Текст книги "Торжествующий дух"

Часть вторая
Торжествующий дух

Торжествующий дух
Сказание о Царственных мучениках, брошенных большевиками в старую шахту под Алапаевском в ночь на 5/18 июля 1918 года

В истории человечества есть много великих событий, но ни крушение, ни возникновение государств или цивилизаций, ни знаменитые битвы народов, ни революции не сравнятся никогда с тем, что принес в мир Господь наш Иисус Христос, вочеловечившийся от Духа Свята и Марии Девы, преданный, распятый, погребенный и воскресший в третий день. Крест Голгофы светом жизни пронизал все будущие века. И тотчас после этой великой Жертвы начали восходить на свои кресты святые христианские мученики.

Они являлись из мира и совершали свой подвиг ради Христа. Это были апостолы, священнослужители, были и раскаявшиеся властители, и мучители христиан, и воины, были женщины и даже дети. Их сонмы, и многие имена не открыты нам. Список мучеников двадцатого века открывается именем русского Царя Николая Александровича, расстрелянного в Екатеринбурге вместе с его семьей: Царицей Александрой Феодоровной, На след ником Царевичем Алексеем, Царевнами Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией, а также с верными им людьми. Это было в ночь на 4/17 июля 1918 года. Россия была потрясена этим злодеянием.

А 5 июля, в следующую ночь, несколько узников, содержавшихся большевиками в Алапаевске (в 180 верстах от Екатеринбурга), были внезапно разбужены. Их посадили в телеги и повезли куда-то под конвоем отряда красноармейцев. Еще накануне им объявили, что их перевезут на Верхне-Синячихинский завод, так как белые делают попытки их освободить. Да, были слышны ночью выстрелы, разрыв гранаты. Позднее обнаружилось, что это сами большевики инсценировали нападение белых: стреляли, бегали, даже убили какого-то крестьянина и труп его подбросили к школе. Сказали, что это был один из нападавших. Для чего все это делалось? Чтобы замаскировать убийство узников, завезти их подальше. И так сделать, чтобы никогда не узнали ни о чем и трупов их не нашли бы… Кто же были эти узники? Я расскажу вам о них.

Их везли по Верхотурскому тракту. Ночь была холодная, темная. По сторонам дороги тянулся лес, в основном ели. Раздраженные и хмурые красноармейцы погоняли лошадей, но они, пробежав немного, опять переходили на шаг. Узники не ждали от этой поездки ничего хорошего и молились, каждый, кто как мог, про себя. Было очень тревожно. Верст через двенадцать свернули на лесную дорогу. Тьма стала еще гуще. Теперь уже лошадей вели под уздцы. По мрачной лесной чащобе проехали еще верст пять-шесть.

Вот наконец лес расступился, стало посветлее. Лошади остановились. Здесь были две шахтные ямы: чернели заросшие кустами бревенчатые невысокие срубы. Это был Нижне-Селимский железный рудник, давно заброшенный и отчасти затопленный водой. Красноармейцы, среди которых было несколько алапаевских рабочих, приказали узникам сойти с телег и затем, грубо толкая, поставили их кучкой возле одного из черных срубов. Четверо из конвоиров сбросили замшелые доски, и открылся квадратный черный зев, из которого жутко пахнуло сыростью. Над лесом бежали черные облака. Время от времени проглядывало тусклое пятно луны. Потревоженные вороны перелетали с одного дерева на другое… Все это было похоже на страшный сон.

Узники стояли молча, думая, что их сейчас будут расстреливать. Никто из них не дрогнул. Они молча пожимали друг другу руки и мысленно, а некоторые шепотом, молились, готовясь к переходу в вечность. Они, впрочем, были готовы к смерти с тех пор, как их из Екатеринбурга перевезли в Алапаевск и поместили под охраной в кирпичном здании школы на краю города, возле кладбища. Это были святая преподобномученица Великая Княгиня Елисавета Феодоровна и ее келейница – одна из сестер Марфо-Мариинской обители в Москве преподобномученица инокиня Варвара, Великий Князь Сергей Михайлович и его секретарь Федор Ремез, Князь Владимир Палей, а также трое братьев – Князья Иоанн, Константин и Игорь Константиновичи Романовы, сыновья Великого Князя Константина Константиновича.

Они стояли возле провала шахты, сруб которой, уходивший вниз на шестьдесят метров, сгнил, перекосился так, что из стен торчали в разных направлениях длинные концы гнилых бревен. Дно было на несколько метров заполнено водой. Туча мошкары набросилась на приехавших. Большевики, хлопая себя по щекам, заматерились, поспешно сворачивая и зажигая махорочные цигарки. Раздались их крики: «Скорей! Скорей!..» Лязгнули затворы: в створы винтовок вгонялись патроны. В руках у некоторых появились револьверы. Кто-то крикнул: «Рябов, где ты?.. Ну, давай!» Узники теснее сплотились. Вот сейчас раздадутся выстрелы…

Елисавета Феодоровна была в белом монашеском одеянии. (В ее московской общине насельницы одевались как сестры милосердия). Так ее и арестовали в Москве. Едва успела она попрощаться с плачущими сестрами, которым страшно было оставаться без любимой настоятельницы, как без родной матери… Рядом с ней стоит инокиня Варвара, одетая так же, как и настоятельница. В Екатеринбурге ей предложили свободу, но она твердо заявила, что останется со своей настоятельницей и до конца разделит ее участь. Они еще не знали, что в прошедшую ночь убиты были в Екатеринбурге все члены Царской Семьи. Елисавета Феодоровна – старшая сестра Царицы. Около нее стоял Великий Князь Сергей Михайлович – двоюродный дядя расстрелянного Императора, генерал-инспектор артиллерии, молчаливый и скромный человек. Он оставался при Государе в военной ставке до тех пор, пока тот не был предан всеми своими соратниками. Секретарь, Федор, добровольно поехал е ним в ссылку и вот стоит с ним рядом у страшного остова шахты. Князь Владимир Палей – незаконный сын Великого Князя Павла Александровича, двадцатилетний офицер, участник войны, поэт, выпустивший два прижизненных сборника, находится вблизи своей тетки – Елисаветы Феодоровны. Перед арестом он много писал, очень торопился, так что его сестра, княжна Мария Павловна, упрекнула его, что он слишком спешит, не отделывает стихотворений как следует. Он ответил с печалью: «Я должен скорее высказать все то, что накопилось в моей душе, так как после двадцати одного года я уже ничего не смогу написать». Большевики предложили ему отречься от Семьи Романовых, но он резко оборвал разговор об этом. Через две недели последовал его арест.

Трое братьев Константиновичей – молодые офицеры гвардии, храбро воевавшие на германском фронте (четвертый их брат, Олег, скончался в 1914 году от раны, полученной в бою; пятый – Князь Гавриил, также воевал, а потом оказался в эмиграции). Иоанну тридцать два года, Константину двадцать семь, Игорю двадцать четыре. Они взялись за руки. Князь Иоанн тихо произносил: «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой. Ты же мя благослови, Ты мя помилуй и живот вечный даруй ми! Аминь!» Он говорил это от лица всех братьев. Тогда почти никто не знал, что незадолго до ареста он был рукоположен в сан диакона.

Всего несколько коротких минут оставалось жить узникам, окруженным, словно волками, своими убийцами, но многое пронеслось в их памяти, в их сердцах из прожитого.

Так, недавно, всего четыре года назад, перед уходом на фронт, пятеро братьев в Мраморном дворце, в Петербурге, где и был их дом, стояли на коленях перед родителями. Отец, Великий Князь Константин Константинович, генерал-инспектор военно-учебных заведений России и президент Императорской Академии наук, и мать, Великая Княгиня Елисавета Маврикиевна, благословили их иконой Спасителя и напутствовали словом, чтобы они, Князья царской крови, были на войне примером для всех.

В то время была здесь и тетка их, Великая Княгиня Елисавета Феодоровна, в своем обычном иноческом одеянии. Всегда молчаливая, она в этот раз много говорила о войне как о крестовом походе за Русь православную.

– Все святые, в земле Российской просиявшие, будут молить Бога о даровании нам победы, – сказала она.

Эта удивительная женщина, которой Бог даровал редкую красоту, была родом из Германии. Дочь Гессен-Дармштадтского великого герцога Людвига IV и его супруги Алисы, дочери английской королевы Виктории, вышла замуж за Великого Князя Сергея Александровича, приехала в Россию, вскоре приняла Православие и всей душой полюбила свою вторую родину, которую теперь считала единственной. В 1905 году ее постигло горе – террористы убили в Кремле взрывом бомбы ее супруга. Она вела монашеский образ жизни и основала в Москве Марфо-Мариинскую обитель. Сестры обители, которых собралось более тридцати, ухаживали за больными и помогали бедным. Они бывали в самых мрачных трущобах, несли туда свет веры, надежды, тепло души, а кроме того и необходимое для жизни: пищу, одежду. Во время войны больница общины принимала раненых солдат.

После того как пятеро Константиновичей были благословлены родителями, Елисавета Феодоровна поехала с ни ми в Петропавловский собор (он был как раз напротив Мраморного дворца за Невой), где они причастились Святых и Животворящих Христовых Таин. Оттуда – на Смоленское кладбище, к часовне блаженной Ксении Петербургской. Братья, как и отец их, были глубоко верующими людьми, истинно русского склада души.

Старший из них, Князь Иоанн (дети Великих Князей получали право на титул только «князя», но не «великого»), родился в 1886 году. Оптинский старец Амвросий, прозревая его мученическую судьбу, прислал для него икону Усекновения главы святого Иоанна Предтечи, в честь которого он и получил свое имя. (Святой Предтеча по приказу царя Ирода был, как известно, обезглавлен в темнице.)

Окончив юнкерское кавалерийское училище, Князь Иоанн стал офицером. Позднее он женился на сербской королевне Елене Петровне. У них было двое детей. Служил он флигель-адъютантом Императора и штаб-ротмистром Конного лейб-гвардии полка. Он все получил от отца: теплую веру во Христа Спасителя, любовь к Родине, русскому народу, русской природе. Как и отец, он не придавал значения той роскоши, которой окружен был с детства. Он видел, как неустанно трудился его отец, имевший несколько должностей. С малых лет любил Князь Иоанн стихи отца. В них всегда звучал призыв к добру: там рисовались ярким поэтическим словом милые русскому сердцу картины северной природы, неяркой, но родной; там разлита была трепетная любовь к Богу. Он видел отца играющим на фортепьяно, и всегда что-нибудь задумчивое и прекрасное, чаще всего из пьес Чайковского, иногда и собственные сочинения. Видел его Иоанн среди любивших его солдат, в перерыве между учениями отдыхающим на шинели, разостланной на земле. Отец беседовал с солдатами, всех знал поименно. Видел часто отца и в храме, – делающим земные поклоны, благоговейно причащающимся… Великий пример был перед Князем Иоанном, как и перед его братьями. И они восприняли от отца все доброе.

Да, К. Р. любил храм Божий. В его дневнике встречаются записи о посещении церковных служб. Например: «За обедней я очень хорошо помолился» (23.03.1880). «Начали торжественное богослужение. Христос Воскресе! Как светло и легко становится на душе при звуках этого пения! Пасхальная служба так хороша, – невольно забываются все мирские горести, хочется радоваться и ликовать. Какой у нас славный обычай – христосование, – он отлично выражает общую радость и примирение в Воскресшем Господе» (20.04.1880). «Я говею, и каждый день по два раза бываю в церкви. Стоять на правом фланге роты, молиться вместе с солдатами, заодно с ними класть поклоны и благоговейно и безмолвно следить за церковною службою мне даже приятнее, чем слушать богослужение в нашей домашней церкви. И как хорошо умеют держать себя в церкви эти простые люди! Куда лучше офицеров, из которых большая часть вовсе в церковь не ходит, а когда придут, то обыкновенно смотрят по сторонам и разговаривают. Один соблазн» (23.11.1889). Братья Константиновичи, без сомнения, многое вспомнили… Как забыть заведенный в семье обычай? Дети с малолетства приучались приходить в кабинет отца за благословением на ночь. В Павловском дворце, где они жили с весны до осени, это была огромная комната, необыкновенно уютная, несмотря на роскошь драпировок и старинной мебели. Всюду были шкафы с книгами, на стенах портреты, в глубоких проемах окон – вольеры для множества разных птиц. Больше всего тут было снегирей. Щебет и свист их были слышны постоянно. К. Р. трудился за большим письменным столом. Чего на нем только не было! Можно было без конца рассматривать изящные статуэтки, подсвечники, портреты в рамках, разные памятки из Святой Земли, бювары, стаканы с карандашами, стопки книг и тетрадей… Нередко пушистый сибирский кот Омка (кличка от города Омска, где кадеты подарили К. Р. котенка) проходил через весь стол, ничего не задевая. Весь угол за столом был занят иконами, перед которыми горело несколько лампад. Справа была потайная дверь в виде шкафа с книгами, который легко поворачивался и открывал вход в уютную молельню, где уже и вовсе была ангельская тишина… Там часто уединялся Великий Князь.

Как же этого не вспомнить?

Для Князя Иоанна, когда он еще лежал в люльке, К. Р. написал «Колыбельную песенку». Она очень трогательна, и в ней есть нечто приоткрывающее будущее младенца. Там есть такие строки:

В тихом безмолвии ночи, С образа, в грусти святой, Божией Матери очи Кротко следят за тобой. Сколько участья во взоре Этих печальных очей! Словно им ведомо горе Будущей жизни твоей…

К. Р. переписывался в то время с нашим великим писателем, автором романа «Обломов» Иваном Александровичем Гончаровым, который когда-то, в детстве К. Р., преподавал ему литературу. Отвечая на присланные К. Р. стихи, где была и «Колыбельная песенка», Гончаров заметил: «Чудесно, грациозно, нежно. Печальный взгляд Божией Матери, обращенный к ребенку, с предвидением жизненного горя, – чудо… Это сравнение подсказало вам ваше родительское сердце».

Здесь можно вспомнить, что К. Р. писал стихи с юности, когда еще плавал на кораблях морским офицером. Он бывал даже в Америке. В русско-турецкую войну он воевал на Дунае и за подвиг получил Георгиевский крест. В год рождения Иоанна К. Р. издал свой первый стихотворный сборник (тут впервые авторство его было обозначено двумя буквами: К. Р.).

К. Р. не дожил до большевистского переворота – он скончался в Павловске в 1915 году. Вероятно, доживи он до этого времени – убили бы и его. Убили бы или в Петропавловской крепости, где расстреляли нескольких Великих Князей, или вот здесь, в сыром и темном ночном лесу, рядом с сыновьями, да и в любом другом месте. Сегодня мы читаем в дневнике К. Р. (при жизни он его никому не показывал): «Я желал бы принять мученическую смерть». Это было написано в 1880 году. Ему было всего двадцать два года тогда.

Алапаевск… Пустая, холодная школа. Четыре большие и две маленькие комнаты. Караульщиками были чаще всего служившие в Красной армии венгры и австрийцы, люди очень жестокие. Первое время узникам позволяли выходить, благоустраивать грязный и захламленный двор, разводить там огород. Этими трудами руководила Елисавета Феодоровна. Владимир Палей удивлялся тому, как хорошо она знает садовое и огородное дело. Для вечерней молитвы узники собирались в ее комнате, правило читали она или Князь Иоанн Константинович. Иногда им позволяли посещать находившийся рядом кладбищенский храм. Простые люди, видевшие их там, выражали им глубокое сочувствие. Заметив это, большевики ужесточили режим: вдруг отобрали почти все вещи и запретили выходить за ограду. Как и все прочие, Князь Иоанн понял, что близится роковая развязка. Он написал прощальное письмо жене и спрятал его в маленький медальон. Оно сохранилось.

Князь Владимир Палей писал тогда:

 
Немая ночь жутка. Мгновения ползут.
Не спится узнику… Душа полна страданья;
Далеких, милых, прожитых минут
Нахлынули в нее воспоминанья…
Мысль узника в мольбе уносит высоко…
То, что гнетет кругом, так мрачно
и так низко…
Родные, близкие так жутко далеко,
А недруги так жутко близко.
 

Много пережил Князь Владимир за свою короткую жизнь. Его отец, Великий Князь Павел Александрович, в 1891 году овдовел: его супруга, греческая принцесса Александра, скончалась, родив дочку. Спустя несколько лет он нарушил закон, действовавший в Царской Семье (все Великие Князья со своими семьями входили в большую Царскую Семью, возглавляемую Императором): жениться можно было только на особах царского (или королевского, герцогского) достоинства. Он женился на разведенной офицерской жене. В результате он был своим братом, Императором Александром Третьим, лишен всех прав и выслан из России. Сын его Владимир родился в Париже, там учился, там с отрочества выявились его блестящие способности. Россию он увидел впервые в 1913 году, когда Великий Князь был прощен и поселился в Царском Селе. В начале 1914 года Владимир поступил в Пажеский корпус. Когда началась война, он был переведен на ускоренные офицерские курсы, окончил их и сразу отбыл на фронт. Приезжая в краткий отпуск, он общался с К. Р., который высоко ценил его поэтический талант. Владимир блестяще перевел на французский язык стихотворную драму К. Р. о Христе «Царь Иудейский». Когда К. Р. скончался, Владимир Палей очень скорбел и написал несколько стихотворений, посвященных его памяти.

В свое время Елисавета Феодоровна, когда она была еще не вдовой, а женой Великого Князя Сергея Александровича, осудила поступок Великого Князя Павла Александровича и не признавала ни его второй жены, ни сына и не видела их никогда. Но вот настал 1905 год. Муж ее убит, разорван на части бомбой… Она одна со своим горем. Из Петербурга никто не приехал к ней с утешением кроме К. Р., а спустя некоторое время прибыл Павел Александрович из Парижа. Ему позволено было Государем приехать на похороны брата. Эти два Великих Князя разделили горе Елисаветы Феодоровны, были возле нее все дни, пока жизнь ее не вошла хотя и в другую, вдовью, колею, но все же установилась.

Князя Владимира, своего непризнанного племянника, Елисавета Феодоровна впервые увидела в Алапаевске. Господь свел их здесь. Она не упорствовала в своем непризнании и, увидев чистую христианскую душу юноши, подружилась с ним, приняла наконец как родного. Они шли теперь одним путем к гибели. Владимир льнул к ней, как к матери. Он и в Алапаевске писал стихи, но тетради его пропали.

Князь Константин Константинович младший (у него с отцом совпадали имя и отчество) был офицером лейб-гвардии Измайловского полка, в котором когда-то отец его начинал военную службу на суше после ухода из флота. Молодой Князь храбро воевал, деля с солдатами все опасности и трудности фронтовой жизни. Бывший на фронте военным священником игумен Серафим (Кузнецов) видел его в окопах и под пулями во время атаки на врага. В одном из боев, когда его часть потеряла много солдат убитыми, он дрался до последнего и спас полковое знамя, сорвав его с древка и спрятав на груди. За это он был награжден, как когда-то и его отец, Георгиевским крестом. Получив краткий отпуск, он не поехал домой, а отправился прямо в Калужскую губернию, в уже знакомую ему Оптину пустынь.

Вот запись из «Летописи Оптинского скита» от 2 апреля 1916 года: «Воскрешение Лазаря. Скит посетил князь Константин Константинович, сын почившего Великого Князя Константина Константиновича. Высокий гость уклонился от встречи и подобающего его положению приема и, бывши в монастыре, дер жал себя в полной неизвестности. Когда же это, по нынешним строгим условиям военного времени, коих обязана держаться гостиница, сделалось невозможно, то Князь убедительно просил сохранить его имя в тайне и относиться к нему так, как и ко всякому богомольцу. В скиту сделаны были все приготовления к торжественной встрече, но последняя была отменена ввиду указанных причин, и Князь был в скиту запросто: осмотрел скит, был в храме и у старцев. Смирение, благоговение, искренняя религиозность и простота – достойны удивления». Князь Константин Константинович беседовал со старцем Нектарием и был в скитской церкви на службе. Таким образом, Оптина благословила его на великий подвиг мученичества ради Христа.

Самым младшим из Константиновичей, оказавшихся в Алапаевске, был Князь Игорь. Он, подобно брату Иоанну, был флигель-адъютантом у Государя и имел чин штаб-ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка. Как и все его братья, Князь Игорь воевал не щадя своей жизни, не имея в сердце ни тени страха. Сколько он проделал тяжелых рейдов со своим полком, сколько раз ходил в атаку в общем строю кавалеристов! Между боями он встречался с братьями, был бодр и весел. Однажды Князь Игорь едва не погиб, но не от немецкой пули или сабли; пробираясь как-то со своим полком через топкие места, он попал в трясину и стал быстро погружаться в нее вместе с конем. Когда в трясине почти скрылась голова коня, он широким крестом перекрестил ее, а сам был спасен товарищами в последнюю минуту – уже только его голова и вытянутые вверх руки были видны на поверхности… Нет, он не погиб, не был и ранен ни в одном бою – Господь хранил его для славы другого рода.

Может быть, вспомнили братья у шахты своего брата Олега… Он незримо был здесь. Останься он тогда жив – стоял бы он здесь вместе с братьями, ожидая смерти. Он видел их с небес… Братья Константиновичи молились. Они стояли, возносясь душою к престолу Господню, и, еще живые, давали Ему отчет о себе: в секунды сжималась вся прошедшая жизнь каждого, чуть ли не всякий их день явился, мелькнув перед ними во всех подробностях светлого и греховного… А те, черные, на высоте воздуха, что готовятся испытывать их на мытарствах, ёжатся и жмурятся, уже зная, что приготовленная ими клевета не пройдет, что не за что будет зацепиться им, – нет, это не дети геенны… Если и были у них какие-то грехи, покроет Господь все Своею благостью за чистоту их душ, за искренность молитв, за то, что они сораспялись Ему.

Нет для них этой тысячеверстной тьмы – они осиянны светом, невидимым для убийц. Вот и ангелы святые – в их руках блистающие драгоценные венцы: не земные – небесные. Вот и сонм святых мучеников в белоснежных одеждах. Среди них царь Николай, царица Александра, царевич Алексей, царевны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. «Стойте крепко! – как бы слышатся их голоса. – Не бойтесь убивающих тело, но не могущих убить бессмертной души!»