Текст книги "Брат мой Волк"

Глава 4

Тораку просто необходимо было разжечь костер. Иначе ему ни за что не победить в сражении с лихорадкой, а ведь на кон поставлена сама его жизнь.

Он вынул трутницу, но руки тряслись, он то и дело ронял кремни и никак не мог высечь искру. Он чуть ли не рычал от огорчения, когда ему наконец удалось все-таки поджечь крошечную горстку припасенного трута из бересты.

Когда костер разгорелся как следует, Торака охватил такой озноб, что жара огня он почти не чувствовал. И звуки вокруг стали вдруг какими-то неестественно громкими: журчание речки, уханье совы, голодное повизгивание этого надоедливого волчонка. Интересно, почему он никак не уходит? Оставил бы наконец его в покое!

Спотыкаясь, Торак побрел к реке: ему хотелось пить. К счастью, он вовремя вспомнил предостережение отца: никогда не наклоняйся над водой слишком низко! А когда болен, никогда не смотри на отражение в воде своей телесной души. Если ты его увидишь, у тебя так сильно закружится голова, что ты непременно упадешь в воду и утонешь.

Он вволю напился, не открывая глаз, с трудом поднялся и потащился назад, к своему убежищу. Он прямо-таки падал от усталости, но понимал: прежде чем ложиться спать, нужно посмотреть, что там с рукой, иначе вряд ли он доживет до утра.

Из мешочка с целебными травами и кореньями Торак извлек кусочек сухой ивовой коры и старательно его разжевал, давясь горьким соком. Получившуюся кашицу размазал по ране и снова уложил руку в берестяной лубок. Больно было так, что он чуть не потерял сознание. Сил хватило только на то, чтобы сбросить башмаки и заползти в спальный мешок. Волчонок попытался тоже туда забраться, но Торак его прогнал.

И, стуча зубами в ознобе, стал тупо смотреть, как волчонок сперва подбежал к костру, с любопытством глядя на огонь, потом протянул широкую серую лапку, осторожно потрогал пламя и тут же с возмущенным визгом отскочил.

– Ничего, это тебе урок, – пробормотал Торак.

Волчонок с негодованием отряхнулся и ушел куда-то во тьму.

Торак свернулся в клубок, баюкая раненую руку и с горечью думая о том, как отвратительно все складывается.

В Лесу они жили с отцом всегда. Устраивали где-нибудь стоянку, ночевали там одну-две ночи и отправлялись дальше. Торак хорошо знал правила жизни в Лесу. Никогда не скупись, если строишь себе жилище. Никогда не трать больше сил, чем это необходимо, когда добываешь пищу. Никогда не откладывай надолго строительство жилища.

И вот в первый же день своей самостоятельной жизни он нарушил все правила сразу! Ему стало страшно – это все равно как если бы он вдруг разучился ходить.

Здоровой рукой Торак коснулся знаков своего племени, вытатуированных на скулах, осторожно провел пальцем по тонким линиям. Татуировку нанес ему отец. Когда Тораку исполнилось семь лет, отец наколол ему на коже рисунок и втер в него сок голубики. «Ты не достоин этих племенных знаков! – ругал себя Торак. – И сам будешь виноват в собственной гибели, глупец!»

И опять ощутил уже знакомый укол в сердце. Еще никогда в жизни он не ночевал в одиночестве. Всегда с отцом. Впервые отец не коснулся его перед сном своей загрубелой, но такой нежной рукой. Впервые он не чувствовал рядом знакомого запаха Леса, оленьей кожи и пота…

Глаза как-то подозрительно щипало. Торак крепко зажмурился и сам не заметил, как соскользнул в болезненный сон.

Он бродил где-то, по колено утопая во мху и пытаясь уйти от медведя. В ушах звучали предсмертные крики отца. Но теперь медведь охотился уже на Торака.

Торак пытался бежать, но лишь глубже проваливался в густой мох. Казалось, этот мох, точно трясина, засасывает его… а отец все кричал…

Медведь был уже рядом; его глаза горели смертоносным огнем – огнем Иного Мира, мира злых духов. Поднявшись на дыбы, он казался невообразимо огромным и грозным. Разверзлась страшная пасть, и медведь с ненавистью зарычал, обратив морду к луне…

Торак закричал и проснулся.

По Лесу все еще разносилось эхо страшного медвежьего рыка. Значит, это был не сон! Значит, медведь действительно где-то поблизости!

Торак затаил дыхание. Сквозь крышу своего жалкого шалаша он видел голубоватый свет луны и костер, который почти догорел. Сердце бешено стучало в груди.

И снова Лес содрогнулся. Деревья, казалось, застыли и напряженно прислушиваются. Но на этот раз рев доносился издалека; до тех мест, прикинул Торак, наверное, не один день пути. Медленно, осторожно он перевел дыхание.

У входа в шалаш сидел волчонок и смотрел на него. Узкие глаза волчонка светились странным темно-золотистым светом. «Как янтарь», – подумал Торак, вспомнив тот маленький амулет в виде тюленя, который отец носил на шее.

Как ни странно, но при виде этих янтарных глаз он приободрился. По крайней мере, он был в Лесу не один.

Но когда он перестал слышать только стук собственного сердца, лихорадка снова навалилась на него тяжелой волной. Ему казалось, что кожа у него стала ломкой от жара, а череп вот-вот треснет. Торак попытался достать из мешочка еще кусочек ивовой коры, но нечаянно уронил мешочек и не смог отыскать его в темноте. С трудом поднявшись, он оттащил к костру еще одну валежину и снова лег, задыхаясь от слабости.

В ушах по-прежнему звучал жуткий рев. Где же сейчас этот медведь? Откуда он вообще явился в их Лес? И куда направляется? Та поляна с мертвыми оленями значительно севернее ручья, где медведь напал на них и убил отца, но теперь, похоже, зверь ушел дальше на запад. Пойдет ли он в том же направлении? Или, учуяв запах Торака, уже повернул назад? Сколько времени ему нужно, чтобы добраться сюда и найти его – беспомощно валяющегося на земле и совершенно больного?

И вдруг такой знакомый спокойный голос, словно отец снова был рядом с ним, шепнул ему: «Не бойся. Если медведь действительно подойдет близко, волчонок успеет предупредить тебя. Запомни, Торак: нюх у волка такой острый, что он может почуять даже дыхание рыбы. А слышит он так хорошо, что расслышит и движение облаков».

«Да, – подумал Торак, – волчонок предупредит меня. Это все-таки уже кое-что. Я хочу умереть с открытыми глазами и встретить смерть лицом к лицу, как мужчина. Как мой отец».

Где-то очень далеко раздался лай собаки. Не волка – собаки!

Торак нахмурился. Собаки означали присутствие людей, а в этой части Леса никаких людей быть не должно.

Ведь не должно, правда?

И тут он снова провалился во тьму – прямо к медведю в когти.

Глава 5

Близилась ночь, когда Торак наконец проснулся. Он проспал почти целые сутки.

Его одолевала страшная слабость, и ужасно хотелось пить. Зато раненая рука стала гораздо холоднее и уже не так сильно болела. Жар тоже спал.

Но волчонок исчез.

Торак с изумлением заметил, что ему это небезразлично, что он, пожалуй, даже беспокоится, не случилось ли с волчонком чего. «Да ладно, – решил он. – Что мне какой-то волчонок!»

Пошатываясь, он добрел до реки и напился, потом снова раздул костер и подбросил в него топлива. На это он потратил все свои силы, так что пришлось передохнуть и съесть последний земляной каштан, закусив его горсткой щавеля. Щавель был жесткий и очень кислый, но Торак почувствовал, что сил у него прибавилось.

А волчонок все не появлялся.

Торак подумал даже, не позвать ли звереныша волчьим воем. Но ведь если он откликнется и придет, то, конечно же, сразу попросит есть. И, кроме того, вой может привлечь внимание медведя. Так что выть Торак не стал, а натянул башмаки и пошел проверить свои ловушки.

Закинутые им лески с крючками были пусты; лишь на одном крючке болтался начисто обглоданный скелет маленького окуня. А вот с силками Тораку повезло больше: в один из них попался небольшой глухарь, который еще слабо трепыхался. Мясо!

Бормоча слова благодарности духу несчастного глухаря, Торак свернул птице шею, выпотрошил ее и мгновенно проглотил еще теплую печенку. Печенка оказалась довольно противной, горькой и скользкой, но он слишком изголодался, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

Почувствовав себя несколько увереннее, он привязал глухаря к поясу и пошел проверить ловушку из палок и камня.

Он испытал неожиданное облегчение, когда увидел волчонка. В ловушку тот не попался, а сидел возле мертвой матери, время от времени трогая ее лапкой. При виде Торака волчонок бросился к нему, оглядываясь на мертвую волчицу и возмущенно повизгивая. Он хотел, чтобы Торак объяснил ему, в чем дело.

Торак вздохнул. Разве он может объяснить, отчего приходит смерть, если и сам этого не понимает?

– Ну, пошли, – сказал он, не подумав, что говорит не по-волчьи.

Волчонок насторожил уши, пытаясь понять.

– Тут нам делать нечего, – нетерпеливо прибавил Торак. – Пошли.

Вернувшись к шалашу, он ощипал глухаря, надел его на палку и пристроил над костром. Волчонок то и дело пытался его достать.

Наконец Тораку это надоело; он ткнул волчонка носом в землю и прорычал:

«Не смей! Это мое!»

Волчонок покорно лег возле него, слегка повиливая хвостом, а когда Торак отпустил его морду, перевернулся на спину, показывая свое светлое пушистое брюхо и заискивающе улыбаясь – словно просил прощения. Потом он отполз на безопасное расстояние, из вежливости пригибая голову к земле и все еще виляя хвостом.

Торак кивнул: он был удовлетворен преподанным уроком. Этот волчонок должен усвоить: вожак в стае – он, Торак, иначе в будущем не оберешься неприятностей.

«В каком еще будущем?» – вдруг сердито нахмурился он. В его будущем никакого волчонка быть не должно!

Но запах жарящегося мяса отогнал прочь все мысли. В костер с шипением капал жир. Торак сглотнул слюну. Он быстро оторвал глухариную ножку, сунул ее в развилку березы в качестве подношения хранителю своего племени и принялся за еду.

Вкуснее он ничего в жизни не пробовал. Он тщательно разжевывал каждый кусочек мяса, обсасывал каждую косточку, хрустел поджаристой корочкой. И старался не смотреть в ту сторону, откуда за каждым кусочком, исчезавшим у него во рту, следили два больших янтарных глаза.

Наевшись, Торак вытер рот тыльной стороной ладони. Волчонок по-прежнему не сводил с него глаз.

Торак тяжело вздохнул и буркнул:

– Ну ладно, ладно.

Оторвав вторую глухариную ногу, он швырнул ее волчонку.

Ножка исчезла в зубастой пасти в мгновение ока, и волчонок снова с надеждой посмотрел на Торака.

– Больше у меня нет, – сказал тот.

Волчонок нетерпеливо взвизгнул и уставился на кости, которые Торак держал в руках.

Кости были почти дочиста обглоданы, но из них еще вполне можно было сделать, например, иглы для шитья или рыболовные крючки; из них можно было бы даже сварить похлебку, хотя у него ведь все равно нет посуды для варки…

Чувствуя, что это ему еще, возможно, аукнется, Торак отломил половину обглоданного птичьего скелета и кинул волчонку.

Тот быстро раздробил косточки своими мощными челюстями, проглотил их и, свернувшись клубком, тут же уснул, превратившись в уютный посапывающий комок теплой серой шерсти.

Тораку тоже очень хотелось спать, но он понимал, что этого делать нельзя. Когда спустилась ночь, принеся с собой холод, он сидел, глядя в огонь. Теперь, когда ему удалось сбить жар и хорошенько поесть, наконец-то можно было как следует раскинуть мозгами.

Перед глазами у него стояла поляна с мертвыми оленями и страшные глаза медведя, одержимого злым духом. Да, отец так и сказал: «В этого медведя вселился какой-то злой дух из Иного Мира; из-за него этот зверь стал таким злобным».

Но что это такое – злой дух?

Этого Торак не знал. Он довольно много знал об охотниках и дичи: о рысях и росомахах, о зубрах и об оленях, но с другими обитателями Леса был почти не знаком.

Он знал только, что хранители разных племен стерегут людские стоянки, а души людей, утратившие свое тело, обречены стонать ненастными ночами среди ветвей и вечно искать свое племя, с которым расстались навсегда. Он знал, что злые духи ненавидят все живое и порой, когда им удается вырваться из Иного Мира и подняться над землею, они приносят в мир живых всякие беды и болезни. Он знал, что Тайный Народ живет внутри скал и рек точно так же, как племена людей – в своих жилищах, и что представители Тайного Народа кажутся прекрасными, пока не повернутся к тебе спиной, и тогда становится видно, что внутри они полые, точно ствол гнилого дерева.

Что же касается Великого Духа, правящего всем миром, который посылает и дождь, и снег, и добычу, то о нем Торак знал меньше всего. А до сих пор он даже и не думал о нем. Он казался ему слишком далеким, этот невероятно могущественный Дух, которого никто никогда не видел, но который, говорят, летом появляется порой в обличье человека с оленьими рогами, а зимой – в обличье женщины, у которой вместо волос на голове растут голые красные ивовые ветки. Короче, Великий Всемирный Дух принадлежал к тем вещам, в которых Торак совершенно не разбирался.

Он уронил голову на колени, вспоминая о клятве, данной отцу; это обещание давило на него тяжким бременем.

Спавший поодаль волчонок вдруг вскочил, негромко и напряженно ворча.

Торак тоже вскочил.

Взгляд волчонка был устремлен куда-то во тьму, уши стояли торчком, шерсть на загривке вздыбилась. Потом он умолк, прыгнул в сторону Леса и исчез.

Торак замер, сжимая в руке отцовский нож. Он чувствовал, что деревья вокруг с интересом наблюдают за ним. Было слышно, как они перешептываются.

Где-то неподалеку запела свою жалобную вечернюю песню малиновка. Из темноты вновь вынырнул волчонок – шерсть на загривке улеглась, морда спокойная, улыбчивая.

Торак чуть ослабил хватку на рукояти ножа. Что бы там ни было, оно либо ушло, либо более не представляет для них угрозы. Если бы это был медведь, малиновка, конечно, молчала бы. Уж это-то Торак знал отлично.

Почувствовав некоторое облегчение, он снова сел.

«Ты должен отыскать Священную Гору до следующего полнолуния», – сказал он себе. Так велел отец. «Ты же знаешь: ночи, когда красный глаз бывает в зените, страшнее всего… – говорил он. – Тогда злые духи обретают наибольшую силу».

«Да, это я действительно знаю, – подумал Торак. – Я знаю о красном глазе. Я его видел».

Каждую осень Великий Зубр – самый могущественный из духов Иного Мира – выходит в наш мир и поднимается в ночное небо. Сперва голова его опущена, он роет копытом землю, и мы можем разглядеть лишь звездное сияние его плеча. Но с приходом зимы Великий Зубр поднимает голову, становится все сильнее, и тогда уже можно увидеть его сверкающие рога и налитый кровью красный глаз.

А в месяц Красной Ивы он становится совсем огромным, и к этому времени зло обретает наибольшую силу. Именно тогда в наш мир устремляются злые духи. Именно тогда тот медведь и станет неуязвимым.

Сквозь ветви деревьев на Торака холодно смотрели мерцающие звезды. У восточного края неба, прямо над далеким черным массивом Высоких Гор, виднелось отливающее серебром плечо Великого Зубра.

Теперь подходил к концу месяц Ревущих Оленей. В следующем месяце, месяце Терна, на небе будет виден и красный глаз; с этого времени сила медведя начнет неумолимо расти. А к концу месяца Красной Ивы он будет сильнее всего…

«Ступай на север, – велел Тораку отец. – Идти придется много дней».

Тораку совсем не хотелось идти на север. Это означало, что придется покинуть знакомую часть Леса, пересечь границы неизведанных краев. И все же… отец верил, что Торак хотя бы попытается использовать эту последнюю возможность спасти Лес и все живое в нем, иначе не заставил бы его дать клятву.

Торак палкой помешал угли в костре.

Он знал, что Высокие Горы находятся далеко на востоке, за Темной Чащей; что они огромной дугой протянулись с севера на юг, возвышаясь над краем Леса точно хребет гигантского кита. Говорят, что Великий Дух обитает на самой северной из этих вершин, в самом конце хребта. Но никто никогда к той вершине даже не приближался: Великий Дух не любит, когда вторгаются в его владения, и всегда заставляет незваных гостей отступить, насылая на них снежные бури, камнепады и лавины.

Убегая от медведя, Торак тоже двигался на север, но пока что ему было ясно одно: он всего лишь находится на одной прямой с южной оконечностью Высоких Гор, до которых отсюда отнюдь не близко. И как ему преодолеть такой дальний путь в одиночку, он понятия не имел. Он все еще чувствовал слабость после приступа лихорадки и пока был явно не готов пускаться в подобное путешествие.

«Ну так и подожди немного, – сказал он себе. – Не совершай во второй раз ту же ошибку: не расходуй силы зря из-за того, что по собственной глупости впал в панику. Спокойно проживи здесь день или два. Наберись сил, а уж потом выходи в путь».

Приняв решение, Торак почувствовал себя несколько увереннее. Он еще подбросил топлива в костер и, к своему удивлению, заметил, что волчонок наблюдает за ним спокойными и совсем не детскими глазами. Глазами взрослого волка.

И снова Торак словно услышал голос отца: «Глаза волка не похожи на глаза других зверей; скорее они похожи на человеческие. Волки – наши ближайшие братья, Торак, это заметно и по их глазам, только у них глаза золотистые, а у нас – серые. Но волки этого не видят, потому что их мир не имеет красок. Там все серебристо-серое».

Торак тогда спросил у отца, откуда ему это известно, но отец только улыбнулся и, покачав головой, пообещал все объяснить, когда Торак станет постарше. Вообще он очень многое собирался объяснить ему впоследствии, да только теперь…

Торак нахмурился и потер лицо руками.

Волчонок по-прежнему не сводил с него глаз.

В нем уже появилось что-то от красоты взрослого волка: узкая светло-серая морда, стоячие серебристые уши с черными кончиками, изящный черный ободок вокруг больших прекрасных глаз…

Да, глаза у него действительно были прекрасные – ясные, как солнечный зайчик в воде родника…

И вдруг у Торака возникло странное чувство, будто волчонок знает, о чем он, Торак, думает!

«Более всех прочих лесных охотников, – вновь услышал он тихий голос отца, – волки похожи на нас. Они тоже охотятся стаей. Они тоже любят поговорить и поиграть друг с другом. Они преданно любят своих подруг и детей. И каждый волк изо всех сил трудится во благо своей стаи».

От волнения Торак сел прямо, готовый в любую минуту вскочить. Интересно, что отец пытался сказать ему?

«Тебе поможет… провожатый».

Неужели этот волчонок и есть тот самый провожатый?

Торак решил это проверить. Он откашлялся и встал на четвереньки. Он не знал, как сказать по-волчьи «гора», и решил поступить так: показать это движением головы и попытаться спросить с помощью низкого настойчивого воя и потявкивания, ибо короткий лай – это тоже часть волчьей речи, знает ли волчонок дорогу к Священной Горе.

Волчонок насторожил уши, внимательно посмотрел на Торака и вежливо отвел глаза, ведь если волк, разговаривая с тобой, слишком пристально смотрит тебе в глаза, это означает угрозу. Потом встал, потянулся и лениво вильнул хвостом.

Ни одно из этих движений не свидетельствовало о том, что волчонок понял вопрос Торака. Да и выглядел он опять как самый обыкновенный детеныш.

А что, если он все-таки понял?

Ведь не померещился же Тораку тот его внимательный, «взрослый» взгляд?

Глава 6

Свет уже много раз сменил Тьму с тех пор, как у волчонка появился Большой Бесхвостый Брат.

Сперва Бесхвостый только и делал, что спал, но теперь становился все больше похож на обычного волка. Когда ему было грустно, он молчал. И рычал, когда сердился. А еще он очень любил играть с привязанным к плетеному шнурку кусочком кожи, и, если волчонок бросался на этот клочок кожи, Бесхвостый катался по земле, как-то странно дышал, будто ему не хватало воздуха, и попискивал. «Наверное, – думал волчонок, – это он так веселится».

Иногда Бесхвостый и волчонок вместе выли, изливая в этой песне свою любовь к Лесу. Вой у Бесхвостого был грубоватый, не слишком музыкальный, но полный чувства.

Да и говорил он примерно так же: грубо, но выразительно. Хвоста у него не было, так что с его помощью он свои чувства выражать не мог; не умел он также ни ставить уши торчком, ни вздыбливать шерсть на загривке, ни брать особенно высокие ноты волчьей песни. Но в целом понять его речь было можно.

Короче, во многих отношениях он вел себя как самый обыкновенный волк.

И все-таки что-то в нем было не то. Бедняга Бесхвостый почти ничего не чуял, да и слышал тоже совсем плохо, а когда приходила Тьма, он очень любил сидеть и смотреть на того Яркого Зверя, Который Больно Кусается. А иногда он СБРАСЫВАЛ задние лапы! И один раз – вот ужас-то! – снял с себя всю шкуру целиком! Но самое странное – он прямо-таки без конца спал! Он, похоже, понятия не имел о том, что волку полагается спать урывками, все время просыпаясь, разминая мускулы и поглядывая по сторонам, чтобы быть готовым к любой неожиданности.

Волчонок пытался научить Большого Бесхвостого просыпаться гораздо чаще и будил его, толкая носом и покусывая за уши. Но тот вместо благодарности начинал ужасно злиться. В конце концов волчонок решил оставить его в покое. И в следующий раз, когда Свет в очередной раз сменил Тьму, Бесхвостый, проспав все, что можно, встал в исключительно дурном настроении. Ну а чего же он хотел? Он ведь не позволил своему меньшому брату разбудить его вовремя, верно?

Хотя вот сегодня, например, Бесхвостый проснулся еще до рассвета, и настроение у него было совсем иное. Волчонок отлично чувствовал, как напряжен его Большой Брат.

Он с любопытством смотрел, как Бесхвостый идет по тропе, проложенной волчьей стаей, к Быстрой Воде. Никак на охоту собрался?

Волчонок пошел было за Бесхвостым, но потом, тихонько взвизгнув, попросил его остановиться. Потому что это явно была не охота. И Бесхвостый шел совсем не туда, куда нужно.

Дело даже не в том, что он пошел вдоль Быстрой Воды, которую волчонок теперь ненавидел и боялся больше всего на свете. Нет, он просто выбрал не то направление. Правильным для него было направление в сторону холма и дальше, за него, все дальше и дальше, пока Свет много-много раз не сменит Тьму.

Волчонок не понимал, откуда ему это известно, но он нутром чувствовал, что прав: это было какое-то неуловимое глубинное чувство, похожее на Зов Логова. Когда волчонок уходил слишком далеко от родного Логова, он всегда чувствовал его тягу. Вот и сейчас возникло нечто подобное, только слабее, словно то, что вызывало эту тягу, находится где-то далеко-далеко.

А Бесхвостый, уйдя вперед, ни о чем даже не подозревал!

Волчонок тихо предупреждающе фыркнул: «Уфф!» – в точности как мать, когда хотела, чтобы они немедленно вернулись к Логову.

Бесхвостый резко обернулся и что-то спросил на своем языке. Звучало это примерно так: «Вчемдел?»

«Уфф!» – снова сердито фыркнул волчонок. И, подбежав к подножию холма, стал смотреть в правильном направлении. «Сюда. Не туда, а сюда!»

Бесхвостый нетерпеливо повторил свой вопрос. И волчонок решил подождать: пусть Большой Брат сам догадается.

И действительно: Бесхвостый постоял, почесал в затылке, еще что-то сказал на своем непонятном языке, потом развернулся и пошел туда, куда указывал волчонок.

Торак внимательно следил за своим Волком.

Уши звереныша были напряжены, черный нос шевелился, как живой. Торак проследил за его взглядом, но ничего не смог разглядеть за спутанными ветками орешника и зарослями кипрея. Однако он знал, что олень там, – потому что это знал Волк, а Торак уже научился ему доверять.

Волк глянул на Торака, но лишь мельком; янтарные глаза вежливо скользнули по лицу мальчика и тут же опять вернулись к созерцанию Леса.

Торак молча отломил верхушку отцветшего кипрея и ногтем большого пальца распотрошил сухие соцветия, выпуская семена на волю. Сразу стало ясно, что ветер по-прежнему дует в их сторону и олень их не учует. Ну и естественно, Торак, отправляясь на охоту, натер кожу древесной золой.

Он бесшумно извлек из колчана стрелу и вложил ее в лук. Собственно, это был даже не настоящий олень, а всего лишь самец косули, животное небольшое, однако, если его все же удастся убить, для Торака это будет первая в жизни самостоятельная добыча. Ему очень нужна была еда, а дичь, как ни странно, попадалась значительно реже, чем должно было бы быть в это время года.

Волчонок опустил голову и прижался к земле.

Торак тоже.

И оба одновременно поползли вперед.

Этого оленя они выслеживали весь день. Весь день Торак замечал его следы – отломанные или откусанные веточки, отпечатки копыт – и все пытался угадать, что чувствует его жертва, что она сделает в следующий момент.

«Чтобы выследить зверя, – говорил ему отец, – нужно сперва научиться понимать его так, как если бы он был твоим братом. Нужно знать, что он ест и когда; какое место выбирает для отдыха; быстро ли передвигается по Лесу». Уроки отца не прошли даром. Торак хорошо умел выслеживать зверя. Он знал, что нужно часто останавливаться и слушать, открывая душу тому, что говорит тебе Лес…

И теперь Торак отлично понимал, что самец косули начинает уставать. Если в начале дня отпечатки его копыт были глубокими и чуть скошенными, как бы вывернутыми наружу, а значит, он все время бежал галопом, то теперь его следы стали менее глубокими и расстояния между ними уменьшились: олень, можно сказать, перешел на шаг.

И почти наверняка страдал от голода и жажды – ведь времени попастись у него не было; и он безопасности ради все время скрывался в густых зарослях, где нет возможности напиться.

Торак огляделся в поисках ручья. К западу сквозь заросли орешника, примерно шагах в тридцати от тропы, он приметил несколько ольховин. Ольха растет только рядом с водой. Значит, именно туда и направляется олень.

Они с волчонком неслышно пробирались сквозь густой подлесок. Вскоре, приложив к уху согнутую ладонь, Торак уловил едва слышное журчание воды.

А Волк вдруг замер: уши торчком, одна передняя лапа приподнята и застыла в воздухе.

Да. Там. За ольховинами. Олень остановился, склонился к воде и пьет.

Торак осторожно прицелился.

Олень резко вскинул голову; с морды у него капала вода.

Торак видел, как он встревоженно потянул носом воздух; светлая шерсть у него на загривке встала дыбом. Еще мгновение, и он снова исчезнет в чаще. И Торак выстрелил.

Стрела вонзилась оленю чуть пониже плеча. Он содрогнулся всем телом, колени подогнулись, и он рухнул на землю.

Торак издал торжествующий вопль и ринулся к подстреленному оленю. Волчонок бросился с ним наперегонки и легко его обогнал, но потом замедлил свой бег, давая Тораку возможность с ним поравняться: волчонок учился уважать того, кто был главным в их стае.

Задыхаясь, Торак наконец остановился. Ребра оленя все еще слабо вздымались, но смерть его была уже близка, и три его души готовились покинуть бренное тело.

Торак сглотнул. Теперь он должен был сделать то, что у него на глазах бессчетное множество раз делал его отец. Но для него это будет впервые, и он просто обязан сделать все правильно.

Опустившись возле умирающего животного на колени, он нежно погладил его по горячей, покрытой жесткой шерстью морде. Олень лежал совершенно спокойно.

– Ты здорово сражался, – сказал ему Торак. Голос его звучал неуверенно, словно ему неловко было произносить эти слова. – Ты проявил ум и храбрость и за весь день почти не останавливался. Обещаю, что ничем не нарушу нашу договоренность с Великим Духом. Прими мое глубочайшее уважение. Иди с миром.

Некоторое время он смотрел, как смертная пелена затягивает большой блестящий глаз оленя.

Потом повернулся к волчонку и, склонив голову набок, весело наморщил нос и оскалил зубы в волчьей улыбке: «Отлично поработал, спасибо тебе!»

Волчонок радостно взвизгнул и прыгнул на Торака, чуть не сбив его с ног. Торак засмеялся и протянул ему горсть черники, достав ее из своего мешочка с припасами. Волк мгновенно проглотил угощение.

Прошло уже семь дней с тех пор, как они ушли от реки, но пока что не встретили ни малейших следов того медведя, не видели даже крошечного клочка бурой шерсти, зацепившегося за ветки. И того рева, от которого, казалось, содрогался весь Лес, они больше не слышали.

И все-таки в Лесу что-то было не так. Это был месяц Ревущих Оленей – в это время у благородных оленей происходят осенние поединки и свадьбы, повсюду слышится их рев и грохот скрещенных в схватке рогов, когда они бьются за олениху. Но вокруг царила тишина. Казалось, Лес постепенно пустеет; зверье словно разбегалось перед лицом невидимой угрозы.

За минувшие семь дней единственными, кого в изобилии встречали Торак и Волк, были птицы и мыши-полевки. А однажды Торак заметил – причем они появились так неожиданно, что у него сердце чуть не остановилось, – целую группу охотников: троих мужчин, двух женщин и собаку. К счастью, им с Волком удалось незамеченными ускользнуть прочь. «Держись от людей подальше, – предупреждал его отец. – Если они узнают, на что ты способен…»

Торак не понимал, что означает это предостережение, но знал, что отец прав. Впрочем, он вырос вдали от людей и не желал иметь с ними ничего общего. Кроме того, теперь у него был Волк. И с каждым днем они с Волком все лучше понимали друг друга.

Торак уже догадался, что язык волков – это сложная совокупность жестов, взглядов, запахов и звуков. Жесты включают в себя движения морды, ушей, лап, хвоста, плеч, шерсти или даже всего тела. Многие из них едва заметны: слабейшее покачивание или подергивание. Большая часть жестов не сопровождается звуками. Теперь Торак понимал довольно много таких жестов, хотя учить их ему не пришлось – скорее, он их постепенно вспоминал; во всяком случае, у него было именно такое ощущение.

И все же была одна вещь, которой, как он знал, он никогда овладеть не сумеет, потому что он – не волк. Он называл это про себя «волчьим чутьем»: дар Волка безошибочно улавливать любые мысли и настроения Торака.

У Волка, впрочем, тоже были свои настроения. Иногда он становился настоящим детенышем со щенячьей любовью к ягодам и полной неспособностью хотя бы минуту посидеть спокойно. Например, в тот раз, когда Торак проводил обряд наречения его именем Волк, он без конца дергался, вскакивал, а потом взял да и слизал весь красный ольховый сок, которым Торак намазал ему лапы. А в иных случаях он действительно был для Торака провожатым: Волк загадочным образом совершенно точно знал, куда им нужно идти. Но если Торак пытался спросить его об этом, он отвечал всего лишь: «Я просто знаю».

А в эти минуты Волк не был провожатым. Он был волчонком. И морда у него вся была перепачкана черникой, и он, повизгивая, просил еще.

Торак засмеялся и оттолкнул его:

– Больше не получишь! Мне дело нужно делать.

Волк отряхнулся, улыбнулся ему и отошел в сторонку, собираясь немного вздремнуть.

Целых два дня у Торака ушло на то, чтобы очистить скелет оленя от мяса. Он ведь дал обещание и обязан сдержать свое слово – ни крошки не должно пропасть зря. Этого требовал старинный договор, заключенный между охотниками и Великим Духом. Если охотник бережно относился к убитому животному, Великий Дух посылал ему новую добычу.