Текст книги "Остров тридцати гробов"

17. «ЖЕСТОКОСЕРДНЫЙ ПРИНЦ, ПЕРСТ РОКА…»

Дон Луис снова обратился к Ворскому:

– Ты согласен со мной, приятель? Все, что я говорю, является точным отражением истины, не так ли?

Ворский висел с закрытыми глазами, голова его поникла на грудь, на лбу вздулись жилы. Чтобы пресечь в зародыше любое вмешательство Стефана, дон Луис воскликнул:

– Ты заговоришь, старина! Что, начинает болеть по-настоящему? Ум заходит за разум? Ты не забыл? Только начни насвистывать: «Мамочка, мамочка…» – и я сразу прерву лекцию. Не хочешь? Еще не созрел? Тем хуже. А вы, Стефан, за Франсуа не беспокойтесь. Я отвечаю за все. Только не жалейте вы это чудовище, прошу вас. Нет, нет и нет! Не будем забывать, что он хладнокровно, собственноручно все подготовил и осуществил. Не надо об этом забывать. Однако я увлекся. Это ни к чему.

Дон Луис развернул листок из тетради, где Ворский записал пророчество, и, держа его перед глазами, продолжал:

– То, что мне осталось рассказать, уже менее важно, поскольку главные разъяснения даны. Между тем было бы неплохо остановиться на кое-каких подробностях, разобрать на части механизм аферы, придуманный и построенный Ворским, и осветить роль, сыгранную нашим милым Старым Друидом… Итак, наступил июнь. Месяц, назначенный для уничтожения тридцати человек. Назначенный, естественно, братом Тома, потому что слово «июня» хотя и плохо, но рифмуется с «юный», точно так же, как «год четырнадцать и третий» рифмуется со словом «клети», а на тридцати жертвах брат Тома остановился потому, что это число сарекских утесов и дольменов. Однако Ворский обязан четко соблюдать инструкцию. Семнадцатого июня у него должно быть тридцать трупов. Он сможет этого добиться, если двадцать девять обитателей Сарека – скоро мы увидим, что у Ворского есть под рукой и тридцатая жертва, – останутся на острове и будут ждать, пока их уничтожат. Внезапно Ворский узнает об отъезде Онорины и Магеннока. Онорина должна вернуться к сроку. Но Магеннок? Ворский ни секунды не колеблется: он посылает по его следу Эльфриду и Конрада с приказом убить старика и ждать. Не сомневается он еще и потому, что, услышав обрывки одного разговора, узнает, что Магеннок вроде бы увез с собой драгоценный, чудесный камень, к которому нельзя прикасаться, а следует держать в свинцовом футляре (так говорил Магеннок).

Эльфрида и Конрад уезжают. И в одно прекрасное утро Эльфрида бросает Магенноку яд в чашку с кофе, которую тот и выпивает. (Разве в пророчестве не упомянут среди прочего и яд?) Магеннок снова отправляется в путь. Но через несколько часов у него начинаются невыносимые боли, и он умирает почти мгновенно на склоне холма. Эльфрида и Конрад подбегают и выворачивают его карманы. Ничего. Никакого камня. Надежда Ворского не осуществилась. Но труп уже есть. Что делать? Они временно оставляют его в полуразрушенной хижине, где несколькими месяцами раньше уже побывал Ворский с сообщниками. Там-то и обнаружила его Вероника и именно там не нашла во второй раз, поскольку Эльфрида и Конрад, наблюдавшие за хижиной, забрали его оттуда и спрятали, опять-таки на время, в погребе небольшого покинутого обитателями замка.

Лиха беда – начало. Мимоходом заметим, что предсказание Магеннока относительно последовательности, в какой будут уничтожаться жертвы, то есть о том, что все начнется с него, ни на чем не основано. В пророчестве об этом нет ни слова. Как бы там ни было, Ворский действует наудачу. На Сареке он похищает Франсуа и Стефана Мару, затем, как из осторожности, так и для того, чтобы иметь возможность ходить по острову не привлекая внимания и облегчить доступ в Монастырь, одевается в платье Стефана, а Райнхольда обряжает в одежду Франсуа. Впрочем, задача перед ним стоит нетрудная. В доме находятся лишь престарелый господин д'Эржемон да женщина – Мари Легоф. Разделавшись с ними, он сразу обыщет комнаты, и в первую очередь спальню Магеннока. Кто знает, думает Ворский, – ведь результаты экспедиции Эльфриды ему еще не известны, – а вдруг Магеннок оставил драгоценный камень в Монастыре?

Первой жертвой становится кухарка Мари Легоф, которую Ворский хватает за горло и убивает ударом ножа. Но случайно ее кровь заливает ему все лицо. Охваченный страхом, поддавшись приступу малодушия, которому он подвержен, он убегает, не забыв, однако, напустить Райнхольда на господина д'Эржемона.

Схватка между мальчиком и стариком длится долго. Она происходит то в одной комнате, то в другой и по трагической случайности заканчивается на глазах у Вероники д'Эржемон. Господин д'Эржемон убит. В этот момент появляется Онорина и тоже попадается под руку Райнхольда. Четвертая жертва.

События развиваются стремительно. Ночью начинается паника. Видя, что предсказание Магеннока сбылось и час катастрофы, так долго угрожавшей их острову, вот-вот пробьет, обитатели Сарека решают бежать. А Ворский с сыном только этого и ждут. Затаившись в укрытии, на украденной моторке, они набрасываются на беглецов и устраивают кошмарную бойню, о которой говорил брат Тома:

Погибшие суда, стенания и страх.

Онорина, чей рассудок уже пошатнулся, при виде этого зрелища сходит с ума и бросается со скалы.

Далее следуют несколько дней затишья, во время которых Вероника д'Эржемон без помех обследует Монастырь и сам остров. Тем временем отец с сыном после столь удачной охоты оставляют Отто одного в подземелье проводить время в компании бутылки, а сами отправляются на моторке, чтобы отыскать Эльфриду и Конрада, забрать труп Магеннока и бросить его в воду где-нибудь вблизи Сарека, поскольку тому предопределено занять один из тридцати гробов.

Теперь, то есть по возвращении на Сарек, у Ворского есть уже двадцать четыре трупа. Стефан и Франсуа, которых стережет Отто, взяты в плен. Остаются четыре женщины, которым уготована казнь, и три из них – сестры Аршиньа – заперты в прачечной. Настал их черед. Вероника д'Эржемон пытается их спасти, но уже поздно. Их выслеживают бандиты. Райнхольд, умеющий прилично стрелять из лука, поражает их стрелами (так велит пророчество), и они попадают в руки врага. В тот же вечер их привязывают к трем дубам, причем Ворский предварительно изымает у них припрятанные пятьдесят тысяч франков. В результате – двадцать девять жертв. Кто же будет тридцатой? Кто будет четвертой распятой женщиной?

Дон Луис помолчал и продолжал рассказ:

– На эти вопросы пророчество дает ясный ответ, к тому же в двух, так сказать, направлениях:

 
И Авель Каина пред матерью убьет,
 

И, чуть дальше:

 
…прольет
Своей супруги кровь в вечерний час июня.
 

Ознакомившись с документом, Ворский истолковал эти строки на свой лад. Не имея в тот момент под рукой Вероники, которую он тщетно искал по всей Франции, он решает несколько словчить с велением судьбы. Четвертой женщиной на кресте будет его жена, но первая жена – Эльфрида. И это никоим образом не идет вразрез с пророчеством: ведь в крайнем случае речь может идти и о матери Каина, а не о матери Авеля. Заметим также, что в другом пророчестве, сделанном когда-то лично ему, не говорилось конкретно, какая из них должна умереть. «Жена Ворского погибнет на кресте». Которая из жен? Эльфрида.

Итак, любимая и преданная сообщница должна погибнуть. Какое горе для Ворского! Но разве не должен он повиноваться господу своему Молоху? К тому же раз для достижения своей цели он решился пожертвовать собственным сыном Райнхольдом, то не принести в жертву Эльфриду будет непростительно. Так что все в порядке.

Но тут новая неожиданность! Преследуя сестер Аршиньа, он встречает и узнает Веронику д'Эржемон!

Неужели такой человек, как Ворский, мог не узреть в этом еще один подарок высших сил? Женщина, которую он никак не может забыть, ниспослана ему судьбой как раз в тот миг, когда она должна занять свое место в его грандиозной мистерии. Какую прекрасную добычу он сможет принести в жертву… или подчинить своей воле! Чудесная перспектива! Как – совершенно неожиданно – засияло небо над ним! И Ворский теряет голову. Он все больше и больше верит в то, что он – мессия, избранник, миссионер, «перст судьбы». Он уже видит себя в одном ряду с великими жрецами, хранителями Божьего Камня. Он – друид, архидруид, и в этом качестве в ночь, когда Вероника д'Эржемон сожгла мост – в шестую ночь полнолуния, – срезает священную омелу золотым ножом.

И начинается осада Монастыря. Тут я буду краток. Вероника д'Эржемон обо всем рассказала вам, Стефан, мы знаем о ее страданиях, о роли, которую сыграл восхитительный Дело-в-шляпе, о борьбе за Франсуа, борьбе за вас, Стефан, когда вы сидели по воле Ворского в одной из камер, названных в пророчестве «пыточными клетями». Вас застали там с Вероникой. Юное чудовище Райнхольд сбрасывает вас в море. Франсуа с матерью убегают.

К несчастью, Ворскому и его бандитам удалось добраться до Монастыря. Франсуа схвачен, вскоре к нему присоединяется и мать. А дальше – дальше идут самые трагические сцены, на которых я не хочу останавливаться: разговор Ворского с Вероникой д'Эржемон и дуэль между братьями, между Авелем и Каином, происшедшая на глазах у Вероники. Разве не этого требует пророчество?

 
И Авель Каина пред матерью убьет.
 

Пророчество требует также, чтобы на ее долю выпали невыразимые страдания и чтобы Ворский был воплощением зла. Сей «жестокосердный принц» надевает на сражающихся маски и, когда Авель уже на грани поражения, сам ранит Каина, чтобы убитым оказался именно он.

Чудовище обезумело. Обезумело и охмелело. Развязка близка. Ворский пьет, потому что на этот вечер назначена казнь Вероники д'Эржемон.

 
Предав мученьям медленным, прольет
Своей супруги кровь…
 

Мученья будут медленны. Пора. Ужин, траурный кортеж, подготовка, лестница, веревки и потом… потом появляется Старый Друид!

Проговорив последние слова, дон Луис расхохотался.

– Да, это было смешно. Начиная с этого момента драма идет бок о бок с комедией, забавное смешивается с жутким. Ах, что за чудак этот Старый Друид! Поскольку вы, Стефан, и вы, Патрис, находились за кулисами, дальнейшие события интереса не представляют. Но вот для Ворского… Сколько волнующих разгадок! Послушай-ка, Отто, прислони лестницу к стволу дерева – так, чтобы твой шеф смог поставить ноги на верхнюю ступеньку. Отлично. Ну что, Ворский, полегчало? Не думай только, что моя заботливость вызвана нелепой жалостью. Ничего подобного. Просто я немного боюсь, как бы ты не окочурился, а мне хочется, чтобы ты оставался в хорошей форме и выслушал признания Старого Друида.

Новый взрыв смеха. Старый Друид явно веселил дона Луиса.

– Появление Старого Друида, – заметил он, – внесло во все это дело порядок и разумное начало. Все отрывочное и разрозненное собралось вместе. Непоследовательность в преступлениях обрела логику в возмездии. Вместо стишков брата Тома действием стали управлять здравый смысл и строгая методичность человека, который знает, чего хочет, и не теряет времени даром. Нет, в самом деле Старый Друид заслуживает нашего восхищения.

Старый Друид, которого мы можем теперь называть – ты уже догадался, Ворский? – доном Луисом Перенной или Арсеном Люпеном, мало что знал обо всей этой истории, когда перископ его субмарины «Хрустальная Пробка» показался вчера днем из воды вблизи Сарека.

– Вы мало что знали? – вырвалось у Стефана.

– Практически ничего, – подтвердил дон Луис.

– Как? А все подробности касательно прошлого Ворского, его действий на Сареке, его планов, роли Эльфриды, отравления Магеннока?

– Все это, – заявил дон Луис, – я узнал здесь, в течение последних суток.

– Но каким образом? Вы же все время были с нами!

– Поверьте, Старый Друид, ступив вчера на землю Сарека, действительно ничего не знал. Но Старый Друид утверждает, что к нему благоволят боги, причем не менее, чем к тебе, Ворский! И действительно, едва ступив на маленькую, укрытую от посторонних взоров отмель, он увидел своего друга Стефана, которому посчастливилось упасть в достаточно глубокое место и избежать таким образом участи, уготованной ему тобой и твоим сыном. Оказание помощи, потом разговор. Через полчаса Старый Друид уже в курсе событий и сразу пускается на поиски. В конце концов он оказывается в подземелье и в твоей комнате, Ворский, обнаруживает весьма нужный ему белый хитон, а вслед за ним – клочок бумаги с переписанным твоею рукой пророчеством! Чудно! Старый Друид знает намерения врага.

Он идет по туннелю, которым убежали Франсуа с матерью, но не может выйти наружу из-за завала. Тогда он возвращается и выходит наверх в Черных Песках. Начинает исследовать остров. Встречает Отто и Конрада. Враг сжигает временный мост. На часах – шесть вечера. Как попасть в Монастырь? «Через спуск в потерну», – советует Стефан. Старый Друид возвращается на «Хрустальную Пробку». Под руководством Стефана, знающего все проходы, субмарина огибает остров, – должен заметить, друг мой Ворский, что «Хрустальная Пробка» – весьма послушное судно, построенное по проекту Старого Друида, и может пройти буквально везде; в конце концов Старый Друид высаживается в месте, где хранится лодка Франсуа. Там он встречает Дело-в-шляпе, спящего под этой самой лодкой. Старый Друид представляется. Между ними мгновенно возникает симпатия, и они пускаются в путь. Но на полпути Дело-в-шляпе сворачивает в сторону. Стена утеса в этом месте кажется залатанной кусками известняка. А среди этих кусков зияет дыра, проделанная, как потом убедился Старый Друид, Магенноком, – он проникал через нее в подземный зал жертвоприношений и склепы. Теперь Старый Друид оказался в самом центре интриги, причем в качестве хозяина положения. Уже восемь вечера, однако за Франсуа пока можно не беспокоиться. Ведь в пророчестве сказано: «Авель Каина убьет». Но неужели Вероника д'Эржемон, которая должна погибнуть «в вечерний час июня», уже подвергается страшной пытке? Неужели ее не успеть спасти?

Дон Луис повернулся к Стефану:

– Помните, Стефан, какой ужас вы пережили вместе со Старым Друидом и вашу радость, когда вы увидели подготовленное для казни дерево с надписью «В.д'Э.»? Жертвы на дереве еще не было. Веронику еще можно спасти. В это время со стороны Монастыря донеслись голоса. Это – траурная процессия. В густеющих сумерках она медленно движется вверх по склону. Раскачивается фонарь. Ворский разглагольствует. Близится развязка. Скоро все будет кончено, и тогда к Веронике придет избавление.

Но тут случается происшествие, которое тебя позабавит, Ворский. Да, мы с друзьями сделали странное открытие: обнаружили женщину, кружившую около дольмена, которая при нашем приближении спряталась. Она схвачена. При свете электрического фонаря Стефан ее узнал. Знаешь, Ворский, кто это был? Держу пари, не угадаешь. Эльфрида! Да, Эльфрида, твоя сообщница, которую еще недавно ты собирался распять. Забавно, не правда ли? Донельзя возбужденная, полубезумная, она рассказывает нам, что согласилась на дуэль между мальчиками, когда ты пообещал ей, что ее сын выйдет победителем и убьет сына Вероники. Но утром ты ее запер, а вечером, когда ей удалось выбраться, она обнаружила труп своего сына Райнхольда. А теперь она пришла посмотреть на казнь ненавистной соперницы, а затем отомстить тебе, убить тебя, бедняга ты мой.

Прекрасно! Старый Друид одобряет ее намерения и, пока ты приближаешься под присмотром Стефана к дольмену, продолжает выпытывать у Эльфриды необходимые сведения. Но вдруг, услышав твой голос, Ворский, негодяйка начинает артачиться, представляешь? Непредвиденный поворот! От голоса хозяина в ней взыграло ретивое. Она хочет тебя видеть, предупредить об опасности, спасти и внезапно бросается на Старого Друида с кинжалом в руке. Старый Друид в целях самозащиты вынужден ее оглушить, и тут, когда он глядит на умирающую, ему приходит в голову, что из этого происшествия он может извлечь выгоду. В мгновение ока мерзкое создание связано. Ты покараешь ее собственноручно, Ворский, ее ждет удел, который ты готовил для нее раньше. Старый Друид отдает хитон Стефану, объясняет, что от него требуется, при твоем появлении пускает в тебя стрелу и, пока ты гоняешься за белым хитоном, ловко подменяет Веронику Эльфридой, вторую жену – первой. Каким образом? Это тебя не касается. Главное, дело сделано, и, как тебе известно, вполне успешно.

Дон Луис перевел дух. Судя по его доверительному, дружескому тону, можно было подумать, что он рассказывает Ворскому какую-то забавную историю, добрый фарс, над которым Ворский первым же и посмеется.

– Но это еще не все, – продолжал он. – Патрис Бельваль и несколько моих марокканцев – к твоему сведению, на борту их восемнадцать – неплохо поработали в подземных залах. Разве в пророчестве не сказано вполне определенно? Когда жена испустит последний вздох.

 
Там, где запрятан клад, вдруг забушует пламень,
И вздыбится земля, взметнется круговерть.
 

Ясное дело, ни брат Тома, ни кто другой понятия не имели, где сокрыт клад. А Старый Друид догадался и пожелал, чтобы Ворский увидел и услышал сигнал и, горяченький, упал прямо ему в рот, словно жаворонок с неба. Для этого следовало отыскать выход из подземелья где-то вблизи от Дольмена Фей. Капитан Бельваль принимается за поиски и находит его, тем более что Магеннок уже начинал искать именно там. Древняя лестница расчищена. Внутренность сухого дерева тоже. С субмарины принесены динамитные патроны и сигнальные ракеты. И когда со своего насеста ты, словно герольд, возгласил: «Она умерла! Четвертая женщина погибла на кресте!» – бах, бах! – раздается гром, бушует пламень, земля дыбится, круговерть взметается! Дело сделано, ты – любимчик богов, баловень судьбы, и тебя обуревает благородное желание броситься вниз головой в каменную трубу и проглотить Божий Камень. Итак, завтра, проспавшись после возлияний, ты умнешь его за милую душу. По указанию брата Тома ты положил трупами тридцать человек. Преодолел все препятствия. Пророчество сбылось.

 
И человек тогда вновь обретет тот камень,
Что варвары, украв, зарыли в эту твердь,
Тот Божий Камень, что дарует жизнь иль смерть.
 

Старому Друиду осталось лишь подчиниться и вручить тебе ключи от рая. Но прежде, понятное дело, – маленькая интермедия, несколько антраша и магических пасов, просто чтобы чуть-чуть позабавиться. И – вперед к Божьему Камню, который стережет Спящая Красавица!

Дон Луис с живостью изобразил несколько прыжков, к которым питал такое пристрастие. Затем обратился к Ворскому:

– Старина, у меня создалось смутное впечатление, что тебе уже наскучила моя лекция и ты предпочел бы сейчас открыть место, где спрятан Франсуа, вместо того чтобы слушать дальше. О горе! Тебе все же придется узнать, в чем там было дело со Спящей Красавицей и откуда столь неожиданно появилась Вероника д'Эржемон. Впрочем, минуты за две я управлюсь. Извини.

И дон Луис, оставив в покое Старого Друида и говоря снова от своего имени, продолжал:

– Так вот, зачем я отнес туда Веронику д'Эржемон после того, как вырвал ее из твоих когтей? Ответ прост: а куда бы ты хотел, чтобы я ее доставил? На субмарину? Это твое предположение – просто нелепость. Ночью море разыгралось, а Вероника нуждалась в отдыхе. В Монастырь? Ни за что на свете. Он расположен слишком далеко от театра военных действий, и я не был бы спокоен. В сущности, укрыться от грозы и твоих ударов можно было лишь в зале жертвоприношений, поэтому-то я ее туда и отнес, поэтому-то она и спала там у тебя на глазах сладким сном, находясь под действием хорошего снотворного. Должен признаться, что я к тому же не мог отказать себе в удовольствии устроить тебе этот маленький спектакль. Но разве ты меня отблагодарил за него? Нет: вспомни, что за рожу ты скроил! Жуткое зрелище! Вероника воскресла! Ожившая покойница! По-видимому, зрелище оказалось столь жутким, что ты удрал со всех ног. Впрочем, к делу. Ты обнаруживаешь, что выход завален. Это заставляет тебя одуматься. Конрад решает идти на приступ и нападает на меня исподтишка, как раз когда я нес Веронику д'Эржемон в субмарину. Но один из моих марокканцев наносит ему роковой удар. Еще одна комическая интермедия. Выряженный в хитон Старого Друида Конрад лежит в одном из склепов, и ты, естественно, тут же подскакиваешь и набрасываешься на него. А когда ты видишь на жертвеннике труп Эльфриды, занявший место Вероники д'Эржемон, ты набрасываешься и на него и превращаешь в кровавое месиво ту, которую уже распял. Опять промашка! И наконец развязка, тоже не лишенная комической нотки. Ты висишь на пыточном столбе, а я тем временем читаю тебе лекцию, которая вот-вот тебя доконает и из которой следует, что если ты пытался заполучить Божий Камень с помощью тридцати злодейств, то я его добыл только с помощью собственной головы. Вот и все, мой милый Ворский. Если не считать нескольких второстепенных происшествий да еще кое-чего более важного, чего тебе знать не следует, теперь ты знаешь столько же, сколько и я. Устроился ты удобно, время поразмыслить у тебя было. Я жду, что ты смело ответишь на вопрос насчет Франсуа. Ну, начинай: «Мамочка, мамочка, лодочки…» Ну как? Будешь говорить?

Дон Луис поднялся на несколько ступенек. Взволнованные Стефан и Патрис, подойдя поближе, навострили уши. Ворский явно собирался что-то сказать.

Он открыл глаза и посмотрел на дона Луиса со смесью ненависти и страха. Должно быть, тот казался Ворскому одним из тех необыкновенных людей, с кем совершенно бессмысленно бороться и у кого не менее бессмысленно просить пощады. Дон Луис был победителем, а тем, кто сильнее, принято уступать или сдаваться. К тому же Ворский был уже на пределе сил. Мучения становились нестерпимыми.

Он неразборчиво произнес несколько слов.

– Погромче, – велел дон Луис. – Я не слышу. Где Франсуа д'Эржемон?

С этими словами он поднялся еще на ступеньку. Ворский пролепетал:

– Вы меня отпустите?

– Клянусь честью. Мы все покинем остров, а Отто останется и освободит тебя.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас.

– Тогда…

– Ну-ну?

– Ну… Франсуа жив…

– Черт побери, я в этом не сомневаюсь! Но где он?

– Лежит связанный в лодке.

– Которая висит у подножия скалы?

– Да.

Дон Луис хлопнул себя по лбу.

– Трижды болван! Не обращай внимания, это я про себя. Конечно, я должен был догадаться! Ведь Дело-в-шляпе мирно спал под этой лодкой, словно хороший пес у ног хозяина. Ведь Дело-в-шляпе, когда его послали по следу Франсуа, привел Стефана к этой лодке. Даже самые умные люди ведут себя порой как ослы, это уж точно! А ты, Ворский, знал, что там есть спуск и лодка?

– Со вчерашнего дня.

– И ты, пройдоха, хотел на ней удрать?

– Да.

– Вот и удерешь, Ворский, вместе с Отто. Я оставлю ее тебе. Стефан!

Но Стефан Мару в сопровождении Дела-в-шляпе уже бежал к скале.

– Приведите Франсуа, Стефан! – крикнул ему дон Луис.

И, обращаясь к марокканцам, добавил:

– Пойдите помогите ему. И приготовьте субмарину. Через десять минут уходим.

Затем он повернулся к Ворскому:

– Прощай, милый друг. Да, вот еще что. В каждом хорошо задуманном приключении есть любовная интрига. Мне казалось, что в нашем она отсутствует, поскольку я не осмелюсь иметь при этом в виду чувства, толкавшие тебя к святому созданию, которое носит твое имя. Между тем я должен раскрыть тебе глаза на очень чистую и благородную любовь. Видел, с какою поспешностью бросился Стефан на выручку к Франсуа? Разумеется, он любит своего юного воспитанника, но еще сильнее – его мать. А поскольку все, что приятно Веронике д'Эржемон, не может не доставить радости и тебе, я готов признаться, что он ей тоже небезразличен, что его возвышенное чувство тронуло ее женское сердце, что сегодня утром она встретила Стефана с неподдельной радостью и что все это должно закончиться браком… когда она станет вдовой, понятное дело. Ты меня понял, не так ли? Ты – единственное препятствие, которое мешает их счастью. Поэтому, как безупречный джентльмен, не соблаговолишь ли ты… Все, дальше я умолкаю. Ты такой знаток правил хорошего тона, что я вправе рассчитывать на твою скорейшую смерть. Прощай, старина. Я не подаю тебе руки, но мое сердце с тобой! Отто, если ты ничего не имеешь против, то через десять минут отвяжи своего шефа. Лодку найдете у подножия скалы. Удачи вам, друзья мои.

Все было кончено. Схватка между доном Луисом и Ворским завершилась, причем в ее исходе никто ни секунды и не сомневался. С первой же минуты один из противников оказался настолько сильнее другого, что этот другой, несмотря на свою наглость и преступный опыт, был лишь безгласной марионеткой, гротескной и нелепой. Преуспев в осуществлении своего замысла, выполнив и даже перевыполнив свой план, этот триумфатор и хозяин положения оказался вдруг привязан к дереву да так там и остался, трепещущий и бессильный, словно насекомое, приколотое булавкой к куску пробки.

Не обращая больше внимания на своего пленника, дон Луис увлек за собою Патриса Бельваля, который не удержался и сказал:

– Нет, все-таки вы слишком мягко поступили с этими мерзавцами!

– Вовсе нет: они очень скоро попадутся где-нибудь в другом месте, – со смехом ответил дон Луис. – Что, по-вашему, они станут делать?

– Прежде всего заберут Божий Камень.

– Исключено. Для этого нужны двадцать человек, леса, оборудование. Я тоже сейчас за это не возьмусь. Вернусь после войны.

– Однако, дон Луис, скажите: что же все-таки такое этот чудесный камень?

– Пойдемте, любопытный! – проговорил вместо ответа дон Луис.

Они тронулись в путь, и дон Луис, потирая руки, заговорил:

– Действовал я правильно. Прошло чуть больше двадцати четырех часов с тех пор, как мы высадились на Сареке. А ведь загадку не могли разрешить в течение двадцати четырех веков. Век за час. Поздравляю, Люпен.

– Я тоже охотно бы вас поздравил, дон Луис, – заметил Патрис Бельваль, – но разве могут мои поздравления сравниться с вашими собственными!

Когда они добрались до небольшой песчаной отмели, лодка Франсуа, уже спущенная на воду, была пуста. «Хрустальная Пробка» покачивалась чуть дальше и правее на спокойных водах.

Франсуа бросился им навстречу, но за несколько шагов от дона Луиса остановился как вкопанный, глядя на него широко раскрытыми глазами.

– Значит, это вы? – пробормотал он. – Это вас я ждал?

– Ей-Богу, – смеясь отозвался дон Луис, – понятия не имею, ждал ты меня или нет, но одно несомненно: я – это я.

– Вы… вы… дон Луис Перенна… то есть…

– Тс-с, больше никаких имен. Меня вполне устраивает Перенна. И потом, довольно обо мне, ладно? Я здесь человек случайный, просто шел мимо и очень кстати оказался рядом. Но вот ты… Слушай, малыш, ты здорово осунулся. Значит, ты провел ночь в этой лодке?

– Да, под брезентом, связанный и с приличным кляпом во рту.

– Ты беспокоился?

– Ни капельки. Я не пролежал здесь и четверти часа, как появился Дело-в-шляпе. Поэтому…

– Но этот бандит… Чем он тебе угрожал?

– А ничем. После дуэли, пока другие занимались моим противником, он привел меня сюда якобы для того, чтобы отдать маме и отправить нас в лодке с острова. Когда же мы пришли, он, ни слова не говоря, меня связал.

– Ты знаешь этого человека? Знаешь, как его зовут?

– Совсем не знаю. Мне лишь известно, что он преследовал нас с мамой.

– По причинам, о которых я тебе еще расскажу, мой маленький Франсуа. Как бы там ни было, теперь тебе его бояться нечего.

– Но вы его не убили?

– Нет, просто обезвредил. Я тебе все объясню. Но мне кажется, сейчас самое спешное для нас – вернуться к твоей матушке.

– Стефан мне уже сказал, что она отдыхает там, в субмарине, и что это вы ее спасли. Она меня ждет, да?

– Еще бы! Этой ночью у нас с нею был разговор, и я обещал тебя отыскать. Мне показалось, она мне поверила. Но все же, Стефан, вам следовало бы отправиться вперед и подготовить ее.

Справа, у самого конца цепи скал, образовывавших как бы естественную пристань, на мягкой волне чуть покачивалась «Хрустальная Пробка». Вокруг нее суетилась дюжина марокканцев. Двое из них придерживали сходни, по которым несколько секунд спустя прошли дон Луис и Франсуа.

В одной из кают, обставленной как гостиная, Вероника полулежала в шезлонге. На ее бледном лице еще оставался отпечаток перенесенных ею невыразимых мучений. Она выглядела очень усталой и ослабевшей. Но в ее полных слез глазах сияла радость.

Франсуа бросился ей в объятия. Вероника лишь молча сдерживала рыдания.

Перед ними сидел Дело-в-шляпе, который бил по воздуху лапами и смотрел, чуть склонив голову набок.

– Мама, – проговорил Франсуа, – дон Луис здесь.

Она пожала руку дону Луису и долго ее не отпускала, а Франсуа тем временем твердил:

– Вы спасли маму… Вы нас спасли…

Дон Луис перебил его:

– Хочешь сделать мне приятное, мой маленький Франсуа? Тогда не благодари меня. Если же тебе обязательно нужно выразить кому-то благодарность, вырази ее своему псу. По его виду не скажешь, что он сыграл в этой драме важную роль. Но в отличие от преследовавшего вас негодяя он был вашим добрым гением – скромным, умным, простым и молчаливым.

– К вам это тоже относится.

– О нет, я не отличаюсь ни скромностью, ни молчаливостью и именно за эти качества люблю Дело-в-шляпе. Пошли, Дело-в-шляпе, хватит тебе служить. Иначе ты рискуешь провести здесь ночь, – ведь мать с сыном проплачут вместе не один час.