Текст книги "13 сокровищ"

3

В глубине Леса Висельника одиноко стоял старый фургон, наполовину укрытый густой листвой и прохладной тенью высящихся вокруг деревьев. Выкрашенный в ярко-желтый цвет, он, тем не менее, не привлекал ничьего внимания – люди редко отваживались забредать в эту часть леса. Мало кому было бы уютно обитать в дебрях, но старой цыганке лес дарил заветное уединение. Здесь проходили ее дни, здесь она жила простой жизнью вдалеке от любопытных, враждебных, испуганных взглядов горожан.

Давно поговаривали, что цыганка – ведьма. Она знала все о растениях и травах, которые росли в лесу, и могла вылечить многие недуги. В основном она сторонилась людей. Делилась лекарственными снадобьями, только когда ее об этом просили – и платили. Но старая цыганка владела еще одним даром, будоражившим воображение горожан и не имевшим ничего общего с растениями и травами. Она обладала способностью видеть прошлое и заглядывать в будущее. Те, кто осмеливался, шли к ней, и она – за деньги – открывала им многое. Однако иногда, и теперь все чаще, сила покидала ее и она не могла ничего поведать. Нередко она видела то, что люди не хотели бы знать, и потому хранила молчание. Как и ее мать и бабушка когда-то, она называла свой дар вторым зрением. В молодости дар посещал ее легко, часто во сне. В последние годы он таился на краю сознания и требовалось усилие, чтобы вызвать его.

Цыганка не любила обращаться к своей силе без крайней необходимости.

Старая женщина смотрела в окно фургона и слушала пение диких птиц. Чтобы отвести жесткие седые волосы от обветренного, морщинистого лица, она заплела их в косу. Глаза ее, несмотря на возраст, были ярко-васильковыми, похожими на птичьи и такими же настороженными. И в них читалась доброта.

Знакомая боль постепенно становилась все сильнее, и цыганка поднесла скрюченную руку к виску. Встала, пошаркала в кухонный уголок, задержавшись взглядом на мелкой лужице, которая набралась в раковине под капающим краном. Мрачные, искаженные тени закружились в воде. Она закрыла окно и задернула шторы, в фургоне стало почти полностью темно. Из маленького шкафчика, покопавшись в многочисленных банках и бутылках, достала деревянную плошку и несколько свечей. Наполнив плошку водой, поставила ее на стол и дрожащей рукой зажгла свечные фитили.

Затем села за стол и склонилась над ним – пляшущие огоньки резко высветили морщины на ее лице. Пульсация в виске усиливалась, отдаваясь болью во всей голове. Цыганка быстро пробормотала заклинание, и боль отступила. Старая женщина неподвижно и тихо замерла в кресле.

В фургоне резко похолодало, а пламя свечей стало голубым. Дрожа, она плотнее укутала шалью хрупкие плечи и вгляделась в деревянную плошку. Вначале вода помутнела, затем сделалась прозрачной. В ней вырисовывались фигуры. Темные тени то сливались воедино, то распадались. Пальцы цыганки вздрагивали от слабых уколов электрических разрядов. Затем, словно там проигрывался немой фильм, в воде возникла череда неясных образов.

Часы пробили полночь. Луна, прежде чем скрыться за облаком, сквозь окно детской осветила спящего в кроватке ребенка. Когда луна показалась снова, кроватка опустела. Там остался лишь игрушечный медвежонок с прорехой на животе, откуда торчала набивка. Белоснежное постельное белье испещряли крошечные грязные следы. Цыганка нахмурилась, пытаясь разгадать увиденное. Очень быстро картина исчезла, вода снова стала прозрачной, и она было решила, что все подошло к концу, но тут возникло следующее видение: девочка двенадцати-тринадцати лет с каштановыми волосами и темными выразительными глазами. Она выглядела грустной от того, что никто не понимал ее и никто не хотел слушать. И все же вода сообщила, что девочка сейчас не одна. Показала тех, кто около нее. Девочка могла видеть то, чего не видят другие. Никаких сомнений, она обладала вторым зрением – но иным, не таким, как у цыганки.

Старая женщина еще долго растирала руки, пытаясь согреть их, после того как тепло вернулось в фургон, – холод теперь слишком легко проникал в ее кости. Послеполуденное солнце заливало ее жилище мягким сиянием, а она недвижно сидела в кресле, продолжая смотреть в воду, которая давно уже ничего не показывала. У цыганки осталось множество вопросов.

Наконец она встала из-за стола и рассеянно, дрожащими руками, принялась убирать плошку и свечи. Она знала достаточно, чтобы понять: ее путь и путь девочки скоро пересекутся.

4

В тот день Таня поплелась вниз обедать с тяжелым сердцем. Мама уехала два часа назад, и мысль о том, что пару ближайших недель придется торчать в поместье, со всей его паутиной и запертыми дверями, ужасала.

Вернулась бабушка в нагруженном продуктами старом вольво. Они коротко и сухо поздоровались, и Таня помогла забрать сумки. И почти сразу же заметила на лобовом стекле мертвое существо. Поначалу ей показалось, что это крупная муха или какой-то жук, но при ближайшем рассмотрении стало ясно: подобного создания она еще не видела. Очень маленькое, самое маленькое из всех, какие ей встречались, – меньше мизинца. Только одно из крыльев уцелело, второе было размазано по стеклу, к которому прижимались крохотные ручки.

Таню едва не вырвало, и она быстро отвернулась. Раньше из мертвых она видела только сбитую автомобилем кошку и мелких зверушек – добычу Вулкана. Но сейчас все было совсем иначе.

Есть не хотелось. Таня вяло помешивала суп, не в силах забыть раздавленное бездыханное тельце на лобовом стекле. Да, она ненавидела всех этих существ, но никак не могла оставить его там, как мертвое насекомое. Таня решила устроить достойные похороны, как только предоставится возможность.

Обедали за дубовым столом на кухне. Кухней, в отличие от большинства комнат, не пренебрегали. Тепло и уют привлекали и сварливого старого брауни, который обычно спал в коробочке для чая, и маленькую застенчивую фею очага, которая заботилась, чтобы тарелки оставались теплыми, а из бурлящих кастрюль ничего не выплескивалось. Тане так и не удалось хорошенько разглядеть ее, потому что передвигалась она молниеносно, возникая то в одном, то в другом темном углу кухни. Увидеть иногда, и то лишь мельком, получалось немногое: длинные тонкие пальцы, платьице из кухонного полотенца и завесу рыже-каштановых волос, за которой фея успешно пряталась. Осенью и зимой, когда разводили огонь, чаще всего ее можно было найти греющейся у плиты, за ведром для угля. В теплые месяцы, когда огонь не разжигали, фея отыскивала другой источник тепла и сторонилась только микроволновки, которая, похоже, пугала ее.

На кухне Тане особенно нравилась расположенная в нише рядом с плитой винтовая лестница, идущая до верхнего этажа. Сейчас она была перекрыта у первого поворота, так как ею давно никто не пользовался. В прежние времена по ней поднимались и спускались слуги, когда несли подносы с едой из кухни и подносы с грязной посудой на кухню. Таня жалела, что лестницу загородили, – всегда хотелось исследовать ее хорошенько. В кирпичной кладке ниши было проделано маленькое окно, а ступеньки лестницы теперь выполняли роль полок для кухонной утвари. Зимними вечерами, когда в плите тлели угли, ниша озарялась загадочным призрачным светом. Но сегодня даже таинственная лестница не могла улучшить Тане настроение.

– Не голодна?

Подняв глаза, Таня увидела, что бабушка пристально смотрит на нее. Седые волосы, собранные в строгий узел на затылке, подчеркивали тонкие черты ее лица.

– Я немного устала, – соврала Таня, мельком заметив тонкие длинные пальцы, греющиеся у только что закипевшего чайника. – А где Фабиан?

– Где-то здесь. Каникулы у него начались на прошлой неделе. По крайней мере, составите друг другу компанию.

Танино сердце упало еще глубже. Фабиан в качестве компании – кошмарная мысль. Когда она приезжала, он обычно немедленно прицеплялся и повсюду неотступно следовал за ней. Так-то он был довольно одиноким, никогда не приводил домой друзей, а еще имел весьма слабое представление о чужом личном пространстве. В общем, в небольших дозах терпеть его было можно, но две недели – совсем другая история. Таня сгорбилась на стуле и отодвинула тарелку. Дела шли все хуже и хуже.

После обеда она помогла убрать посуду, а заодно воспользовалась возможностью и стащила несколько вещей, нужных для похорон. Улучив момент, когда бабушка повернулась спиной, Таня оторвала кусочек картона от пачки с хлопьями, вывалила в мусорное ведро спички и сунула пустой коробок вместе с картонкой в карман.

Бабушкина машина стояла у дома в торце. В основном туда выходили окна пустующих комнат, и шансы, что ее застукают, были невелики. Единственную угрозу представлял Уорик. У него была небольшая мастерская сбоку от дома, куда он регулярно наведывался за инструментами и садовым инвентарем. Но сейчас его не было видно, и Таня решила рискнуть.

Картонкой она соскребла тельце несчастного со стекла и положила в спичечный коробок, стараясь – впрочем, безуспешно – не рассматривать ни запекшуюся на личике кровь, ни жуткий угол, под которым была свернута его шея. Попытка уместить в коробок и второе, оторванное, крыло не удалась, и от этого пришлось отказаться. Значит, будет похоронен с одним крылом.

Сад за домом зарос ежевикой и другими кустами – за ними никто давно не ухаживал. Продравшись сквозь густые ветки, расцарапав шипами руки, Таня нашла у корней конского каштана маленькие желтые цветы и начала здесь копать. Оберон, тащившийся за ней, некоторое время восторженно наблюдал, прежде чем присоединиться с великим энтузиазмом. Щедро осыпая Таню землей, он вырыл несколько ям на удивительной скорости и, с влажным перепачканным носом, чинно уселся рядом. Выкопав достаточно глубокую ямку, Таня сорвала желтый цветок и уложила его в спичечный коробок к покойному. Опустила коробок в подготовленное место и засыпала землей. Руки испачкались, под ногти набилась грязь, но Таня почувствовала себя немного лучше. Обойдя дом, в тени высокого дуба она помыла руки под краном для полива. И только собралась вернуться в дом, как с дерева рядом с ней спрыгнула фигура.

– Привет, – сказал Фабиан. – Что делаешь?

– Я? – возмутилась Таня, когда безумно заколотившееся сердце успокоилось. – Что ты делаешь, прячась на деревьях и выпрыгивая на людей? Ты меня до полусмерти напугал.

– Извини. – Он ухмыльнулся так, что Таня окончательно разозлилась.

Яростно взглянув на него, она вытерла руки о джинсы. Фабиану было двенадцать, он был моложе на несколько месяцев, но за год с их последней встречи изрядно вырос и стал гораздо выше ее. В остальном же практически не изменился. Худой мальчишка, голова непропорционально большая, густые волнистые волосы песочного цвета топорщатся во все стороны и нуждаются в хорошей стрижке. В отличие от своего отца, Фабиан казался болезненно-бледным, потому что проводил все время дома за чтением научных книг, которые заглатывал одну за другой. Сидевшие на тонком прямом носу очки с толстыми линзами увеличивали умные голубые глаза.

Мать Тани недолюбливала Фабиана. Считала, что он развит не по годам, и находила крайне раздражающей его привычку называть всех взрослых по именам – в том числе своего отца и деда, что удивляло даже Таню.

Прошлым летом она видела, как Фабиан поджигал насекомых с помощью увеличительного стекла и записывал время горения в блокнот с коричневым кожаным переплетом, который повсюду носил с собой. На вопрос, чем он занимается, рассеянно пробормотал: «Исследую».

Похоже, сейчас он занимался чем-то в этом роде, поскольку вид у него был чудной. Одет во все зеленое, за исключение коричневых ботинок и шляпы. На шляпе и кофте веточки и листья – что-то вроде маскировки, к очкам прицеплено самодельное устройство из двух увеличительных линз, скрепленных проволокой и скотчем.

– Так что же ты тут делаешь? – Танино любопытство победило. – Ловишь беспомощных существ, чтобы пытать и убивать?

Фабиан пожал плечами:

– На самом деле это скорее… наблюдения… проект.

– И за чем же ты наблюдаешь?

Он ухмыльнулся:

– Что ты закапывала?

– Мертвую мышь. – Таня не исключала, что сейчас он попросит выкопать мышь для какого-нибудь эксперимента.

Несколько секунд Фабиан молча смотрел.

– Жаль, – произнес он наконец. – Могла бы отдать ее пожевать Вулкану.

Они стояли, глядя друг на друга, пока глаза не заслезились, – никто не желал первым моргнуть или отвести взгляд. По счастью, Таня отлично напрактиковалась в этом в школе. Фабиан сдался первым. Маленькая победа принесла Тане удовлетворение. И она отправилась в дом, а сердитый Фабиан полез обратно на дерево.

Вернувшись, Таня направилась к себе и уже было шагнула на первую ступеньку, как вдруг заметила, что дверь в комнату справа, обычно запертая, приоткрыта и оттуда в темный коридор проникает тонкий лучик света. Таня подкралась ближе, изнутри не доносилось ни звука. Осторожно толкнула дверь, зашла и застыла, завороженная чудесным зрелищем.

От пола до потолка тянулись полки, заставленные сотнями книг. Ими был завален и огромный, покрытый слоем пыли письменный стол, стоящий в углу у окна. Таня сняла несколько книг с полки, полистала – и тут же взметнулось облако пыли; очевидно, их никто не касался годами. Проведя пальцем по корешкам, она поняла, что некоторые издания очень старые, конца восемнадцатого века. Открыла большой том с заманчивым названием «Мифы и магия сквозь столетия» на первой попавшейся странице.

«Фейри, – шепотом прочитала она. – Мифические существа из легенд и фольклора, также известные как феи, эльфы, волшебный народ или маленький народец. Слово «фейри» происходит из французского языка, впервые вошло в употребление в Англии в период правления Тюдоров и последующие столетия использовалось в литературе.

Широко распространено поверье, что, если ребенок фейри рождается уродливым, или больным, или увечным, они крадут здорового смертного ребенка, а взамен на его место подбрасывают своего. Украденных и подброшенных детей называют подменышами.

В прежние времена считалось нормальным оставлять маленькому народцу подношения. Люди верили: если оставить фейри еду, те отплатят за доброту удачей.

Защиту от докучливых фейри обеспечивали следующие простые способы: соль, красный цвет, вывернутая наизнанку одежда, нахождение рядом с текучей водой».

– Фейри, – прошептала Таня, водя пальцем по старомодным буквам на странице. Похоже, название подходит им, этим странным созданиям, преследующим ее.

Она порылась в верхнем ящике стола – ничего, кроме старых бумаг и высохших насекомых. Второй ящик был то ли заперт, то ли его заклинило. В третьем нашелся обрывок бумажного листка, ручка и старинный серебряный браслет с подвесками.

Таня достала причудливое украшение. Браслет оказался тяжелым и холодным на ощупь, и, хотя потускнел, было ясно, что это работа искусного мастера – каждая подвеска дивно выполнена и изящна. Сколько же браслет не вынимали из ящика и кто последний его носил?

Положив его на стол, Таня взяла обрывок листа и начала уже писать, но остановилась. Ведь если фейри найдут записи, неизвестно, что сделают на этот раз. Она ни секунды не сомневалась, что Гредин способен превратить ее в невнятно бормочущую, лишенную памяти развалину.

«Но ведь это не я написала, – сказала она себе, – я только переписываю. Об этом он точно ничего не говорил».

Сделав выписку из книги, она сунула сложенную бумагу в карман и с жадным интересом вернулась к тексту: «См. также Наваждение, Тринадцать сокровищ, Дворы фейри: Благой и Неблагой».

– Хорошо, ну-ка посмотрим, – бормотала Таня, перелистывая страницы.

«Наваждение: магическая иллюзия, настолько мощная, что способна обмануть наблюдателя, заставляет поверить в реальность того, что перед глазами; маска обмана, которая может безобразное превратить в прекрасное. Наваждение позволяет изменять очертания, размер или форму, принимать обличье животных – обычно птиц, или других существ воздуха, или даже людей.

Успешное перевоплощение в смертных требует немало магической силы, однако фейри можно распознать по поведению. Их речь часто звучит неестественно, архаично, порой они говорят в рифму. Одеваются по-старинному или совершенно неуместно. Зачарованные желуди или камешки могут выглядеть как монеты, но уже через несколько дней, а иногда и часов после заключения сделки и оплаты товара они принимают свой природный вид».

Взбудораженная открытием, Таня захлопнула фолиант. Успокоив прерывистое дыхание и отобрав для себя книги, она собралась уходить, но тут ее внимание привлек небольшой томик, лежащий на столе. Это был щедро иллюстрированный «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Стоило начать листать – как оттуда что-то выпало. Таня наклонилась и подняла с пола пожелтевшую от времени вырезку из местной газеты. Дата сохранилась – 22 июня, чуть больше пятидесяти лет назад. «ПРОПАВШАЯ ДЕВУШКА» – гласил заголовок.

«Вчера начались поиски дочери священника, не вернувшейся домой прошлой ночью. Полиция сбита с толку исчезновением четырнадцатилетней Морвенны Блум, которая отправилась на прогулку в Лес Висельника и бесследно пропала.

Представитель полиции заявил, что существуют серьезные опасения по поводу ее судьбы. Последним Морвенну Блум видел шестнадцатилетний юноша около печально известных Катакомб Висельника, унесших за эти годы не одну жизнь и к тому же привлекающих самоубийц. Полиция допросила его и отпустила, не предъявив обвинения. И снова местные жители призывают оградить провалы в земле в целях безопасности».

Таня положила вырезку обратно в книгу. Катакомбы Висельника находились посреди леса, уходили вглубь и разветвлялись на подземные туннели, протянувшиеся на многие мили. Считалось, что впадины имеют естественное происхождение, хотя некоторые полагали, что это остатки старых меловых шахт. Лишь в последние годы вокруг каждого провала были установлены ограждения, но Уорик все равно запрещал Тане и Фабиану уходить дальше ручья, протекавшего по лесной опушке. Тане, правда, и так не хотелось в лес. Наверняка там множество фейри – достаточная причина туда не рваться.

Кто-то откашлялся у нее за спиной.

Подскочив от неожиданности, Таня резко обернулась. В дверях стояла бабушка.

– Что ты тут делаешь?

Таня сглотнула, осознавая, что лицо у нее наверняка виноватое.

– Я просто… Дверь была открыта, и я зашла взглянуть…

Флоренс переступила порог и взяла книгу с одной из полок.

– Некоторые очень старые. – Она провела пальцем по пыльной обложке. – Есть те, что здесь с тех пор, как построен дом, – больше двухсот лет.

Таня напряженно ждала, что сейчас ее отругают.

– Я нашла вот это. – Она вынула газетную вырезку из томика Шекспира. – Заметка о девушке, пропавшей пятьдесят лет назад.

На лице бабушки мелькнуло странное выражение, похожее на страх. И тут же сменилось обычным бесстрастием.

– Мы с ней ровесницы… Ходили в одну и ту же школу. Ее отец был священником в маленькой церкви неподалеку.

– Вы дружили?

– Да. Некоторое время, когда были младше. – Флоренс сделала паузу, будто что-то ее тревожило. – Наши пути… разошлись.

– Ее нашли? – спросила Таня.

– Нет. Больше ее никто не видел. – Флоренс положила вырезку на стол и сдула паутину. – Тут нужна хорошая уборка. Уорик обещал заняться этим несколько недель назад, но руки у него так и не дошли.

– Я могу помочь, – предложила Таня, представляя, какие возможности для поиска информации откроются, если удастся порыться в библиотеке беспрепятственно.

Флоренс c непроницаемым лицом смотрела на нее в упор:

– Спасибо. Уверена, Уорик с благодарностью примет твою помощь.

Ее синевато-серые глаза задержались на браслете.

– А я все думала, где же он. – Она подняла браслет и подержала на свету. Потускневшие подвески слегка заиграли в солнечных лучах.

– Он твой? – спросила Таня.

– Да. Это старое фамильное украшение. Уже много лет в нашей семье.

Таня пересчитала серебряные подвески. Их было тринадцать. Все изысканные, тонкой работы. Самыми восхитительными казались ключ, кубок, украшенный драгоценными камешками, и крошечный канделябр.

– Красивый браслет, – сказала она.

– Тяжелый и неудобный, – отозвалась бабушка. – Я не носила его уже очень давно.

Ее взгляд стал отрешенным.

– В прежние времена люди высоко ценили такие вещи. Считалось, что они охраняют от злых сил – вроде талисманов для защиты и на удачу.

Неожиданно она протянула браслет Тане:

– Хочешь? Под раковиной есть средство для чистки серебра, он станет как новый.

– О, – растерялась Таня. – Спасибо.

Она застегнула браслет на худом запястье, смущенная необычной для бабушки щедростью.

Флоренс кивнула и вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Таня неохотно тронулась за ней, но бабушки в коридоре уже не было. Чуть помедлив, Таня шагнула назад и, прихватив «Мифы и магию сквозь столетия», тихо затворила за собой дверь в библиотеку. На площадке за напольными часами раздавались шуршание и шорох. Вблизи показалось, что тамошние жильцы ссорятся. Пытаясь прислушаться, Таня остановилась, но голоса тут же стихли, и она отправилась дальше, на кухню.

За обедом она почти ничего не съела и теперь жутко проголодалась. Сделала себе сэндвич, наполнила высокий стакан апельсиновым соком, села, но едва принялась за еду, как ее отвлек странный звук. Из коробочки для чая доносился приглушенный храп, и Таня вспомнила о живущем там брауни. Это вредное маленькое существо разбивало кувшины, плошки и портило молоко, когда было в дурном настроении, что случалось довольно часто.

Доев, Таня вымыла и вытерла тарелку со стаканом, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить брауни, и на цыпочках вышла из кухни. Коридор был пуст, но Фабиан наверняка заходил сюда – на полу валялись листья и ветки. Она поднялась к себе, убедилась, что и в этом коридоре никого, и заперла дверь. Обычно Таня не закрывалась, но сейчас это было необходимо: никому не следовало видеть, чем она занимается.

Осторожно опустившись на колени перед камином, Таня откинула край ковра, под которым открылось грубое, неотшлифованное дерево. Подцепив неплотно сидящую половицу, о которой больше никто не знал, приподняла ее и отодвинула. Внизу находилось углубление, достаточно большое, чтобы влезла обувная коробка. Таня обнаружила это место, когда ей было семь лет, и с тех пор использовала его как тайник. Проверив, нет ли пауков, достала коробку и сняла крышку. В коробке хранились семейные фотографии, пара написанных ею рассказов и пухлый старый дневник. Таня стиснула зубы. К счастью, фейри пока не нашли тайник.

Она вынула из кармана записи, сделанные в библиотеке, перечитала еще раз и положила на дно коробки. Установив половицу на место, расправила ковер и спрятала книгу на кровати под одеялом. Ее переполняло предвкушение: сколько же еще интересного найдется в библиотеке!

И, только подойдя к туалетному столику, она обнаружила на полу перо. Черное – похожее на перо вóрона или ворóны.

5

Тики-Энд был небольшим рыночным городком, из тех, где жители водят своих собак в специальные парикмахерские, где утром по воскресеньям все тщательно моют автомобили, а соседи состязаются, кто соберет самую большую коллекцию садовых гномов. В подобных городках все знают друг друга, и, если по улице идет кто-то чужой, занавески подрагивают на всех окнах.

Вдоль чудесной главной улицы Тики-Энда выстроилось такое множество необычных и затейливых магазинов, что на подробное знакомство с ними мог уйти целый день. По вторникам, средам и субботам на площади открывался рынок: продавцы, расхваливая товар, зазывали покупателей, а покупатели, в свою очередь, азартно торговались, чтобы не упустить выгоду. Рынок изобиловал яркими красками – от серебристой чешуи только что пойманной рыбы до сочных оттенков спелых фруктов. По утрам в урочное время в воздухе разносился восхитительный запах свежевыпеченных мясных и яблочных пирогов.

Многочисленные антикварные магазинчики и лавки древностей располагались в тихих переулках, вдали от шума и суеты главной улицы. Здесь Таня могла бродить часами.

Во вторник она встала рано и прошла с полмили до ободранной автобусной остановки, мечтая сбежать из мрачного поместья хотя бы на полдня. К сожалению, было одно «но». Бабушка согласилась отпустить ее только на пару с Фабианом.

Поездка до Тики-Энда занимала около пятнадцати минут, дорога была живописная и приятная, хотя ветер и доносил запах навоза с ближних полей. Выйдя из автобуса, они направилась к площади, где уже вовсю бурлил рынок.

Таня почти сразу заметила палатку с тканями, шелком и лентами всех цветов радуги. Ее пальцы замерли над подносом с шелковыми шарфами, которые как раз вошли в моду этим летом. На хорошенькой азиатке за прилавком тоже был бирюзовый шарф. Никогда не увлекавшаяся модой Таня собиралась уже уйти, но тут на глаза ей попался такой же – только красный. Вспомнив отрывок из найденной книги, она полезла в карман за деньгами.

Фабиан хихикнул:

– А я всегда держал тебя за сорванца.

Таня не ответила. Когда девушка отдала ей коричневый бумажный пакет и сдачу, она тут же набросила шарф, мечтая узнать, правду ли говорит старая книга. Они пошли дальше. Фабиан остановился, заинтересовавшись научно-фантастическими комиксами, а Таня потратила последние деньги на огромную мозговую кость для Оберона, которую тот наверняка будет упоенно грызть.

День выдался жаркий. Сумка с тяжелой костью неприятно стучала по бедру. За двухчасовую прогулку по Тики-Энду Таня стерла ноги купленными мамой новыми сандалиями.

– Сколько уже времени? – спросила она Фабиана, перед этим машинально взглянув на запястье – забыла, что часов у нее больше нет. Верный себе обитатель стоков стащил их утром с края ванны.

– Без четверти двенадцать. У нас полчаса до следующего автобуса.

Таня кивнула. Ходить больше не хотелось. Вернуться в поместье нужно было не из-за стертых ног – она договорилась сегодня помочь Уорику с библиотекой.

Косточкову улицу, куда они направились, Таня любила больше всего в Тики-Энде. Здания тут по обе стороны стояли старые и кривоватые, а еще было полно занятных магазинчиков, которые ее очень привлекали. По пути попадались небольшие пабы и гостиницы, готовящиеся к вечернему наплыву людей.

Фабиан напевал какую-то песенку, но иногда прерывался, чтобы поделиться одной из местных сплетен. Таня не признавалась себе в этом, но ей нравилось слушать Фабиана. Рассказывая о чем-то действительно интересном, он становился похожим на увлеченного преподавателя или актера перед публикой – оживленным, с горящими глазами. Внезапно Фабиан ткнул пальцем в вывеску «Винтовая лестница»:

– В этом пабе зимой сад провалился. Вероятно, от дождей земля осела… а внизу катакомбы. Хорошо еще, было не лето, когда люди сидят в саду. Теперь многие местные жители оформили специальную страховку, на случай, если такое с ними произойдет. А вот маленькая гостиница, очень старая. Я когда-нибудь говорил тебе о тайном ходе, который ведет из-под нее прямо в поместье?

– Всего только миллион раз, – простонала Таня. – Не могу поверить, что ты до сих пор веришь в эти секретные ходы. Такая чушь!

– Вовсе не чушь! – запротестовал Фабиан. – Это правда… К поместью вел туннель, о нем даже написано в краеведческих книгах. Но его перекрыли или он обвалился – тут версии различаются. Обычное ведь дело для больших старых домов – секретные ходы, через которые можно бежать в случае нападения. Наверняка должен быть еще один, ведущий в церковь.

– Сколько раз мы пытались найти твои потайные туннели, но все вхолостую, – фыркнула Таня. – Наверное, кто-то просто придумал это, чтобы добавить привлекательности Тики-Энду.

– Пусть мы ничего не нашли, – сказал Фабиан, – но искать-то было весело.

– Да уж, скоротали несколько дождливых дней, – нелюбезно отозвалась Таня. – Моя бабушка и твой отец всегда говорили, что никаких туннелей нет, это все слухи.

– Разумеется, они так говорят, – мрачно ответил Фабиан. – Просто не хотят, чтобы мы рыскали по округе. А если кто и знает секреты дома, то это Уорик.

– Почему ты называешь их с Амосом по именам? – спросила Таня. – Почему не называешь Уорика папой?

– Называл, когда был маленьким, – пожал плечами Фабиан.

– А почему сейчас нет?

– Не знаю… Не называю, и все.

– Все-таки странно, – настаивала Таня, – и действует ему на нервы, ты же знаешь.

Судя по скользнувшей на губах Фабиана улыбке, именно такого результата он и добивался.

– Вот от этого места у меня мурашки по коже, – сменил он тему. – Старый детский приют.

Таня проследила за его взглядом и увидела в стороне от дороги заброшенное здание. Окна разбиты, заколочены, кирпичная кладка осыпалась. Забор из колючей проволоки дополнял общий холодный и даже отталкивающий вид.

– Мне оно просто кажется тоскливым. Вообще-то, неудивительно. Приюты редко бывают веселыми.

Фабиан покачал головой:

– Не в том дело. Я об исчезновениях.

– Исчезновениях?

– С год назад отсюда стали пропадать дети. Совсем малыши, не старше двух-трех лет. Провели большое расследование, и приют закрыли.

Таня ощутила холодок в сердце и вспомнила заметку о пропавшей Морвенне. Похоже, в Тики-Энде дети растворяются в воздухе.

Они молча шли дальше. Таня поглядывала на витрины, стараясь отвлечься от мыслей о приюте. На углу, на отшибе от остальных, стоял маленький магазинчик. Таня помнила его: в прошлом году помещение пустовало, захудалое и безымянное, с забитыми окнами и облупившейся краской. Сейчас здесь явно появился новый хозяин: магазинчик не только был свежевыкрашен, но и обрел название – «Ящик Пандоры». Мгновенно заинтересовавшись, Таня окликнула Фабиана, который опустился на коленки и зарисовывал что-то в своем блокноте.

– Я зайду.

Фабиан прервался:

– У нас мало времени – скоро пора на остановку.

– Иди, – сказала Таня, – там встретимся. Напишу тебе эсэмэску, если заблужусь.

Она вытащила из кармана телефон и включила:

– Наконец-то… поймал сигнал. В поместье совсем не ловится. Какой у тебя номер мобильного?

Фабиан выразительно повращал глазами:

– У меня нет телефона, Уорик не позволяет завести, говорит, что мне слишком рано. А Флоренс еще и не пользуется интернетом. С таким же успехом я мог бы жить среди динозавров. – Он вернулся к своему наброску. – Я подожду тут. Только ты поторопись.

Таня толкнула дверь, и над головой мелодично зазвенел колокольчик. В магазине пахло благовониями. За прилавком сидела полная женщина с румяным добрым лицом и листала журнал. Таня осторожно маневрировала между полок, заставленных всяческими диковинками, множеством банок и бутылок с сушеными травами, растениями и порошками. Она засмотрелась на одну с наклейкой «Драконья кровь», а потом двинулась дальше, мимо фигурок ведьм, волшебников и гоблиноподобных существ, хрустальных шаров и подносов с полудрагоценными камнями. Заметив книжную полку, направилась к ней. Карты Таро, книги по астрологии, прочее в таком духе… Таня рассчитывала отыскать что-нибудь о фейри, но, к своему разочарованию, ничего, что показалось бы полезным, не обнаружила.