Текст книги "Кари, ученик художника"

Таиси крепко сжимает руки, у Кари сверкают глаза. «Ах, отец, отец! И ни слова никому не рассказал! Вот он всегда такой!»

– Потом он оторвал кусок своей одежды, – продолжает Монту, – перевязал мне рану и вместе со своим спутником довел меня до ближайшего сторожевого поста. Ну, а там уже сбегали за лекарем… Но, конечно, главное дело сделал ваш отец. И ведь он отказался назвать себя! Это уже потом стражники сказали мне, кто мой спаситель и где он живет. А когда я, поправившись, пришел к нему и хотел чем-нибудь отплатить за его поступок, так он и слушать не захотел, и меня же еще угостил ужином!.. Так, значит, твой отец, девочка, это столяр Онахту… – Маджай внимательно вглядывается в Таиси и спрашивает: – И давно ты болеешь?

Таиси, в свою очередь, смотрит в глаза Монту. Да, этого человека, кажется, действительно тронула ее беда, это не простое любопытство, которое ее всегда так раздражает при встречах с незнакомыми людьми. Этому сильному, здоровому воину, видимо, по-настоящему жаль ее, да и неловко ему за свою шутку, оказавшуюся такой неуместной. Лицо у него доброе, глаза ласковые. Ему можно рассказать, как все это случилось.

– Это со мною уже давно. Как-то отец пошел в долину, там ему хотели что-то заказать. Он взял меня с собой, а я была еще совсем маленькая, меньше, чем Тади. Пока отец договаривался о заказе, мне стало скучно, и я убежала. Сначала я играла на берегу канала, мне так понравилась вода! А потом я свалилась в воду. Там было очень мелко, я не утонула, но и вылезти сама не смогла. Меня искали всю ночь и нашли уже под утро. Я была вся холодная, холодная! Долго болела, потом поправилась, а вот ноги так и не ходят. А иногда очень-очень болят!

– А тебя лечили? – спрашивает Монту.

– Лечили, но ничего не помогает, – отвечает Таиси. – Это, наверное, уже навсегда.

– В главном храме Амона-Ра недавно появился новый молодой врач, его зовут Бекенмут, – задумчиво говорит Монту. – Он таких больных вылечивает, от которых все другие отказывались. Вот бы тебя ему показать.

– Ну, что ты. – Таиси только машет маленькой смуглой ручкой. – Это невозможно! Туда я не могу попасть, а сюда он не придет. Да и потом, у нас все равно нечем ему заплатить. Раз он такой замечательный врач, значит, ему надо много платить.

– Нет, он не такой жадный, – говорит маджай. – Я что-нибудь придумаю.

– Таиси, вот твой ларчик и еще другие корзиночки, – шепчет Райа, которая во время рассказа Таиси успела сбегать в пещеру и принести работы своей маленькой подружки.

Корзиночки почти такие же, как та, которую уже выбрал маджай, поэтому он берет ларчик – небольшой, весь сплетенный из бледно-зеленой соломки с широкой пестрой гирляндой из цветов и плодов на крышке.

– Я беру ларчик, он очень хорош, – говорит Монту. Он снимает с руки нитку великолепных красных сердоликовых бус, которая была намотана на запястье вместо браслета, и протягивает ее девочке. – Вот тебе за корзинку и ларчик, согласна?

– Это слишком много, – отказывается Таиси.

– Бери, бери, носи на счастье! – И Монту бросает ей бусы на колени.

Девочка надевает их и радостно улыбается. Подруги с любопытством разглядывают и хвалят обновку.

– Ну, прощайте, мне пора, – говорит Монту. – А врач Бекенмут все-таки будет лечить тебя, Таиси, вот увидишь! – Монту забирает корзиночку и ларчик и, помахав всем рукой, начинает взбираться наверх.

– А теперь идем и мы, Тути, – говорит Кари. – Тебе лучше как можно скорее добраться домой, понял?

– Понял, – отвечает Тути.

Новые друзья прощаются, и мальчики уходят вниз, в долину.

На этот раз дорога кажется Тути менее трудной и утомительной. Он хорошо отдохнул, а уверенность в том, что теперь он не заблудится, придает ему силы. Тути быстро идет следом за Кари по тропинке и легко перебирается через камни. Страшная Вершина Запада осталась далеко за поселком, и мальчики разговаривают и смеются, не боясь разгневать Мерит-сегер, «любящую молчание», грозную богиню кобру.

Солнце уже давно не в зените, и хотя все еще жарко и душно, но тени, отбрасываемые скалами, становятся все длиннее, и мальчикам все чаще удается ускользать от знойных лучей.

Кругом такое же безмолвие, такие же голые скалы.

Но вот тропинка выводит мальчиков на перекресток. Здесь сходятся еще три тропинки, а дальше вниз начинается уже довольно широкая дорога. Тути останавливается.

– Постой, Кари, – просит он, – скажи, куда ведут все эти пути?

– Вот эта дорога ведет к Святилищу, мы по ней и пойдем, – показывает Кари, – а эта тропинка – в Долину гробниц цариц и царских детей… – Кари зажимает рот рукой, но уже поздно: он проговорился!

– Ага, значит, ты все-таки все знаешь! – Тути весело хлопает в ладоши. – Ну, уж говори дальше, раз начал! Ну хочешь, я поклянусь тебе, что никому не скажу?

Кари искоса взглядывает на Тути и молчит, потом машет рукой и говорит:

– Ладно, чего уж там… И так не будешь болтать, сам понимаешь, чем может кончиться! Так вот, если идти в ту сторону, то действительно придешь в долину, где находятся гробницы жен фараонов, их сыновей и дочерей. А вот та тропинка идет по направлению к гробницам самих фараонов – только не прямо, и вообще это очень далеко. Смотри же помни, ради всех богов, – обо всем, что я сказал, – никому ни слова! А теперь идем.

Дорога постепенно становится все шире и удобнее. Видно, что здесь много ходят. Вниз, вниз, еще два поворота, потом Кари останавливается и, протягивая вперед руку, говорит:

– Ну, вот и пришли. Отсюда дальше ты уж иди один, а я пойду обратно!

Тути подбегает к нему. Действительно, пришли! Хотя справа и слева еще высятся горы, но впереди их уже нет; дорога спускается среди небольших скал, а потом идет уже просто по каменистой равнине. А дальше внизу, направо и налево, точно звенья длинной цепи, стоят каменные здания – то гигантские святилища, то маленькие молельни. Это поминальные храмы фараонов, построенные здесь в течение пяти столетий. Их фасады обращены на восток, туда, где расстилаются поля, где видны пересекающие эти поля оросительные каналы, пальмовые рощи, хижины. А еще дальше катит свои бесконечные волны великий Хапи[8]8
  Хапи – древнеегипетское название реки Нила.


[Закрыть] – широкая река, на противоположном берегу которой виден огромный город.

Все залито розовеющим светом вечернего солнца, спускающегося за те горы, откуда вышли мальчики. То оранжевыми, то красными начинают казаться колонны храмов на восточном берегу, и золотые верхушки их обелисков точно горят пламенем. Ответным пламенем сверкают обелиски храмов западного берега. Постепенно краснеют обычно желтые воды Нила, появляются огненные блики на каналах, на прудах около храмов.

Проносится легкий ветерок. Снизу слышен лай собак, мычанье коров. Вот по дороге вдоль храма промчались две колесницы, клубится поднятая ими пыль.

– Ну, как, доберешься? – спрашивает Кари.

– Ну конечно, – весело отвечает Тути, – ведь теперь уже совсем близко, смотри! – И он показывает на большую группу зданий, расположенных немного правее того места, где стоят мальчики. – Это и есть Святилище – дом Рамсеса Мериамона.

Весь большой участок, на котором размещены здания, окружен двойными массивными стенами с широкими зубцами наверху. В стенах есть двое ворот – на западной и восточной сторонах. По бокам каждых ворот, точно в крепости, стоят высокие зубчатые башни. Внутри стен – множество разных построек.

– Где ты там живешь? – спрашивает Кари. – И кто еще там живет?

– Сейчас расскажу. Видишь, посередине большой-большой храм? – показывает Тути. – Это поминальный храм фараона Рамсеса Мериамона. Я там никогда внутри не был. А вон справа – сад храма, большой пруд, дворец, вон там и там – кладовые. Ох, сколько в них всего – и зерна, и вина, и тканей, и золота! Всего, всего! Сюда все время привозят всякое добро. Я это постоянно вижу. А вон, налево, вдоль стены, – много-много домиков, видишь? Это жилища всех, кто работает в храмовых мастерских, в самом храме, в его хозяйстве. Тут живут ремесленники, садовники, стража, пастухи, пчеловоды… Здесь-то мы и живем. А дальше, ближе к Восточным воротам, – там дома большие и красивые. Там живут жрецы и всякое начальство – писец войск Кашути, начальник Западной части Города Пауро, потом писец сокровищницы, главный садовник, начальник привратников… всех не пересчитать! Теперь найдешь меня?

– Найду, конечно, – отвечает Кари.

– Знаешь, что? Приходи к нам на Праздник Долины! – неожиданно предлагает Тути. – В этот день с того берега привезут статуи богов! Отсюда навстречу поплывет много лодок. Я попрошу отца взять и тебя в нашу лодку, хочешь?

– Еще бы! Спасибо, Тути! Если меня отпустит мой отец, я непременно приду! – обрадованно отвечает Кари.

Тути благодарит своего нового друга, и мальчики расстаются. Кари быстро убегает вверх по дороге, изредка он оглядывается и машет рукой смотрящему ему вслед товарищу. Вот он скрывается за поворотом… Все! Надо идти домой.

«Интересно, ищут меня?» – с тревогой думает Тути.

Эта мысль впервые сегодня приходит ему в голову. Правда, вечер еще не кончился… Ну что же, он скажет, что бродил в горах, немного заблудился, ничего особенного! И мальчик бодро шагает к Святилищу.

Пройдя между гигантскими башнями Западных ворот, он бежит вдоль огромных длинных зданий кирпичных кладовых, перед которыми стоят стражники, потом проходит по узким улочкам между двумя рядами домов. Вот и его дом. Мальчик останавливается, переводит дух и осторожно заглядывает во двор. Что это? Никого нет? Куда же все ушли? Он вбегает в дом и в дверях почти сталкивается с выходящей ему навстречу старушкой; Тути едва успевает ухватиться руками за створку двери, иначе он налетел бы на старушку, и они оба, наверное, упали бы на пол.

– Ох, прости, бабушка, – извиняется Тути, переводя дыхание.

Бабушка испугана и рассержена.

– Вот, всегда ты несешься, как дикий осел! Что это такое? Чуть с ног не сбил!

Тути еще раз извиняется и хочет пройти в дом, но бабушка успевает цепко схватить его за руку:

– Постой, постой! Где ты был целый день, а? Отец искал, искал, а тебя все нет?!

– А где отец, бабушка? – Тути пробует вопросом заменить ответ, и это ему вполне удается.

– Отец в садах, – отвечает бабушка, – сегодня много работы, главный садовник осматривал сады и вызвал всех. Кроме того, привезли новых пленных, надо было их посмотреть, узнать, что они умеют делать, и поставить их на работы.

– А где мама?

– Она пошла помочь по хозяйству твоей тете, та заболела, так надо за всем домом присмотреть.

– А где Таха?

– Печет лепешки.

– Я пойду к ней, бабушка, я есть хочу! – Тути делает робкую попытку освободить руку; прямо сопротивляться бабушке нечего и думать, она старше всех в доме и, как обычно в Египте, пользуется всеобщим уважением. Ее слушаются все, начиная с отца и матери.

– А умыться? – строго спрашивает бабушка. – Ты же весь в пыли. Смотри, какой грязный! Сейчас же ступай мыться и надень чистую одежду. Совсем разбаловался! Хоть бы отец пристроил тебя к делу, а так и до беды добегаешься, чует мое сердце.

Бабушка отпускает Тути, и он покорно идет мыться, переодеваться и есть. Когда он выходит снова, уже совсем темно.

В доме зажигают светильники, и их неровный свет падает колеблющимися лучами через высоко расположенные окна комнат на отдельные участки двора. Тути садится на сложенную из кирпичей завалинку у ворот. Наконец-то он дома, чистый, сытый! Ноги все еще гудят, в голове мелькают скалы, тропинки, поселок, новые знакомые…

– Ты что это, сынок, заснул? – жесткая рука трясет его за плечо.

Тути вскакивает.

– Не-ет, я просто немного задумался… – бормочет он.

Перед ним стоит отец и смеется.

Садовник Паседи среднего роста, худощавый человек. Он всю жизнь работает в садах. Еще с детства Паседи учился у своего отца и даже деда, опытных садовников, искусству выращивать цветы, подбирать и связывать красивые букеты, гирлянды, венки. И сейчас, пожалуй, в Фивах найдется мало садовников, которые могли бы в этом с ним сравниться. Недаром так ценит его и главный садовник, и верховный жрец Святилища, и даже сам начальник Западной части Фив – суровый хитрый Пауро. Об искусстве Паседи хорошо знают и на другом берегу Города: его приглашают в дома знатных людей то украшать комнаты для пиров, то учить молодых садовников красиво планировать сад или выращивать редкие цветы или кустарники. Иногда его даже посылают в главный храм бога Амона-Ра, когда там готовятся к какому-нибудь празднику.

Паседи давно начал учить своему делу и сына. Тути в свободное от школы время с удовольствием ходит с отцом по садам, запоминает сорта растений, приемы ухода за ними, иногда помогает делать букеты. Вот и сегодня ему, конечно, следовало бы с утра быть в садах, а он убежал в горы.

– Где же ты был сегодня, Тути? – как раз и спрашивает Паседи.

Тути смотрит отцу в лицо, потом опускает глаза:

– Я был в горах, отец, и немножко заблудился.

– В горах? – Лицо отца становится строгим. – А зачем это ты туда пошел?

К счастью для Тути, в это самое время в воротах появляется высокий негр. Тути его хорошо знает – это Нехси, раб верховного жреца Святилища. Нехси подходит к Паседи, кланяется и говорит, что жрец приказал садовнику прийти через час и рассказать, как размещены новые пленные. Паседи обещает прийти и торопится в дом. Теперь ему уже не до сына – надо успеть помыться, поужинать, одеться так, как полагается, когда идешь к верховному жрецу. И Тути, облегченно вздохнув, опять садится на свою скамеечку.

5. ДОЛИНА ЦАРЕЙ

Попрощавшись с Тути, Кари постепенно все замедляет и замедляет шаги. Торопиться ему некуда, он хорошо знает дорогу и вовремя придет домой. А пока ему хочется еще раз вспомнить все события этого необычного дня и разобраться в них.

Кари так задумался, что не слышит оклика. Только при втором зове мальчик оборачивается и радостно вскрикивает:

– Учитель!

Обрадованный неожиданной встречей, Кари подбегает к высокому человеку с крупными чертами красивого волевого лица. Это учитель Кари, известный живописец Хеви. Он возвращается из Города в поселок.

– О чем ты так задумался, Кари, что даже не слышишь, что тебя зовут? – спрашивает Хеви, касаясь рукой плеча мальчика.

– Думал обо всем, что сегодня случилось в поселке, господин, – отвечает Кари.

– А что же такое случилось? – спрашивает Хеви. – Расскажи мне.

И Кари начинает рассказывать.

Он давно уже привык делиться с учителем своими радостями и горестями. Хеви всегда внимательно выслушивает мальчика, умеет вовремя дать нужный совет, никогда не оттолкнет его. И Кари не только глубоко уважает своего учителя за его выдающийся талант художника, но и просто очень любит, как близкого и дорогого ему человека. Вот и сейчас, пока они доходят до поселка, Кари успевает откровенно рассказать о всех событиях дня.

Хеви выслушивает все, изредка задавая вопросы, чтобы уточнить то, о чем Кари, торопясь, говорит недостаточно ясно. Известие о безобразной выходке начальника ремесленников Панеба Хеви воспринимает с тяжелым огорчением. Его лицо мрачнеет, взгляд становится жестким, губы крепко сжимаются. Однако он ничего не говорит мальчику. Выслушав же то, что маджай говорил о ссоре Пасера и Пауро, Хеви снова хмурится и коротко отвечает:

– Да, я тоже кое-что об этом слышал.

Незаметно подходят они к поселку. Хеви направляется к своему дому и, прощаясь с Кари, говорит:

– Мне придется отложить просмотр того, что ты сделал без меня в гробнице Инхерхаа, Кари! Теперь уже поздно идти туда, да и оба мы устали, а завтра на заре мы с тобой идем в Долину царей. Иди домой и утром не опаздывай!

– Хорошо, господин, – отвечает Кари, кланяется и идет домой.

Он не ожидал такого поворота дел, думал, что еще некоторое время будет работать здесь, около поселка, и сможет каждый день бывать дома. Теперь же придется расставаться с семьей на несколько дней. Да и не любит Кари эту долину, не любит далекую трудную дорогу туда, тяжелую работу глубоко под землей, в жаркой духоте вырубленных в скале помещений будущей царской гробницы. Но делать нечего, он привык беспрекословно слушать учителя и завтра пойдет с ним, раз это надо.

Ранним утром, еще до восхода солнца, Кари уже стоит у дома Хеви, держа в руках узелок с едой, красками и кистями.

Хеви вскоре выходит, и они отправляются в путь. Учитель, видимо, чем-то озабочен и не склонен разговаривать. Молча доходят они все по той же тропинке до перекрестка, у которого Кари проболтался Тути. Здесь Хеви и Кари сворачивают на север. Также молча долго идут они среди высоких, каких-то особенно мрачных скал и наконец добираются до отдаленной лощины, в утесах которой и вырубают подземные гробницы фараонов.

Хотя Кари не раз бывал здесь с Хеви, но он так и не может привыкнуть к этому далекому глухому ущелью. Ему почему-то кажется, что долина, в которой расположен его родной поселок, гораздо живее и веселее, хотя на самом деле и там только одни голые скалы. Может быть, ему так кажется потому, что там он знает каждый камушек, а может быть, и потому, что в поселке звучат то голоса людей, то песня, то плач ребенка. Да и скалы там ниже, не то что эти гигантские отвесные утесы.

Кари передергивает плечами – неприятное место, жуткое какое-то с его мертвой тишиной и черными пятнами теней… Настоящее царство смерти! Скорей бы уж дойти до будущей гробницы фараона! А вот Тути, наверное, был бы совершенно счастлив, если бы ему удалось попасть сюда. Как ему этого хочется! Эта мысль развлекает Кари и помогает ему скоротать остаток пути.

Вот наконец и вход в новую, еще не готовую гробницу. Это большое прямоугольное отверстие, вырубленное в скале, за которым сразу же начинаются ступени, ведущие в глубь горы.

У входа стоит стража – дежурный отряд маджаев царского кладбища. Все они хорошо знают Хеви и свободно пропускают его и Кари внутрь гробницы. Один из маджаев берет светильник, зажигает его и дает Кари.

На первой лестнице светильник еще не нужен – здесь дневной свет озаряет и ровные ступени и великолепные росписи на стенах. Спускаясь вниз, Кари бегло осматривает знакомые ему фигуры фараонов и богов, длинные столбцы четких красивых иероглифов. Все это он уже не раз видел и хорошо запомнил. Вот фараон стоит перед богом, у которого тело человека, а голова шакала; это бог мертвых Анубис. А вот другой бог, с головой ибиса, – бог мудрости Тот; жрецы учат, что он ведет души умерших людей в загробное царство бога Осириса.

Кончается первая лестница – небольшая площадка и снова ступени, вниз, вниз… Сюда дневной свет уже не достает, и только слабое пламя светильников озаряет лестницу и стены.

После второй лестницы – ровный коридор и третья лестница. И всюду на стенах росписи, росписи… Красиво? Да, очень, все так говорят. Вот и Хеви рассказывает, что осматривавшие гробницу придворные хвалили ее. Но Кари, спускаясь вниз по лестницам этого подземного дворца, каждый раз думает об одном и том же: как несколько лет тому назад, когда еще только вырубали третью лестницу, случилась беда – обвалились огромные куски камня… Четверо каменотесов было задавлено насмерть, двое остались навсегда калеками, нескольких ранило. Хотя Кари был тогда маленьким, однако он на всю жизнь запомнил страшный день, когда в поселок принесли трупы каменотесов, принесли еле живых тяжелораненых, запомнил отчаянные вопли женщин, особенно вдовы одного из убитых, которая помешалась от горя и, не переставая, дико кричала весь день, а к ночи умерла.

Все это снова встает перед глазами мальчика, как только он входит в царскую гробницу, и он уже не может думать ни о поразительной точности линий помещений, ни о красоте росписей.

И работать Кари здесь тоже не любит – очень жарко и душно. И чем глубже, тем хуже. Насколько легче дышится в небольших склепах в гробницах его родного поселка!

Внезапно в глубине сквозь мрак начинает проникать слабый желтоватый свет. Вот он становится сильнее, и уже видно, что это отблески многих светильников, горящих в большом помещении в самом конце последнего спуска.

В то же время откуда-то сбоку доносится стук молотков. Он все слышнее – это вырубают какую-то комнату справа от того коридора, по которому идут Хеви и Кари. Мальчик вспоминает, что недавно в царскую гробницу неожиданно потребовали отряд каменотесов, хотя считалось, что все черновые работы были уже закончены. Оказалось, что фараон, осматривая свое посмертное жилище, нашел, что в нем устроено мало кладовых, и приказал вырубить еще комнаты по сторонам последнего коридора, перед входом в тот зал, где должен стоять гроб. Вот поэтому-то из поселка и отправили группу каменотесов, в числе которых был и дядя Нахтмин, отец Паири, опытный мастер, хорошо знавший сложную работу в подземных гробницах.

«Это, значит, они и стучат, – думает Кари, – надо будет зайти туда потом».

А вот наконец и зал, в котором после смерти фараона будет поставлен огромный каменный гроб с его телом. Вернее, несколько гробов, вставленных один в другой для большей сохранности мумии умершего владыки Египта. Кари слышал, что обычно мумию фараона укладывают в гроб из чистого золота, украшенный самоцветами, затем этот гроб вставляют последовательно в два деревянных, обитых листовым золотом и тоже украшенных вставками из самоцветов и ярких стеклянных паст, а потом опускают в каменный гроб с тяжелой, массивной крышкой. Кругом расставляют драгоценные светильники, статуи божеств, а кладовые наполняют красивыми ларцами с тонкими одеждами, ценным оружием, ожерельями, браслетами, перстнями. Даже игры положат сюда, даже едой и питьем снабдят царя, для того чтобы обеспечить ему счастливую жизнь в загробном мире. Огромные богатства, прекрасные вещи будут навеки замурованы в этом зале, вырубленном тяжелым трудом каменотесов, украшенном руками талантливых скульпторов и живописцев.

Отделка погребального зала еще не закончена. Готов только потолок и одна стена.

Потолок должен изображать ночное небо – он поэтому окрашен в синий цвет, на котором хорошо выделяются большие золотые звезды. На стене большая фигура сидящего на троне царя загробного мира, бога Осириса, перед которым стоит фараон.

В зале довольно светло – горит несколько светильников. У двух стен работают люди. Кари их всех хорошо знает – это живописцы из их поселка. Услышав шаги Хеви и Кари, они обернулись ко входу в зал и, увидев главного художника, приветствуют его. Хеви отвечает им, Кари, в свою очередь, склоняется в общем поклоне.

Два художника подходят к Хеви – это его главные помощники, опытные мастера, которые уже давно работают и пользуются известностью.

Хеви начинает вместе с ними осмотр всего, что было сделано во время его отсутствия. Кари не отстает и внимательно слушает, что говорят лучшие художники поселка.

В зале трудятся несколько младших живописцев, выполняющих менее важную часть работы, а также подмастерья, которые готовят краски, следят за светильниками, переносят приставные лестницы.

Наконец осмотр закончен. Все возвращаются на свои места и принимаются за работу. Хеви отходит в сторону с одним из главных художников – Амонмесом – и некоторое время о чем-то с ним говорит, потом идет к еще не тронутой росписью стене и знаком подзывает к себе Кари. Они стоят теперь в самом дальнем конце зала. На стене только фон и нанесены контуры фигур, но к росписи их еще здесь не приступали.

– Давай сядем, Кари, и побеседуем, – говорит Хеви, садясь на легкий плетеный стул и указывая мальчику на такую же низкую скамеечку рядом с собой.

Кари садится. Он очень любит беседы учителя. Наверное, и сейчас, как всегда в таких случаях, Хеви скажет ему что-нибудь нужное и интересное. И мальчик не ошибается.

– Слушай внимательно, Кари, все, что я тебе скажу, – начинает Хеви. – Я доволен тем, как ты работаешь…

Кари вспыхивает от радости и хочет что-то сказать, но Хеви останавливает его движением руки.

– Ты хорошо усвоил все приемы и правила стенной росписи, – продолжает художник. – Я убедился, что у тебя верный глаз и твердая рука. Твои зарисовки, которые ты делал на черепках сосудов и обломках камней, показали мне, что ты не только наблюдателен, тебе всегда хочется нарисовать то, что показалось интересным. Я говорю все это не для того, чтобы просто похвалить тебя, я уверен, мои слова не принесут тебе вреда – ты сам хорошо знаешь, что тебе надо еще многому и многому учиться. Я сказал все это потому, что настало время испробовать твои силы на более сложной работе, и я хочу, чтобы ты, поняв, насколько я тебе доверяю, приложил все свои знания, все уменье, чтобы как можно лучше выполнить задание.

Кари слушает учителя затаив дыхание. Значит, Хеви действительно доволен им.

Но неожиданно для мальчика вместе с радостью он чувствует и страх – справится ли он, действительно ли он готов для такой работы? По-видимому, волнение Кари так ясно отражается на его лице, в крепко сжатых пальцах рук, в неровном дыхании, что Хеви прекрасно понимает чувство мальчика и говорит:

– Я вижу, что ты и рад и волнуешься – это так и должно быть. Плохо, когда человек настолько самоуверен, что спокойно берется за новое дело, считая, что он все знает и со всем прекрасно справится. Но и лишние колебания тоже не нужны. Думай о работе, а не о себе, и все будет хорошо. А теперь вставай, я покажу тебе, что надо делать.

Хеви встает и оборачивается к стене, около которой они сидели. Кари вскакивает, подходит к учителю и вглядывается в фигуры и иероглифы. Вот ладья, посередине сидит на троне бог солнца Ра.

– Вот, Кари, ты распишешь эту часть, – говорит Хеви, указывая на стену. – Начинай, и пусть тебе поможет сам Ра! А теперь выслушай еще вот что: я сейчас ухожу, меня посылают в Инти для осмотра работ в храме богини Хатор. Ты останешься здесь и со всем, что тебе будет нужно, обращайся к Амонмесу. Он будет заменять меня и обещал помогать тебе. Краски и кисти возьмешь тоже у него.

Кари очень огорчен отъездом учителя.

– А когда ты вернешься, господин? – спрашивает он, и голос выдает его чувства.

– Я не могу сейчас этого сказать, Кари, – отвечает Хеви, кладя руку на плечо мальчика. – Я и сам этого не знаю. Думаю, что дней через пять-шесть. Но ты не должен беспокоиться. Амонмес тебе поможет.

Хеви слегка сжимает плечо Кари и уходит. Вот он останавливается еще у Амонмеса, они разговаривают и прощаются, вот Хеви подходит к одному из молодых живописцев и затем направляется к двери… Всё – учитель ушел, надо начинать работу. И Кари идет к Амонмесу за красками и кистями.

Вот он снова на прежнем месте. Все получено, все готово, кисть в руках, образец изучен до конца, а Кари все еще стоит перед стеной, не решаясь приступить к росписи. Наконец он собирается с духом и осторожно начинает раскрашивать ладью. Это не такая важная часть росписи, как фигура бога Ра, и мальчик выбрал для начала именно ее.

Ох, как страшно!.. Рука точно чужая, пальцы не гнутся, в глазах рябит. Но Кари берет себя в руки и, слегка закусив губу, продолжает роспись. Минуты проходят за минутами, и постепенно он увлекается работой и забывает, где он. Исчезает скованность руки, возвращаются привычные движения, и вот уже Кари с увлечением погружен в любимое занятие.

Он не видит, что Амонмес изредка поглядывает на него и один раз даже довольно близко проходит мимо и, по-видимому успокоенный, продолжает свое дело.

Кари не замечает, как бежит время, не чувствует усталости. Вот ладья готова! Она коричневая, а верх кормы, изображающий цветок лотоса, окрашен зеленым и голубым. Тонкими черными линиями отмечены борта, разноцветный рисунок украшает весла. Теперь можно немного передохнуть.

Но Кари не успевает еще вытереть кисть, как до его слуха доносится какой-то шум, крики, брань… Что это? Кажется, кого-то бьют?!

Все живописцы, работавшие в погребальном зале, бросают работу и спешат к двери. Кари тоже бежит туда. Ему кажется, что среди крика, и шума он узнает голос дяди Нахтмина, и Кари стремится узнать, так ли это, и вообще – что же там случилось?

Ему не сразу удается пробиться вперед, и, когда он выскакивает в коридор, из боковых комнат стражники уже выталкивают двух человек со связанными за спиной руками. Одежды их разорваны, по лицам течет кровь. Маджаи тащат их вперед, осыпая ударами дубинок.

– Я не грабитель! Вы не смеете меня уводить, не смеете бить!

Сердце Кари замирает – это голос дяди Нахтмина! Великие боги, что же это такое?!

Рядом с Нахтмином так же отчаянно отбивается молодой, очень сильный, рослый каменотес. Кари узнает его – это Харуди, единственный сын вдовы Тамит, добрый и хороший человек. Ох, как его ударил по голове маджай! Кари сжимает кулаки и уже готов броситься вперед, но чьи-то руки хватают его за плечи.

– Стой смирно, куда ты? – шепчет над его ухом Амонмес. – Сейчас же уходи обратно, слышишь?

Амонмес крепко держит Кари, а в это время остальные живописцы, теснясь вперед, заслоняют от них все, что происходит в коридоре. Кари дрожит от ярости и волнения и пробует вырваться, но не может – Амонмес не выпускает его из своих сильных рук. А между тем шум борьбы и крики доносятся все глуше – значит, маджаи уводят каменотесов. Куда? В тюрьму?

– За что они их забрали, за что бьют? – шепчет Кари, все еще вздрагивая.

– Этого пока ни ты, ни я не знаем, – услышав шепот мальчика, отвечает Амонмес. – Бежать тебе за ними незачем – ты им ничем не поможешь… Ведь и я не иду, хотя Харуди сын сестры моей умершей матери, мой двоюродный брат… Даже если мы все бросились туда – сейчас ничего не вышло бы – нас просто перебили бы стражники… Мы и сами бы погибли, и никого бы не освободили… Надо иначе!..

Кари поднимает глаза и видит, как взволнован художник.

– Идем обратно, Кари! – шепчет он. – Я потом постараюсь узнать, что случилось, и подумаю, как и что можно сделать… А пока иди и берись за работу!

Легко сказать «берись за работу», когда он не может ни о чем думать! Кари садится на скамеечку у своей стены, берет в руку кисть, придвигает краски – и ничего не может делать. В его глазах стоят связанные люди, в ушах чудится их крик. «Я не грабитель!» – кричали и Нахтмин и Харуди. Значит, их обвинили в ограблении царских гробниц?! Но ведь это чудовищно – все же знают, что они честнейшие люди! Как же могло возникнуть это страшное обвинение? Кто мог их оклеветать?!

Ох, а что же будет с Паири и его семьей? Как будет жить мать Харуди? Она стара и так слаба, что уже не может работать. Даже подумать страшно обо всем этом!

«Берись за работу»… И все-таки Амонмес прав – Кари обязан работать, как бы он ни был расстроен и огорчен. Подумав, мальчик решает расписывать иероглифы, это проще и легче, можно в это время думать о своем.

Кари потом никогда не мог вспомнить, как закончился этот день. Как все живописцы, мальчик обедал, немного отдыхал, снова расписывал иероглифы. Потом, когда после окончания рабочего дня они все поднялись наверх, Амонмес привел его в свою хижину, в которой ночевал, когда работал в Долине царей, и показал небольшую лежанку, на которой Кари должен был спать.