Текст книги "Андрей Белый: между мифом и судьбой"

И наконец, не исключено, что образ мечтателей, появившийся в заглавии журнала на последней стадии его подготовки410410
  См. об этом в наст. изд. раздел «„Кстати, предложите название для этого дневника-журнальчика…“: от „Дневников писателей“ к „Запискам мечтателей“».


[Закрыть], возник не без влияния «скифа» Иванова-Разумника. Развивая свою любимую идею о мещанине-обывателе, способном погубить духовную революцию, он писал Белому 26 августа 1917 года:

<…> плохо то, что революция гибнет в болоте; и не одна эта революция, внешняя, видимая, а и другая, более глубокая, внутренняя, духовная. Обыватель сожрет мечтателя, – так тому и быть надлежит (Белый – Иванов-Разумник. С. 128).

V. Проект «Алконост»: Андрей Белый – Александр Блок – С. М. Алянский

1. «СКАЖИТЕ, А ПОЧЕМУ „АЛКОНОСТ“…»
СЕМАНТИКА НАЗВАНИЯ

В первые послереволюционные годы Белый особенно активен как писатель. Но если его участие в большинстве печатных органов тех лет было эпизодическим или краткосрочным, то сотрудничество с издательством «Алконост» – постоянным и в этой связи в высшей степени показательным для позиции и стратегии Белого.

Частное издательство С. М. Алянского «Алконост» (1918–1923) стало самым крупным издательским проектом, объединившим в послереволюционной России писателей символистского лагеря. За пять трудных лет своего существования (отсутствие средств, проблемы с бумагой, давление цензуры и др.) оно выпустило 58 книг, в том числе 6 номеров знаменитого альманаха «Записки мечтателей»411411
  См.: Глейзер М. М. Издательство «Алконост». 1918–1923. Краткий историко-книговедческий очерк: Издательский библиографический каталог. Л. <: Ленинградская организация Добровольного общества книголюбов РСФСР, секция миниатюрных изданий>, 1990 (см. также: Глейзер М. М. Издательство «Алконост», 1918–1923. СПб.: Реноме, 2015; все ссылки ниже даются на первое издание 1990 г.).


[Закрыть]. На счету «Алконоста» почти весь послереволюционный Блок. «Алконостом» же изданы и знаковые для того времени произведения Белого: цикл философских эссе «На перевале» («Кризис жизни», «Кризис мысли», «Кризис культуры»), поэмы «Христос Воскрес», «Первое свидание», стихотворный сборник «Королевна и рыцари», статьи в «Записках мечтателей», проникнутые публицистическим пафосом «Воспоминания об Александре Александровиче Блоке», «Записки чудака». Шли переговоры о выпуске в «Алконосте» и других произведений Белого: «Глоссолалии», «Путевых заметок» и др.

Деятельность «Алконоста» не раз становилась предметом изучения412412
  Белов С. В. Мастер книги: Очерк жизни и деятельности С. М. Алянского. Л.: Наука, 1979; Белов С. В. Блок и первые послереволюционные издательства («М. и С. Сабашниковых», «Алконост») // ЛН. 1987. Т. 92 (Александр Блок: новые материалы и исследования). Кн. 4. С. 713–724; Чернов И. А. А. Блок и книгоиздательство «Алконост» // Блоковский сборник. <Вып. I.]> Тарту, 1964. С. 530–538; Е. Д. <Динерштейн Е. А.> Луначарский, Блок и «Алконост» // Вопросы литературы. 1969. № 6. С. 248–250; Таран Е. Г. Вокруг «Алконоста». М.: Аграф, 2011; Иванова Е. В. Александр Блок: Последние годы жизни. СПб.; М.: Росток, 2012; Федотова С. В. «Мошенником меня еще никто не считал…»: письма С. М. Алянского к Л. Д. Блок (1922–1924) // Литературный факт. 2020. № 4 (18). С. 109–151.


[Закрыть]. Однако целый ряд вопросов (в том числе и связанных с ролью Белого в этом издательском проекте) оставался вне поля зрения исследователей. Это во многом объясняется тем, что главным источником информации о деятельности издательства были и остаются воспоминания основателя и владельца «Алконоста» Самуила Мироновича Алянского (1891–1974). Его «Встречи с Александром Блоком», вышедшие в 1969 году и переизданные в 1972‐м413413
  Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком / Предисл. К. Федина. М.: Детская литература, 1969; Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком / Предисл. К. Федина. М.: Детская литература, 1972.


[Закрыть], являются, безусловно, замечательным памятником мемуарного жанра, однако при их использовании нельзя не учитывать как специфики времени публикации книги, так и профиля выпустившего ее издательства: оба раза книгу выпускало издательство «Детская литература»414414
  Несколько мемуарных фрагментов были опубликованы также в журналах, сборниках, альманахах: Алянский С. М. Встречи с Блоком (Из записок издателя) / Предисл. К. Федина // Новый мир. 1967. С. 159–206; Алянский С. М. Воспоминания о художниках книги / Предисл. С. Белова // Байкал. 1976. № 2. С. 141–145; Алянский С. М. Об иллюстрациях к поэме А. Блока «Двенадцать» (Глава из воспоминаний) / Публ., вступ., коммент. З. Г. Минц // Блоковский сборник. <Вып. I.> Тарту, 1964. С. 439–445.


[Закрыть], ориентированное в основном на советского школьника.

Отсюда и занимательность мемуаров, и их откровенный «блокоцентризм» (ведь в 1960‐е и 1970‐е из авторов «Алконоста» только Блок был у властей на хорошем счету и входил в школьную программу), и очевидные для исследователя минусы: воспоминания, мягко говоря, не перегружены фактами, полны (опять-таки по понятным причинам) умолчаний, туманных намеков и даже, как показано в работе М. М. Глейзера, вопиющих ошибок, объясняемых, похоже, не столько забывчивостью, сколько осторожностью мемуариста415415
  Глейзер М. М. Издательство «Алконост». 1918–1923. С. 14–16.


[Закрыть].

Прежде чем анализировать специфику сотрудничества Белого с «Алконостом», необходимо определить, почему Белый и другие писатели символистского лагеря с готовностью откликнулись на начинание Алянского – то есть рассмотреть, как позиционировал свое издательство Алянский, каким стратегиям следовал.

О возникновении издательства «Алконост» говорится в двух главах мемуаров. Сначала Алянский подробно рассказывает, как вместе с гимназическим товарищем В. В. Васильевым открыл в послереволюционном Петрограде книжную лавку и как успешно пошла торговля книгами писателей-символистов, из которых особым спросом пользовались произведения Блока. В этой связи у молодых предпринимателей возникла идея попросить у самого Блока его старые книги для реализации, если такие остались. Однако уже во время первого визита к поэту Алянский «неожиданно выпалил свое сожаление, что группа символистов распалась», и «безудержно понесся развивать свою идею-импровизацию», над которой, по словам мемуариста, он «до того и не думал»: «Продолжая фантазировать, я заговорил о том, что символистам хорошо бы объединиться вокруг своего журнала, организовать свое издательство»416416
  Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком. М., 1969. С. 33–34. Далее ссылки даются на это издание.


[Закрыть]. А через несколько дней Алянский получил от Блока «несколько листочков бумаги, на которых аккуратно были наклеены вырезанные из газеты столбцы набора поэмы „Соловьиный сад“»417417
  Поэма была написана осенью 1915 г. и к моменту встречи Блока с Алянским напечатана дважды: в газете «Русское слово» (1915. 25 декабря) и в литературном приложении к газете «Воля народа» (1917. № 1. 26 ноября).


[Закрыть], – для того, чтобы выпустить поэму отдельной «маленькой книжечкой»418418
  Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком. С. 42.


[Закрыть].

«Трудности обступили меня со всех сторон, – вспоминал будущий издатель, настойчиво подчеркивая свою обескураженность и неопытность. – Как назвать издательство? Кому заказать марку? Как оформить первую книгу?» Далее следовал энергичный рассказ о том, как эти и другие трудности были преодолены. О выборе названия говорится очень лаконично: «Название „Алконост“ придумали вместе с Васильевым, художника для марки решили пригласить Юрия Анненкова, нашего товарища по гимназии»419419
  Там же. С. 45.


[Закрыть]. В итоге уже через две недели три тысячи экземпляров поэмы поступили в продажу.

Примечательно, что в устном рассказе Алянского, записанном с его слов И. А. Черновым, об этом же эпизоде говорится несколько иначе: «Встал вопрос о названии издательства, и после долгих <…> размышлений ему дали имя „Алконост“»420420
  Чернов И. А. А. Блок и книгоиздательство «Алконост». С. 530.


[Закрыть].

То, что это название было придумано «после долгих размышлений», кажется более вероятным, ведь выбор названия для открывающегося предприятия, призванного к тому же объединить весьма искушенных в отношениях с издательствами символистов, – дело крайне ответственное.

К сожалению, Алянский ни слова не написал о том, в каком русле шли «долгие размышления», какие варианты названия предлагались и отметались, почему выбор остановился на «Алконосте» и, наконец, какие мотивы сыграли решающую роль при принятии решения. Напротив, он изо всех сил подчеркивал фактор случайности в цепи событий, приведших к возникновению издательства. Умаляя собственную идеологическую и организационную роль в происходящем, он пытался представить себя наивным простачком и даже невеждой. Это разительно противоречит не только издательской биографии Алянского, но даже тому впечатлению, которое он производил на окружающих, например на Блока. «Алянский <…> человек деятельный, „американец“. Думаю, у нас с ним выйдут дела», – характеризовал его Блок в письме Белому от 5 сентября 1918 года (Белый – Блок. С. 517). Особенно неубедительно образ простачка и невежды выглядит в сцене разговора с Вячеславом Ивановым, касавшегося, в частности, и интересующей нас проблемы названия издательства:

Я объяснил, что я издатель «Соловьиного сада» и что мне хотелось бы получить для издательства стихи или прозу Вячеслава Иванова.

И опять острый взгляд кольнул меня. Он неожиданно спросил:

– Скажите, а почему «Алконост» вы печатаете с мягким знаком?

Что мог я ответить? Шут его знает почему. Я никогда не думал над этим вопросом; вероятно, где-нибудь так было напечатано, пытался я вспомнить. Но я молчал421421
  Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком. С. 55.


[Закрыть].

Вопрос Иванова был обусловлен тем, что на обложке первой книги, выпущенной Алянским («Соловьиный сад» А. А. Блока), название издательства писалось с мягким знаком – «Альконост». Алянский продолжал:

Вячеслав Иванов пришел мне на помощь: он объяснил, что мягкий знак в этом слове употреблять не следует, что слово это имеет такое-то происхождение (а какое – не помню), и рассказал несколько легенд о вещей птице Алконост. С раскрытым ртом я как зачарованный слушал эти интереснейшие легенды422422
  Там же.


[Закрыть].

В предваряющем книжную публикацию журнальном варианте воспоминаний423423
  Алянский С. М. Встречи с Блоком (Из записок издателя) // Новый мир. 1967. № 6. С. 159–206.


[Закрыть] Алянский еще более акцентировал свою беспомощность, доводя ситуацию до комизма: «Но я молчал, как школьник, который не выучил урока. А Вячеслав Иванов, как добрый учитель, пришел мне на помощь <…>»424424
  Алянский С. М. Встречи с Блоком (Из записок издателя). С. 172.


[Закрыть].

И действительно, если верить мемуаристу, то выходит, что будто он и впрямь не знал ни преломлений образа Алконоста в русской традиции, ни значения слова «Алконост», ни даже написания слова – то есть выбрал название для издательства бессознательно, на основе интуитивно понравившихся ему сладких созвучий.

Все это кажется маловероятным, если даже исходить из самых общих соображений, и уж вовсе неправдоподобным, если учитывать, что с 1908 года Алянский работал в библиотеке знаменитого петербургского коллекционера и библиофила Левкия Ивановича Жевержеева (1881–1942)425425
  См.: Левкий Жевержеев – меценат и коллекционер: Штрихи к портрету / Сост. А. К. Жевержеев. М.: Маркон-Аметист, 2010.


[Закрыть], занимаясь там отнюдь не стиранием пыли с корешков, а научным описанием и составлением картотеки этого собрания426426
  Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком. С. 11–12. См.: Жевержеев Л. И. Опись моего собрания. Т. I: Русская литература и беллетристика. №№ 1–3257. Пг.: Книгопечатня Шмидт, 1915. Также: Ильина О. Н. Левкий Иванович Жевержеев (1881–1942) и его «Опись моего собрания» // Труды Санкт-Петербургского государственного университета культуры и искусств. СПб., 2013. С. 156–173.


[Закрыть]. Так что говорить о малокультурности Алянского вряд ли приходится. Что же касается его неграмотности427427
  Стоит отметить, что предметом гордости Алянского-гимназиста была пятерка по русскому языку (см.: Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком. С. 31).


[Закрыть] и якобы допущенной им вследствие неграмотности орфографической ошибки в названии издательства, то и здесь не все так просто, как представил в мемуарах Алянский и как вслед за ним нередко повторяют428428
  Ср.: «Вследствие малой общей культурности обоих издателей в то время слово „Алконост“ было напечатано с мягким знаком – „Альконост“. Только после разъяснения Вяч. Иванова название издательства стали правильно печатать» (Глейзер М. М. Издательство «Алконост». 1918–1923. С. 14); «И в июне 1918 г. первая книга „Алконоста“ вышла в свет (правда, под маркой „Альконост“. Затем ошибка в написании была исправлена, по указанию Вяч. Иванова, и все остальные книги вышли под маркой „Алконоста“») (Чернов И. А. А. Блок и книгоиздательство «Алконост». С. 531).


[Закрыть].

В действительности допускались и практиковались самые разные варианты написания слова: Алконост, Алконос, Алканост, Алкион, Алькион, Альконост и др. В языке образованного сословия и литературных кругах «Альконост» с «Алконостом» существовали фактически на равных правах. «Альконост», например, фигурирует в путеводителе П. П. Перцова при описании Третьяковской галереи (1925)429429
  «Боковой зал XII посвящен Виктору Васнецову (р. 1848). <…> Впервые оригинальность художника сказалась в картинах на сказочно-былинные темы, которые были новостью и для русской живописи. Таковы: <…> „Сирин и Альконост“ <…>» (Перцов П. П. Художественные музеи Москвы: путеводитель. М.; Л.: ГИЗ, 1925. С. 46–47).


[Закрыть] или в стихотворении Александра Ли (Перфильева) «Воскресение Христово» из сборника «Листопад» (1929):

 
Ночь окутала мраком околицы,
Но Москва не заснула, а молится, —
Ибо кончился длительный пост:
Птицу Сирина с песней тоскующей
Этой ночью пасхальной ликующей
Белокрылый сменил Альконост430430
  Перфильев А. Стихи. Мюнхен, 1976. С. 31. К этому стихотворению мы еще вернемся чуть позже. Его автор А. М. Перфильев (1895–1973) участвовал в Первой мировой и в Гражданской войне (на стороне белых); в 1921 г. бежал в Латвию, в 1944‐м – в Германию. Второй сборник его стихов «Листопад» вышел в Риге в 1929 г. под псевдонимом Александр Ли. Здесь же упомянем книгу Ивана Сергеевича Хвостова (1887–1955) «Песни Альконоста» (Первый сборник стихов и поэм. Посмертное издание под ред. П. П. Анненкова. Брюссель: Издание журнала «Родные просторы», 1960).


[Закрыть].
 

Уже после изъятия мягкого знака из названия издательства431431
  Любопытно, что мягкий знак был сначала изъят из названия издательства на книгах (после «Соловьиного сада» – все они помечены как выпущенные «Алконостом»), но на фирменных издательских бланках сохранялся еще достаточно долго. Как отмечено А. С. Александровым, письма Алянского Вяч. Иванову за период с 8 августа 1918 г. по 10 февраля 1919 г. отправлялись на бланках издательства «Альконост». И только письмо от 11 августа 1919 г. уже «написано на новом бланке, где название издательства указано без мягкого знака» (Переписка Вячеслава Иванова с С. М. Алянским (1918–1923) / Вступит. статья, подгот. текста и коммент. А. С. Александрова // Русская литература. 2011. № 4. С. 96.


[Закрыть] многие в кругу Алянского по-прежнему упорно продолжали называть Альконостом и издательство, и издателя. Среди них были и М. И. Цветаева (например, в письме В. В. Рудневу от 5 июля 1934 года432432
  «Вам (С<овременным> з<апискам>) мой Блок не подойдет, ибо там много о втором его мнимом сыне, в к<оторо>го я так поверила, что посвятила ему целый цикл стихов („Стихи к Блоку“, Берлин, <19>22 г.) и рассорилась из‐за него с „Альконостом“ – тогда же» (Цветаева М. И. Собрание сочинений: В 7 т. / Сост., подгот. текста и коммент. А. А. Саакянц и Л. А. Мнухина. М.: Эллис Лак, 1995. Т. 7. С. 451). Примечательно, что вслед за исследователями проектов Алянского авторы комментариев к этому письму тоже исправляют мнимую «ошибку» Цветаевой, невольно уличая и ее в неграмотности: «Альконост – издательство „Алконост“ (1918–1923). <…> Первая книга издательства „Алконост“, вышедшая в июне 1918 г. (А. Блок. „Соловьиный сад“), имела гриф „Альконост“. В последующих изданиях ошибка была исправлена».


[Закрыть], а также в «Сводных

тетрадях»433433
  Цветаева М. И. Неизданное: Сводные тетради / Подгот. текста, предисл. и прим. Е. Б. Коркиной, И. Д. Шевеленко. М.: Эллис Лак, 1997. С. 68–69.


[Закрыть]), и Б. А. Пильняк (например, в письме М. М. Шкапской от 16 сентября 1921 года434434
  «Весной Ремизов говорил мне, что Алянский („Альконост“) взял бы у меня – для маленькой книжечки…» (Пильняк Б. «Мне выпала горькая слава…»: Письма 1915–1937. М.: Аграф, 2002. С. 129).


[Закрыть]), В. Э. Мейерхольд («О, „Альконост!“» – с пафосом обращался он 1 марта 1919 года к Алянскому в юбилейном альбоме435435
  Государственный мемориальный музей-заповедник Д. И. Менделеева и А. А. Блока. КП-1540. Л. 5. Воспроизведение см.: Белов С. В. Мастер книги: Очерк жизни и деятельности С. М. Алянского. С. 26. Также: Шахматовский вестник: К 75-летию со дня смерти А. А. Блока (1921–1996). 1996. № 6: Из собрания Государственного и природного музея-заповедника А. А. Блока. Каталог. Вып. 1. С. 45 (к сожалению, в этом каталоге при воспроизведении автографов все «Альконосты» переправлены на «Алконосты»).


[Закрыть]).

«Альконостом» называл издательство Алянского и К. И. Чуковский, например, в дневниковой записи за 4 сентября 1919 года: «Третьего дня Блок рассказывал, как он с кем-то в Альконосте запьянствовал, засиделся, и их чуть не заарестовали <…>»436436
  Чуковский К. Дневник (1901–1929) / Сост., подгот. текста, коммент. Е. Ц. Чуковской. М., 1991. С. 115.


[Закрыть].

Показательно, что даже Блок, курировавший первые шаги начинающего издателя и бывший в курсе всех его дел, не только не обратил внимания на эту якобы ошибку, допущенную, кстати, при публикации его же книги, но и без смущения воспроизвел ее в дарственной надписи на только что вышедшем «Соловьином саде»: «Самуилу Мироновичу Алянскому с искренним пожеланием успеха издательству „Альконост“. Александр Блок. VII 1918»437437
  Цит. по: Белов С. В. Мастер книги: Очерк жизни и деятельности С. М. Алянского. С. 17–18.


[Закрыть]. В письмах Алянскому придерживался этого написания и Белый438438
  См. об этом в комментарии Дж. Малмстада к переписке Белого и Алянского (к письму от 6 июля 1918 г.). К сожалению, Дж. Малмстад, также посчитав такое написание ошибочным, убрал мягкий знак и исправил «Альконост» на «Алконост» (Андрей Белый и С. М. Алянский. Переписка // Лица: Биографический альманах. Вып. 9. СПб.: Феникс, 2002. С. 71).


[Закрыть]. Не отказался он от мягкого знака и в позднем «Ракурсе к дневнику»: «Начало сближения с К<нигоиздательст>вом „Альконост“» (РД. С. 443).

Думается, что речь в данном случае должна идти не об орфографической ошибке Алянского, но о различных способах передачи иноязычных слов, а также – о лингвистических предпочтениях Вячеслава Иванова. Естественно, что в этом вопросе перевесил авторитет Иванова, специалиста по античности и поэта, в сотрудничестве с которым молодой издатель был крайне заинтересован. По совету Иванова мягкий знак из названия издательства убрали, и стало привычное – «Алконост».

Маловероятным кажется и то, что Алянский не предполагал, будто слово «Алконост» «имеет такое-то происхождение», и ничего не слышал про «интереснейшие легенды» об Алконосте. Безусловно, Вячеслав Иванов и в мифологии, и в этимологии был гораздо более сведущ, чем Алянский, а также Блок, Белый или другие авторы «Алконоста». Несомненно, Иванов мог рассказать много такого, что Алянский не знал и что поразило его воображение. Но столь же несомненно, что образ издателя-невежды, нарисованный Алянским в мемуарах, не соответствовал действительности и что название для издательства было выбрано со смыслом, в мемуарах не раскрытым, можно сказать, утаенным. Эту лакуну мы и постараемся заполнить.

***

Когда в работах, посвященных «Алконосту», речь заходит о семантике названия, объяснение обычно ограничивается стандартной отсылкой к «Краткой литературной энциклопедии», где в статье об издательстве Алянского сообщается, что Алконост – сказочная птица с человеческим лицом439439
  Краткая литературная энциклопедия. М.: Советская энциклопедия, 1962. Т. 1. Стб. 159.


[Закрыть], а также (в связи с происхождением образа) указанием на миф об овдовевшей Алкионе, бросившейся с горя в морскую пучину и превращенной сострадательными богами в птицу-зимородка440440
  Глейзер М. М. Издательство «Алконост». 1918–1923. С. 13; Чернов И. А. А. Блок и книгоиздательство «Алконост». С. 530; Белов С. В. Мастер книги: Очерк жизни и деятельности С. М. Алянского. С. 16.


[Закрыть].

Очевидно, что допущение, будто начинающие предприниматели назвали новорожденное издательство именем суицидальной вдовы, выглядит абсурдным. Алконост-зимородок тоже мало что проясняет, хотя сюжет, с ним связанный, пользовался на Руси большой популярностью. История про Алкиону, превратившуюся в зимородка441441
  Стоит также отметить, что в древнегреческой мифологии имя Алкиона носит не только превращенная в зимородка жена Кеика, но и одна из семи Плеяд, причем, самая яркая звезда в созвездии. «Звездная» Алкиона-Плеяда для названия издательства подходила бы, конечно, больше. Однако в России уже было издательство «Альциона» (1910–1923), руководимое А. М. Кожебаткиным и тоже ориентированное на писателей-символистов, о чем Алянский прекрасно знал: рассказывая о своих визитах в Москву по делам книготорговли, он вспоминал, что побывал «в издательствах, в которых надеялся найти нужные нам книги: у Сабашниковых, в „Скорпионе“, в „Мусагете“, в „Альционе“ и в других издательствах, выпускавших книги современных писателей» (Алянский С. М. Встречи с Александром Блоком. С. 23).


[Закрыть], была подробно изложена в «Метаморфозах» Овидия442442
  Публий Овидий Назон. Метаморфозы / Пер. С. В. Шервинского; вступит. статья С. А. Ошерова; прим. Ф. А. Петровского. М.: Художественная литература, 1977.


[Закрыть] и укоренилась в византийской, а потом и в русской культурной традиции благодаря христианской трактовке, данной св. Василием Великим в «Беседах на Шестоднев»:

Есть морская птица – зимородок. Она имеет обычай вить гнездо у самых берегов, кладет яйца на песке и сидит в гнезде среди зимы, когда от частых и сильных ветров море выплескивается на сушу. Но вдруг умолкают ветры, и морская волна не движется, пока в течение семи дней зимородок сидит на яйцах, ибо во столько дней выводит он своих птенцов. Поскольку же им нужна и пища, то великодаровитый Бог дал сему малейшему животному и другие семь дней на возращение птенцов. Это знают все мореплаватели, почему и называют дни сии зимородковыми443443
  «Или алционическими. Это 7 дней пред зимним солнцестоянием, и столько же дней после оного» (прим. публикаторов «Бесед на Шестоднев»).


[Закрыть]. Все сие узаконено промышлением Божиим о бессловесных в научение тебе, чтобы ты просил у Него нужного ко спасению. Какие чудеса не совершатся для тебя, созданного по образу Божию, когда Бог для такой малой птицы удерживает великое и страшное море, повелев ему быть тихим среди самой зимы?444444
  Василий Великий, святитель. Беседы на Шестоднев. М.: Изд-во Московского Подворья Св.-Троицкой Сергиевой лавры, 1999. С. 228–229.


[Закрыть]

Как показано О. В. Беловой, в древнерусской книжности Алкион/Алконост был «одним из популярных персонажей „баснословного зверинца“»:

Сборники содержат два варианта легенды об этой птице, которая выводит птенцов в середине зимы на берегу моря или же вообще сносит яйца свои в глубину вод. Первый вариант легенды восходит к «Шестодневу» Иоанна Экзарха Болгарского (и птица соответственно именуется алкион, как и в «Шестодневе»); второй основан на «Толковой Палее» (и птица зовется алконост)445445
  Белова О. В., Петрухин В. Я. Фольклор и книжность. М.: Наука, 2008. С. 177. Также: Белова О. В. О чудесной птице алконост // Русская речь. 1993. № 1. С. 113–117.


[Закрыть].

Алконост изображался птицей, «лишенной каких бы то ни было человеческих черт», «с хохолком на голове, сидящей на поверхности воды», неподалеку от уходящих в глубину ее трех больших желтых яиц446446
  Белова О. В., Петрухин В. Я. Фольклор и книжность. С. 177 – там же, на вкладке (рис. 8-1, 8-2) изображение Алконоста, откладывающего яйца в морскую глубину (Прорись из лицевого списка XVIII в. «Собрания о неких собствах естества животных Дамаскина Студита»), и изображение алкиона в латинском бестиарии.


[Закрыть].

Однако начинающий издатель вряд ли мог даже мечтать о том, что высшие силы ради его «детища» будут «удерживать великое и страшное море» исторической стихии. И вряд ли он, пытаясь объединить маститых писателей-символистов, мог мыслить себя птицей, несущей яйца-книги, а своим еще только потенциальным авторам отводить роль птенцов, которых он будет кормить, холить и лелеять. Забегая вперед, отметим, что уже менее чем через год, когда издательство поставило выпуск книг «на поток» и обрело хорошую репутацию, писатели, печатавшиеся у Алянского, созрели до признания себя птенцами гнезда «алконостова»447447
  См. запись М. О. Гершензона в альбоме С. М. Алянского (декабрь 1919 – март 1922 гг.): «Построила гнездо край моря, села на яйца, греет; тут взволновалось море, хлещут волны о берег, заливают гнездо. Трудно алконосту: как высидеть птенцов? А в одном яйце двойни: Вяч. Иванов и М. Гершензон. Господи! дай вылупиться! Ведь жалко: двое» (Государственный мемориальный музей-заповедник Д. И. Менделеева и А. А. Блока. КП-1541. Л. 1).


[Закрыть]. Но в период организации издательства подобное позиционирование выглядело бы слишком дерзким и самонадеянным, а, как известно, ни дерзостью, ни самонадеянностью Алянский не отличался.

Конечно, мысленному взору молодых книголюбов С. М. Алянского и В. В. Васильева виделась не вдова, не птица-зимородок с хохолком на голове, а прекрасная птица-дева. И не просто сказочная, как говорится в «Краткой литературной энциклопедии», но та, которая «близь рая пребывает»448448
  Ровинский Д. А. Русские народные картинки: В 5 кн. СПб.: Типография Академии наук, 1881. Кн. 1. С. 469.


[Закрыть] и чарует людей дивным пением.

2. РАЙСКИЕ ПТИЦЫ
МЕЖДУ НАРОДНОЙ ТРАДИЦИЕЙ, В. М. ВАСНЕЦОВЫМ И АЛЕКСАНДРОМ БЛОКОМ

В русской традиции Алконост – одна из райских птиц, которая – вместе с двумя другими райскими птицами, Сирином и Гамаюном, – стала популярным персонажем в литературе русского модернизма. Дмитрий Мережковский, Константин Бальмонт, Сергей Соловьев, Вячеслав Иванов, Николай Гумилев, Николай Клюев, Сергей Есенин и многие-многие другие обращались к этим образам, символически их осмысляли и переосмысляли.

В использовании образов райских птиц449449
  Об их происхождении, попадании на русскую почву и развитии см: Воротников Ю. Л. Алконост, Сирин, Гамаюн, или Райские птицы Древней Руси // Воротников Ю. Л. Слова и время. М.: Наука, 2003. С. 43–53; Былинин В. К., Магомедова Д. М. Из наблюдений над бестиарием А. Блока: Птицы Гамаюн, Сирин, Алконост и другие // Бестиарий в словесности и изобразительном искусстве: Сб. статей / Науч. ред. О. Л. Довгий. М.: Intrada, 2012. С. 41–59 и в работах О. В. Беловой (Белова О. В. О чудесной птице алконост. С. 113–117; Белова О. В., Петрухин В. Я. Фольклор и книжность. С. 76–80; Белова О. В. Славянский бестиарий: словарь названий и символики. М.: Индрик, 2001. С. 52–54).


[Закрыть] литературой модернизма отчетливо выделяются две тенденции. Одна основывается на древнерусской книжности, народном искусстве и – в наибольшей степени – на лубочной традиции, заложенной на рубеже XVII–XVIII веков старообрядцами450450
  «Рисовальщики настенных листов, как правило, были тесно связаны с кругом народных мастеров, которые хранили и развивали древнерусские традиции – с иконописцами, художниками-миниатюристами, переписчиками книг. Из этого контингента и формировались по большей части художники рисованного лубка. Местами производства и бытования лубочных картинок нередко были старообрядческие монастыри, северные и подмосковные деревни, сберегавшие древнюю русскую рукописную и иконописную традиции. <…> Начало искусству рисованного лубка положили старообрядцы. У идеологов старообрядчества в конце XVII – начале XVIII века существовала настоятельная потребность в разработке и популяризации определенных идей и сюжетов, обосновывавших приверженность „старой вере“, удовлетворить которую можно было не только перепиской старообрядческих сочинений, но и наглядными способами передачи информации» (Иткина Е. И. Русский рисованный лубок конца XVIII – начала XX века // Русский рисованный лубок конца XVIII – начала XX века: Из собрания Государственного Исторического музея / Сост., автор текста Е. И. Иткина. М.: Русская книга, 1992. С. 6–7).


[Закрыть]. Вторая – на картинах Виктора Васнецова «Сирин и Алконост. Песнь радости и печали» (1896)451451
  Ее название вариативно и до сих пор не устоялось. Сам Васнецов в письме 1896 г. называет эту картину «Сирин птица и Алконост» (Виктор Михайлович Васнецов: Письма. Дневники. Воспоминания. Суждения современников / Сост., вступит. статья и прим. Н. А. Ярославцевой. М.: Искусство, 1987 (Мир художника). С. 132); в комментарии к этому письму указано, что имеется в виду «картина Васнецова „Сирин и Алконост. Песнь радости и печали“ (1896, х. м. ГТГ)» (Там же. С. 396). Однако к началу 1960‐х официальным названием картины считалось «Сирин и Алконост. Сказочные птицы, песни радости и печали» (Моргунов Н. С., Моргунова-Рудницкая Н. Д. Виктор Михайлович Васнецов: Жизнь и творчество, 1848–1926. М.: Искусство, 1962 («Русские художники. Монографии»). С. 330, 434); а поскольку посвященное ей стихотворение Блока «Сирин и Алконост. Птицы радости и печали» в рукописи было озаглавлено «Сирин и Алконост, сказочные птицы радости и печали (картина В. М. Васнецова)» (Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т. 4. М.; СПб.: Наука, 1999. С. 272), принятым в начале XX в. вероятно, был вариант названия картины именно со «сказочными птицами».


[Закрыть] и «Гамаюн – птица вещая» (1897)452452
  В искусствоведческой литературе название этой картины – неизменно «Гамаюн – птица вещая» (см.: Моргунов Н. С., Моргунова-Рудницкая Н. Д. Виктор Михайлович Васнецов. С. 333, 394 и др.; Виктор Михайлович Васнецов: Письма. Дневники. Воспоминания. Суждения современников. С. 413); именно в такой форме оно приведено и в академических комментариях (см.: Блок А. А. Полное собрание сочинений и писем: В 20 т. Т. 1. М.: Наука, 1997. С. 427) к стихотворению Блока, во всех его редакциях озаглавленном несколько иначе – «Гамаюн, птица вещая» (см.: Там же. С. 20, 204).


[Закрыть].

В народной традиции птицы Сирин и Алконост являются практически двойниками (см. илл. на вкладке). Это видно, в частности, в определениях, которые даются им в словаре В. И. Даля. «Алконост – сказочная райская птица, с человеческим лицом, изображавшаяся на наших лубочных картинах», – поясняется в словарной статье. В статье о Сирине фактически повторяется та же дефиниция и происходит объединение Сирина и Алконоста: «Есть лубочные картины, изображающие райских птиц сирина и алконоста (сирена?), с женскими лицами и грудью»453453
  Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1–4. М.: Русский язык, 1978–1980 (репринт издания 1880–1882 гг.).


[Закрыть]. Надписи на картушах лубочных листов также подчеркивают их сходство: обе птицы райские и певчие. Когда человек слышит пение Алконоста, «ум от него отходит и душа его из тела исходит», а когда пение Сирина – «то себе забывает и, слушая пение, так умирает»454454
  Ровинский Д. А. Русские народные картинки… С. 469.


[Закрыть].

Специалистами отмечаются некоторые различия в иконографии лубочных Сиринов и Алконостов, но они признаются если не несущественными, то сугубо внешними, не влияющими на функцию образа. Так, например, граф А. С. Уваров разъяснял:

Алконост или Алконос – птица, представляется на лубочных картинках полуженщиной, полуптицей, с большими разноцветными перьями и девичьей головой, осененной короной или ореолом, в котором иногда помещена краткая надпись. В руках Алконост держит райские цветы, а на другом экземпляре развернутый сверток с объяснительной надписью. Во всех этих рукописях Алконост называется райской птицей и обыкновенно становится рядом с птицей Сирин, от которой отличается только тем, что у Алконоста постоянно венец на голове, а у Сирина одно только Сияние. Значение их также тождественно, с той лишь разницей, что при описании Алконоста постоянно упоминается, как место его пребывания, река Ефрат455455
  Уваров А. С. Алконост // Уваров А. С. Сборник мелких трудов. Изд. ко дню 25-летия со дня кончины / Под ред. гр. П. С. Уваровой: в 3 т. М.: Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1910. Т. 1. С. 304–305.


[Закрыть].

Птице Гамаюн с иконографией повезло значительно меньше, чем Сирину и Алконосту. Она – иранского происхождения, не имеет греческих или славянских корней; ее изображения встречаются крайне редко. Известные же (например, на древнем гербе Смоленска или в «Букваре» Кариона Истомина) разительно не похожи ни на лубочных Сиринов и Алконостов, ни на райских птиц вообще, ни на полуптиц-полудев в особенности. Гамаюн из «Букваря» Кариона Истомина мало общего имеет и с птицей – без крыльев и без ног, но со странным щетинообразным «оперением» (если это можно назвать оперением), он, скорее, подобен летящему ежу или щетке-метле)456456
  Букварь, составлен Карионом Истоминым, гравирован Леонтием Буниным, отпечатан в 1694 г. в Москве: факсимильное воспроизведение экземпляра, хранящегося в Государственной публичной библиотеке им М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. Л.: Аврора, 1981 (также: М.: Белый город, 2014).


[Закрыть].

Гамаюн в «Букваре» Кариона Истомина (1694)

Гамаюн на старом гербе Смоленска – безногая птица, не летящая, а плотно сидящая, причем не на райском древе, а на грозном пушечном жерле457457
  В различных вариантах он воспроизводится, напр., в статье Г. В. Ражнева «Загадки птицы Гамаюн» (Наука и жизнь. 1994. № 1. С. 25–27) и в его книге «Герб Смоленска» (Смоленск: Библиотека журнала «Край Смоленский», 1993).


[Закрыть]. На гербе из «Титулярника» царя Алексея Михайловича (1672) Гамаюн – явный родственник того существа, которым в «Букваре» Кариона Истомина иллюстрируется буква «Г». В XVIII веке смоленский Гамаюн обрел птичий облик, став просто безногой птицей. И только в XIX веке ноги у него отросли458458
  См.: Винклер П. П., фон. Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской Империи, внесенные в Полное собрание законов с 1649 по 1900 год. СПб.: Издание книгопродавца Ив. Ив. Иванова, 1899. С. 139 и др.; краткую характеристику и прорисовки гербов Смоленска: Сперансов Н. Н. Земельные гербы России XII–XIX вв. М.: Советская Россия, 1974. С. 36–37. В различных вариантах герб Смоленска воспроизведен в статье Г. В. Ражнева «Загадки птицы Гамаюн» (Наука и жизнь. 1994. № 1. С. 25–27) и в его книге «Герб Смоленска» (Смоленск: Библиотека журнала «Край Смоленский», 1993).


[Закрыть].

Герб Смоленска из «Титулярника» царя Алексея Михайловича (1672)

Считается, что птица Гамаюн не изображалась на лубочных картинках. Но вот что странно, о такой народной картинке упоминает П. И. Мельников-Печерский, известный не только как писатель, но и как этнограф и знаток старообрядческого быта. В романе «В лесах» (1871–1874) лубочный Гамаюн (вместе с Сирином и Алконостом) появляется при описании интерьера зажиточного дома «удельного головы Скорнякова»:

Скорняков был не из последних тысячников по Заволжью. <…> Дом у него стоял большой, пятистенный, о двух ярусах, с боковушами и светлицами <…>. В передней горнице стояла русская печь <…>. Возле огромной божницы красного дерева со стеклами, наполненной иконами в золоченых ризах, булавками приколоты были к обоям картины московской работы. Они изображали райских птиц Сирина, Алконаста и Гамаюна, беса, изувешанного тыквами, перед Макарием Египетским, Иоанна Новгородского, едущего на бесе верхом в Иерусалим к заутрене, и бесов, пляшущих с преподобным Исакием459459
  Мельников П. И. (Андрей Печерский). Полное собрание сочинений. Т. 5: В лесах: Роман в 4 ч. Часть 3. СПб.; М.: Издание товарищества М. О. Вольф, 1897. С. 159. Имеется в виду Исаакий Печерский (ум. 1072).


[Закрыть].

Герб Смоленска (после 1780)

Герб Смоленской губернии (после 1856)

Если доверять писателю-этнографу (и профессиональному «расколоведу»), то хоть и с немалой долей риска, но все же можно предположить, что лубочные картинки «московской работы» с изображением птицы Гамаюн или просто не сохранились, или недостаточно тщательно разыскивались исследователями. Может быть, еще найдутся?

Как бы то ни было, но народные предания и птицу Гамаюн порой признавали райской, живущей вместе с Фениксом на Макарийских островах. Так, в «Поэтических воззрениях славян на природу» А. Н. Афанасьев упоминает о «лубочной карте, известной под заглавием: „Книга, глаголемая Козмография, переведена бысть с римского языка“», которая «представляет круглую равнину земли, омываемую со всех сторон рекою-океаном; на восточной стороне означен „остров Макарийский, первый под самым востоком солнца, близ блаженного рая; потому его тако нарицают, что залетают в сий остров птицы райские Гомаюн и Финикс и благоухание износят чудное… тамо зимы нет“»460460
  Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов: В 3 т. Т. 2. М.: Индрик, 1994. С. 135 (репринт издания 1868 г.). Там же – прим. Афанасьева, ставящее птицу Гамаюн в один ряд с Сирином и Алконостом: «Лубочные картины познакомили наше простонародье и с другими райскими птицами Алконостом и Сирином <…> лубочная карта, известная под заглавием: „Книга, глаголемая Козмография…“», хранится в РНБ (URL: https://rusneb.ru/catalog/000200_000018_RU_NLR_DIGIT_10580/).
  ^В. К. Былинин и Д. М. Магомедова отмечают, что «образ птицы Гамаюн имел слабое отношение к древнерусскому фольклору (если об этом вообще можно говорить), поскольку его первое упоминание находится в натурфилософском трактате александрийского ученого и путешественника VI в. Косьмы Индикоплова (Индикоплевста) „Христианская топография“ (ок. 547)», и приводят цитату из одного из списков XV в., озаглавленного «Книга глаголемая Козмография»: «В той же части Азии в Симове жребии острове на восточном море, первой Макаридцкий близь блаженного рая, потому близь глаголють; что залетают отътуду птицы райские гамаюн и финикс, и благоухание износят чудное» (Былинин В. К., Магомедова Д. М. Из наблюдений над бестиарием А. Блока: Птицы Гамаюн, Сирин, Алконост и другие. С. 42 (и с. 57, прим. 6, 7 – литература вопроса). Также: Белова О. В. Славянский бестиарий. С. 84.


[Закрыть].

Примерно в тех же местах, где пребывает «Божья-то благодать», живет, как «люди сказывают», птица Гамаюн в рассказе И. С. Тургенева «Касьян с Красивой Мечи» (1851) из «Записок охотника». Об этом мечтательно повествует главный герой произведения:

<…> много, что ли, дома-то высидишь? А вот как пойдешь, как пойдешь, – подхватил он, возвысив голос, – и полегчит, право. И солнышко на тебя светит, и богу-то ты видней, и поется-то ладнее. Тут, смотришь, трава какая растет; ну, заметишь – сорвешь. Вода тут бежит, например, ключевая, родник, святая вода; ну, напьешься – заметишь тоже. Птицы поют небесные… А то за Курском пойдут степи, этакие степные места, вот удивленье, вот удовольствие человеку, вот раздолье-то, вот божия-то благодать! И идут они, люди сказывают, до самых теплых морей, где живет птица Гамаюн сладкогласная, и с дерев лист ни зимой не сыплется, ни осенью, и яблоки растут золотые на серебряных ветках, и живет всяк человек в довольстве и справедливости… И вот уж я бы туда пошел…461461
  Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Т. 3. М.: Наука, 1979. С. 119.


[Закрыть]

И непосредственно на Макарийские острова поселяет своего Гамаюна (вместе с Сирином) Константин Бальмонт в стихотворении «Райские птицы» из сборника «Жар-птица» (1907), построенного на славянских аллюзиях:

 
На Макарийских островах,
Куда не смотрят наши страны,
Куда не входят смерть и страх,
И не доходят великаны, —
 
 
На Макарийских островах
Живут без горя человеки,
Там в изумрудных берегах
Текут пурпуровые реки.
 
 
Там камни ценные цветут,
Там все в цветеньи вечно-юном,
Там птицы райские живут,
Волшебный Сирин с Гамаюном.
 
 
И если слышим мы во сне
Напев, который многолирен,
В тот час в блаженной той стране,
Поет о счастьи светлый Сирин.
 
 
И если звоном нежных струн
Ты убаюкан, засыпая,
Так это птица Гамаюн
Поет в безвестном, голубая462462
  Бальмонт К. Жар-птица: Свирель славянина. М.: Скорпион, 1907. С. 225. Также: Бальмонт К. Д. Собрание сочинений: В 7 т. Т. 2: Полное собрание стихов 1909–1914: Кн. 4–7. М.: Книжный Клуб Книговек, 2010. С. 460–461.


[Закрыть].
 

Очевидно, что при создании стихотворения Бальмонт опирался на «Поэтические воззрения славян на природу». Пристальное внимание поэта к этому труду зафиксировано его биографами и исследователями. «Эта книга дала мне за <последний> год столько светлых минут, что не знаю, как ее благословлять», – писал он 10 августа 1905 года близкому другу Т. А. Полиевктовой, приславшей ему трехтомник Афанасьева463463
  Цит. по: Куприяновский П. В., Молчанова Н. А. Бальмонт. М.: Молодая гвардия, 2014. С. 157–158 (Жизнь замечательных людей).


[Закрыть]. В письме от 1 февраля 1906 года он возвращается к той же теме и подчеркивает влияние «Поэтических воззрений…» на свое творчество: «Ни Вы не знали, ни я не подозревал, сколько они мне дадут. Они послужат исходной точкой для целой эпохи, новой эпохи в моей жизни. Я ничего не могу читать – только их <…>. У меня возникает в душе целый мир замыслов и литературных планов»464464
  Там же. С. 163.


[Закрыть].

В нарушение народной традиции Бальмонт исключает из своего «обзора» птицу Алконост, традиционно идущую в паре с Сирином, и в нарушение «указания» Афанасьева пренебрегает птицей Феникс; он «поселяет» на Макарийских островах рядом с Сирином птицу Гамаюн… Но важнее, на наш взгляд, то, что различия между Сирином и Гамаюном – вполне в духе народной традиции – оказываются несущественными и с точки зрения функциональности, и с точки зрения психологических характеристик. Да и иконографически они скорее похожи, чем своеобразны: Гамаюн «поет в безвестном», Сирин «поет о счастье», Гамаюн – голубая птица, Сирин – светлая… Обе они – птицы райские и волшебные465465
  Примечательно, что в стихотворении «Птица Сирин» из того же сборника Сирин обладает всеми чертами древнегреческой Сирены: «Птица Сирин на Море живет, / На утесе цветном, / На скалистом уступе, над вечной изменностью вод, / Начинающих с шепота волю свою, / и ее возносящих как гром. / Птица Сирин на Море живет / Над глубокой водой, / Птица Сирин так сладко поет, / Чуть завидит корабль, зачарует мечтой золотой, / На плывущих наводит забвенье и сон, / Распинает корабль на подводных камнях, / Утопают пловцы в расцвеченных волнах, / Услаждается музыкой весь небосклон, / Звуки смеха со всех возрастают сторон. / Беспощадна Любовь с Красотой, / Кто-то властный о Жизни и Смерти поет, / Над пустыней седой кто-то есть молодой, / Кто струну озарит – и порвет. / Птица Сирин на Море живет, / Над глубокой водой» (Бальмонт К. Жар-птица… С. 230. Также: Бальмонт К. Д. Собрание сочинений. Т. 2. С. 463–464).


[Закрыть].

Как кажется, из этой традиции опосредованно исходит и «Птица Гамаюн» Любови Столицы (1910). Правда, рай здесь сужается до личного комфортного пространства, в котором можно с упоением предаваться счастью любви, причем откровенно лесбийской. Анатомия у этой «птахи-девушки» вполне васнецовская («А лицом и грудью – дева…»), окрас же – бальмонтовский («Голубое – в перьях – чрево…»). Ну а пение «голубой Гамаюн» настолько обольстительно, причем не только для лирической героини стихотворения, но и для представителей мужского пола («Зазывали всех, кто юн, – Королевичей – В рай наш девичий…»), что невольно напрашивается сравнение с Сиреной, на худой конец – с Сирином:

 
В рай мой, розовый от света
И от яблонного цвета,
Прилетала раз она
И, пока текла весна,
     Пела, милая,
     Синекрылая…
 
 
Голубое – в перьях – чрево,
А лицом и грудью – дева,
Мягче нет ее хвоста,
Нет улыбчивее рта,
     Гуще – волоса,
     Слаще – голоса…
 
 
От него – играли грозы,
И лазоревые розы
Зацветали по тропам,
И любилось голубям,
     И плясала я,
     Лада шалая!
 
 
А когда брала усталость,
К ней, лукавая, я кралась
И, поймав в тени куста,
Целовала вдруг уста
     Еле рдяные,
     Пеньем пьяные.
 
 
Ах, как мы с тобой смеялись,
Как мы в зелени качались,
Голубая Гамаюн!
Зазывали всех, кто юн, —
     Королевичей —
     В рай наш девичий…
 
 
Птаха-девушка, ты пела,
Улыбая лик свой белый,
Сладкой капая слюной,
Обнимаючись со мной…
     Как любила я
     Песни милые!466466
  Столица Л. Голос Незримого: В 2 т. / Сост., подгот. текста и прим. Л. Я. Дворниковой и В. А. Резвого; послесл. Л. Я. Дворниковой. М.: Водолей, 2013. С. 101–102.


[Закрыть]
 

Открыто на древнерусскую книжность ориентируется И. Н. Голенищев-Кутузов в эмигрантском стихотворении «Памяти Е. В. Аничкова» (1937), посвященном знатоку фольклора и язычества. Правда, Сирин с Алконостом манят не на Макарийские острова, не в светлую даль будущего; они поют о мире ушедшем и из мира ушедшего, погребенного «под слоем мертвой пыли», оживляя и воскрешая его:

 
Вот книги старые под слоем мертвой пыли.
Не славит их народная молва.
Сперва не поняли, а после позабыли
Их мудрые и вещие слова.
 
 
Через столетия звучит их голос снова,
И прошлого приподнялся покров.
Иносказания тончайшая основа
Цветами заткана земных лугов.
 
 
Там пенье Сирина и песни Алконоста,
Там хоровод идей и дум былых,
Там мертвецы вселенского погоста
Являются, как встарь, среди живых.
 
 
Из старых книг, из тайников былого
Ты новое откроешь миру слово467467
  Голенищев-Кутузов И. Н. «Благодарю, за всё благодарю»: Собрание стихотворений / Сост., подгот. текста, прим. И. В. Голенищевой-Кутузовой. Томск; М.: Водолей Publishers, 2004. С. 162.


[Закрыть].
 

***

Приведем еще ряд примеров освоения народной традиции в русской поэзии XX века, ограничившись минимальными к ним пояснениями.

На ту же традицию, что и Бальмонт, ориентируется близкий по поэтике и мировосприятию к символистам мистик и визионер Даниил Андреев, для которого Сирин, Алконост, Гамаюн – благие существа духовного мира, населяющие и оберегающие «Небесную Россию» и «Небесный Кремль».

Те же, кто были гениями и вестниками на Земле, продолжают после искуплений, просветлений и трансформ свое творчество здесь, в затомисах. Возрастает блаженство самих гамаюнов и сиринов, когда они видят те эпопеи, которые творят там великие души, прошедшие в последний раз по земле в обликах Державина и Пушкина, Лермонтова и Гоголя, Толстого и Достоевского, Рублева и Сурикова, Глинки и Мусоргского, Казакова и Баженова. Светящиеся волны невообразимых звучаний взмывают местами как бы из сердца небесных гор: они водворяют душу в состояние такой духовной отрады, от какого разорвалось бы земное сердце, и, поднимаясь и меняясь, подобно славословящим облакам, опускаются в любви и тишайшей радости, —

пишет он в «Розе Мира»468468
  Андреев Д. Л. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 2: Роза Мира / Сост., подгот. текста А. Л. Андреевой; под ред. Б. Н. Романова. М.: Редакция журнала «Урания», 1997. С. 136.


[Закрыть].

В космогонии Даниила Андреева райские птицы являются инвариантами Ангелов, Архангелов и Начал христианской ангелологии:

Сакуала Ангелов Высшего Круга венчается миром Начал, творящих материальность затомисов, и Архангелами – теми самыми, кем становятся после трансформы сирины, алконосты и гамаюны Рая, Эдема, Монсальвата, Жюнфлейи и Святой России – всех затомисов христианских метакультур. Они творят материальность миров «Высокого долженствования»469469
  Там же. С. 150.


[Закрыть].

Некоторая, мягко говоря, нетрадиционность подобного построения ангельской иерархии, первой ступенью которой оказываются райские птицы, заставляет Даниила Андреева сделать оговорку:

Знаю, что излагаемое совершенство не совпадает с традициями христианской ангелологии, несмотря на общность названий. Мне жаль, что это так. Но я пишу не от себя и не могу вносить изменений до тех пор, пока на это не укажет единственный Голос, которому я доверяю полностью470470
  Там же.


[Закрыть].

Однако в контексте интересующей нас темы особенно важным кажется то, что духовидец Даниил Андреев указывает не мистические источники своего вдохновения («единственный Голос»), а вполне реальные – народные легенды, позволившие увидеть в райских птицах «будущих ангелов»:

В затомисах, кроме синклитов, обитают еще и другие существа: будущие ангелы. Это чудеснейшие творения Божии, и если мы вспомним сиринов и алконостов наших легенд, мы приблизимся к представлению о тех, чье присутствие украшает жизнь в затомисах Византии и России: к представлению о существах, предопределенных стать потом «солнечными архангелами». В других затомисах обитают иные существа, не менее прекрасные471471
  Там же. С. 124.


[Закрыть].

В русле своей космогонии и под влиянием устных и книжных источников Даниил Андреев вводит образы райских птиц в «поэтический ансамбль» «Русские боги», в главу первую «Святые камни» (раздел II. «У стен Кремля»):

 
Великих дедов возблагодарим,
Помянем миром души славных зодчих:
Они вложили в свой Последний Рим
Всю чистоту и свет преданий отчих.
Но мы ли свет грядущий предварим?
Он загорится в новых средоточьях,
И станет тусклым в радуге его
Вот это каменное естество.
 
 
Всепонимающ, ласков, ясен, мирен,
Блаженный город вознесется тут
Без крепостей, застенков и кумирен,
И новым цветом камни прорастут.
И Алконост, и Гамаюн, и Сирин —
Все духи рая дивно запоют,
И сквозь реченья новой литургии
Услышит каждый хоры их благие.
 
 
Кто смеет лгать, что Кремль наш завершен
Зубцами башен, сырью глыб острожных?
Здесь каждый купол – золотой бутон
Цветов немыслимых и невозможных.
Здесь тайный луч от древности зажжен —
Теперь, как меч, он дремлет в тяжких ножнах,
Еще сердец ничьих не озаря:
Он часа ждет – он ждет богатыря.
 
 
Сновидец! Кремль! О, нет: не в шумном бое,
Не в шквалах войн и всенародных смут
Последний смысл, загаданный тобою,
И твой далекий, милосердный суд.
Я вижу – там, за дымкой вековою —
Как озаренный изнутри сосуд,
Насквозь просвеченный духовной славой,
Святынь грядущих пояс златоглавый.
 
 
Не может разум в плотные слова
Завеществить твой замысел всемирный,
Но кровь поет, кружится голова,
Когда чуть слышный голос твой стихирный
Из недр безмолвия едва-едва
Течет к душе благоговейно-мирной.
Твой крест тяжел, святая мысль горька —
Чем озаришь грядущие века?
 
 
Улыбкой камня, скорбною и вещей,
В урочный час ты отвечаешь мне,
Когда от битв весь прах земной трепещет
И дух народа мечется в огне.
Взор Ангела над тихим камнем блещет,
Небесный Кремль ты видишь в чутком сне…
Кого ты обнял на восходе жизни —
Не усомнится в Боге и в отчизне472472
  Андреев Д. Л. Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1: Русские боги: Поэтический ансамбль / Сост., вступит. статья, подгот. текстов и прим. А. А. Андреевой; послесловие Б. Н. Романова. М.: Московский рабочий; Фирма Алеся, 1993. С. 35–36 (Гл. первая. II. У стен Кремля. 1941–1950).


[Закрыть].
 

Если Бальмонт, опираясь на легенды и книжные источники, ориентируется на славянскую древность, описывает славянский рай, то Даниил Андреев встраивает народные верования в специфически им трактуемую христианскую космогонию. При этом любопытно, что Бальмонт «отсылает» «Сирина с Гамаюном» на Макарийские острова, находящиеся далеко-далеко, за гранью земной топографии, там, «куда не смотрят наши страны». Даниил Андреев же привязывает райских птиц и даже «рощи праведного острова», где райские птицы обитают, к России, пусть и небесной, и более того – к Москве. В главе четвертой «Миры просветления» (раздел XII «Святая Россия») Сирины, Алконосты и Гамаюны поют свои праздничные песни в «Кремле Небес»: