Книга: Все мои ничтожные печали - Мириам Тэйвз

«Так легко представить, / Как, отложив на время все дела, / Лелеешь ты любимую сестру, / Пытаясь облегчить её страданья». Ключевой момент: одна играет на пианино, вторая переворачивает ноты. Надо понимать, что ты не просто стоишь и перелистываешь, это требует особой сноровки, но у Йоли всё получалось, её звёздная сестра была довольна. Рассказы о их детских проделках не могли не вызвать улыбку, пусть и было в контексте происходящего слишком много черноты. А тот день, когда в их дом нагрянули старейшины? Странно, что именно эта сцена кажется мне одной из главных, хотя, возможно, и нет в этом ничего странного, учитывая всё дальнейшее. В их общине женщины должны были: а) молчать; б) готовить; в) рожать – и больше ничего, но в их семье были те ещё бунтарки, что мать, что её дочери (дамы Лёвен, говорю же). И вот приехали старейшины. Машина за машиной, с десяток мужчин, если не больше. Они говорят: ваша дочь не может играть на пианино и уж тем более не может получить высшее образование, это недопустимо. Папа, добрый и славный папа, который сам смотрел в бездну, молчал (и, думается, смотрел при этом в пол). Что он мог сказать? Он верит в их общину, но он верит и в свою дочь, потому он просто не знает как сказать всем этим людям, что они ошибаются. Ему и не пришлось: Эльфи сама всё сказала. Точнее, сыграла. Я вижу – слышу – эту картину: как дом сотрясает рахманиновская мощь, которая буквально прогнала всех этих людей, вынудила их уйти, оставила в дураках. Она была сильной, эта маленькая львица с острыми когтями. А потом что-то сломалось. «Пожалуйста, попытайтесь понять». Или это случилось раньше? Гадать бессмысленно. Искать причины – тоже. Стеклянное пианино разбилось – и это всё, что от неё осталось.

«И поверял ей все мои ничтожные печали / (как доброй нянюшке, что пестует больного) / О, как, проснувшись ночью, я рыдал, / Скорбя, что НЕТ ЕЁ». Её не стало, но остались те, кто её любил, и им пришлось как-то с этим жить. Это сложно. От безжалостного “а что, если...” некуда деться, вот оно, впивается острым осколком в душу, донимает, печалит, злит. Не помогает и поведение окружающих. Это как та “подруга”, которая заявила, что знаешь, милая, твоя покойная сестрица та ещё эгоистка и будет гореть за это в аду, и она сама же потом умудрилась обидеться, получив реакцию на эту свою “поддержку”. И конечно, поведение медперсонала. Медсёстры не смотрели в глаза, психиатр и вовсе заявил, что у него «нет времени на эти глупые игры», в отделении царило хладное равнодушие с примесью бесчеловечной жестокости, будто женщина, которая сначала лежала в палате, а потом на рельсах, и не человек вовсе, а... кто? Мама, смотря на такое отношение к своему ребёнку, была оглушена. «Ведь она – человек», – расплакавшись, прошептала она. Дева никому за всю жизнь не причинила зла, но да, она не человек, а все те плюющиеся желчью и кричащие о вечных муках, видимо, человеки... И вот как смириться с потерей, когда окружающие, в том числе и близкие, так себя ведут? Йоланди и её семье было тяжело, это чувствовалось. Но в их семье было столько любви, что они смогли устоять. И – этот чудный дом с тремя этажами, и – эти три женщины, и – эта надежда... Осколки, конечно, будут время от времени впиваться. Они такие маленькие, такие незаметные, от них не избавиться. Но продолжать движение вперёд, храня дорогие сердцу воспоминания, не винить себя – и, главное, не винить того, кто не смог. А что ещё остаётся?..

«У каждого в сердце есть дыры. Или, может, не в сердце, а в жизни». Тяжело читать эту книгу, когда знаешь, о чём идёт речь. Все эти диалоги, мысли, поступки. Отчаянный поиск правильных слов. Что делать, куда податься, как спасти. Неугасающий страх. И – будто не было всех этих лет, и снова я, уже не ребёнок, но ещё не подросток, опускаю руку в полную красной воды ванну, чтобы достать до пробки. Я до сих пор чувствую этот запах. Йоланди была мне невероятно близка, я её понимала. Она вообще замечательная, как и её сестра, и её мама, как и сама история, потому что чувствуется, что Мириам Тэйвз знала, о чём писала. Так и тянет добавить – к сожалению... потому что хочется, чтобы никто, никто о таком не знал. Потому что даже если ты пытался что-то сделать и как-то помочь, с этим чувством ничего не поделаешь, оно с тобой навсегда. Марджори, как и её книжная сестра, умоляла младшую о помощи, но та не смогла. И это понятно. Как тут поможешь, как решишься на такое? Это очень противоречивая тема, о ней сложно не то что говорить, а думать. О чём и следует помнить, так это о том, что все люди – разные, у каждого – свои печали, и они, чёрт возьми, не ничтожны. Вот какой крик стоит за этим воздушным слогом, который на деле «совершенно убийственный, как нож в сердце», вот о чём шепчут все эти упомянутые стихотворения и книги, музыка и песни. Это очень обаятельный роман, правда. Тёплый и остроумный, пусть и несущий в себе невыносимую тоску. И даже то, что после него на сердце остались тяжёлые гири, не испортило впечатление, скорее напротив. «Спасибо, что ты хранила все мои секреты», – написала живая младшая мёртвой старшей. Единственное, чего теперь хочется – это прошептать своё той, кого уже нет. И помнить. Помнить, несмотря ни на что.