Текст книги "Брат мой Волк"

Глава 2

С трудом пробившись сквозь заросли ольхи, Торак упал на колени в какой-то болотистой низинке. Над ним шептались встревоженные его стремительным бегством березы, и он молча молил их не выдавать его медведю.

Рваную рану на руке жгло как огнем, да и поврежденные ударом о дерево ребра сильно болели, но передохнуть Торак не посмел. Ведь в Лесу полно глаз. Он только представил себе, как этот медведь гонится за ним, и тут же побежал еще быстрее.

И невольно вспугнул молодого кабана, искавшего земляные каштаны. Торак на ходу пробормотал извинения, желая предупредить возможную атаку, и кабан, раздраженно хрюкнув, дал ему пройти.

Росомаха злобно оскалилась, словно приказывая мальчишке держаться подальше, и Торак тоже оскалился в ответ с самым свирепым видом – ведь росомахи понимают только язык угроз. Эта, во всяком случае, действительно решила, что он ей угрожает, и залезла повыше на дерево.

Небо на востоке стало серым, как волчья шкура. Вдали слышалось ворчание грома. На фоне грозовой тучи зелень деревьев казалась совершенно изумрудной. «А в горах-то ливень, – мимоходом подумал Торак. – Надо опасаться оползней и наводнений».

Он заставлял себя думать об этой опасности, чтобы отогнать страх, что владел его душой. Но ничего не помогало; он снова бросился бежать.

Наконец голод вынудил его остановиться. Мешком свалившись на землю у корней большого дуба, он поискал узелок с едой – и застонал от огорчения. Еды-то он не захватил! А теперь слишком поздно было вспоминать об аккуратной связке вяленого мяса, забытой им у разоренного шалаша.

«Ну и дурак же ты, Торак! – ругал он себя. – Надо же было натворить столько глупостей в первый же день своей самостоятельной жизни! И своего одиночества…»

Нет! Это просто невозможно! Разве мог отец бросить его? Уйти навсегда?

Торак поднял голову и посмотрел на трепещущую под ветром темно-зеленую листву дуба. Листья шептались о своих тайнах, не желая посвящать в них какого-то мальчишку.

Впервые в жизни Торак остался совершенно один. Он больше не чувствовал себя частью Леса. Ему казалось, будто его внешняя душа разорвала ту нить, что связывала ее с душами всех прочих живых существ: деревьев и птиц, охотников и дичи, реки и скал. Никто во всем свете не знал, что он, Торак, сейчас чувствует. И никто не хотел этого знать.

Боль в раненой руке заставила его отвлечься от горьких мыслей. Из мешочка с целебными травами и кореньями он вытащил последний кусок бересты и наложил на предплечье жесткую повязку. Потом заставил себя встать, оттолкнуться от ствола дуба и оглядеться.

Он вырос в этой части Леса. Здесь ему были знакомы каждый холм, каждая поляна. Чуть западнее, в долине, протекала Красная Вода, слишком мелкая, чтобы плыть по ней на лодке, но ловить в ней рыбу, особенно весной, когда лосось шел в Море на нерест, было одно удовольствие. На восток, вплоть до самой границы с Темной Чащей, простирались залитые солнцем рощи с полянами, где было полно орехов и ягод, а осенью нагуливала жирок дичь. А на юге раскинулись болотистые пустоши, заросшие мхом, где зимой паслись северные олени.

Отец говорил, что самое лучшее в здешних местах – это безлюдье. Действительно, здесь редко бывали охотники из других племен. Разве что порой забредали люди из племени Ивы, обитавшего на западе, у Моря, или из южного племени Гадюки, но ни те ни другие никогда надолго в их краях не задерживались. Они просто шли своим путем, охотясь свободно, как и все в Лесу, и даже не подозревая, что и Торак с отцом тоже охотятся неподалеку.

До сих пор Торак никогда не задавался вопросом, почему это так. Ведь они так жили всегда: вдвоем с отцом, вдали от других племен. Но теперь, впервые в жизни, ему вдруг страстно захотелось оказаться среди людей. Захотелось крикнуть, позвать на помощь…

Но отец предупредил, что ему следует держаться от людей подальше.

И, кроме того, крики могут привлечь внимание медведя.

Того медведя…

Тораку стало вдруг так страшно, что перехватило горло. Он несколько раз глубоко вздохнул и снова побежал, но теперь более размеренно и спокойно, направляясь к северу.

На бегу он подмечал следы возможной добычи. Вот прошел лось. А это помет зубра. А там сквозь заросли папоротника с шумом продирается олень. Да, пока что медведю не удалось распугать всех обитателей Леса! Но только пока.

А что, если отец ошибался? Вдруг все, что он говорил, было предсмертным бредом?

«Твой отец сумасшедший!» – дразнили Торака ребятишки, когда лет пять назад они с отцом ходили к Морю на ежегодный Совет племен. Ничего хорошего это путешествие им не принесло, и отец больше никогда не брал Торака на такие собрания.

«Говорят, твой отец проглотил одну из душ умершего, – кричали мальчишки, – вот ему и пришлось уйти из племени и перебиваться как может!»

Семилетний Торак страшно разозлился. Он бы точно побил этих мальчишек, но его окликнул проходивший мимо отец и, отведя в сторонку, сказал, смеясь:

– Не обращай на них внимания, Торак. Они и сами не понимают, что говорят.

И он был, конечно, прав.

Но был ли он прав насчет медведя?

Впереди за деревьями Торак заметил поляну, залитую солнечным светом, вышел на нее и замер, точно налетев на невидимую преграду, ошеломленный жутким запахом разложения.

Медведь уже побывал здесь. И на небольшой поляне царила смерть.

Трупы оленей валялись точно поломанные игрушки. Ни один падальщик не осмелился поживиться этой добычей. Над мертвыми животными даже мух не было видно.

Никогда еще Торак не видел, чтобы такой охотник, как медведь, столь безжалостно обошелся со своей добычей. Нормальный медведь сперва сдирает со своей жертвы шкуру, потом пожирает внутренности и заднюю часть туши, а остальное прячет про запас, и у него не пропадает даром ни кусочка. Но этот зверь убивал не потому, что хотел есть: он едва ли хоть раз куснул каждую тушу. Нет, он убивал, потому что ему нравилось убивать.

У ног Торака лежал мертвый олененок; с маленьких копытцев еще не успела осыпаться высохшая речная глина, – видно, перед смертью он подходил к ручью напиться. У Торака тошнота подступила к горлу. Что же это за тварь, если просто так вырезано целое стадо? Что это за медведь, если он убивает потехи ради?

Торак помнил глаза того медведя – он, правда, видел их лишь мельком, но теперь уже никогда не сможет их позабыть. Никогда прежде ему не доводилось видеть таких глаз. В их глубине светилось одно-единственное чувство: бесконечная злоба. Бесконечная ненависть ко всему живому. На Торака тогда точно глянул обжигающий, смертоносный хаос Иного Мира.

Нет, конечно же, отец был прав. Никакой это не медведь. Это злой дух. И он будет убивать и убивать без конца, пока не умрет и сам Лес.

«Но кто же может сразиться с таким чудовищем?» – думал Торак. То и дело спотыкаясь, он старался уйти подальше от страшной поляны. «Этого медведя никому не одолеть!» – так сказал отец. Неужели это значит, что Лес приговорен? И почему именно он, Торак, должен искать Священную Гору, где обитает Великий Дух? А ведь эту Гору никто и никогда не мог отыскать…

И тут же в ушах его прозвучал голос отца: «Тебе поможет провожатый».

Какой провожатый?

Вскоре Торак снова очутился в густой чаще. Он уже снова бежал.

Бежал, бежал… Бежал, пока ноги не отказались служить ему. И там, у подножия какого-то холма, поросшего густым лесом, он ничком рухнул на землю, совершенно лишившись сил и тяжело дыша.

Немного отдышавшись, Торак ощутил невыносимый голод. Он слишком давно ел в последний раз и слишком долго бежал. И почему же он, глупец, не остановился чуть раньше и не подстрелил какую-нибудь дичь?

И тут вдруг до него донеслись из-за холма какие-то звуки – то ли слабое мяуканье, то ли писк.

Торак прислушался: какой-то маленький звереныш явно звал свою мать.

Сердце Торака радостно забилось. О, Великий Дух, благодарю тебя за эту легкую добычу! При мысли о свежем мясе у Торака сводило кишки, и ему было совершенно безразлично, какой зверь попадется. Он был так голоден, что съел бы даже летучую мышь!

Торак припал к земле и пополз меж берез к вершине холма. Сверху он увидел узкую лощину, по которой бежала маленькая быстрая речушка. Речку он сразу узнал: она называлась Быстрая Вода. Чуть дальше от этих мест, к западу, они с отцом устраивали летом стоянку, заготавливая там лыко для веревок. Но сейчас знакомые места показались Тораку совсем чужими. И он не сразу понял почему.

За день до этого с гор в лощину обрушился поток воды, все смывая на своем пути. Теперь вода уже схлынула, оставив после себя вырванные с корнем кустарники и поваленные деревца, опутанные мокрой травой. Поток разрушил также волчье логово, находившееся на противоположном конце лощины. Там, возле огромного красного валуна, валялись тела двух взрослых волков. Утонувшие волки стали бурыми от воды и грязи и издали напоминали спящего зубра. Рядом в глубокой луже плавали тела трех волчат.

А возле лужи сидел четвертый волчонок и весь дрожал.

Волчонку, похоже, не исполнилось еще и трех месяцев; он был тощенький, мокрый и тихонько жаловался самому себе, слабо повизгивая.

Торак вздрогнул. Эти тихие жалобные звуки вдруг вызвали в его душе удивительные воспоминания: жаркая черная шерсть; теплая тьма; густое жирное молоко; мать, тщательно вылизывающая его… а чьи-то крохотные коготки царапают его, и чьи-то маленькие мокрые носы тычутся в лицо, и пушистые малыши карабкаются на него, нового и самого младшего члена волчьей семьи…

Это видение было точно яркая вспышка молнии. Но что оно означало?

Мальчик крепче сжал рукоять отцовского ножа.

«Не важно, что означает это видение, – сказал он себе. – Видения не помогут тебе выжить. Если сейчас ты не убьешь и не съешь этого волчонка, завтра у тебя уже не хватит сил охотиться. К тому же закон разрешает убивать даже тотемное животное, чтобы спасти себя от голодной смерти. И тебе это прекрасно известно».

Волчонок поднял голову и растерянно взвыл.

Торак прислушался – и понял, что хотел сказать ему этот малыш!

Он даже представить себе не мог, что способен понимать волчий язык, но оказалось, что память хранит смысл и значение этих пронзительных протяжных звуков. Он вспомнил то, что когда-то знал.

Но откуда? Нет, это невозможно!

Ему стало не по себе, он весь дрожал, слушая вой детеныша. Эти жалобные звуки проникали ему прямо в сердце.

«Почему вы больше со мной не играете? – спрашивал волчонок у своих мертвых родителей и братьев. – Чем я провинился?»

Он все плакал и плакал, а Торак слушал его плач, и что-то пробуждалось в его душе. Вдруг его горло странным образом напряглось, и где-то глубоко в груди зародился ответный клич. Он с трудом подавил желание откинуть голову назад и тоже завыть.

«Что же это со мной?» – думал Торак. Он больше не ощущал себя мальчишкой, человеком из племени Волка, – точнее, он, оставаясь человеком, ощущал себя и кем-то еще: волком.

Торак почувствовал на лице прохладное дыхание ветерка.

И в то же мгновение волчонок перестал выть, резко обернулся и посмотрел в его сторону. Глазенки малыша были еще совершенно бессмысленными, но настороженные ушки стояли торчком, и он тянул носом, явно почуяв человека.

Торак еще некоторое время смотрел на маленького встревоженного волчонка, а потом, скрепя сердце, решительно сжал рукоять ножа и двинулся вниз по склону холма.

Глава 3

Волчонок совершенно не понимал, что происходит.

Он обследовал холм чуть выше их Логова, когда пришла эта Быстрая Вода. Вода нахлынула с ревом и унеслась прочь, и вот теперь его мать, отец и братья лежали в грязи и не обращали на него никакого внимания!

Задолго до рассвета он стал будить их, толкать носом, покусывать за хвост, но они все равно не шевелились. И не издавали ни звука. И пахли они как-то странно: как добыча, но не та, что убегает, а та, которая уже не дышит и которую полагается съесть.

Волчонок промок, замерз и очень хотел есть. Много раз он принимался лизать морду матери, прося ее: пожалуйста, отрыгни мне немножко еды, но мать не обращала на него никакого внимания. Ну что, что он снова сделал не так?

Он знал, что родители считают его самым несносным щенком в выводке. Ему вечно попадало, но он ничего не мог с собой поделать. Ему ужасно нравилось пробовать все новое. А теперь даже казалось, что родители чуточку несправедливы к нему: вот он сидит перед логовом, как примерный детеныш, и никто этого даже не замечает!

Мягко ступая широкими лапками, волчонок подбежал к луже, где плавали его братья, и лизнул стоячую воду. Вкус у воды был противный.

Он съел немножко травы и парочку пауков.

Потом задумался: что же делать дальше?

Понемногу ему становилось страшно. И он, закинув голову назад, завыл. Это немного развеселило его: он вспомнил о тех счастливых минутах, когда они так хорошо выли все вместе, всей стаей.

Но на середине своей замечательной песни он вдруг умолк, почуяв чужого волка.

Волчонок так резко обернулся, что чуть не упал, – его уже шатало от голода. Поставив уши торчком, он потянул носом воздух. Да, это волк! Было слышно, как этот волк шумно спускается по склону холма с той стороны, откуда пришла Быстрая Вода. Волчонок чуял, что это именно волк, а не волчица, но еще не совсем взрослый, волк-подросток, и не из их стаи.

Но какой-то очень странный. Пахнет вроде бы волком, но и неволком тоже: еще и северным оленем, и благородным оленем, и бобром, и свежей кровью, и… чем-то еще, но этого запаха волчонок пока не знал.

Очень, очень странно. Если только… если только этот неволк на самом деле настоящий волк и просто съел сразу очень много всякой добычи и теперь, конечно же, даст поесть и ему, малышу!

Дрожа от нетерпения, волчонок вилял хвостиком и повизгивал.

И тут странный волк вдруг остановился, а потом снова пошел к нему навстречу. Волчонок видел пока не слишком хорошо – зрение его еще не успело стать столь же острым, как нюх и слух, но, увидев, как незнакомец с плеском перебирается через Быструю Воду, он понял, что это действительно очень странный волк.

Волк шел на задних лапах. И черная шерсть у него на голове была такой длинной, что падала на плечи. Но самое удивительное – у него не было хвоста!

И все же голос у него был как у волка. Он тихо и дружелюбно проворчал с подвывом примерно следующее: «Не бойся, я – друг». Это обнадеживало, хотя самые высокие ноты этому волку явно не давались.

Но что-то в нем было не так! Даже его дружелюбное ворчание не могло скрыть затаенную напряженность. И казалось, что, хоть этот странный волк и улыбается, на самом деле улыбаться ему совсем не хочется.

Радостные приветствия волчонка сменились растерянным хныканьем:

«Ты что же, охотишься на меня? Но почему?»

«Нет, нет», – услышал он в ответ все то же дружелюбное ворчание.

А потом странный волк вдруг перестал разговаривать с ним по-волчьи и молча двинулся прямо на него.

Волчонок, слишком ослабевший, чтобы убежать, испуганно попятился.

Странный волк прыгнул, схватил его за шкирку и поднял высоко над землей.

Вися в воздухе, волчонок все же слабо и заискивающе повилял хвостиком.

А странный волк вдруг замахнулся своей второй передней лапой и больно кольнул волчонка в живот огромным и блестящим холодным когтем.

Волчонок пискнул, оскалился от ужаса и испуганно поджал хвост.

Но и странный волк, казалось, тоже испугался. Его передние лапы задрожали; он тяжело дышал и скалил зубы. И волчонок почуял, что и этого волка одолевают одиночество, нерешительность и боль.

Внезапно он судорожно вздохнул и резко отнял свой большой коготь от живота волчонка. А потом плюхнулся прямо в грязь и прижал малыша к груди.

Волчонок тут же позабыл о своих страхах. Под странной, лишенной шерсти шкурой, пахнувшей больше неволком, чем волком, он слышал знакомый успокоительный стук – точно такой же, какой доносился из груди отца, когда волчонок забирался на него, намереваясь соснуть.

Волчонок выскользнул из объятий странного волка, встал на задние лапы, положив передние ему на грудь, и принялся вылизывать его морду.

Странный волк сердито оттолкнул волчонка и упал на спину. Но волчонок не испугался, а сел рядышком и стал на него смотреть.

«Какая все-таки у него странная плоская морда! – думал волчонок. – И совсем без шерсти! И губы не черные, как полагается, а какие-то бледные; и уши тоже бледные и совсем не двигаются. Зато глаза серебристо-серые, полные света: глаза настоящего волка».

Волчонок впервые с тех пор, как пришла Быстрая Вода, почувствовал себя значительно лучше. Он нашел себе нового брата.

Торак был страшно зол на самого себя. Ну почему он не убил этого волчонка? Что он теперь будет есть?

Волчонок слегка подтолкнул его носом в бок, и он даже вскрикнул от боли в израненных ребрах.

– Убирайся! – заорал Торак и ногой отпихнул волчонка. – Ты мне не нужен! Понял? Какой мне от тебя прок? Уходи!

Он и не подумал говорить это по-волчьи; он уже догадался, что как следует говорить на этом языке не умеет и знает лишь несколько самых простых движений да кое-какие интонации. Однако волчонок отлично его понял. Он отбежал в сторону, потом снова сел и с надеждой посмотрел на него, метя по земле хвостом.

Торак поднялся, и от голода все так и поплыло у него перед глазами. Если в самое ближайшее время он не найдет никакой пищи, ему конец.

Он порыскал было по берегу реки, но там были только волчьи трупы, и они уже так сильно воняли, что даже думать о них было противно. Торака охватило отчаяние. Солнце уже садилось. Как же поступить? Устроиться на ночлег прямо здесь? А если медведь? Что, если тот медведь, покончив с отцом, теперь придет за ним?

Почувствовав болезненный укол в сердце, он велел себе: «Не смей думать об отце! Думай о том, как быть дальше. Если бы медведь вздумал преследовать тебя, он давно уже был бы здесь. Так что, возможно, здесь тебе ничто не угрожает. По крайней мере, до завтрашнего утра».

Туши волков были слишком тяжелы, чтобы Торак мог оттащить их подальше, и он решил устроиться чуть выше по течению реки. Но сперва решил попробовать мясо одного из мертвых волков для наживки – вдруг в ловушку кто-нибудь попадется?

Поставить ловушку оказалось не так-то просто: нужно было подпереть палкой большой плоский камень, а вторую палку укрепить так, чтобы она сработала как спусковой механизм. Если ему повезет, ночью сюда может прийти лисица, привлеченная запахом падали, и, когда она попробует стащить мясо, ее пришибет камнем. Лисье мясо – еда, правда, так себе, но это все же лучше, чем ничего.

Торак как раз закончил устанавливать ловушку, когда к нему подбежал волчонок и принялся с любопытством обнюхивать устройство. Торак схватил его за мордочку и несколько раз ткнул волчонка носом в землю, приговаривая:

– Нельзя! Никогда не подходи к этому!

Волчонок отряхнулся и с обиженным видом отошел в сторону.

«Ну и пусть обижается, – подумал Торак. – Обида все-таки лучше, чем смерть».

Он понимал, что был несправедлив: для начала, конечно, следовало рычанием предупредить малыша, чтобы тот держался от ловушки подальше, а носом в землю тыкать надо, только если он не послушается. Но Торак слишком устал, чтобы тревожиться о таких пустяках.

Да и с какой стати он вообще должен предупреждать этого волчонка? Неужели он станет переживать, если волчонок попадется ночью в ловушку и камень размозжит ему голову? И какая разница, умеет он, Торак, говорить по-волчьи или не умеет? А если даже и умеет, то какая ему от этого польза?

Он встал, чувствуя, что ноги прямо-таки подгибаются от слабости. «Забудь ты об этом волчонке! Лучше найди что съесть!» – внушал он себе.

Торак с трудом поднялся по склону холма чуть выше большого красного валуна и стал искать там морошку. И только тогда сообразил, что морошка растет на пустошах и болотах, а не в березовой роще, да еще и на холме. Впрочем, сейчас все равно было уже слишком поздно для морошки.

Зато он заметил, что в нескольких местах земля под деревьями прямо-таки покрыта глухариным пометом, и поставил в этих местах несколько силков, наскоро сплетенных из травы: две штуки почти на земле и две на одной из нижних ветвей – на таких ветвях глухари любят сидеть. Он постарался как можно лучше замаскировать свои силки листьями и травой, чтобы птицы их не заметили, и снова вернулся к реке.

К сожалению, руки у него слишком дрожали, чтобы пытаться ловить рыбу с помощью остроги. Торак решил просто закинуть в реку несколько лесок с привязанными к ним крючками из шипов ежевики и камешками в качестве грузил, а потом двинулся вдоль берега вверх по течению, надеясь найти хоть какие-нибудь ягоды или коренья. Какое-то время волчонок следовал за ним, потом сел и стал жалобно пищать, прося его вернуться. Малыш явно не хотел покидать свою стаю.

«Вот и хорошо, – подумал Торак. – Сиди лучше туг. Я совсем не хочу, чтобы ты таскался за мной по пятам».

Пока он искал пропитание, солнце почти совсем село. Воздух стал холодным. На куртке мелкими блестящими капельками выступило дыхание Леса. На минуту Тораку пришла в голову не слишком отчетливая мысль о том, что следовало бы построить какое-то убежище на ночь, а не искать ягоды, но он эту мысль прогнал.

Наконец Тораку удалось найти горстку ягод вороники, и он проглотил их одним глотком. Потом собрал немного перезрелых ягод ежевики, отыскал под камнями несколько улиток, а под деревьями – выводок желтоватых поддубовиков; грибы, правда, оказались немного червивыми, но не слишком.

Уже почти в сумерках ему повезло: отыскал ростки земляных каштанов. Острой палкой он принялся осторожно рыхлить землю вокруг стеблей, добираясь до небольших клубеньков. Откопав первый, он тут же сунул его в рот: вкус был восхитительный, сладкий, похожий на вкус лесного ореха, но этого клубня ему хватило едва на один глоток. Он снова принялся копать землю и отыскал еще четыре клубенька – два съел, а два отложил на потом.

Теперь, когда в желудке уже не было так пусто, силы стали понемногу к нему возвращаться, но мысли по-прежнему путались. «Что же мне все-таки делать дальше? – тщетно пытался решить он. – И почему мне так трудно думать?»

Убежище. Вот что нужно. И костер. А потом – поспать.

Волчонок ждал его на поляне. Дрожа и повизгивая от радости, он бросился к нему с широкой волчьей улыбкой, то есть не просто сморщил и приподнял над зубами верхнюю губу, а улыбался, казалось, всем телом. Он прижал ушки, склонил набок голову, что было сил махал хвостом, переступал передними лапками, даже подпрыгнул и перевернулся в воздухе.

У Торака от всех этих выкрутасов замелькало в глазах, и он отвернулся. А кроме того, ему нужно было построить хоть какое-то убежище.

Он огляделся в поисках валежника, но все сухие ветви унесло потоком. Торак даже выругался: теперь придется срубить несколько молодых побегов, если, конечно, сил хватит.

Вытащив из-за пояса топор, он подошел к молодым березкам и взялся за самую тонкую. Скороговоркой пробормотав предупреждение духу дерева и посоветовав ему как можно скорее отыскать себе другое жилище, он принялся рубить березку.

Казалось, он попал в какой-то бесконечный темный туннель, которому не будет конца. Казалось, он всю жизнь только тем и занимается, что рубит деревья и обрубает с них сучья. Казалось, сил не хватает, даже чтобы держать в руках топор. Торак с ужасом видел, что срубил всего лишь две тощенькие березки и еще какую-то совсем уж жалкую елку.

Но этим пришлось и ограничиться.

Он кое-как скрепил стволы березок расщепленным еловым корнем, создав некое подобие основы для низенького шалаша, и набросал сверху еловых ветвей, а из нескольких еловых лап устроил себе подстилку.

Получилось плоховато, но он решил, что сойдет. У него уже не было сил делать шалашу вторую крышу из веток лиственных пород на случай дождя. Если все-таки пойдет дождь, ему придется надеяться только на свой спальный мешок и молить духа реки не посылать нового наводнения: оказалось, что шалаш Торак построил чересчур близко к реке.

Сунув в рот еще один земляной каштан, он осмотрел полянку в поисках топлива для костра. Однако не успел он проглотить разжеванный клубень, как желудок свело судорогой и его стошнило.

Волчонок, взвизгнув от восторга, тут же проглотил исторгнутый Тораком комок пищи.

«Почему это меня вдруг вырвало? – удивился Торак. – Неужели я съел плохой гриб?»

Нет, ничего похожего на отравление грибами он не чувствовал. Это явно было что-то другое. Он весь взмок, его бил озноб, и тошнота все не проходила, хотя в желудке у него теперь опять было совсем пусто.

И вдруг в душу ему закралось ужасное подозрение. Он снял повязку с раненой руки, и смертельный страх холодными пальцами пополз по спине. Рана сильно распухла; вокруг нее все было ярко-красным, и пахло от нее плохо. И даже на расстоянии чувствовался исходящий от нее жар. Он слегка коснулся руки, и его прямо-таки обожгло болью.

Рыдание вырвалось у него из груди. Он был измучен, голоден, испуган, и ему отчаянно необходимо было присутствие отца. Ведь теперь у него появился новый страшный враг: лихорадка.