Текст книги "Необычайные приключения Арсена Люпена (сборник)"

Морис Леблан
Необычайные приключения Арсена Люпена
Сборник рассказов

Как арестовали Арсена Люпена

I. Сообщение беспроволочного телеграфа

Вот так путешествие! И, однако, оно так хорошо началось! Никогда еще не путешествовал я при лучших условиях. «Прованс» – быстроходный, удобный трансатлантический пароход и управляется одним из самых любезных капитанов. Самое избранное общество собралось на нем. Завелись знакомства, устраивались общие развлечения. Всеми нами овладело восхитительное чувство полного разъединения со всем миром, заставлявшее нас, словно жителей необитаемого острова, ближе сойтись друг с другом. И последняя связь между миром, с которым мы только что расстались, и нашим маленьким плавучим островом мало-помалу ослабевала и порвалась наконец среди океана.

В пятистах милях от Франции в один бурный день беспроволочный телеграф принес нам следующую новость: «Арсен Люпен на вашем пароходе в первом классе. Блондин, рана на правой руке. Путешествует один под именем Р…» Как раз в этот момент страшный удар грома словно рассек мрачное небо, и электрический ток прервался. Конец телеграммы не дошел до нас, и из имени, под которым скрывался Арсен Люпен, мы узнали только начальную букву.

Будь эта новость другого содержания, она, без сомнения, сохранилась бы в тайне. Но бывают известия, против которых никакая сдержанность, никакая скромность не устоит, и в этот же день мы все узнали, неизвестно каким образом, что Арсен Люпен среди нас.

Арсен Люпен среди нас! Неуловимый вор, виртуоз, о поразительных подвигах которого твердили все газеты в продолжение нескольких месяцев! Загадочная личность, с которою старик Ганимар, наш лучший сыщик, затеял борьбу не на жизнь, а на смерть, борьбу, полную интереснейших приключений.

Арсен Люпен, фантастическая личность, оперирующая только в замках и важных салонах. Проникнув однажды ночью к барону Шорману, он вышел оттуда с пустыми руками, оставив барону свою визитную карточку со словами: «Вернусь, когда у вас окажутся настоящие драгоценности».

Арсен Люпен! Человек, постоянно меняющий наружность… Он то шофер, то тенор, то букмекер, то сын почтенных родителей, юноша, старик, коммивояжер из Марселя, русский врач, испанский тореадор…

И вообразить, что Арсен Люпен мог свободно прогуливаться по сравнительно небольшому трансатлантическому пароходу? Что я говорю! По маленькому салону первого класса, где ежеминутно встречаешь друг друга: в столовой, в курительной! Арсеном Люпеном мог быть вот этот господин или вот тот… мой сосед за столом, мой сосед по каюте…

– И так будет продолжаться еще пять дней и пять ночей! – воскликнула на следующий день мисс Нелли Ондердаун. – Но ведь это невыносимо! Надеюсь, что его арестуют? Послушайте, мистер Андрези, – обратилась она ко мне, – вы так хороши с капитаном… Неужели вы ничего не узнали?

О, я очень хотел бы узнать что-нибудь, хотя бы для того, чтобы понравиться мисс Нелли. Это было одно из тех прекрасных созданий, которые везде, где только появляются, занимают первое место.

Их красота, их богатство ослепляют всех; они всегда окружены, ими восхищаются, их обожают. Воспитанная в Париже матерью-француженкой, она теперь возвращалась к отцу, богачу из Чикаго. Подруга ее, леди Джерленд, сопровождала ее.

С первого момента знакомства я решил заняться с ней флиртом, но когда совместное путешествие сблизило нас, я слишком глубоко почувствовал ее очарование, особенно когда взгляд ее больших черных глаз останавливался на мне.

Однако она принимала мое ухаживание довольно благосклонно.

Меня беспокоил только один соперник – довольно красивый молодой человек, элегантный, молчаливый, сдержанность которого она, казалось, предпочитала иногда моей свободной, чисто парижской манере обращаться с женщиной.

Он находился как раз в числе обожателей, окружавших мисс Нелли, когда она обратилась ко мне со своим вопросом.

II. Кто же Арсен Люпен?

Все мы сидели на палубе, удобно приютившись в качалках и креслах.

Вчерашняя буря очистила небо. Был великолепный день.

– Я ничего достоверного не знаю, мадемуазель, – отвечал я, – но почему бы нам самим не заняться следствием и так же искусно, как это сделал бы старик Ганимар, личный враг Арсена Люпена?

– Задача в действительности совсем не так сложна, раз мы имеем данные для ее решения. Во-первых, Люпен называется господином Р… Во-вторых, он путешествует один и, в-третьих, он блондин. Не начать ли нам с проверки списка пассажиров первого класса и с исключения неподходящих лиц?

В кармане у меня лежал список.

Я вынул его и прочел.

– Отмечу сперва тринадцать лиц, инициалы которых обращают на себя наше внимание. Из этих тринадцати, в чем вы можете убедиться, девять путешествуют с женами, детьми или слугами. Останутся четверо: маркиз де Равердан…

– Секретарь посольства, – прервала мисс Нелли, – я его знаю.

– Майор Раусон…

– Мой дядя, – сказал кто-то.

– Господин Ривольта…

– Здесь! – отозвался один из нашего кружка, итальянец, с лицом, густо обросшим черною, как смоль, бородою.

Мисс Нелли громко рассмеялась.

– Господин Ривольта не очень-то похож на блондина. Из этого мы должны заключить, – продолжал я, – что преступник последний по списку, то есть Розен. Кто знает господина Розена?

Никто не отвечал. Но мисс Нелли, подозвав к себе молчаливого юношу, постоянное ухаживание которого не давало мне покоя, сказала ему:

– Как, мистер Розен, вы не отвечаете?

Все посмотрели на него. Он оказался блондином. Признаюсь, сердце мое дрогнуло.

Неловкое молчание общества доказывало ясно, что и все присутствующие ощутили такое же волнение. И, однако, подозревать его было бессмысленно, так как ничто в его манерах не давало повода к подозрениям.

– Почему я не отвечаю? – сказал он. – Да потому, что, приняв во внимание мое имя и цвет моих волос, я сам пришел к заключению, что, согласно выясненным данным, меня надо арестовать.

Странное было у него лицо при этих словах. Его тонкие губы сделались еще тоньше и побледнели, глаза налились кровью.

Разумеется, он шутил, но его лицо и манеры произвели на нас тяжелое впечатление.

Мисс Нелли наивно спросила его:

– Но ведь у вас нет раны?

– Правда, – сказал он, – раны не хватает.

И нервным жестом он засучил рукав и показал руку.

Тогда внезапная мысль осенила меня, и мои глаза встретились с глазами мисс Нелли: он показал левую руку.

Честное слово, я собирался сделать замечание по этому поводу, но в ту минуту новое событие привлекло наше внимание.

III. Арсен Люпен заявляет о своем присутствии на корабле

Леди Джерленд стремительно подбежала к нам, расстроенная, потрясенная. Все окружили ее, но лишь после долгих усилий она могла наконец пролепетать:

– Мои драгоценности, мои жемчуга… все украдено!

Нет, не все было украдено, как мы потом узнали. Интересно, что кража совершена была с большим выбором. Из бриллиантовой звезды, из подвески с рубиновыми кабошонами, из сломанных ожерелий и браслетов были вынуты не самые большие, но самые лучшие камни, те, которые, представляя наибольшую ценность, вместе с тем занимали меньше всего места. Для своей работы вор воспользовался часом, когда леди Джерленд пила чай, и в узком проходном коридоре среди бела дня выломал дверь каюты, отыскал мешочек, спрятанный на дне картонки из-под шляпы, и выбрал, что ему понравилось. Все разом вскрикнули. У всех была одна и та же мысль: бриллианты украл Арсен Люпен!

Действительно, только он и мог совершить такую необыкновенную кражу, таинственный и неуловимый, как всегда.

Следствием кражи было то, что за обедом места по обе стороны Розена остались свободными. А вечером все узнали, что капитан призывал его к себе для объяснений.

Его арест, в котором никто не сомневался, подействовал на общество облегчающим образом. Наконец-то можно было вздохнуть свободно! Вечером играли в разные игры, танцевали. В особенности мисс Нелли была поразительно весела, доказывая этим, что если она и принимала благосклонно ухаживания Розена, то теперь о нем больше не вспоминала. Я был окончательно побежден и ночью, при ясном свете луны, я признался ей в моей преданности с волнением, которое, казалось, понравилось ей.

На следующий день, к общему изумлению, стало известно, что улики против Розена оказались недостаточными и его освободили.

Сын солидного негоцианта из Бордо, он представил бумаги, найденные в полном порядке. Кроме того, на руках его не оказалось следов раны.

– Бумаги, метрические свидетельства! – воскликнули враги Розена. – Но Арсен Люпен доставит вам их сколько угодно. А что касается раны, то, значит, у него ее и не было.

Им возражали, что в момент кражи (и это было доказано) Розен гулял на палубе. На это послышался ответ: «Разве такому человеку, как Арсен Люпен, необходимо присутствовать при краже, совершаемой им самим?!»

И притом, помимо иных соображений, был один пункт, которого даже самые завзятые скептики не могли опровергнуть: какой блондин, кроме Розена, путешествовал один и носил имя, начинающееся с буквы «р»? Несомненно, телеграмма говорила о Розене.

И когда Розен за несколько минут до завтрака храбро направился к нашей группе, мисс Нелли и леди Джерленд встали и ушли: ясное доказательство, что они его боялись.

Час спустя рукописный циркуляр ходил из рук в руки между служащими парохода, матросами и пассажирами всех классов:

«Луи Розен обещал сумму в десять тысяч франков тому, кто обнаружит Арсена Люпена или найдет похитителя драгоценностей».

– А если никто не поможет мне разыскать этого разбойника, – объявил Розен капитану, – то я один справлюсь с ним.

Розен против Арсена Люпена, или скорее, как потихоньку говорили, Арсен Люпен против Арсена Люпена. Борьба обещала быть интересной!

Она продолжалась два дня. Все видели, как Розен бродил по палубе, вступал в разговоры со служащими, расспрашивал, допытываясь истины.

Даже ночью бродил он, как тень, то тут, то там. Капитан, со своей стороны, проявлял самую энергичную деятельность. Все уголки «Прованса» были тщательно обысканы.

Осмотрели все каюты без исключения под справедливым предлогом, что вещи могли быть спрятаны в любом месте, только не в каюте самого вора.

– Ведь найдут же наконец что-нибудь, не правда ли? – спросила меня мисс Нелли. – Будь он волшебник, и то все-таки не может сделать бриллианты и жемчуга невидимыми!

– Почему же не может? – возразил я. – Впрочем, надо было бы осмотреть еще подкладки наших шляп, жилетов и вообще всю нашу одежду.

И, показав на фотографический аппарат, которым я не переставал снимать ее в различных позах, я прибавил:

– Вот хоть бы в таком маленьком аппарате разве не нашлось бы места для всех драгоценностей леди Джерленд? Делаешь вид, что снимаешь, – и дело в шляпе!

Обыск не дал никакого результата, кроме одного, восхитительного по своему комизму: у капитана украли часы!

Взбешенный, он удвоил усердие и еще тщательнее стал следить за Розеном, с которым имел несколько свиданий.

На следующий день часы нашлись между воротничками помощника капитана.

Все это походило на чудеса, ясно обрисовывая обычную манеру Арсена Люпена, умевшего издеваться над заинтересованными в деле лицами.

Он был вполне артистом своего дела и, когда я следил за Розеном, мрачным, упорным, и думал о двойственной роли, которую должен был разыгрывать знаменитый мошенник, я не мог говорить о нем без некоторого восхищения. Но вот в предпоследнюю ночь вахтенный офицер услыхал стоны в самом темном углу палубы. Приблизившись, он увидел какого-то человека, лежавшего на полу; голова его была закутана толстым серым шарфом, руки связаны тонким шнурком.

Когда его развязали, подняли, привели в себя, он оказался – Розеном.

Да, это был Розен, на которого напали во время одной из его ночных экскурсий, связали и ограбили. Визитная карточка, приколотая булавкой к его одежде, гласила: «Арсен Люпен с благодарностью принимает десять тысяч франков, обещанных Розеном».

В действительности в похищенном портфеле находились двадцать тысяч.

Конечно, несчастного обвинили в симуляции, но помимо того, что ему самому невозможно было связать себя таким образом, было удостоверено, что почерк на визитной карточке нисколько не был похож на почерк Люпена, воспроизведенный в одной газете, найденной на «Провансе».

Итак, Розен не был Арсеном Люпеном, присутствие которого на корабле подтвердилось, однако, еще раз, да еще таким трагическим образом!

Паника охватила все общество. Никто не осмеливался более оставаться один в каюте, тем более отваживаться на прогулки по отдаленным местам парохода. Те, которые были уверены друг в друге, благоразумно предпочитали собираться все вместе, и даже между самыми близкими возникло инстинктивное недоверие. Ведь всем угрожала не одна какая-нибудь личность, которую можно было выследить и сделать безопасной, – нет, Арсеном Люпеном мог оказаться каждый. Наше возбужденное воображение приписывало ему таинственную и безграничную власть. Предполагали, что он в состоянии замаскироваться самым неожиданным образом и превратиться то в уважаемого майора Раусона, то в благородного маркиза де Равердана или даже, отбросив уличавшую его букву Р, в любую личность, хотя бы известную всем, имеющую жену, детей, слуг и т. д.

Депеши беспроволочного телеграфа с американского берега не принесли, по-видимому, никаких известий, по крайней мере капитан ничего нам не сообщил. Его молчание не могло никого успокоить, поэтому последний день казался нам бесконечно длинным. Мы провели его в тоскливом ожидании приближающегося несчастья: ни кражи, ни простого нападения, а преступления, убийства…

Трудно было предположить, что Люпен удовольствуется лишь двумя незначительными кражами. Так как судовое начальство было бессильно, ему, неограниченному властелину парохода, стоило только захотеть. Все было в его власти: и жизнь людей, и их имущество!

То было чудное время для меня, так как ему я обязан доверием ко мне мисс Нелли. Потрясенная всеми этими происшествиями, робкая по природе, она постоянно искала возле меня защиты и безопасности, и это доставляло мне наслаждение. В душе я благословлял существование Арсена Люпена. Не он ли нас сблизил? Не по его ли милости я имел право предаваться чудным мечтам? То были и мечты о любви, и мечты не совсем платонические, – почему мне не сознаться в этом?

Род д’Андрези из Пуату – древний род, но герб его давно потускнел, и мне кажется, что желание придать ему прежний блеск вполне достойно дворянина.

Я чувствовал, что мои мечты нисколько не оскорбляли Нелли. Ее улыбающиеся глаза поощряли меня, нежность ее голоса подавала надежду. И до последнего момента мы не расставались, облокотившись рядом на борт парохода. А берега Америки все приближались и приближались. Розыски прекратились. Ждали конца. От первого класса до последних мест, где помещались эмигранты, все жадно ждали последней минуты, когда наконец объяснится неразрешенная загадка: под каким именем, под какою маской скрывался знаменитый Арсен Люпен?

IV. Арсен Люпен арестован

И эта последняя минута наконец наступила! Проживи я еще сто лет, я не забуду ни малейшей ее подробности.

– Как вы бледны, мисс Нелли! – сказал я своей спутнице, в совершенном изнеможении опиравшейся на мою руку.

– Вы также, – ответила она, – вы страшно изменились в лице.

Спустили трап. Прежде чем нам предоставили доступ к нему, на борт поднялись таможенные чиновники, полицейские, комиссионеры.

– Меня не удивит, если Арсен Люпен окажется сбежавшим во время нашего плавания, – шепнула мне мисс Нелли.

Вдруг я вздрогнул и, отвечая на ее вопрос, сказал:

– Видите ли вы этого маленького старика, что стоит у трапа?

– С зонтиком и в оливковом пиджаке?

– Да. Это Ганимар.

– Ганимар?

– Да. Известный сыщик – тот самый, который поклялся, что собственноручно арестует Арсена Люпена.

– Теперь я понимаю, почему с этого берега мы не имели о нем никаких сведений. Ганимар здесь! Он не любит, чтобы вмешивались в его дела.

– Кто знает! Кажется, Ганимар всегда видел его загримированным и переодетым. Может быть, впрочем, он знает его вымышленное имя.

– Ах, – сказала она с чисто женским любопытством, – как бы я хотела присутствовать при его аресте!

– Имейте терпение. Конечно, Люпен уже заметил присутствие своего врага и предпочтет сойти с парохода одним из последних, когда старик уже утомится.

Высадка началась. Опершись на зонтик с равнодушным видом, Ганимар, казалось, не обращал внимания на толпу, теснившуюся у трапа.

Я заметил, что офицер береговой стражи, стоявший за его спиной, давал ему время от времени какие-то указания.

Маркиз де Равердан, майор Раусон, итальянец Ривольта и много еще людей прошли мимо него. Потом я заметил приближающегося Розена. Бедный Розен, он еще не оправился после своих злоключений!

– А вдруг это все-таки он, – сказала мисс Нелли. – Как вам кажется?

– Я думаю, что было бы очень интересно снять на одной пластинке Ганимара и Розена. Возьмите-ка мой аппарат, у меня столько вещей в руках!

Я передал ей мой аппарат, но слишком поздно для того, чтобы им воспользоваться. Розен уже спустился.

Офицер шепнул что-то Ганимару, который слегка пожал плечами, и Розен прошел.

Но, боже мой, кто же был наконец Арсен Люпен?

Оставалось не более двадцати пассажиров.

– Мы уж не можем больше ждать, – сказал я мисс Нелли.

Не прошли мы и десяти шагов, как Ганимар остановил нас.

– Это что такое? – воскликнул я.

Он пристально посмотрел на меня, потом, не сводя с меня глаз, сказал:

– Ведь это вы Арсен Люпен?

Я засмеялся:

– Нет, только Бернард д’Андрези.

– Бернард д’Андрези умер в Македонии три года назад. Я с удовольствием объясню вам, как вы завладели его бумагами.

– Но вы с ума сошли! Арсен Люпен сел на пароход под именем Р…

– Да, да, это одна из ваших штук! Ложный след, на который вы направили следствие. О, вы мастер своего дела, мой милый. Но на этот раз судьба против вас. Ну-ка, Люпен, покажите себя искусным актером!

И резким ударом он хватил меня по правой руке. Я не мог удержаться и вскрикнул от боли: он ударил по ране, которая еще не вполне зажила, о ней-то и упоминалось в телеграмме. Приходилось покориться.

Я обернулся к мисс Нелли. Она слушала нас, бледная как смерть, едва держась на ногах.

Ее глаза встретились с моими, потом невольно опустились на фотографический аппарат, который я ей передал. Она сделала резкое движение, и я почувствовал, я уверился, что она вдруг все поняла.

Да, все лежало там, между кожаными полосками маленькой камеры, которую я предусмотрительно передал ей раньше, чем Ганимар арестовал меня, – и двадцать тысяч франков Розена, и драгоценности леди Джерленд.

Ах, клянусь, в эту торжественную минуту, когда Ганимар и его два помощника окружили меня, все стало мне безразлично: и моя разбитая теперь жизнь, и сам арест, и злорадство моих врагов, все, кроме одного: на что решится мисс Нелли, держа в руках мой аппарат? Я даже нисколько не опасался этого вещественного, неоспоримого доказательства моей виновности, но я жадно ждал, решится ли Нелли отдать им в руки это доказательство? Она ли выдаст меня, погубит? Поступит ли она как враг, который не прощает, или как женщина, которая не забывает и презрение которой смягчено снисходительностью и невольным состраданием?

Она прошла мимо меня, я молча низко поклонился ей. Присоединившись к толпе пассажиров, она направилась к трапу, держа в руке мой аппарат.

«Она не решится выдать меня при публике, – подумал я, – но завтра или послезавтра она представит мою вещь в полицию».

Дойдя до середины трапа, умышленным неловким движением она уронила аппарат в воду, между набережной и пароходом, и удалилась.

Ее прелестная фигура исчезла в толпе, потом снова мелькнула и исчезла навсегда.

Конечно, конечно, навеки!

На одно мгновение я замер, удрученный горестью, смешанной, однако, со сладким умилением, потом со вздохом прошептал к великому удивлению Ганимара:

– А все-таки горько не быть честным человеком.

Тюрьма ни в чем не мешает Арсену Люпену

I. Странное письмо

Тот, кто, путешествуя по Франции, не видел маленький замок Малаки, так гордо возвышающийся на скале над Сеной, тот не заслуживает звания туриста. Мост в виде арки соединяет замок с дорогой. Темные основания его башен сливаются с глыбами гранита, бог знает как попавшими в эту местность.

История замка так же мрачна, как его имя[1]1
  Malaquis – худо приобретенный.


[Закрыть] и самый вид его. Это были сплошные войны, осады, штурмы, грабежи и резня. Еще и теперь в зимние вечера вспоминают в соседних деревнях преступления, совершавшиеся в замке; о них сложились целые легенды.

Особенно часто рассказывают о подземном ходе, который когда-то вел к заброшенному теперь аббатству.

В этом былом притоне героев и разбойников живет барон Натан Кагорн. Разоренные владетели Малаки вынуждены были продать разбогатевшему на бирже еврею обиталище своих предков. Барон поместил там свои великолепные коллекции мебели, картин и серебра. Он поселился один с тремя старыми слугами. Никто не мог проникнуть в замок, никто никогда не любовался принадлежащими его владельцу тремя Рубенсами, двумя Ватто и другими редкими произведениями искусства, приобретенными бароном за большие деньги на различных распродажах. Каждый день с заходом солнца четыре кованые двери, находящиеся на двух концах моста и ведущие во двор, запирались тяжелыми засовами. Со стороны Сены нечего было бояться: скала круто обрывалась к реке.

В одну из пятниц сентября на мосту, как обыкновенно, показался почтальон, принесший заказное письмо на имя барона.

Тот расписался, взял письмо, сам тщательно задвинул засовы за почтальоном и, пройдясь несколько раз взад и вперед по двору, прислонился к перилам моста и вскрыл конверт.

Там находился листок бумаги с заголовком: «Париж. Тюрьма Санте.»

Он взглянул на подпись: «Арсен Люпен»!

Пораженный, он прочел:

«Барон! В галерее, соединяющей две залы, находится картина великолепной работы Филиппа Шомпена. Мне она очень нравится. Ваши Рубенсы тоже в моем вкусе, как и маленький Ватто. В зале направо я наметил буфет Людовика XIII и столик в стиле Empire работы Жакоба. В зале налево я хотел бы взять витрину с миниатюрами и камнями. На этот раз я удовольствуюсь, может быть, только вещами, наиболее удобными для перевозки. Прошу вас хорошенько уложить их и отправить в течение недели на вокзал Батиньоль. В противном случае я сам приму меры для отправки их в ночь с 27 на 28 сентября. О других своих планах сообщу впоследствии.

Извиняясь за доставленное вам беспокойство, прошу принять уверение в совершенном почтении.

Арсен Люпен.

P.S. Пожалуйста, не присылайте мне большого Ватто. Хотя вы и заплатили за него 30 000 франков, но это только копия. Оригинал был сожжен Баррасом в одну из оргий во времена Директории.

Мне не надо также цепи Людовика XV; в ее подлинности я также сомневаюсь».