Текст книги "Ассы – в массы"

При этом отдадим должное Тимуру. Дело-то он свое продолжил. Как он вышел на Соловьева, я по большому счету не знаю, меня там уже не было – возможно, через Друбич. Фильм получился слабоватым. Хотя возможности, фактуры и истории для этого были. В результате вместо Сережи Жегло на главную роль попал, конечно же, Сережа Бугаев, а московская часть «Ассы» в фильме была не задействована вовсе. Уже был Тегин с индустриальной тибетско-русской музыкой, Катя Рыжикова, Гор, Иренчик с модельным домом, Мамонов, Орлов. Даже Курехин не попал в фильм, но ему потом Гребенщиков помог. А что получилось – вы видели сами, сами выводы и делайте. Единственное, что по этому поводу можно сказать, – режиссер тут не особо причем, кого приводили, того и снимал. Все равно туда попали какие-то культовые объекты и люди, уже хорошо. В то время модно было обозначать, что «Асса» – это прорыв, но только все, кто это озвучивал, имели в виду весь процесс, инспирировавшийся в обеих столицах, во всех околокультурных слоях.

При этом Соловьев договорился в 88-м году о премьере «АССЫ» вроде как в «Ударнике», но премьерный показ буквально за неделю перенесли в ДК МЭЛЗ. Тогда была еще иллюзия, что Перестройка, что все равно все будет ярко. Все ключевые позиции по музыке, перформансам, моде и живописи были заняты своими, как тогда казалось, соратниками. Нужно было еще кино; про «Поп-Механику» и процесс. Это было снято, но вовремя не вышло – хотя все равно о Курехине, Тегине и остальных узнал весь прогрессивный творческий мир. А сама питерская часть процесса подзагнулась уже к середине девяностых, и как мне кажется, эстетические расхождения наложились на неумение распоряжаться финансовыми ресурсами в новых условиях. Тенденция, измененная Тимуром в «Новой академии», объединила новых художников под этим брендом; при этом бывшие участники процесса как-то оказались в стороне, а «Асса», изначально составлявшая синтез профессионального искусства и новейших маргинальных движений, расслоилась на несколько проектов и продолжила свое существование в иных формах.

М.Б. Другими словами, артистический мир отделился от cубкультурного и формализировался?

Г.А. Связи старые какие-то тоже остались. Приезжал ко мне и Гор, и Джамаль, который сейчас на пару с Дугиным думу развлекают. Был он и тогда крут, ходил в Гималаи, читал множество книжек умных. Но тогда молодежь не только про Евразию не хотела знать, вообще отрицала все на корню. Катя Рыжикова, Иренчик, которая вскоре уехала в Лондон. Туда же позже уехал Леша Блинов-Белый, который до сих пор делает какие-то киберпанковские проекты с лондонской тусовкой. Была еще такой модельер Лена Худякова, которая так же уехала в Лондон. Я не мог их так просто бросить, но уже вписался в другой процесс. Революция не может быть постоянной и длиться вечно, поэтому движению была придана новая форма. Задача была: каким-то образом перенести события в Москву.

Я уже знал Джонника, Хирурга, Алана с Уксусом и Хэнка, которые участвовали в показах. Появилась «Авария». Запредельной наглости «гадюка». Я тогда после «свансотерапии» был весь высохший, почти черный. С горящими глазами и сильно севшим голосом вещал из своих салонных комнат, которые я оборудовал у Гоши Острецова. Уголок «дурева»… Гоша был молодым талантливым художником, делавшим очень интересные картины, похожие по стилю на Иналовские. Он сразу влился в коммуникацию и общался со всеми интереснейшими арт-единицами города. Общался и с «Мухоморами», с модельером Леной Зелинской и с приехавшими вместе с Сергеем Ануфриевым одесситами. Туда же приезжал Курехин с Башлачевым, и эта квартира работала как салон и коммуникативное звено. Позже Гоша уехал во Францию, где тоже сделал серию проектов совместно с известными французскими художниками, а ныне работает с художественным кругом Гельмана.

А мне уже как-то все равно эта возня в среде художников надоела, к тому же начался прессинг на улицах. Раньше мы гуляли спокойно, разодетые, а тут до нас с Иренчиком впервые докопались какие-то ребята в кепках. Драки не было, но тогда я понял, что это и есть те самые «любера», о которых мне Хирург уже рассказывал. Неформалов в Москве в 86-м году я не часто встречал, но уже знал, что они есть и воюют за свою свободу. А в 87-м началась настоящая уличная война, в которой именно Саша Хирург взял на себя роль неформального лидера и с которым скооперировались многие лидеры разрозненных тусовок.

В начале 87-го года Саша Грюн и Леша Блинов-Белый познакомили меня с дальневосточными панками. Привез Ника Рок-н-ролла, Микки и Германа Челюсти. При этом со студентами-неформалами как-то не очень получалось. А дальневосточники были уже матерые анархисты. Люди дикие, но через этот дикий драйв, способные дать такой копоти, которой нельзя было получить от сверхкультурных начитанных «революционеров». Коля был на пафосе диссидента, в образе ссыльного. Винтили их из-за стремного вида постоянно. Я их переодел в «панк-аристократов» и они совсем распоясались. Уже стали проводится в Москве первые рок-концерты, и мы их стали посещать. Потом, когда Хэнк сказал, что им дали базу и что они будут выступать в Горбушке, мы с удовольствием подтянулись к участию. Во время выступления на сцену вылезли Грюн, Авария, Ник Рок-н-ролл – и мы дали настоящее первое панковское шоу в Союзе. Ту же «Ассу». Но в стиле панк-хардкор.

М.Б. Да, я помню. Кокосов взорвал все, что можно взорвать. На микрофонах весели надутые презервативы, а Авария разделась топлесс прямо на сцене.

Г.А. Марочкин тогда чуть в обморок не упал… При этом стиль одежды был выдержан на очень высоком уровне. Комсюки вздулись. Перепугались и вызвали милицию, потому что молодежь тут же начала «участвовать» в концерте. И группа стала знаменитой в одночасье. При этом, как обычно, забрали Ника, который под конец выступления в состоянии экзальтации сказал в микрофон «Это пиздец». Комсюки в холле его скрутили, так как в зале их просто бы порвали как бумагу, и он тогда получил пятнадцать суток. Но это было начало, именно начало панк-революции. После этого у «Чудо-Юдо» появился слоган «Комсомольцам стало худо – так сыграло «Чудо-Юдо»…

Потом Чичерюгин, который уже участвовал, подтянул Вовку Залевского, Андрея Гордеева и они начали работать над проектом «ансамбль русских народных негров Манго-Манго». Тот же самый балаган, но более профессиональный в плане музыки и текста.

Уже была группа «Порт-Артур», которые имели отношение к тусовке через Лешу Блинова-Черного; он работал над текстами, четко въехавши в конъюнктуру стеба над комсомольцами всех мастей.

М.Б. 87-й год ключевой. Вся госструктура, имевшая отношение к молодежи взорвалась. Все взорвалось. Стали приезжать радикалы из других городов. В Питере появились проекты «Ноль» и «АВИА»…

Г.А. Тогда я переехал от Гоши на Полежаевскую, ко мне стал заходить Женя «Круглый». Женя был студентом какого-то института, но при этом беспредельно наглым и знал неформальную молодежь города. Он и подтянул неформалов уже других, радикальных и с панковским налетом. Но после концерта «Чудо-Юдо» квартира засветилась. Потом я еще сильно вывихнул ногу во время катания с Лысой горы, в Вальпургиеву ночь, на гробовой доске… Оттяжка у нас такая была. Все садились на длинную доску и мчались по ледяным горкам. Вывихнул ногу и стал ходить с тросточкой. Отсюда этот стиль потом и потянулся. И тут Алан позвал к себе и предоставил свою квартиру под «панк-салон». Я его предупредил о неприятностях, но Алана напугать было очень сложно.

Мы отправили Микки, Германа и Ника в Питер, пробивать ситуацию, чтобы никого не искать, если приедем. Но мне питерские панки не нравились: прикольные, но какие-то домашние совсем и не на высоком стиле были. Все это клубилось вокруг «НЧ/ВЧ» и на каких-то квартирах. Другой была тусовка Дмитрия Калиникоса, в миру «Димсон» или «Калик». Он вместе со своими товарищами Капой и Леликом организовал сквот по соседству с Иналом, где постоянно происходили выставки и стояли Капины инсталляции из одежды. С Пановым мы как-то не пересеклись. А планы были задействовать его в Юфитовских перформансах.

Юфу я всегда считал идеологом панковского движения в Питере, к нему приходили и Леня Череп, и Панов, и многие другие представители панк-андеграунда. Некрореализм в двух словах не опишешь, но то, что они подавали как стебалово в таком суицидальном городе как Питер, многими воспринималось на полном серьезе и часто имело негативный эффект. Сам Питер со своей жуткой историей постройки и последующих блокадных периодов, представлял из себя некрополь. Поэтому и художественная и неформальная среда носила суицидальный декаденствующий некроналет. А Юфит превратил эту тенденцию в балаган, причем очень концептуальный, и то, что потом делал Фон Триер и Гринуэй, как-то даже сравнивать неудобно. Жестко стебалась тупость, дебилизм и суицидальные тенденции. И вот вокруг этого балагана выстраивался целая коммуникация, не менее пятнадцати человек. Женя Дебил, Циркуль – все участвовали в съемках фильмов, в основе которых лежала идея, по которой было видно, что в связи с удалением человечества от природы и естества, человек превращается в дикое звероподобное существо, которое, живя в мучениях, радостно умирает, наколовшись на какой-нибудь кол. Все это представлено и в фильмах, и в его картинах и фотографиях. К тому же он показывал пример брутального поведения и формулировал истории, аналогичные тем, что фигурировали в текстах «Свонс» и Ника Кейва того периода. Так вот, для налаживания связей и были отправлены наши делегаты, но они как-то где-то застряли в иных местах.

Потом и мы с большой компанией поехали следом. Мы поехали брататься с питерскими неформалами, но так совпало, что именно в этот момент в северной столице впервые появились любера. Ну и случилась показательная забивка люберов, гопоты и матросни, которую неформальный питерский мир до сих пор вспоминает. Забивали прямо при милиции, которая была бессильна перед организованными отрядами качков. После этого произошло братание с неформальным миром Питера. Приехали к Монаху, а там уже наши старые знакомые – Иренчик, Блинов и Ник Рок-н-ролл…

Сделав у Алана «панк-салон», мы стали экспериментировать с одеждой, делая микс из рокерских и аристократических костюмов. Был такой стиль: носить кожи под плащами и ирокезы под шляпами. Тогда была интересная история, когда мы все нарядились в плащи и шляпы, а девушка Алана, Марго, была одета в кожу и с ирокезом. Все шоу по раскачиванию населения происходили в метро. Метро само по себе андеграунд, да и деться от нас населению было некуда. Вот в таких ситуациях и устраивались спектакли. Кто-то панковского вида начинал приставать к гражданам, граждане апеллировали к прилично одетым людям (а это были все те же панки, но в шикарных польтах и плащах), которые якобы вписывались успокаивать хулиганов, а на самом деле советские люди оказывались зажатыми между панками по внешнему виду и панками ряжеными под людей. В результате весь этот клубок привлекал все внимание вагона, и в кульминационный момент ряженые панки разоблачались – и ступор, случавшийся с советскими гражданами, переходил в истерический хохот.

И вот однажды, когда мы ехали на какой-то концерт, в вагон завалилось человек двадцать люберов (а меньшими группами они редко перемещались), увидели Марго и стали на нее виснуть. Я могу лишь сказать, что, наверное, они тогда сильно удивились, когда после того, как захлопнулись двери вагона и поезд двинулся, полвагона сняло шляпы и пирожки, под которыми были ирокезы, и состоялась санитарная зачистка. На встречающей платформе удивление было не меньше, когда из вагона с валяющимися и сидящими на корточках спортсменами, вышла группа солидно одетых людей, что-то весело обсуждавших…

М.Б. Доставалось особо персоналиям, призывавшим к какому-то порядку. Их доводили до истерик издевательствами, а потом, когда была вызвана милиция, на платформах, при милиционерах, с каменным лицом зачитывался обратный текст про патриотизм и родину. Высшим пилотажем было сдать вместо себя в кутузку вызвавшего милицию человека. Чаще всего это оказывались скучающие вреднейшие пожилые дамы, в силу своей никчемности лезущие в чужие дела. Таких было много тогда в Москве. Так сказать, побочный эффект коммунального проживания. Особо отличались в таких акциях Гриша Фары-Гары и Женя Круглый.

Г.А. Да. Так точились и психологические аспекты, и разговорные. И получалось «срезать» на фазе разговора и толпы люберов, и уголовников, и милицию. Просто шло моральное уничтожение, потому как не может тупость и жадность победить в диалоге наглость и находчивость. А именно эти аспекты и оттачивались в «панк-салоне». С утра до вечера, под различную экспериментальную авангардную музыку, подростки грызли и стебали друг друга, оттачивая мастерство «стебалова» и вырабатывая иммунитет на оскорбления. Причем старались обходиться без мата и грубых выражений… Люди от происходящих концертов сначала впадали в шок. А потом как будто заново рождались. Въезжает в тоннель вагон с серыми угрюмыми лицами – выезжают розовые, с улыбками до ушей.

М.Б. А еще подростки любили дискредитировать в метро служителей правопорядка. Артистично. По идее, преследования за внешний вид были на улице. А тут вроде как метро и деваться милиционерам некуда. Очень любили неформалы подсаживаться к таковым представителям и корчить рожи смешные. Народ смеется, а милиционеры сделать вроде как ничего и не могут. Были и другие перформансы. Юра Лимон, который общался с Андреем Пановым (Свинья), покупал баклажанную икру, выдавливал ее в метро на пол и демонстративно делал вид, что застегивает штаны, провоцируя вызов милиции старушками. А когда возмущенные милиционеры просили все «это» убрать, Юра становился на четвереньки и с невозмутимым видом подъедал икру, отчего у публики и милиционеров случался мозговой штурм, пограничный с рвотными спазмами, и вся толпа разбегалась… Но это было артистическое баловство, не более. Адреналин. Сейчас девушки и молодые люди месяц работают в поту, чтобы раз спрыгнуть с парашюта и стресс снять. Или имитируют панковщину, чтобы стать более медийными.

Г.А. Но мы-то были в субкультуре, и задача «панк-салона» была – стать коммуникационным центром, эдакой школой подготовки уличных перформансов. Через маленькую квартирку в рабочем районе Преображенки проходили толпы художников, иностранцев, музыкантов и неформалов, но никто не засиживался, улицы кипели событиями. С момента образования «Рок-лаборатории» неформалы использовали концерты в своих коммуникативных целях.

Этот момент поначалу использовался милицией для того, чтобы натравливать гопников и люберов на прогрессивную молодежь. Дойти до концерта в неформальном прикиде уже считалось подвигом, потому как прежде, чем попасть в зал, неформалы несколько раз могли попасть в засады и пострадать физически. Помнится, даже в сквере перед Горбунова любера поджидали проходящих одиноких неформалов. Били и раздевали в разное время года.

А первые битвы массированные были в «Резонансе». Тогда был Кот, Гнус, еще были люди. Были мы нарядные. Я еще раздал неформалам игрушечные пистолеты. Вооружил… Туда же спецом нагнали люберов. Милиция стояла там же за железными загорождениями. А Женя Круглый ходил и тыкал самым главным милиционерам дулом игрушечного пистолета в пузы. Они не знали, что им делать, пытались прогнать, а он прикидывался дебилом и отвечал: «Чо? Да? Ага». Такая форма взаимоотношений работает и сейчас. Достал он их тогда конкретно, до судорог. А любера ходили по залу, где выступал «Черный Обелиск» и ненароком всех задевали, пришептывая: «Сейчас, сейчас…». Сережа Мелкий, по простодушию забил какого-то шкафа прямо в зале. Хирурга облепила толпа люберов. А он, как обычно, стал им чего-то объяснять. Его никто не слушает, оскорбляют. А он знай свое гнет. «Да вы поймите. Это так, а это эдак». Все были на взводе, и я ходил всех успокаивал, что, мол, только не в зале. Прокатился слух, что к месту концерта подвозят дополнительные автобусы гопоты. Видимо, решили на корню задавить всю эту неформальную конфорку. И после концерта, от «Резонанса» до метро, был выстроен коридор из милиции, а за ними – море кепок. Нас как колбасу туда пихают, и под таким конвоем сопровождают до метро. А кругом визги «Смерть, смерть!» Настоящая такая провокация. Никто особенно не испугался, но разозлили они нас не тухло. А я тогда, чтобы подбодриться, стал распевать песни Олега Котельникова «Мама умирала тихо» и «Шел я лесом, на опушке залетела пуля в мозг». Олег Евгеньевич тем и крут, что под его песни подростки шли в бой, несмотря на численный перевес. Все были сдавленные, адреналин загашен, осталось только злоба. А последняя песня, когда мы уже ехали по эскалатору вниз, была «Папа у Васи силен в математике», с хоровым припевом «Где это видано, где это слыхано»… И тут такая картина: спускаемся вниз, а там просто вся платформа в кепках, и деваться некуда. Сзади толпа, наверху милиция и гопота, впереди тоже. Тогда в авангарде оказался я, Мелкий, Грюн и Гриша Фары-Гары. Стоят плотные цепи и наматывают шарфы на руки. А до этого как-то все их терпели, потому как прогрессивная молодежь в массе своей была интеллигентная и отчасти вежливая… Выскакиваем на маленькую площадку. Несутся крики «Ага, сейчас мы вас сделаем и сдадим в придачу!» Нормально?

М.Б. Для того периода – да. У этой части населения, как потом выяснилось, было именно «МВДшное» прикрытие и работали они рука об руку с комсюками и милиционерами. Разница была лишь в том, что под личиной «ДНДешников» эта часть населения ездила в столицы, чтобы грабить и насиловать. И не только молодежь, простые граждане попадали под раздачу тоже. Лишь бы было чего снять, а потом продать на рынке где-нибудь в Малаховке. Позже, когда цели стали прозрачными, к первым бригадам присоединилась гопота из Лыткарино, с окраин Ждановской и спортсмены с юго-запада Москвы. Когда ситуация окончательно вышла из-под контроля, в дело пошла «дивизия Дзержинского», переодетая по случаю в одинаковые спортивные костюмы… Первые выезды были в район Красной Площади, в утюговскую среду. Потом уже были затронуты центральные дискотеки, и Парк Культуры им. Горького.

Г.А. Пойти куда-либо было сложно, а иногда и смерти подобно. Вот, а тогда просто деваться некуда. Снимаю плащ «Макс Мара», под ним – кожа, сдаю подскочившему Сереже Мелкому плащ и с криком «Асса!» бросаюсь вперед. Сзади никто особенно ничего не понял, но взревели и ломанулись в вестибюль. Это была не драка. Это было нечто иное. С веселым гоготом люберов не били, а вбивали в полы и лавки вестибюльные. Разрядились по полной. Любера стояли не только в вестибюле, но и прятались на перроне. Все цепи были прорваны, просто снесены. Гнус кого-то снес игрушечным автоматом, который запустил как бумеранг на охоте. Те, что прятались на перроне, стали заскакивать в вагоны. И тут появился Женя Круглый. Человек двадцать забилось в вагон, и когда двери закрылись, начали кривляться из-за стекла. Конечно, Женя обиделся, еще бы. И со всей дури ботинком ортопедическим как вмажет по двери. Дал так, что двери сломались и открылись, разве что вовнутрь не сложились. Поезд, конечно же, остановился, и никуда бравые спортсмены не уехали. Точнее, конечно, уехали – но по другим адресам. Все: поезд заглох, станция опустела и только спортивные тушки, разбросанные по станции. Это была, конечно, не первая победа, но, по крайней мере, самая крупная и заметная из первых побед. Тогда-то меня любера и запомнили, хотя на самом деле запомнили они Гришу, потому что мы были в плащах белых, но это не важно. У страха глаза велики. А Алана тогда не было (он ирокез отращивал). После этого уже сложилась боевая тусовка, началась зачистка города от гопоты. И мы стали ходить по центру; исключение составляли Арбат и Парк Культуры, потому что общее количество боевых неформалов не превышало тридцать-сорок человек. Потом уже после какого-то панк-концерта в каком-то кинотеатре, была тусовка, и я позвал всех на Арбат. Хирург тогда куда-то уехал, а мы собрались человек двадцать с детьми и, когда мы дошли до середины, нас уже окружила толпа.

М.Б. В этой среде существовала система оповещения через мелких «шестерок». Которые так же выступали в роли провокаторов, когда подбегал и выпендривался шкет, а потом за него вступались человек двадцать спортсменов призывного возраста.

Г.А. Да. Когда нас окружили, самые нормальные вышли вперед, кожи застегнули. Девушек и детей отправили в середину. И заняли позицию. Сзади оказались Антон и Нищий (Амнистия). А любера сами боятся: стоят, орут и периодически выпихивают кого-либо из своей толпы, и те тут же огребают от впереди стоявших неформалов.

Помнится, один «храбрец» подкрался к девчушке, а та оказалась мастером спорта по академической гребле… А они так и стояли и кричали «фашисты, фашисты». Но подойти ближе, чем на расстояние удара, опасались. Тогда уже Марго, со своим длинным ирокезом, просто стала ходить вдоль их рядов, тыкать в накаченные прессы пальцем и глумиться над каждым по очереди. Сзади, конечно же, ее подстраховывал Алан, интеллигентно прятавший какую-то палку под полой кожаной куртки. И ничего тогда люберам сделать так и не удалось. Просто раньше они встречались с зашуганым интеллигентным населением, которое брали на «гоп-стоп» при поддержке милиции, а здесь встретили группу, которая мало того, что не боялась, а еще и сама висла у их, как они считали, «дома»… Была, правда, одна потеря.

Джонник, который сдуру взял с собой маленького Данилку и Настю, как-то замешкался и ему дал в глаз шипованным перстнем какой-то псевдонеформал, который был одет как бы «по-нашему». Дал в глаз и убежал. А на самом деле был козлом. Звали его то ли Макс Хмурый, то ли Лютый. Не важно. Его потом Круглый отыскал и вбил в асфальт за этот эпизод. Но де-факто это были первые походы, которые зацементировали тусовку, и начался естественный отбор.

М.Б. Были такие «неформалы»: и нашим, и вашим. Как бы всех знают, со всеми дружат – а на самом деле были редкостными козлами, примазывавшимся к тусовке только ради того, чтобы решить свои материальные проблемы. Просто хотели быть в гуще события и бравировать своими якобы связями.

Г.А. Но все эти военные действия фильтровали тусовку от таких лишних людей. Потом был концерт «Сиелун Вильет», крупнейшее на 87-й год мероприятие. Где окончательно сложился состав основной активной части московской субкультуры. И с этого момента уже стали долбить люберов везде, где они встречались. А на одном из концертов в ДК Горбунова я встретил Сашу Петлюру, которого видел и раньше, еще в начале восьмидесятых. Позже он стал известнейшим художественным деятелем девяностых, а тогда еще учился в институте. Сразу стал его тянуть в процесс. Он уже видел выступления в Манеже и тогда делал какие-то художественные акты. Петлюра долго упирался, прежде чем кинуться с головой в авангардную моду. Он, в принципе, правильно опасался. Положив кучу времени на свое образование и переехав к нам в панк-салон, Саша действительно сделал поступок. Мы с Аланом, одетые в солидные вещи, сначала его навещали в общаге, где он жил с чешской девушкой Хеленкой. Долбили, долбили гундосого художничка, и он решился переехать к нам. Грызли его, конечно, по-панковски… Но это сыграло свою положительную роль в дальнейших событиях, когда он создавал свой творческий центр на Петровском бульваре. Саша стал с нами ходить, участвовать в наших акциях, а мы, соответственно, в его выставочных постановках и акциях. Я ему объяснил: все, чем я занимался, что успел, что не успел. И он взвалил на себя и тему, и все разрозненные группки перфомансистов; у него получилось стать их лидером и одновременно продолжить тему и прошлые начинания. Идею модельного дома он развил и реализовал и стал наиболее значимой фигурой московской арт-среды.

А тусовка уже сложилась достаточно обширная и объединяла в себе свои тусовочные группы. Свои радикальные художники. Были связи с Рок-лабораторией, куда уже был внедрен свой агент влияния Кимирсен; через него мы получали сверхновую музыку, которая тут же распространялась по всей Москве. Одежда была запредельно дизайнерской и сверхмодной. Панки ходили в итальянских и британских костюмах и плащах, или в псевдокомитетских костюмах и пирожках. Подтянулось огромное количество свежей молодежи. Просто сотнями. Основная задача проекта была уже тогда выполнена, и все пребывали в эйфории.

М.Б. Где-то в 89-м году улицы заполнились здоровыми улыбающимися людьми, которые равнялись на неформалов и не боялись ходить по улицам. Рок стал неотъемлемой частью молодежной субкультуры. А вся Москва была охвачена неформальными связями. Но комсюки уже тогда подумывали, как заработать денег на молодежной субкультурке, и все движения музыкальные в итоге погасили. Но не сразу, а где-то к году 91-му. Но в начале девяностых, в результате широкомасштабного эффекта от маргинального бунта, был снят фильм, куда благодаря случайным связям (скромно заметим, моим) попали основные персонажи московской тусовки…

Г.А. Да, центр столицы был просто захвачен неформалами. Женя Круглый ходил к «Интуристу», переключившись на гнобление проституток и быков. По улицам носились банды рокеров, готовые вписаться в любой расклад. Тогда и началось загнивание рок-лабораторских концертов. На улице было гораздо интереснее, и посещались концерты только своих групп, либо иностранные. Потом началась серия концертов в парке Горького, где очередной раз Саша Хирург подтвердил свою роль лидера в люберецких побоищах. При этом было непонятно, зачем организовывать концерты для металлистов в люберецком логове. Опять хотели стравить. Но неформалы выстояли в очередной раз. Потом уже начались просто безумные вылазки человек по двадцать против всех. Хочется отметить особый фактик, на первый взгляд незначительный. В начале девяностых в этом же парке были впервые опробованы военизированные милицейские части. Сначала это было в 90-м году, когда восьмого мая неформалов попросту заманили в парк на якобы готовящийся там концерт.

М.Б. Я прекрасно помню этот эпизод, потому как он чуть было не стал для меня последним. В этот же день там происходил митинг «Демократического союза», но поскольку неформалы всегда были аполитичны, никто на этом моменте не акцентировался. Вся толпа, человек тридцать просто прошла до «Зеленого театра», где всем объявили, что никакого концерта не будет, и, конечно же, все побрели туда, где толпились люди. В процессе перемещения была сделана провокация какими-то быковатыми людьми из города-героя Подольска, которые были забиты в асфальт, и, соответственно, вызвана милиция. Причем крутить начали первых попавшихся, но «газик» был разобран на запчасти и шумная толпа направилась к выходу, по дороге задев каких-то люберят. Хирург, как обычно для того периода, в своей героической манере дал Тарзана, что выглядело весьма эффектно, и все пребывали в эйфории. Тут-то, впервые в столице, мы и увидели людей в касках со щитами и дубинками.

Получалось у них как-то все нескладно, и сдержать даже такую незначительную группу неформалов никак не удавалось. Причем прикол состоял в том, что эти как бы служители правопорядка бегали за неформалами, перекидываясь криками (раций не было) – мол, забираем «кожаных». Я, будучи смекалистым мальчонкой, быстро скинул косую в рукав, оставшись в джинсиках и лесорубской клетчатой рубашке. И продолжал наблюдать сцену отлова неформалов и грузинов, которые к несчастью своему, тоже имели привычку носить кожаные куртки и тусоваться во всех людных местах отдыха…

Г.А. Да, рокеры в массе своей свалили, но часть людей забежала в американские аттракционы, где была блокирована этим протоомоном. Аттракционы были остановлены, и людей стали фильтровать на выходе из ограды высотой не менее трех метров. Картина была достаточно забавной. Оставшиеся неформалы, не дожидаясь своей очереди быть отфильтрованными, лезли на ограду и, выкрикивая проклятия, ныряли в массу правоохранителей с трехметровой высоты. Я же засмотревшись на незабываемое зрелище, был сметен толпой не менее трехсот человек, быстро направлявшейся к выходу из парка, куда вели скрученных рокеров. Толпа оказалась люберецкой, и вырваться из плотно идущих масс озлобленных качков, бубнящих под нос «бей металлистов», не представлялось возможным. Единственное, что удалось запомнить, так это Лешу Катаева, который, будучи одетым в пиджак «Харрис твид» и с Тасей под ручку, живо и иронично интересовался у люберов, мол, кого бьем, и сочувствующе соглашался, мол, правильно, правильно…

М.Б. А меня вынесло на пятачок возле входа, где толпа люберов медленно окружала автобус, в который доставляли задержанных. Тут-то, оказавшись в центре этой толпы, я слегка замешкался, что, по идее, делать было не нужно, но какой-то «человек» тиснул сзади мою бейсболку, и я остался посреди люберецкой толпы с крашенным ирокезом на голове. Один. Вот уж действительно, если хочешь казаться идиотом, так делать это надо на всю катушку. Так и в этом случае, вызвав в толпе смешанные чувства недоумения, ярости, обиды, я совершил заплыв «быстрым кролем» через всю толпу до самого автобуса, боднул стоявшего в дверях милиционера, который сам был не очень рад находиться в этом месте и в это же время. Автобус начали уже раскачивать, когда два милиционера внесли в автобус Кимерсена с лицом, представлявшим сплошную гематому. Видимо, выдав дубинки, господа функционеры забыли снабдить их инструкциями по пользованию и рекомендациями не бить сограждан по голове – короче, зрелище было не из приятных. Автобус вывезли в местное отделение, где составив протоколы, неформалов выпускали по одному, наблюдая аттракцион, как они будут поодиночке пробиваться через люберецкие заставы.

Г.А. Кстати, пробились все и без потерь, поэтому этот эпизод можно внести в разряд очередной знаковой победы, поскольку этот эпизод еще раз стал учебно-показательным для населения: как можно противостоять противоправным действиям, даже если они носят статус правоохранительных и вооружены. Но тогда все были в своих подростковых галлюцинациях по теме рок-музыки, и так не смогли понять, что в тот день не в неформалах было дело. А в немалой и слабоуправляемой толпе воинствующих инженеров, мнящих себя советской интеллигенцией, которые собирались на соседней площадке и митинговали про какие-то одним им понятные ценности и свободы, когда у них под носом шли почти военные действия. Ныне мне это все навевает достаточно ироничные мысли по поводу наивности тех митингеров и абсолютной аполитичности рокеров и маргиналов, оказавшихся в итоге на одной стороне баррикад в 91-м году. Но факт первого санкционированного применения вооруженной милиции против населения можно было бы зафиксировать именно в этот день, а не как мнят себе многие историки, не имеющие к данным событиям никакого отношения.