Текст книги "Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту"

Мишель Фитусси
Елена Рубинштейн. Женщина, сотворившая красоту

“Пережитых мною событий, значительных и не слишком, трудностей и потрясений с избытком хватило бы на десяток жизней…”

Елена Рубинштейн

Посвящаю Леа и Уго

Michèle Fitoussi

HELENA RUBINSTEIN

La femme qui inventa la beauté

© Editions Grasset et Fasquelle, 2010

© Elena Rubinstein Foundation, photos

© Е.Кожевникова, перевод на русский язык, 2012

© ООО “Издательская Группа “Азбука-Аттикус”, 2012

КоЛибри®

Предисловие

Меня часто спрашивают, почему я заинтересовалась Еленой Рубинштейн? Встреча с будущим героем всегда тайна. Никогда не можешь сказать, по какой причине эта встреча произошла: чаще всего дело в случае. Зато всегда знаешь, как повлияла на тебя история твоего героя.

О Елене Рубинштейн я не знала ровным счетом ничего и видела разве что ее имя на упаковках косметики, которой никогда не пользовалась. Но даже начало ее биографии меня впечатлило: родилась в 1872 году в Казимеже, еврейском предместье Кракова; у нее было семь младших сестер – Полина, Роза, Регина, Стелла, Ческа, Манка и Эрна; в 24 года совсем одна уехала в Австралию, прихватив с собой зонтик, дюжину баночек с кремом и безграничную отвагу.

У меня сразу заработало воображение. Я увидела: Елена садится в поезд, прижимается в задумчивости лбом к стеклу и как мантру повторяет про себя имена сестер. Поднимается по сходням парохода, которому предстоит два месяца плыть по океану, чтобы доставить ее на другой конец света – в Австралию. Увидела, как отважный маленький первопроходец – ростом она была всего метр сорок семь – высаживается в Мельбурне, в незнакомой стране, как борется с трудностями, не сдается ни при каких обстоятельствах и в конце концов побеждает.

Даже ничего больше про нее не зная, я поняла: Елена Рубинштейн – настоящая героиня романа, польская Скарлетт О’Хара, женщина-воин с железным характером. Питая отвращение к прошлому, она вполне могла бы сделать своим девизом “Вперед!” и гордо нести его на высоте двенадцатисантиметровых каблуков.

“Дайте женщине пару удобных туфель, и она завоюет мир”, – гласит известная поговорка…

Погрузившись в насыщенную событиями жизнь Елены, я поняла, что предчувствие меня не обмануло. Когда-то у всех на устах, а теперь почти забытая, Елена Рубинштейн, чья жизнь продлилась почти целый век (она умерла в 1965 году, 93 лет от роду), а деятельность распространилась на три континента, была человеком удивительным, необычайным, не побоюсь сказать – гением.

Природа одарила ее мужеством, умом и волей к победе. Жажда успеха заставляла забывать о мужьях, детях, семье ради созданной ею индустриальной и финансовой империи. Больше того, именно Елена Рубинштейн создала современную косметику и сделала ее доступной. А в те времена это было совсем непросто – не будем обольщаться, теперь тоже! – тем более для женщины, тем более для иностранки, тем более без денег, тем более еврейки. Трудно сказать, какое из четырех отягчающих обстоятельств было худшим, но даже их Елена сумела обратить в достоинства. Разумеется, приложив немалые усилия.

Свой первый институт красоты Елена Рубинштейн открыла в Мельбурне в 1902 году. В том году австралийки, одни из первых в мире, получили право голоса. В дальнейшем Елена всегда будет способствовать обретению женщинами свободы, которая шаг за шагом отвоевывается ими на протяжении ХХ века и выражается как в завоевании элементарных гражданских прав, так и в избавлении от тисков корсета и детабуировании макияжа, ведь вплоть до 20-х годов считалось, что пользоваться им позволительно лишь проституткам и актрисам.

Елена не уставала повторять, что косметика – это все, что угодно, но только не легкомыслие. Для нее она была “новой властью”, возможностью отстаивать свою независимость. Стремление стать привлекательной, желание выделиться, если уметь этим пользоваться, ведет вовсе не к порабощению. Напротив.

Это знак того, что женщины осознали: у них есть полученное от природы оружие и стали использовать его, чтобы завоевать мир или, по крайней мере, отвоевать себе в этом мире место, заставить признать себя личностями, порой более многогранными и творческими, чем мужчины, если только общество не мешает им раскрыться.

Спору нет, косметика существовала и до Елены Рубинштейн.

Она существовала с древних времен! Но наша провидица создала современную косметику, научную, строгую, взыскательную, сделав главный акцент на увлажнении кожи, ее защите от вредных солнечных лучей, введя в нее массажи, электричество, гидротерапию, гигиену, режимы питания, диеты, физические упражнения и даже хирургические операции. Страсть Елены к искусству, к эстетике во всех видах, какие только существуют, – живописи, скульптуре, архитектуре, интерьерам, мебели, модной одежде, ювелирным украшениям и бижутерии – толкала эту страстную коллекционерку, которую называли “Хёрстом в юбке”, изобретать новые цвета для своих линий декоративной косметики.

Врожденное чутье помогало Елене верно определять потребности рынка, находить успешные пути внедрения своей продукции и постоянно обновлять методику продажи косметики в ее салонах. Она ввела профессию визажиста и, начиная с 1904 года, использовала рекламу.

Неутомимая труженица, считавшая, что работа – главная помощница красоты (“Это лучшее средство бороться с морщинами на лице и в мозгах”), она самостоятельно сколотила огромное состояние. Ее называли богатейшей женщиной мира. Сравниться с ней могла лишь крошечная горстка современниц, тоже преуспевших в области товаров для женщин, косметики и моды, таких как Коко Шанель, Элизабет Арден, Эсте Лаудер – мы называем только тех, кто обладал, так же как Елена Рубинштейн, талантом создать свой особый имидж и умением придать ему исключительную ценность.

Поначалу ее называли Елена, вернее, “Элейна”, если учитывать американскую манеру произношения и ее польский акцент, слегка окрашенный идишем, потом она сделалась Мадам. Все, даже члены ее семьи, называли ее только так. И действительно, в ней уживались две женщины: мятежная и влюбленная авантюристка Елена и Мадам, деловая женщина, миллиардерша, ставшая на склоне дней еще и княгиней.

Первая, молодая, несговорчивая, безрассудная, мне больше по душе, зато вторая по-прежнему меня завораживает и кажется все трогательнее с каждым прибавляющимся ей годом. Портреты Елены на склоне дней многое говорят о ней. Несмотря на дорогие платья, драгоценности, роскошную обстановку, у нее лицо еврейской бабушки, суровой и вместе с тем уязвимой. Такой она и была, даже став богатой, такой не переставала быть – “маленькая леди из Кракова”, вынужденная всю жизнь бороться и осваивать принятые в разных кругах условности и так до конца их не освоившая.

За долгие месяцы, проведенные с моей героиней, мне мало-помалу открылся ее дар улавливать веяния времени и новые идеи, ее невероятная способность проходить сквозь эпохи, страны, войны, моды, традиции и всегда оказываться в нужное время в нужном месте. Ее жизнь вместила множество событий: эмансипация австралиек, “прекрасная эпоха” в Европе, Лондон 10-х годов, освободившийся от викторианского пуританства, “безумные годы” артистического и литературного Монпарнаса, “ревущие двадцатые” в Америке, предвоенные времена в Париже и Нью-Йорке, Вторая мировая, потом 50-е – период восстановления и демократизации моды, 60-е – начало эпохи потребления. И все эти годы вместе – нелегкий путь женщин к свободе.

Жизнь Елены Рубинштейн увлекательнее любого романа. Моя героиня никогда не сидела на месте – как другие ездят на метро, она переезжала с континента на континент на поездах, пароходах, самолетах, и в саге ее жизни, сгустке истории и географии, было немало драм, любовных неудач, личных трагедий и одиночества.

Недостатки? Их у Елены было множество. Властная, требовательная, неумолимая, жестокая, скупая, эгоистичная, способная на обман, деспотичная тиранка, иной раз даже бесчеловечная. И в то же время милая, щедрая, внимательная, очаровательная, застенчивая, прямодушная, терпимая, остроумная. Как все незаурядные люди большого масштаба, она была живым парадоксом, из ряда вон, как говорится, too much, bigger than life (“все в избытке, жизнь через край”). Сьюзен Слезен, падчерица ее сына Роя, несколько лет тому назад посвятила моей героине книгу и назвала ее “Over the top” (“Изо всех сил”).

На склоне лет, когда Елена, дорожа своим временем, тратила на прическу и макияж лишь несколько минут, ее кокетство свелось к бесконечным выдумкам. Она не говорила правды ни о чем, и прежде всего о своем возрасте, омолаживая себя таким образом куда надежнее, чем любой крем против морщин.

Как все знаменитости, Елена хотела сама сотворить о себе легенду и без конца переиначивала свою жизнь, меняя ее по своей прихоти, что-то скрывая, затеняя, преображая, приукрашивая, преувеличивая, делясь с потомками своей мечтой о себе. О ней ходило множество слухов, небылиц, противоречивых и выдуманных историй. Как гласит пословица, “в долг дают богачам”, и Елена не была исключением. В то же время, несмотря на множество документов, автобиографий, биографий, газетных статей, интервью, свидетельств знавших ее людей, ныне ушедших и живых – а последних осталось немного, – о некоторых годах ее по-прежнему ничего не известно.

“Она на вас не рассердится, если вы создадите о ней еще одну легенду! – воскликнула ее родственница Литка Фассе во время нашей первой встречи. – Мадам всегда лукавила, рассказывая о своей жизни. – И прибавила, помолчав: – Для нее было важнее всего, чтобы о ней говорили…”

Словно оправдываясь за свой невероятный взлет, Мадам часто повторяла: “Если бы этого не сделала я, сделали бы другие…”

Может, и так. Но сделала она, Елена Рубинштейн.

Мишель Фитусси

Июнь 2010

Изгнание

Поднявшись на борт немецкого пакетбота “Принц-регент Луитпольд”, курсирующего между Европой и Австралией, Елена Рубинштейн ощутила нечто схожее с невесомостью.

Свободна.

Наверное, она догадывалась, что придется нелегко, но пока наслаждалась каждой секундой изумительного путешествия, не слишком себе представляя, что ее ждет впереди. Сейчас она знала одно: уехав из родных мест, будет жить по-другому и станет наконец сама собой. Как? Каким образом? Она понятия не имела. Но не колебалась ни секунды, когда родные предложили ей уехать. Наперекор всем реальным и воображаемым опасностям, которые могли подстерегать ее, – кораблекрушение, дорожные катастрофы, коварная лихорадка, опасные встречи, – она согласилась уехать одна за тысячи и тысячи километров от родной Польши к своим дядям, которых не видела и в глаза.

Май 1896 года. Елене исполнилось двадцать четыре, ее рост метр сорок семь, мужества ей не занимать, у нее с собой старенький чемодан с пожитками. Она полна ожиданий, и от восторга, который теснит грудь, ей кажется, что у нее разорвется сердце. Ей хочется раскинуть руки и обнять весь мир.

Несмотря на приступы тоски и беспокойства, которые порой охватывали Елену на борту пакетбота, отправившегося в плавание из Генуи, настоящее ее радовало. Впервые в жизни она переживала что-то похожее на счастье. Когда позволяла погода, она выходила на палубу и вглядывалась в воду. Океан завораживал ее изменчивой игрой бликов, и ей хотелось запомнить все оттенки. От природы она была нервной, страдала мигренями, и часы неподвижного созерцания доставляли ей удовольствие.

Когда поднимался слишком сильный ветер, Елена прогуливалась по коридорам, куда выходили каюты, останавливалась возле дверей музыкального салона или курительной комнаты, листала книги в библиотеке. В баре заказывала себе чай, кекс с цукатами, наслаждалась, держа чашку из китайского фарфора, серебряную ложечку. С неменьшим наслаждением усаживалась после чая в бархатное кресло, читала или вышивала. Впервые в жизни она не думала о своих близких, оставшихся в Казимеже, краковском квартале, где и сама она выросла. Ностальгия ее не мучила, по крайней мере пока.

К счастью, не мучила и морская болезнь, мешавшая другим пассажирам поднять голову от подушки. Томимая жаждой открытий, Елена, обманув бдительность несговорчивых вахтенных, следивших за тем, чтобы пассажиры разных классов не встречались, спустилась даже на нижнюю палубу, где ехали эмигранты. Зрелище сотен мужчин и женщин, лежащих на полу вповалку, – одни стонали, других рвало – потрясло ее. От запаха немытых тел, прогорклого масла и мазута ее затошнило. Сердце у нее колотилось, когда она бегом бежала наверх, чувствуя, что незаконно заняла там место, боясь, что, если ее обнаружат внизу, внизу и оставят. Ощущение бедного человека. Впоследствии она сердилась на себя за подобные чувства.

В то утро, опершись на поручни и затенив лицо зонтиком: у нее очень чувствительная кожа, а солнце – смертельный враг женщин! – Елена зачарованно смотрела на Бомбей, где бросил якорь ее пакетбот.

Портовая сутолока, пестрая разноликая толпа. И нищета. Елену она не поразила, хотя под ярким солнцем выглядела еще более неприкрытой, чем среди холода польской зимы. Взгляд Елены рассеянно обегал калек-нищих, кули в набедренных повязках, ребятишек в лохмотьях, клянчивших деньги у белых, зато задерживался на индианках в ярких шелковых сари, на англичанках, несмотря на жару застегнутых на все пуговички до самого подбородка и бранящих носильщиков, сгорбленных под тяжестью их багажа.

До Бомбея корабль делал остановки в Неаполе, Александрии, Адене, Порт-Саиде. Елена каждый раз сначала всматривалась в портовую суету, а потом, не выдержав, отправлялась немного прогуляться, и на суше ее пошатывало, словно она по-прежнему стояла на палубе. Бродячие торговцы обступали ее, и она охотно останавливалась, изучая, что ей предлагали. Наморщив лоб, сдвинув брови, словно для нее это был вопрос жизни и смерти, она уверенно торговалась, показывая цифры на пальцах, чтобы ее поняли, и покупала за назначенную ею цену стеклянные бусы, бетель, пигментные красители, мази, притирания, мускус, амбру, душистые масла, чай, блестки, сверкающие ткани.

Всюду она обращала внимание на женщин, восхищаясь разнообразием их неуловимого очарования. Светловолосые бледные итальянки Лигурии, дородные неаполитанки, сверкающие из-под чадры глаза египтянок и жительниц Йемена, эфиопки с тонкими чертами лица, мягкие широкоскулые лица азиаток. Все они, старые и молодые, красивые и некрасивые, даже маленькие девочки, жавшиеся к матерям, обладали особой статью, особым шармом. Они поблескивали подведенными глазами, открывая в улыбке белоснежные зубы, от которых кожа казалась еще темнее. Они носили бесчисленные нитки бус вокруг шеи, браслеты на руках и ногах, яркие одежды, пропитанные порой слишком резкими ароматами.

Привычная к туманам своей родины, Елена щурилась: слишком много света, слишком много шума, людей, ярких красок. Однако все это она с жадностью вбирала в себя, и все это ей потом пригодится.

На пакетботе у девушки появились поклонники. Два молодых итальянца, не знавших ни польского, ни идиша, каждый вечер, объясняясь жестами, стали приглашать ее танцевать. Немецкий, на котором неплохо говорила Елена, в конце концов помог им сблизиться. Потом еще усатый англичанин – этот говорил, словно перекатывал во рту горячую картошку. И когда заговаривал с ней, его и без того красное лицо пламенело. “Oh Miss Helena, you’re so… So pretty”. (“О мисс Елена, вы такая… Такая очаровательная”.)

Мисс Елена не была красавицей, но подпасть под ее чары было нетрудно. Из-за крошечного роста она казалась девочкой, надевшей туфли на слишком высоких каблуках. У нее были тонкие щиколотки, высокая грудь, годы еще не прибавили ей дородности. Темные волосы, забранные в низкий узел, открывали лоб и уши. Правильные черты лица, высоко поднятые скулы, губы, будто проведенные одной резкой чертой, и словно бы светящаяся белоснежная кожа. Но в первую очередь обращали внимание на ее глаза, большие, широко расставленные, бархатно-темные, они были то задумчивыми, то пронизывающими. “Взгляд изучающий и созерцающий, и сразу становилось понятно, что этот взгляд способен вникать в цифры, в деловые бумаги и неутомимо мечтать, воображая прекрасное”. Иногда эти глаза метали молнии. Семеро ее сестер называли ее “Орлицей”.

С первого взгляда Елена заинтриговала своих поклонников: молодая женщина, путешествовавшая в одиночестве, не выглядела ни испуганной, ни растерянной. По тем временам это было большой редкостью, если не сказать – неприличием. Только искательницы приключений путешествовали без компаньонок. Но молчаливость, сдержанность, суровый взгляд молодой пассажирки быстро дали понять, что она не из их числа.

Елена любила повеселиться, но умела вовремя ставить границы. Застенчивость не позволяла ей заходить слишком далеко.

И потом, что скажет мама? Строгие правила, стыдливость и целомудрие Гиты, по-домашнему Гитель, Рубинштейн накрепко укоренились в сознании ее дочери. “Поцелуи я считала безнравственными, а тайны пола оставались для меня… тайнами”, – впоследствии вспоминала она. Понадобилось много времени, чтобы она переменила свои взгляды. Трижды на пакетботе ей делали предложение, и трижды она с улыбкой отказывала, словно речь шла о ребяческих шутках. Она не хотела связывать себя замужеством, свое будущее она мыслила иначе.

Из вечера в вечер после нескольких полек в танцевальном зале молодые люди собирались вокруг Елены. Человек пятьдесят пассажиров, путешествовавших в каютах, быстро перезнакомились между собой. Завязались идиллические отношения. Возникли и нежные чувства навек… то есть до конца путешествия. Мужчины – торговые агенты, исследователи, золотоискатели, офицеры из Франции, дипломаты из Англии, миссионеры; женщины – дамы полусвета, богатые вдовы, жены чиновников. Была там даже театральная труппа, отправившаяся в турне. Елена подружилась с двумя англичанками, которые тоже плыли в Австралию. Одна, леди Сьюзен, путешествовала вместе с мужем, который служил адъютантом лорда Лемингтона, губернатора штата Квинсленд. Супружеская пара возвращалась из отпуска, который провела в Англии. Вторая знакомая, Элен Макдональд, жила в Мельбурне и собиралась вскоре выйти замуж. Покидая пакетбот, Елена записала их адреса. Она обладала даром заводить нужные знакомства.

В салоне стояла невыносимая жара, несмотря на вентиляторы. Елена потягивала ледяной чай, надеясь, что станет прохладнее. Взгляд скользил по резным панелям, столам палисандрового дерева, фарфоровым и серебряным сервизам, хрустальным люстрам, высоким сверкающим зеркалам, в которых она отражалась. Роскошь ее завораживала. Она присоединилась к небольшой весело болтающей компании. Орлиный взгляд Елены не упускал ни одной мелочи: женские наряды, манера держаться, обмахиваться веером, прически, смех, молчание.

Она следила, как новые знакомые играли в теннис или в вист, старалась запомнить правила. Она так мало знала об этом мире, где все казалось таким простым и естественным, и собирала, где могла, любые крохи, чтобы извлечь для себя пользу. Ее молчаливость объяснялась еще и незнанием правил поведения, неумением вести разговор. Она боялась – и будет бояться всегда – осуждения со стороны. Даже усвоив множество правил, а схватывала она все на лету, она не избавилась от некоторых шероховатостей. Их не сумели сгладить ни богатство, ни вкус, ни легенды, которыми она приукрашивала свое прошлое.

За свою долгую жизнь она совершит еще много путешествий и не раз будет переплывать с континента на континент. В ее империи – империи косметики – никогда не будет заходить солнце. Но это первое путешествие станет для Елены фундаментом, оно разбудит в ней вкус к дерзаниям, стремление к роскоши и красоте. Ради того, чтобы добиться желаемого, она будет работать не щадя сил; тяготы ее не устрашат, она выросла в суровых условиях. Но пока она еще не знает, по какому пути ей следует направиться в будущем; пока она изо всех сил сопротивляется традиционным и заурядным решениям, к которым ее пытается принудить бедность.

Природа одарила Елену всеми качествами, которые помогают преуспеть, – умом, смелостью, энергией, упорством. Пока ей не хватает удачи, но она решила поймать ее во что бы то ни стало. Она плохо представляет себе, какие трудности ей придется преодолеть, зато твердо верит в свою судьбу. Судьба ее не обманет.

Казимеж

Ее назвали Хая, и была она старшей дочерью Герцеля Нафтали Рубинштейна и Августы Гиты Зильберфельд. Родилась 25 декабря 1872 года, под знаком Козерога. Она терпеть не могла свое еврейское имя и, уезжая в Австралию, поспешила переменить его. В списке пассажиров “Принца-регента Луитпольда” она значилась как Елена Юлия Рубинштейн, 20 лет.

Ей на четыре года больше. Елена слукавила. С той же уверенностью и апломбом она будет рассказывать небылицы и о своем социальном положении. В ее первых паспортах напротив даты рождения стоит 1880 год. Чиновники, видно, были не слишком придирчивы, а выглядела она еще на десять лет моложе. “Я всегда считала, что женщина вправе говорить о своем возрасте уклончиво”, – говорила она. Так она начала свою автобиографию, которую диктовала… в 93 года.

Ее родной Казимеж в Галиции был основан в 1335 году польским королем Казимиром III, давшим свое имя этому небольшому поселению, отделенному стенами от Кракова, в те времена столицы государства. Спустя сто пятьдесят лет всех краковских евреев переселили в Казимеж. Шли годы, и рядом с кварталом христиан разрастался еврейский Казимеж. Герцель Рубинштейн часто повторял дочери, что в те времена их культура была тесно связана со многими европейскими странами. Спасаясь от преследований, в Польшу стекались евреи из Франции, Англии, Италии, Испании, Чехии.

Однако политическое положение Польши было нестабильным. Обуреваемые жаждой присоединить к себе польские земли, на нее постоянно нападали соседи. В 1772 году первый раздел раскроил территорию Польши на три части. Австро-Венгрия забрала себе Галицию и два ее главных города – Краков и Лемберг, к России отошла Литва, и вместе с Пруссией она взяли под протекторат остальные земли. Второй раздел Польши совершился в 1793 году. Третий, годом позже, осуществили все те же страны, окончательно утвердив его. Казимеж стал окраинным кварталом города Кракова. В 1815 году Венский конгресс утвердил четвертый раздел. До середины XIX века просуществовала Краковская автономная республика. Краков, сохраняя польскую культуру, вместе с остальной Галицией подчинялся Австро-Венгрии.

Искалеченная, но все еще живая, Польша не желала сдаваться. Освободительные восстания вспыхивали одно за другим и жестоко подавлялись. Ширилось национальное движение, и в то же время политические эмигранты покидали страну. Многие из них уезжали во Францию. Польские художники, писатели, музыканты, аристократы образовали в Париже маленький блестящий мирок, в котором ностальгия становилась ферментом творчества. К этому кругу принадлежали, например, композитор Фредерик Шопен и поэт Адам Мицкевич. Самые прекрасные творения польской музы зачастую рождались за границей.

Австро-Венгрия гордилась тем, что представляет собой просвещенное государство и обеспечивает своим подданным мирную жизнь. Судьба евреев на ее территориях была чуть более завидна, чем в других странах. В 1822 году стены Казимежа были разрушены, и наиболее богатые или наиболее отважные его обитатели поселились в христианской части Кракова. В 1867 году император Франц-Иосиф после множества уверток и отговорок все-таки даровал евреям равные с остальными подданными права. Во времена, когда родилась Елена, Галиция, а вместе с ней и вся Польша лихорадочно обновлялись. Строились железные дороги, заводы, многоэтажные дома, разрастались города, расширялись и мостились камнем дороги, улицы оснащались фонарями и сточными канавами.

Краков, где проживали двадцать шесть тысяч евреев, составлявших четверть его населения, становится важным центром иудаизма. Строятся синагоги, открываются религиозные школы – хедеры и иешивы. Вместе с тем все больше еврейской молодежи учится в лицеях и университетах. Социальные барьеры стираются. Евреев выбирают депутатами. На территории Галиции среди врачей, адвокатов, дантистов, писателей, поэтов, актеров, музыкантов евреев куда больше, чем поляков или украинцев.

Зажиточные еврейские семьи, ничуть не отличаясь от католиков, живут в центре города в обширных домах в окружении книг, картин, дорогой мебели, зеркал, парчи и бархата. Самые правоверные и бедные евреи (что чаще всего совпадает) остаются в Казимеже. Таков Герцель Рубинштейн с семьей. Несмотря на экономический подъем, большинство галицийских евреев живет в бедности, особенно бедна деревня. В городах ремесленникам – портным, шляпникам, краснодеревщикам, ювелирам, оптикам – все же удается сводить концы с концами. Но в городах активнее идут процессы ассимиляции: еврейская элита ополячивается.

При этом никуда не делся и антисемитизм. Елена растет, слыша рассказы о погромах; взрослые шепотом передают их друг другу, думая, что дети спят. Они говорят о сожженных местечках, оскверненных синагогах, разрушенных домах, изнасилованных мамах и дочках, о младенцах, брошенных живыми в огонь, стариках, которых заставляют пороть своих родных, отцах семейств, заколотых вилами польских крестьян и штыками украинцев, посеченных саблями казаков.

Обладающие хоть какими-то возможностями евреи уезжали в менее опасные места. Между 1881 и 1914 годом триста тысяч человек, спасаясь от погромов, войны и нищеты, уехали кто в Америку, кто в Австралию. Уехали и три брата Гитель, Джон, Бернард и Луис, к которым и была отправлена, словно “посылка”, Елена.

В Кракове ключом кипела культурная жизнь: театры, издательства, литературные салоны, концертные залы, тайные общества, Ягеллонский университет, один из старейших в Европе. Елена хвасталась, будто проучилась в нем несколько месяцев на медицинском факультете, но ей пришлось бросить занятия, потому что она не выносила вида крови.

На самом деле Елена не получила даже среднего образования. Она училась в еврейской школе в Казимеже, и в шестнадцать лет – таково было правило для девочек в ее среде – прекратила учение. К большому ее сожалению, потому что она любила учиться. У нее был быстрый, жадный до знаний ум, склонный к обобщениям. Любимыми ее предметами были математика, литература и история, особенно ее родной страны. Она ощущала себя полькой до глубины души.

И разумеется, еврейкой. Да и как могло быть по-другому у дочери таких религиозных, таких уважаемых в общине родителей? Обе ветви ее генеалогического древа, и Рубинштейны и Зильберфельды, гордились раввинами, мудрецами, эрудитами, знатоками Торы. Родословная ее отца восходила к знаменитому Раши из Труа, одному из самых прославленных толкователей Библии и Талмуда. Соломон Рубинштейн, прадедушка Елены, был раввином. У его сына Арье, торговца скотом, было трое детей, и старшим из них был отец Елены, Герцель Нафтали Рубинштейн.

Семья жила в Дукле, маленьком городке в Карпатах. Там в 1840 году и родился Герцель, там же он женился на Августе Гите Зильберфельд, дальней родственнице по материнской линии. Гита родилась в 1844 году и была девятым ребенком из девятнадцати братьев и сестер, многие из которых не дожили и до двадцати лет. Ее отец Соломон Зильберфельд держал закладную контору. Повышая свой социальный статус, Елена называла его банкиром.

За год до рождения Елены Герцель и Гита Рубинштейн обосновались в Кракове, поселившись в маленьком домике из красного кирпича под номером 14 на улице Широка. По мере того как семья росла – из пятнадцати детей выжили только восемь девочек, – Рубинштейны несколько раз переезжали, но селились всегда неподалеку от улицы Жозефа. На этой улице у Герцеля была лавка, где он торговал всем понемногу: яйцами и консервами, селедкой и огурцами из пузатых бочонков, пшеницей и овсом, свечами и керосином. Войдешь, и защиплет в горле от едкого запаха рассола с керосином. Прибытки от торговли были невелики, но Герцель делал все, что мог, чтобы прокормить семью. “Евреям в те времена жилось трудно, мы были очень маленькими людьми с очень маленькими деньгами”, – признается позже Елена в минуту откровенности, приоткрывая завесу над годами юности.

Ее родной дом стоял в окружении пяти синагог из тех семи, что были в Казимеже. Рядом с домом находились синагоги Высока, Стара, синагога Поппера, синагоги Ремух и Купа, а еще миква – ритуальное помещение с маленьким бассейном, куда ходили мыться и очищаться женщины в конце недели. Дни были упорядочены молитвами, времена года – праздниками. Утром и вечером Елена слышала моления и песнопения, обращенные к небесам.

Лабиринт мощенных булыжником улиц с большими каменными и деревянными домами с балкончиками – вот вселенная Елены. Здесь магазины, книжные лавки, типографии, газеты, банки, кафе, рынки, свадебный дом, школы, кладбища, больница. Названия торговых фирм и вывески пишутся на двух языках, по-польски и на идише. На улицах Медова, Дажвор, Вавжинка, Бартоша, Жозефа и Новой площади тесно соседствуют благополучие и нищета, светскость и религиозность, культура и невежество.

Раввины с пейсами в черных пальто до пят, бородатые хасиды в туго подпоясанных кафтанах и штанах, заправленных в сапоги, набожные евреи в шапочках, отороченных мехом. Именитые горожане в цилиндрах почтительно приветствуют стариков в бархатных кипах, шествующих с толстыми книгами в потертых переплетах под мышкой. Служанки в париках, а поверх них в вышитых чепцах или капюшонах ведут за руку кудрявых мальчуганов в фуражках. Перед входом в иешиву толпятся худые и бледные студенты, споря об очередном параграфе Талмуда.

Летом все высыпают на улицы, держат широко открытыми окна. Из своей комнаты Елена слышит плач, ссоры, голоса домохозяек, что перекликаются, стоя на балконах, где сушится белье, крики разносчиков воды, привлекающих к себе покупателей. Тощие клячонки тянут телеги с кирпичом и возы с сеном, вынуждая прохожих сворачивать в переулки.

Привратницы, усевшись на складных скамеечках перед домом, злословят о жильцах и ругают ребятишек, что гоняются друг за другом на улице, выбежав на перемену. Торговцы разложили под открытым небом свой товар: на переносных прилавках лежат вперемешку поношенная одежда и обувь, зонтики, талесы, книги, талисманы, меноры. Мастеровые вытаскивают и чинят на улице столы и стулья, девушки идут с ведрами за водой к колонке. Множество мелких ремесленников принялись с утра за работу, уже трудятся сапожник, торговец рыбой, хозяин закладной конторы; старушка мастерица у себя на антресолях взялась за иголку, вышивая приданое для богатых.