Текст книги "Буря на Эльбе"

С тех пор как Йо захлопнул за собой дверь, его мысли отчаянно блуждали в поисках решения. Хайн и Мари окажутся на улице, если он не позаботится о них. Гамбургский приют для сирот на Уленхорсте переполнен, в нем проживают более семисот детей. Многие не задерживаются там надолго, предпочитая возвращаться на знакомые улицы, где могут играть с друзьями. По ночам они прячутся под лестницами на задних дворах. Хайн и Мари разделят судьбу сотен, если не тысяч детей, и никто даже глазом не моргнет. Возможно, первое время соседки и подруги Альмы из жалости будут их подкармливать, но ни у кого нет достаточно средств, чтобы на протяжении долгого времени содержать еще двоих детей. Хайн и Мари начнут подворовывать, попрошайничать и в конце концов погибнут от холода или голода. Йо видел такое множество раз. И он не мог этого допустить. Но пока не знал, что делать, чтобы спасти детей от этой участи.

– Чарльз! Я выломаю дверь, если ты не откроешь! – взревел Йо. С каких это пор он стал ответственным за весь этот проклятый город? У него и своих забот хватает!

– Заткнись уже! – закричали из соседней квартиры.

Йо закрыл глаза. Чарли жил в Хазенмуре, в квартале для сезонных рабочих, который был едва ли не мрачнее, чем квартал, где жила Альма. Наспех построенные дощатые лачуги, похожие на курятники, узкие лестницы… Запах такой, какой бывает, когда большое количество людей теснится в маленьком пространстве. Йо добирался сюда дольше обычного: Шаармаркт снова затопило, и ему пришлось ехать в объезд. Он не видел Чарли уже несколько дней. По вечерам его не бывало в пабах, днем его не было в кафе, где они частенько встречались за обедом. Йо спрашивал о Чарли в забегаловках, где его часто нанимали в качестве подсобного рабочего, но никто не знал, где он.

Йо уже собирался сдаться, как дверь вдруг открылась. Чарли выглядел ужасно. Под глазами у него синели круги, лицо было белым и блестящим от пота. Он не сказал ни слова, просто открыл дверь и впустил Йо внутрь.

– Черт! Воняет так, будто здесь кто-то умер! – выдохнул Йо, прикрывая лицо рукой. Потолки в комнате были такими низкими, что мужчины едва могли стоять во весь рост.

– У меня проблемы с желудком, – только и ответил Чарли. Он захлопнул дверь и поплелся обратно к кровати.

Йо скрестил руки на груди.

– Ты заболел?

– Можно и так сказать. – Чарли упал на смятую простыню и уткнулся носом в предплечье. – Так всегда бывает, когда я… пытаюсь остановиться.

Йо тихо вздохнул. Затем его взгляд упал на картину. Со стоящего в углу маленького умывальника на него смотрела Клэр. По спине пробежала дрожь. Клэр казалась такой реальной, ее взгляд пронизывал насквозь. Неудивительно, что этот рисунок сводит Чарли с ума.

Разозлившись, Йо в два шага пересек комнату.

– Этот проклятый портрет виноват в том, что тебе паршиво. Ты сам не свой с тех пор, как он с тобой! – Йо схватил рисунок и хотел было разорвать его, но Чарли вскочил так быстро, что он вздрогнул.

– Не смей! – закричал Чарли, со всей дури прижимая Йо к стене и схватив за горло. Йо издал гортанный рык, в испуге вытаращил глаза. Чарли вырвал у него рисунок и отпустил.

Йо закашлялся, на мгновение у него перед глазами заплясали яркие пятна света. Он уперся руками в колени, тяжело дыша.

– Ты спятил? – спросил он, когда снова обрел дар речи.

– Он помят! Ты помял ее! – Чарли присел на корточки, положил рисунок на пол и дрожащими руками попытался его разгладить.

Йо уставился на Чарли во все глаза. Тот был явно не в себе.

– Что с тобой? – спросил Йо. Гортань горела. – Чарльз, так больше не может продолжаться. – Он шагнул к Чарли, все еще тяжело дыша. – Ты должен избавиться от этого рисунка! Клэр мертва, слышишь меня? Она не вернется, сколько бы ты на нее ни смотрел! Поры бы уже забыть о ней!

Чарли поднял взгляд. Его зрачки были темными, а черты лица настолько исказились, что Йо не узнавал своего друга.

– Убирайся отсюда! – прорычал он.

Йо покачал головой.

– Нет.

– Убирайся! – снова взревел Чарли, встал и угрожающе подошел к нему.

– Хорошо! – крикнул Йо в ответ. – Подыхай в своей дыре! Видимо, об этом ты и мечтаешь! Но знай: никто другой не постучит в твою дверь, чтобы вытащить тебя из дерьма! У меня хватает своих забот, кроме как жертвовать своим единственным выходным, искать тебя по всему городу, а потом быть вышвырнутым вон!

На лице Чарли промелькнула растерянность. Йо почти пожалел его. Чарли открыл рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыл его. Подошел к двери и, не говоря ни слова, открыл ее.

Йо нерешительно замер, а потом выскочил на улицу. Чарли захлопнул дверь у него за спиной.

Глава 7

– Лутц, еще кружок, и выходи. Ты же простудишься!

Людвиг Олькерт возвел глаза к потолку, но кивнул своей жене Еве.

– Ты же знаешь, что я спускаюсь сюда, чтобы расслабиться? – произнес он со вздохом.

– Конечно, дорогой, – резко ответила Ева, но не сдвинулась с места. Она стояла на краю бассейна и наблюдала за ним. Людвиг снова вздохнул и продолжил плавать в ледяной воде. Несколько лет назад в доме построили лечебную комнату Кнейппа – врач рекомендовал. Она якобы сохраняла молодость. Людвиг не мог ничего сказать по этому поводу, но ему нравилось проводить здесь время, наблюдая за парком, который был виден через панорамные окна. У таких мужчин, как он, почти не было времени на себя. Почти не было времени, чтобы отдохнуть. Он всегда работал, а когда не работал, то размышлял о работе. Но здесь, внизу, ему удавалось расслабиться, хотя бы несколько минут. Вода была настолько ледяной, что отгоняла любые мысли. Именно это ему и нравилось. Он чувствовал себя бодрее, энергичнее и наслаждался возможностью перезарядиться. Судя по всему, Ева каким-то образом узнала об этом и теперь была полна решимости мешать.

– Ты знаешь, что сегодня Зедерлунды приедут кататься на коньках?

– Ты уже говорила мне об этом за завтраком, – спокойно ответил Людвиг. Почему, черт возьми, она не могла оставить его в покое?

– Грегор, полотенце. Достаточно! У него уже губы посинели. Ты похож на сливу, весь сморщился. – Ева подозвала слугу, который послушно поднес огромное полотенце, готовясь укутать в него Людвига.

Вздохнув, Людвиг вылез из бассейна.

– Разве ты не говорила, что у тебя сегодня много дел? – Он подошел к тазу с водой, наклонился и опустил предплечья в ледяную воду. По позвоночнику побежали мурашки, но Людвиг не подал виду. Когда Ева продолжила говорить пронзительным голосом, ему захотелось опустить под воду и голову. Он любил жену, но ему было бы достаточно видеться с ней за ужином.

– Доктор Богерт говорит, что процедуры Кнейппа помогают от варикозного расширения вен, – сказала Ева, приподняв брови.

– Вот как? – Людвиг прекрасно понимал, на что она намекает.

– Думаю, сейчас самое время для визита.

– Дорогая, это неприлично. Давай подождем, пока Альфред вернется домой.

– Но ведь мы теперь семья! Разве мы не должны…

Людвиг решительно покачал головой и вытащил руки из таза. Грегор подскочил к нему с полотенцем наготове.

– Давай подождем, – сказал он. – Спасибо, Грегор. Подай мне чай на террасу!

– Дорогой, на улице холодно, – запротестовала Ева.

– Я надену халат. После плавания мне хочется выпить чай на свежем воздухе, – ответил он, кутаясь в свой махровый халат. – Не хочешь составить мне компанию?

– Ради всего святого! Я же простужусь. Да и ты тоже, вот увидишь, – отозвалась Ева.

Людвиг удовлетворенно кивнул:

– Тогда тебе лучше вернуться наверх.

Она обиженно поджала губы.

– Вечно ты со своим чаем! Почему бы тебе не выпить настоящего кофе? По крайней мере, он на вкус не как помои!

Людвиг рассмеялся, добродушно покачал головой, но не ответил.

– Что значит болезнь Альфреда для судоходной компании? – спросила Ева, и Людвигу стало ясно: так просто она не отстанет.

– Пока ничего, дорогая. Франц будет представлять его интересы. Он готов к этому.

Ева задумчиво кивнула.

– Я беспокоюсь только о Розвите, – сказала она, – в конце концов, на карту поставлено ее будущее.

– На карту ничего не поставлено, Ева. Мы с Францем тесно сотрудничаем. Он достойно представляет своего отца, уверяю тебя. К тому же у него есть я. Я помогаю ему принимать правильные решения. – «Те, которые считаю правильными», – подумал Людвиг с удовлетворением. – Через несколько лет Альфред все равно отойдет от дел. Лучше, чтобы мальчик научился управлять компанией уже сейчас. – «И мы наконец-то избавились от старого барана с его устаревшими идеалами», – мысленно добавил он. – С Розвитой все будет хорошо. Случись что, мы всегда сможем оказать ей финансовую поддержку.

Ева раздраженно нахмурила брови.

– Я говорю не о деньгах, Лутц. Конечно, мы сможем поддержать ее деньгами. Но что подумают люди, если ее муж доведет бизнес до краха? Хочешь, чтобы люди над ней смеялись?

Людвиг тихонько вздохнул.

– Ты напрасно волнуешься, дорогая! Как и всегда.

Ева на мгновение сжала губы.

– Ты знаешь, что она несчастлива? – спросила она, и от удивления Людвиг отпустил ручку двери во внутренний дворик.

– О чем ты?

– О нашей дочери, Лутц! – Ева становилась все нетерпеливее. – Ты когда-нибудь слушаешь меня? Она несчастлива в браке.

– Это она тебе сказала?

– Не словами. Но мать чувствует подобные вещи. Розвита до сих пор не беременна. Франц и так много работает, а теперь ему приходится еще и заменять отца. Как же они будут… – Ева запнулась и, покраснев, быстро сменила тему: – Думаю, Розвита тоскует по дому. Она такая бледненькая. Почему-то вчера она выглядела нездоровой. И была такой молчаливой! И еще… ну… ты сам видел. Она очень пополнела, тебе не кажется? Думаю, она слишком много ест, потому что муж пренебрегает ею.

Людвиг вздохнул. Кто бы говорил… Ева пополнела много лет назад, от ее некогда стройной талии не осталось и следа… Впрочем, она родила нескольких детей.

– Если тебе станет легче, я поговорю с Францем. Но они еще так молоды. И совсем недавно поженились. Нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу. С нами было так же. – Он подмигнул и быстро поцеловал Еву в щеку, которая, как он с удивлением заметил, была немного шершавой.

– Возможно, сначала ему нужно научиться выполнять свои обязанности мужа. Впрочем, с нашей Розвитой тоже непросто!

Ева обеспокоенно кивнула. Она хотела сказать что-то еще, но появился Грегор с чаем, и она закрыла рот.

Людвиг оставил ее и, выйдя на просторную каменную террасу, окинул взглядом розарий и лабиринт живых изгородей, наслаждаясь запахом мокрых листьев и земли.

Ева всегда немного преувеличивала, здесь было совсем не холодно. После ледяной воды воздух казался совсем теплым. Наконец-то можно было почувствовать запах весны.

Людвиг задумчиво помешивал свой чай, наблюдая, как над чашкой клубится пар. История с пропавшим опиумом беспокоила его сильнее, чем он хотел признать. У него не было ни объяснения, ни плана, как решить эту проблему. Впрочем, это было мелочью. В остальном дела шли как нельзя лучше. Болезнь Альфреда, которая пришлась как нельзя кстати, вчера в Фольксдорфе ему подстрелили здоровенного кабана, кашель спал, а Ева вскоре отправится на море, чтобы восстановить силы, и на две недели оставит его в покое. В общем-то все было прекрасно. Людвиг весело фыркнул при мысли о том, что Ева собирается от чего-то там лечиться. Впрочем, женщины всегда переживают из-за своего здоровья. Все эти мелкие житейские проблемы, которые его совершенно не беспокоят, представляют для них невероятные трудности. Возможно, ему следовало бы быть немного внимательнее… Просто женщины устроены совсем по-другому. Людвигу не понять, что они чувствуют и думают, но это вполне естественно.

Что ему нужно сделать, так это поговорить со своим зятем. Возможно, Франц не дает Розвите забеременеть, потому что боится, что у них родится такой же уродец, как его младший брат? По крайней мере, такая вероятность оставалась. Но Людвиг уже сказал ему, что в таком случае позаботится о ребенке. Розвита должна обзавестись потомством, в противном случае люди скоро начнут судачить.

Пусть лучше она забеременеет и потеряет дитя после родов, чем не забеременеет вообще. Но конечно, Людвиг бы хотел иметь здоровых внуков. А еще он хотел, чтобы его дочь была счастлива. Франц должен выполнить свой долг.

Наслаждаясь вкусом крепкого чая, Людвиг думал о словах своей жены. «Вечно ты со своим чаем». Его завораживала мысль о том, что увиденное зависит от мира собственных мыслей, от накопленных знаний. Жена не понимала, почему ему так нравится чай и почему он предпочитает его ароматному кофе, который пила она.

Людвиг видел стоящую за чаем историю. Он усмехнулся. Если посмотреть с другой стороны, то можно сказать, что пристрастие британцев к чаю заставило китайцев пристраститься к опиуму. По крайней мере, сыграло в этом значительную роль. Британцы были жадны до китайского шелка, из которого дамы шили свои халаты, до чая, который любили подавать в своих салонах, до изысканного фарфора, в который разливали чай… Поначалу им приходилось дорого за это платить. Теплый, плодородный Китай с его самодостаточной тысячелетней экономикой был мало заинтересован в товарах, которые дождливая Англия могла предложить в обмен на вожделенный чай, и поэтому в обмен на экспортные товары получал в основном серебро. Но в какой-то момент англичане нашли достойную альтернативу. Опиум. Опиум, который уже открыли для себя англичане и которым они набивали свои трубки. Вскоре Китай охватила опиумная зависимость, и император запретил этот наркотик. Но как это обычно бывает в случае возникновения зависимости, запрета оказалось недостаточно. Англичане осознали, что китайцы с радостью купят опиум, несмотря на запрет. Разумеется, власти никогда бы не стали заниматься торговлей сами; они предоставили это частным предпринимателям. Именно такие компании, как компании Людвига, заложили основу для торговли наркотиками.

Уже тогда англичане получали опиум из Индии, точнее, из Калькутты. В то время на субконтиненте правила Ост-Индская компания, объединение богатых британских купцов и торговцев. Маковый сок производился на огромных фабриках в Индии и перевозился торговцами через море на китайское побережье. Там товар распределялся внутри страны и, прежде всего, сбывался врагам императора. В Китае торговля опиумом была запрещена, но наказания применялись недостаточно сурово. Говорят, что некоторым пойманным торговцам приходилось расплачиваться отсечением верхней губы, но про более жесткие наказания Людвиг не слышал. Всегда и везде было одно и то же правило – подкуп, это работало. В том числе и с опиумом. До чего же удивительно наблюдать за невероятными путями его распространения по континенту! Казалось, у опиума была собственная воля, он распространялся медленно и коварно, как чума.

Людвиг предвидел, что это продлится недолго – еще несколько лет, и продажу опиума запретят и здесь, в Германской империи. Даже сейчас получить концессию было непросто. Вот почему Людвиг так торопился. Сейчас наступило время расцвета опиума в Гамбурге, у него был безошибочный нюх на эти вещи. Нужно извлекать прибыль, пока это возможно. Людвиг своими глазами видел, что этот наркотик делает с людьми. Подрывает устои общества. Незаметно проникает с кораблей и из портовых пивнушек в салоны высших классов. Действие слишком сильное, слишком быстро вызывает зависимость. В Китае уже давно поняли, что с наркотиком нужно покончить. Там он постепенно разрушал страну, стал наркотиком для всех слоев населения, парализовал армию, в результате чего солдаты частично оказались неспособными сражаться. Китай участвовал в двух войнах, чтобы избавиться от наркотика. Их называли «опиумными войнами», но с таким же успехом их можно было назвать чайными войнами, потому что все началось с чая. Людвиг сделал большой глоток. Поражение Китая было позорным. Британцы не собирались отказываться от этого надежного и прибыльного источника дохода. После поражения во Второй опиумной войне император сдался, легализовал наркотики и открыл свою страну для торговли. Да, он даже использовал налоги, взимаемые с продажи опиума, для финансирования расширения железнодорожных сетей и попыток укрепить вооруженные силы. И, наконец, поощрял своих собственных крестьян выращивать опийный мак, чтобы хоть как-то сдержать поставки из Индии. Но это привело лишь к тому, что люди стали еще более зависимыми. Опиум стоил Китаю его тысячелетней независимости, превратил в несчастную жертву империализма. Колонизаторы буквально отравили китайский народ опиумом.

Но волна, которую породили заокеанские хозяева, теперь медленно возвращалась к ним. Через китайских кули, которых использовали как дешевую рабочую силу, наркотик медленно проник в Америку и Европу и извилистым путями добрался до портовых городов мира. Не без помощи таких торговцев, как он, Людвиг. Конечно, здесь опиум был уже давно; у каждой женщины среднего класса на тумбочке стояла бутылочка с настойкой опия – средством от всех болезней, – и его можно было купить в любой аптеке в составе многих лекарств. Но тогда ганзейцы еще не познали опьяняющий эффект от курения трубок. Действовать следовало с осторожностью. Здесь, на Западе, возникало все больше движений за запрет опиума. Христианские миссионеры пытались рассказать о последствиях, были предприняты первые попытки разрешить продажу только в медицинских целях. Но на это уйдет время. Такие люди, как Людвиг, все видят – нужно только внимательно читать знаки времени. Если повезет, распространение опиума будет настолько медленным, а торговля – настолько тайной, что пройдет десять, может быть, пятнадцать лет, прежде чем начнутся серьезные репрессии. К тому времени Людвиг выйдет на пенсию, а Франц пусть разбирается с последствиями.

Опиум также обеспечивал Людвига дешевой китайской рабочей силой: кули, которых он нанял для добычи удобрений из гуано, заложивших много лет назад основу его состояния. На их спинах он построил свое богатство. Когда в результате военного поражения были открыты порты Китая, многие люди поехали искать работу по всему миру. А позже они привезли с собой опиумные трубки, благодаря которым у Людвига появилась идея заняться торговлей.

Портовые власти строго следили за тем, чтобы китайцы не селились поблизости, но те скрывались, жили нелегально в Санкт-Паули. По оценкам Людвига, их было всего несколько сотен, возможно, даже меньше. Но так будет продолжаться недолго. В Америке, где счет шел на тысячи, китайцы уже стали причиной волнений. Скоро истечет срок принятого десять лет назад акта об исключении китайцев, согласно которому Америка больше не должна была принимать китайских рабочих. Интересно, что произойдет тогда… На основании этого можно будет строить предположения о том, что произойдет здесь. Людвиг любил размышлять о мировой политике и торговле. Даже забавно, что почти никто не разбирается в таких вещах. Знали ли английские джентльмены, что их чай отчасти стал причиной падения империи? Знали ли элегантные гамбургские фрау, какие страдания таятся в маленьких стеклянных бутылочках, которые их служанки покупают в аптеке? Что там Джордж Флеминг писал в своих путевых заметках? Больной человек Азии? Что ж, довольно точное описание. И этот больной человек теперь отправился к ним из-за океана. По приглашению Людвига. Людвиг оплатил ему проезд, поселил в доках, в прачечных, в магазинчиках посуды, в темных переулках и на задворках Гамбурга. Людвиг позаботился о том, чтобы он чувствовал себя здесь как дома. И захотел остаться. Желательно навсегда.

– …Постоянного нет во Вселенной, все в ней течет – и зыбок любой образуемый облик, – пробормотала Лили, словно пробуя эти слова на вкус. Потом отложила Овидия в сторону и уставилась на улицу.

– Каждый облик создается по мере рождения…

Как можно одним предложением так красиво описать самую глубокую, самую печальную суть жизни? Лили смотрела, как за окном клубится туман. Он прижимался к стеклам, заставляя казаться белыми и непрозрачными, и заливать комнату тусклым светом. В камине потрескивал огонь. В доме было странно тихо. Ханна спала, Генри был неизвестно где. Возможно, у своей любовницы.

Лили вздохнула, снова взяла книгу, но не могла сосредоточиться. Слова все еще эхом звучали у нее в голове. Они затронули что-то глубоко внутри нее, заставив погрузиться в раздумье.

Это правда. В мире нет ничего постоянного, все меняется с каждым днем, с каждой минутой – когда что-то появляется, то потом исчезает. Моргнешь – и осень превратится в зиму, моргнешь снова – и крокусы зацветут. События, которых с нетерпением ждешь, превращаются в воспоминания. Особенно отчетливо понимаешь это, наблюдая за взрослением ребенка.

Ханна меняется с каждым днем. И каждый прошедший день означал еще один день, который Йо пропустил. Который никто никогда не сможет вернуть. Йо никогда не узнает, как выглядела его дочь, когда только родилась. Как пахла, такая сладкая, теплая и неповторимая. Он никогда не услышит ее первого слова, не увидит первых шагов, не узнает, каково это – гладить ее маленькие пальчики. С каждым днем Ханна взрослеет. И с каждым днем они с Йо отдаляются друг от друга.

Вдруг дверь распахнулась, и на пороге появился Генри. Лили поняла, что он пьян, еще до того, как почувствовала волну исходящего от него перегара. Ее сердце забилось с удвоенной силой, но она оставалась спокойно сидеть на месте.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровалась, хотя прекрасно знала, что в таком состоянии ее вежливый тон действует на Генри как красная тряпка на быка.

Генри захлопнул за собой дверь и стянул перчатки. Его щеки пылали, на волосах блестели капли тумана. Что-то случилось. Лили показалось, что воздуха в комнате вдруг стало не хватать, словно стены сузились.

– Эленор беременна, – произнес Генри со смесью гордости и гнева.

Лили не ответила.

– Ты слышала? – Он шагнул к ней. – Эленор. Беременна. Мой первый ребенок. И от кого? От моей любовницы.

Лили моргнула.

– Я… рада, – медленно произнесла она.

Генри уставился на нее во все глаза.

– Ты рада? – недоверчиво переспросил он. Его голос прозвучал опасно тихим. – Рада, говоришь?

Кожу Лили начало покалывать.

– Я только хотела… – начала она, но Генри в два шага оказался рядом с ней, схватил ее за подбородок и вдавил в диван всем своим весом.

– Ты в своем уме? Тебя это радует? – прорычал он, забрызгивая ее слюной. – Ты моя жена, ради всего святого! И ты радуешься, что другая женщина ждет от меня ребенка? Ты должна быть беременна! Ты!

Лили ничего не могла ответить. Она попыталась оттолкнуть Генри, но тот перехватил ее руку и вдавил колено ей в живот. Было ужасно больно, но Лили не издала ни звука.

– Тебе должно быть стыдно. Прошло два года, а ребенка все нет!

Лили знала, что Генри надеется получить от нее какую-нибудь реакцию, знак того, что он все-таки что-то для нее значит. Безразличие Лили злило его так, как никогда прежде. Внезапно Генри схватил ее за волосы. Это было так больно, что она вскрикнула. Генри начал задирать ее юбки грубыми движениями, и когда она поняла, что он задумал, ее охватила холодная паника.

– Генри, прекрати сейчас же! – закричала она, сопротивляясь изо всех сил, но Генри вдавил ее лицо в подушку дивана. Лили с ужасом поняла, что ничего не может сделать. Он намного сильнее.

Она заставила себя сохранять спокойствие, хотя сердце бешено колотилось у нее в груди. Не то чтобы этого никогда не случалось. Будь воля Лили, они бы никогда не прикоснулись друг к другу, но Генри еще до свадьбы ясно дал понять, чего ожидает от их отношений. Однако Лили пыталась любым способом избежать близости – жаловалась на боли, усталость и тошноту, вела себя так холодно и пренебрежительно, что у Генри самого пропадало всякое желание. С тех пор, как у него появилась Эленор, Лили лишь изредка приходилось терпеть его прикосновения, но приходилось – когда она слишком упорствовала, или вела себя слишком нахально, или когда он сильно выпивал. И он имел полное право так поступать. В конце концов, сексуального насилия в браке не существовало – с юридической точки зрения.

Стиснув зубы, Лили подумала о том, скольким женщинам приходится терпеть подобное каждый день. Генри только что вернулся от Эленор. Его действия преследуют единственную цель – унизить ее. Он хочет, чтобы она умоляла, злилась, боялась. «Не дождешься», – подумала Лили, несмотря на ужасную боль.

Закончив, Генри рухнул на нее, как мешок с песком. Лили замерла и прислушалась к себе. «Ничего не изменилось», – подумала она, и это придало ей сил. Что бы Генри ни сделал, Лили справится, как справлялась последние несколько лет. На секунду она подумала о прежней Лили, о той юной девушке, которой Генри дарил серьги и читал стихи. Она была такой невинной и наивной, так жаждала любви… На мгновение Лили увидела ее перед собой. Юная девушка стояла, прижав руки ко рту, и дрожала от ужаса.

«Что ж, ты ничего не знала о жизни, и тебе пришлось через многое пройти», – подумала Лили. Она моргнула, и образ Лили из прошлого исчез. Осталась только молодая, разочарованная женщина с жестким взглядом, которой она стала за последние несколько лет.

Генри тяжело дышал ей в шею, и она сморщилась от отвращения. Потом оттолкнула его от себя. Села, опустила юбки и поправила волосы. Она почувствовала резкое жжение между ног, низ живота пульсировал.

Придя в себя, Генри принялся натягивать брюки.

– По крайней мере, теперь я знаю, что дело в тебе, – невнятно пробормотал он. – Ты… Как там говорят? Бесплодная. Ты бесплодная. У тебя больше не может быть детей. Наверное, старая ведьма изуродовала тебя, и у меня никогда не будет наследника.

Лили глубоко вдохнула и выдохнула. Она подозревала нечто подобное. Врачи не исключали того, что Лили может забеременеть, но говорили, что это маловероятно, и Лили каждый день благодарила Господа за то, что это пока не произошло. Она не знала, сможет ли выдержать такое испытание.

– Можно мне уйти? – спросила она, ее голос был как лед. Она смотрела не на Генри, а на точку рядом с его ухом. У нее кружилась голова. Она делала вид, что ей нет дела до того, что сейчас произошло, однако внутри у нее все кричало от ярости и отвращения. Она чувствовала, что ее сейчас вырвет, и ей совершенно не хотелось делать это в присутствии Генри.

– Нет, – сказал он, и по его голосу Лили поняла, что они еще не закончили. – Налей мне виски.

Она колебалась не дольше мгновения.

– Встань и сам налей.

Генри ударил ее по лицу. Лили отлетела назад, ударилась боком о сервант и сморщилась от боли.

Генри подошел к ней так близко, что она почувствовала его дыхание, схватил ее за подбородок и толкнул к стене.

– Налей мне виски, – медленно повторил Генри, впиваясь пальцами ей в кожу. У него в глазах светилось бешенство, превратившее обычно привлекательное лицо в маску ярости.

Лили смело встретила его взгляд и тихо сказала:

– Нет.

На лице Генри промелькнуло удивление, а потом на него словно опустилась невидимая вуаль. Удар кулака пришелся ей в живот.

Лили охнула. От боли перед глазами засверкали искры. Она не могла дышать, хватала ртом воздух, но тот больше не поступал в легкие. Лили прислонилась к стене, пытаясь за что-нибудь ухватиться. Она чувствовала, как Генри бьет ее ногами, но боли не ощущала. Перед глазами расплывались круги.

Потом она услышала тихий голос.

– Мадам, прошу простить… Срочная телеграмма. – Мэри стояла в дверях, широко раскрыв глаза. Руки, державшие поднос, на котором лежала телеграмма, дрожала.

Генри немедленно остановился. Торопливо шагнул назад, провел рукой по волосам, чуть откашлялся. Лили попыталась встать. Генри протянул было к ней руку, но она оттолкнула ее. Лили судорожно дышала, ощущая вкус крови. Поднявшись, она благодарно кивнула экономке. Конечно, та уже давно ждала за дверью. Если Генри уволит Мэри с плохой рекомендацией, ее будущее будет разрушено. Лили была благодарна ей за то, что она все-таки вошла в комнату. Обычно слуги стараются делать вид, что ничего не видят. Впрочем, что им еще остается?

– Большое спасибо, Мэри. Пожалуйста, поставьте поднос на стол, – выдавила из себя Лили.

Мэри прошла мимо нее и поставила маленький серебряный поднос на столик рядом с креслом. Стояла тишина, нарушаемая лишь треском пламени в камине.

Генри стоял у окна и вглядывался в туман. Его плечи казались высеченными из камня.

– Телеграмма из Гамбурга, – тихо сказала Мэри.

У Лили вырвался короткий возглас. Она хотела броситься к подносу, но Генри оказался быстрее. В два шага он оказался у столика и развернул записку.

– Это мне! – зашипела Лили, но Генри на нее даже не посмотрел и поднял телеграмму так высоко, что она не смогла дотянуться. Через мгновение у него между бровями появилась складка. Он опустил телеграмму и посмотрел на Лили.

– Твой отец болен, – сказал он.

Испуганно прижав руки ко рту, Лили увидела, как у Генри на лице промелькнуло выражение удовлетворения.

Никогда раньше она не испытывала к нему такую ненависть, как сейчас.

– Очень болен. Мы должны немедленно вернуться в Гамбург.

– Когда «Гогенцоллерн» будет готов, как думаешь? – Франц говорил непринужденно, однако Олькерт все равно понял, к чему он ведет.

Он искоса посмотрел на своего зятя. Они с Францем прогуливались бок о бок по палубе «Люксории», первого прогулочного парохода судоходной компании Карстен. В руках оба держали по стаканчику золотистого виски. Садилось солнце, заливая гаванью мягким светом.

Впрочем, внешность бывает обманчива. Тон беседы был вежливым, как и всегда, – но только на первый взгляд. Олькерт прекрасно знал, что Франц его ненавидит, но, конечно, никогда бы этого не сказал. Кто бы ни увидел этих двух господ в элегантных костюмах, никогда бы не догадался о том, что происходит между ними на самом деле.

Олькерт подошел к перилам и посмотрел на город. Патина на вершинах Гамбурга всегда была прекрасным зрелищем – зрелищем его детства. Ему нравилось сочетание красных кирпичей с медными крышами, окрашенными в зеленый цвет.

На всякий случай он снял шляпу. Вечер был мягким и теплым, но здесь, на палубе, частенько дует ветерок. Будет обидно, если такая дорогая вещь упадет в воду.

Олькерту до сих пор не давало покоя то обстоятельство, что в прошлом году компания из Штеттина вырвала у него контракт на переоборудование императорской яхты «Гогенцоллерн». Для него случившееся стало личным оскорблением. Это не имело никакого отношения к опиуму – репутация Олькерта оставалась безупречной. Однако именно из-за таких вещей следует соблюдать предельную осторожность. Любые слухи должны пресекаться на корню.

– Думаю, до конца года, – медленно произнес он.

Франц кивнул, встал рядом и погладил рукой перила.