Текст книги "Ассы – в массы"

Миша Бастер
Ассы – в массы. Часть четвертая

© M.Бастер 2005-2015

Фотоархив © www.kompost.ru

* * *

Участникам, ушедшим, и всем кто это терпел, особенно родным и близким, посвящается.

Фотография Петры Галл. Хенк и Гарри, 1987

Гарри Асса

Активный участник субкультурных коммуникаций восьмидесятых-девяностых годов прошлого века. Основатель авангардного дома моделей «Ай-да-люли» и субкультурного панкдендизма.

Г.А. Детство у всех было понятное, как и у меня. Папа художник, мама учительница. Полное отсутствие какой-либо информации. В общем, мрачные шестидесятые. Но все-таки это был Дальний Восток, и там было два прогрессивных города. В Хабаровске уже тогда был отлажен иностранный туризм. Через город шла туристическая авиалиния, где дозаправлялись самолеты, следующие курсом на Японию из Европы. Еще – Владивосток: хоть и закрытый город, но все-таки порт. Так вот, делать там по большому счету было нечего, хотя сам город был населен достаточно культурными людьми, вполне себе нормальными. Пьют водку, от души веселятся, братаются. Спел за столом песню – друг навеки. Владивосток другое дело; там все-таки Приморье, климат помягче, а город закрытый, и люди соответственно, несколько другие. Такая консервная банка: люди в ней тухнут. В Хабаровске все-таки институт восточных языков, все комитетчики там учились, да и сейчас, наверное, учатся. Будущие шпионы… А если серьезно, то в конце шестидесятых в Хабаровске был наплыв молодой интеллигенции, и город стал несколько странным. Суди сам – маленький город, а пять театров…

М.Б. Аномалия. Может, комсомольцы город будущего хотели там построить?

Г.А. Нет. Комсомольцы один уже себе построили – на Амуре и, видимо, надорвались. А в Хабаровск понаехало военных высокого уровня, и все стали ловить сигналы из космоса. Вот где киберпанк зародился на самом деле. Супер аппаратура, о которой мы вам не расскажем…

Гарри Асса, 1987 год. Фото Осы Франк

М.Б. Ага, ловили сигналы из космоса, записывали на бобины, а потом дискотеки для комитетчиков под них крутили в стиле диско…

Г.А. Да-да-да… А вообще после конфликта на Таманском острове, когда китайцы были готовы ломануться в хабаровские прерии, но их превентивными методами остановили… А то набежали бы как муравьи, прикинь, их там миллиард и все голодные. Всех бизонов бы вмиг пожрали, а Хабаровску кранты были бы в первую очередь. Мне, малышу, нравилось одно. Где-то в 66–67-м году я создал группу, типа местный «Битлз», не меньше… Называлась «Зе Флит энд бойз». Что это значит, я до сих пор не знаю. Была группа, нас потом выгнали со школьной базы, репетиции продолжились на квартирах. А концерты давались на школьных вечерах. Гоняли нас, как положено.

М.Б. Мы тут, кстати, новый адаптивный термин для рок-н-ролла вывели; все же его в период семидесятых пытались на русские корни насадить, но как-то не вышло. Тогда проблема первичная была серьезная, и все спорили – петь на «пидже инглише» или на русском. А тут решение вопроса созрело. Кул*и*бяка, вот их-то, кулибяки, и лепили.

Г.А. Тогда уж «кул энд байки»….

М.Б. Телеги…

Г.А. Телеги были в основе всего раскачивания. И не умевшие красиво гнать, просто не воспринимались как интересные люди. Возможно, это советское наследие, когда люди фантазировали на тему; скорее, этот феномен имеет более глубокие фольклорные корни. Но при этом в русской культуре, с ее традицией анекдота и сказок, более важным, чем красивое слово (как бы не утверждали некоторые писатели и поэты), всегда была красивая история или, как теперь говорят, прогон. И в панковский период фольклор имел немалое значение. Так персонаж русских народных сказок трансформировался в фекальное божество – Калобог…

Вот, понагнали в Хабаровск молодых разведчиков со знанием восточного языка, вникнуть в колорит местной культуры. Со многими подружились, а лично мне они помогали переводить всякую там литературу. Тогда был период хиппи и увлечение восточной философией. А транзитной точкой между востоком и западом оказался Хабаровск. Где музыканты и туристы гуляли всего один день и продолжали свои путешествия. Там не было ни французов, ни итальянцев, только «бритиша» и американцы; причем в основном хиппи, которые действительно чем-то интересовались по жизни. Потом еще появился рейс Аляска-Хабаровск, и поехали простые парни. Самую страшную подростковую проблему – отсутствие информации – можно было не без труда решить через этих людей. Радио мы тоже записывали и переводили. Но на слух это было очень сложно. Никаких планов о какой-либо революции тогда не было, была просто проблема самореализации. Я даже не утюжил, а просто поставил утюжку на уровень и лично перестал участвовать в этом процессе. У наc тогда город был отделен мостом, за которым была слободка, населенная хулиганами. Там жили мои родственники, а сам я с товарищами жил на другой стороне и слыл уважаемым подростком, потому что одевался смешно, да и жизнерадостным был. Потом это сыграло свою роль.

А так, в силу своей коммуникативности, были очень быстро налажены связи по всему городу. Тогда у нас было очень спортивное детство. Алкоголь мы как-то не очень уважали, поэтому все интересы сосредоточились в области изучения восточных боевых искусств. Вот таких парней мы объединили в единую коммуникацию. Видеомагнитофонов тогда не было, были только катушечные магнитофоны. И вот, когда мы уже стали себя чувствовать достаточно информированными и раскрепощенными, стало интересно – а как себя чувствуют остальные жители города? И лично я столкнулся с тем, что в городе существует культурная прослойка, которая пишет (за деньги, конечно) Элвиса Пресли, Пэта Буна, Клиффа Ричарда. Иного не было вовсе, даже «Ху». Были и пласты на «костях». Записи стоили, как и везде, пять рублей (комплексный обед в московском ресторане без алкоголя стоил столько же). Попасть в эту тусовку было не просто, но не для меня. Тогда мне было лет пятнадцать, но я уже слушал «Дорз», Фрэнка Заппу, «Джефферсон аэроплан»… Все учились в школе. Денег, стало быть, не было, а «винил» стоил от пятидесяти рублей и… уж не знаю, сколько там. Страшные по тем временам деньги, а иностранцы с собой «винил» не возили. Только где-то в семидесятом году иностранцы подарили мне «сорокопятки» «Криденс». А «Лед Зеппелин» и «Блэк Саббат» тогда вообще было не найти. Когда они появились, это была уже революция. Все стили тогда были в общей куче, но каждая новинка была праздником на весь город. Только пришла пластинка, сразу шел пиар, все начинали бегать – искать, у кого бы записать. И этот процесс всколыхнул мирный город, где-то на месяц.

С этой музыкой, с этой информацией о стилях и внешнем виде, пошли изменения в молодежной среде. Стали носить длинные волосы, и тут же огребли от властей. Еще насильно не стригли, но в четвертым классе я сшил себе какие-то клеша с цепочкой и пришел в школу, первую прическу себе состряпал. Хотел ежик, а получилось черти что, потому как стриг неопытный в этом деле сосед. Какие-то клочки, которые я натер по совету товарищей хозяйственным мылом. Когда я появился в школе, там, конечно же, случился шок. И вот так вот постепенно, постепенно, наступил 71-й год.

Да, была такая история, тогда многие утюги оперировали иконами. И вот мне один раз очень старая икона попалась. Хотел сначала пойти, ну, обменять там, как все нормальные советские люди на джинсы, жвачку… смотрел я на нее, смотрел… И так подумал: а чего она мне такого (икона) сделала, чтоб ее взять, да и обменять? Оставил я ее себе и начал искать всякие брошюры – тогда же религия тоже под коммунистическим запретом была. Почитал, решил, что вот это – мое. И философия хиппи мне подходит. А потом мое фото просочилось в прессу, в статейку про хиппи позитивного толка, где написали, что «эти мальчики с длинными волосами, с надписью «люди за мир», с сумкой от противогаза, протестуют против войны». И вот после этой статьи подняли на уши весь комсомольский актив, кого отловили и подстригли, кого в «дурку» положили, кого-то просто посадили.

И понеслась у нас революция хиппи, спровоцированная местными бюрократами. Мне пришлось просто уйти из дома, там уже были постоянные засады. Как это делалось: оперативники без формы провоцировали на грубость (а все они были наглыми), якобы звали на помощь тут же стоявших прохожих (тоже оперативников), крутили и пристраивали по случаю, в зависимости от оказываемого сопротивления. Поэтому у нас в стране хиппи – а их правильнее называть битниками (потому что слушали бит) – были далеко не мирными, не смотря на все свое желание быть в гармонии с окружающей средой…

М.Б. В принципе, на Западе первые битники, из которых выросло поколение байкеров, тоже умели постоять за себя. Все изменилось с популяризацией движения, когда костяк тусовок был размыт пришлыми доморощенными жлобами.

Г.А. Да. И несмотря на то, что я ушел из дома, неприятности все равно меня настигли. А дело было так. Мне тогда американцы подарили майку «Изи райдер» (по названию культового фильма начала семидесятых): блин, как знали. И вот шел я на пляж в фисташковых клешах в полосочку, очки «райбан» дорогущие и в сумке «американ» – «сорокопятки» и документы. А у меня там лежали на пляже пять знакомых шведов, тоже волосатых, с которыми я хотел обменяться пластинками. И так получилось, что мне пришлось проходить мимо станции спасателей, которая стояла на горе. А там сидели милиционеры, человек пять, распаренные, с расстегнутыми рубашками. И когда я проходил мимо, сказали: «Так, ну-ка сюда пошел. Сейчас будем подстригать!» Я подумал, что это очередная провокация и решил не вестись. К тому же, хипповская теория человеколюбия подвела. А они давай меня ловить, бегать. Выдернули из-под меня ноги, подняли над головой (а они здоровые-таки мужички). И понесли в эту спасательную будку. Сумка с пластами и документами сразу ушла куда-то. Я подумал, что надо сваливать, но было поздно. Бросили меня в эту будку, скрутили, принесли ножницы. Один жирный мент сел на ноги, другой придавил спину, и давай из меня Рода Стюарта делать. Я потерял сознание, не от страха. А от того, что просто сдавили сильно (мне-то семнадцать всего было и не особо богатырь). Милиционеры, конечно же, испугались, заверещали тому, что спину придавил, он слез… С первым глотком воздуха я на автомате хватаю ножницы, которыми меня стригли, и просто крутанул их над головой. А очнулся я окончательно, от душераздирающего воя, который издавал мент со сломанными пальцами (ножницы были такие, старого образца, крупные). Насыпали мне, конечно, и просто выкинули из этой будки. Весь пляж, было полно народа, услышавший крик, конечно же, отреагировал. Люди повскакивали. Ну и я понял, что уже на сцене. «Шоу маст гоу он». И пошел в народ. Люди расступились, образовав коридор, я дошел до своих знакомых и толкнул речь о том, что, мол, так и зарабатывали себе фашисты железные кресты во время войны… Прочитал лекцию; прибежали менты, а народ уже впрягся, мол, за что мальчиков, взрослые мужики, мучаете. И я пошел сквозь толпу, с разорванным рукавом, клочьями на голове, крови там чуть-чуть было. В общем, дал Иисуса Христа, при этом повторить тогда его финальный путь в те времена можно было легко.

М.Б. Ага, «биробиджанский мессия»…

Г.А. Да там уже не было никаких иудеев, как только границы открыли, все тут же свалили в полном составе…

После того случая за мной сразу потянулась вереница молодежи. Конфликты были и с родителями, которые понимали, но находились под социальным прессом и боялись. В итоге меня все-таки сдали в военкомат, осенью 72-го года, куда отвезли под конвоем. Можно было бы и не сдаваться, потому как страха никакого уже не было, но вот поехал туда, и меня второй раз постригли. У меня там случилась истерика; я пришел домой, включил «Джефферсон Аэроплан», слезы льются, но как-то обошлось без суицида. И вот тогда я и решил, что как-то все несправедливо вокруг и надо все это менять. Никому, вроде, ничего плохого не сделал, а тут…

М.Б. Да, обидно.

Г.А. Я пошел в театр работником по сцене. Пока отрастали волосы, устроил туда своих знакомых из нового поколения бунтарей. Старое поколение, оно как-то забилось по углам, а молодежь, на глазах у которых происходили все гонения, были уже другими. Наглыми, не хиппи – просто отрастившими волосы из вредности, битниками. При этом волосы к 75-му году уже никого не раздражали, только особая одежда и особое поведение. Потом мне еще помог подрабатывать в местном Росконцерте фанат рокабилли, тоже репрессированный. И еще я был задействован в местной театральной труппе. Весь этот процесс меня активизировал.

Выходила у меня вполне нормальная местная зарплата, рублей в триста, по советским временам – хорошие деньги. Коммуникация музыкальная уже была поставлена и работала, как завод. Информация фильтровалась очень жестко. Денежная масса копилась, а покупать-то в Хабаровске было нечего. Потому что не бухали, только покуривали; но это все было через систему угощения, денег за это не просили. Постепенно я пришел к выводу, что надо делать группу. Бегание по городу в одиночку ничего не изменит, хотелось просто разбудить весь город, чтобы очевидное не казалось невероятным. В городе все концы были у комсомольцев, которые проводили танцы, пьянки, драки на площадках заводских клубов… Позже стали приезжать эстрадные артисты – Магомаев, «Червонные гитары», «Пудис» – и это было событием городского масштаба.

Был такой момент, что власти как-то расслабились, а молодежь уже подросла. Уже была готова группа. Про нас все уже знали. Пели мы первые песни на английском, причем до девяти вечера пели песни: «нам бы, нам бы, нам бы всем на дно», «протяжным басом гудит фугас», «спит городок» и прочие классные, не депрессивные песни из любимых фильмов. А после девяти был перерыв, все переодевались и начинали с попурри из десяти рок-н-роллов – и до истерики. Володя Король, товарищ мой, к тому же еще и каратист (он же и пробил тему с площадкой), барабанил так, что люди заводились с пол-оборота.

Плюс – был поставлен на поток процесс пошива джинсов. Шили хорошо, потому как делали почти для себя и уважали качественные вещи с детства. Джинсы стоили немалых денег, и доход приносили больше, чем записи и концерты. Поскольку таких вещей было мало, а спрос был неимоверный, джинсов столько уже было не наутюжить. К тому же денежного ресурса хватало на то, чтобы делать закупки парфюмерии, обуви (чухасы). Поэтому была прихвачена местная «Березка», где мы проходили, как американцы. В принципе, так оно и было. Такие хабаровские иностранцы…

М.Б. «Клуб Коттон»…

Г.А. Вся музыкальная аппаратура уже была фирменной, вещи фирменными, сознание не советское, музыка тоже. Информацией о зарубежных молодежных течениях и инновациях владели. Это и было то, что называли передовая молодежь. Разница была лишь в том, что кто-то просто хотел нажить денег, чтобы не чувствовать себя ущербным перед соседями, а кто-то хотел идти дальше и изменить ситуацию вообще.

М.Б. Причем всем было по фигу какой строй, лишь бы гопоты поменьше, а жизненного пространства для самореализации – больше. Сейчас трудно объяснить буквально, какие материальные трудности испытывали люди в стране. Сегодня вроде как что-то есть (и информации, и вещей, и еды), но не лучшего качества, а денег у населения опять не много. Тогда же были какие-то деньги, но ничего из выше перечисленного не было, в первую очередь для души. А у функционерской среды была замкнутая сеть магазинов и центров услуг, многие об этом знали. Причем гнобили их (функционеры функционеров же) не меньше чем трудяг. Это было правило, которое называлось системой, а сейчас те же самые бюрократы, только совсем стыд потерявшие.

Г.А. Именно поэтому хотелось заполнить своими личными усилиями все эти потребности. Финансовый ресурс нужен был на это, и он был честно заработан а не украден. И никакого диссидентства, никакой политики и антисоветчины, в коей многих тогда обвиняли и карали. Возможно, кого-то и не зря.

Мы тоже были ущербными, набирали «Мартини», сигары. Их все равно никто в дьюти-фри не покупал. Добивались полного соответствия с журнальными образами. Но быстро переболели этим пресыщением и занялись делом. Это был процесс излечения от ущербной ментальности, приведший к самоиронии и легкому отношению к вещизму. А в группе у нас пел человек, возможно, не самым хорошим голосом. Но понимавшим, что такое негритянские вибрации и знавший английский язык. Я писал тексты про все на свете. Рок. И вот Володя «Король» пробил через военную организацию базу под тему исполнения песен военных лет. Я, если честно, рассчитывал на неделю, но продержались мы полтора месяца. Пока специально из Москвы не прислали распоряжение прикрыть всю эту лавочку. Мы выступали в городском парке, в котором собирался весь город; скрыть это все было сложно, к тому же – как я уже говорил – в городе было много представителей надзирающих органов с прямыми столичными контактами. А люди шли как на молебен «Аум Синрике»…

Потом начались провокации, стали засылать на площадку моряков. Хотели нас прибить где-нибудь под шумок. Но мы были уже готовы, так как весь городской спортинститут был в наших поклонниках, нас охраняли.

Параллельно мы уже пытались наладить связи в Владивостоке, но там было все проще. Помогал в этом Петр, более известный как Петя «Прокапан». Он носился везде и распространял информацию – мол, что вы тут в «консерве» сидите, все уже понеслось.

Как только мы приехали к знакомым во Владивосток, нас, конечно же, тут же обокрали и сдали местным бандитам, которые, поговорив с нами, прониклись идеями и даже какое-то время не мешали. Всем, в общем, понравилось быть не совками, носить иностранные вещи и чувствовать себя свободными, хотя последний пункт они понимали по-своему. При этом город, в котором были обычными вечерние грабежи и девушки просто боялись ходить по улицам, стал меняться. Бизнес-схемы заняли все маргинальные элементы и девушки-красавицы вывалили на улицу. Тут же мы запустили всю косметику во «Владик» и поняли, насколько женское население изголодалось по красоте. Петя умудрялся обойти за день чуть ли не весь город и всем втереть свои телеги про то, что вся власть должна принадлежать нам, уже принадлежит: в соседнем Хабаровске все уже в джинсе. И город действительно в кратчайшие сроки начал преображаться. Немалое количество населения уже ходило в джинсе, с фирменными сигаретами и прочими атрибутами иностранной жизни. Такая дальневосточная Америка…

Моряки, которых возили в город с соседней базы на паромчике и которые подметали своими дембельскими клешами улицы города, были приструнены. Петя получил полную свободу для гонева и носился с телегами по городу, уже не совсем понимая, кому и чего он говорит. И самое смешное, что ему верили, потому что гнал он поэтически и взахлеб. Собралась центровая тусовка из всевозможных расфуфыренных персонажей и красивых девушек; в барах и ресторанах играла «Шизгара» и все гуляли.

Так совпал момент, что в это время поступило негласное разрешение на ввоз иномарок через Владивосток. Сначала одну-две для каких-то там бонз. А поскольку у нас был уже денежный ресурс, то мы этот процесс ускорили и довели до абсурда. Мы стали покупать эти иномарки и перегнали некоторые в Хабаровск, а Владивосток наполнился «шевроле» и «кадиллаками». Представь себе, Сан-Франциско на Дальнем Востоке. Волосатые морды с сигарами, которые никто не покупал, на иномарках… Поездки на океан…

Причем, шоферами были сами же владельцы этих иномарок, поскольку нам эти машины были ни к чему, а им еще и денег перепадало. Для нас же машины были не средством передвижения, а средством украшения. Обнаглели до того, что начали гонять на адмиральском катере по всяческим нейтральным водам. Его потом сняли, потому что он тоже поверил во всяческие свободы и стал ездить на белом «Кадиллаке». Единственно, чего было жаль – подтянулись маргиналы, но не культурная прослойка, которая как боялась тогда, так и нынче боится.

Да, кстати, про Петра. Петя был глашатаем идей, его несло. Говорить он начал просто неделями, в эдаком хипповском раю. И все было бы хорошо, если бы один муромой не подсадил Петю на прокапан. Ну и конечно же, Петр поделился такой радостью с товарищами, которых он стал науськивать врываться в административные учреждения. И вот однажды Петр, мнивший себя под прокапаном фигурой значимой не менее чем Иисус Христос, с собачкой на руках, приперся в местное отделение КГБ, где веселил всех своими телегами часов восемь, после чего его, конечно же, упаковали в дурдом, откуда он неоднократно сбегал, был отлавливаем по новой и заколот всяческими антихристосантами. Причем после каждого побега он умудрялся собирать толпу и куда-то ее вести. Закололи его в итоге так, что у меня не было надежды увидеть Петра в хоть каком-то рассудке. Но путем показа рокенролльных кумиров, а-ля Моррисон, что, кстати, подействовало, он вернулся. Но фобия насчет революций оставалась у него еще долгое время, и за ним закрепились позывные «Прокапан». После этих историй Петру доверять ответственные дела, как ты сам понимаешь, не стали. При этом стоит оговориться, Петр никогда не был клиническим сумасшедшим. Просто, как многие гениальные люди, он не всегда контролировал свои озарения и попадал в нелепые ситуации.

М.Б. А как он появился в Хабаровске?

Г.А. Сначала тусовка была однородной из местных жителей, таких, как Алекс, который шил нереальные вещи себе сам; позже, в начале девяностых, он приехал в Москву и умудрился обшить множество известнейших фигур. Потом в нашей тусовке, в начале семидесятых, появился Петя, который торговал холодильниками и умел очень весело гнать, причем часами. К тому же и музыкант неплохой, ездивший по стране и параллельно втюхивающий всяческую дребедень. Родом он был из маленького украинского городка Горловка, где тоже учудил восстание.

М.Б.??

Г.А. Мы тогда уже жили в Москве и я сдуру поперся в Горловку, посмотреть на Петины пенаты. А городок шахтерский, маленький и делать там абсолютно нечего. Ну что оставалось делать? Конечно же, революцию… Петя долго ходил на шахтерские дискотеки, где я ставил всяческие передовые группы, а Петр лечил шахтеров, что вся власть на самом деле принадлежит им, что нужно захватывать газики и тут же их пропивать… А шахтеры, это люди-молотки, возьми и поверь шизофренику. Причем, когда я тогда очень долго удивлялся, почему у здоровых красивых мужиков такой готический макияж. На самом деле это оказалась угольная пыль, вымыть которую уже не представлялось возможным, поэтому у них был эффект накрашенных глаз. Я потом уехал, не выдержав безделья, а Петя продолжал всех грузить своими космическими идеями. И как-то так совпало, что кто-то из ментов на местных танцах вякнул, а совковым протоготическим парням только свистни. Короче, наслушавшись Петиных бредовых телег, шахтеры захватили грузовики и стали на них врезаться в местную администрацию. На самом деле история дурацкая, потому что пострадали в итоге люди – но также и показательна. Именно с шахтеров начались московские события 91-го года, куда их свозили на автобусах и показывали на всю страну, как простые рабочие парни становятся тупым орудием чьих-то телег.

М.Б. Возвращаясь к хронологии – в семидесятые доходила информация о панк-культуре или нет?

Г.А. Про панк-культуру я тогда и не подозревал. Но были «Эм си файв», «Кингз», «Трэшменз», «Раш», «Скримз», «Ти Рекс», Боуи, «Ху». К сожалению, Джимми Хендрикс не прокатил. Прессинга тогда почему-то не было, а это уже была середина семидесятых; возможно, из-за того, что, во-первых, все было сделано внезапно и быстро, а ситуация поддавалась переменам на «ура». Во-вторых, как мне кажется, самим надзирающим службам такое «эльдорадо» нравилось. Комитетчики, кто помоложе, и раньше с пониманием ко всем процессам относились. Я потом познакомился с некоторыми (у них самих были немереные коллекции пластинок), и они мне их по-тихому писали. Возможно, благодаря их влиянию скорость передачи информации в Москву несколько затянулась. А без указания из центра ничего серьезного предпринять местные бюрократы не могли – разве что забить до смерти, и то на это разрешение нужно было. Все уже было на виду. Ну, и конечно же, концерты прикрыли.

Потом где-то на улице было организовано нападение на нашу группу. Напало человек двадцать переодетых милиционеров. Но, поскольку за нами все время ходили поклонники, все оперативники были забиты и нам назначали встречу для разборов. При этом открыто, средь бела дня, на автобусах, подкатила вся школа милиции, одетая в трико: думали, наверное, что осознание того, что они имеют отношение к надзирающим органам – это почти что пропуск в рай… Они просто не знали, что в спортинституте нормальные здоровые парни не знают, на ком бы разрядиться. А город тихий, никто никого не обижает. Выхода адреналину нет. Вот менты подъехали и не вдумались, что все, кто перед ними стоит, нормальные мастера какого-либо из видов спорта. А что, не при исполнении, без документов, в трико. Так их и втыкнули. Были еще подобные прецеденты, но власть в городе уже принадлежала народу, а мы были их любимцами. После этого милиционеры ходили по городу с опаской.

Меня звали тогда «Гарри Иваныч». Хотя чаще – «Иваныч» или «Горыныч». Однажды вышли на меня мои знакомые из ГБ, которые мне по-тихому написали: мол, Иваныч, пришло указание все убирать. Ну, сам понимаешь, никто тебя «сажать» или «ложить» не будет. Поэтому собирай вещи и езжай-ка ты куда-нибудь, хоть в Москву. Нормальными людьми, кстати, оказались будущие супер агенты…

И поехал я в Москву. Со своими хабаровскими привычками и задором я сразу стал искать себе подобных. Кроме утюгов, в Москве более раскрепощенных и независимых людей я не встретил. И стал набирать компанию из этого круга. Не скажу, что был во всем понят, поскольку уже переболел барыжкой, но по крайней мере это была передовая среда, в которой была своя информация и своя сложившаяся система. Не очень то они боевыми были или просто не хотели воевать, а предпочитали откупаться. Москва…

Утюги собирались на Беговой. Была еще такая банда Васьки Туманова, которая их постоянно обирала, так что и им веселья хватало.

М.Б. Еще там рядом был ипподром, который всегда был местом неформального общения кому за тридцать…

Г.А. Был это 77–78-й год. Приехал я, а утюгов уже гоняли вовсю. Но мне в Москве понравилось именно то, что город большой. Людей, вроде, каких-то модных не видно – а выходишь на платформе Беговая – и каких там только нет! В красных, желтых, зеленых штанах… Вот тогда я решил, что именно этот контингент мне нужен. Но мы хотели уехать за границу, через Таллин. В Таллине Валерка жил в отдельном доме, он выступал в местной сборной по боксу. Каким-то чудом мы этот дом нашли. Там жила бабушка. Жена полковника СМЕРША, и там она жила одна и ей было очень грустно. А мы с деньгами, не пьем, курим только сигары. Мы ей предлагали деньги, но она отказалась и пустила нас в дом, где мы пожили около месяца. Не больше, потому что нас Таллин приплющил. Все облазили, вся эта злачная среда мещанская… Вроде бы барчики есть везде. А делать там нечего. Но единственное, что я для себя вынес: если Таллин такой же, как заграница (а в простонародье такой слух распространялся местными жителями), то делать там абсолютно нечего.

М.Б. Теперь Прибалтика – полноценная заграница, а ущербности не поубавилось.

Г.А. Вот и я про то же! Какая разница, где эта та самая граница, за которой так же скучно? Даже панки там потом были скучные. А те, кто из смешанных семей, они все нормальные, не перемкнутые. Бизнесом мы там не захотели заниматься. И поехали обратно на Дальний Восток. Перед отъездом я порвал все связи в Хабаровске, чтобы не тянулось ничего вдогонку. А в Москве я чуть не женился, но уже тогда понял, что бытовуха мещанская для меня смертельна. На самом деле все эти поездки (Таллин, Дальний Восток) были ни к чему – всю ситуацию очень сильно прижали и от проекта остались только легенды.

К тому времени я уже знал, что в Европе и Америке случился панковский бунт, и отметил для себя этот процесс как самый передовой для расшевеливания жлобов. Собирался материал и появились первые пластинки «Секс Пистолз». Я ничего про идеологию этого движения не знал, но драйв от музыки и подход к решению вопросов мне импонировал. Было непросто въехать в эту тему после «Ти Рекса» и «Мс 5». Не знал я также, что Игги Поп и «Сидз» тоже были причастные к этим волнениям, но то, что это обалденная сила и что с этим оружием действительно всем жлобам кранты, я понял сразу. А на Дальнем Востоке уже к тому времени закрутили гайки так, что тех, кто вякал, начали откровенно валить. Меня тут же вызвали; я сказал, что у меня «проездной» и мутить мне здесь воду не интересно. Что у меня семья в Москве, а сам живу в Таллине. Ну и как-то все успокоились. На местности уже понеслась коммерция полуспортивная и полубандитская. Все эти люди были похожи на анархистов, но идеологию на иную, чем полукриминальную, менять не способные. Когда был процесс с группой – они подтянулись к нему автоматически. Потому как решили, «а что, этим можно, а нам нельзя?» и поддерживали нас из дружеских побуждений. Хиппи стухли, а рабочие хотя и были настоящими панками по быту, но бунтовать не могли. Не знал я тогда никаких ни художников, ни авангардных музыкантов. Местные художники знали, что такое дизайн, слушали «Лед Зеппелин», но увы…

К тому времени я уже так устал от совка, тем более что различные проявления его я наблюдал по всей стране, даже в Таллине. А молодое поколение бунтарей еще не подросло. Были отдельные идиоты, настоящие психопаты. Но их было мало, они были одиночками, и их тут же винтили и закалывали в дурдомах. Поэтому я решил еще поездить. В Питере я никого не нашел. И вернулся в Москву, в утюжную тусовку. Это были люди и с образованием, и полууголовные, и полуспортивные. Но в массе своей продвинутые. Собралась неплохая компания, которая ходила, всех эпатировала, а при случае могла дать в грызло. Наряжались по всякому, устраивали шоу на Красной площади, но как-то элементов иных не подтянулось. В 79-м году я побывал в Казани, но повыпендриваться там не получилось. Тогда же в Москве я познакомился с «Джонником», который тоже утюжил, был наглым и веселым. А 80-й год был для меня провальным.

М.Б. В период подготовки к Олимпиаде власти погасили всю неформальную жизнь в крупных городах, все сомнительные элементы были высланы за черту города, – по крайней мере, в Москве. Всех детей услали в лагеря, осталась только массовка для приема иностранцев… У СССР должно было быть человеческое лицо. Тогда же были ускоренным темпом построены улицы в Москве и Питере. В Москве уже Калининский отстроили (разрушив центральный массив старинного архитектурного проекта), а в Питере проложили улицу на Ваське. Она там до сих пор полудостроенная, неуютная какая-то, прямо возле метро «Приморская». Спешили, как обычно…