Текст книги "Теория военного искусства (сборник)"

Невозможно построить отряды, разбросанные на большой площади, без значительных интервалов и ужасного хаоса. Я нередко видел, как осуществлялись такие действия, а противник, словно заколдованный, даже и не думал воспользоваться случаем, чтобы напасть.

Это очень полезная тема, потому что во время подобных маршей возникают самые различные ситуации. Во многих ли местах можно атаковать, ничем не рискуя? Как часто армию на марше разделяют дороги, реки и различные препятствия? И сколько подобных ситуаций позволят вам захватить врасплох хотя бы часть ее? Как часто представляется возможность вклиниться в колонну противника и разделить ее, чтобы, пусть и с меньшим количеством людей, с выгодой для себя атаковать одну часть? Как одновременно правильно расположить небольшое количество отрядов, которые помешали бы помочь ей?

Но все эти ситуации так же различны и преходящи, как ситуации, которые их порождают. Вам ничего не требуется, кроме достоверной информации, знания страны и смелости. Вы ничем не рискуете, потому что для вас эти дела никогда не являются решающими, они могут быть решающими для противника. Передние шеренги ваших колонн атакуют, как только подходят к месту событий, и их поддерживают подразделения, следующие за ними. Это результат правильного боевого строя. И вы атакуете полки противника, не имеющие поддержки.

Но я нахожу, что отклонился от первых принципов военного искусства и что еще не время начинать разговор на такие высокие темы.

XV. Использование ручного огнестрельного оружия

Огонь не должен использоваться против пехоты там, где она может окружить вас или вы можете окружить ее. Но там, где вас отделяют от противника изгороди, рвы, реки, болота и прочие препятствия, необходимо уметь целиться и вести такой интенсивный огонь, которому нельзя противостоять.

Я рекомендую использовать изобретенный мной карабин «игрушку», заряжающийся с казенной части. Он быстрее заряжается, дальше и точнее бьет, и эффект от него больше. В пылу битвы солдаты часто не успевают зарядить обычные мушкеты (ружья), заряжаемые с дула, и они становятся бесполезными.

Чтобы выбить противника с позиции на противоположной стороне реки, из-за изгородей, из рвов и других подобных мест, где необходимо использовать ручное огнестрельное оружие, я бы на каждые две шеренги пехоты назначил офицера или унтер-офицера. Он должен на шаг опережать стрелков и показывать им, куда стрелять. Этот офицер может позволить солдату вести одиночный огонь, конечно, когда он определил цель.

Солдат, стоящий за ним, выдвигает свою «игрушку» вперед; остальные поступают так же. Головной стрелок стреляет четыре раза подряд. Маловероятно, что третий или четвертый выстрелы не попадут в цель. Офицер находится рядом, наблюдает за целью, корректирует огонь стрелка и призывает не торопиться. Этому солдату никто не препятствует, на него никто не давит, никто его не торопит. Он может стрелять свободно, целиться сколько угодно долго, но должен сделать четыре выстрела подряд.

Когда первый ряд (шеренга) заканчивает стрельбу, офицер выдвигает вперед второй ряд, который делает то же самое. Затем он возвращает первый ряд, у которого было время перезарядить оружие. Так может повторяться в течение нескольких часов.

Этот огонь самый смертоносный из всех, и я не думаю, что кто-то сможет его выдержать. Он заставит замолчать отдельные отряды и шеренги противника; будь они даже Цезарями, такого огня они не выдержали бы и четверти часа! Ведь мои «игрушки» легко могут сделать шесть выстрелов в минуту. Ну, пусть четыре, если учесть время на перемещение оружия; каждый карабин сделает 60 выстрелов в четверть часа, и, следовательно, головные стрелки полка из 500 человек сделают 30 тысяч выстрелов, не считая пехотинцев, вооруженных обычным оружием. В час получится 120 тысяч выстрелов, а включая огонь легковооруженных отрядов – 140 тысяч, при этом все будут целиться лучше, чем при обычной стрельбе!

XVI. Знамена или штандарты

Полководец или главнокомандующий армией должен иметь штандарт, который несут перед ним как знак его чина и положения. Кроме того, всегда можно точно определить, где находится командующий. Это особенно важно во время битвы. Солдаты, видя штандарт, будут знать, что генерал наблюдает за ними.

Поскольку во время боевых действий знамена и штандарты играют немаловажную роль, им нужно уделять особое внимание.

Все они должны быть разных цветов, чтобы по ним различать в бою местоположение и действия легионов, полков и даже центурий.

Солдаты каждой центурии должны взять себе за правило никогда не расставаться со своим штандартом. Он должен быть для них священным; относиться к нему следует с почтением и на каждой церемонии надо оказывать ему дань уважения. Это очень важный момент, так как, если воинские части будут дорожить знаменем и штандартом, вы можете рассчитывать на всевозможные успехи. Сохранность штандарта во время боя придаст войскам решительность и мужество; а если в самой безнадежной ситуации какой-нибудь храбрец подхватит штандарт, то его храбрость передастся всей его центурии, и она последует за ним.

Поскольку штандарты различаются цветами, действия каждой центурии не останутся незамеченными. Это вызовет соперничество между ними, ибо и офицеры, и солдаты будут знать, что их видят и что их поведение известно всей армии. Например, штандарт полка, первым отступившего перед врагом, заметят и генералы, и все части.

По штандарту легко определить центурию, первой преодолевшую перевал, завладевшую вражеским укреплением или ведущую энергичное наступление. Она заслужит похвалу и уважение всей армии. Солдаты, так же как и офицеры, будут об этом рассказывать; на поле боя и в гарнизоне их подвиги станут постоянной темой для разговоров. Желание следовать примеру храбрецов будет подогреваться похвалой. Эти пустяки посеют дух соревнования и между офицерами, и между солдатами и со временем сделают их непобедимыми.

Принадлежность каждой центурии должна определяться по цвету ее штандарта. На каждом штандарте должен быть белый квадрат возле древка, на котором римскими цифрами написан номер легиона. Таким образом, цвет штандарта позволит узнать центурии каждого легиона, а цифры – сами легионы.

XVII. Артиллерия и транспорт

Я бы никогда не составил армию более чем из десяти легионов, восьми кавалерийских и шестнадцати драгунских полков. Численность ее доходила бы до 34 тысяч пехотинцев и 12 тысяч кавалеристов, итого 46 тысяч человек. С такой армией при умном полководце, умеющем выбрать удобное место для лагеря, можно остановить армию численностью в 100 тысяч человек. Управление большей армией – дело довольно затруднительное. Конечно, эта армия должна иметь резервные части, но утверждаю, что действующая армия не должна быть слишком большой.

Господин де Тюренн всегда одерживал победы, имея армии, численность которых была значительно ниже численности неприятельских армий, потому что он был более мобильным и умел так выбирать позиции, чтобы предотвратить атаки противника, даже находясь в непосредственной близости от него.

Часто сложно бывает выбрать место для сражения армии в 100 тысяч человек на маленьком клочке территории отдельной провинции. Поэтому противник почти всегда вынужден разделять свои войска, и в таком случае я могу атаковать одну из частей его армии; если же я ее побеждаю, то тем самым запугиваю другую и вскоре завоевываю превосходство. Короче, я убежден, что численное преимущество крупных армий часто сводится на нет конфликтами между военачальниками, проводящими различные операции, недостатком провизии и многими другими неудобствами, неотделимыми от этих условий. Но я здесь обсуждаю не эту тему, и это отступление вызвано только вопросом о правильном соотношении численности.

16-фунтовая пушка так же эффективно пробивает брешь, как 24-фунтовая, но ее менее сложно транспортировать. Для армии, которую я описал, достаточно 50 таких пушек и 12 мортир с соответствующим для них снаряжением. Также требуются лодки-понтоны со всем необходимым для возведения моста и 12 перекидных мостов для пересечения каналов и небольших рек, также со всем необходимым снаряжением.

Для остального транспорта и снабжения армии продовольствием я предпочитаю деревянные повозки на четырех колесах без каких-либо железных деталей. Такими повозками пользуются русские (русская телега. – Ред.); у нас в Париж их доставляют из Франш-Конте[30]30
  Франш—Конте (фр. Franche-Comte) – небольшой регион и историческая область на востоке Франции. Занимает 3% территории страны и включает четыре департамента – Ду, Сонна Верхняя, Юра и Бельфор.


[Закрыть]. На них можно проехать из одного конца света в другой, не повредив дорог. Один человек легко управится с четырьмя повозками. В каждую такую повозку впряжены два вола. Десятая часть наших обычных повозок причиняют дорогам больше вреда, чем тысяча таких.

Если мы только задумаемся, какой ущерб причиняют государству наши нынешние транспортные средства, мы увидим, насколько полезно применение повозок, о которых я говорю. Сколько раз войска испытывали недостаток продовольствия только потому, что повозки застревали на плохих дорогах? Как часто обозы и артиллерия отставали, а армия была вынуждена делать незапланированную остановку? Короткий дождь и сотня-другая повозок быстро разобьют хорошую дорогу и сделают ее непроходимой; ее отремонтируют, но следующая сотня повозок сделает ее еще хуже прежней. Положенные на нее фашины[31]31
  Фашины – связки прутьев, употребляемые при штурмах (заполнение рвов) и саперных работах (возведение оборонительных сооружений, облицовка откосов и т. п.).


[Закрыть] в мгновение ока будут разрезаны повозками, везущими тяжелый груз всего на двух колесах.

Все повозки армии должны тащить волы, как из-за их мерного шага, так и из экономии. Они могут пастись и кормиться везде, где останавливается армия, а если в них испытывается недостаток, с базы можно получить еще. Кроме того, им требуется меньше упряжи.

Один человек может управлять четырьмя повозками, в каждую из которых впряжены два вола. Чтобы перевезти груз, который тащат эти восемь волов, требуется 15 лошадей. Волы не съедают фураж, который везут, потому что их отсылают пастись, пока возчики косят траву и грузят ее в фургон.

Если какой-то из волов покалечен, его забивают на мясо, а вместо него покупают другого. По этим причинам я предпочитаю волов лошадям. Однако каждого надо заклеймить, чтобы легче разыскать на пастбище.

XVIII. Воинская дисциплина

Воинская дисциплина является наиважнейшим вопросом после организации войск. Она душа любой армии. Если в армии не установлена разумная воинская дисциплина, которая поддерживается с непоколебимой решительностью, у вас не будет настоящих солдат. Полки и армии будут лишь презренной вооруженной толпой, более опасной для собственной страны, нежели для неприятеля.

Это неверно, что дисциплина, субординация и подчинение принижают мужество. Всегда замечалось, что именно армии, скрепленные строжайшей дисциплиной, совершали самые великие дела.

Многие полководцы полагают, будто дисциплину можно установить отдачей приказов, но тогда таких приказов придется отдавать очень много, потому что в армии всегда можно найти массу нарушений порядка. Это неверный принцип; действуя подобным образом, военачальники никогда не восстановят в армии утраченную или ослабленную дисциплину. Лучше отдавать немного приказов, но тщательно следить за их выполнением; любое нарушение приказа следует наказывать беспристрастно, невзирая на чины или происхождение; иначе вас будут ненавидеть. Можно быть одновременно строгим и справедливым, внушать любовь и страх. Строгость должна сопровождаться добротой, но не внешней, показной, а искренней.

Порки не должны быть суровыми. Чем более они умеренны, тем быстрее вы справитесь с нарушениями дисциплины, поскольку все объединятся, чтобы покончить с ними.

Во Франции есть пагубный обычай всегда наказывать военные проступки смертью. Солдат, пойманный на мародерстве, карается повешением. В результате его никто не остановит, потому что никто не хочет смерти бедняги, который пытается только выжить. Если бы вместо этого его сажали под стражу, заковывали в цепи и кормили хлебом и водой месяц, два, три или приговаривали к работам, которые в армии отыскать всегда легко, а затем снова направляли в свой полк перед битвой, никто бы не возражал против такого наказания, а офицеры патрулей арестовывали бы их сотнями. Вскоре с мародерством было бы покончено, потому что с ним боролась бы вся армия.

Сейчас арестовывают только несчастных. Стража и все остальные солдаты, завидев их, отводят глаза в сторону, не желая брать на душу грех убийства. Генерал жалуется на многочисленные случаи мародерства; наконец, начальнику военной полиции удается изловить одного нарушителя, и его вешают. А солдаты считают, что ему просто не повезло. Сохраняет ли это дисциплину? Нет, это всего лишь смерть нескольких человек, а не искоренение зла.

Иногда офицеры сами позволяют мародерам незаметно пройти через пост. От этого нарушения есть лекарство. Необходимо только спросить у солдат, кого арестовал начальник военной полиции, заставить арестованных признаться, через какие посты они прошли, и посадить пропустивших их офицеров в тюрьму до окончания кампании. Это сделает их бдительными, внимательными и непреклонными. Но когда речь идет о смертной казни человека, пусть и мародера, лишь немногие офицеры не согласятся отсидеть в тюрьме два-три месяца, лишь бы спасти ему жизнь.

Есть вещи, чрезвычайно важные для дисциплины, которым не уделяется внимание и над которыми офицеры посмеиваются. Они даже считают педантами тех, кто их придерживается. Французы, например, смеются над обычаем немцев не прикасаться к павшим лошадям. Как бы то ни было, это очень предусмотрительно и мудро, если не заходить слишком далеко. Цель этого обычая в армии – не позволить людям есть трупы лошадей, нечистые и вредные для здоровья. Это не мешает немцам во время осады или в случае необходимости убивать лошадей и есть их. Вот и судите, полезна или нет дурная слава, закрепившаяся за этим правилом.

Немцев упрекают в том, что в их армии порют солдат; это у них установившееся военное наказание. Но если немецкий офицер ударит или каким-то иным способом оскорбит солдата, по жалобе солдата его смещают с должности. Теперь, уже не будучи его подчиненным, солдат вправе потребовать удовлетворения на дуэли, а офицер обязан принять вызов, чтобы не обесчестить себя. Это обязательство выше всех военных чинов, и часто генералы дерутся на дуэлях с бывшими своими подчиненными офицерами после того, как те покинули службу. Генерал не может не принять вызов, не обесчестив себя.

Французы не колеблясь занимаются рукоприкладством, но боятся применять в качестве наказания порку из-за ложных представлений о личных правах. Однако этот вид наказания зачастую бывает необходим, причем безотлагательно, и он вовсе не оскорбителен и не постыден. Сравним эти различные наказания и сделаем вывод, который из них лучше для службы и более согласуется с понятиями о личной чести.

То же самое с дисциплиной офицеров. Французы упрекают немцев за их начальников военной полиции и цепи (т. е. кандалы); те в ответ протестуют против тюрем и веревок, используемых французами. Немецких офицеров никогда не заключают в тюрьму, где они могут оказаться вместе с ворами или преступниками, приговоренными к повешению. В каждом полку есть начальник военной полиции, это всегда старый сержант (унтер-офицер), удостоенный этим постом в награду за его службу. Что касается цепей, я никогда не видел, чтобы они применялись, разве что в случае с уголовниками, а вот французов, связанных веревками, я видел. Давайте сравним эти методы, и они продемонстрируют абсурдность вынесения приговора до окончания рассмотрения дела!

Изложив свои соображения относительно пехоты и кавалерии, способах ведения боя и дисциплины, которые, можно сказать, являются основой основ военного искусства, я перейду к более высоким материям. Вероятно, меня поймут немногие, но я пишу для специалистов и для того, чтобы оградить себя от их критики. Их не должна оскорблять моя уверенность в своей точке зрения. Пусть они меня поправят; именно этого я и ожидаю от своей работы.

Меня всегда поражает, что никто не возражает против критики укрепления городов. Эти слова могут показаться невероятными, но я их подтвержу. Сначала рассмотрим полезность крепостей. Они рассеяны по всей стране, что заставляет противника атаковать их или обходить. В крепость можно отступить с войсками, чтобы поместить их в безопасное место, в них хранят запасы продовольствия, боеприпасов и амуниции, зимой они служат безопасной стоянкой для войск, артиллерии и т. п.

Если иметь в виду эти соображения, легко понять, что крепости будут наиболее полезны, если они воздвигнуты в месте слияния двух рек. Чтобы окружить такую крепость, необходимо разделить армию на три части. В этом случае обороняющийся может разгромить один из этих трех корпусов прежде, чем остальные два придут ему на помощь. Крепость, поставленная в таком месте, всегда имеет две открытых стороны, что не позволяет противнику окружить ее днем. Кроме того, ему потребуются материалы для наведения трех мостов, а эти мосты в определенные периоды года могут быть снесены паводками и ураганами.

Защищая такую крепость и контролируя реки, вы являетесь хозяином местности. При необходимости русла рек можно изменить, чтобы получить возможность наладить снабжение, делать запасы, транспортировать снаряжение и все необходимое для ведения войны.

Там, где реки отсутствуют, крепости строят в местах, настолько хорошо защищенных самой природой, что их почти невозможно окружить, и которые могут быть атакованы только на отдельных подступах. Не требуется больших затрат, чтобы сделать такие крепости неприступными. Например, при наличии близкого источника воды можно обеспечить высокий подъем воды в крепостном рву с помощью шлюзов. Все признают, что такие позиции можно найти и что, дополнив природу человеческим мастерством, их можно сделать неприступными. Природа бесконечно сильнее человека; почему же этим не воспользоваться?

Лишь немногие города были изначально основаны с целью обороны. Они строились для торговли, и их расположение выбиралось наобум. Со временем города росли, и жители окружали их стенами для защиты как от набегов иноземных врагов, так и от внутренних беспорядков, в которых иногда участвовал весь народ. Все это было продиктовано здравым смыслом. Горожане укрепляли и защищали свои города для собственной сохранности.

Но что побуждало правителей укреплять их? В этом было рациональное зерно, когда христианство жило среди варварства, когда один город подчинял другой и когда уничтожались целые страны. Но чего бояться теперь, когда война ведется умереннее? Город, окруженный крепкой стеной, способный вместить, кроме жителей, 300 или 400 человек вместе с артиллерией, будет в такой же безопасности, как если бы в нем стоял гарнизон из многих тысяч солдат. Я утверждаю, что эти более крупные воинские формирования будут защищаться не дольше, чем 400 человек, и что условия капитуляции не облегчат судьбы жителей города.

Но как противник воспользуется таким городом, взяв его? Будет ли он его укреплять? Не думаю. Скорее всего, он довольствуется контрибуцией и двинется дальше. Он никогда не рискнет оставить в нем небольшой гарнизон, а еще менее вероятно, что оставит крупные силы, потому что они не будут в безопасности.

У меня есть еще более веская причина полагать, что укрепленные города трудно оборонять. Предположим, вы запаслись продовольствием для гарнизона на три месяца. После начала осады вы обнаруживаете, что его хватит только на восемь дней, потому что вы не рассчитывали кормить 20, 30 или 40 тысяч голодных ртов. Число жителей города катастрофически возросло за счет крестьян из деревень, скрывшихся в городе. При всем своем богатстве правитель не сможет создать такие запасы продовольствия во всех городах, которые могут быть атакованы, и пополнять их каждый год. И даже будь у него философский камень, он все равно не смог бы этого сделать, не вызвав голода в деревнях!

Я представляю, что кто-то скажет: «Я бы выгнал тех гражданских, которые не могут обеспечить себя продовольствием». Такого злодейства не позволил бы себе даже враг. Кто знает, сколько в этом городе приезжих людей, не живущих в нем изо дня в день? Можно ли быть уверенным, что вы будете осаждены? А если и будете, то позволит ли противник этой огромной толпе спокойно покинуть город? Скорее всего, он загонит людей обратно. И что тогда делать губернатору? Допустить, чтобы эти несчастные умерли от голода? Сможет ли он потом оправдаться за это перед своим правителем? Так что же ему делать? Ничего, кроме как делиться с людьми провизией и капитулировать через восемь или пятнадцать дней.

Предположим, гарнизон города состоит из 5 тысяч человек, а кроме того, есть еще 40 тысяч гражданских жителей, которых тоже нужно кормить. Складские запасы для гарнизона предусмотрены на три месяца. Но 45 тысяч в один день съедят продовольствие, которого 5 тысячам гарнизона хватило бы на девять дней. Таким образом, город продержится не более 11—12 дней. Но если он продержится даже 20 дней, его все равно бессмысленно атаковать. Он все равно капитулирует, и все миллионы, затраченные на его укрепление, окажутся затраченными впустую.

Мне кажется, что сказанное мною должно продемонстрировать непоправимые недостатки укрепленных городов и что для правителя гораздо выгоднее построить сильные фортификационные сооружения в местах, укрепленных самой природой и расположенных так, чтобы прикрывать города, а не тратить огромные деньги на усиление городских укреплений. Напротив, необходимо, построив специальные фортификационные сооружения, снести укрепления городов или, по крайней мере, не задумываться об их усилении и попусту тратить деньги.

Несмотря на то что сказанное мной не лишено смысла, вряд ли хоть один человек согласится со мной, настолько сильна над нами власть обычая. Фортификационное сооружение, расположенное так, как я предлагаю, может продержаться несколько месяцев или даже лет (если, конечно, будет регулярно снабжаться продовольствием и боеприпасами), потому что в нем нет гражданского населения.

Осады в Брабанте не имели бы такого быстрого успеха, если бы коменданты, рассчитывая длительность своей обороны, не упустили такой вопрос, как снабжение. Я видел нескольких комендантов, вынужденных позорно капитулировать, несмотря на допущенные послабления в осаде.

Я не буду пространно писать о способе обороны фортификационных сооружений, поскольку не намерен в этой работе подробно останавливаться на таких подробностях. Я намерен лишь поделиться своими идеями, поскольку они кажутся мне новыми.

Я замечал, что во время осады прикрытые днем пути ночью наводнены солдатами, ведущими огонь из стрелкового оружия, но этот огонь не причиняет противнику большого вреда. Такой огонь ничего не стоит, но изнуряет людей до предела. Солдат, который стрелял всю ночь, обессилен. Его мушкет (ружье) приведен в небоеспособное состояние, и часть следующего дня солдат чистит и ремонтирует свое оружие. Это лишает его отдыха, что чревато постоянной усталостью и болезнями, противостоять которым не может никакое рвение.

Однако к концу осады надо действовать самым энергичным образом, и это является вопросом искусства командующего. Чем более энергично вы стараетесь снять осаду, тем больше слабеет противник. Именно тогда в его лагере распространяются болезни, иссякают фураж и провизия, и все, кажется, ведет к поражению. Солдаты и офицеры окончательно приходят в уныние, а если, кроме того, они чувствуют, что ваше сопротивление становится сильнее, чем было, и что оно увеличивается в той мере, в какой они хотят его уменьшить, они отчаиваются. Поэтому лучшие отряды осажденного гарнизона нужно приберечь для нанесения неожиданных ударов по противнику. Им нельзя позволять даже высовывать нос за крепостные валы, и, конечно, они должны быть освобождены от ночной караульной службы. Как только они выполнят свои обязанности, они должны возвращаться на свои квартиры или в блиндажи.

Что касается ночного огня с прикрытых дорог или с крепостных валов по неприятельским отрядам, то он не страшнее простого шума.