Текст книги "Буря на Эльбе"

Глава 6

Альфред Карстен скользнул взглядом по Эльбе. Из окна его конторы в Розенхофе открывался прекрасный вид. Небольшие льдины плыли по воде, баржи с пароходами таранили их, толкая туда-сюда, заставляя собраться в белые островки, которые потом снова таранили. Над сотнями мачт, парусов, кранов и понтонов бесшумно поднимался к небу белый дым из корабельных труб. По мостовой грохотали кареты. «Красота», – подумал Альфред Карстен и сделал глоток кофе, который только что принесла секретарь. Стояло раннее утро, и люди готовились к новому дню.

Здесь, в гавани, бился пульс большого города. Именно здесь располагались склады, лодочные мастерские, таверны и кофейни… Вечное движение туда-сюда, разговоры рабочих, которые по утрам сотнями толпились в очередях на работу… В порту жизнь никогда не заканчивалась. Только ночью становилась медленнее. Серебристый свет фонарей на берегу превращал канал в темную сверкающую змею, лениво скользящую навстречу утру. В молодости Альфреду нравилось стоять по ночам у черной реки и прислушиваться к окружающим звукам. Барж видно не было, только слышались удары весел, время от времени раздавались всплески и крики. Теперь река освещается, однако этим зрелищем можно только восхищаться.

Мимо проходил паром, и Альфред принялся наблюдать за пассажирами на палубе. Рядом с водомером развевался флаг гамбургского адмиралтейства. После основания портовой компании HADAG в пассажирских перевозках воцарился относительный порядок. Раньше паромщики переманивали друг у друга пассажиров, вместо того чтобы договориться о расписании. Там царил полнейший хаос, но потом сенат установил концессию, что было крайне необходимо, поскольку разрастание жилых и рабочих кварталов означало увеличение потребности в паромном сообщении. Сейчас на причалах даже устанавливают турникеты, чтобы пассажирам было сложнее уклоняться от оплаты проезда. Эта и другие мелкие детали свидетельствуют о расширении гавани.

После завершения строительства Шпайхерштадта строительный шум наконец немного утих. Сколько дополнительных портовых гаваней было создано за последние несколько лет, сколько новых набережных и транспортных путей! Чего стоит одна гавань для парусных судов!

Альфред был сторонником перемен, поэтому искренне радовался строительству Шпайхерштадта. Но все же было очень жаль старые кварталы. Великолепные дома в стиле барокко, в которых жили богатые торговцы тканями, просто исчезли… Четыреста лет назад этот квартал построили жившие здесь голландские эмигранты. А теперь… Альфред со вздохом поставил чашку на стол. Теперь он уничтожен, а на его месте появился новый квартал. Таков ход событий, которому невозможно противостоять. В конце концов, правитель у них теперь тоже новый. За год сменилось три императора. Кто бы мог подумать, что такое возможно?! Сначала умер старый император, потом, через несколько недель, новый, и теперь на троне сидит Вильгельм II. Альфред видел последнего императора своими глазами, когда два года назад в октябре тот приехал в Гамбург на открытие Свободного порта. Тогда Вильгельм взошел на престол всего как четыре месяца назад, и неуверенность читалась у него лице.

Альфред придвинулся к своему столу. Нужно просто научиться справляться с переменами. Это относится как к немецкому народу и его императору, так и Альфреду и его судоходной компании. Он тоже должен привыкнуть к нововведениям. Мир, город – все меняется, становится быстрее и современнее. Кажется, что бизнес и условия работы меняются каждый день. Даже Свободный порт – кто бы мог это предвидеть? – сначала вызвал стремительный рост цен, но также очень быстро увеличил товарооборот в порту. За последние годы почти на полтора миллиона тонн.

Вместе с Куксхафеном Гамбург занимает сорокапроцентную долю немецких морских перевозок. Такими темпами они станут одним из ведущих портов мира, если не самым ведущим. Конечно, Антверпен и Роттердам тоже не стоят на месте, так что, возможно, не стоит возлагать слишком больших надежд, но Альфред должен был признать, что Свободный порт стал отличным стимулом для роста судоходной компании. Эмигрантский бизнес неуклонно растет, Гамбург становится воротами в мир. Судоходная компания всюду раскинула свои щупальца, стремясь оказаться на самом верху. Однако бизнес – это всегда лотерея с непредсказуемым результатом. Как бы усердно ты ни работал, как бы тщательно ни просчитывал варианты и как бы ни боролся с конкурентами, ты беспомощен перед тенденциями мирового рынка и торговли и даже перед погодой. А теперь у них появился еще и сопряженный с огромным риском Калькуттский морской путь, новый проект, который занимает все внимание Франца. Мальчик практически живет ради него. Оставалось надеяться, что с «Люксорией» все пройдет хорошо. Никогда еще они не вкладывали столько денег в один корабль.

Взгляд Альфреда упал на чертежи «Артезии» – первого корабля, построенного не в Ливерпуле и не в Фленсбурге, а в Гамбурге, на верфи Олькерта. По просьбе Франца. Альфред так долго сопротивлялся, так долго цеплялся за старые традиции, но в какой-то момент у него больше не было сил противостоять сыну. Особенно после того, как Олькерт получил контрольный пакет акций. Альфред покачал головой. Олькерт, этот старый лис, хитер. Хитер и безжалостен. В конце концов он победил. Они с Альфредом стали одной семьей, Розвита живет у него в доме. От сотрудничества никуда не деться.

Почти все суда Калькуттского морского пути будут построены на верфи Олькерта, и лишь несколько – в Ливерпуле и Фленсбурге. Среди них – «Корделия», строительство которой только что завершилось. «Интересно, – подумал Альфред, – наблюдала ли Лили за спуском корабля на воду? Поняла ли, что я хочу, но не могу ей сказать?» Он вздохнул. Он и сам не совсем понимал. Как там было в «Короле Лире»? Горе тому, к кому слишком поздно придет раскаяние…

Король обезумел и сказал дочери, что поступил с ней несправедливо, но было уже слишком поздно.

Порой Альфред боялся, что и для него уже слишком поздно. Погрузившись в мысли, он обдумывал предстоящие планы. Последние несколько лет Франц все больше прибирал к рукам управление компанией, Альфред все больше оказывался не у дел… Но так и должно было случиться, однажды ему придется передать все бразды правления сыну. Франц, конечно, не виноват, но как же им не повезло с Тихоокеанской компанией! При одной мысли об этом сжималось сердце. А все из-за того, что Лили уехала. Она увезла с собой удачу. По крайней мере, удачу Альфреда, как теперь понимал он.

Конечно, потери были всегда, это в порядке вещей. Но невезение, преследовавшее их последние несколько лет, казалось каким-то роком.

Все началось с «Олимпии». Ах, какое гордое судно! Железный винтовой пароход, две мачты, шхунное парусное вооружение, четыреста пятьдесят лошадиных сил. Альфред мог наизусть перечесть все детали, хотя «Олимпии» уже давно больше нет. В перерыве между двумя рейсами в Америку она использовалась в каботажном плавании по Балтике. «Олимпия» везла в датский город Орхус семена кунжута, но столкнулась в Каттегате с дрейфующими льдинами.

Его прекрасная «Олимпия»… Она просто переломилась пополам. По крайней мере, экипажу удалось спастись. И на том спасибо. Неподалеку находился британский пароход, который подобрал людей. После этого настала очередь «Миранды». Четыре тысячи тонн дедвейта, самое большое судно, когда-либо ходившее под флагом Карстен, – и полная гибель. Капитан взял курс на Кессант. Вечером маяка не было видно, но капитан все равно решил, что идет правильным курсом, и направился прямо к скалам. Альфред содрогнулся, вспоминая об этом. После этого «Клеопатра» села на мель в Магеллановом проливе у мыса Вирхенес.

Альфред не верил в провидение, но сейчас эта полоса невезения внушала ему страх. Он вздохнул и потер ноющую шею. В последнее время он чувствовал себя все хуже и хуже. Возраст понемногу давал о себе знать, в груди постоянно что-то щемило, отдавало в шею, челюсть и лопатки. Он часто уставал, страдал от головокружения, иногда задыхался. Доктор Зельцер уже давно советовал ему сократить нагрузку, не перенапрягаться. Но Альфред не перенапрягался. Он прекрасно понимал, что причина в другом. Он уже более трех лет был несчастлив. После отъезда Михеля и Лили в нем как будто что-то угасло. Он ходил на работу, делал то же, что обычно, и не чувствовал удовлетворение. Но ради кого он все это делал? Кто есть отец, лишенный своих детей? Порой Альфреду казалось, что у него больше нет семьи. Он перестал радеть за дело всей своей жизни с прежней страстью. Бывали дни, когда казалось, что нет никакой разницы, пойдет он в контору или нет. В любом случае оставался Франц, живший в ожидании того момента, когда Альфред полностью оставит работу. В последнее время Альфред все яснее ощущал, какое давление на него оказывает судоходная компания, новые морские пути, «Люксория», в которую они вложили столько денег, что от одной только мысли голова кругом… И теперь все выглядит так, будто они потеряли еще один корабль…

Альфред устало потер лоб. От «Артезии» уже несколько дней не было никаких вестей. Снова Магелланов пролив… Как такое возможно? Да еще чтобы так скоро… Альфред беспокойно провел рукой по чертежам. И зачем он попросил, чтобы ему их принесли? Это не поможет кораблю…

В эту секунду раздался громкий стук в дверь, и вошел Франц. Он выглядел бледным.

– Пришла телеграмма, – сообщил он, и Альфред сразу понял, что у него плохие новости. – Она затонула, – тут же объявил его сын. – В заливе Элизабет.

Альфред глубоко вздохнул. Опять эта боль в груди.

– Как? – только и спросил он, но Франц покачал головой.

– Я мало что знаю. Экипаж уже погрузил селитру и весь остальной груз в Вальпараисо, и корабль возвращался обратно. Они прошли вдоль английского канала и, вероятно, взяли севернее и налетели на рифы. Шкипер и еще несколько членов экипажа выжили. Они были на глубине в пять саженей, когда это случилось. За штурвалом был первый помощник…

– Почему? – Вдруг Альфред почувствовал себя смертельно уставшим. Грудь сдавливало, ему хотелось встать и открыть окно.

– Было раннее утро, шкипер прилег поспать…

– Что?! Но это безответственно! – Альфред возмущенно стукнул кулаком по столу. – Если это правда, то нужно аннулировать его лицензию!

– Знаю, отец. Мы все проверим.

– Порой мне кажется, что над нами висит проклятие, – пробормотал Альфред, тяжело откидываясь на спинку кресла.

– Отец, там пороги… рифы! Нет никакого проклятия, это просто опасный маршрут.

Альфред устало кивнул. Почему рука вдруг так разболелась?

– Тебе нехорошо? Ты побледнел. – Франц обеспокоенно посмотрел на отца.

Внезапно Альфреду стало трудно дышать. Он ослабил узел галстука.

– Здесь немного душно, – хотел сказать он, но не смог произнести не слова. Встал и уже собирался подойти к окну, чтобы открыть, но услышал за спиной испуганный крик Франца и почувствовал острую боль в груди… Задыхаясь, Альфред ухватился за стол и медленно опустился на колени. В следующее мгновение все вокруг потемнело.

– Розвита, дорогая, ты выглядишь… очаровательно. – Зильта с изумлением уставилась на свою невестку, одетую в серебряное платье с оборками на груди. Пышные рукава, кружева, черные туфли, перевязанные бархатными лентами, из-под которых выглядывали тонкие ажурные чулки… Темные волосы Розвиты были разделены пробором, собраны на затылке и украшены живыми розочками, а на висках вились кудряшками. Все это можно было описать одним словом: чересчур!

«Какая безвкусица», – подумала Зильта и улыбнулась.

– Новое платье?

Розвита кивнула и села рядом. Зильта сразу заметила, что ее что-то беспокоит, и вздохнула. Что же теперь натворил ее сын? Зильта махнула рукой, и Лиза налила Розвите чаю. Зильта доброжелательно наблюдала за тем, как хорошо девушка справляется со своей работой.

Они так и не нашли замену Зеде. После отъезда Лили и смерти Китти двум горничным здесь делать было нечего, однако у Лизы с тех пор работы прибавилось. Но она никогда не роптала. Зильта ценила ее, каждое воскресенье давала ей выходной и старалась как можно чаще показывать, что очень ею довольна. Зильта знала, что Зеда и Лиза дружили и что теперь Лиза чувствует себя одинокой. Тем не менее она всегда была внимательна, вежлива, учтива, трудолюбива и спокойна. Полная противоположность Кларе.

Когда Розвита переехала к ним после свадьбы, то, конечно же, привела с собой свою служанку – Клару. Эта Клара была для Зильты как бельмо на глазу. Грубая, с мрачным выражением лица, которое отражало ее тяжелый характер. Клара вела себя едва ли не хуже, чем ее хозяйка. Клара постоянно вносила сумятицу в домашние дела и осложняла жизнь остальным служанкам, которыми Зильта так гордилась и которые всегда хорошо ладили между собой.

Розвита взяла чашку, не удостоив Лизу и взглядом.

– Спасибо, моя дорогая, – поблагодарила вместо нее Зильта. – Можешь оставить нас. – Она ободряюще подмигнула Лизе, и та ответила ей легкой улыбкой и книксеном.

– Как скажете, – пробормотала она и быстро покинула салон.

Зильта прекрасно знала, что служанки не любят не только Клару, но и Розвиту. И прекрасно понимала, почему. Розвита не была злой – просто невоспитанной, много требовала и мало благодарила. Что удивительно, учитывая, что ее отец – один из самых богатых людей в Гамбурге. Признаться, Зильта ожидала от дочери Олькерта большего. Впрочем, времена изменились, в наше время те, у кого есть деньги, не слишком заботятся о хороших манерах. Китти не раз это повторяла. Таких людей называют «нувориши». Что ж, Зильта тоже была нуворишем в самом прямом смысле этого слова. Тем не менее она знала, как себя вести. Розвита же сидела здесь, наряженная и разукрашенная, словно кукла. Лили умерла бы от смеха, если бы она увидела ее в таком виде.

– Что тебя беспокоит, дорогая? – Зильта положила руку на колено своей невестки. – И по какому поводу ты так… нарядилась?

Розвита вздохнула, и у нее на глазах выступили слезы.

– Ох, – театрально вздохнула она, и Зильте пришлось обуздать свое нетерпение.

– Франц опять тебя обидел? – спросила она и, видимо, попала в самую точку, потому что Розвита тут же достала из своей жемчужной сумочки кружевной платочек и промокнула глаза.

– Мы собирались в «Бель Альянс», – всхлипнула она. – Франц должен был заехать за мной. Сегодня там состоится танцевальный концерт. Мы хотели поужинать и вместе посмотреть концерт. Но теперь мы опоздаем!

Розвита шумно высморкалась, и Зильта потрясенно подняла брови. «Жаль, что Китти этого не видит», – подумала она и мысленно улыбнулась.

– Что ж, моя дорогая, значит, в компании произошло что-то очень важное. Франц бы не стал опаздывать без причины, – заверила Зильта, прекрасно зная, что ее сын вполне мог расстроить жену намеренно. – К тому же «Бель Альянс»… Довольно смелый выбор, ты не находишь? Не уверена, что твоя мать бы одобрила…

Розвита отмахнулась:

– Теперь туда все ездят.

Зильта ничего не ответила, но задумалась.

– Если бы только у нас был телефон! – запричитала Розвита уже не в первый раз. – Папа давно провел себе телефон. В Гамбурге уже десять лет как существует телефонная связь! Не понимаю, чего тут сложного!

Зильта поджала губы.

– Ну, мы не в Харвестехуде, а в Бельвью. Но ты права, – успокоила она, когда Розвита посмотрела на нее с испугом. – Было бы здорово, если бы нам могли позвонить из конторы. Наши мужчины могут связаться с половиной мира, но только не с собственной семьей, – снисходительно улыбнулась она. – Я поговорю с Альфредом. Ну вот, а теперь перестань плакать. Уверена, что Франц будет здесь с минуты на минуту.

Но Розвита уже не могла успокоиться. Стоило ей начать, как слезы полились рекой. Зильта понимала, что причиной ее горя был не только пропущенный концерт. Франц не любил Розвиту. Все знали это еще до свадьбы – да и сам Франц никогда особенно не скрывал – но, как и Зильта, вероятно, надеялись, что он привыкнет к ней, возможно, даже научится любить ее, как это бывает. Зильта никогда не понимала, почему Франц так внезапно согласился на брак, от которого раньше отпирался, но подозревала, что это как-то связано с новым морским путем и теми многочисленными судами, которые за последние несколько лет были построены на верфи Людвига Олькерта. Что ж, брак – это в первую очередь бизнес, так было всегда. Люди делают то, что должны. После женитьбы Франц начал тесно сотрудничать с Людвигом, однако все видели, что он презирает свою жену. Постепенно Зильта перестала его винить. Если бы Розвита наконец забеременела, то ей было бы чем заняться и она бы не действовала окружающим на нервы своим постоянным нытьем.

Зильта задумчиво посмотрела на девушку, сидящую рядом с ней. Современная молодежь такая несдержанная! Зильта никогда бы не повела себя так, как Розвита, это было немыслимо. Ни на людях, ни перед свекровью! Поколение Зильты было совсем другим, они не позволяли себе лишних эмоций. Любой намек на сентиментальность был бы уничтожен. Зильта даже не могла припомнить, чтобы мать ее хоть раз поцеловала.

Успокаивающе поглаживая невестку по руке и бормоча ничего не значащие слова, Зильта вспоминала свое детство и строгое воспитание бабушки. Сколько горьких слез она пролила! Но, глядя на Розвиту, Зильта была почти благодарна своей семье за суровую школу жизни. Конечно, ее родители могли бы быть более любящими… Но так Зильта научилась самостоятельности и подобающему поведению. Розвита же была живой демонстрацией того, что бывает, когда перестараешься с опекой.

Розвита плачущим голосом попросила еще одну чашку чая.

– Дорогая, может, тебе нужно немного перекусить? Подкрепиться? Наверняка ты такая чувствительная, потому что у тебя нет сил. Герта испекла булочки…

Она встала и хотела было позвать Лизу, но Розвита поспешно сказала:

– Нет, не надо! – И пояснила, когда Зильта удивленно посмотрела на нее: – Мы же собирались поесть в ресторане… – Розвита запнулась и снова расплакалась.

Зильта поджала губы и вернулась на место. Розвита некоторое время всхлипывала, а потом вдруг подняла голову.

– Можно… спросить вас кое о чем? – Она вдруг показалась странно застенчивой. Ее щеки запылали, она беспокойно заерзала.

Зильта удивленно кивнула.

– Конечно.

– Однако это… личное! – Глаза Розвиты стали круглыми, она выглядела почти испуганной.

Зильта вздрогнула.

– Дорогая, если речь о моем сыне, то, возможно, тебе лучше поговорить со своей матерью? – Она сочувственно улыбнулась. – Иначе это было бы несколько неуместно, не находишь?

Розвита кивнула:

– Конечно, я так и собиралась поступить. Но мама такая… Она всегда поднимает такой шум, и… Я просто не знаю, как быть. И я подумала…

– Ты всегда можешь прийти ко мне. Теперь мы одна семья. – Зильта наклонилась вперед. – Однако когда дело касается… ну, брачного ложа, – прошептала она, – может, тебе стоит поговорить с кем-то другим?

Розвита покраснела, как помидор, и едва заметно кивнула. Значит, Зильта попала в точку.

Говорить о таких вещах было неуместно, особенно в салоне и уж тем более с собственной свекровью. Но Зильта и сама знала, какой запутанной порой бывает супружеская жизнь, знала, что собственное тело и его потребности могут пристыдить и сбить с толку. В свое время рядом с ней не было никого, с кем можно было бы откровенно поговорить.

Розвита сначала кивнула, потом покачала головой.

– Нет, на самом деле это довольно старая проблема, – прошептала она.

Зильта тоже кивнула.

– Дорогая, я бы очень хотела дать тебе совет… Не хочешь сначала поговорить с Эммой Уилсон? Ты ведь ее знаешь.

Розвита уставилась на свекровь во все глаза.

– С этой странной особой? У нее даже нет мужа, какой совет она может мне дать? – выпалила она.

– Розвита! – возмущенно воскликнула Зильта. – Эта странная особа – одна из моих лучших подруг, что тебе наверняка известно. Она врач, она может…

– Но ведь не настоящий врач! – перебила Розвита и испуганно округлила глаза. – Простите, я не… Я просто хотела сказать…

У Златы кончилось терпение. Она встала.

– В моем доме попрошу не отзываться о фрау Уилсон в таком тоне. Я предлагаю тебе поговорить с ней. В прошлом она оказала мне неоценимую помощь. Однако если ты считаешь, что знаешь лучше, то я не могу тебе помочь.

Розвита смотрела на свекровь широко раскрытыми глазами, и та на мгновение задумалась, не была ли слишком строгой. «Что ж, – подумала она. – Кто-то должен когда-то начать».

В эту секунду дверь распахнулась, и в комнату без стука вошла Агнес.

Зильта обернулась. Агнес была белой как полотно.

– Госпожа! Пожалуйста, простите, – заикаясь, пролепетала она, сжимая в руках телеграмму. – Это из больницы! Что-то случилось! Вы должны немедленно ехать туда!

Йо с мрачным видом брел по узким переулкам старого города. Шум стоял невероятный, и воняло ужасно. Весна принесла не только теплые деньки, но и прежде всего гнилостный воздух. Сточные трубы еще не были спрятаны под землю, и экскременты коричневым потоком просачивались между ног прохожих, прокладывая себе путь к реке. Переулки были настолько узкими, что порой не могли проехать даже телеги. Конечно, некоторые все равно пытались, чем создавали дополнительную толчею. Каждый день с пяти утра на улицы выходила толпа людей: мужчины отправлялись на смену в порт, женщины спешили на фабрики, дети – в школу или на работу, домработницы – на рынок, из окрестностей приезжали продавцы со своими товарами…

«Надо было выйти попозже», – подумал Йо, увернувшись от тележки с хлебом, и чуть было не споткнулся. Однако ему тоже нужно было на работу.

У купальни в начале улицы Штайнштрассе он свернул направо, затем поспешно спустился по нескольким ступенькам, прошел в узкий переулок и оказался в самом сердце нищеты. Штайнштрассе, Шпиталерштрассе и Нидернштрассе были настолько узкими, что два человека с трудом могли разойтись, не задев друг друга. Сотни узких переулков, некоторые из которых проходили под домами и дворами, соединялись, образуя непроходимый лабиринт туннелей и переходов. Любой, кто не знал дороги, терялся. Из бесконечных переулков зачастую можно было выйти только на главные улицы, потому что они вели во дворы или в тупики. Даже в нерабочее время здесь было множество людей, сотни бельевых веревок, висящих между домами, защищали их от солнца. Стайки детей играли среди мусора, крыс и других паразитов. По прикидкам Йо, только между Штайнштрассе и Якобикирхе проживало около восьми-девяти тысяч человек – в жуткой тесноте, как скот. Появлявшиеся новостройки были одна выше другой. В большинстве квартир царила кромешная тьма, и только тем, кто жил на самом верху, доставалось немного дневного света. Ходили слухи о том, что бедные кварталы снесут, а на их месте построят новое, более дорогое жилье. Йо мог это понять: эти кварталы были прогнившим ядром города и находились в опасной близости от гавани. Властям нужно было место для расширения – но рабочим нужно было место для жилья. В Нойштадте, где когда-то жила Лили, дела обстояли еще хуже. Долго так продолжаться не сможет. Уже сейчас в кварталах для бедноты прокладывались новые улицы, открывались все новые и новые «конторы» и универмаги. Город трещал по швам, перестройка велась везде, где только можно, гавань расширялась все больше и больше, а в пригородах возникали новые районы для рабочего класса…

За последние десять лет городской пейзаж изменился настолько, что только здесь, на улицах его детства, все казалось таким же, как раньше. Стоило Йо появиться на заднем дворе дома Альмы, как Мари с Хайном уже побежали к нему. При виде детей сердце заныло: уж слишком сильно они напоминали Лили. Альма с детьми были тем связующим звеном, которое объединяло их с Йо. «Теперь Лили отвернулась и от них», – с горечью подумал он. Он знал, что у Лили, скорее всего, не было возможности связаться с Альмой, которая за последние несколько лет не один раз переезжала в более тесные, узкие и дешевые комнаты. Однако ему становилось легче, когда он мог злиться на Лили. Гнев немного залечивал рану в душе.

Хайн и Мари были безмерно рады визиту Йо, но он сразу увидел, что дети нездоровы. У Мари под глазами темнели круги, а Хайн похудел настолько, что одежда висела на нем мешком. Йо следил за тем, чтобы дети хорошо питались, но не мог восполнить годы, которые те прожили в нищете. Как и у всех здешних детей, у Хайна с Мари были кривые ноги. Но это было нормально. Дети, которые росли с прямыми ногами, вызывали всеобщее восхищение, и их с почтением называли «господскими ребятишками». С первого взгляда было ясно, что Мари и Хайн не были «господскими ребятишками». Несмотря на то, что Йо уже несколько лет помогал Альме материально, у них развился рахит от недоедания. На детях сказывались сырой воздух в квартире и работа, которую они выполняли, чтобы помочь матери.

– Эй, чего это вы делаете на улице так рано? – Йо ласково взял Мари за подбородок.

Альма с детьми переехали сюда около года назад. Двор представлял собой темное подземелье, куда выходили десятки дверей. Дети целыми днями играли здесь, и матери, бравшиеся за любую мелкую работу, которую можно выполнять на дому, могли наблюдать за ними из окон. Несмотря на ранний час, шум здесь стоял неописуемый.

– Маме нездоровится, – объяснила Мари, с тревогой глядя на низенькую дверь на первом этаже.

Йо проследил за ее взглядом и нахмурился. Перед дверью стоял молочник, рядом с ним – его собака, запряженная в тележку с маслом и творогом. Молочник нетерпеливо стучал, очевидно, уже некоторое время.

– Мама сказала нам пойти играть, а мы еще даже ничего не ели! – Хайн с надеждой потянул Йо за рукав. Йо рассеянно взъерошил его волосы и дал детям несколько монет.

– Тогда бегите скорее на рынок. Но сразу возвращайтесь, слышите? И всегда держитесь вместе.

Мари с Хайном убежали, за ними последовала стайка детворы, которые с блестящими глазами подслушивали разговор. Йо подумал, что они наверняка накупят карамелек, и ему потом придется самому идти за едой для них.

– Фрау Хердер не открывает дверь, – проворчал молочник, когда Йо подошел ближе, и погладил по спине своего уставшего пса. – А ведь она каждое утро что-нибудь берет. – Он указал на ведро, стоящее рядом с ним.

Йо кивнул и постучал в дверь.

– Альма? Эй, Альма? – позвал он. Когда никто не ответил, он нажал на ручку. – Это Йо! Я вхожу!

Комната была крошечной и темной. В очаге не горел огонь. Йо подошел к единственному окну рядом с дверью и открыл его.

Альма лежала на кровати в углу, повернувшись лицом к стене и свернувшись калачиком. Ее дыхание было свистящим.

Йо подошел ближе, чувствуя, как громко колотится сердце у него в груди. С годами состояние Альмы становилась все хуже. Теперь она настолько истощилась, что кожа у нее на щеках обвисла. Эмма предсказывала, что Альма проживет шесть, может, десять лет с болезнью, которая разъедала ее легкие, как мотылек – шерсть. После этого Альма категорически отказывалась снова видеться с Эммой, но советы, которые та дала – хорошенько проветривать помещение, пользоваться плевательницами, держаться на расстоянии от детей, кипятить белье, избегать говядины из-за бычьего туберкулеза – в основном выполняла. Ей не удалось спасти самого младшего из своих детей. Болезнь, как предсказывала еще тогда Эмма, удалось лишь приостановить. В последнее время Альма постоянно кашляла кровью.

Осторожно взяв Альму за плечо, Йо почувствовал, какое оно костлявое. Альма вздрогнула, и он быстро сделал шаг назад. Он никогда не забывал предупреждение Эммы о том, что не стоит слишком близко подходить к ней.

Альма повернулась, и Йо вздрогнул. Прошло всего две недели с тех пор, как они виделись в последний раз, но за эти две недели Альма изменилась почти до неузнаваемости. Йо не смог скрыть своего ужаса. Болезнь оправдала свое название: Альма чахла на глазах. Она смотрела на Йо, но в ее лихорадочно блестящих глазах не было признаков узнавания.

– Альма, это я, – тихо прошептал Йо.

Она не ответила.

– Ну так что? Мне нужно идти дальше! – нетерпеливо крикнул молочник.

Йо подошел к двери.

– Передайте мне бидон. Фрау Хердер больна, вам не стоит заходить. – Он взял молоко, наполнил стоящий в углу кувшин и заплатил молочнику. После того, как он ушел, Йо некоторое время стоял посреди комнаты в растерянности. Здесь давно не убирались: на плите стояли покрытые грязной коркой кастрюли, повсюду царил ужасный беспорядок. Альма по-прежнему неподвижно лежала на кровати, и только свистящее дыхание свидетельствовало о том, что она еще жива. Ее грудь медленно поднималась и опускалась, казалось, что легким не хватает воздуха и она задыхается. «Наверное, так оно и есть», – с содроганием подумал Йо.

Йо быстренько убрал основную грязь, вышел и закрыл за собой дверь. Он знал, что Альму не вылечить, но не мог оставить ее мучиться. Вообще-то у Йо было полно дел, он просто заскочил на минутку, чтобы проверить, как там дети… Йо нахмурился, вспомнив, что забота об этой семье – его обязанность. Больше у детей никого нет…

Врач, склонившийся над Альмой два часа спустя, даже не потрудился осмотреть ее.

– Она умирает, – сказал он с безучастным видом. – Даю ей еще несколько дней.

Йо не смог подавить стон. Он предполагал такой ответ, но все равно растерялся.

– Удивительно, что дети еще живы, – произнес врач и встал. У него тоже были глубокие круги под глазами, и он выглядел так, словно не спал несколько недель. Йо пришлось умолять его практически на коленях, чтобы он пришел.

– Не все. Младенец умер от этой болезни два года назад, – ответил Йо. Врач кивнул.

– Она поражает в первую очередь малышей. – Он бросил последний взгляд на Альму, которая лежала с восковым лицом и закрытыми глазами, тихо задыхаясь, пожал плечами и направился к двери.

Йо, который заплатил огромную сумму за визит на дом, испуганно схватил врача за рукав.

– Подождите-ка. Что мне теперь делать?

Врач остановился.

– Ничего. Ждите, пока умрет. Это не займет много времени.

– А дети? – в отчаянии спросил Йо.

– Детей заберут в приют, если никому не будет до них дела. – С этими словами врач вышел. Йо остался на месте, растерянно глядя ему вслед.

Спустя некоторое время он колотил в дверь очень похожего дома.

– Чарльз! Открывай, я знаю, что ты дома! – В его голосе звучали нотки раздражения.

Йо налил Альме немного молока и заплатил одной из соседок, чтобы та присмотрела за ней. Йо знал, что женщина рискует заразиться, о чем честно сказал, но она только пожала плечами и жадно схватила деньги. Чахотка была распространенной болезнью, в трущобах ее было не избежать. Йо не мог оставить детей наедине с умирающей матерью. Он купил им связку сухариков и немного сыра и пообещал вернуться на следующий день. Учитывая работу, ему будет непросто выполнить свое обещание.