Текст книги "Дьявольская материя"

Штаны святого Иосифа

Начиная с XI века в европейском искусстве за фигурами в полосатой одежде закрепляются негативные коннотации. Первыми персонажами в этом ряду стали – сначала в книжной миниатюре, потом на фресках, а затем на других изображениях – герои Библии: Каин, Далила, Саул, Саломея, Каиафа, Иуда. Как и рыжие волосы, одежда в полоску представляет собой обычный атрибут предателя. Конечно, Каин и Иуда не обязательно рыжие и не всегда одеты в полосатое; но они оказываются рыжими и «полосатыми» гораздо чаще других библейских персонажей, и каждый раз это подчеркивает их вероломный характер[19]19
  О библейских предателях в средневековой иконографии см.: Mellinkoff R. Judas’ hair and the Jews // Journal of Jewish Art. 1983. Vol. IX. Pp. 31–46; Pastoureau M. Tous les gauchers sont roux // Le Genre humain. 1988. Vol. 16–17. Pp. 343–354.


[Закрыть].

В середине XIII века список «плохих» персонажей, изображаемых в соответствующей одежде, значительно увеличился, в частности в светской миниатюре. К библейским предателям добавились герои фольклора и литературных произведений, о которых мы говорили в предыдущем параграфе.

Cамый известный персонаж такого рода – Ганелон из «Песни о Роланде». Кроме того, появляется целая толпа изгоев и маргиналов из различных сословий: в основном это представители упомянутых выше групп, чья одежда регламентировалась множеством законов. К позднему Средневековью уже сформирован визуальный канон, очевидный как для художников, так и для их аудитории. И в жизни, и на картинке одежда или другая вещь в полоску часто сигнализирует о том, что их владелец находится за пределами социума: он может быть осужденным (всевозможные мошенники, фальшивомонетчики, клятвопреступники и просто разбойники), больным (прокаженные, безумцы и умственно отсталые), заниматься черной работой (слуги) или позорным ремеслом. Помимо стандартного набора «жонглеры-проститутки-палачи», изображения сообщают и о других недостойных занятиях; среди их представителей – кузнецы (ведь известно, что все они колдуны), мясники (потому что они кровопийцы) и мельники (скряги и спекулянты!). Наконец, последняя категория маргиналов – мусульмане, иудеи и еретики. Подобно тому как все эти группы оказываются нарушителями общественного порядка, полоски нарушают цветовую гармонию и «правильный» способ одеваться.

Полоска никогда не приходит одна. Она «функционирует» и являет свой смысл только в сопоставлении или противопоставлении с другими текстурами – это прежде всего однотонные и многоцветные поверхности, а также ми-парти[20]20
  Ми-парти – двуцветная одежда, разделенная на две половины, каждая из которых окрашена в свой цвет. Иногда левый рукав был выдержан в той же расцветке, что и правая половина костюма, и наоборот. В средневековом обществе и, соответственно, в иконографии одежда ми-парти часто оказывается аналогом или вариантом одежды в полоску. Подробнее об этом виде одежды см. диссертацию: Mertens V. Mi-parti als Zeichen. Zur Bedeutung von geteiltem Kleid and geteilter Gestalt in der Ständetracht, in literarischen und bildnerischen Quellen sowie im Fastnachbrauch, vom Mittelalter bis zur Gegenwart. Remscheid, 1983.


[Закрыть], шахматный рисунок, расцветка в крапинку или в виде ромбов. В любом изображении полосатая одежда создает идею отличия, отклонения, тем самым акцентируя внимание на том, кто в нее одет. Как правило, это негативный акцент. Но бывает и так, что картина лишена этой манихейской однозначности, и тогда полоски несут значение чего-то амбивалентного и даже двусмысленного. Яркий пример подобного рода изображений мы находим в иконографии святого Иосифа.

Долгое время этого персонажа недооценивали, считая его лицом второстепенным и чуть ли не неуместным. В средневековой драме ему отведена откровенно комическая роль, его делают посмешищем, приписывая ему пороки, никак не фигурирующие в Евангелии, – глупость (он не умеет считать), неловкость, жадность и особенно пьянство. Во время карнавальных шествий роль святого Иосифа часто отдавали деревенскому дурачку (эта традиция просуществовала вплоть до XVIII века)[21]21
  Cм., в частности: Mercier L.-S. Tableau de Paris. Paris, 1783. T. III. P. 138.


[Закрыть]. То же мы видим и в изобразительном искусстве (в живописи, скульптуре и гравюре), представляющем святого Иосифа в виде лысого, трясущегося старичка, всегда на заднем плане (даже в изображениях Рождества Христова), всегда в отдалении от Девы Марии и Младенца – дальше, чем волхвы, святая Анна и святая Елизавета. Отношение к святому Иосифу меняется только в эпоху Возрождения, когда формируется культ Святого семейства[22]22
  Об иконографии святого Иосифа см. подробную статью Г. Кастера (G. Kaster) в: Lexicon der Christlichen Ikonographie. T. VII. Freiburg im Breisgau, 1974. Col. 210–221.


[Закрыть]. На смену старичку-простаку приходит достойный муж в расцвете сил, отец-кормилец и умелый плотник. Впрочем, долгое время он оставался двусмысленной фигурой (вера в естественное зачатие Иисуса была распространенной ересью). Но окончательное признание придет к святому Иосифу только в 1870 году, когда он будет провозглашен покровителем вселенской Церкви.

Возвращаясь к проблеме полосок, следует отметить, что самый интересный период в иконографии святого Иосифа относится к XV – началу XVI века. В это время он уже не вызывает презрения, как в эпоху позднего Средневековья, но еще не вполне реабилитирован и уж точно не является объектом почитания. Чтобы подчеркнуть столь необычный статус, художники прибегают к целому ряду художественных приемов. Так, Иосифа очень часто изображают в полосатых шароварах – в XIV веке такие штаны были популярны в Рейнском и Мозанском регионах, затем эта мода проникла в Северную Германию, долину Рейна, Нидерланды и Швейцарию. Вплоть до 1510–1520-х годов полосатые штаны довольно часто становятся объектом изображения в витражах, книжной миниатюре и на гобеленах. В последующие годы они почти полностью исчезают, за исключением нескольких гравюр XVII века[23]23
  Coo J. De. In Josephs Hosen Jhesus ghewonden wart // Aachener Kunstblätter. 1965. Vol. 30. Pp. 144–184; idem. Das Josephhosen-Motiv in Weinachtslied und in der bildenden Kunst // Jahrbuch für Volksliedforschung. 1966. T. 11. Pp. 58–89.


[Закрыть].

Полоски на штанах не так значимы, как полоски на основной части костюма. Изобразить святого Иосифа в полосатом платье, тунике или плаще означало бы откровенное издевательство, тогда как полосатые штаны просто подчеркивают его специфический характер. В данном случае полоски оказываются скорее знаком амбивалентности, нежели бесчестья. Иосиф – не Каин и не Иуда, он не предатель. Он всего лишь divers, «иной», в том значении, в котором это слово употреблялось в языке XV века. Он не столь почитаем, как Дева Мария, но и не простой смертный, частично возвышенный, частично приниженный, отец, не являющийся таковым, фигура необходимая, но в чем-то неуместная, не такой, как все, двусмысленный, исключение из правил, словом, персонаж, воплощающий в себе все то, что обычно символизируют полоски на изображениях XV века. А значит, они не только подчеркивают нарушения социальных и моральных норм, помогают отличить слуг от господ, жертв от палачей, здоровых от слабоумных, проклятых от избранных, но и помогают ориентироваться в более сложных системах ценностей, позволяя точнее почувствовать некоторые нюансы и оттенки смыслов. Таким образом, полоски оказываются одновременно и иконографическим кодом, и способом настройки на режим особой чувствительности при обработке зрительной информации. Такова двойная особенность полосок; поговорим же об этом поподробнее.

Расцветка поверхности: однотонная, полосатая, усеянная, крапчатая

Глаз средневекового человека особенно внимателен к материалу и структуре различных поверхностей. Эта структура, в частности, помогает ему различать места и предметы, видеть отдельные зоны и планы изображения, улавливать ритм и логическую последовательность, делать сопоставления и противопоставления, распределять и классифицировать, составлять иерархию. Стены и полы, ткани и одежда, бытовая утварь, древесные листья, шерсть животных и человеческое тело – любая поверхность, естественная и искусственная, является носителем классификационных знаков. Тексты и изображения донесли до нас бесчисленное количество примеров подобного восприятия. В этой связи мне как исследователю представляется целесообразным разделить поверхности на три большие группы: одноцветные, усеянные и полосатые, причем две последних категории предполагают множество вариантов (с точки зрения средневекового восприятия шахматная расцветка, например, представляет собой крайнюю форму рисунка в полоску). Остановимся на этих трех структурах и на том, какое значение они обретают, будучи воспроизведены на поверхности предметов или в изображении.

Действительно однотонная поверхность встречается крайне редко, что само по себе заслуживает внимания. Средневековые технологии не дают возможности добиться абсолютной однотонности, гладкости и чистоты на большинстве поверхностей (на ткани это правило не распространяется). С другой стороны, художники и ремесленники неохотно оставляют пустыми огромные пространства и часто уступают искушению заполнить или «одеть» их, продергивая поперечные нити, добавляют штриховку и пестроту, играя на контрастах, создают фрагменты, различные по своему материалу, текстуре, плотности и яркости. В живописи настоящие однотонные изображения встречаются довольно редко, они составляют скорее исключение из правил и выполняют конкретные задачи, связанные с выделением того или иного элемента изображения. Собственно, сама по себе ровная однотонная поверхность относительно нейтральна. Но как только она оказывается противопоставлена полосатой, пятнистой или клетчатой, а также любой другой поверхности с вкраплениями другого цвета или следами отделки, она всегда выделяется как нечто особенное, или в хорошем, или в плохом смысле.

Усеянная поверхность всегда означает что-то положительное; она более насыщенная и более ценная по сравнению с однотонной. По сути, это одноцветная поверхность, на которую с регулярными интервалами (как бы в ячейках невидимой ромбической сетки) нанесены одинаковые геометрические или геральдические фигуры: точка, полумесяц, звезда, кольцо, треф, геральдическая лилия. Как правило, фигуры, расположенные таким образом, бывают более светлыми, чем сама поверхность, служащая им фоном. Усеянная поверхность почти всегда связана с чем-то торжественным, величественным и даже священным. Вероятно, поэтому она фигурирует на королевских регалиях и коронационной мантии, используется при изготовлении предметов богослужения, присутствует на многих картинах с божественным сюжетом и на изображениях Пресвятой Девы. Герб французских королей – золотые лилии на лазурном фоне – представляет собой самый совершенный пример такого типа поверхности из эпохи Средневековья. Это одновременно знак правящего дома, образ звездного неба, атрибут Девы Марии, символ верховной власти и плодородия[24]24
  О французских гербах и многоцветии в средневековом восприятии см.: Pastoureau M. Le roi des lis. Emblèmes dynastiques et symboles royaux // Archives nationales. Corpus des sceaux français du Moyen Age. T. II. Les Sceaux royaux (par M. Dallas). Paris, 1991. Pp. 35–54.


[Закрыть]. Что касается зрительного восприятия, то в этом отношении усеянная поверхность представляет собой статичное, фронтальное изображение, как бы прибитое к поверхности своего материального носителя, смотрящее на зрителя в упор. Оно не рассказывает о себе и не описывает себя, оно просто есть.

Поверхность в крапинку – та же усеянная поверхность, только неправильная. В этом случае мелкие фигуры расположены беспорядочно, а главное, сами они неправильной формы – это уже не звезды, полумесяцы и крестики, но случайные сочетания и просто цветовые пятна. Они воплощают в себе идею беспорядка, путаницы, деструкции. Иногда бывает сложно увидеть различие между усеянным и крапчатым изображением; но в символическом отношении они являют собой два противоположных мира, божественный и дьявольский. Дело в том, что пятна на теле человека или животного воспринимаются как признак болезни и нечистоты. Соответственно, крапчатая поверхность может ассоциироваться с кожными высыпаниями, с золотухой и бубонной чумой. В обществе, постоянно страдавшем от эпидемий кожных заболеваний, где их принято было бояться, – вспомним об участи так называемых «прокаженных», – крапчатые поверхности оказываются связанными с разложением, с существованием за пределами социума, близости к смерти и аду. Недаром демоны и черти часто изображаются в пятнистых одеяниях[25]25
  Erich O. A. Die Darstellung des Teufels in der Christlichen Kunst. Berlin, 1931; Pastoureau M. Bestiaire du Christ, bestiaire du Diable. Attribut animal et mise en scène du divin dans l’image médiévale // Couleurs, images, symboles. Paris, 1989. Pp. 85–110. С крапинками, в частности, связана проблема «рыжих». В Средние века рыжие волосы и веснушчатая кожа, как и одежда в полоску, всегда, в той или иной степени, свидетельствовали о низком социальном статусе или несчастливой судьбе.


[Закрыть].

Впрочем, эти твари могут быть и «полосатыми», что в определенном смысле не так серьезно, но более двусмысленно. Полоски являют собой противоположность как однотонной, так и крапчатой поверхности, и художники нередко прибегают к этому контрасту. Но у них есть и другая функция: полосатая поверхность ритмична, динамична, связана с повествованием, она обозначает действие, переход из одного состояния в другое. На миниатюрах XIII века Люцифер и взбунтовавшиеся ангелы часто изображались с горизонтальными полосами по всему телу – свидетельством их разложения. С другой стороны, эти полосы подчеркивают определенный элемент изображения, поскольку любой элемент в полоску сразу бросается в глаза – таково свойство нашего взгляда. Фламандские живописцы XV и XVI веков иногда прибегали к такой хитрости: они помещали персонажа в полосатой одежде в центре картины, зная, что именно на нем зритель сфокусирует свое внимание прежде всего. Иногда это создает эффект оптической иллюзии. Мемлинг, Босх, Брейгель и некоторые другие владели этим приемом в совершенстве – они ставили на видное место не человека, сыгравшего ключевую роль в данном эпизоде или во всей истории, а третьестепенного персонажа, чтобы отвлечь на какое-то время наше внимание от более важного фрагмента картины, который, по замыслу автора, постепенно откроется зрителю. Например, Брейгель в своем знаменитом «Несении Креста» (1563), огромном полотне, где задействовано более пятисот персонажей, поместил почти в самом центре композиции простого крестьянина, неизвестного и ничем не примечательного; он идет торопливым шагом, одетый в шапочку и красно-белое платье в косую полоску. Поскольку полоски резко выделяются на фоне всего остального, зритель обращает внимание на него, а не на передний план картины, где Иоанн и несколько женщин пытаются поддержать безутешную Деву Марию, и уж тем более не на заднюю часть картины, где изображен Христос, упавший под тяжестью своего креста, Христос, потерянный и забытый посреди равнодушной толпы[26]26
  Tolnay C. de, Bianconi P. Tout l’œuvre peint de Breugel l’Ancien. Paris, 1968. Pl. XXV; Grossmann F. Pieter Breughel. Complete Edition of the Paintings. Londres, 1974.


[Закрыть].

Позволительно задаться вопросом, почему с точки зрения визуального восприятия полоски имеют безусловный приоритет по сравнению с другими структурами. Любой полосатый элемент бросается в глаза раньше, чем однотонная, усеянная и даже крапчатая поверхность. Может быть, это феномен восприятия, характерный для представителей европейской цивилизации? Или тут проявляется свойство другого порядка, общее для человека и некоторых животных? Что здесь от биологии и что от культуры, и если существует между ними граница, то где она проходит? Я попытаюсь ответить на эти трудные вопросы в конце книги.

Что мы можем утверждать уже сейчас, так это то, что в Средние века полоски связаны с идеей разнообразия (латинское varietas). «Полосатый» (virgulatus, lineatus, fasciatus и другие) может употребляться в том же значении, что и слово «разнообразный» (varius), и эта синонимия сразу же сообщает полоскам отрицательную окраску. Дело в том, что в средневековой культуре varius (разнообразный, пестрый) обозначает что-то нечистое, агрессивное, аморальное или лживое. Человек, которого характеризуют как varius (непостоянный, переменчивый), непременно покажет себя хитрецом, лгуном, жестоким человеком, он может страдать от кожных или психических заболеваний. Кроме того, существительное varietas означает обман, злобу и проказу[27]27
  В ближайшем будущем я надеюсь заняться подробным анализом определений varius и diversus в классической и средневековой латыни. Если говорить о зрительных ассоциациях, то varius – это нечто многосложное, состоящее из разного рода слоев, которые накладываются друг на друга, но так, что возникает впечатление некоторой цельности (центростремительная тенденция), a diversus – множество противостоящих друг другу элементов (центробежная тенденция). Крапчатая поверхность соответствует varietas, но не diversitas. Полоски же совмещают в себе и то и другое – и мы в очередной раз убеждаемся в их примате над крапинками. Об этимологии и семантике varius и diversus см.: Ernout A., Meillet A. Dictionnaire étymologique de la langue latine. 4-e éd. Paris, 1959. Pp. 713–714, 725–726 (verto).


[Закрыть]. Естественно, что предатели (Каин, Иуда), люди жестокосердые (палачи), «безумцы» (придворные шуты, юродивый из Книги Псалмов) и больные (прокаженные) часто изображаются в полосатой одежде. Здесь мы наблюдаем огромный разрыв между восприятием современного человека, для которого «разнообразие» является скорее положительным качеством, связанным с молодостью, толерантностью и любознательностью, – и человека Средневековья, видевшего в этом исключительно отрицательные стороны. Добрый христианин, честный человек не может быть varius. Понятие varietas вызывает ассоциации с грехом и преисподней.

Подобный подход распространялся и на животных – те из них, у кого шкура была полосатой (tigridus) или пятнистой (maculosus), считались опасными тварями. Они могут быть жестокими и кровожадными, как тигр, гиена и леопард (в средневековом мифологическом сознании леопард имеет мало общего с одноименным представителем семейства кошачьих – это скорее «отрицательный» двойник льва[28]28
  В европейской культуре XII–XIII веков леопард предстает как персонаж сугубо отрицательный. Лев же, напротив, избавляется, как бы «за его счет», от прежних негативных коннотаций и окончательно обретает статус царя зверей. См.: Pastoureau M. Quel est le roi des animaux? // Le Monde animal et ses représentations au Moyen Age (XI–XV s.). Actes du XV-e Congrès de la Société des historiens médiévistes de l’enseignement supérieur public (Toulouse, 25–26 mai 1984). Toulouse, 1985. Pp. 133–142.


[Закрыть]), ворами, как форель и сорока, коварными, как оса и змея, связанными с нечистой силой, как кошка и дракон. Даже зебра, о которой так любили порассуждать зоологи Ренессанса, в позднем Средневековье имела репутацию крайне опасного зверя. Конечно, те, кто это утверждал, никогда ее не видели и имели о ней довольно смутное представление (они принимали ее за разновидность осла или онагра), но одного факта, что она полосатая, было достаточно, чтобы счесть ее кровожадным, прямо-таки дьявольским чудовищем и включить ее в соответствующий бестиарий[29]29
  См. подборку текстов в: Gessner C. Historia animalium. Liber primus de quadrupedibus viviparis. Zurich, 1551. Pp. 784–785. Об удивительной путанице между зеброй и онагром, имевшей место в XIII веке, можно прочесть у энциклопедиста Винсента де Бове (Beauvais V. de. Speculum naturale. Livre XIX. Ch. 95 (de diversis generibus onagrorum), éd. de Douai. 1624. Col. 1434–1435.


[Закрыть]. Позднее мы увидим, как это загадочное животное будет реабилитировано в эпоху Просвещения.

Впрочем, любая лошадь, если в ее масти было больше одного цвета, компрометировала своего наездника. В литературных текстах, в частности в рыцарских романах, существует такой топос: герой на белом коне, противостоящий предателю, незаконнорожденному или чужеземцу, у которого лошадь de deus colours, двух цветов – vairé, в яблоках, полосатая, гнедая, пегая и так далее[30]30
  См. многочисленные примеры, приведенные в: Ott A. Etude sur les couleurs en vieux français. Paris, 1899. Passim. Cм. также замечательную работу: Bautier A.-M. Contribution à l’histoire du cheval au Moyen Age // Bulletin philologique et historique du Comité des travaux historiques et scientifiques. 1976. Pp. 209–249; 1978. Pp. 9–75. О негативных коннотациях, связанных с полосатым и пятнистым скотом в библейской культуре, см. Книгу Бытия (30: 25–43).


[Закрыть]. Сходную систему персонажей мы видим и в Романе о Лисе: звери с полосатой (барсук Гримбер) или пятнистой (кот Тибер) шкурой объединяются со зверями с рыжей шкурой (лис Ренар, бельчонок Руссо) и образуют клан лгунов, воров, развратников и скряг. В мире животных, как и в мире людей, быть рыжим значит примерно то же, что и полосатым или пятнистым.

Это предубеждение и даже страх перед пятнистыми и полосатыми животными жили в народном сознании очень долго. Вспомним знаменитую историю с Жеводанским зверем, наводившим ужас на жителей Оверни и Виварэ в 1764–1767 годах, – очевидцы описывали его как огромного волка с широкими полосами вдоль спины[31]31
  Литература о Жеводанском звере чрезвычайно обширна, но ее научные качества нередко оставляют желать лучшего. См. прежде всего: Fabre F. La Bête de Gévaudan en Auvergne. Saint-Flour, 1901; Pic X. La Bête qui mangeait le monde en pays de Gévaudan et d’Auvergne. Paris, 1971; Pourcher A. Histoire de la bête de Gévaudan, veritable fléau de Dieu. Mende, 1889. Относительно нашего сюжета см. эстампы в книге: Bernard D. L’Homme et le loup. Paris, 1981. Pp. 48–57.


[Закрыть]. Будучи исчадием ада, этот «зверь» просто обязан был быть полосатым. Такие же полоски были замечены у всех остальных «жеводанских зверей», которые в течение многих десятилетий, кое-где вплоть до середины XIX века, поражали воображение и наводили ужас на целые деревни в большей части французских провинций[32]32
  В Германии были свои «Жеводанские звери» – в конце XVIII и в первой половине XIX века. Более того, после Второй мировой войны в Англии и Франции зафиксировано много случаев явления «мистических кошек» (термин В. Кампьон-Венсена), обнаруживающих определенное сходство со «зверем»; некоторые очевидцы, в частности, рассказывали о полосатой шкуре. В 1990 году в Париже под эгидой Национального центра научных исследований (CNRS) был созван специальный коллоквиум, посвященный этому явлению.


[Закрыть]. Заметим напоследок, что и сегодня тигр, чьею шкурой мы любуемся и которого мы можем увидеть только в зоопарке, остается в нашей мифологии символом невероятной жестокости.

С точки зрения семиотики это характерное для средневековой культуры сближение между полосатым и крапчатым заставляет задуматься о самом понятии структуры поверхности. Для нас структура начинается там, где есть минимум три элемента. Для человека Средневековья, напротив, двоичный код ничем не отличается от троичного, четверичного, десятеричного и так далее. С одной стороны – плоское, однотонное изображение (в старофранцузском и в геральдической терминологии известное как «plain»), с другой, различные структуры – крапчатая, полосатая, в клетку, которые в конечном итоге выражают одну и ту же идею. В отношении цвета происходит то же самое – понятия бихромии и полихромии не различаются. Проститутка в красно-желтом платье в полоску, жонглер, шут (будущий Арлекин), чей костюм украшают разноцветные квадраты и ромбы (и не важно, сколько цветов в палитре – три, десять или двадцать[33]33
  О проститутках в Средневековье и их одежде см.: Bauer M. Die Dirne und ihr Anhang in der deutschen Vergangenheit. Berlin, 1912; Rossiaud J. La Prostitution médiévale. Paris, 1988. Что касается костюмов жонглеров и музыкантов, на эту тему существует обширная литература; см., в частности: Boehn M. Von. Das Bühnenkostüm im Altertum, Mittelalter und Neuzeit. Berlin, 1921; Salmen W. Der fahrende Musiker im europäischen Mittelalter. Kassel, 1961; Hammerstein R. Diabolus in Musica. Studien zur Ikonographie der Musik im Mittelalter. Bern; München, 1974; Hartung W. Die Spielleute. Eine Randgruppe in der Gesellschaft des Mittelalters. Wiesbaden, 1982.


[Закрыть]), – все они, за счет своего платья, являют одну и ту же идею – идею смятения, беспорядка, шума и нечистоты. Десять цветов равны двум, две полоски значат примерно то же, что десять квадратов и сто ромбов. Полосатая, пятнистая, пестрая и разноцветная поверхности могут различаться визуально – особенно учитывая двуплановость изображения[34]34
  Крапчатая поверхность однозначно подразумевает двуплановую структуру, в случае же с полосками речь может идти как о двуплановом, так и о плоскостном изображении. Об этом речь пойдет далее.


[Закрыть], о которой мы поговорим далее в связи с гербами, – но социальный и концептуальный смысл у них один и тот же. Они просто символизируют различные степени одного и того же состояния – отклонения от нормы.

Фон и фигура: полоски в геральдике

Существует идеальный язык, позволяющий историку рассмотреть во всех деталях сложную систему связей, объединяющих социальный и визуальный аспекты полосок: это «блазон» – свод правил и терминов, использующихся при описании гербов.

Первые гербы были созданы в XII веке по соображениям как военного (это позволяло сразу идентифицировать сражающихся на поле битвы и во время турниров), так и социального характера (потребность в отличительных знаках для представителей высших слоев феодального общества); их можно определить как цветные эмблемы, принадлежащие человеку или группе людей и составленные по определенным правилам. Именно эти правила, немногочисленные, но весьма жесткие, отличают европейскую геральдику от остальных эмблематических систем, существовавших до и после рассматриваемого периода. В середине XII века гербы быстро получают довольно широкое распространение, завоевывая все новые территории и входя в обиход в различных слоях общества. К 1300 году они употребляются уже повсеместно. Кто угодно может составить себе герб по своему вкусу, единственное условие – нельзя заимствовать уже существующий герб. Наступает эпоха расцвета геральдической системы. Гербы – это одновременно знак рода, маркер состоятельности и набор орнаментальных элементов; их можно встретить повсюду – они фигурируют на гражданских костюмах и военной форме, украшают здания и памятники, мебель и ткани, значатся на книгах, печатях, монетах, произведениях искусства и бытовой утвари. Им находится место и в церкви – многие соборы превращаются, по сути, в настоящие музеи геральдики[35]35
  Позволю себе отослать читателя к моим собственным работам о происхождении и распространении гербов, прежде всего к: Traité d’héraldique. Paris, 1979. Pp. 20–58, а также к статьям, вошедшим в сборник: L’Hermine et le sinople. Etudes d’héraldique médiévale. Paris, 1982.


[Закрыть].

Науке известно около миллиона гербов – речь идет исключительно о европейских «официально признанных» гербах, как средневековых, так и современных; около 15 процентов из них содержат полоски. Но эта статистика не отражает реального положения вещей – ведь в геральдике полоска полоске рознь. Что касается формы и внешнего вида полосок на гербах, то их существует великое множество и перечислять всевозможные варианты можно до бесконечности. Если же сосредоточиться на их символическом аспекте, то существует большая разница между гербами реальных исторических лиц и семейств и гербами, принадлежащими вымышленным героям. В первом случае полоски на гербе не несут никакого символического значения, во втором – содержат явные пейоративные коннотации. Остановимся на этом более подробно.

В геральдической терминологии нет таких слов, как «полоски» и «полосатый». Зато есть различие между «полосками», возникшими в результате деления щита на несколько равных частей (это истинные деления), и «полосками», которые образованы путем наложения фигур на одноцветное поле (горизонтальная фигура в виде полосы называется пояс, вертикальная – столб, диагональная – перевязь). В случае с истинными делениями число полос четное, изображение плоскостное, при абсолютном цветовом равновесии. В случае же наложения фигур на поле – количество полос нечетное, изображение двуплановое, так что полосы, которых больше, чем полос другого цвета, как бы составляют задний план, фон. В блазоне, как и с точки зрения средневекового восприятия вообще, настоящими полосками считаются только те, что образуют истинные деления, – именно они создают монолитное пространство, где фигура совпадает с фоном. Перед нами одна-единственная плоскость изображения (в усеянном и пятнистом их две – фон и передний план с пятнами или равномерно повторяющимися фигурками), но ее поверхность не едина! Это само по себе является чем-то странным, неким извращением на грани скандала. Поверхность в полоску всегда как будто обманывает глаз, не давая ему отличить фон от фигуры на нем. Принятый в Средневековье способ считывания – последовательное вычленение слоя за слоем, начиная с заднего плана и заканчивая наиболее приближенным к точке просмотра, – становится невозможным. Многослойная структура, к которой так восприимчив и приучен взгляд человека Средневековья, исчезла, и глаз больше не знает, откуда ему начинать читать, где искать фон. Именно поэтому в любой поверхности в полоску ему видится дьявольское извращение.

Блазон – система сложная и тонкая, в частности он содержит множество терминов, позволяющих охарактеризовать различные типы деления гербовых щитов: деление по горизонтали и по вертикали (соответственно, пересеченный и рассеченный щиты), а также деление по диагонали из правого верхнего угла в левый нижний (скошенный справа) или из левого верхнего угла в правый нижний (скошенный слева). С точки зрения блазона это совершенно разные структуры. Первые три типа щита встречаются часто, щиты четвертого типа довольно редко (за исключением Италии), поэтому негативные коннотации закрепились именно за ними – их обладателями, как правило, были вероломные рыцари и люди, чье происхождение «небезупречно», в основном незаконнорожденные. Замечательно, что эти гербы носят то же название, что и кармелитские плащи, – barrés, «перечеркнутые».

Таковы четыре основных типа деления щита; но изобретательность блазона этим не ограничивается. Существует еще множество вариантов, в зависимости от количества, ширины, а главное, от формы полосок – они могут быть прямыми, ломаными, фигурными, прерывистыми, волнистыми и так далее. Возьмем, к примеру, щит с горизонтальным делением. Если линии в пересеченном щите напоминают ряд небольших выпуклых дуг – перед нами чешуевидно-пересеченный щит; если линии волнистые – волнисто-пересеченный; линии в виде ряда зубцов различной формы образуют зубчато-пересеченный щит, при этом, когда зубцы треугольной формы, герб называется зубовидно-пересеченным, а если они острые и высокие – заостренно-пересеченным. Вариации можно продолжать до бесконечности – перед нами типичный пример системы с открытым кодом.

Эти упражнения в геометрии и словообразовании – не случайность и не праздное развлечение. Они не только дают возможность всем членам общества получить свой герб, используя в качестве базы простые и легко изображаемые фигуры, но и позволяют их систематизировать по степени родства. В одной и той же семье, например, члены старшей ветви могут иметь щит, пересеченный на серебро и лазурь (то есть в cине-белую горизонтальную полоску), а представители младших ветвей – щиты с такими же полосами в той же цветовой гамме, но уже с другими делениями – волнисто-пересеченными, заостренно-пересеченными и зубчато-пересеченными. В результате при взгляде на них создается впечатление некоторого сходства, призванное подчеркнуть сплоченность семьи, и в то же время можно заметить бризуры – отличительные знаки младшего поколения. При всей экономии средств геральдике удается передать тончайшие нюансы, отображая весьма сложные системы родственных связей.

Подобные коды, позволяющие вписать человека в соответствующую группу, а группу – в отведенное ей место в рамках данного социума, существуют не только в Европе, но и в Азии, Африке и особенно в Южной Америке. Чаще всего эти коды фиксируются на тканях, в основном на одежде и аксессуарах. В Андах, например, полосатые ткани в силу различных сочетаний цветов и форм помогают идентифицировать этносы, кланы и семейные группы[36]36
  Cereceda V. Sémiologie des tissues andins // Annales ESC. 1978. Pp. 1017–1035. Cм. также: Delaporte Y. Le signe véstimentaire // L’Homme. T. XX. 3. Pp. 109–142.


[Закрыть]. Нечто подобное можно наблюдать в Шотландии – вспомним хотя бы о знаменитом клетчатом орнаменте «тартан» (вошедшем в употребление не раньше XVIII века и привязанном к несколько иной социальной структуре)[37]37
  T. Innes of Learney. Tartans of the Clans of Scotland. London, 1949. 5-e éd.; Adam G. Clans, Septs and Regiments of the Scottish Highlands. London, 1952. Заметим, между прочим, что не бывает тартанов в полоску – это всегда клетка, или, как ее еще называют «шотландка».


[Закрыть]. Но наибольшую гибкость и многообразие вариаций являют именно гербы. Кроме всего прочего, у них есть одно преимущество перед знаками различия, использующимися в других социумах и культурах: они могут функционировать на любом материальном носителе, будь то дерево, камень, бумага, металл, кожа и так далее. Герб можно начертить, выгравировать, запечатлеть в красках – и это будет все тот же герб (в этом отношении он подобен букве). В геральдике, как и в других областях средневековой культуры, первична структура, а не форма; герб, по сути, представляет собой не столько изображение, сколько структуру изображения. В некотором смысле этот закон геральдики распространяется на все полоски, в любой области, поскольку полоска связана прежде всего со структурой и только потом с формой.

Другой особенностью европейской геральдической системы является традиция создания гербов для вымышленных лиц: литературных героев, библейских персонажей, мифологических существ, персонифицированных пороков и добродетелей. Подобная практика возникла одновременно с появлением геральдики, то есть в середине XII века, и просуществовала вплоть до Нового времени. Благодаря этим вымышленным гербам в распоряжении историков оказалась масса материала, незаменимого при изучении символического измерения геральдики (с реальными гербами этот метод не работает). Сопоставляя факты и представления о персонаже с фигурами и цветами герба, выбранного для его характеристики, можно прояснить для себя его систему ценностей, что позволит определить значения соответствующих фигур и красок.

В гербах вымышленных героев мы найдем все те же негативные коннотации полосок, о которых мы говорили в связи с одеждой и изобразительным искусством. Как правило, щиты с полосками являются маркером злых и просто отрицательных персонажей. В литературных текстах их владельцами становятся вероломные рыцари, принцы-узурпаторы, лица низкого происхождения (незаконнорожденные и простолюдины), все, кто поступает жестоко, бесчестно или нечестиво. Иллюстраторы наделяют подобными гербами в полоску языческих королей, представителей нечистой силы и персонифицированные пороки (прежде всего непостоянство, лживость и хитрость).

Конечно, все эти полоски, формируемые однократным или многократным пересечением, рассечением щита и так далее, – не единственные отрицательно окрашенные средства выражения в геральдике (существуют еще полумесяц и шахматный рисунок, а также фигуры некоторых животных, как то: леопард, обезьяна, козел, змея, дракон и жаба), – но они составляют существенную их часть[38]38
  См. мои статьи, указанные в прим. 18 и 25.


[Закрыть]. А эксперименты с формой полос создают целую палитру значений и оттенков смысла: так, рыцарь с пересеченным щитом будет считаться человеком вероломным, но это вероломство будет не столь возмутительным, как, например, коварство другого рыцаря – обладателя зубовидно-пересеченного щита (с горизонтальными полосами, изогнутыми «елочкой»). Все они содержат отрицательные коннотации, но по-разному и в разной степени.

Как историк я не могу не задаться вопросом, каково происхождение «полосатых» гербов и как они воспринимались современниками. Если говорить о литературе, то почти все полосатые гербы вымышленных персонажей осмысляются как нечто негативное. В реальности же таких гербов насчитывалось огромное количество, и многие из них были очень престижными. Гербом королевства Арагон, например, по крайней мере начиная с конца XII века, был щит, рассеченный на золото и червлень, то есть на вертикальные полосы красного и желтого цвета. Возможно, тут сказались традиции провансальского прикладного искусства; вообще же этот герб, скорее всего, ведет свое происхождение от старинного знамени времен феодальной раздробленности, где такие полоски символизировали единение. В данном случае полоски образуют престижную эмблему и совсем не являются знаком низкого социального статуса[39]39
  Старинная легенда, возникшая, по всей вероятности, не позднее XIII века, объясняет происхождение подобных гербов следующим образом: у графа барселонского, предка арагонских королей, был герб – щит из чистого золота; во время сражения с сарацинами, где он участвовал как сподвижник Карла Великого (в других версиях говорится о Карле Лысом и битве с норманнами), его смертельно ранили; император, стоя у его одра, дотронулся пальцами до раны и провел по золотому щиту пять вертикальных красных полос, в память о славной смерти графа. Это предание упоминается во всех трактатах по блазону вплоть до XVII века. На самом же деле герб арагонских королей, представляющий собой четыре (а вовсе не пять) червленых столба в золоте, имеет бургундско-провансальское происхождение: исторически он связан с Бургундским королевством (известным также как Арелат, по латинскому названию своей столицы – Арля). См.: Pastoureau M. L’origine suisse des armoiries du royaume d’Aragon // Archives héraldiques suisses. 1980. Pp. 3–10. Но сама легенда является замечательным примером того, как полоска из «отметины», «признака», становится «знаком».


[Закрыть]. Так как же сосуществовали реальные и вымышленные гербы? Как могли члены этой уважаемой и высокопоставленной семьи согласиться на герб в полоску, прекрасно зная, что во многих литературных текстах и произведениях искусства такие гербы носили отрицательные персонажи. Что тут играет решающую роль – контекст, уровень прочтения или глаз смотрящего? Как бы то ни было, геральдический код предстает здесь как один из самых продуктивных, коль скоро одной структуре изображения могут соответствовать две различные или даже противоположные системы значений.