувственностью мог сбить с толку любого, даже самого твёрдого и решительно стоящего на своём человека.

«Они? – пронеслось в голове у Каэла. – И значит, всё же не старые знакомые».

– В определённый срок доставить вас целыми и невредимыми до одного порта. Всё. – Мужчина отвёл взгляд, снова оборачиваясь в сторону двери, прерывая ещё не заданный вопрос, который уже блестел во взгляде девушки. – Думаю, вам не обязательно знать всех деталей нашего разговора, – отозвался Эдвард уже более мягко, не оборачиваясь к паре.

Однако, остановившись и выждав небольшую паузу, растянувшуюся для взволнованных и не терпящих услышать большие подробности Селины и Каэла, капитан, встав к ним вполоборота, продолжил:

– Но диковинно вести такие дела от имени государства.

После этих слов, которые, казалось, были неслучайно озвученными домыслами, Эдвард в мимолётном любопытстве и одновременно немой озадаченности посмотрел на Каэла с Селиной, а затем покинул всё больше наливающуюся красками рассвета каюту, тем не менее оставляя двоих в сумраке недоуменных размышлений, нечаянных взглядов и новых загадок, открытых ответами на недавние вопросы.

* * *

Небо вновь было затянуто плотной светло-сизой пеленой, которая, казалось, никуда и не сходила с него в последнее время, особенно для пожилой и поникшей от седины отчаяния и горевания женщины, подошедшей к окну. Закрывая глаза, она приподняла голову к дымчатой небесной выси, опустившейся на город. Казалось, что её губы едва содрогались в неслышной и неуловимой, известной лишь небу молитве.

Уже прошло три дня, как её внук не возвращался домой. Весь город оцепила охрана. Теперь ни одно судно не могло незаметно проскользнуть мимо дополнительно присланного «покровителями» патруля, а у их дома постоянно дежурила стража.

По щеке женщины скатилась слеза, смочившая сухие и углубившиеся за эти дни морщины. Как бы она хотела хотя бы узнать, где он, как он, жив ли? Она неумолимо надеялась на то, что жив…

Женщина открыла полные слёз глаза. Тонкую кожу щипало почти не просыхающей солью.

Она ждала его, но и боялась их встречи, ведь последняя может стоить юноше жизни. Она винила себя в произошедшем, в том, что ещё тогда рассказала о случившемся соседке, в том, что не придала словам сына должной значимости и серьёзности, не до конца осознала их, хоть и поверила, приняла.

Сев на стул, теперь отодвинутый от стола, она вспомнила, как ещё недавно напротив неё сидел её мальчик, как он был похож на своего отца, как когда-то, ещё до рождения Каэла, здесь сидел её сын, знакомя её со своей любимой и единственной. По лицу вновь скатились слёзы, и женщина ненадолго провалилась в беспамятство, то ли уснув, то ли потеряв сознание.

В доме было пусто. Пыль начала покрывать своей полупрозрачной скатертью даже обеденный стол. Все эти дни женщина толком ни ела, ни спала. Она пребывала в каком-то полусознательном состоянии, где быль перемешивалась с грёзами, а прошлое – с настоящим.

Очнувшись, женщина вновь подошла к окну. На высохшей щеке вновь появилась влажная дорожка скатившейся слезы.

Её скулы напряглись, сдерживая чувства. Небо всё светлело вместе с наступающим днём. Зелень, словно впитавшая холодные оттенки неба, шелестела пышными кронами раскидистых деревьев. Но казалось, что всё будто остановилось в своём цветении. Всё будто замерло, едва поддаваясь незаметным и лёгким дуновениям ветерка, который так и не мог разбудить на время уснувший городок с почти опустевшими улочками, которые, казалось, наполнял лишь потяжелевший, ставший каким-то менее прозрачным воздух.

Женщина опустила глаза, тихо и сперва прерывисто протянув первые звуки её любимой песни, которая теперь для неё звучала немного иначе:

«А не знаешь ли, Лето, сколько звёзд на небе этом?

Сколько им ещё цвести, а потом мчаться до земли?

А не знаешь ли, Лето, сколько стран на карте этой?

Сколько судеб и сколько времён, и путей, что ещё мы пройдём?

А не знаешь ли, Лето, сколько вьюг на планете этой?

Сколько засух и сколько дождей? Сколько бурь в океане людей?

А не знаешь ли, Лето, сколько писем и сколько ответов?

Сколько любят и сколько живут? Сколько раз люди верят и лгут?

А не знаешь ли, Лето, сколько тайн и сколько заветов?

Сколько встреч и сколько разлук? Сколько помнят и сколько ждут?

А не знаешь ли, Лето, сколько счастья в мире этом?

Сколько радостей? Сколько невзгод? Сколько сказов и дум ещё ждёт?

А не знаешь ли, Лето, сколько значат ответы эти?

Сколько мер и длин мы найдём?..

Ведь важно, как эту жизнь проживём…»

Женщина прикрыла дрожащие веки, а с ресниц по мокрым щекам одна за другой стали скатываться слёзы.

Лишь бы был жив. Лишь бы был жив…

* * *

День уже начал близиться к своему завершению, с каждой минутой притягивая тёплый вечер, приносящий с ветерком ночную прохладу. Теперь, после небольшого перерыва в послеполуденный зной, птицы пели пуще прежнего, да и вся природа, будто воспрянувшая после жары, благоухала и цвела, предвещая богатый ароматами и красками вечер.

Они вновь остановились в небольшой, но укромной бухте, неподалёку от которой за небольшой полосой леса, видимо, стоял небольшой трактир.

Но вот вскоре судно вновь тронулось с места и устремилось навстречу простору и величию водной глади, уходящей далеко за горизонт, зеркалом размывая потухающий коралловыми бликами закат, окутываемый пурпурной пеленой прохлады позднего вечера.

Вплоть до самой ночи Каэл вновь занимался чертежами.

Девушка тихо спала, но её лицо казалось напряжённым, а между бровей то и дело появлялась тревожная складочка.

Смутный туман сна плотным одеялом окутал леденящую тишину города, сквозь которую раздаётся детский плач. Это она. Она зовёт, кричит, чувствуя, что произошло нечто непоправимое. Кто-то держит её дрожащими руками, прикрыв маленькое личико уголком ткани. Кто-то бежит, сбивая дыхание.

Юноша отвёл взгляд с Селины, чтобы не тревожить её сон, но вскоре, буркнув что-то невнятное, девушка перевернулась на спину.

– Нет… Нет! – выкрикнула она, просыпаясь и делая глубокий вдох, будто всё это время находилась под водой.

Перед глазами девушки всё плыло, хотя она и понимала, что уже не спит, что нет уже той непонятной пелены из сна, нет той женщины…

Селина села на кровать, часто дыша. Перед ней на коленях стоял взволнованный Каэл.

– Воды?

– М-м… – Она покачала головой, хотя в горле пересохло, казалось, уже давно. – Сон… в… всё хорошо.

Кончиками пальцев она коснулась его плеча. Казалось, что девушка стала дрожать от холода.

Весь оставшийся вечер Селина сидела, укутавшись в одеяло и сжимая кружку горячего чая, заботливо принесённого юношей. Она долго и безотрывно смотрела в окно, погружённая в смешанные чувства сбитого с толку сна, внезапно прерванного сновидением.

После прихода немногословного Эдварда они вновь закрыли окно полотном, а юноша для большей безопасности всё же подставил к двери ящик и нацепил на ручку вазу. Теперь каюта погрузилась в уют тёплого брезжившего света вновь зажжённого огонька.

Каэл осторожно посмотрел на девушку. Она молчала с самого вечера, как проснулась. И он не спрашивал её ни о чём, а тем более об увиденном во сне. Но вскоре Селина первая завела разговор, и они вновь почти до рассвета оживлённо обсуждали что-то, после снова вернувшись к насущным проблемам, делясь своими догадками и предположениями по поводу слов капитана. Одно лишь странно, если Эмиль несёт королевскую службу, то почему не исполняет приказ, данный свыше, а делает всё строго наоборот, спасая беглецов. Как такое возможно? Если только за эти годы в королевстве не образовалось своей, тайно противостоящей навязываемому строю силы…

Они ещё долго сидели как-то понуро и задумчиво, не проронив ни слова. Даже мысли ненадолго ослабили свою хватку. Ещё недавно вылившись в слова, теперь они оставляли после себя мнимую пустоту, которая казалась такой странной и даже немного успокаивающей в виду последних событий. Так незаметно для себя оба погрузились в сладкую дрёму вновь забрезжившего рассвета, проникавшего в каюту полупрозрачным светом и прохладным дуновением, наполненным свежими ароматами нового дня.

Перед тем как заснуть, юноша тихо, чтобы не разбудить спящую девушку, убрал баррикады, приставленные к двери, ведь вскоре вновь может прийти Эдвард.

* * *

Но вот прошла ещё пара дней.

Селина сидела, укутавшись в плед, и допивала почти остывший чай, а Каэл, наконец заменив скрипевшую раскладушку, прилёг на спину, ненадолго погружаясь в дрёму спутанных мыслей. Вчера юноша вновь продолжал работу над чертежами, так как это представлялось возможным только при свете дня.

Вскоре девушка потушила свечу и стянула с окна плотную ткань, открывая каюту для ночного света далёкой синевы и мерцания звёзд. Селина ещё немного посидела, смотря, как одна за другой падают звёзды. Но что загадать, она не знала. Поэтому с нечаянными слезами непотухающей надежды и веры в добро просто продолжала любоваться просторами Вселенной. Девушка и раньше, когда в доме погасали огни и затихали голоса, а за стенкой слышалось размеренное посапывание, подолгу засиживалась у окна. Порой её надежды на светлое будущее были так сильны, что по щекам скатывались слёзы счастья, на миг будто отражая не сияние глубокой ночи, а далёкий свет будущего, словно приоткрывавшегося для неё в те мгновения.

Незаметно пролетело ещё несколько дней. Каэл с самого раннего рассвета, как только каюта наполнялась тусклым светом распускающегося дня, и до позднего вечера, когда алые солнечные лучи переставали проникать в помещение, что-то старательно вычерчивал на полу. Все последующие деньки выдались пасмурными и прохладными, а порой мрачными и хмурыми. Эдвард навещал их по три, а то и по четыре раза в день. Он будто бы и сам начал привыкать к своим попутчикам, становясь к ним теплее и дружелюбнее.

Теперь, несмотря на по обыкновению строгий внешний вид, который, возможно, казался таковым из-за выправки и каких-то правильных черт лица, капитан, бывало, рассказывал матросские байки, шутил. Но каждый раз, когда разговор мог затронуть что-то личное, он будто бы вновь закрывался, отводя взгляд, наполненный грустью и любовью одновременно, либо переводя тему, либо и вовсе тактично выходя из каюты. Но, как и раньше, он оставался кратким и немногословным.

* * *

Так дни сменяли ночи, снова расцветавшие новыми рассветами. И кажется, что волею Судьбы оказавшиеся в одной каюте путники уже потеряли им счёт. Кажется, что в размеренном шуме волн потеряли счёт и все волнения, будто ненадолго отступая, погружённые в дрёму будто бы уже и не насущных мыслей. Оба, казалось, словно слились со звуками моря, с его лазурью и часто пепельным отливом дня.

И вот вновь звёзды загораются в далёкой синеве, скрываемой светло-серой пеленой, лишь недавно оттеняющейся в закатные персиково-малиновые тона, будто укрывая ясные цвета в светло-пепельных тонких и лёгких тучах-облаках. Каэл поочерёдно складывал свои работы на стеллаж, оставляя пока некоторые на полу.

Уже догорала свеча. Её отблески падали на изящные колонны строения, казалось, отбрасывающие длинные тени именно под светом игривого огонька. Наравне с простотой и скромностью здание, на которое засмотрелась Селина, сочетало в себе мощь и величественную торжественность.

Девушка застыла, восхищённо смотря на рисунок. И это восхищение было чистым, таким, каким оно может быть только тогда, когда кто-либо встречает поистине нечто красивое. То, чему можно будет посвятить целую книгу, если взяться описывать. То, что не имеет критериев оценки, а само их создаёт, воодушевляя и поражая каждого, – ведь истинная красота трогает сердце любого, вне зависимости от предпочтений, вкусов… Это нечто единое и вечное, но каждый порой этим словом обозначает разное, одновременно придавая самому понятию «красота» разные объяснения…

– Да ты художник! – улыбнулась девушка, хваля и одновременно подшучивая.

– Какой из меня художник? – хмыкнул юноша, аккуратно сворачивая работы – У меня немного другая профессия. – Он шутливо улыбнулся в ответ.

– Ну и что? – Селина выразительно посмотрела на него с лёгким прищуром, пробирающим до мурашек своей игривостью и проницательностью одновременно.

Она немного подалась назад, облокачиваясь на руку.

– Это не имеет значения, – продолжала она – Главное, что у тебя внутри, – весьма артистично начала девушка, придавая взгляду манящие таинственностью и нежностью игривые нотки некоего разъясняющего учителя, мыслителя.

– Ты имеешь в виду задатки? – уточнил Каэл, оборачиваясь к девушке.

Вскоре, убедившись, что все чертежи аккуратно сложены и лежат на своих местах, он присел напротив Селины.

– Нет. Я имею в виду нечто такое, что питает тягу и стремление к этому. – Её звонкий голос словно лился бурной и шаловливой рекой. Теперь она подалась ближе к юноше. – Научиться можно многому, но только почему-то не каждый это делает. Мы выбираем что-то своё.

Вновь откинувшись назад, она продолжила более спокойно, предавшись такому упоительному для неё духу рассуждений, порой как бы разъясняющих собеседнику только пришедшие ей самой на ум мысли, атмосфере долгих разговоров, которые почему-то всегда казались ей какими-то таинственными, загадочными, несущими скрытые смыслы, захватывающими вне зависимости от темы.

– А что выбрала ты? – как-то по инерции, заинтересованно, но немного необдуманно вырвалось у Каэла, ещё пребывающего в раздумьях над словами девушки.

Повисла напряжённая пауза, вернувшая юношу своей непривычной и натянутой тишиной к разговору.

– А то, что выбрала я… – девушка хмыкнула, отводя наполненный грустью взгляд, – … так и не ушло дальше порога…

Каэл тоже опустил взгляд, тяжело, но едва слышно вздыхая. Он хотел взбодрить Селину, но, остановив взгляд на хрупкой девушке, задумчиво и печально смотрящей в окно, приобняв себя за плечи, Каэл сохранил тишину робкого молчания, казалось, так и завершившую этот разговор куда более чутко и душевно, чем любые слова.

– Знаешь, мне почему-то всегда казалось, что я… Я как будто не на своём месте, – снова начала девушка, поднимая на юношу встревоженный взгляд, говоря уже немного о другом, но будто всё о том же.

Селина встала у окна, наполняя помещение грустной задумчивостью прозвучавших слов.

Дымок потухшей свечи растаял в сонной каюте, а свежесть влаги ночного бриза остудила духоту бессонных дум.

* * *

– Они закрыли бухту! – чей-то громогласный и пронзительный крик, пробирающий до мурашек, поднял недавних знакомых в холодном поту.

Селина только недавно задремала. Но даже эта дрёма была неспокойной: всё время казалось, что вот-вот что-то должно произойти. Каэл же и вовсе так и не сомкнул глаз. Задремав ещё поздним вечером, он проснулся от криков чайки, которую слышал ещё тогда… перед ярмаркой. Она снова звала кого-то. И этот крик, словно пролетая через времена, таял далеко в будущем, полный надежды и веры. Но сейчас она будто вновь предостерегала его от чего-то неминуемого так надрывно и явственно, что, казалось, ей ведомо то, на что мы ищем ответы порой всю жизнь.

После, заведя руки за голову и лёжа на спине, Каэл был настолько напряжён, что даже не менял положение, готовый в любую минуту сорваться с места. Он не знал, приснился ли ему этот крик или он и вправду слышал его наяву, но эти звуки словно застыли, эхом отдаваясь в ушах.

Оба не решались поделиться друг с другом своим предчувствием, порой необъяснимым, по обыкновению настойчивым и одновременно ненавязчивым. Часто случается, что мы тратим немало усилий, чтобы усмирить его, ослабить, основываясь на холодном рассудке, а вскоре сожалеем и виним себя в толстокожести к себе же… Почему так случается? Легче поверить разуму, чем чувствам? «Неудобно», неловко признавать то, что трудно объяснить логикой, чем-то поддающимся объективному объяснению, измерению?.. Но порой, когда мы сами не знаем, чему верить, на что полагаться, то начинаем искать ответ не в себе, а вне себя – у окружающих нас людей. В скрытой надежде, что они (их слова) станут «вещественным» поводом для принятия своих же чувств. Но чаще скорее не находя «внятного» объяснения своим чувствам, мы пытаемся не обращать на них внимания, а уж тем более, в противном случае, боясь быть не понятыми другими.

На палубе началась лёгкая паника. Казалось, что даже небо стало тревожнее, напустив тёмные грозовые тучи. Теперь в каюту не проникал даже тусклый свет ясной синевы, погружая помещение в полумрак, в котором с трудом можно было различить силуэты.

Только Каэл отодвинул с вечера приставленную к двери коробку и на всякий случай снял вазу, как в каюту быстрым и решительным шагом вошёл Эдвард. Он, как всегда, был краток и несуетлив. Весь его вид внушал доверие, а взгляд был наполнен готовностью уверенно действовать, быстро принимая взвешенные решения.

– Оставайтесь здесь и никуда не выходите. Когда я приду, будьте готовы покинуть судно. – Капитан снова поспешил на палубу, откуда позже раздался всё тот же голос, что недавно возвестил о случившемся, но уже гораздо тише.

Его обладатель, будто начиная осознавать сложившуюся ситуацию, говорил более серьёзно и озадаченно, отчего кровь стыла ещё больше, а удары сердца отдавались в висках и горле: