Текст книги "Неизвестные трагедии Великой Отечественной. Сражения без побед"

Как же прошла в Либаве ночь на 22 июня?

Начнем с выяснения того, когда именно в Либавской ВМБ была объявлена боевая готовность № 1. Командующий флотом В.Ф. Трибуц в своих мемуарах утверждал, что связался с командиром базы капитаном 1 ранга М.С. Клевенским по прямой телефонной линии в период 23.00–23.30 21 июня. «В 23 часа 37 минут 21 июня весь состав флота был готов к немедленному отражению нападения противника, о чем было доложено народному комиссару ВМФ», – утверждал бывший комфлота. Однако между разговором по телефону с командиром базы и реальным приведением ее в боевую готовность лежит огромная разница. Поставил ли Клевенский своим подчиненным задачу отражать силой оружия всякую попытку нападения, как того требовала директива наркома ВМФ? По многочисленным свидетельствам – нет!

Вот что писал в донесении о своем первом боевом походе командир «Л-3» капитан 3 ранга П.Д. Грищенко: «22.06.41 в 04.30 был разбужен сильными взрывами бомб. Выйдя из помещения, увидел пять немецких самолетов над Либавой. Личный состав был уже на ПЛ и готов открыть огонь. На вопрос у оперативного дежурного штаба Либавской базы, можно ли нам стрелять, последний ответил: «А разве подводные лодки могут стрелять?», и, установив, что могут, дал отказ, ссылаясь на неясную обстановку. Видя такую неясность, я побежал на ПЛ и решил открыть огонь, но по пути меня встретил специалист СКС и дал прочесть шифровку командующего флотом, где он категорически приказывает прекратить разговоры о войне и заняться боевой подготовкой. Прочитав такую шифровку, я решил не стрелять и принял самолеты противника за свои, которые производят учения по плану МПВО, накануне объявленные по радио. Радиовахту на ПЛ приказал не закрывать. В 7.00 22.06.41 г. получил радио по флоту: «Война с Германией»; самолетов уже над Либавой не было. Таким образом, обстановка до 7.00 22.06.41 г. не была ясна, и все были уверены, что это учение»[152]152
  ЦВМА. Ф. 18. Д. 741. Л. 23–24.
  Интересно отметить, что в своих мемуарах о начале войны Грищенко писал совсем другое: «В 23 часа 37 минут 21 июня по Балтийскому флоту была объявлена оперативная готовность № 1. В два часа личный состав с береговых казарменных помещений перешел на подводные лодки. Первый час мы стояли с замполитом Бакановым на мостике, курили, гадали, что будет дальше. То же происходило на соседних подводных лодках: все с нетерпением ждали сигнала «отбой», но его не было. Спустившись в центральный пост, я решил не терять зря времени, провести учение по живучести и непотопляемости корабля…» (Грищенко П.Д. Схватка под водой. М., 1983. С. 21.)


[Закрыть].

Примерно в тех же выражениях вспоминает начало войны в Либаве и другой очевидец, штурман субмарины «С-9» старший лейтенант В.В. Правдюк: «Ночью мы проснулись от звуков артиллерийской стрельбы. Я успокоил жену, сказав, что это обычные учения противовоздушной обороны – готовимся к войне… В 6 часов утра, как обычно, встал, попрощался с женой и сыном и ушел, не ведая, что расстаемся не на две недели.

Выйдя на улицу, необычно пустынную, обратил внимание на дворников. С противогазами загоняют всех прохожих в подворотни (подумал, что продолжаются учения по ГО), меня, поскольку был в форме, пропустили беспрепятственно. Однако на автобусной станции, кроме меня и незнакомого мне капитана 2 ранга, других пассажиров на военный городок не оказалось, хотя обычно в это время толпа командиров и сверхсрочников штурмовала автобусы.

Лодка стояла у стенки Военной гавани с работающим на подзарядку аккумуляторных батарей дизелем. Только тут я узнал о начале войны. Каким-то образом меня не оповестили при объявлении общей тревоги, несмотря на наличие телефона на квартире (хотя при всех, довольно частых учебных тревогах меня всегда вызывали)».

Еще более непохожую на подъем по тревоге картину приводит торпедист подлодки «Спидола» П.В. Ермолаев: «22 июня 1941 года утро было обычным. Подъем, зарядка, завтрак и корабельная работа. В 9 или в 10 часов началась пальба, в воздухе летали фашистские самолеты. Была дана и нам команда вести обстрел… Я помню, как мы обстреливали фашистские самолеты утром 22-го… Поскольку мы были разоружены, нам пришлось снаряды носить со склада. Делали мы это как-то вроде не всерьез, с шутками, как на учении, хотя обстановка и атмосфера последних дней в душе каждого заставляла к чему-то быть готовым, чувствовалось недоброе».

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод, что никакого централизованного объявления тревоги в базе не было. Тревога объявлялась лишь на отдельных кораблях по инициативе их командиров или дежурно-вахтенной службы, остальные же члены экипажей прибывали в части по собственной инициативе. Столь спокойное отношение к взрывам бомб и стрельбе зенитных батарей (экипаж «Спидолы» даже не поднялся раньше положенного по обычному распорядку дня!) объяснялось тем, что уже до этого в городе в течение двух дней велись учения ПВО, о чем повсеместно сообщалось в объявлениях и плакатах. Когда же личный состав собрался на кораблях, он был дезориентирован шифровкой комфлота, о которой упоминал П.Д. Грищенко. Ее наличие подтверждает и комбриг Н.П. Египко, к которому она поступила в 01.00. Жаль, что мало кто из читавших обратил внимание на подписное время шифровки – 17.00 21 июня. Получилось так, что она была отправлена раньше приказа перейти в готовность № 1, а поступила позже. Моряки же отрабатывали команды в порядке поступления…

Общая ситуация неразберихи, растерянности, а временами даже паники подтверждалась и материалами расследования политуправления КБФ: «В 04 ч. 22.6 был первый налет и бомбежка города немецкими самолетами. Вначале населением города это было принято, как учебный налет наших самолетов. Руководством же дивизии и ЛМВБ, вплоть до речи т. Молотова по радио, нападение немцев было оценено не как начало военных действий, а как провокация, хотя частям и кораблям еще до речи т. Молотова были даны указания отражать огнем и всеми имеющимися средствами самолеты противника.

Был такой казус: командир Либавского порта Синкевич, несмотря на то что немцы непрерывно бомбили город, отказывался выдавать частям и кораблям оружие, ссылаясь на то, что правительством не объявлена мобилизация и личному составу кораблей оружия по табелю не положено. Потребовался категорический приказ командования базы».

Следует сказать, что главной целью налетов вражеских бомбардировщиков являлся отнюдь не порт и стоявшие в нем корабли, а аэродром 148-го авиаполка. Еще около 4 часов утра наблюдатель 841-й зенитной батареи матрос Колотенков услышал гул самолетов, подходивших со стороны моря. Согласно инструкции Колотенков немедленно объявил по батарее боевую тревогу и доложил по телефону на КП о приближающихся самолетах. С КП дивизиона последовала команда: «Огня не открывать». Самолеты шли в направлении Батского аэродрома, откуда вскоре послышались сильные взрывы.

Капитан Герхард Бэкер (Gerhard Backer), служивший в бомбардировочной группе III./KG 1 и принимавший участие в первом налете, впоследствии вспоминал: «В 02.11 (приводится среднеевропейское летнее время, которое на час меньше московского. – Авт.) мы взлетели, чтобы совершить наш первый вылет на Востоке. Это была светлая ночь, и горизонт был ярок от полуночного солнца на далеком севере. Нашей целью был аэродром в Либаве. Он был занят подразделением истребителей, и так называемые «крысы» стояли, припаркованные, плотными рядами, служа нам хорошей целью светлой ночью». Обер-лейтенант М. фон Коссарт (M. von Cossart), командовавший 7-й эскадрильей этой же эскадры, свидетельствовал, что противодействие оказал единственный зенитный пулемет, установленный около взлетной полосы, но он не причинил никакого вреда.

В результате первого внезапного удара, согласно журналу боевых действий 27-й армии, было уничтожено всего четыре истребителя, ранено три красноармейца. За первой группой с небольшим интервалом последовали новые эскадрильи и звенья бомбардировщиков. Всего в течение суток немецкие самолеты появлялись в районе Либавы 15 раз, совершив 135 самолето-пролетов. Только 7-я эскадрилья вылетала бомбить Батский аэродром еще дважды. «Хотя большое количество истребителей стояло на поле, ни первый, ни третий налеты не встретили противодействия, – вспоминал фон Коссарт. – Если первый удар был, видимо, внезапным, то третий разрушил взлетную полосу и повредил самолеты. При второй атаке самолеты И-16 (на аэродроме базировались И-153. – Авт.) были приведены в боевую готовность только при приближении немецких бомбардировщиков. Русские взлетали и вступали в бой, но в их действиях не угадывался какой-либо строй, не было даже пар или звеньев. Каждый атаковал в одиночку, стрелял примерно с 500 м и, оканчивая стрельбу, переходил в пикирование».

Очевидцем последующих ударов по аэродрому стал замполит 6-й сад А.Г. Рытов, который сразу же после получения тревожных донесений вылетел туда из Риги. Буквально перед его взлетом офицер оперативного отдела принес последнюю шифровку из штаба ВВС округа, где в очередной раз подчеркивалось: «на провокации не поддаваться, одиночные немецкие самолеты не сбивать». Видимо, здесь, как и у моряков, свою роль сыграла плохая организация радиосвязи и слабая подготовка шифровальщиков, которые приводили к тому, что время прохождения шифрованных радиограмм нередко занимало до 8–9 часов.

«В Либаве я застал невеселую картину, – вспоминал Рытов. – Аэродром рябил воронками, некоторые самолеты еще продолжали тлеть. Над ангарами стлался дым, а языки пламени дожирали остатки склада горюче-смазочных материалов.

– Плохо дело, товарищ комиссар, – доложил майор Зайцев (командир 148 иап. – Авт.). – Подняли мы самолеты по тревоге, но стоял туман, и вскоре пришлось садиться. Тут-то нас и накрыли…

Сигнал воздушной тревоги прервал наш разговор. Истребители пошли на взлет.

– Идемте в щель. Сейчас будет второй налет, – сказал майор…

– Сколько же будем играть в кошки-мышки? – спросил Зайцев, когда мы вылезли из щели. – Смотрите, что они, гады, наделали, – обвел он рукой дымящееся поле аэродрома. – Нас бомбят, мы кровью умываемся, а их не тронь.

– Потерпи, Зайцев, приказа нет, – уговаривал я командира полка, хотя у самого все кипело внутри от негодования.

«Юнкерсы» начали сбрасывать фугасные и зажигательные бомбы. Нет, это не провокация, а самая настоящая война! Прав Федоров (командир 6 сад. – Авт.): бить фашистов надо, беспощадно бить!

К нам подошел комиссар Головачев (замполит 148 иап. – Авт.). Глаза его были воспалены.

– До каких пор нам руки связанными будут держать? – Он зло пнул подвернувшийся под ногу камень. – В общем, докладываю: летчики решили драться, не ожидая разрешения сверху. За последствия буду отвечать вместе с ними.

Я связался по телефону с членом Военного совета округа и доложил обстановку в Либаве, надеясь получить совет или приказ. Но он ничего вразумительного не сказал. Напомнил только об одном:

– Что будет нового – докладывайте.

Стало ясно, что в этой труднейшей и запутанной ситуации приходится рассчитывать только на свой боевой опыт и поступать так, как подсказывает партийная совесть»[153]153
  Рытов А.Г. Рыцари пятого океана. М., 1968. С. 120–121.


[Закрыть].

Очевидно, именно после этого эпизода пилоты по собственной инициативе отразили налет, описанный в воспоминаниях Коссарта. Лишь около 10 часов полк получил приказ о начале боевых действий и разрешении неограниченно применять оружие. В течение дня некоторые из летчиков провели по шесть воздушных боев. В этот день они доложили о двух победах – капитан Титаев и старший политрук Кудрявцев сбили по одному бомбардировщику типа «хейнкель». По немецким же данным, бомбардировочная эскадра KG 1 «Гинденбург» в первый день войны никаких потерь не понесла. В любом случае баланс оказался не в пользу советской стороны – до конца дня бомбардировкой на аэродроме было уничтожено восемь «чаек». По утверждению фон Коссарта, немецкие радисты даже перехватили передачу открытым текстом: «Нечем прикрыть с воздуха. Наш истребительный полк погиб под бомбами». Вечером по приказу командира 6-й смешанной авиационной дивизии полк перелетел в район Риги. Так как на 28 истребителей не имелось пилотов, эти машины пополнили графу «неучтенная убыль», которая вскоре стала основной в потерях материальной части советских ВВС в ходе летне-осенней кампании 1941 г. Таким образом, уже в первый день войны Либавская ВМБ осталась без прикрытия истребительной авиации с воздуха, и вся тяжесть противовоздушной обороны легла на зенитчиков. Истребительная авиация Балтийского флота, даже при всем желании, прикрыть Либаву не могла, так как ближайший флотский сухопутный аэродром Кагул находился на острове Сааремаа.

22 июня стало единственным днем обороны, когда командование ВМБ хоть как-то интересовалось действиями на морском направлении и ставило задачи подчиненным кораблям. Еще утром подлодки «М-81» и «М-83» вышли для несения ближнего дозора у базы, но этого показалось мало, и вечером Клевенский добавил к ним «Л-3» и «М-79». Остальные субмарины требовалось немедленно перевести в Виндаву и Усть-Двинск. Старшим над либавской группой подлодок 1-й БПЛ являлся командир 3-го дивизиона капитан 3 ранга А.К. Аверочкин, которому и надлежало выполнить это приказание. До вечера из порта ушли «Лембит», «Калев», «С-9», «М-77» и «М-78» (последняя утром 23 июня потоплена в районе Виндавы немецкой подлодкой «U 144». – Авт.), причем на «Калеве» в Виндаву ушел и сам Аверочкин. Кроме того, из базы в сопровождении всего одного пограничного катера ушел флотский танкер «Железнодорожник», на котором удалось эвакуировать часть запасов жидкого топлива. Лишь случайно он не стал жертвой постоянно летавших в районе Либавы вражеских бомбардировщиков. Командование ожидало, что оставшиеся шесть субмарин и 18 транспортов покинут базу на следующий день, но этого не произошло.

Единственным светлым пятном стали оборонительные минные постановки, выполненные тральщиком «Фугас» (старший лейтенант В.Л. Гиллерман). В течение 22–23 июня он, несмотря на постоянные атаки с воздуха, выставил на подходах к базе шесть полей (206 мин образца 1912 г.). До конца года на его минах погибли немецкий охотник за подлодками «Uj 113» (10 июля), сторожевик «V 309» (28 октября), тральщики «M 1706» (31 октября) и «M 1707» (22 ноября), а также, возможно… советская подлодка «С-10» (капитан 3 ранга Б.К. Бакунин), которая вечером 27 июня самовольно покинула позицию в устье Данцигской бухты и пошла в Либаву. Еще до того, как на нее успели передать запрещающий приказ, в ночь на 28 июня был получен сигнал «Авария подводной лодки», который не мог исходить ни от кого, кроме «С-10». Поскольку к этому времени она уже должна была подходить к порту, а корабли и самолеты противника, по имеющимся документам, на ее потопление не претендуют, наиболее вероятной причиной гибели является подрыв на минах.

Тем временем тяжелые бои разгорелись на сухопутном направлении. В 4 часа утра передовые отряды 291-й пехотной дивизии под прикрытием огня артиллерии перешли границу и атаковали советские пограничные заставы и подразделения 10-й стрелковой дивизии.

В течение утренних часов начальник 12-го Либавского пограничного отряда принял решение сосредоточить все находившиеся на охране побережья пограничные заставы к штабам пограничных комендатур, организовать из них взводы и роты, которыми и вести бой с наступавшим противником до подхода частей Красной Армии. К 12.00 это решение было выполнено. Левофланговая 5-я пограничная комендатура к 13.30 заняла оборону на шоссе в районе местечка Руцава. Командование возглавил начальник штаба отряда майор В.А. Черников. Исходя из условий лесисто-болотистой местности, позволявшей движение в основном только по шоссе, ограниченности своих сил и учитывая умение пограничников скрытно действовать, майор Черников построил боевой порядок углом назад. Из имевшихся шести станковых пулеметов два были приданы роте, оборонявшейся в центре, на дороге, и по два – фланговым ротам. Резерв в составе взвода был расположен за боевым порядком правофланговой роты. Вперед была выслана разведка в составе отделения.

В 15.30 появилась немецкая разведка в составе 14 мотоциклистов. Их пропустили в район обороны центральной роты, где огнем из пулеметов, автоматов и винтовок всех уничтожили. В 16.20 появилась вторая разведывательная группа противника в составе 30 мотоциклистов. Эта группа повторила судьбу первой. В 16.40 разведка доложила о приближении колонны пехоты силою до батальона. Когда враг подошел на 50 метров к району обороны центральной роты, по колонне с фронта и флангов был открыт огонь из станковых и ручных пулеметов, автоматов и винтовок. Внезапность настолько ошеломила немецкие подразделения, что они даже не попытались развернуться в боевой порядок, а в панике стали отступать назад по дороге. Резервный взвод, выдвинутый к этому времени Черниковым на дорогу, встретил врага огнем. По команде майора все три роты с разных направлений атаковали ошеломленного противника и штыковым ударом завершили разгром колонны. В этом бою пограничники захватили 45 мотоциклов, 6 станковых и 12 ручных пулеметов, много автоматов и винтовок, насчитали на поле боя около 250 вражеских трупов.

В 20.30 пограничная комендатура была атакована пехотным батальоном противника, усиленным ротой бронемашин и штурмовых орудий. Пограничники связками гранат подбили два вражеских орудия, но остальные ворвались в район обороны центральной роты и почти полностью уничтожили ее. Не имея противотанковых средств борьбы, пограничная комендатура отошла с дороги в район местечка Папе, а к 22 часам в район селения Ница (17 км южнее Либавы), где соединилась с передовыми подразделениями 67-й дивизии. На следующий день остатки пограничников отошли к селению Бернати, где с 14.30 и до вечера вели тяжелый бой с превосходящими силами противника. В этом бою погибли майор В.А. Черников и почти весь личный состав пограничной комендатуры[154]154
  РГВА. Ф. 32924. Оп. 3. Д. 23. Л. 6.


[Закрыть].

В то время как на приморском шоссе весь день продолжались ожесточенные бои, на северо-восточном шоссе после захвата Кретинги немецкие части продвигались, вообще не встречая сопротивления. Уже к 12 часам 22 июня передовой отряд усиленного 505-го полка вошел в Скуодас, выполнив тем самым задачу дня. Вечером противник пересек литовско-латвийскую границу и утром 23 июня без боя занял железнодорожную станцию Прекуле (30 км восточнее Либавы), углубившись за 34 часа с начала войны в советскую территорию на глубину 70 км.

Генерал Дедаев не знал и половины происходившего на подступах к городу, но уже после полудня он понял, что задача дивизии состоит теперь в обороне базы не с моря, а с суши. В 15.20 22 июня он доложил в штаб армии: «Части 10 сд отступают по донесению быстро. Находятся подходом Руцава; Либаву без крепкой помощи удержать трудно. Просим поддержки. Либаву обороняет строительный батальон, на Либаву сделано 13 налетов. Зенитная артиллерия не задерживает [самолеты противника]»[155]155
  ЦАМО РФ. Ф. 221. Оп. 1394. Д. 2. Л. 194.


[Закрыть]. Дело в том, что главные силы дивизии находились севернее города на учениях, и, если бы не героическое сопротивление воинов 10-й дивизии и пограничников, ситуация могла сложиться так, что Либава могла быть захвачена внезапным ударом уже к утру 23 июня, так же как и равноудаленная с ней от границы станция Прекуле. В ответ командарм Берзарин радировал: «Либаву держать, ни в коем случае не оставлять. Сил у вас достаточно. Доносите обстановку»[156]156
  Там же. Оп. 2467. Д… 68. Л. 65.


[Закрыть]. После этого Дедаев отправил в направлении Руцавы два батальона 281-го полка: один на автомашинах, а другой эшелоном. К ним также присоединился разведбат дивизии капитана Шапошникова. Вечером они в районе Ницы вступили в соприкосновение с противником. 56-й полк (без одного батальона, оставленного для обороны побережья севернее Либавы), 3-й батальон 281-го полка и артиллерия дивизии вернулись в город, где приступили к созданию оборонительных рубежей.

В течение всего дня 23 июня на южных подступах к городу велись тяжелые оборонительные бои. Встретив упорное сопротивление в районе Ницы, противник начал обходить оборону советских частей с востока. В 12 часов его подразделения попытались форсировать р. Барта. Однако действиями 281-го стрелкового полка, поддержанного огнем гаубичного артиллерийского дивизиона, эта попытка была отбита. Тем не менее во второй половине дня батальоны полка вынуждены были под давлением превосходящих сил врага отойти к Либаве. В бою погиб командир 281-го стрелкового полка подполковник И.К. Есин. И все-таки непосредственная угроза порту на тот момент отсутствовала, поскольку на пути противника оказалось широкое Либавское озеро, а лесисто-болотистая местность вокруг него затрудняла наступление.

С этого дня защитников базы активно поддерживали 23-я и 27-я стационарные 130-мм батареи и 43-я разведэскадрилья капитана Вахтермана. Ее тихоходные гидросамолеты были превращены в бомбардировщики (могли брать на внешнюю подвеску до 400 кг бомб) и приступили к бомбардировкам войск противника, двигавшихся на Либаву с юга. Только за 23 июня летающие лодки совершили до 100 вылетов и нанесли сильные удары по колоннам врага в районе р. Барта. И лишь около 19 часов, когда передовые немецкие части находились уже в полутора километрах от аэродрома эскадрильи на озере Дурбе, командир военно-морской базы приказал ей перебазироваться в Ригу. Эвакуация проходила в спешке, и в сейфе комэска оказались оставлены секретные документы: техописания МБР-2 и авиабомб, наставления по боевой деятельности минно-торпедной и разведывательной авиации ВМФ. Сотрудники 3-го управления (военная контрразведка) собирались арестовать Вахтермана, но к тому времени, когда они узнали об утрате документов, он был уже мертв. 4 июля его летающая лодка производила рекогносцировку одного из озер близ Таллина, откуда предстояло действовать эскадрилье. Из окружающего озеро леса прогремел одиночный выстрел, которым командир эскадрильи был убит.

Утром 23 июня по приказу командующего КБФ была отправлена на восток и 18-я железнодорожная 180-мм батарея. Как писалось в расследовании, «на пути командование батареи получало ряд провокационных слухов даже от официальных лиц (некоторые начальники станций сообщали, что впереди немцами взорваны ж.д. мосты, на самом деле все они были не тронуты на всем пути следования батареи)». 24 июня батарея прибыла в Ригу, отразив в пути следования несколько налетов авиации противника.

Оборона Либавской военно-морской базы 22-27 июня 1941 г.

Тем временем 505-й немецкий полк полковника Лоймера изменил направление своего движения на 90 градусов и начал наступление на Либаву с востока. На своем пути противник вновь не обнаружил советских частей, и тогда возник дерзкий план внезапной атаки с использованием обычного железнодорожного поезда, захваченного на станции Прекуле. По-видимому, немцы собирались этим железнодорожным десантом занять мосты между городскими фортами постройки начала века и обеспечить движение через них передового отряда, двигавшегося следом на автотранспорте. На возражение машиниста, что в Лиепае красные, немецкий офицер ответил: «Они уже оставили Лиепаю, и туда можно ехать свободно. Но, смотри, за каждую ошибку получишь пулю!» – и пригрозил пистолетом. В шести вагонах поезда находилось до сотни немецких солдат – два усиленных взвода с пулеметами.

Когда поезд проходил станцию Гавиезе (она расположена в 16 км от Лиепайских укреплений), дежурный по станции И.Н. Огоньков заметил в поезде немецких солдат и по телефону срочно сообщил об этом в Либаву. Железнодорожники отреагировали молниеносно и нашли асимметричный ответ – навстречу вражескому эшелону был направлен паровоз. Инициатива принадлежала помощнику военного коменданта станции старшему лейтенанту Антонову. Немцы, находящиеся в поезде, заметили двигавшийся на них с большой скоростью паровоз, они стали подавать сигналы, а затем, остановив состав, пытались дать задний ход, но было поздно. Через 12 минут после того, как паровоз вышел со станции, произошло столкновение, локомотивы сошли с рельсов, из паропроводов со свистом вырывался пар, вагоны были сильно повреждены. Из покореженных дверей и выбитых окон вагонов выбирались перепуганные солдаты. Крушение произошло вечером 23 июня у разъезда Крустоюмс в 6,5 км от станции Лиепая и в 2 км от бывших городских укреплений. Впрочем, вражеские солдаты вскоре пришли в себя и, соединившись с передовым отрядом полка, двинулись на Либаву в пешем порядке. Вскоре они вступили в боевое соприкосновение со спешно высланной навстречу ротой 56-го стрелкового полка и отрядами морской пехоты. Их совместными усилиями возможный прорыв врага был сорван, хотя ему и удалось овладеть поселком Гробиня в 6 км от города и Батским аэродромом, где он развернул свои артиллерийские и минометные батареи, начавшие обстрел порта. Нельзя проигнорировать тот факт, что внезапное появление противника на окраине города с совершенно нового направления вызвало у некоторых бойцов и даже командиров панику и бегство со своих позиций в тыл.

Чем же на протяжении дня 23 июня занималось командование военно-морской базы? В материалах расследования на этот вопрос давался следующий ответ: «С началом военных действий в результате нажима противника на Либаву выяснилось, что сил для обороны Либавы с суши недостаточно. Командованием базы было принято решение сформировать из частей базы морские отряды. Был сформирован ряд отрядов из береговых частей, и часть личного состава была взята с кораблей, причем проводилось это без учета сохранения боевой готовности кораблей. Всего отряд составлял до 700 человек, все это возглавлялось генерал-майором береговой службы т. Благовещенским. В обстановке, когда противник проявлял активные действия на сухопутном фронте и бездействовал со стороны моря, а в ЛВМБ такая обстановка и была, командование ЛВМБ допустило в своем руководстве крупнейшую ошибку, закончившуюся тяжелейшими последствиями. Эта ошибка заключалась в том, что командование базы было приковано к руководству на суше и совершенно забросило все боевые средства, находившиеся на море».

Вывод кораблей из базы был прекращен. К вечеру 23 июня с большим трудом удалось вывести из дока подлодки «С-1» и «С-3», причем первая из них не могла идти своим ходом, так как не был окончен ремонт дизелей, а вторая – погружаться. Так и не была устранена мелкая поломка на «малютке» «М-80», из-за которой она не могла самостоятельно пополнять запасы сжатого воздуха, необходимого для всплытия. Отчасти работы на подлодках были сорваны по причине того, что практически весь личный состав береговой базы 1-й БПЛ во главе со своим командиром интендантом 1 ранга К.П. Павловым был сведен в отряд морской пехоты и отправлен на рубеж обороны по р. Барта. Экипаж эсминца «Ленин» смог ввести в действие два из четырех котлов корабля, что обеспечивало ему 24-узловой ход. «Когда утром 23-го эсминец самостоятельно отошел от стенки и встал под прием мазута, – вспоминал военфельдшер корабля И.С. Амосов, – моряки плакали от радости». Их радость была не случайной. Тот же Амосов писал, что еще в предыдущий день, сразу после речи В.М. Молотова по радио, командир эсминца капитан-лейтенант Ю.М. Афанасьев съездил в штаб базы и вернулся с приказом «Корабль подорвать и всем на фронт!». Тогда экипаж заверил командира, что сможет ввести в строй механизмы в кратчайший срок, что и было выполнено. Эсминец принял полный запас мазута и был готов к переходу, но команды выйти в море все никак не поступало.

Тем временем командование базы с утроенной энергией взялось за формирование отрядов морской пехоты. Руководство этим осуществляли замполит ВМБ полковой комиссар П.И. Поручиков и заместитель начальника политотдела батальонный комиссар М.И. Дьяченко. При этом Поручиков, желая подбодрить моряков, сообщал им явную дезинформацию, которая при опровержении суровой действительностью приводила лишь к еще большей панике. Так, например, он заявлял, что «на всех фронтах наши войска имеют успехи; в Германии началась революция; 2 немецких полка перешли на нашу сторону» и т. д. По его поручению 25 июня в политотделе базы для информирования бойцов была составлена сводка, излучавшая еще больший оптимизм: «… Взяты Бухарест, Варшава, наши войска от Берлина в 60 км, Хельсинки окружены». «Взбодренные» таким образом моряки шли на передовую, где сталкивались с упорно и умело атаковавшими немецкими солдатами, которых тяжело было заподозрить в революционных настроениях и желании перейти на сторону РККА. Неудивительно, что в такой ситуации многие паниковали. Невероятной казалась сама ситуация, когда к вечеру второго дня войны не мы осаждали стены передовой военно-морской базы врага в Мемеле, а противник штурмовал Либаву! Это отчасти и предопределило трагедию, разыгравшуюся в ночь на 24 июня.

Из материалов расследования политуправления КБФ: «Обстановка на фронте Либавы с 23 на 24.6 заключалась в сильном нажиме противника и некотором продвижении его на отдельных участках. В общем же в момент уничтожения указанных выше кораблей противник находился от г. Либавы в 12–15 км. Ружейной и пулеметной стрельбы в городе не было слышно. Но противник обстреливал артогнем город. В этой обстановке в ЛВМБ происходили следующие события.

Вечером 23.6.41 г. командир базы т. Клевенский приказал командиру дивизиона ТКА капитан-лейтенанту т. Осипову приготовить катера для эвакуации штаба, причем, как показывает т. Осипов, к нему затем прибежал оперативный дежурный штаба капитан Большев и сообщил: «Немцы уже в городе и режут наши семьи». Остальные командиры кораблей запрашивали штаб, что им делать. Оттуда отвечали: «Действуйте по обстановке». К этому надо добавить, по указанию со штаба базы младший командир-подрывник (фамилии сейчас никто не помнит) пришел к командирам кораблей и заявил: «Все с Либавой кончено», что он имеет указания со штаба базы взорвать минный склад и что к взрыву все подготовлено, поэтому просит все боевые средства убрать на рейд. Что было выполнено. В 04.20 24.6 был взорван минный склад[157]157
  На минном складе было уничтожено около 100 торпед, 2,5 тыс. глубинных бомб, более 770 морских мин и 1440 минных защитников (5 % мин, 6 % торпед, 13 % глубинных бомб и 40 % минных защитников, которыми располагал КБФ к началу войны).


[Закрыть].

В эту же ночь был подорван ЭМ «Ленин», причем, как показывает начальник штаба базы капитан 3 ранга т. Радкевич, в 18 ч 23.6 к нему обратился по телефону командир БЧ-2 ЭМ «Ленин» и доложил, что миноносец к подрыву готов, ему было сказано: «Все оставить так». В результате, когда к ночи 23.6 обстановка усложнилась и всем командирам со штаба отвечали: «Действуйте по обстановке», ЭМ «Ленин» был подорван, за ним подорвали все шесть указанных выше подлодок[158]158
  Были подорваны и затоплены пять подлодок: «С-1», «М-71», «М-80», «Ронис» и «Спидола».


[Закрыть] и минный склад»[159]159
  По хронологии событий первым в 23.45 23 июня был подорван «Ленин», затем примерно спустя 20 минут – подлодки и в 04.20 24 июня – минный склад.


[Закрыть].

Как именно проходил подрыв подлодок, вспоминал торпедист подлодки «Спидола» Ермолаев: «Все [встали] по местам, оделись по-парадному… Начальство совещалось, затем развели по лодкам и начали подрывные работы, вернее подготовка… Во время подрыва кораблей подводная лодка «С-3», которой командовал капитан-лейтенант Костромичев (он не подчинился приказу), ушла с бухты в море. Он выходил из дока и делал разворот к пирсу и не стал, а ушел… Подводная лодка («С-3» было на рубке) делала переход и разворот к пирсу, послышался голос командира: «Ложись, полный вперед», и они ушли без приказа… Нам тогда всем хотелось быть на его корабле, мы завидовали им за смелость, за сохранение корабля… Мы им завидовали, считали их счастливыми, они ушли в море, а [мы], «пехота», подорвали лодки и эсминец «Ленин».